Полстаканин Андрей Николаевич : другие произведения.

Прощай, Алабама!

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Совершенно правдивая история о моих приключениях на американском Юге.
  ПРОЩАЙ, АЛАБАМА!
  
  Оптимист - это то, кто полагает, что стакан наполовину полон.
  Пессимист - это тот, кто знает, что стакана вообще нет.
   (народный анекдот алабамских индейцев)
  
  
  
  
  
  МЕЖДУ ВЕРШИНАМИ И НИЗИНАМИ
  
  Жили мы в то время на Юге, в штате Алабама. Есть там один городишко, плоский, как блин, и, конечно, называется "Вершины". Живет в нем самая безобидная и всем довольная деревенщина, какой впору только плясать вокруг майского шеста... Ну нет- это я так, для красного словца. Вовсе никакая там не деревенщина живет, а даже наоборот- городок-то был университетский, так что жили в нем, в основном, студенты и футболисты. Кругом был непроходимый южный лес, обвитый лианами и населенный пауками. А в двух часах езды от нас был другой городишко. Чтобы соблюсти единообразие, назову его Низины. В нем тоже был университет, и тоже жили студенты и футболисты. Между Низинами и Вершинами, само собой разумеется, шла долгая затяжная война, в основном как раз на почве футбола. Одно время Вершины уверенно одерживали верх, даже славились на всю Америку, на зависть Низинам, но в последнее время дела у Вершин шли как раз под гору, а Низины на удивление поднялись и нанесли Вершинам ряд сокрушительных поражений. Впрочем, случалось и Вершинам тряхнуть стариной и, на удивление всем, победить. Тогда все вершинские студенты и футболисты собирались-таки вокруг... ну если не майского шеста, то по крайней мере самого высокого дерева в самом центре самого высокого места Вершин и... думаете, плясали вокруг него? А вот и не угадали- всего лишь обматывали его туалетной бумагой. А на следующий день вся пожарная команда Вершин эту бумагу с дерева снимала. Такое вот развлечение. Кроме того, жители Вершин придумывали всякие анекдоты про жителей Низин и наоборот. Например, низинец спрашивает у вершинца: 'Почему это ты руки после туалета не моешь?' Вершинец отвечает: 'А я на пальцы не писаю!' Анекдоты собирались и публиковались в местной газете 'Алабамская Слава'.
  
  Как во всяком американском университете, были там и русские профессора. С низинским профессором мы были хорошо знакомы. Мы- это я и жена моя, Катя. Я тогда работал инженером на химическом заводе, даже иногда пытался управлять вальяжными южными неграми. Впрочем, завод находился на некотором расстоянии, как от Вершин, так и от Низин. В обоих университетах-то негров как раз было подозрительно мало, не то что на заводе. Может быть, их туда не пускали или, скорее всего, сами они туда не шли, предпочитая торговлю арбузами и прочими химикатами. Так или иначе, оба города был прямо-таки белыми пятнами на черном поясе Америки- как называли американский Юг до политической корректности.
  
  Так вот, нашего знакомого русского профессора звали Миша. Он приехал в Америку уже давно, как раз до политической корректности, при историческом материализме. Вот от этого самого материализма он и уехал, воспользовавшись своим еврейским происхождением. Материализм не давал ему квартиры в родном Новосибирске, потому и пришлось уехать. Впрочем, сам Миша утверждал что уехал в поисках свободы- может и так, чего не знаем- того не знаем. Приехал-то он сначала, конечно, в Нью-Йорк, но свободу удалось найти только в Алабаме- ближе к Нью-Йорку все свободные места уже к тому времени были заняты.
  
   Как-то раз сидели мы с Мишей и его женой, Софой, пили дешевое фруктовое вино и обсуждали детей. Их у Миши с Софой было двое. Младшая дочь, Сара, родившаяся уже в Америке, в то время как раз впервые в жизни отправилась в Москву и названивала родителям чтобы поделиться впечатлениями о русских туалетах и антисемитизме.
  
  -Вы знаете, - заговорщически оглядывая нас, говорила Софа, - в России все равно ничего не меняется! Туалеты такие же. И антисемитизм, все тот же. Вот и Сара рассказывает, что ей прямо так и сказали- евреи, говоря, любят деньги! Вы представляете? Так прямо и сказали.
  
  -Ну, кто ж их не любит! - грустно сказала Катя, но Софа не услышала, гневно оглядывая нас:
  
  -Да, да! Прямо как при Сталине Все по прежнему - уж вы мне поверьте.
  
  Миша, по своему обыкновению, молчал, но тут вдруг оживился:
  
  -А вы знаете, сегодня ведь Петю по телевизору будут показывать.
  
  Петя - их старший сын. Все, конечно, обрадовались, решили непременно дождаться такой интересной передачи. Миша тем временем объяснял:
  
  -Петя собирает подписи для предвыборной кампании свой партии. Ходит по всяким там магазинам, по парковкам. В университете сидит. Вот, даже стол наш с собой возит- на нем подписи и собирает. Сегодня у него местная какая-то программа интервью берет.
  
  -А что у него за партия?
  
  -Да есть такая партия- либертарианцы. Они считают что в Америке государство забрало слишком много функций- хотят его сократить что- ли... Вот Петя у них вроде секретаря парт-ячейки.
  
  -А зачем им подписи?
  
  -А чтобы в выборах участвовать, нужно набрать подписи, сколько-то там, не помню сколько. Большим-то партиям не нужно, а маленьким приходиться каждый раз набирать. Ему даже платят по сколько-то там центов за каждую подпись.
  
  Наконец, на экране появился бородатый толстяк с плутоватой усмешкой, выдававшей его не вполне американское происхождение. Это и был Петя. Что именно он говорил мы не особенно слушали- тем более что как раз посередине интервью Петя воплотился на пороге, протиснулся к столу и сел, поставив рядом с собой бутылку с полупрозрачной жидкостью и червяком внутри.
  
  -как подписи? - поинтересовался Миша.
  
  -Идут. Собираем, да, - кивнул Петя, наливая себе из принесенной бутылки. Он с негодованием отверг наше вино, зато всем предложил поделиться жидкостью с червяком. - Настоящая, мексиканская, да!- с гордостью подтвердил он и пощелкал ногтем по бутылке, от чего червяк пошевелился, посмотрел на нас сердито и, кажется, опять заснул.
  
  После нескольких стаканов мексиканской водки, Петя стал делиться с нами нелегкими буднями партийного добровольца и по привычке агитировать за либертарианцев.
  
  -только мы несем настоящие... эээ... как это сказать... grass-root ... в общем - настоящие американские традиции, да. Америка ведь- это не какая-то там Европа,- он с призрением посмотрел куда-то в угол, словно видел там призраки хлипких рассусолей-европейцев, американцы хотят настоящей свободы. А тут, на Юге, особенно. Вот, скажем, многим нравится наше отношение к оружию. Мы считаем, что нужно окончательно отменить всякие ограничения на владение оружием.
  
  -Но как же детям- тоже дать по пистолету- с подозрением спросила Катя,- ведь и так в школах стреляют. Вот недавно в Колорадо...
  
  -Ничего не стреляют! - обиделся Петя. - Вы почитайте, почитайте нашу литературу! А если и стреляют, то ведь где стреляют? Стреляют-то в белых богатых районах. А почему? Да потому что либералы убедили их оружие прятать, детям не давать, да? А в черных школах- не стреляют, потому что там у каждого пистолет- попробуй, выстрели! Впрочем, вы вот приходите на наше собрание. Я там выступать буду, так что будет интересно.
  
  Миша опять-таки молчал. По всему было видно, что он то ли махнул на своего домашнего либертарианца рукой, то ли просто устал сегодня. А Петя вдруг заторопился куда-то и ушел, оставив нам пачку памфлетов.
  
  Софа удручено покачала головой:
  
  -Все-то он агитирует... Хоть бы денег каких-нибудь заработал. А то ходит, листовки раздает. Прямо Ленин какой-то.
  
  -А Сара, что ж, - решила поддержать разговор Катя,- тоже в партии?
  
  -Да нет, что ты, что ты, - замахала руками Софа, - с Сарой все в порядке! Она в университет поступает. Врачом хочет быть. Врачи ведь, знаете, сколько денег зарабатывают?
  
  
  На обратном пути из Низин в Вершины Катя рассказывала мне про то как Софа жаловалась ей на Петю- какой он безалаберный, что зря они на него столько денег потратили, пока он учился в университете на то ли на географа, то ли на геолога- никто теперь уже и не помнил, на кого именно. Дорога проходила большей частью по лесу, но попадались и следы разумной жизни, которая в этой части Алабамы протекала в основном в фургонах. На американском языке они назывались передвижными домами. Свои фургоны алабамцы предпочитали ставить рядом, наверное, чтобы не было страшно и скучно, а может потому что так удобней было подводить к ним воду и электричество. Была осень, и жители придорожных поселений выносили для продажи арбузы и жареные орехи. Мы остановились возле одного такого продавца. Это был широкий во все стороны парень с красной шеей. Позади него на грязном столе стоял радиоприемник, из которого раздавалась напористая алабамская речь. Издалека слов было не разобрать, но по бубнящим интонациям и характерным завываниям мне было показалось что диктор то ли машины рекламирует, то ли читает проповедь для баптистов. На проповедь было все-таки больше похоже- для рекламы недоставало музыки и разноголосых визгов, без которых алабамцы ничего не купят. Однако, разобрав слова, я понял, что речь идет о политике, а именно о любимой для алабамцев теме- сокращению налогов. '...Эти либеральные недоумки, - бубнил возбужденный голос, - вовсе не знают в чем нужды простых алабамцев! Засиделись там в своем Вашингтоне. Все разглагольствуют, да математику разводят - а нет бы взять, да и все сократить! А то скоро все деньги уйдет на размножение матерей одиночек при участии либералов!' Продавец согласно кивал, постукивая тяжелым кулаком по прилавку в такт бубнению, будто нарочно ритм отбивал - видно было что он уже готов что-нибудь у кого-нибудь сократить. Я уже хотел было на всякий случай сесть обратно в машину- но парень уже заметил меня, приглушил свой приемник: радостно глянул на меня:
  
  -Чем могу Вам помочь, сэр?
  
  -Да вот арбуз хотим выбрать.
  
  -А... Ну пожалуйста. А то я тут нашего Раша слушаю. Здорово он им всем задал.
  
  Но тут он вдруг подозрительно посмотрел на меня- должно быть сообразил по акценту что я нездешний, а и то и вовсе, не дай бог, либерал- спросил:
  
  -Сами то откуда? Уж не из Франции ли?
  
  -Ну, почти. Из России.
  
  -А...- со знанием дела кивнул парень, а потом почему-то добавил: - Ну, хорошо, что хоть не из Франции.
  
  Я, на всякий случай, решил все-таки не выяснять, чем ему так не приглянулась Франция. Между тем, он явно не спешил выдать мне арбуз- должно быть решил поболтать. И действительно, хлебнув чего-то зеленого из грязной бутылки, он продолжил:
  
  -Я тоже много путешествовал. И во Флориде был, и в Миссисипи был, даже в Калифорнии. В общем, повидал мир. В России, правда, не был. Это у Вас коммунизм-то был, или тоже во Франции?
  
  Честно говоря, первая мысль у меня была все свалить на французов, но потом все-таки решил признаться:
  
  -У нас. Но это уже давно было, - на всякий случай добавил я.
  
  -А, ну я так и думал. А у них-то, у французов, до сих пор коммунизм! - он почему-то кивнул на радиоприемник, а потом доверительно добавил, - не люблю я их. Все им у нас не так, все им не нравится! Все-то они хотят, понимаешь, по-своему, не как у людей. Либералов развели, вон, коммунизм опять-таки - это все они! Ну а потом сами-то сюда едут. У себя-то, поди, все испортили, так теперь к нам прут, на чужое добро.
  
  Он неодобрительно покачал головой, лениво стал выбирать мне арбуз. На прощанье он пообещал:
  
  -Уж поверьте мне, сэр, будет так, будет так! Всех либералов мы повесим!
  
  
  ГУГУКЕ
  
  
  На следующий день я, как обычно, пошел на работу. Каждый раз, входя в лабораторию, мне бросался в глаза элегантный прибор, стоявший на шкафу, у двери. С этим прибором была связана интересная история. Прибор наша фирма купила около полугода назад. Я должен был установить его на заводе для контроля качества продукции. По идее, прибор должен был измерять вязкость жидкости и состоял из чашки, в которую жидкость надо было налить, и цилиндра, который опускался в эту чашку. Ничего нового во всем этом не было. Те же результаты можно было бы получить с помощью старого прибора, тоже состоявшего из чашки и цилиндра, но цилиндр нужно было опускать в чашку вручную, поворачивая колесико сбоку. Для этого нужно было объяснить негру-оператору как управлять этим колесиком. Такие попытки делались неоднократно. Сначала все шло хорошо, негр скалил белые зубы, повторяя при этом 'о-кей', но потом обязательно бежал к менеджеру и жаловался, что у него нет диплома об окончании колледжа, поэтому он такую работу делать не будет. Основное преимущество нового прибора было в том, что он был присоединен к компьютеру. Компьютер управлял всеми движениями чашки и цилиндра, а также сам сохранял данные на твердом диске. К тому же, компьютер был присоединен к сети, так что главный менеджер мог в любой момент посмотреть, что там намерили его чернокожие сотрудники. Конечно, шансов на то, что главный менеджер действительно захотел бы посмотреть на эти данные, было мало, но, так или иначе, прибор был ему совершенно необходим. Однако, все достоинства прибора перечеркивались его основным недостатком: компьютер почему-то совершенно не хотел опускать цилиндр в чашку. Сначала все было вроде хорошо. Надо было только залезть на стул, просунуть руку за прибор, нащупать кнопку включения, которая для удобства располагалась у него внизу на задней панели, и наблюдать, как цилиндр ползет вниз и даже достигает поверхности жидкости в чашке. Но после этого он вел себя примерно так же, как наш кот, когда тот, сидя на краю умывальника, трогает лапой воду- фыркал и стремительно выдергивал цилиндр из жидкости, да еще при этом испускал недовольные звуки.
  
  Я стал звонить производителю прибора, которым оказалась немецкая компания, называвшаяся, кажется , 'Гугуке'. К телефону, разумеется, никто не подошел, зато напряженно-восторженный голос полчаса рассказывал мне о том, как изменится моя жизнь, как только я решу купить что-нибудь у этих самых 'гугуков'. Только после этого мне благосклонной скороговоркой сообщили, что если у меня есть вопрос, я должен оставить им сообщение, а они перезвонят мне в самое удобное для меня время. Я подробно рассказал им о движениях цилиндра. Никто мне не перезвонил и мой интерес к прибору стал как-то сам собой исчезать. Правда, с тех пор каждый вторник и четверг раздавался звонок, и знакомый мне радостный голос начинал говорить о гугукских достижениях, совершенно игнорируя все мои попытки вставить слово. Каждый раз, монолог заканчивался тем, что мне выражали благодарность за мой интерес к фирме 'Гугуке' и предлагали оставить сообщение с указанием наиболее удобного для меня времени для разговора с техническим представителем фирмы. Первые два-три раза я еще пытался оставлять какие-то сообщения, но потом стал ограничиваться тем, что произносил двухминутные нецензурные монологи, сначала по-английски, а потом и прямо по-русски. Выбор двухминутного формата обуславливался исключительно временными ограничениями записывающей аппаратуру 'Гугуков'- а то б я им наговорил по крайней мере минут на десять.
  
  Так продолжалось еще месяц или два, а потом мне действительно позвонил один из 'гугуков' по имени Джон. Правда ли, спросил он, что мы недавно что-то купили у их фирмы? Я сказал, что да, правда. Сначала он как будто даже удивился- издал какое-то удивленное мычание, но потом быстро взял себя в руки и выразил свое восхищение нашей мудростью и предусмотрительностью и немедля перешел к основной цели своего звонка, т.е. предложил мне купить у них что-нибудь еще, ну, например, прибор для измерения вязкости жидкости. Тут я со злорадством сообщил ему, что как раз такой прибор у нас уже есть. Он, однако, ничуть не смутился и тут же стал уговаривать меня купить улучшенный вариант этого же прибора, способный измерять вязкость в трех чашках одновременно. Я предложил ему сначала объяснить, почему так странно ведет себя их первый прибор. Он удивился и сказал, что не может ответить на этот вопрос, потому что он не техник и не инженер, а специалист по маркетингу, но он готов передать мои пожелания главному техническому представителю, прямо в саму Германию, а там они уж разберутся. На этом мы и порешили. Я снял прибор со шкафа и стал ждать, когда мне перезвонят. Но этого не произошло, зато теперь, в дополнение к автоматическим рекламным сообщениям по вторникам и четвергам, каждый понедельник мне стал звонить Джон и спрашивал, чем еще он может мне помочь. Я каждый раз описывал ему движения цилиндра, а он каждый раз сообщал мне, что он представитель по маркетингу и обещал сообщить 'мои проблемы' техническим экспертам из Германии. После пятого или шестого раза, я сказал ему:
  
  -Джон, слушай, ты мне больше не звони, не напоминай о себе. Так нам всем лучше будет. Тебе спокойней, а я, может, и забуду о ваших 'гугуках'.
  
  В ответ он укоризненно посмеялся, сказав, что, по все видимости, я ничего не понимаю в маркетинге, а он получил по маркетингу диплом и поэтому не может мне не звонить- эта его работа. А если я в этом сомневаюсь, он может мне послать копию своего диплома. Я сказал, что ни копия, ни оригинал его диплома мне не нужны. На этом разговор закончился. Вот так мы с ним и общались по понедельникам. Сегодня как раз был понедельник, поэтому я сел у телефона и стал ждать звонка. Но звонка почему-то не было, зато вошел Рон, мой непосредственный начальник.
  
  -А! Русский медведь в своей берлоге! - сказал он.
  
  Нельзя сказать, что он застал меня этим врасплох. Эту фразу он повторял каждый раз, заходя в лабораторию, на протяжении уже почти целого года, с тех пор как я стал работать в этой фирме. Тут ничего нельзя было поделать- это была шутка. Рон ведь был американец, а они без шуток не могут. В своей характерной манере, он долго смотрел на меня, выпучив глаза и кивая головой- словно хотел сказать: ну ничего, ничего- могло быть и хуже. Это он с мыслями собирался. Потом вдруг будто что-то вспомнил:
  
  -Ну как 'Гугуке'- звонят тебе? Вроде ты говорил- по понедельникам всегда звонят.
  
  -Да вот, жду звонка. Что-то они запаздывают.
  
  -Ты не давай им кормить себя дерьмом, понимаешь? По-русски есть такое выражение? Нет? А что же у вас говорят, когда кого-нибудь дерьмом кормят?
  
  -У нас говорят: 'вешать лапшу на уши'.
  
  -Лапшу? Ну, это тоже хорошо, если лапшу. Вот ее-то и не давай себе вешать. Требуй, чтоб тебе дали поговорить с главным менеджером. Надо всегда брать быка за рога. Так у нас тоже говорят. Но я говорю- быка надо брать за яйца. Понимаешь? Ты знаешь, где у быка яйца? Вот за них его и надо брать. И менеджера тоже.
  
  С этим напутствием он удалился.
  
  
  ОБЛОМСКИЙ
  
  
  Гугуки в тот день так и не позвонили, так что делать мне было особенно нечего. Поэтому, поговорив с Роном, я посидел полчаса за компьютером и пошел пить кофе. В коридоре я столкнулся с Обломским- еще одним русским, работавшим в нашей компании.
  
  -Слышал уже? - выпучив глаза заговорил Обломский, - опять реорганизация будет! Сведенья надежные- у одного моего приятеля- ты его не знаешь, наверное- подружка знакома с другом секретарши нашего директора. В общем, девятый цех закроют, переоборудуют в склад. Будут там хранить всю нашу продукцию.
  
  Мы вышли с Обломским во двор, сели под живописной трубой, из которой в чистое алабамское небо понемногу просачивались пары органических растворителей, и он в который раз стал рассказывать о своих планах продвижения по службе.
  
   -Главное, - объяснял он, - все время участвовать в проектах, близких к завершению, так чтобы твое имя мелькало в каких-нибудь списках. И наоборот, нельзя попадать в списки тех кто работает над чем-нибудь совсем новым- а то, вдруг оно не получится? И лучше всего попеременно быть то исполнителем, то менеджером- так чтобы начальство видело, что ты- на все руки мастер. Ни в коем случае нельзя прослыть умником, то есть, чтоб они там думали, что ты что-то такое знаешь, чего они не знают. Тогда ни за что не продвинут. Наоборот, задвинут, так чтобы тебя вовсе видно не было, просто чтоб глаза не мозолил. Начальники, они ведь как правило не знают технологических процессов, а большинство - те и вовсе не знают, что именно производит наша фирма. Они ведь так быстро меняются, что просто не успевают ничего узнать. Сегодня, скажем, он руководит казино, а завтра - химическим заводом.
  
  В чем-то он был прав. По крайней мере, у нас в последнее время наши начальники действительно менялись быстро. Обломский по природе своей был советчиком- советы он давал может и мудрые, но сам им не следовал, так что до сих пор оставался всего лишь химиком, так и не приобщившись к волшебному искусству американского менеджмента.
  
  Предсказанная Обломским реорганизация не заставила себя долго ждать. Едва я вернулся к своему компьютеру, как на меня выскочило приглашение на общее собрание, свидетельствовавшее о том, что менеджерский гений руководства достиг очередных высот.
  
   Еще через полчаса я уже привычно боролся со сном, слушая юбилейный голос нашего нового управляющего:
  
  -...Не только мы, но и конкуренты сейчас испытываем трудности с ростом объема продаж, - вещал он, желая, вероятно, в доходчивой форме выразить мысль о катастрофическом падении этого самого объема продаж. - Но у нас нет повода для беспокойства! Мы наверстаем упущенное и двинемся вперед. А сейчас я должен сообщить одну важную новость. Но прежде всего, хочу подчеркнуть, что своим долгом руководство и я лично всегда считаем своевременное оповещение сотрудников обо всех новостях и решениях. Ведь мы все - одна семья! Поэтому я считаю, - тут он для убедительности положил руку на живот, а может быть даже на сердце, - что вы, друзья, должны первыми узнавать обо всем, а не, как бывает в других компаниях - из газет.
  
  Упоминание о газетах показалось мне несколько натянутым, но смысл его стал ясен позже. Между тем, управляющий продолжал в том же духе. Еще несколько раз повторив о своих глубоких чувствах ко всем нам, он наконец дошел до сути и сообщил о предполагаемом закрытии девятого цеха, в связи с тем самым 'недостаточным ростом'. После этого сообщения в зале началось оживление- должно быть не все, подобно Обломскому, были знакомы с секретаршами, так что для них это действительно было новостью. Наиболее оживились сотрудники девятого цеха, которых предусмотрительно посадили подальше от трибуны- ближе к выходу. Но тут управляющий широко улыбнулся, весело известил, что теперь мы все пойдем есть мороженное, причем первыми будут обслужены 'наши дорогие друзья' из девятого цеха.
  
  Выйдя из зала заседаний, я столкнулся с Обломским, который тут же просветил меня насчет загадочной фразы о газетах.
  
  -Понимаешь какое дело... Тут у них недоработка получилась. Девятый-то они давно хотели закрыть. Планировали дотянуть до Рождества. Ну, ты знаешь, - лучше ж увольнять в конце года, для бухгалтерии удобней. Так вот, та самая секретарша рассказывает, оказывается, кто-то там, растяпа из менеджмента какой-то, оставил на столе письмо- ну там, факс или еще что... И это письмо уборщица заметила- и прочла. А у нее сын в девятом работает. Так она это письмо скопировала- представляешь, умная какая негритянка? - не только читать умеет, но даже копировальной машиной пользоваться, - отнесла копию сыну, а тот возьми и отнеси в 'Алабамскую Славу'. И вот завтра они собрались всю эту историю там тиснуть. Ты понимаешь? Ведь почти две сотни человек уволят! Для нашего города- событие! И вот теперь они и выкручиваются- мол торопимся вам сообщить, чтоб не из газет, бла-бла-бла.
  
  -И главное, - кипятился Обломский, - ведь какие растяпы! Не могли бумаги в столе держать. Нет, я бы ни за что на столе не оставил... Пора, пора в менеджмент переходить.
  
   -Да уж, ты там шухеру наведешь, - поддержал его я.
  
  Тут к нам подошел Рон. В руках у него была большая плошка с мороженным.
  
  -А, два русских медведя! Почему мороженное не едите?
  
  -У меня горло болит, - попробовал оправдаться я.
  
  - Морожено полезно для горла, - нравоучительно заметил Рон, облизывая свою ложку.
  
  В это время наш Управляющий опять дал о себе знать. Он привлек к себе внимание, постучав ложкой по кастрюле с мороженным, и провозгласил:
  
  - Итак, друзья! Мы с вами прошли через многие трудности, пройдем и через эти. Да, да, я уверен- мы с ними справимся. Поверьте уж мне- я человек простой, всегда говорю правду в глаза- мы победим! Вот и Билли так думает. Мы тут посоветовались... В общем, Билли тоже хочет что-то сказать.
  
  Тут Билли, дюжий толстяк с крутым южным акцентом, заговорил с подобающей такому делу заунывностью:
  
  - Помолимся, друзья, за общий успех нашего общего дела!
  
  Тут все быстро приняли скорбно-сосредоточенные позы, некоторые для этого поторопились поставить на стол или на подоконник тарелки с мороженным. Рон этого делать не стал, а только опустил свою плошку вниз, стал печально глядеть в нее. Билли продолжал:
  
  -Спасибо тебе, Господи, за все что у нас есть. Спасибо за то что мы живем в демократической, христианской стране, молимся, ходим в церковь и любим Иисуса. Не все могут похвастаться такими достижениями. Благослови же нашу сегодняшнюю скромную трапезу!
  
  По старой советской привычке, я начал было аплодировать, но никто меня не поддержал. Рон, как ни в чем ни бывало, стал снова уплетать мороженное, как будто оно стало еще вкуснее после молитвы. Чтоб не отбиваться от коллектива, я тоже взял из кастрюли несколько ложек, стал грустно размешивать липкую массу в своей тарелке, надеясь что она хоть растает. Обломский куда-то делся. Рон тем временем глянул на меня, как будто собирался сообщить что-то важное, сказал:
  
  -Ты знаешь, я тоже был в России. Еще раньше, когда вы были этим... Советским Союзом.
  
  Странно, что Рон мне раньше об этом не рассказывал. Все таки, я с ним уже больше года работал. Я с интересом слушал.
  
  -Я на Хаммера тогда работал, он торговал с Россией, вот меня и послали в Бристоль, груз с корабля принимать. Я тогда молодой был. Долго там пришлось сидеть. Нас предупреждали- на русских кораблях по-английски говорят только капитан и те, которые из КГБ. И все водку пьют. Особенно те, которые из КГБ. Ты ведь тоже водку пьешь?
  
  Это он опять шутит. Я ему раз десять говорил, что не пью водку.
  
  -Нет, Рон. Я пью только воду, пиво, напиток Кока-кола.
  
  -Странно. Может быть, ты не русский?
  
  -Так как же ты говорил там, на корабле? Или те, которые из КГБ, переводили?
  
  -Нееет. С теми как раз говорить нельзя было- нас так инструктировали. Мне так с самого начала и сказали- 'с КГБ не говори'. Вот и получается- не с кем было говорить, кроме капитана. Но он, по моему, тоже был из КГБ. В общем, скучно было. Да еще корабль все время качало. Я ж говорю- я самый молодой был, поэтому меня и послали.
  
  Рон засунул в рот большой кусок мороженного, пожевал, а потом снова заговорил:
  
  -А потом я еще раз был в России, то есть в Киеве, это ж тоже Россия?
  
  -Почти. Украина.
  
  -Да, да. Опять все время водку пили... Потом пошли по городу гулять. И поспорили- знает тут кто-нибудь нашего Хаммера? Спросили первую попавшуюся бабушку. В России все женщины так называются, 'бабушки', - доверительно сообщил Рон, - вот, значит, спросили ее, знает ли она Хаммера? И ты представляешь- знала! То есть, она сказала что это американец какой-то. Россия- очень образованная страна! Да. Но вообще-то русские с нами все время хитрили.
  
  -Наверное, это потому что они были из КГБ.
  
  -Не знаю. Может быть. Мы, американцы, всегда говорим правду. Хитрить не умеем. Если надо- сразу за яйца берем. А в Европе все всегда хитрят. Ну ладно. Пошли работать. Да, чуть не забыл- у нас в отделе новый парень, химик- полимерщик. Зовут, кажется, Халид или Халил. Араб какой-то. Так что у меня в субботу устроим для него вечеринку- приходи с женой. Катя ее зовут, да?
  
  Тут нашу беседу прервал Билли- тот самый, который произнес чуть раньше проникновенную молитву. Стряхнув с себя молитвенную одухотворенность, он просто и естественно превратился в прежнего Била, излучающего душевное здоровье и уверенность в завтрашнем дне. Подкравшись к Рону сзади, он приветствовал его могучим ударом по спине, сопровождавшимся радостным возгласом:
  
  -Хей, Рон! Как дела! Тянешь лямку? Не дают тебе отдыха?
  
  Не дожидаясь ответа, он набросился на меня, схватил меня за плечи, потряс, радостно воскликнул:
  
  -Хей! Андреа! Как дела! Тянешь лямку? Не дают тебе отдыха? - и двинулся дальше, собираясь вдохнуть оптимизм в следующую жертву. В это время с дугой стороны примерно с теми же возгласами продвигался другой носитель оптимизма по имени Боб. Вдвоем с Билом они чем-то напоминали пару персонажей из Алисы, которые подрались из-за погремушки- оба словно бы раздулись изнутри от избыточной энергии и кукурузы. Столкнувшись нос к носу, они стали колотить друг друга по спинам, словно исполняя некий замысловатый танец, чередуя удары возгласами: 'Хей!' и 'Как дела!'. Постепенно они перешли на более содержательную беседу, которая, правда, продолжалась на том же уровне громкости:
  
  -Здорово живешь, Билл! Задаешь им тут всем жару?
  
  -Да и ты, я смотрю, не скучаешь, Боб! Вон пузо отрастил!
  
  Окружающие радостно приняли участие в этом веселье, некоторые тоже стали бить друг друга по плечам и восклицать 'Хей!'. Настроение было неотвратимо поднято до требуемых высот.
  
  
  ТРИША
  
  
  Мороженное быстро дало о себе знать- к вечеру уже запершило в горле. Катя, конечно, сразу стала требовать, чтоб я отправился к врачу. У нас ритуал: если я болею, она отправляет меня к врачу, если она - я ее. Основной аргумент при этом у обоих такой: раз есть медицинская страховка, значит надо ходить к врачу.
  
  Короче говоря, на следующее же утро я выбрал по телефонной книге ближайшего к нам врача и отправился к нему на прием. Доктор Лорик принимал в небольшом белом домике, удачно спрятанным от шумного шоссе под соснами и какими-то еще обвитыми лианами деревьями. В приемной было пусто, но в центре стоял огромный аквариум с красными и желтыми рыбами, которые по очереди подплывали к стеклу, открывали рты и уплывали обратно, выполняя свои обязанности по успокоению посетителей.
  
  Минут через двадцать, когда я уже почти заснул под рыбьим гипнозом, в дверях появилась негритянка с папкой бумаг, глянула в эти бумаги, нахмурилась, вглядываясь в какую-то запись, потом беззвучно раскрыла рот, как рыба, пошевелила губами, закрыла его, опять раскрыла и наконец произнесла:
  
  -Мистер Полу.. пола... Полста!
  
  На самом деле, эти усилия были бессмысленны, поскольку в приемной кроме меня никого не было. Я пошел за ней по узкому коридорчику. Она, не глядя на меня, нравоучительно заметила:
  
  -Прежде всего, нужно измерить ваш вес и рост.
  
  Спрашивать, зачем ей это нужно, было, конечно, бесполезно. Тем не менее, движимый какими-то анти-рыбными настроениями, я все-таки спросил. Она укоризненно посмотрела на меня, показала длинным, как кинжал, розовым ногтем в свои записи, произнесла таким голосом, каким, наверное, говорят с душевнобольными:
  
  -Так записано в инструкции! Это- моя работа. Не мешайте мне выполнять мою работу!
  
  А, ну тогда понятно. Как бывший физик, я и сам знаю: если человека научили что-то измерять, то остановить его практически невозможно. Негритянка сосредоточенно измерила мой рост, записала его в графу 'вес', а также мой вес, который, вполне предсказуемо, записала в графу 'рост', после чего провела меня в маленькую комнату, пообещала:
  
  -Доктор Лорик примет Вас!
  
  Я снова стал ждать, обдумывая, что сказать доктору. Навязчиво вертелась фраза: 'не для излечения ради, но токмо волею пославшей мя жены', но я решил ограничиться описанием хрипов в горле.
  
  Опять появилась негритянка, неся в руках большую клетку с попугаем, молча поставила ее на стол и удалилась, сохраняя нерушимое чувство собственного достоинства. Попугай был большой и зеленый. Надо же- я и не знал что попугаи тоже успокаивают. Как раз наоборот, все знакомые мне до того дня попугаи назойливо просили пиццу. Попугай тотчас же повернулся ко мне своим выпуклым глазом, долго меня рассматривал. Потом вдруг закричал:
  
  -как дела!? Как дела!?
  
  Я хотел промолчать, но попугай явно ждал ответа.
  
  -Спасибо, хорошо. А у Вас?
  
  -Отттличчно! Веллликоллеппно! - радостно заорал попугай и забегал по клетке. Надо же, как они у его научили! Потом он остановился, снова глянул на меня выпуклым глазом, строго спросил:
  
  -На что жалуетесь? Что болит?
  
  Я, уже ничему не удивляясь, в двух словах описал ему, как у меня скребет в горле. Он выслушал, стал снова ходить по клетке, о чем-то размышляя. Наконец, он остановился, замахал крыльями, завертел головой, закричал громче прежнего:
  
  -Прозак! Прозак! Прозак!
  
  Тут же, как по команде, появилась негритянка, подхватила клетку с попугаем, куда-то убежала. Я чуть подождал, встал, вышел в коридор. Там было пусто, только у двери за столом сидела та самая негритянка. Перед ней лежали две стопки папок. Она аккуратно брала одну за другой папки из левой стопки, клала их в правую. Я нерешительно подошел к ней. Она укоризненно глянула на меня, сказала:
  
  -Надеюсь скоро снова увидеть Вас! - подчеркнуто вежливо сказала она.
  
  -Послушайте, Триша, - я прочитал ее имя на табличке, но все еще не знал как поточнее выразиться, - доктор Лорик... Он... Вам не кажется что он...
  
  Негритянка перестала перекладывать папки, строго глянула на меня, ожидая продолжения.
  
  -Я не хочу никого обидеть, мэм, но ведь он... В общем он- разве он настоящий доктор?
  
  -Я вас не понимаю, - подозрительно сощурилась Триша. - По вашему, если человек- попугай, то он не может быть хорошим доктором? Откуда Вы, мистер... Полста?
  
  -Ну, вообще-то из России, но какое это имеет...
  
  -Я не знаю, - возмутилась Триша, - может быть у вас в России принято судить о людях по размеру их клюва или по цвету перьев, - тут гнев ее заметно усилился, а я уже пожалел что начал этот сомнительный разговор, - а у нас, мистер Полста, у нас- человека оценивают не по цвету его кожи или перьев, а только по его дипломам! Вот так! И если хотите знать, доктор Лорик имеет больше дипломов, чем мы с вами вместе взятые! - она кивнула на стену, которая действительно была увешана дипломами.
  
  Разумеется, мне ничего не оставалось как немедленно удалиться полностью посрамленным. А то ведь, не равен час, еще полицию позовет. Проходя мимо стены с дипломами, я краем глаза успел прочитать на одном из них: 'Выдан доктору Лорику в ознаменование его успешного перелета через Ла-Манш.'
  
  
  АЛКИЛ ХАЛИД
  
  
  Как и предполагалось, горло дня через три само прошло, так что к субботе мы с Катей были готовы идти на вечеринку к Рону, знакомиться с новым химиком-арабом и его женой. Араб оказался спокойным маленьким человечком лет сорока с большими грустными глазами. Жена у него не очень-то говорила по-английски и поэтому все время улыбалась. Фамилия у араба была действительно Халид, а звали его- Алкил. Может и наоборот- не помню.
  
  Американцы во главе с Роном принялись интенсивно обсуждать последние поединки между низинским и вершинскими футболистами, а мы с Алкилом, налив себя по стакану красного вина, вышли подышать душным воздухом на террасу. Скоро я узнал, что Алкил уже лет десять в Америке, что никакой он ни араб, а даже наоборот- курд, что семья его раньше жила в Иране, потом перебежала в Ирак, а потом, то ли из-за Саддама Хусейна, то ли из-за американских бомбардировок, он окончательно перебрался в Америку, получил гражданство, даже окончил университет, а теперь вот- устроился на работу. Все бы было и совсем хорошо, даже чем-то напоминало какой-нибудь голливудский бред, если бы не недавние неприятности, связанные с тем, что, как вдруг оказалось, Алкил был каким-то мистическим образом связан с другим то-ли-арабом-то-ли-курдом по имени Арил Халид. Связь обнаружилась, когда Алкил последний раз ездил в свой то-ли-Иран-то-ли-Ирак жениться. Сама свадьба прошла вполне удачно. Алкил взял молодую жену, персиянку, с собой и полетел на самолете на свою новую родину, но тут выяснилось, что за время его отсутствия что-то случилось в непостижимых и непроницаемых сферах американских секретных служб. Как только Алкил предъявил свой паспорт, иммиграционный чиновник вдруг как-то быстро ушел за дверь, а ему на смену выскочили двое вооруженных до зубов охранника, тут же изолировали ничего не понимающего Алкила и часа два его допрашивали, выясняя его связи с какими-то людьми, о которых он раньше никогда и не слышал. В конце концов все вроде бы разрешилось. Ему объяснили, что произошла досадная ошибка. Компьютер почему-то решил, что Алкил- вовсе не Алкил, а наоборот, Арил, хотя и Халид. А Арил Халид- террорист, давно разыскиваемый не-можем-сказать-кем за не-можем-сказать-что. Ошибка была тут же исправлена. Однако, очень скоро обнаружилось, что исправлена она была не совсем, даже можно сказать- вовсе не была исправлена. С тех пор каждая встреча с властями оканчивалась для Алкила долгими допросам на одну и ту же тему- почему он Алкил, а не Арил? Каждый раз от него долго требовали чистосердечного признания, потом говорили, что его жена уже во всем созналась, но, в конце концов, отпускали, заверив, что теперь-то уже все исправлено. Потом все повторялось. На всякий случай, Алкил теперь ездил на машине со скоростью вдвое меньшей предусмотренной правилами, старался нигде не показывать никакие документы, подставляя вместо этого свою улыбающуюся жену, на улицу выходил по возможности только когда стемнеет, да и то, в черных очках и надвинутой на глаза бейсболке с надписью 'Я люблю Нью-Йорк'.
  
  Пока он все это мне рассказывал, к нам подошел Обломский, а потом вышел подышать воздухом и Рон. Подойдя к нам, он широко размахнулся, заехал Алкилу по плечу, так что чуть не сбил его с ног, радостно крикнул:
  
  -А! Три русских медведя!
  
  Все-таки Рон был не совсем обычным американцем. Дело было не в том что он говорил, а в том, что он все время сохранял невозмутимое выражение лица. По правилам ему надо было бы улыбнуться, показав как можно больше зубов, а он хранил загадочное спокойствие, никак не обозначив свое шутливое настроение, так что можно было подумать, что он и в самом деле принял Алкила за медведя и вполне серьезно собирался его убить, шлепнув по плечу. Некоторое время он, по своему обыкновению, покивал головой, словно прислушиваясь к какому-то внутреннему ритму, потом громогласно продолжил:
  
  -О чем это вы тут сплетничаете?
  
  -Да вот, Алкил рассказывает, как его за террориста приняли.
  
  Алкил стал пересказывать Рону сви приключения. Слушая его во второй раз, я подумал, что вся эта история напоминает бред сумасшедшего. Может Алкил и впрямь страдаем, скажем, манией преследования? Но тут в разговор вступил Обломский:
  
  -Все это очень похоже на правду, Рон! Если уж попал в какой-нибудь список, потом они тебя ни за что оттуда не вычеркнут. Есть такой анекдот. Чем отличается бюрократ от дикаря? Дикарь думает, что слон- это большой серый зверь с хоботом, а бюрократ думает, что слон- это тот, кто сидит в клетке с надписью 'слон'.
  
  Наступило молчание, в течении которого Рон внимательно смотрел на Обломского, будто ждал, что же он еще скажет. Не выдержав тяжелого взгляда, тот решил пояснить:
  
  -Все хорошо, если слон действительно сидит в клетке с такой надписью, но если он по ошибке угодил в клетку с надписью 'мышь'- ему никогда не доказать что он- слон.
  
  Рон продолжал смотреть на Обломского, потом вдруг спросил:
  
  -Это- русский анекдот?
  
  -Ну, я не знаю, - смешался Обломский, - я его слышал от русских. У нас ведь тоже много бюрократов.
  
  -Это русский анекдот! - отрезал Рон. - У вас, русских, вообще нет чувства юмора. Ну сам подумай- как может на клетке, в которой сидит слон, быть написано что он- мышь! Слон же- во какой! А мышь- во какая! А Алкил, вон, совсем не мышь... и не слон... Когда я был в России, все эти, которые из КГБ, тоже все время пытались мне анекдоты рассказывать. Особенно, если водки выпьют. Сразу было ясно, что у них нет чувства юмора. Например, какой-то человек говорит своему товарищу: 'Моя машина похожа на закат, только зеленая.' Почему-то еще добавляют, что этот человек приехал с юга, который у вас называют Кавказом. Во-первых, зеленых закатов не бывает, тем более на юге. А во вторых.... В общем, мы с товарищем решили их научить чувству юмора. Мы им рассказали наш анекдот, о том как встречаются русский и американец, хотя мы для приличия заменили русского на француза, и русский, то есть француз, говорит: 'почему это ты руки после туалета не моешь?' Американец отвечает: 'А я на пальцы не писаю!' Представьте себе, они не поняли! Нам пришлось каждый день им по несколько раз повторять эту шутку. В конце концов, правда, до них дошло. Во всяком случае, на третий день они начали смеяться.
  
  Тут мы с Обломским не смогли удержаться и захохотали. Рон одобрительно кивнул.
  
  
  ТРИ АЛЬФЫ
  
  
  Время шло по-алабамски медленно, но все-таки кое-как шло. Жаркая осень сменилась мягкой приятной зимой, а зима потом как-то сразу сменилась невыносимо жарким и душным летом. Обломский продолжал держать меня в курсе планов нашего руководства. От него я узнал, что дела компании настолько плохи, что кое-кто даже подумывает объявить ее обанкротившейся, что на американском языке называется 'пойти по 11 статье'. В подтверждении этих слухов у нас в очередной раз сменился главный управляющий. Новый управляющий выглядел вполне соответственно: был угрюм и неразговорчив. Звали его мистер Питер Т. Хилл, а в неформальной алабамской манере, по первым буквам имен, просто Пи-Ти . Как полагается, нас собрали для знакомства с ним. Он выступил с речью примерно следующего содержания:
  
  -Друзья, я человек прямой, не буду скрывать от Вас правду, не то что некоторые. Положение серьезное. Мы все теперь должны обрести чувство ... эээ... экстренности. Но не надо опускать руки- если будем работать, то все будет хорошо. Но только если мы будем работать с чувством экстренности. А если будем продолжать работать без чувства экстренности, все будет плохо. Для того чтобы нам всем было легче поддерживать чувство экстренности, с сегодняшнего дня мы переходим на режим, который называется 'три альфы'. Первая альфа- эффективность, вторая- срочность, а третья- экстренность. Им будут соответствовать три цвета: желтый, оранжевый и красный. Для удобства, все коридоры будут перекрашены в красный цвет- так нам будет легче помнить об экстренности. Будут также проводиться еженедельные курсы по усвоению трех альф. Техническим исполнителем программы трех альф будет наша новая сотрудница, Триша Уайт.
  
  Тут он махнул рукой на полную негритянку, в которой я узнал бывшую сподвижницу доктора Лорика. Теперь она выглядела гораздо более внушительно- на ней был малиновый жакет, зеленая юбка и огромные золотые серьги. Неизменными остались только ногти, который , кажется, стали даже еще длиннее- не ногти, а кинжалы. Триша стала что-то говорить про все эти альфы, но я больше не слушал, а боком, незаметно выбрался из зала в коридор, где столкнулся с Обломским, уже давно пившего кофе в обществе Алкила. Обломский кивнул мне.
  
   -Что все это значит- экстренность, альфы какие-то. Опять, что ли, увольнять будут?- спросил я.
  
  -Нет!- уверенно помотал головой Обломский: - Раз объявили, значит не будут. Это ж первое правило менеджмента- все увольнения и переорганизации должны проводиться неожиданно, так чтобы никто не мог подготовиться. Ведь если все заранее узнают, то никто ж работать не будет, все будут готовиться к переорганизации.
  
  -Ну, это напоминает порядки в стройотряде, в котором меня упекли в университете, еще там, в Союзе. Там тоже, в ночь перед отъездом обещали менять белье, чтобы никто не знал, что отъезд назначен на завтра. Считалось, что если прямо так сказать, что мол, завтра уезжаем, то все перепьются. Стало быть, наши комсорги следовали первому правилу американского менеджмента. Но постой, ведь раз уж объявили, то теперь все как раз и знают! У нас в стройотряде именно так и было- все знали, что раз объявили про смену белья- значит не хотят чтобы мы перепились перед отъездом. Ясное дело- мы тут же все побежали в магазин. И самое интересное, отъезд так-таки и не состоялся, потому что никто не смог встать, даже комсорг. Вот тебе и менеджмент.
  
  -Так то ж в России! Там вековые традиции недоверия к властям. А тут, наоборот, народ привык всему верить. Вот увидишь, теперь все решат, что раз они объявили про альфы, значит, на самом деле, ничего не будет, и все продолжат работу как обычно. Тут глубокий замысел! Ведь если вводятся такая дребедень- значит дело серьезное, как говориться, 'всерьез и надолго...'
  
  -...но не навсегда. Как-то не хочется верить что альфы- навсегда. Все-таки, что-то тут не клеится.
  
  Алкил, который до сих пор молчал, грустно глядя вдаль, тут вдруг включился в разговор:
  
  -Когда я был на военной службе, - со швейковским глубокомыслием начал он, - во время ирано-иракской войны, мы тоже всегда внимательно прислушивались к тому, что говорит командование. Ошибочно полагать, что командиры говорят полную чушь. На самом деле, в том, что они говорят, есть глубокий смысл, только они сами об этом не знают. Например, когда я еще служил в иранской армии, нам объявили, что дорога на Иерусалим лежит через Багдад. Это можно было понимать буквально- если ехать, скажем, из Тегерана в Иерусалим, то Багдад будет почти по дороге. С другой стороны, это можно было понимать в том смысле, что, для того чтобы устроить евреям джихад, нужно сначала разобраться с Саддамом. Наконец, возможно еще одно понимание, которое и оказалось для нас определяющим. Как только наш командир объявил о неизвестной ранее особенности дороги на Иерусалим, мы тут же залезли в грузовик и двинулись на запад. Я служил водителем, а от линии фронта мы были все равно далеко. Но наше движение не было напрасным. Очень скоро мы обнаружили брошенную цистерну, которая оказалась наполненной этиловым спиртом. Можно сказать, мы нашли наш маленький Иерусалим.
  
  -Ну ты, Алкил, прямо- Колумб!- восхитился Обломский.
  
  -Кто ищет, то всегда найдет, - философски заметил Алкил.
  
  -Но не всегда то, что ищет, - вставил я.
  
  -Так я ж и говорю, что Колумб! - подтвердил Обломский.
  
  
  ПЕТЯ
  
  
  Объявление об экстренности дало результаты на удивление быстро. Сразу же после собрания всякая работа прекратилась, а сотрудники отправились по офисам сочинять и рассылать свои резюме. Очевидно, не все были так подкованы в менеджменте, как Обломский. Единственным оплотом производительности труда осталась Триша. Она теперь получила свой собственный стол в собственном отгороженном пространстве- 'кубике'. Она гордо сидела в этом кубике, занимаясь, по-видимому, тем же, чем занималась у доктора Лорика- перекладывала папки из одной стопки в другую. Но теперь перед ней было не две стопки, а больше: то пять, то шесть, а то и семь. Некоторые даже пытались уловить в количестве папок у нее на столе какой-то скрытый смысл. На мой взгляд, поиск подобных взаимосвязей лишен всяких научных оснований.
  
  Однако, перемены не ограничились только лишь прекращением полезной деятельности. Наоборот, руководство позаботилось о расширении бесполезной деятельности. Каждый день проводились собрания, на которых Триша объясняла нам новый способ организации производства, то есть те самые три альфы. Все должны были вести 'дневники развития', в которых записывалось, как и кто применяет новые принципы организации. На каждую альфу полагался отдельный дневник. Время от времени каждый из нас выступал и рассказывал, как тяжело ему было работать раньше и как легко и приятно стало теперь, с альфами. За каждой альфой был закреплен собственный 'куратор', который должен был следить за тем, чтобы никто не мог сделать ничего полезного, не согласовав своего проекта предварительно с его альфой.
  
  Но и простое сочетание отсутствия полезной деятельности и интенсификации бесполезной деятельности не вполне устраивало руководство. Сам Пи-Ти так и сказал нами:
  
  -Это еще не все! Нужны постоянные инновации. Нужно укрепить контакт с потребителем.
  
  Но как же укреплять этот контакт? И с чего именно начать инновации? Это нам предстояло еще узнать.
  
  
  Однажды, вернувшись к себе в лабораторию с очередного собрания, на котором обсуждались возможные выходы на контакт с потребителем, я, как обычно, погрузился в тяжкие размышления о будущем американской промышленности вообще и нашей фирмы в частности. Из них меня вывел телефонный звонок. Катя сообщила, что наш знакомый из Низин, либертарианец Петя, собирается нас навестить сегодня же вечером. Но это было еще не все. Оказалось, что машина у него сломалась на подъезде к Вершинам, так что теперь надо было ехать его выручать. Особого энтузиазма оставаться на работе у меня после всех этих альф не было, так что я бросил все, сел в машину и поехал за Петей.
  
  Петя ждал меня, сидя под деревом. Алабамская жара уже успела оказать на него свое обычное разлагающее действие- он был в отвратительно расположении духа. Его машина стояла тут же, под деревом. Из под капота шел дым. Петя лениво поднялся, развел руками:
  
  -Видите какое дело. Мне нужно к вечеру быть в Вершинах, а эта штука вдруг задымилась. У нас партийное собрание. Но у меня есть трос, - с надеждой поспешил добавить он. - Может, дотянем?
  
  Мы привязали его машину к моей и потащили ее в сторону Вершин. На подъезде к Вершинам была автомастерская. Мы часто ею пользовались, поскольку тамошний автомастер, или, как здесь говорят, механик, брал относительно недорого, вероятно учитывая свое невыгодное положение - мастерская находилась глубоко в лесу, так что приехать туда можно было, только если очень хорошо знать, куда едешь. Моя 'хонда' с трудом тащила огромную развалюху Пети. У него был, кажется, 'шеврале'- патриотический пережиток времен расцвета гигантомании американской автопромышленности. Впрочем, Петя был привержен к этому бегемоту по двум причинам, не связанным с патриотизмом. Во первых, в багажник легко влезал его раскладной стол, за которым он сидел, собирая подписи, а во-вторых, денег на другую машину у него все равно не было.
  
  Механик седел на ступеньках мастерской и скучал. Увидев нас, он приободрился, потер руки, и пригласил нас в свой 'офис', т.е. в примыкающий к мастерской сарай. Там он настучал что-то на компьютере и радостно объявил, что ремонт будет стоить 1862 доллара и 29 центов, что примерно вдвое превышало стоимость Петиной колымаги. Петя вытаращил на него глаза, выражая так свое удивление. Механик в ответ расплылся в улыбке и коротко объяснил:
  
  -Что вы хотите? Рынок! На все цены растут!
  
  Сам того не зная, он использовал наилучший аргумент, чтобы произвести впечатление на Петю- рынок был краеугольным камнем либертарианской доктрины, проповедовать которую Петя, собственно говоря, и собирался в Вершинах. Петя покорно пошел к телефону, висевшему тут же на стене, и стал звонить родителям. Скажу по секрету, на самом деле, явно завышенная цена имела мало общего с рынком. Просто все вершинские механики давно договорились брать с низинцев втрое дороже. Ответные меры были, разумеется, приняты низинскими механиками в отношении вершинцев.
  
  Как бы то ни было, у Пети состоялся следующий разговор, как я понял, с Мишей:
  
  -Папа, у меня опять машина сломалась.
  
  -...!
  
  -Нет, они говорят, что подвезут, но надо чинить.
  
  -...!!
  
  -Две тысячи, почти.
  
  -...!!!
  
  -Но мне же надо ездить! Как же я буду подписи собирать? Ты же знаешь, сейчас самый сезон- нужно еще хоть две тысячи подписей.
  
  Дальше я не слушал, вышел на крыльцо и стал ждать, чем это все кончится. Петя вышел минут через пять, радостно объявив, что родители за все заплатят. Однако, ему срочно нужно было добраться до Вершин, так как собрание партячейки состоится меньше чем через час. Мы оставили его машину во дворе мастерской, поехали вместе.
  
  По дороге заметно повеселевший Петя приступил к своему любимому занятию- пропаганде либертарианства. Я узнал, что во всем виноват Абрахам Линкольн, который разрушил Южную Конфедерацию и тем самым лишил американский народ той самой свободы, ради которой была устроена Американская Революция и Борьба за Независимость.
  
  -Ты только подумай! - кипятился Петя.- Ведь он изменил основные принципы, на которых основывался союз штатов! С него начался рост государства, всей этой бюрократии, армии, налоги всякие. Вначале ведь ничего этого не было. И налогов-то почти не было еще и после- до первой мировой войны. Это они там, в Вашингтоне, все придумали, все испортили.
  
  Уже на подъезде к Вершинам Петя успокоился и взял с меня обещание прийти на собрание, которое их ячейка устраивала завтра вечером в Вершинском университете. Там, пообещал он, мне все станет до конца ясно.
  
  Я собирался вести Петю к нам домой, но он заверил меня, что сегодняшнюю ночь он может с большим успехом провести на кампусе университета, разделив комнату со своим другом Джеком. Я высадил Петю перед студенческим общежитием. Он взвалил на плечо сумку, а я взял его чемодан, который, судя по весу, был набит прокламациями. Мы поднялись на второй этаж и вошли в комнату, всю заваленную грязной одеждой вперемешку с пустыми банками из-под пива. В комнате никого не было, но Петя заверил меня, что его друг на секунду вышел, так что я с чистой совестью оставил его ждать Джека, а сам отправился домой.
  
  
  ЕСТЬ ТАКАЯ ПАРТИЯ!
  
  
  После некоторых сомнений, мы с Катей все-таки решили пойти на собрание либертарианцев. Хотя оно проходило к маленькой комнате в самом дальнем углу здания, мы довольно легко его нашли, так как везде были расклеены афишки с изображением статуи свободы. В комнате, кроме Пети, было всего пять или шесть человек, по виду, в основном, студентов. Петя занял место у доски, вооружился фломастером и нарисовал на доске квадрат. С одной стороны квадрата он написал 'личная свобода', а с другой: 'государственное вмешательство'. Потом он произнес такую речь:
  
  -Вот, друзья, схема общественного устройства. Каждый из вас может выбрать себе место на этой схеме. Скажем, коммунисты хотят ограничить личную свободу и усилить государственное вмешательство, так что ни на этой схеме будут здесь, в левом верхнем углу. Консерваторы хотят ограничить государственное вмешательство, так что они все оказываются на нижней стороне квадрата. Некоторые из них, скажем, религиозные правые баптисты, хотят при этом ограничить личную свободу, запретить аборты, марихуану и даже вибраторы, так что они оказываются в левом нижнем углу. С другой стороны, либералы хотят расширить личную свободу, но при этом они выступают за усиление государства, так что из место в правом верхнем углу. А мы хотим полной свободы и никакого государства, так что мы- вот тут!
  
  С этими словами он поставил большую жирную точку в правом нижнем углу квадрата и оглядел нас с видом победителя.
  
  -только наша партия добивается настоящей свободы, отмены всех ограничений, искусственно наложенных на нас правительством со времени Абрахама Линкольна, будь он трижды проклят! Мы хотим легализовать все наркотики, раздать всем желающим все виды автоматического оружия, с тем чтобы каждый мог полностью выразить себя!
  
  Тут аудитория пришла в восторг. Студенты одобрительно закивали, зааплодировали. Мы с Катей переглянулись и стали незаметно пробираться к выходу. Что как они прямо сейчас начнут курить марихуану, а потом еще и раздадут всем автоматы? Но Петя нас догнал, радостно пообещал заехать к нам после собрания. Оказалось, что машину у него уже отремонтировали.
  
  Таким образом, наше знакомство с либертарианством было продолжено. Вечером, сидя у нас на кухне, Петя увлеченно рассказывал о том как его партия собирается сломать преграды, которые были искусственно созданы Линкольном и его приспешниками на пути истинной свободы. Основной помехой в этом благородном деле оказалось отсутствие у него надежного средства передвижения. Его 'шеврале', хотя и отремонтированный, мог сломаться снова в любую минуту, поставив под угрозу сбор подписей. Единственным источником средств для Петиной партии, как мы поняли, были Петины родители, главным образом, Миша. Однако, в последнее время государственные субсидии университетам сокращались, чему Петя, казалось, должен был бы радоваться, поскольку тем самым достигался его либертарианский идеал. К сожалению, непредвиденным следствием этого сокращения было уменьшение доходов Миши, как профессора математики в Вершинском универститете. Здесь, по-видимому, крылось непреодолимое диалектическое противоречие всего либертарианизма, на которое я пытался направить наш разговор:
  
  -Где же вы будете брать деньги на свои проекты?
  
  -Люди дадут! Всем уже осточертело это государственное вымогательство. Налоги растут, все средства идут на рост бюрократии.
  
  -Чем же ваше вымогательство будет лучше государственного?
  
  -Ааа!- махнул на меня рукой Петя. - Читайте лучше нашу литературу! Вон сколько брошюр, в них все объясняется.
  
  В глубокой задумчивости я взял со стола пачку буклетов, рассеяно стал их листать. Нельзя сказать, чтобы аргументы авторов буклетов отличались разнообразием, но определенная целеустремленность за ними ощущалась. Один из буклетов, например, был посвящен закону о минимальной зарплате и тому вреду, который государственное регулирование зарплаты наносит обществу. 'Куда лучше было бы, - возмущался автор буклета, - если бы государство не лазило в священные отношения предпринимателя и работника. Вместо одного человека за пять долларов в час можно было бы нанять пять и платить каждому по доллару, резко снизив безработицу, особенно среди национальных меньшинств, в заодно повысив производство.' Чувствовалось, что автор силен в арифметике. Может быть, ему чуть-чуть не хватало опыта жизни на минимальную зарплату, но он сполна компенсировал этот недостаток пафосом свободного предпринимательства.
  
  
  ГОЛОВОТЯПКИ
  
  
  Вскоре после реорганизации, Рон собрал нас, то есть меня, Обломского, Алкила и еще пару химиков и инженеров, которые составляли 'научный' отдел нашей компании. Хмуро оглядев нас, он сказал:
  
  -Руководство хочет, чтобы мы составили список проектов для трех альф.
  
  Все как-то сразу опустили глаза, изображая занятость своими блокнотами и авторучками. Рон еще больше помрачнел, уставился на меня, явно ожидая какого-нибудь предложения.
  
  -Может быть, отнесем к трем альфам наши переговоры с Гугуками? Скажем, например, что наши с ними контакты подчиняются принципам трех альф. Я, так и быть, заполню все положенные анкеты...По крайней мере, вреда не будет- все равно ж никаких контактов нет.
  
  -Вот именно! - возмутился Рон.- С твоих Гугуков, сам знаешь, ничего не получишь. И все потому, что ты сразу же не взял их за яйца. А я тебе говорил- возьми, не то поздно будет. А потом Триша будет брать меня за яйца и требовать, чтобы я составил какую-нибудь временную линию и перечислил вехи и ключевые результаты. А какие ж тут вехи, коли некого за яйца брать? В одном ты прав, надо выбрать такой проект, который не жалко. Но, с другой стороны, чтобы потом отчитаться было легко. В общем, такой проект, который и так уже закончен.
  
  Рон обвел нас торжествующим взглядом, а потом объявил:
  
  -Будем отчитываться по головотяпкам!
  
  Мы все молча закивали, выражая свое глубокое удовлетворение. Объяснять нам ничего не нужно было- кто ж на нашей фирме не слышал про головотяпки! Ну а всем остальным нужно будет, конечно, разъяснить.
  
  Наша фирма традиционно занималась полимерными покрытиями. Несколько лет назад, в эпоху интернетно-компьютернего бума, нашему руководству пришла в голову идея как-нибудь поучаствовать в общем ажиотаже, т.е. сделать что-нибудь нужное для компьютеров. Решили делать магнитные покрытия, те самые, которые используют во флоппи-дисках и магнитных лентах. Эти покрытия делают так. Берется лента, похожая на целлофановый пакет, в который заворачивают куриц в магазине, на который выливают немножко раствора с магнитными частицами и парой добавок и быстро размазывают все это тонким слоем при помощи всяких хитроумных устройств. Чтобы раствор лучше намазывался, его хорошенько разбавляют всякими органическими растворителями. Сначала дела пошли очень хорошо, но скоро обнаружилось, что японцы и корейцы делают эти ленты дешевле. Мы заслали к ним одного из наших химиков, в качестве шпиона, который разузнал что к чему. Оказалось, что японцы сделали новый шаг в технологии намазывания. Они построили в Китае заводы, на которых тысячи китайцев намазывают раствор на ленту кисточками, причем делают это так быстро и аккуратно, а главное дешево, что нам за ними не поспеть. Тем не менее, наше руководство не хотело сдаваться. Наняли несколько десятков негров и попробовали обучить их китайским методам работы. Однако сразу же дала себя знать разница национальных характеров китайских китайцев и американских афро-негро-американцев. Вместо того чтобы исправно работать кисточками с семи утра до одиннадцати ночи, как это принято на китайских заводах, негры в первый же день так нанюхались органических растворителей, что о работе и слышать не хотели. Шумною толпой они вывалились на бульвар Мартина Лютера Кинга и разлеглись на газоне под свежеобмотанным туалетной бумагой деревом. Зато на следующий день наш завод был окружен неграми. Кажется, они собрались к нам со всей Алабамы, а может даже пришли из Миссисипи и Джорджии. Они были согласны работать даже за доллар в час, в соответствии с либертарианскими идеями, лишь бы мы им только дали понюхать наших растворителей. Хуже всего, что концентрация негров не ускользнула от внимания полиции, которая по опыту знала, что такие собрания всегда связаны с употреблением чего-нибудь нехорошего. Короче говоря, местная администрация предъявила нашей компании ультиматум- избавиться от органических растворителей или переводить производство в Китай. Тогда руководство поставило перед Роном задачу- заменить органические растворители водой. Рон с задачей справился. Это привело к двум основным результатам. Во-первых, интерес негров к производству навсегда пропал. Во-вторых, оказалось, что не только негры, но и полимерные добавки, которые мы по привычке добавляли в наши смеси, терпеть не могли воды- они сворачивались в сгустки и не хотели намазываться. Весь проект уже хотели прикрыть, но тут Рону пришла в голову блестящая идея. Он выделил большой полимерный сгусток, положил его себе на стол и хорошенько засушил. Как он потом рассказывал, он сам не знал, зачем он это сделал. Сгусток превратился в упругую губку. Рон долго смотрел на нее, а потом пришел в такое отчаянье, что с размаху бухнулся лбом об эту губку. Удар был такой сильный, что стол едва не сломался, но Рону было не больно и никакой шишки у него на лбу не появилось. 'Хмм!' - сказал Рон и отложил губку в сторону. Может быть, у этого события не было бы никаких последствий, если бы как раз в это время по всей фирме не стали бы устанавливать на компьютерах новую операционную систему- Windows 98. Этот программный продукт имел одну характерную особенность- каждый раз, когда нужно было открыть новый документ, компьютер останавливался, как говорят знающие люди- 'зависал', по крайней мере минуты на две. Рон не хотел терять время даром, поэтому в таких случаях он начинал интенсивно биться головой об стол, а чтобы не повредить лба, подкладывал себе губку, которую он стал называть 'головотяпкой'. В конце года, составляя отчет, Рон записал свою головотяпку в число продуктов, разработанных его лабораторией. Потом он даже оформил на нее патент под названием 'Метод и устройство для преодоления стресса пользователей некоторых программных продуктов'. Этим патентом заинтересовалась компания Microsoft, которая с этих пор стала прилагать головотяпку ко всем последующим версиям Windows. Например, к Windows 2000, говорят, пришлось прикладывать головотяпки удвоенной толщины, чтобы избежать судебных разбирательств с пользователями, разбивавшими себе лбы в ожидании открытия наиболее зловредных файлов. Если бы патент принадлежал Рону, он бы, наверное, уже разбогател. Но патент принадлежал нашей компании, которая пустила все деньги на зарплату высшего менеджмента.
  
  Вот эти самые головотяпки Рон теперь и хотел подогнать под три альфы. В тот же день на собрании у Пи-Ти он выступил с инициативой нового проекта, который он назвал 'Улучшение качества головотяпок вплоть до полного удовлетворения потребителей'. Сам я на том собрании не был, так что могу только пересказать, что слышал потом от самого Рона. Вроде бы, Пи-Ти на несколько секунд задумался, даже прищурился, как подобаем опытному менеджеру, и сказал:
  
  - Что ж, Рон, ты явно знаешь, о чем говоришь. Ты больше всех нас знаешь, как работают эти самые головоляпки. Но я думаю, в таком серьезном деле тебе не обойтись без людей с опытом организации и управления сложными многоуровневыми проектами. К сожалению, людей, прошедших соответствующую подготовку у нас пока немного. А тебе нужен будет такой человек, чтобы проследить за соблюдением временной линии и выбором вех и ключевых результатов. Так что, куратором этого проекта я назначаю Тришу Уайт. Она поможет тебе сфокусировать усилия.
  
  Так Триша стала куратором головотяпок.
  
  
  ЖЕНЩИНЫ
  
  
  Жизнь нормальных Вершинцев вращалась в основном вокруг футбола, т.е. состояла из двух развлечений: смотреть футбол и наматывать на деревья туалетную бумагу после победы своей команды. Для всех остальных людей развлечений оставалось немного. Можно было, конечно, записаться в какую-нибудь баптистскую общину и петь по воскресеньям и средам веселые песни о любви к тебе Иисуса. Другим развлечением было изучение алабамского языка. Как известно, алабамский является разновидностью американского, который, в свою очередь, является разновидностью английского. Для того чтобы говорить по-алабамски, в принципе, можно просто говорить по-английски, но при этом нужно все слова растягивать и вкладывать в них одновременно доброжелательность и сознание собственного превосходства в соотношении примерно 70:30. Главное- научиться растягивать и точно соблюдать соотношение, поскольку, скажем, если слова не растягивать, а наоборот сокращать, а соотношение переделать на 10:90, то это уже будет не алабамский, а нью-йоркский язык. Местное население ревностно относилось к своему языку, всячески стараясь сохранить свою алабамскую самобытность. Многочисленные церковные общины организовывали курсы по изучению английского языка, надеясь таким образом заманить к себе новых членов, а заодно распространить алабамаское произношение на новоприбывших иностранцев, вроде нас. Я-то на курсы не ходил, стараясь освоить алабамский непосредственно на производстве, среди негров, а Катя решила воспользоваться этой возможностью, тем более что курсы были бесплатные. На одном из таких занятий Катя встретилась с женой Алкила Халида, которая скромно называла себя просто Халидой. Занятия вела шумная алабамская дама по имени Мишель. Она честно выполняла свои обязанности по внедрению алабамского произношения, ведя со слушателями курсов беседы на самые разнообразные темы- от международного положения до религиозного воспитания. А после этого Мишель, Катя, Халида и еще пара слушательниц курсов ходили в расположенное неподалеку кафе и проводили там часа два-три за приятной беседой. По традиции подобных сборищ, разговор шел, в основном, о зловредности мужчин и страданиях тех несчастных женщин, которые почему-то вынуждены жить с этими ужасными созданиями. Подруги по несчастью жалели и утешали друг друга, как могли. Каждая дополняла общую тему 'он виноват один во всем' своими этническими подробностями. Например, кореянки больше всего страдали от неверности мужчин, но зато переносили страдания с восточной покорностью. Американки, в лице своей единственной представительницы, Мишель, страдали наиболее бурно, постоянно меняя мужей, но никогда не оставаясь удовлетворенными достигнутыми результатами. Как правило, им удавалось воспользоваться своими преимуществами слабой и беззащитной стороны, отстаивая права в суде. Однако бывали и исключения, если зловредным мужчинам удавалось убедить суд в своей еще большей слабости и беззащитности. Как раз такой случай произошел с самой Мишель два или три мужа назад. Ее муж оказался алабамским индейцем и как таковой пользовался даже большими правами чем негры и женщины. Как ни старался адвокат Мишель убедить суд в том что Мишель страдает за многие поколения угнетенных женщин, злобный индеец крыл все одним упоминанием о бесчинствах испанских конквистадоров. В результате ему удалось отсудить у Мишель ее родительский дом, хотя ему он был не нужен, поскольку сразу после суда он этот дом продал, накупил бесконечное количество виски и уехал со всем этим в вигвам.
  
  Из скромности не буду распространяться о преступлениях русских мужчин. Я полагаю, они тоже весьма тяжелы. Я могу о них не знать по той простой причине, что Катя, которая собственно и рассказала мне об этих посиделках, наверняка, из той же скромности, утаила от меня, что именно она сама рассказывала своим подругам. Все равно, как бы не были велики мои преступления, они наверняка меркнут перед ужасными историями, рассказанными Халидой об Алкиле. Я бы ни за что не заподозрил его в таких делах. Прежде всего, Алкил каждый год приглашал в гости свою мать, причем каждый раз она оставалась в гостях по крайней мере на полгода. Иногда вместе с нею приезжали ее братья, сестры и прочие родственники, так что в доме на всех места не хватало и приходилось ставить во дворе шатры. Халида должна была варить для всего этого табора суп в огромном котле, который вешали над костром перед домом. При этом свекровь постоянно строила ей всякие козни, а по вечерам рассказывала о том, что именно в таких котлах древние курды варили турков, персов и арабов, а также своих неверных жен. Потом она вдруг пожаловалась Алкилу, что Халида пытается ее отравить. А в другой раз подсыпала в котел лишнюю ложку соли, а потом опять стала говорить, что Халида нарочно все пересаливает, чтобы повысить кровяное давление свекрови и вызвать у нее инсульт.
  
  -А главное, - со слезами на глазах говорила Халида,- Алкил ее слушает, а меня нет! Он виноват один во всем, он!
  
  Из этих рассказов постепенно вырисовывался совсем иной образ Алкила, имеющий мало общего с тем который составился у меня. В общем и целом, это был монстр, способный на все. Что касается собраний алабамских дам, то они, как и следовало ожидать, постепенно свелись к чтению вслух книг Джейн Остен. Кстати, коллективное чтение книг этой замечательной писательницы- очень распространенное занятие среди алабамок. Обычно мужчины идут наматывать на дерево туалетную бумагу, а женщины- читать книги Джейн Остен. Происходит это следующим образом. Женщины садятся в кружок и каждая читает один или два абзаца. Больше прочитать не удается, поскольку изобразительная сила таланта английской писательницы столь велика, что все женщины начинают плакать.
  
  
  ФОКУСЫ ТРИШЫ
  
  
  Пока Катя со своими подругами обсуждали, как их мучают мужчины, и читали романы Остен, сами эти мужчины, то есть, я, Алкил, Рон и Обломский стали жертвами Тришы Уайт. На следующий же день после собрания, на котором Тришу назначали главным куратором головотяпок, она собрала нас всех и выступила с такой вводной речью:
  
  -Вы тут все образованные, а я, конечно, мало что знаю в вашей всякой химии, но я владею методом трех альф, и это вселяет надежду. Да! И еще. Чуть не забыла. У меня есть навыки работы с людьми.
  
  Тут она сделала многозначительную паузу, во время которой Обломский стал ковырять в носу вдвое интенсивней обычного, что было явным признаком его отчаянных попыток не сказать что-нибудь неподходящее. Однако с этой задачей он не справился и сказал:
  
  -Триша, нельзя ли поконкретней.
  
  Триша постучала по столу своими кинжалоподобными ногтями, потом вытащила из папки маленькие бумажки, раздала их нам и сказала:
  
  -Я чувствую, что вы еще недостаточно понимаете силу прогрессивных методов управления. Между тем, я прошла курс подготовки управления проектами. Сейчас мы с вами проведем мозговую атаку и определим резервы экономии времени. Все мы знаем, как часто мы теряем время попусту. Сократить потерю времени- одна из основных целей научной организации труда. Я дам вам анонимные анкеты, в которых вы укажите процессы, отнимающие у вас больше всего времени, которые, по вашему мнению, можно избежать. Ну, давайте! Не будем терять время!
  
  Мы угрюмо взялись заполнять анкеты. Злобная улыбка на лице Обломского ясно указывала на то, что он записал в 'потери' как раз те самые 'три альфы'. Эта мысль была, конечно, очевидной. Настолько же очевидной, как мысль написать известное слово из трех букв на стене Ленинской комнаты в нашем институте в Москве, пришедшая в голову одному моему приятелю лет за пятнадцать до того, при том самом историческом материализме. Что-то есть притягательное в подобных простых решениях. Все то, что гибелью грозит... - ну и так далее. Я уже собрался последовать примеру Обломского, но тут услышал шепот Рона:
  
  -Не надо, - сказал он и покачал головой.
  
  Одним словом, Обломский оказался единственным честным выразителем наших мыслей. И, разумеется, тут же поплатился за это.
  
  Триша собрала наши анонимные анкеты, просмотрела их, чуть подумала, а потом сказала:
  
  -Ну что ж. Есть тут интересные мысли, но есть и явно незрелые мнения. По этому поводу я должна вам сказать, что на самом деле одна из основных причин потери времени - это негативное отношение.
  
  -Отношение к чему? - опять подал голос Обломский.
  
  Триша наградила его достойным взглядом, потом посмотрела на Рона, выражение лица которого в тот момент могло как раз служить воплощением позитивного отношения. Все-таки, двадцать лет опыта работы на руководящих должностях наложили на него отпечаток.
  
  -Вообще отношения, ко всему! - недовольно провозгласила Триша.
  
  Тут она перевела дух, даже как бы вытерла со лба пот, вздохнула и сказала:
  
  -Теперь я хочу показать вам другой пример эффективности метода управления проектами, входящего в систему 'трех альф'.
  
  Она встала, подошла к доске, взяла фломастер и нарисовала на доске таблицу, в строках и столбцах которой она вписала наши имена, будто собиралась устраивать между нами шахматный турнир.
  
  -Это называется матрица взаимодействия. - объявила она. - Сейчас мы определим, кто в вашей группе лишний.
  
  Тут мы все почему-то с сожалением посмотрели на Обломского. Что-то подсказывало нам, что он как раз и есть самый лишний, хотя пока не было ясно, как это связано с альфами.
  
  -Подсчитаем уровень взаимодействий. Если взаимодействие сильное - рисуем кружочек, вот такой. Если слабое - квадратик... понятно? А если так себе, среднее, рисуем кружочек в квадратике.
  
  -А почему бы не писать цифры, - опять возмутился Обломский, - скажем, один, два, три?
  
  -Так нагляднее! - объявила Триша, для убедительности выпучив глаза, а потом стала быстро заполнять свою матрицу. Уже минуты через три стало ясно, что Обломский набрал больше всего квадратиков. Триша торжествующе обвела нас орлиным взором, сказала радостно:
  
  -Ну вот, теперь ясно видно, что господин Обамский не принадлежит к этой группе! Но это ничего, - успокоила она Обломского, - может быть, он найдет свое место в другой группе. Для этого у нас есть еще много методов. Мы собираемся проанализировать всех сотрудников, составить на каждого профиль или, в крайнем случае, график. Потом подсчитаем коэффициент. А там- видно будет. Главное, что у нас есть компьютер! Так что, все научно.
  
  
  МАРКЕТИНГ
  
  
  Однажды, во время нашего утреннего кофепития, Обломский, как всегда обо всем узнававший первым, сообщил мне новые факты из биографии нашего мистера П. Т. Хилла, сокращенно - просто Пи-Ти .
  
  -Оказывается, он не только руководил десятком казино и супермаркетов, но еще и книгу об этом написал! - говорил Обломский страшным шепотом, оглядываясь по сторонам. Это он делал, впрочем, исключительно для большей убедительности, так как шансов на то что кто-нибудь еще в нашей фирме понимает по-русски не было никаких. - Это плохо, совсем плохо, даже хуже чем я думал, - сокрушался он.
  
  - Но почему обязательно плохо? - не понял я. - Человек, стало быть, творческий, с идеями. Что ж тут плохого?
  
  - Ты что, охренел? - возмутился Обломский. - Менеджер с идеями- это все равно что чеченец с кинжалом.
  
  Вскоре нам пришлось убедиться в справедливости этой оценки. Прежде всего, оказалось, что идеи, собственно, принадлежали не Пи-Ти , а некоему профессору Левину из Вершинского университета, который был соавтором нашего Пи-Ти . Естественно, мы тут же кинулись разузнавать все, что можно про этого профессора. Он оказался удивительно всесторонним и чрезвычайно продуктивным ученым, с удивительной энергией писавшим книги и читавшим лекции практически на любые темы. Так, по крайней мере, показалось нам после ознакомления со списком его научных трудов и страницей на интернете. Впрочем, сам себя он описывал как 'специалиста по вопросам лингвистики, маркетинга и управления'. Как истинный человек ренессанса он писал книги с такими вот названиями: 'Как стать богатым, здоровым и счастливым', 'Поиск работы в условиях перманентного кризиса' и, наконец, в соавторстве с Пи-Ти , 'Облегченное производство'. Мы с Обломским тут же взяли себе в библиотеке по одному 'Облегченному производству' и погрузились в увлекательное чтение.
  
  После первых же двадцати страниц я понял, что самые мрачные опасения Обломского были вполне обоснованы. Книга подробно описывала как превратить компанию, находящуюся на грани банкротства, в прибыльное предприятие. Оказывается, главное, что для этого было нужно - это 'отыскать источники прибыли'. Впрочем, авторы монографии не останавливались на этом нетривиальном заключении, а подробно описывали, как нужно искать источники прибыли. Я с интересом узнал, что не все подразделения добавляют одинаковую стоимость, а наоборот, некоторые добавляют больше, а некоторые меньше. Больше всего стоимости добавляет, конечно, директор компании. Вторым по значению оказывается, как правило, отдел продаж. Это было вполне понятно- без продаж какая же стоимость? Труднее всего приходится с так называемыми исследовательскими отделами, которые должны вроде бы открывать новые источники этой самой стоимости, но на деле, как правило, только мешают наращивать продажи. В таком случае рекомендуется 'внести живую струю' в такие подразделения. Делается это очень просто- всех сотрудников нужно уволить, набрать новых и попробовать опять 'нарастить продажи'. Тех кто не согласен с такой тактикой, авторы называли 'бетонноголовыми'. От них нужно было избавляться в первую очередь. Одновременно авторы рекомендовали переучивать остальных сотрудников, как лучше осваивать новые источники прибыли.
  
  
  Скоро на нашей фирме состоялось очередное экстренное собрание. На нем выступил сам Пи-Ти . Как водится, он начал с описания наших успехов, после чего непосредственно перешел к перечислению наших неудач, основными причинами которых он назвал неправильный курс доллара, недостаточную биржевую активность и чрезмерно теплую погоду. Последнее было и впрямь верно- жара была ужасная. Невольно думалось о преимуществах рабовладения. Потом Пи-Ти сказал:
  
  
  -Друзья! Хочу вас заверить, мы, руководство компании, постоянно размышляем о том, как нам преодолеть все эти временные трудности. По нашему единодушному мнению, для этого необходимо преодолеть нашу косность, так сказать, перестроиться, начать работать по-новому. В некоторых случаях, скажу прямо, нужно переучиваться. Поэтому мы решили выделить фонды специально для обучения сотрудников новым формам работы. Вы, конечно, уже знаете о программе трех альф. Скажу прямо, эта программа имела большой успех. Триша постоянно показывает мне отзывы сотрудников о том, как им помогла эта программа, как улучшилась их производительность. Я не без удовлетворения могу отметить, что нет ни одного сотрудника, который бы остался недоволен этой программой. Даже наш научный отдел представил отчет, в котором убедительно доказывается, что разработка новой технологии под названием 'пацификация пользователя персонального компьютера' стала возможной только с использованием метода трех альф. Однако, все-таки, этого не достаточно.
  
  Тут мы все затаили дух. Неужели так-таки недостаточно? Что же они еще придумали? Ну, мы-то с Обломским, а также еще пара умников, успевших пролистать 'Облегченное производство', понимали, к чему он клонит. Триша сидела в углу и что-то быстро записывала в маленькую тетрадку. Это показалось мне плохим знаком. Пи-Ти тем временем продолжал:
  
  - Постоянно самообучение, как вы все знаете- это залог успеха, так сказать, корень американского бизнеса. Поэтому мы решили предоставить нашим сотрудникам дополнительные возможности для самообучения. Направлять процесс обучения будет Триша. Она уже хорошо зарекомендовала себя, курируя три альфы. Теперь к ним добавляется четвертая альфа- Обучение.
  
  Тут Триша встала, сурово оглядела нас своими выпуклыми блестящими глазами, подняла палец ногтем вверх и произнесла примерно такую речь:
  
  - Ученье свет, а неученье тьма! Учиться, учиться и учиться! Знание- сила! Вот, хотя бы, посмотрите на меня. Раньше я была никем, перекладывала папки для доктора Лорика. А теперь...- тут она кивнула на свой стол, на котором лежали несколько стопок папок. - В общем, - заключила она, - чтобы облегчить сотрудникам учебный процесс, мы составили список, в котором каждому выделена учебная дисциплина. Вы получите список и можете начинать свое переобучение.
  
  Тут Обломский неожиданно дал о себе знать, робко подняв руку. Триша несколько секунд смотрела на него, хлопая своими длинными накладными ресницами. Так и не дождавшись от нее никакого вопроса, Обломский решил спросить сам:
  
  -Простите, а как составлялся этот... эээ... список?
  
  Триша еще немного помахала ресницами, а потом гордо сказала:
  
  -У меня для этого есть компьютер! Он составляет все списки. Так что все научно обоснованно. Еще есть вопросы?
  
  Вопросов больше не было.
  
  
  Через полчаса, вернувшись в свою лабораторию, я изучал тот самый список, невольно удивляясь фантазии Тришиного компьютера. Напротив своей фамилии я прочитал 'маркетинг для инженеров и научных сотрудников'. Разумеется, читать лекции по маркетингу должен был уже знакомый мне профессор Левин. Алкилу предписывалось заняться менеджментом. Но самое неожиданная судьба выпала Обломскому. Ему надлежало изучать Библию и основы христианской теологии. Я не очень удивился, когда распахнулась дверь и ко мне влетел Обломский, выпучив глаза и раздувая губы:
  
  -Видел? Зачем мне Библия? Почему Алкилу- менеджмент, а мне Библия?
  
  -Может быть, они призывают тебя к смирению? - наобум ответил я, но он не слушал.
  
  -какая еще Библия? Я вообще не хочу никакой Библии. Пойдем вместе к Трише.
  
  Отделаться от него было трудно. Мы пошли к Трише. Я шел с неприятным чувством- а вдруг они и меня упекут в библеисты? Триша сидела у своего компьютера, периодически тыкая ногтем в клавишу с надписью 'Ввод'. Обломский встал перед ней, пыхтя, проникновенно произнес:
  
  -Я хочу знать, почему меня определили в класс изучения Библии? Я хочу занимать менеджментом.
  
   Триша молча смотрела на него, продолжая хлопать ресницами. Я даже подумал, что она решила сделать вид, что не понимает его акцент- такой трюк любят проделывать негры, продающие на рынке арбузы. Но она вдруг показала на экран компьютера, где красовался тот самый список. Она направила курсор на фамилию Обломский, кликнула на нее. На экране немедленно появилась безжалостная надпись: 'Библия и основы христианской теологии'. Обломский выдержал паузу, ожидая объяснений, но скоро стало ясно, что Триша считает разговор законченным. Тогда он, стараясь говорить вежливо и вкрадчиво, спросил:
  
  -Триша, Вы не могли бы хоть объяснить, по какому принципу работает это программа? На чем основан этот выбор?
  
  -Это очень просто, - ответила Триша.- Вы же умеете читать? Принцип такой- подводите курсор к фамилии, нажимаете на левую клавишу. Вот так, видите? И выбор основан на том же самом- на нажатии клавиши, на чем же еще?
  
  Я уже достаточно знал Тришу, чтобы не продолжать эти подрывные вопросы, но Обломский все никак не унимался:
  
  - Но ведь эту программу написал какой-нибудь человек, не так ли? Он же должен был что-то иметь в виду.
  
  Триша некоторое время усиленно размышляла, даже сморщила лоб, который у нее был такой же выпуклый, черный и блестящий, как глаза, только побольше. Наконец, она сказала:
  
  -Не знаю что у него было в виду, но звали его Карл Март.
  
  Она показала на компьютерный диск у себя на столе.
  
  Тут стоит объяснить, для тех, кто не знает, что Карл Март- это большой магазин, в котором можно купить все, что нужно для алабамской жизни. Говорят, раньше в Алабаме было много разных магазинов, рынков и лавок, но теперь они все слились в один большой Карл Март. В каждом алабамском городе на самом видном месте стоит свой Карл Март, причем все они практически идентичны. Вот из такого-то Карла Марта, надо полагать, Триша и получила свой диск. Уж не знаю, сама ли она его там купила, или Карл Март прислал его в процессе маркетинга. Надпись на обложке обещала, что все наши несчастья кончаться, как только мы всунем этот диск в компьютер, поскольку он сразу же даст нам научно обоснованные рекомендации по самообразованию в сложном современном мире. 'Вам не хватает знаний? Не берут на ту работу, на которую хотите? - спрашивал диск. - Не беда! Запустите эту программу, введите свое имя, рост, вес и дату рождения- и дело готово!'
  
  Я оставил Обломского рассматривать этот загадочный продукт, а сам пошел обратно в свою лабораторию. В конце концов, мне еще предстояло узнать что за 'маркетинг' приготовила для меня Триша со своим компьютером.
  
  
  Мои занятия маркетингом начались на следующий же день. Мне необычайно повезло в этом отношении, поскольку посвятить меня в тайны маркетинга должен был сам профессор Левин, который для этого даже приехал к нам на фирму и читал лекцию прямо в кафетерии, во время обеда. Я тогда впервые увидел знаменитого алабамского ученого. Он выскочил на нашу импровизированную сцену откуда-то сбоку, из кухни, как черт из табакерки, даже по-моему еще что-то жевал. Он и в самом деле был чем-то похож на черта- маленький, пузатенький, лысый, с торчащими во все стороны остатками волос.
  
  -Продать можно все, - заверил он нас, - было б желание и настойчивость. Торговля- это то, что отличает человека от животных. Плохих товаров нет, есть плохие продавцы и необработанные покупатели. Работу с покупателем нужно начинать как можно раньше, еще до того, как он поймет, что вы ему собираетесь что-то продать. Но и после того, как вы продали ему товар, его нельзя отпускать. Мы всегда советуем поддерживать контакт с покупателем, пока он сам не попробует от вас избавиться, а лучше и после этого. Очень хорошая практика- постоянно звонить своим бывшим покупателям, осведомляться об их здоровье, о том, получили ли они уже полное удовлетворение от вашего товара, или еще только собираются. Людям это очень приятно.
  
  Тут я сразу вспомнил гугукского Джона, звонившего мне по четвергам. Стало быть, он тоже действовал вполне научно обоснованными методами, как Карл Март и сам профессор Левин, отрабатывал свой диплом. Не исключено даже, что у него тоже был компьютер.
  
  -Лучшие продавцы, - продолжал лектор, - никогда не отпускают своих покупателей. Они добиваются того, чтобы покупатель, один раз у них что-нибудь купивший, приходил бы к ним опять и опять. Легче всего, конечно, достичь этого на рынке программного обеспечения- если постараться, всегда можно так написать программу, что ее надо будет потом исправлять сколь угодно долго. Но и другие рынки небезнадежны. Самое главное- наладить связь со своими покупателями, то есть привязать их так, чтобы они не могли от вас отделаться. Тут возможны разные подходы. Например, можно выдавать лицензии. Скажем, вы делаете принтеры или там какие-нибудь компьютерные драйвы- так, что ли, это называется? Заставьте тех, кто решит делать катриджы для принтеров или всякие там кассеты для этих самых драйвов, получать у вас лицензии. На этих лицензиях вы сможете заработать больше чем на самих принтерах и драйвах, так что через некоторое время производство можно вообще свернуть или перевести в какой-нибудь Китай. С помощью лицензий вы сможете вытеснить с рынка всех нежелательных конкурентов. После этого можно начинать снижать качество продукции. Последнее очень важно, но, к сожалению, не все инженеры это понимают. Поэтому мы, вообще-то, не советуем допускать инженерный персонал к маркетинговым операциям или давать им менеджерские позиции. Запомните: снижение качества- основной инструмент повышения прибыли. В этом наша постиндустриальная экономика отличается от экономики индустриальной. Некоторые думают, - тут профессор сверкнул глазами, очевидно, целясь в своих неизвестных нам научных врагов, - что постиндустриальная экономика характеризуется ускоренным технологическим развитием и скоростью обмена информации. Ничего подобного. Главное- неуклонное снижение качества продукции и, в частности, ухудшение качества обслуживания. Снижение качества хорошо не только тем, что оно позволяет снизить себестоимость, но, главным образом, еще и тем, что позволяет без усилий увеличивать товарооборот, ведь теперь покупатель должен будет покупать, скажем, принтер каждые полгода, после того как сломается предыдущий. Этот подход требует серьезной перестройки, я бы даже сказал, нового мышления. Не все инженеры старой формации могут с этим справиться. Например, сделать принтер, который будет ломаться каждые полгода- для этого нужно особое искусство! Нужно переучиваться. Но, как вы знаете, постоянное самообучение- корень алабамского бизнеса.
  
  Он еще довольно долго продолжал развивать свои мысли в этом направлении, но я, к сожалению, всего не запомнил. Зато нам всем постепенно становилось ясно, как нужно налаживать контакт с потребителем. Выполняя заветы профессора Левина, наша фирма отважно бросилась в пучину инноваций. Одной из наиболее ярких идей, посетивших наше руководство, стала организация группы опроса потребителей. Для этого снова набрали десяток лишних негров - их долго искать не нужно было: после истории с органическими растворителями они только и ждали, что их опять пригласят чего-нибудь нюхать. Пришлось их разочаровать и вместо этого выдать всем телефоны, обязав обзванивать всех потребителей и тщательно выспрашивать их мнение о нашей продукции, а то и ездить по городам и селам Алабамы, ловить потребителей и расспрашивать на месте. Как раз в это время наша фирма отошла от надоевших покрытий и стала пытаться производить разные предметы быта, например, жидкое мыло и зубную пасту. Фирма щедро согласилась платить неграм по пять долларов в час за такую работу. Негры, разумеется, отвечали на это трудовым энтузиазмом, уровень которого соответствовал либертарианской зарплате. Вместо того, чтобы гоняться за потребителями, они сами стали заполнять выданные им анкеты, основываясь на собственных представлениях о том, что нужно населению. Эти представления оказались довольно неожиданными. Например, какому-то негру пришло в голову, что жидкое мыло должно содержать плавающие в нем шарики с маслом. Может быть, так оно ему напоминало ему пятнистых леопардов и всяких там жирафов, которые живут на родине его предков. С другой стороны, зубная паста должна быть не белая, а полосатая - видимо, так она похожа на зебру. И вот, все эти научные рекомендации Триша оформила с помощью своего компьютера как одну из альф нашего отдела. Надо сказать, что за то ограниченное время, которое было в нашем распоряжении, мы добились в этих делах больших успехов- взвесили шарики и разукрасили пасту. Если бы нам не мешали ежедневными собраниями, мы бы пожалуй все продукты сделали полосатыми и пятнистыми, обеспечив тем самым триумф научного подхода к маркетингу.
  
  
  БЕЗОПАСТНОСТЬ
  
  
  Несмотря на наши явные успехи в инновациях, неусыпное внимание менеджмента не оставляло нас ни на минуту. Одних лекций по маркетингу оказалось мало. Так, в один прекрасный день, вернувшись с лекций, мы получили уведомление, что руководство изыскало новые способы преодолеть нашу косность. Одним из таких способов оказалось повышение безопасности производственного процесса. Нам предлагалось освоить новый подход к безопасности под руководством, опять таки, специалиста, обладающего техникой трех альф, то есть, Тришы Уайт.
  
  Обсуждая за утренним кофе с Обломским и Алкилом предстоящий раунд общения с прогрессивными технологиями , мы были исполнены нашего обычного косного пессимизма:
  
  -Ну все! - обещал Обломский. - Теперь вообще все производство остановится.
  
  -Почему же? - не понял я. - Наоборот, соблюдение правил безопасности поможет сократить трату времени на ликвидацию последствий несчастных случаев. У нас, например, пару месяцев назад одна сотрудница упала с лестницы, зацепившись каблуком за перила. А чего стоило хотя бы постоянное отравление парами растворителей? Слава богу, что теперь перешли на мыло.
  
  -А ты думаешь, теперь этого не будет? - ехидничал дальновидный Обломский. - Наоборот, любая борьба за безопасность всегда приводит к обострению опасности. Вот, например, как известно, основными источниками дорожно-транспортных происшествий являются полицейские и ремни безопасности.
  
  -Ну, это ты загнул! - возмутился я. - Полицейские- это еще понятно, а ремни-то тут причем?
  
  -как причем? Я несколько раз чуть не врезался из-за того, что ремень не позволял мне заглянуть через плечо на встречную полосу. Так что - упаси бог от всякой борьбы за безопасность!
  
  -Вот это точно! - вставил свое слово Алкил. - Когда я был на военной службе, всякий раз, когда командиры начинали говорить, что будут беречь личный состав, мы знали, что пора прятаться.
  
  
  Следующее экстренное собрание по борьбе за безопасность на производстве состоялось сразу же после нашего кофепития. Выступала на нем Триша Уайт. Она начала именно с обсуждения случая падения сотрудницы с лестницы.
  
  -Мы должны сделать все, чтобы наши сотрудники больше не теряли рабочее время на преодоление последствий несчастных случаев. Поэтому есть предложение обязать всех сотрудников ходить по лестницам только, держась за руки, обеспечивая поддержку друг другу. Помните, мы все - одна семья и должны поддерживать друг друга во всех начинаниях. По одиночке- мы проиграем; вместе - победим!
  
  Все дружно зааплодировали, кроме Обломского, который недовольно нахмурился и стал тянуть руку с явным намерением испортить людям праздник. Триша заметила его усилия, поморщилась, но все-таки дала ему слово.
  
  -Я только хотел задать вопрос... - робко начал Обломский. - Может быть, достаточно не носить туфли на высоких каблуках?
  
  Триша возмущенно фыркнула, а остальные негритянки стали возмущенно качать головами. Они сразу же уловили подоплеку каверзного вопроса. Все известно, что на высоких каблуках в Алабаме ходят только негритянки. В конце концов, Триша все-таки нашла нужным что-нибудь возразить и сказала:
  
  -Мы не можем поддаваться проискам расизма и сексизма. У вас есть другие, более конструктивные предложения?
  
  Все негритянки грозно уставились на Обломского, явно ожидая от него конструктивных предложений. Бедный Обломский презрительно фыркнул и процедил сквозь зубы:
  
  -Может еще шлемы на всех надеть?
  
  Тут Алкил решил, по видимому, поддержать друга и доверительно сообщил собранию о своем опыте:
  
  -Когда я был на военной службе, у нас тоже были шлемы. Некоторые бойцы не любили их, предпочитая зеленые повязки с надписями из Корана, но лично я всегда думал, что шлем лучше, чем повязка. Он особенно эффективен при столкновениях лбами в окопах, что происходит довольно часто. В таких случаях повязка с выдержками из Корана может не помочь, поскольку сталкивается с другой не менее эффективной повязкой, а шлем защищает очень хорошо.
  
  Триша внимательно выслушала Алкила и подытожила обсуждение следующим образом:
  
  -Очень хорошее предложение, господин Обумский! Наконец, вы стали думать конструктивно. С завтрашнего дня мы всем выдадим со склада защитные шлемы. Их следует надевать при пользовании лестницами. Господину Халиду поручается приготовить инструкцию по пользованию этим оборудованием. Сначала, правда, ему нужно будет пройти курс обучения составлению инструкций. Кроме того, подчеркиваю, теперь подниматься по лестницам следует только держась обеими руками за перила и, кроме того, поддерживать друг друга свободной рукой.
  
  Тут, вполне предсказуемо, снова вмешался Обломский.
  
  -Я не понимаю! - заорал он. - Как же мы сможем поддерживать друг друга, если обеими руками должны держаться за перила?
  
  Я на секунду подумал, что этот вопрос может даже поставить Тришу в тупик. Ничуть не бывало! Она нравоучительно заметила:
  
  -Для друга у нас всегда найдется рука помощи! Мы все- одна семья!
  
  Собрание было окончено. Народ стал расходиться, бросая недовольные взгляды на Обломского.
  
  -Боюсь, не долго он продержится на нашей фирме, - доверительно сообщил мне Рон. Его предсказание сбылось даже скорее, чем он думал.
  
  
  УВОЛЬНЕНИЕ
  
  
  На следующий же день мое изучение маркетинга и освоение правил безопасности на производстве были неожиданны прерваны. Утром ко мне в лабораторию пришел сам Пи-Ти в сопровождении Рона. Пи-Ти широко улыбнулся, долго и радостно тряс мне руку, потом стал рассказывать о том, как несколько лет назад они с женой собирались удочерить русскую девочку.
  
  -А как Ваше здоровье? - вдруг озабоченно спросил он. - Как здоровье Вашей жены? Как Вы вообще переносите здешнюю жару?
  
  К этому моменту мне уже стало ясно, что Пи-Ти находился в режиме, который в Инструкции для менеджеров называется 'увольнение сотрудника'. Эти Инструкции, вообще-то, считаются конфиденциальными, но их можно достать, если познакомиться с секретаршей какого-нибудь управляющего, что сделал Обломский пару месяцев назад. Инструкция рекомендует производить увольнения утром в пятницу, так, чтобы увольняемый успел собрать вещи и не пришел бы на следующий день громить свое бывшее предприятие. Начинать беседу рекомендуют с вопросов о здоровье и о погоде, чтобы скрыть от увольняемого свои истинные замыслы, или даже рассказать что-нибудь из своей личной жизни. Пи-Ти , до нашего завода руководившей одним из Карлов Мартов, хорошо усвоил Инструкцию, как и подобает настоящему алабамцу.
  
  Глянув на Рона, я понял, что и он, по всей видимости, уволен. Как только мы вышли в коридор, он немедленно подтвердил мои опасения.
  
  -Все мы уволены, - грустно сказал он. - Только Пи-Ти с Тришей остался. Говорят, они хотят перестроить завод в новый Карл Март. В общем, взяли нас за яйца.
  
  Зато Пи-Ти был явно в приподнятом расположении духа.
  
  -Сейчас вам всем дадут коробки, чтобы вы в них сложили свои вещи, -сказал он. - Я лично проследил, чтобы это были самые лучшие коробки. Тут мы не пойдем ни на какие компромиссы! Качество и еще раз качество! Вообще, наша фирма сделает для вас все, что в наших силах. Триша вас проинструктирует о том, как паковать коробки - она прошла специальный курс обучения, у нее есть диплом паковщика коробок. А завтра с вами проведет беседу самый опытный специалист по трудоустройству во всей Алабаме. С его помощью вы все найдете новую работу не позже следующего месяца.
  
  
  Триша уже ждала нас в своем новом кабинете- бывшем кабинете Рона. Перед ней на столе лежала пачка коробок. Она с деловым видом быстро разворачивала их и складывала в рабочее состояние.
  
  -Вот, глядите! - гордо сказала она. - Делайте все вслед за мной. Берете коробку, складываете ее. Потом берете свои вещи и складываете их в коробку. Вот как просто! Но и этому надо учиться. Я же вам говорила- ученье свет, а неученье тьма. Знание- сила!
  
  Она стала помогать Рону упаковывать в коробки его химические журналы и книги, развлекая его своими рассуждениями о том, кем она была раньше, и кем стала теперь.
  
  -И все благодаря тяжелой работе, Рон! Настойчивость и тяжелый труд- вот основа алабамского успеха!
  
  В подтверждении ее слов, на стене уже висели ее дипломы- об окончании курса Трех Альф и спец-курса паковщика коробок.
  
  
  Самым опытным специалистом по трудоустройству в Алабаме оказался уже хорошо знакомый мне профессор Левин. Я, Рон и Обломский приехали к нему утром в понедельник. Он, по своему обыкновению, забегал по кабинету, потирая руки и весело рассказывая нам о том, как нам надо встретить выпавшие нам на долю неожиданные трудности:
  
  - Устроиться на работу могут все, - завел он свою обычную песню, - было б желание и настойчивость. Труд- это то, что отличает человека от животных. Плохих работников нет, есть плохие резюме и необработанные работодатели. Наступление на работодателя нужно начинать как можно раньше, еще до того как вы пошлете ему свое резюме. Очень хорошая практика- постоянно звонить менеджеру, ответственному за найм, и осведомляться о его здоровье. Главное, конечно, узнать его телефон. Это не всегда просто. В последнее время, почему-то, многие менеджеры не так-то просто дают свои телефоны.
  
  Тут профессор сделал многозначительную паузу, оглядел нас орлиным взором, а потом продолжил:
  
  -Но главное, я хочу поделиться с вами нашей новейшей разработкой. Мы работали над нею несколько лет и вот теперь- она готова. Как раз вовремя... для вас. Вам больше не нужно будет рассылать свои резюме по фирмам и копаться в сомнительных сайтах на интернете. В былое время приходилось полагаться на косноязычные объявления и гадать, чего же на самом деле нужно тому или иному работодателю? Все ведь знают, что присылаемые резюме никто уже давно не читает. Все делает компьютер: сканирует тысячи резюме, ищет ключевые слова. Это несправедливо - на одном конце человек, на другом- машина. Мы решили исправить несправедливость. Мы разработали программу, которая за вас будет рассылать ваши резюме, приспосабливаясь к конкретному месту. Теперь на обоих концах процесса поиска будут машины. Это замечательно- машине машину ведь куда легче понять!
  
  -Но послушайте, - прервал восторги профессора Обломский, по своему обыкновению испортив вырисовавшуюся перед нами замечательную перспективу, - послушайте... Но ведь все равно, если на одно место пришло сто заявок, так или иначе нужно будет выбрать одну.
  
  -Совершенно верно, - вздохнул профессор, - мне это тоже приходило в голову. Если все заявки будут составлены нашей программой, возникнут определенные логические сложности. Мы уже стали сталкиваться с подобными проблемами. В некоторых случаях две машины, вступившие в такой диалог, могут просто сгореть от напряжения- у них, грубо говоря, не выдерживают нервы. Правда, мы уже нашли выход из этого положения. Говоря простым языком, наша машина предлагает противостоящей ей машине отдела кадров бросить жребий. Таким образом, все решается в считанные секунды к всеобщему удовлетворению.
  
  -Но как же это может помочь нам? - не унимался Обломский.
  
  -как я уже сказал, - нравоучительно прогнусавил профессор, - вам может помочь только настойчивость. Звоните менеджеру, пока он не посинеет - и все дела. Впрочем, можете сходить в это, как его, Бюро по Трудоустройству. Но это не по моей части. Это государственная организация, а я считаю, что государство не должно вмешиваться в экономический процесс. Лучше я вам расскажу о некоторых других продуктах, разработанных в нашем Университете. Вот, например, программа, позволяющая человеку сориентироваться на рынке вакансий и выбрать для себя новую специальность, обучение которой наилучшим способом соответствует его личностным характеристикам. Сейчас мы ее испытаем. Вот Вы, - он кивнул Обломскому, - подойдите сюда. Компьютер использует новейшие методы статистического анализа всех данных, накопленных о вас в разных государственных и коммерческих организациях, доступ к которым обеспечен нашей программой.
  
  Обломский поднялся, глупо улыбаясь, направился к профессорскому лаптопу, который тот ему услужливо подставил.
  
  -Пожалуйста, введите номер вашего социального загибания, вашу группу крови, рост, вес и девичью фамилию матери. Так. Теперь нажмите клавишу и ждите.
  
  Лаптоп думал не больше полминуты и выдал большими буквами:
  
  ВАМ ПРЕДЛАГАЕТСЯ ЗАНЯТЬСЯ МИССИОНЕРСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬЮ В СТРАНАХ АФРИКИ ИЛИ НА ТЕРРИТОРИИ БЫВШЕЙ СОВЕТСКОЙ ИМПЕРИИ C ЦЕЛЬЮ РАСПРОСТРАНЕНИЯ ТАМ ХРИСТИАНСТВА И ДЕМОКРАТИИ.
  
  -Ну вот видите, как все удачно складывается, - обрадовался профессор. Русский язык, как я понимаю, Вы уже знаете. Основы теологии Вам, судя по моим данным, уже преподали. Другой работы у Вас пока вроде нет. Так что, приступайте! Хотите, сведу Вас со знающими людьми? Есть у меня пара знакомых из Африки.
  
  -Нет!- засуетился Обломский,- лучше в другой раз...
  
  
  АЛИША
  
  
  Вопреки возражениям профессора Левина, мы с Обломским и Роном отправились в Бюро по Трудоустройству. Рон, как самый опытный, был настроен скептически, однако, все-таки, согласился пойти, мол, хоть дадут какое- никакое пособие. 'В крайнем случае- возьмем их за яйца', пообещал он. Обломский находился в подавленном состоянии, размышляя над грозными предзнаменованиями, относящимися к его будущей профессиональной деятельности.
  
  -Я мэнеджером хочу быть, мэнеджером!- гнусавил он. - Почему они все время посылают меня куда-то не туда?
  
  На входе в Бюро нас встретила толстая негритянка с табличкой, извещавшей, что ее зовут Алиша Уайт.
  
  -А Вы случайно не сестра Трише Уайт?- оживился Обломский.
  
  Негритянка сурово посмотрела на него, выдержала достаточную паузу, чтобы выразить свое глубокое презрение, потом показала пальцем на эмблему у себя на рукаве, гордо сказала:
  
  -Я работаю на штат Алабама!
  
  По-видимому, это каким-то образом отвечало на вопрос Обломского. Посрамленный, он взял какие-то анкеты, поплелся к столу их заполнять. Алиша вдогонку ему пробормотала:
  
  -Думают, мы все тут сестры да братья! Ишь какой быстрый.
  
  Тут надо объяснить, опять-таки, для тех, кто не в курсе, что все негры в Алабаме называют друг друга братьями и сестрами. Однако, белым не рекомендуется пользоваться этой терминологией, поскольку это выражает неуважение ко всей негритянской нации и лично к Мартину Лютеру Кингу (причем, младшему). По непостижимым, хотя и суровым законам американского общественного мнения, всякое слово, используемое для обозначения гордого негритянского народа, быстро становится ругательством. Сначала, лет так 40 назад, ругательством стало слово 'негр'. Я, например, использую его в этом сочинении только потому, что пишу по-русски. Да и то, все время оглядываюсь через плечо- как бы кто не заметил. Потом ругательством оказалось слово 'черный', а теперь вот пришла очередь братьям и сестрам. Что-то подобное происходило и с другими нехорошими словами. Например, 'туалет' стали называть 'комнатой отдыха'. Так что Обломский, по своему обыкновению, попал впросак. Бедный Обломский.
  
  Я тоже взял анкеты, сел рядом с мрачным Обломским, рассеяно стал их просматривать. После обычных вопросов о моем имени, росте и весе, мне попался на глаза запечатанный конверт, на котором было написано 'Ку-Ку Тест'. Пока я размышлял, стоит ли открывать его, Алиша вышла перед нами, заговорила своим пионерским голосом:
  
  -Я проведу инструктаж. Не перебивайте, - она убедительно глянула на Обломского,- я не люблю, когда мне мешают выполнять мою работу. Я работаю на штат Алабама, нравится это кому-то или нет. Да. Вы, как вижу, тут люди новые, так что вам особенно полезно будет меня послушать. На первой странице напишите свое имя и фамилию. Смотрите, не перепутайте! Имя- это то, как вас мама назвала, а фамилия- это как папу звали. Хе-Хе. Это я шучу. Так вот, дальше тут все понятно, номер водительских прав и так далее. Обязательно заполните анкету Ку-Ку Тестов! У каждого из вас своя анкета- ни в коем случае не списывайте! Эти анкеты необходимы нам для определения вашего ку-ку уровня, чтобы правильно вас ориентировать. Ну, начинайте.
  
  Ободренный ее напутствием, я открыл ку-кушный конверт. На чистом листе бумаги под гербом Алабамы были напечатаны три вопроса:
  
  Первый: сколько сторон у треугольника? Предлагалось выбрать один из трех вариантов: один, два или три.
  
  Второй: какая футбольная команда лучше, низинская или вершинская? Тут было всего два варианта: да или нет.
  
  И, наконец, третий: если Вершины относятся к Низинам также как Низины к Вершинам, то как относится Алабама к Соединенным Штатам Америки? Тут почему-то было целых четыре варианта: больше, меньше, равно и все предыдущие.
  
  Некоторое время я размышлял над этими замысловатыми вопросами, но потом вспомнил профессора Левина и, закрыв глаза, наудачу отметил крестом по одному ответу на каждый вопрос. Взяв свою заполненную анкету, я нерешительно направился к выходу. Там меня встретила грозная Алиша.
  
  -Ага! Заполнили! Опустите теперь ее в ящик для обработки информации и ждите ответа через две-три недели. И больше не мешайте мне делать мою работу! Следующий!
  
  Действительно, рядом с ней стоял ящик с дыркой в центре. Едва я засунул в него свое произведение, как он энергично затянул его внутрь. Затем раздалось сердитое ку-куканье. Наконец, сзади из ящика полезли полоски изрезанной бумаги, тут же свалившиеся в мусорную корзину. Очевидно, обработка данных закончилась. Делать мне было больше нечего, и я направился к выходу. По дороге я неожиданно столкнулся с Билли- тем самым, который так усердно молился за благосостояние нашей компании. 'Ага- злорадно подумал я , - стало быть и этот здесь. Не помогли молитвы!' Впрочем, вид у Билли был не менее жизнерадостный, чем всегда. Завидев меня, он широко улыбнулся, с размаху хлопнул меня по плечу, заголосил свою обычную песню:
  
  -А! Андреа! Как дела! И у меня отлично! Нам с тобой все нипочем! Тем кто любит работать, работа всегда найдется! Вешать нос не надо! Вот погляди на меня- я уже нашел работу. В области торговли. Машины продаю. Приходи- тебе продам. Всем продам! Чем больше мы будем друг другу что-нибудь продавать, чем богаче будет наша страна, а значит, и мы с тобой! Не спрашивай, что может сделать для тебя твоя страна, спрашивай, что ты можешь ты сделать для страны! - декламировал Билли. - Но пособие все-таки лучше получить, - подмигнул он и, не дожидаясь ответа, побежал вперед. Там он наткнулся на Алишу. Она стояла на входе, непоколебимая как крепостная стена. Едва завидев Билли, она выставила вперед руку с нашивкой, угрожающе показывая на нее пальцем, визгливо закричала:
  
  -Я работаю на штат Алабама!
  
  Но Билли было не так просто остановить и вовсе невозможно смутить, не то что Обломского. Он аж подскочил от радости, запрыгал вокруг Алишы, горланя:
  
  -как дела! Как дела! Как дела!
  
  Алиша в ответ выставила вперед свою нашивку, не менее настойчиво завизжала:
  
  -Я работаю на штат Алабама! На штат Алабама я работаю!
  
  Понаблюдав какое-то время за этой сценой, я поплелся к выходу, ясно сознавая, что я, пожалуй, лишний на этом празднике жизни. Там меня уже поджидали два моих не менее лишних друга, Рон и Обломский. Мы залезли в машину к Рону и некоторое время сидели молча, переваривая свои впечатления.
  
  -Ммдаа... - наконец подал голос Рон.- Я начинаю понимать этого профессора. Как его там, Ленин? Или нет, Левин. Ленин, кажется, у вас там, в России, уже был.
  
  Я все еще думал о ку-кушном тесте и не сразу понял ход мысли Рона. Причем тот Левин? Рон, впрочем, пояснил:
  
  -Так вот посмотришь на всех этих, - он махнул в сторону двери, из которой мы только что вышли, - и думаешь... Может ... как бы это сказать? Может быть, государство все-таки не должно вмешиваться в экономический процесс?
  
  -Или, - вдруг брякнул Обломский,- может, было бы лучше, если бы нег... то есть афро-американцы, остались бы там, где были?
  
  Рон наградил Обломского долгим оценивающим взглядом, потом покачал головой, сказал куда-то в сторону:
  
  -Ну это ты брось... Впрочем, наверное, нам, безработным, все можно.
  
  -Нет, правда. - еще больше оживился Обломский. - Всем бы было лучше, им и нам, если б они остались там, у себя.
  
  -Это где? - поинтересовался Рон, - В Африке? Или на плантации?
  
  Обломский чуть поколебался, но потом решительно сказал:
  
  -Лучше б на плантации. Во всем виноват Авраам Линкольн.
  
  Где-то я это уже слышал... А, ну да, от Пети. Действительно, все как бы складывалось вместе.
  
  -А давайте-ка съездим в Низины, пойдем на собрание либертарианцев, - предложил я неожиданно для себя ,- У меня есть там знакомый. С ним не соскучишься.
  
  
  ИЗ ВЕРШИН В НИЗИНЫ
  
  
  Очередное путешествие из Вершин в Низины было, может быть, чуть грустнее обычного. Трое безработных перекидывались невеселыми шутками и делились наблюдениями по поводу состояния дел на рынке труда в Америке. Рон был полон гнетущих мыслей:
  
  -В моем возрасте работу найти почти невозможно, - рассуждал он. - Был бы я хоть негром каким-нибудь, может тогда меня взяли, ну хоть в целях расового баланса.
  
  -Будь ты негром преклонных годов, я б сразу рекомендовал тебе ехать в Россию, - мрачно заявил Обломский, - распространять христианство и демократию.
  
  -Это он шутит, - объяснил я Рону, укоризненно глянул на насупившегося Обломского.
  
  -А, русская шутка!- нахмурился Рон. - Опять вы за свое. Я же объяснял вам, какие должны быть шутки. Вот, например, низинец говорит вершинцу: почему это ты руки после туалета не моешь?...
  
  -Слушай, Рон, - решительно оборвал его я. - Давай так, мы шутить не будем, но и ты тоже больше не шути. Ладно? Тем более, раз уж мы едем в Низины- лучше соблюдать эту самую, как у вас тут говорят, корректность.
  
  Наступило неуютное молчание.
  
   -А где Алкил? - решил чуть ослабить напряжение я. - Что-то не видно его с тех пор как...
  
  -Он со своими родственниками сидит, - объяснил Обломский. - Они там решают, что теперь предпринять. Он же из всех кормил. Весь курдский табор, здесь и там, в Ираке или Иране. Теперь им надо что-нибудь еще придумывать.
  
   Я стал смотреть в окно на привычный пейзаж, состоявший из переплетенных лианами лесов, ржавых заброшенных автобусов, уединенных поселений из двух-трех фургонов каждое и редких городков с магдональдсами и карлами-мартами. Вид у всего этого был такой, что я невольно опять стал думать, что во всем таки виноват Авраам Линкольн. Не знаю, правда, каким именно образом. Может быть, он был виноват в том, что Юг проиграл войну Северу и теперь постепенно разлагался. А может, наоборот, как сказал бы Петя, в том, что запустил государственную машину, которая теперь не давала людям в этих фургонах проявить свою инициативу и частное предпринимательство. Впрочем, последнее было не вполне верно, так как проявления предпринимательства были заметны почти у каждого фургона в виде лотков с арбузами и персиками. Приглядевшись к одном такому лотку, я вдруг узнал громадного красношеего парня- того самого, который продал нам когда-то арбуз.
  
  -А не купить ли нам арбуз? - почему-то сказал я.
  
  Мы остановились. Рон решил остаться в машине. Я и Обломский пошли к лотку. Уже издали я услышал надрывный голос из радиоприемника: 'Нужно ли говорить с либералами? Да о чем с ними говорить! Они хотят переженить мужчин на мужчинах, а женщин на женщинах, и всем сделать аборты!...' Парень прервал поток сознания консервативного комментатора, приглушив радио, посмотрел на нас не очень дружелюбно, явно заподозрив в скрытом либерализме.
  
  -Арбуз выбирайте, пожалуйста, - нехотя проговорил он, почесывая низ живота, и зевнул.
  
  -Пожалуй, если мужчин переженить на мужчинах а женщин на женщинах, аборты может и не нужны будут, - вдруг заявил Обломский.
  
  Парень чуть открыл рот от удивления, некоторое время смотрел на нас, постигая смысл сказанного, а потом хмыкнул и сказал:
  
  -А... Я так сразу и подумал, что вы из Франции.
  
  -Что вы, что вы! - поторопился я. - Мы наоборот, из России.
  
  -А! - парень изобразил понимание.
  
  -К тому же, мы едем на собрание либертарианцев, - сказал я, следуя трудно уловимой логике, по которой либертарианцы были чем-то противоположным французам.
  
  -Да, да, - оживился он. - Видел я одного такого здесь, со столом. Он мне пистолет хотел продать. Но мне незачем. У меня их и так целых три. Или четыре. И еще он подписи собирал. Но я, знаете, того... Стрелять-то я всегда пожалуйста, а писать... Я больше радио слушаю. Но вообще-то, я за эту, за свободу. А то либералы вишь, мексиканцев сюда напустили, так что рабочему человеку приходится арбузами торговать.
  
  Пока я вытаскивал из ящика арбуз, Обломский по-русски шепнул мне:
  
  -какой типаж!
  
  Однако, судя по всему, тема либертарианизма задела парня за живое. Он долго смотрел в грязный навес над своим лотком, а потом спросил:
  
  -Вот только я никак не пойму, почему ж они так обзывают-то сами себя. Звучит так, будто она либералы какие-нибудь. А я либералов не люблю. Из-за них все.
  
  Он еще немного подумал, и, наконец, заявил:
  
  -А может я с вами поеду, а? А то арбузы эти... Пропади они пропадом!
  
  Мы с Обломским переглянулись. Парень, между тем, широко улыбнулся, протянул мне руку, объявил:
  
  -Бен!
  
  Рон принял нашего нового попутчика без энтузиазма. Однако, едва тот уселся на переднее сидение, они завели обычный разговор о футболе, так что остаток дороги мы с Обломским могли бы благополучно продремать. Однако, Обломский не желал угомониться и стал, по своему обыкновению, встревать в разговор, в котором он ничего не понимал.
  
  -По-моему, - начал он ни с того ни с сего, - весь этот ваш футбол- плод больной фантазии какого-нибудь типичного алабамского адвоката, убежденного, что чем сложнее и неестественнее правила, тем интересней.
  
  -Ну, не скажи! - вступился за Алабаму Рон.- Уж куда менее естественно катать мяч ногами. Человеку ведь всегда хочется что-нибудь схватить и бежать. Хватать и бежать- естественный инстинкт. Кроме того, уж если на то пошло, алабамский футбол развивает чувство ответственности и помогает научиться следованию инструкциям. Раз менеджер сказал разбежаться и стукнуться лбом с вон тем парнем- беги и стукайся, а не то возьмут за яйца. А у вас все только и делают, что пытаются жаловаться судье. А время идет. Прямо коммунизм какой-то.
  
  -Во-во! - сразу оживился Бен. - Коммунизм он везде. А все французы. Это они, проклятые, первые стали мяч ногами катать.
  
  Постепенно я как-то отключился от этой беседы и стал засыпать. Под ровное гудение мотора и характерное протяжное южное кваканье нашего нового знакомого мне даже приснился сон. Я участвовал в футбольном матче Франция- Алабама, разумеется, на стороне французов. Футбол начинался как европейский, но потом игроки как-то сами собой перешли на американские правила, то есть стали хватать мяч руками, порываясь его куда-то унести. Но главное, все почему-то ждали от меня какого-то тач-дауна, а я понятия не имел что это такое. В конце концов, меня с позором выгнали с поля, обозвав либералом.
  
  Проснувшись, я увидел знакомые как-бы-кирпичные постройки Вершинского университета. Либертарианцев приютил факультет женских исследований, выделив им уголок в подвале. Петя сидел там за своим знаменитым раскладным столом, разрабатывая интернетную страницу партии. Кажется, нам он был рад. Особенно ему понравился бывший торговец арбузами. Они как-то сразу нашли общий язык и стали наперебой ругать либералов. Дело шло к вечеру, до начала собрания оставалось еще часа два, и мы естественным образом перенесли нашу дискуссию в соседний бар.
  
  Низины, как вы, наверное, уже догадались, имеют много общего с Вершинами. Можно даже сказать, что их почти невозможно отличить. Оба города небольшие, так что почти половина каждого из них занимает соответствующий университет. По мере того как алабамская промышленность постепенно вымирала под натиском мексиканцев и либералов, университеты превращались в единственный надежный источник доходов для местных жителей, которым оставалось только выбрать одно из трех занятий: кормить студентов, развлекать студентов или самими стать студентами. Развлечения студентов были неприхотливы. Основным был футбол. После футбола, как вы уже знаете, все шли наматывать на деревья туалетную бумагу. Хотя это занятие, без сомнения, являлось кульминацией алабамской культурной жизни, оно по самой своей природе было непродолжительным и плавно переходило в более традиционное развлечение- выпивку. Поэтому, в центре каждого университета поблизости от стадиона располагалась улица, целиком посвященная этому виду досуга. И, опять-таки, в обоих городах эти улицы выглядели одинаково и назывались тоже одинаково- бульвар Мартина Лютера Кинга (причем, обязательно младшего). Вообще, по сложившейся в Алабаме традиции, все улицы идущие с севера на юг носят имя этого самого младшего Кинга, а улицы, идущие с запада на восток, называются Персиковыми. Впрочем, в некоторых городах все наоборот- имя Мартина Лютера Кинга присваивают именно улицам идущим с запада на восток, а улицы, идущие с севера на юг, называют Персиковыми. Так или иначе, мы и пошли с Петей и Беном на низинского Кинга в бар под названием 'Гнилой Гриб'.
  
  Едва Бен зашел в Гриб, сразу стало ясно, что он попал в пункт назначения. Он тут же заказал себе кружку пива, выпил ее одним глотком и громко рыгнул. После этого с ним произошли удивительные перемены. Он важно выпрямился, выпятил вперед живот, поджал губы и осмотрел нас неодобрительно.
  
  -Вот что я вам скажу, - начал он, многозначительно прищурившись, - болтать надо кончать. Работать надо! Дело делать. Настоящее, большое американское Дело! Ведь как всегда было? Это в Европе, французы всякие, болтали и книжки писали, а мы тут Дело делали! Мы строили ракеты. Мы перекрыли Миссисипи. И даже в области разработки программного обеспечения мы впереди всей планеты! Так что, я вам скажу, надо быка брать за рога!
  
  - Лучше за яйца, - с надеждой вставил Рон, но Бен его не особенно слушал.
  
  - Хватит тратить свое время на обогащение всяких там менеджеров. Пора работать на себя! - вещал он.
  
  - Но что именно ты предлагаешь делать? - решился спросить я.
  
  - Может быть, будем делать головотяпки? - предложил Обломский.
  
  - Мысль хорошая, - одобрил Рон,- только патент на говотяпки принадлежит засранцу Пи-Ти , а он его так не отдаст. Хорошо бы его, конечно, за яйца взять...
  
  - А наша партия, - вдруг дал о себе знать Петя,- вообще против патентования!
  
  - Правильно! К черту патенты! - поддержал Рон.- Всех за яйца!
  
  - Патенты - удавка на шее малого бизнеса! - обрадовался поддержке Петя. - С их помощью государство подавляет частную инициативу.
  
  - Но как же бороться с государством? - удивился Рон.
  
  - Вот это и есть главный вопрос. - Петя стукнул кулаком по столу. - И мы даем на него единственно правильный ответ. Государство надо игнорировать. Вы читайте, читайте нашу литературу!
  
  - Это как же игнорировать государство?
  
  - А просто. Жить, как будто его нет. У меня, например, давно уже нет водительских прав. Зато под сиденьем в машине всегда лежит заряженный пистолет. И пусть попробуют остановить!
  
  - А если, все-таки остановят? А если их будет больше?
  
  - Всех не перестреляют! Впрочем, решайте сами. Наше дело правое. Победа будет за нами.
  
  -Я с вами! - закричал Бен.
  
  - Ну вот и хорошо - кивнул Петя. - Как раз сейчас наступает критический момент. Наша партия получила мощную финансовую поддержку от деловых людей Алабамы, которым надоело гнуть шею перед государственными чиновниками. На следующей неделе я буду у вас в Вершинах организовывать партийную ячейку. Если все пойдет хорошо, к осени планируем начинать.
  
  -Что начинать?
  
  -Это я вам пока сказать не могу, - уклончиво ответил Петя, - но дело будет серьезное. Не исключено, что мы начнем борьбу за отделение Алабамы от Соединенных Штатов. Может быть, будем воссоздавать южную Конфедерацию.
  
  
  Мы вышли из Гриба уже заполночь. Ехать обратно в Вершины было поздновато, так что Рон отправился в гостиницу. Бен заявил, что в гостиницу не пойдет и улегся тут же под кустом к величайшему удовольствию Пети, который провозгласил его истинным борцом за свободу. Я предложил Пете пойти со мной к его родителям, но он отнесся к этому без энтузиазма и предпочел остаться с Беном. Пришлось мне отправиться к Мише с Софой одному, благо жили они неподалеку. Они еще не спали, и мы втроем сели пить чай. Софа с интересом слушала мой рассказ о своем свободолюбивом сыне, сокрушенно качая головой.
  
  -А ведь был такой умный мальчик! - не выдержала она. - На скрипке играл. Доктором мог бы стать. Теперь вся надежда на Сару. Она университет заканчивает, учится у самого профессора Левина! Уж с ним-то она не пропадет. Мы его хорошо знаем. Голова! Сейчас у них проект по рекламе. Представляете, они придумали такую программу, которая в каждый компьютер влезает и начинает сразу же всякие картинки рисовать и пока ты не согласишься что-нибудь купить, не перестает. А если согласишься, тоже не перестает! Просто прелесть! Хотя, некоторые даже жаловаться начали. А всё потому что завидуют. Я думаю, всё это из-за антисемитизма. Дело даже до суда дошло. Зато теперь справедливость восстановлена. Свободу слова не задушить! И в газете об этом написали. Сама Сара и написала. Антисемитизм не пройдет. Здесь вам не Россия.
  
  
  АПОФЕОЗ ЛИБЕРТАРИАНСТВА
  
  
  На следующий день мы все снова залезли в машину к Рону и отправились домой, в Вершины. Делать нам там, правда, было особенно нечего- разве только звонить менеджерам, по совету профессора Левина. Рон занимался этим методически, с семи утра до пяти вечера. После пяти мы собирались вместе, и он рассказывал об интересных переговорах, в которых ему довелось участвовать за день.
  
  -Что можно ответить на такой вопрос: как Вы ведете себя под давлением? - недоумевал Рон. - Ведь надо же как-нибудь выделиться из массы. Я решил отвечать так. Понимаете, говорю, когда на меня давят, я непроизвольно хватаю всех за яйца. Ничего не могу поделать- хватаю и все! А еще, мне несколько надоело отвечать на вопрос, согласен ли я переехать на новое место жительства, особенно если этот вопрос задается по поводу работы в Калифорнии, в то время как я- в Алабаме и они, конечно, это знают.
  
  -А ты не пробовал спросить менеджера, какой смысл они вкладывают в этот вопрос? - осведомился Обломский.
  
  -Ну, это я как раз знаю. Я же сам был менеджером. Они обязаны задать такой вопрос- так написано в инструкции. Люди выполняют свою работу, - с уважением вздохнул Рон и грустно посмотрел в окно.
  
  
  Тем временем, обстановка в Алабаме накалялась. Повсеместно стали заметны агитаторы либертарианизма. Стихийно возникали митинги на площади перед Карлом Мартом. На таких митингах я с удивлением все чаще стал замечать крестно-полосатый флаг Южной Конфедерации, которым раньше щеголяли только разгоряченные пивом работяги-реднеки и переодетые в солдат любители костюмированных представлений, воспроизводящих бои американской гражданской войны- такие представления часто устраивались на поле под Вершинами.
  
  На одном таком митинге, почти через месяц после нашей встречи в низинах, я снова увидел Петю. Он заметно растолстел, хотя и раньше был не худ. Дела партии шли в гору. Волна увольнений, прошедшая по Алабаме, ежедневно рождала все новых либертарианцев. Петя не видел в этом ничего удивительного. По его мнению, во всем были виноваты высокие налоги и прочие козни злонамеренного государства, которое только и делало, что пыталось задушить всякую деловую активность. В его кристально чистом мире, всем давно уже должно было стать ясно, что стоит только это самое государство как-нибудь прикрыть, и на всех сразу посыплются всякие блага. Я не был так уж в этом уверен. Мне казалось странным, что потерявшие источник доходов люди, вынужденные полагаться на крошечное пособие по безработице, выплачиваемое государством, вливались в ряды партии, которая хочет от этого государства отделаться. Я приписывал это загадочной алабамской душе. Носителем такой души был наш приятель Бен. Для него все было связано- алчные матери-одиночки, объедающие честных тружеников, высокие налоги, гомосексуалисты и, во главе всего этого- безбожные либералы, предположительно французского происхождения. Он теперь неотлучно следовал за Петей, помогая ему поднимать дух новых партийцев.
  
  -Сегодня мы организуем форум в университете. - сказал Петя. - Многие видные люди согласились выступить: бизнесмены, ученые. Приходи, послушаешь. Вот и Бен будет выступать. Он пользуется неизменным успехом у аудитории.
  
  Вечером я уже сидел в зале, где ожидалось выступления. Народ там собрался разный. Преобладали люди упитанные, серьезные, с красными шеями и все почему-то в бейсбольных кепках. Все они были чем-то похожи на нашего Бена - не удивительно, что он пользовался у них успехом. Зато я несколько удивился, когда первым оратором оказался профессор Левин. Впрочем, он скоро сам все объяснил. Оказалось, его пригласили для поднятия духа аудитории, состоявшей, в основном, из безработных. Профессор обещал не только всех развлечь, но еще и объяснить беднягам, как выбраться из долговой зависимости. В конце концов, но же написал целую книгу о том как стать богатым и счастливым.
  
  И вот- передо нами появился уже хорошо знакомый мне веселый лысый человечек. Сразу стало ясно, что перед нами- опытный оратор. Свое выступление он построил по всем правилам алабамского ораторского искусства, описанных в известной книге 'Ораторское искусство для чайников'. Я сам листал эту книгу в нашем книжном магазине. Из нее я узнал, что первое правило ораторского искусства- выдавать шутку, не реже чем каждые три минуты. Список шуток прилагался к книге. После каждой шутки нужно было переходить к серьезному разговору, желательно с привязкой к отцам-основателям алабамской конституции, в крайней случае, к не менее значительным темам, таким как свобода, равенство, братство и антисемитизм.
  
  Некоторое время профессор оглядывал нас маленькими веселыми глазками, потирая при этом руки. Потом он заговорил, подмигивая девушкам из первого ряда:
  
  -Вижу, все собрались. Это хорошо. Когда я к вам в Вершины приезжаю, всегда все собираются. Я- лучше любой футбольной команды! - тут все дружно захохотали, тряся животами. Профессор подождал, пока уляжется веселье, сделал серьезное лицо и только после этого заговорил. - У меня было тяжелое детство. Вы думаете, я всегда был такой веселый? Нет, мне пришлось много повидать. Мои родители вынуждены были уехать из России, спасаясь от угнетения и антисемитизма. В Америке они нашли свободу. Но свобода без денег- это рабство. А как раздобыть деньги? Родители часто говорили нам с братом- 'учитесь, станете врачами, инженерами'. Мы выучились, мой брат стал врачом. В то время, тридцать лет назад, считалось, что единственный путь к богатству, то есть к свободе, - это хорошая, надежная работа. Эти времена давно прошли!
  
  Тут профессор обвел нас всех своим орлиным взором, выдержав паузу, а потом продолжил:
  
  -как говорили у нас в России: честным бизнесом не выстроишь высокого небоскреба. Не подумайте только, что я призываю вас воровать. Вот вам еще одна русская поговорка: никто не даст нам избавленья- ни бог, ни президент, ни супермен. Взгляните, кто зарабатывает больше- я, знаменитый профессор, или недоучившийся футболист? Но не все могут быть футболистами.
  
  Тут профессор на секунду погрустнел, но не надолго.
  
  -Путь к богатству прост. Нужно покупать дешево и продавать дорого. Мои родители этого не понимали. Отец мне говорил: учись, чтобы работать, пока не выйдешь на пенсию. С такими взглядами ему лучше бы было остаться в России. Там ведь тоже народу внушалось- кто не работает, тот не имеет удовольствия. В результате получилась коммунистическая диктатура. К счастью, мне встретился умный человек. Он, как и я, был выходцем из России. Ко времени нашего знакомства он уже был хозяином доброго десятка аптек, в которых дорого продавались лекарства, которые он дешево покупал в России. Он объяснил мне основы коммерции, лучше, чем всякие ваши глупые учебники. Дешево покупать и дорого продавать можно в двух случаях: если товар быстро дорожает, как, например, недвижимость или ценные бумаги, или если Вам удается убедить индивида 'А' продать товар дешевле, чем потом его согласится купить индивид 'Б'. Второй подход более сложный, но часто неизбежный. Для его реализации необходимо усвоить науку, которую я называю дерьмоведенье, хотя некоторые предпочитают термин маркетинг. Дерьмоведенье объясняет как правильно кормить людей дерьмом. Однако, систематическое обучение дерьмоведенью выходит за пределы этой лекции. По существующим законом, дипломированный дерьмовед обязательно должен закончить черырех-годичный курс обучения и получить лицензию от штата Алабама. Но мы все, конечно, против практики лицензирования, за свободу каждого индивида кормить дерьмом своего соседа, то есть за сознательность и ответственность.
  
  Все зааплодировали, вокруг раздались одобрительные возгласы. Рядом со мной пара толстяков затрясли в воздухе кулаками, при этом шеи у них покраснели еще больше. Одним словом, лекция пришлась алабамским народным массам по нраву. Впрочем, оказалось, что это еще не конец. Профессор выставил вперед свою розовую ладошку, призывая всех к спокойствию, и затем всех нас успокоил:
  
  - Итак, не будем пока нарушать закон. Вам достаточно знать самые основы дерьмоведенья, для того чтобы распознать дерьмо, когда вам будут его давать другие, и самому, в некоторых простых случаях, если повезет, скормить его соседу. Уж этому-то я смогу вас научить. Ну вот, на сегодня, пожалуй, довольно. Теперь заплатите 10 долларов моему секретарю и запишитесь на следующую лекцию.
  
  Народ дружно потянулся платить свои доллары, а на трибуну в это время забрался Бен. Он, как и Петя, тоже растолстел. Очевидно, сказывалась типичная либертарианская неумеренность в пиве. Он построил свою речь по тем же правилам ораторского искусства, хотя несколько их упростил- вместо полагавшихся шуток и высоких тем, он просто рыгнул, виновато ухмыльнувшись, что вызвало у всех взрыв радостных эмоций, которые в Алабаме обычно выражают криками 'у-у'. После этого упрощенного введения, он, как сказал бы Рон, стал брать быка за яйца:
  
  -Ну, коли нам тут все рассказали, так мне и говорить нечего, - объявил он. - Одно скажу, пора нам разбираться с либералами. Терпеть надоело! Сколько можно работать, чтобы кормить матерей-одиночек, разъезжающих на лимузинах? Да разве для этого мы писали конституцию и выгоняли французов? Долой! Смело, товарищи, в ногу! Духом окрепнем в борьбе!
  
  Дальше началось что-то невообразимое, так что я стал, пока не поздно, пробираться к выходу.
  
  
  ЛЮБОВЬ К СТИВЕНУ КИНГУ
  
  
  Времени у безработного много. Можно ходить на собрания либертарианцев. Или, например, заниматься по утрам сексом, если, конечно, есть с кем. В крайнем случае, конечно, можно и самому с собой. Впрочем, я в этом отношении удачно устроился. По утрам мы с Катей долго валялись в кровати, придаваясь подобным занятиям. Катя пыталась время от времени устроиться на какую-нибудь работу, но пока что у нее не слишком это получалось. В Алабаме, почему-то, никому не был нужен русскоговорящий редактор. Оставалось искать обычную неквалифицированную работу. Один раз она зашла было в какую-то забегаловку, в которой требовались продавцы, но там на нее со всех сторон так грозно посмотрели свободолюбивые темнокожие американцы, что она тут же извинилась и быстро вышла. Так что, оставался только секс.
  
  Неженатому Обломскому было труднее занять себя. Чтобы как-то отдохнуть от непробиваемых менеджеров, старательно задававших ему вопросы о том, как он ведет себя под давлением, он выбегал из своей квартиры и начинал ходить по Вершинам кругами, нервно почесываясь и что-то бормоча себе под нос, пугая непривыкших к виду живого человека алабамских водителей. Люди в Алабаме, вообще-то, добрые- не зря же им по воскресеньям и средам напоминают о любви к ним Иисуса. Поэтому каждый второй водитель предлагал Обломскому подвести его 'куда надо'. Обломский объяснял, что ему никуда не надо, но ему не верили, подозревая в дурных намерениях, так что пару раз он обнаруживал за собой 'хвост' в виде полицейской машины.
  
  В один из таких бездельных дней, после занятий сексом, я отправился в местный Вершинский книжный магазин. Меня этот магазин всегда притягивал, прежде всего, своей загадочностью. Я не мог понять, как это предприятие себя окупало, где были его 'источники прибыли', как сказал бы профессор Левин. Конечно, по меньшей мере четверть продукции составляли кулинарные книги, которые с любовью были выставлены во всех витринах и, вне всякого сомнения, раскупались. Еще четверть составляли произведения Стивена Кинга, которого я долго путал с тем самым М.Л. Кингом младшим, в честь которого названы в Албаме все бульвары, пока образованный Рон не объяснил мне разницу. Ну что поделаешь, я человек простой и темный- я же это не скрываю. Но куда они сбывают всю остальную продукцию? Кто, например, покупает в Алабаме собрание сочинений античных классиков, от Цицерона до Апулея, изданное на языке оригинала с параллельным переводом? Ну, похождения золотого осла еще могли произвести впечатление на алабамских домохозяек, но Цицерон... Впрочем, в том же здании располагалось кафе, в котором временами наливали бесплатный кофе.
  
  Гуляя вдоль полок с книгами Стивена Кинга, я брал их одну за другой и наудачу прочитывал отрывок из середины, что приводило меня в тревожное состояние души. Тут в углу магазина я заметил человека в очках, седевшего за столом, перед которым лежала стопка книг, из которых он брал одну книгу за другой, но не читал, как я, а наоборот, писал в них что-то, и тут же отдавал людям, стоявшим вокруг стола. Этих людей выстроилось довольно много. Тут я сообразил, что человек в очках- это собственно и есть тот самый Стивен Кинг.
  
  Я к тому времени уже прочитал достаточно отрывков из его собственных книг, так что особенно не удивился его появлению, а спокойно пошел наливать себя кофе. Тут я увидел за столиком у окна нашего Алкила Халида. Он сидел в одиночестве и увлеченно разглядывал карту Ближнего Востока. Ему я удивился гораздо больше, так как не видел его с тех пор, как нас всех уволили.
  
  -Привет, Алкил! - сказал я. - Что ты здесь делаешь? Как жена, как родственники?
  
   Алкил слабо улыбнулся. Оказалось, родственники большей частью разъехались, а Халида теперь работает у Доктора Лорика, взвешивая пациентов, как когда-то наша Триша.
  
  -А Стивена Кинга ты видел? Вон он там сидит и книжки подписывает.
  
  -Где? - встрепенулся Алкил.- Правда?
  
  Он стремительно поднялся и целенаправленно пошел прямо на знаменитого писателя. Остановившись напротив писательского стола, он уставился на него своими печальными черными курдскими глазами. Писатель вынужден был оторваться от своего увлекательного занятия, поднял голову.
  
  -Вот что, господин Кинг! - многообещающе начал Алкил, причем, почему-то, его обычный акцент существенно усилился, зазвучал даже несколько угрожающе. - Я давно хотел Вас немножко что-то спрашивать.
  
  Тут Алкил сделал выразительную паузу, желая, по-видимому, подчеркнуть важность своего вопроса:
  
  -У Вас мама, папа был?
  
  -Ну был...- не очень уверенно сказал Стивен Кинг.
  
  Тогда Алкил прищурился, склонил голову на бок и подчеркнуто вкрадчиво спросил:
  
  -тогда почему Вы такой злой?
  
  К этому времени я уже понял, что ничего хорошего из этого разговора получиться не может, и стал постепенно отступать к двери. Однако скрыться мне не удалось. Я успел только заметить, что Стивен Кинг что-то пытается нащупать под столом. И почти в ту же секунду двери магазина распахнулись и на пороге появились трое мужчин непримечательно одетых в черные костюмы и такие же черные галстуки. Все трое на ходу вытащили пистолеты и стремительно заняли позиции вокруг Алкила.
  
  - Ни с места! Руки за голову! - негромко, но внушительно объявил один из них.
  
  Дальше все произошло очень быстро. Через пару минут нас с Алкилом запихнули в кузов фургона с надписью 'Карл Март продает задешево!' и еще через пару минут я уже сидел перед еще одним немногословным гражданином, который, ни разу не взглянув на меня, старательно ставил загадочные крестики в лежащей перед ним анкете. Изредка он задавал мне вопросы:
  
  - Какова девичья фамилия Вашей матери? Какой был Ваш рост и вес на момент первого въезда в Соединенные Штаты? Состояли ли Вы членом какой-нибудь партии или группы созданной с целью подрыва государственного строя данной страны или нанесения вреда гражданину Кингу? Сколько углов у треугольника? Как Вы относитесь к вопросу о независимости Курдистана?
  
  Тщательно записав все мои ответы, он молча удалился. Еще часа через два меня проводили в другую комнату, где меня уже поджидали Алкил и Обломский.
  
  - А ты-то как здесь оказался? - искренне удивился я.
  
  - Такое дело, понимаешь, получилось. -засмущался Обломский. - Вышел я, как всегда, погулять. Иду себе, никого не трогаю. Остановился на углу, и вдруг чувствую, будто в паху чешется. Жарко же, пот течет. Ну, почесался, пошел дальше. Тут, откуда не возьмись, подлетает полиция, хватают меня и вот- я здесь. Оказывается, какая-то старушка увидела в окно, как я чешусь, и тут же в полицию позвонила, что будто по улице сексуальный маньяк ходит.
  
  - Ты не похож на маньяка! - уверенно и очень серьезно сказал Алкил.
  
  - Правильно! И я им говорю, что не похож. А они какие-то дурацкие вопросы задают, мол, болел ли кто-нибудь у нас в семье сифилисом.
  
  Наша интересная беседа была неожиданно прервана. Дверь открылась и в комнату вошел знакомый мне индивид в черном костюме. Он строго осмотрел нас и сказал, что мы все можем быть свободны, поскольку, как он выразился, пока у него 'нет оснований считать' нас 'серьезно опасными для общества'. Но, на всякий случай, он должен рекомендовать нам пройти обследование под руководством опытного психолога. Хотя, сказал он, мы в праве отказаться, но он не рекомендует нам этого делать. Мы как-то сразу дружно согласились.
  
  
  СИМПАТИША
  
  
  Индивид в черном препроводил нас в соседнюю комнату. В центре комнаты стоял большой аквариум с рыбами. Я уже знал, что рыбы успокаивают, причем, судя по размеру аквариума, спокойствию посетителей здесь уделяли особенно много сил и внимания. Мы уселись в удобные кресла и стали ждать психолога. Алкил подозрительно оглядел белые стены, потом громко объявил, что все будет хорошо, произошло досадное недоразумение, но все скоро разъяснится, и соответствующие ведомства во всем разберутся.
  
  Минут через двадцать дверь раскрылась и вошла толстая негритянка в белом халате.
  
  -Здравствуйте друзья! - радостно приветствовала она нас. - Я- доктор Симпатиша Уайт. Меня попросили помочь вам разобраться в ваших чувствах. Пожалуйста, расскажите о себе. Вот Вы, например, - обратилась она к Алкилу, - как Ваше настоящее имя?
  
  -Алкил Халид,- сказал Алкил Халид.
  
  Доктор Симпатиша сделала умное лицо и долго что-то записывала в маленькую тетрадку. Потом она подняла голову и принялась проницательно разглядывать Алкила, как будто ждала, что он сам сознается, кто он такой. Не дождавшись, она вздохнула и сказала:
  
  -Ну хорошо, давайте тогда поговорим о Ваших родственниках. Скажем, для начала, расскажите нам о Ваших родителях. Вспомните, как Вы росли, какие у Вас были отношения с мамой, папой. Вот, например, Вы спрашивали господина Стивена Кинга о его маме и папе. Почему Вы проявили такой интерес к ним? Расскажите нам, мы хотим об этом узнать.
  
  Она обвела нас рукой, давая понять, что не только она, но и мы с Обломским хотим все знать про маму и папу Алкила. Тот на какое-то время задумался, потом сокрушенно вздохнул, и сказал:
  
  -У меня было тяжелое детство... Мы жили в горах, в палатке из верблюжьей кожи и ели верблюжью колючку. Мать ходила за водой через горный перевал. Отец бил нас с сестрой. А иногда... - тут он быстро глянул на доктора Симпатишу и тут же кокетливо опустил глаза, сказал уже гораздо тише, - иногда он домогался нас.
  
  Доктор Симпатиша едва успевала записывать. При упоминании о домогательствах она аж подскочила на стуле, радостно уставилась на Алкила, выпучив свои черные блестящие глаза, проникновенно заговорила:
  
  -Вот это очень важно! Вам, конечно, трудно об этом говорить, но Вы не должны испытывать чувства вины. Наоборот, Вы должны гордо заявить о своем освобождении.
  
  Она вытащила из коробочки салфетку, быстро вытерла навернувшиеся в глазах слезы, продолжала:
  
  -Мне как афро-американке близки ваши переживания. Мой народ тоже долго подвергался, томился и стенал. Мы не стесняемся об этом говорить! И вы должны громко сказать обо всем.
  
  -Меня домогались! - истошно заорал Алкил.
  
  Доктор Симпатиша радостно закивала, записала еще что-то в свою тетрадку. Потом она посмотрела на меня:
  
  -А Вы? Какие у Вас отношения с господином Алкилом?
  
  -Я... Мы знаем друг друга по работе... - промямлил я, пытаясь сообразить, что она хочет услышать. - Мы друзья.
  
  Тут я почувствовал как теплая рука Алкила легла на мою руку.
  
  -Мы больше чем друзья, - низким баритоном проговорил Алкил.
  
  Доктор Симпатиша торопливо стала опять что-то писать в свою тетрадку, потом осмотрела нас и сказала юбилейным голосом:
  
  -Я очень за вас рада! И, повторяю, вам нечего бояться и нечего стесняться. В нашей стране к людям всех ориентаций относятся с уважением.
  
  После этого она повернулась к Обломскому, сказала как бы даже примирительно:
  
  -Ну а Вы, молодой человек, расскажите нам о себе. Как складывались Ваши отношения с родителями?
  
  Обломский озадачено огляделся, пробормотал:
  
  -Да вроде ничего... Я люблю маму...
  
  -Вы не стесняйтесь! - радостно заулыбалась Симпатиша. - Расскажите нам все про свою маму. Вы не замечали в ней, скажем, интереса к Вам как к мужчине?
  
  Обломский выпучил глаза, потом нахмурился, о чем-то размышляя. Наконец, он честно признался:
  
  -Нет!
  
  Доктор Симпатиша сокрушенно поджала губы. Очевидно, своим неожиданным ответом Обломский поставил ее в тупик. Впрочем, она сделал еще одну попытку разобраться в его чувствах:
  
  -Ну а папа?
  
  -Я плохо его помню. Кажется, он живет где-то в Сибири.
  
  -А! - понимающе кивнула Симпатиша. - Это в Германии. Там, наверное, холодно. Ночи длинные. Может быть, Вы можете припомнить какие-нибудь детские воспоминания? Это очень важно для адекватного описания вашей личности. Я не смогу Вам помочь, если Вы отказываетесь рассказывать нам о себе. Может, хотя бы приятели Вашей мамы интересовались Вашей сексуальной жизнью?
  
  -Нет! - отрезал Обломский. - Вы первая.
  
  -Но как же? - попытался помочь ему Алкил. - Ты же сам рассказывал, как один из них трогал тебя за зад?
  
  -Правда? - оживилась Симпатиша.- Расскажите! Мы все хотим об этом узнать.
  
  Она глянула на меня и энергично закивала головой, словно предлагая мне подтвердить, что я действительно хочу все узнать о том, как Обломского кто-то трогал за зад где-то в Сибири во время долгой сибирской ночи.
  
  -Да что ты несешь! - возмутился Обломский. - Я вообще не понимаю, о чем вы все говорите! Причем тут мой зад? Какая еще верблюжья колючка? Вы что меня идиотом считаете?
  
  Симпатиша печально вздохнула, покачала головой, так что ни у кого не могло остаться сомнений- она действительно считала Обломского обычным сибирским идиотом из Германии. Но вслух она этого не сказала, а, наоборот, ласково улыбнулась идиоту Обломскому и спокойно ему все объяснила:
  
  -Вам не надо обижаться. Я всего лишь выполняю свою работу. К сожалению, ваше негативное отношение препятствует составлению Вашего клинического профиля. Вам придется проконсультироваться с другим врачом. Он поможет Вам выработать позитивное отношение.
  
  -Опять? Далось вам всем мое отношение. И хоть кто бы объяснил, к чему это отношение? - с неуместной любознательностью осведомился Обломский, но Симпатиша, очевидно, уже выполнила свою работу и больше его не слушала, что-то записывая в свою тетрадку. В это время открылась дверь, и человек в черном галстуке стальным голосом сказал, что мы с Алкилом можем быть свободными. Обломскому он предложил пройти в соседний кабинет для более глубокого психологического обследования. На прощанье, Алкил пожал Обломскому руку и произнес такую возвышенную речь:
  
  -Прощай, друг! Помни- мы все хотим тебе помочь. Не стесняйся признать свои ошибки. У тебя еще все впереди.
  
  Оставив озадаченного Обломского, он обнял меня, и мы торжественно прошествовали по коридору на улицу. Там нас уже ждал Рон.
  
  -А вот вы где, русские медведи! - радостно объявил он и тут же встревожился. - А где третий?
  
  -Послушай, Алкил! Что это ты им там наплел? - не мог больше сдержаться я.
  
  -Эээ! - махнул рукой Алкил.- Я ушел от трех разведок, два раза переходил ирано-иракскую границу. Неужели я не смогу обдурить какую-нибудь Симпатишу?
  
   -А при чем здесь зад Обломского? И вообще, почему ты пытался изобразить из нас гомиков? И, наконец, зачем ты пристал к Стивену Кингу?
  
  Алкил задумался, словно пытался сообразить, с чего начать. Зато Рон слушал, раскрыв рот, по всей видимости, пытаясь самостоятельно отыскать связь между перечисленными мною явлениями. Наконец, Алкил вздохнул:
  
  -Все это в двух словах не объяснишь. Надо пойти выпить.
  
  
  ПРЕВРАЩЕНИЯ АЛКИЛА
  
  
  Через двадцать минут, сидя за пивом, Алкил рассказал следующее. С тех пор как начались его безуспешные попытки доказать американцам, что он не какой-то там террорист Арил, а честный химик Алкил, он все время искал новые пути самоутверждения. В конце концов, он решил воспользоваться решением, подсказанным ему самими секретными службами, то есть представить себе, что он действительно Арил. Вспомнив свое курдско-иранское прошлое, он связался через родственников со 'знающими людьми', которые довольно легко вывели его на связь с его злобным двойником. Самого террориста он так и не увидел, но получил совет от его окружения пройти подготовку в одном из спрятанных в дремучих алабамских лесах лагерей. 'Понимаешь, - сокрушался Алкил, - в Алабаме не существует законных способов защиты от обвинений в незаконной деятельности.' Зато, как оказалось, незаконных способов- хоть отбавляй. Лагерь, в котором Алкила обучали всему необходимому для начинающего террориста, был надежно упрятан от посторонних глаз обвитыми лианами и паутиной деревьями. Оказалось, что технология прохождения Алабамских лесов не известна компетентным Алабамским органам. Говорят, что в далеком прошлом индейцы поддерживали эти леса в проходимом состоянии, постоянно выжигая кустарник между деревьями. Потом почти всех индейцев перебили, остальные сами спились, и лес необратимо зарос. Единственный способ пройти через него был построить дорогу, но это было дорого и долго. Поэтому, выходцы из Азии и Африки, многие из которых чувствовали себя в этом лесу как дома, без труда прятались там от грозных, но неповоротливых алабамских стражей порядка.
  
  Когда нас всех уволили, Алкил оставил жену и тещу на произвол судьбы, а сам подался в леса. За пару недель он получил там основные сведенья по защите от анти-терроризма. Оказалось, что желающих получить такие навыки было довольно много, а 'лесные братья' с готовностью делились накопленным в этой области опытом, рассчитывая, вероятно, что хоть некоторые из их учеников впоследствии естественным образом вольются в их ряды. Нужно отдать им должное - насильно они в террористы никого не записывали. К тому же, неожиданно им на помощь пришли некоторые представители научной и культурной общественности Алабамы, обеспокоенные нарушением прав и свобод граждан и иммигрантов. Они выразили желание помочь Алкилу и ему подобным в их борьбе с алабамскими реакционерами. В этом отношении они продолжали дела таких известных борцов за гражданские права, как Мартин Лютер Кинг. Почему-то я не очень удивился, когда Алкил сообщил мне, что одним из этих самых представителей научной общественности оказался уже хорошо мне знакомый профессор Левин. Он прочел в лесном лагере для террористов и приравненных к ним субъектов курс лекций на тему 'Как создать положительный имидж'.
  
  Наука о создании имиджа оказалось удивительно простой и была построена на одном принципе - вести себя прямо противоположно тому, как, по мнению составителей антитеррористических инструкций, ведут себя предполагаемые террористы. Профессор Левин был вполне квалифицирован в этом вопросе, поскольку именно он и его ученики как раз и составляли те самые инструкции. Необходимость в подобных инструкциях, как он разъяснил, была очень острая. Действительно, как без них было распознать террористов? Вообще, как обычному алабамскому полицейскому поймать хоть какого-нибудь преступника? Вы не смейтесь, на этот вопрос не так просто ответить. Алабамские полицейские уже давно заметили, что преступники ведут себя крайне неадекватно: прячутся от них, как могут, всячески изображают честных людей. С другой стороны, остальные жители Алабамы были как раз гораздо более покладисты. Практически любого из них можно было поймать почти голыми руками. Однако, все-таки был необходим хоть какой-то план по отлову жителей, тем более мест в тюрьмах хронически не хватало. И тут на помощь алабамским полицейским пришел незаменимый профессор Левин, который выдвинул концепцию профильного отлова. Проще говоря, на каждое преступление составлялся 'профиль' преступника, то есть его общее описание, так сказать, психологический портрет. Для этого не требовалось особых усилий- все было на научной основе. Достаточно было нажать на клавишу ввода любого компьютера, и составленная профессором программа могла тут же распечатать подробное описание преступника. Дела у алабамских полицейских сразу пошли в гору. Теперь количество раскрытых преступлений определялось только одним фактором- количеством самих полицейских. Но беспокойный творческий дух профессора Левина не давал ему расслабиться. Каким-то образом он узнал о лесных лагерях и сумел выйти на связь с их организаторами, которые с радостью приняли предложение воспользоваться его опытом.
  
  Все очень просто, как любил говорить профессор. Например, считается, что террористы стараются быть незаметными, готовя свое черное дело, не выставляются напоказ. Поэтому всякому, кто не желает быть зачисленным в террористы, рекомендуется вести себя так, чтобы быть всегда на виду. Ни в коем случае не скрываться от правоохранительных органов. Наоборот, мозолить всем глаза, надоедать, делать наиболее непредсказуемые поступки. Так и получилось, что Алкил стал искать, где бы еще выставить свою нетрадиционность. Профессор сам помог сформировать его новый образ. Людей подобных Алкилу после очередной лекции возле него выстроилась целая очередь. Профессор сел на пенек возле палатки, в которой читал лекции, открыл свой лаптоп и принялся наделять жаждущих преобразиться нонконформистов своими бесценными рекомендациями.
  
  Алкил - из Ирака, стало быть, он мусульманский фундаменталист. У него должна быть черная борода, он не должен есть свинину и пить вино.
  
  -Сбрейте бороду! - коротко сказал профессор, не глядя на Алкила.
  
  -У меня нет бороды, - не очень решительно возразил Алкил.
  
  -Да? - слегка удивился профессор и даже бросил на Алкила недоверчивый взгляд. - Жаль. Ну, тогда перестаньте ходить в мечеть.
  
  -Я не хожу в мечеть. Я мандеец. - скромно возразил Алкил.
  
  -Не морочьте мне голову! - возмутился профессор. - Вам нужно выбрать себе приличную религию. Не пытайтесь стать баптистом- никто не поверит. Безбожником- тоже не хорошо, подозрительно. Выберите что-нибудь чуть-чуть экзотическое, но безопасное. Ближневосточная секта подойдет, но поприличнее, скажем, станьте православным христианином. У нас как раз есть один такой. Сходите с ним в его церковь, это поможет. У Вас сколько жен?
  
  -Одна, - вздохнул Алкил. - Да и та теперь с доктором Лориком.
  
  -Это хорошо, но могло быть и лучше. Хорошо бы добавить что-нибудь в этой сфере. Так...
  
  Профессор стал мудрить на своем лаптопе, тыкать туда-сюда мышью, бормоча что-то вроде:
  
  -Индекс пять, коэффициент восемь...
  
   Наконец, он поднял голову, посмотрел на Алкила своими ясными глазами и сказал:
  
  -Вам нужно вступить в связь с мужчиной!
  
  Наступило неловкое молчание. Впрочем, профессор сам нашел нужным разъяснить:
  
  -Не со мной, хе-хе... Подыщите кого-нибудь подходящего.
  
  
  Тут я не выдержал:
  
  -Алкил, почему ты решил, что я подхожу на эту роль?
  
  Алкил махнул рукой, засмеялся.
  
  -Я вовсе не собирался выбрать тебя! Я хотел Стивена Кинга. Он мне был бы в самый раз. Я увидел его фотографию на книгах и подумал- вот хорошенький какой... Особенно очки. Но у нас с ним не получилось. Он меня отверг, - Алкил грустно вздохнул, - пришлось остановиться на тебе. Не мог же я выбрать Обломского. Вон, он даже гипотетически не разрешает себя трогать за зад!
  
  Я стал постепенно понимать, что к чему, хотя мое мужское самолюбие потерпело некоторый ущерб. С другой стороны, результат был на лицо- даже доктор Симпатиша явно поймалась на эту удочку.
  
  -Ну ладно, - кивнул я, - но что такое мандеец?
  
  -А, ну это тоже долгая история.
  
  Алкил отхлебнул холодного пива и стал рассказывать:
  
  -Я уже рассказывал, как был на военной службе во время Ирано-Иракской войны, и как однажды мы нашли цистерну со спиртом. Так вот, у этой истории было неожиданное продолжение. Мы тогда так здорово перепились, что на следующий день не могли встать, не говоря уж о том, чтобы вернуться на базу. Мы поняли, что серьезно влипли и решили сбежать. Нас было трое. Те двое были из деревень поблизости и просто пошли к себе домой. Не знаю, что потом с ними сталось. А мне не куда было идти, я жил далеко от тех мест. Я просто пошел по пустыне, куда-то на запад, кажется. Может быть, в глубине души я все еще рассчитывал дойти до Иерусалима. Было жарко, меня мутило и, наверное, я потерял сознание. Меня подобрали местные жители. Они оказались мандейцами. Это такая секта. Я переждал у них почти всю войну, а потом они помогли мне выбраться на Кипр, а оттуда- в Америку.
  
  -А чем замечательны эти мандейцы?
  
  -У них очень интересная религия. Они считают, что мир создан злым и неумелым богом. Некоторые называют его Птахилом. Эта мысль показалась мне при моих тогдашних обстоятельствах удивительно верной. Да и после, уже в Америке, я только утверждался в правоте мандизма. Так что, в конце концов, я сделался мандейцем. К сожалению, в Алабаме нет мандейской общины. В Америке нас, мандейцев, вообще мало. Это и понятно, американцы, как никто другой, как раз убеждены в том, что мир, в особенности Америка, созданы добрым и справедливым богом. Только и есть пара общин во Флориде- и все. Впрочем, самое важное для настоящего мандейца - это правильно выполнять обряды омовения, отчищаясь от грехов, и еще - чтобы его правильно похоронили после смерти. Иначе его душой опять завладеет Птахил.
  
  -Ну хватит! - возмутился наконец Рон. - Мандейцы какие-то... голова от вас болит. Пора брать кого-нибудь за яйца. Что с Обломским? Почему его не выпустили?
  
  И действительно, за всеми этими разговорами мы как-то забыли об Обломском. Как-то он там, бедный, справится с Симпатишей? Страшно представить, что может получиться, если она, скажем, сама решит потрогать его за зад. Рон решил взять инициативу в свои руки и направился в полицейский участок. Там его успокоили- ничего они с Обломским не сделают, только посадят его под домашний арест под наблюдением опытного врача. В самом деле, нельзя же выпускать на улицу человека, который бегает по Вершинам и чешет у себя в паху, пугая домохозяек. Рону даже пообещали, что через пару дней он сможет навестить Обломского, если, конечно, врач решит, что он больше не опасен для окружающих. На том пока мы и успокоились, и Рон пошел к себе домой продолжать бесконечные беседы с работодателями. Мы с Алкилом тоже уже собирались разойтись, но я все никак не мог забыть его религиозные искания и спросил:
  
  -Ну хорошо, стало быть, мандейцев тут нет, а что ты там говорил про какого-то православного с Ближнего Востока?
  
  -А, ну да! - вспомнил Алкил. - Рашидом его зовут, он палестинец. Мы с ним вместе учились терроризму. Хочешь, познакомлю? Как раз завтра воскресенье- пойдем вместе в его церковь.
  
  Так мы с Алкилом оказались в неожиданном месте- в Вершинской православной церкви Святой Троицы.
  
  
  СВЯТАЯ ТРОИЦА
  
  
  Церковь располагалась в сарае, как и большинство вершинских учреждений. Сарай, правда, был большой. На одной из его стен разместился иконостас, старательно нарисованный на куске фанеры. На входе посетителей приветствовал образ Серафима Саровского. Народу в церкви было немного. В ожидании начала службы, все расселись на лавках вдоль стен. Несколько женщин в платочках сели вместе, поближе к иконостасу. Палестинец Рашид с тремя женами и тремя детьми сел как раз напротив нас. Впрочем, двое из женщин, которых я принял за его жен, потом тоже оказались его детьми. Все они были пучеглазые и упитанные. Священник, отец Джон, наоборот, был щуплый молодой человек с жидкой бородой и слабой улыбкой. Завидев нас с Алкилом, он вышел поприветствовать новых прихожан. Рашид, впрочем, решил сразу перейти к делу и наябедничал:
  
  -А вот евреи говорят, что Бог им дал Палестину. А где же справедливость?
  
  Женщины в платочках неодобрительно покачали головами. Очевидно, такая постановка вопроса со стороны Рашида не была для них полной неожиданностью. Отец Джон миролюбиво улыбнулся, подтвердил, что православие не имеет определенной позиции по этому вопросу. Похоже, эта компромиссная формулировка всех удовлетворила.
  
  Во время службы ничего необычного не произошло. Трое самых маленьких палестинцев вооружились чем могли и занялись терроризмом по отношению к своим сестрам. Если я правильно понял, сестры выполняли роль еврейских поселенцев, которых нужно было изгнать со святой земли. После службы все перешли в соседний сарай, чтобы пить чай с сухариками. Но прежде отец Джон предложил всем помолиться. Рашид твердо сказал, что будет молиться за освобождение от евреев. Одна из женщин по имени Татьяна попросила нас всех молиться за безопасность автотранспорта. Я, неожиданно для себя, объявил что хочу, чтобы мы помолились за освобождение нашего друга из неволи. Такое предложение всем понравилось. Очевидно, у всех был как минимум один друг в неволе. Рашид даже сказал, что у него таких друзей- пол сектора Газа. Отец Джон подытожил, сказав, что каждый может молиться за что хочет.
  
  После молитвы нас с Алкилом стали знакомить с остальными прихожанами. Татьяна оказалась русской, которая уже десять лет живет в Вершинах. Она была замужем за фермером. Собственно, они жили километрах в двадцати от Вершин, на ферме. Один раз в неделю муж вывозил ее в церковь. Сама машину она водить не решалась. Пробовала несколько раз, доезжала до выезда на хайвэй, но каждый раз возвращалась обратно, вся дрожа. Не удивительно, что, если уж ей удавалось-таки добраться до церкви, она изо всех сил умоляла Серафима Саровского об облегчении участи автомобилистов.
  
  Наконец, отец Джон радостно объявил, что в скором будущем к ним приедет гость из России, отец Андрей Ковыряев. Он согласился остановиться в Вершинах проездом из Нью-Йорка в Лос-Анджелес. Не исключено, что отец Андрей даже помолится вместе со всеми за укрепление в Вершинах православной веры. Отец Джон по секрету заметил, что молитва отца Андрея может иметь особый успех у Серафима Саровского, поскольку ранее отец Андрей уже вымолил у Серафима много полезного, например, добился чудесного превращения своей трехкомнатной квартиры в четырехкомнатную. Хотя отец Андрей, вроде бы, и так обещал приехать, но для большей надежности отец Джон предложил все-таки помолиться лишний раз за его приезд. Мы встали вокруг стола и стали молиться. На этот раз результат моления был несомненен и молниеносен. Буквально через две минуты дверь открылась и на пороге появился отец Андрей со словами 'а вот и я!'.
  
  Кроме нас с Алкилом, кажется, никто не удивился этому чудесному явлению московского святителя. Все тут же снова уселись за стол пить чай с оставшимися сухариками. Отец Андрей, должно быть, сильно проголодался с дороги. Во всяком случае, он тут же стал быстро поглощать сухарики. Только покончив с трапезой, отец Андрей завел разговор о неизбежном, скором и повсеместном торжестве православия. Хотя торжество будет повсеместным, объяснил он, начнется оно, скорее всего, в Китае, ибо 'свет приидет с Востока'. Это несколько нас всех расстроило, поскольку мы ожидали, что Вершины примут в этом деле более непосредственное участие. Впрочем, отец Андрей пообещал, что после Китая, скорее всего, настанет очередь Алабамы. Главными рассадниками православия, наряду с нашей церковью, будут Карлы Марты.
  
  -Подобно тому, как американская псевдокультура распространяется через Голливуд, наше китайское православие выйдет в массы через Карлы Марты вместе с другими продуктами творчества великого китайско-русского народа! - провозгласил отец Андрей.
  
  Далее святитель поведал, что Алабама вообще и Вершины с Низинами в частности имеют хорошие шансы стать провозвестником православия в Новом Свете именно в связи с обилием в этих местах Карлов Мартов. Скажем, жителям Калифорнии менее повезло в этом отношении, поскольку, в силу их испорченности гомосексуализмом и прочими нехорошими излишествами, они продолжают противиться насаждению Карлов Мартов в своем штате. В Алабаме же никаких излишеств, кроме чрезмерного пития и шествий с туалетной бумагой, не бывает. Что касается пития, то, как известно, оно православию не помеха, а иной раз и подмога, в то время как шествия с бумагой, пусть пока и туалетной, можно направить в правильное русло.
  
  -как же мы можем посодействовать такому важному делу? - спросил отец Джон.
  
  Отец Андрей сказал, что для начала можно наладить маркетинговые отношения с Карлами Мартами. Например, можно предложить Карлам Мартам в продажу образки Серафима Саровского и книгу отца Андрея 'Православие для чайников'. При упоминании о маркетинге, я непроизвольно подскочил на стуле, так что все на меня сразу посмотрели, и мне пришлось объяснить, что я вроде как имею отношение к этому искусству и даже могу рекомендовать своего знакомого профессора Левина для такого дела. Уж он-то, сказал я, продаст Серафима в два счета. Впрочем, отец Андрей как-то без энтузиазма к этому отнесся. Правда, тут же оживился Рашид, который прямо в лоб спросил, как все-таки истинное православие смотрит на то чтобы изгнать евреев со святой земли или, по крайней мере, из Алабамы. Отец Андрей ответил уклончиво, проявив деловую смекалку, мол, дело может и хорошее, но надо сначала решить, куда именно их изгонять. Этот вопрос поставил Рашида в тупик и он погрузился в тяжкие раздумья.
  
  Увильнув, таким образом, от провокационных вопросов Рашида, отец Андрей решил не терять времени и перешел к деловой части своего выступления. Он достал сумку и вывалил из нее кучу книжек. Куча была огромная, а сумка, кстати, маленькая. Так что, не исключено, что тут дело тоже не обошлось без вмешательства Серафима Саровского. Но самое удивительное было то, что все книжки написал отец Андрей! Я с удивлением перебирал многочисленные брошюры с названиями вроде 'Почему я не еврей', 'Почему я не мусульманин' и даже 'Почему я мог бы быть китайцем' и пр. Но тут отец Андрей вытащил из-под кучи еще одну книжку и сказал:
  
  -Вот моя самая последняя работа. Она посвящена известной книге 'Три Поросенка'. Я с детства любил эту простую и трогательную историю о трех отважных поросятах. Еще в детском саду, до своего воцерквления, я мог цитировать эту книгу часами. И даже позже, в бытность мою учеником Русской Гимназии в городе Праге, бывало, я собирал вокруг себя немалое количество учащихся, рассказывая им эту замечательную историю. Все они приходили послушать мои рассказы о поросятах, хотя, конечно, всякому было ясно, что за простыми словами этой сказки стоит глубокий религиозный смысл, из-за чего у меня вскорости начались серьезные неприятности с коммунистическими руководителями. Однако позже, когда я стал церковным человеком, мне пришлось переосмыслить это сочинение, с тем чтобы понять, как оно соотноситься с православием. С одной стороны, действительно, тут мы видим отчетливые признаки христианского влияния: явно присутствует намек на святую троицу, текст перекликается с евангельскими притчами, например, с притчей о разумных и неразумных девах. Образ злого волка создан не без влияния христианского понимания Сатаны, князя мира сего. Вместе с тем, у православного человека при чтении этой книги возникает много недоуменных вопросов. Например, подозрительно само стремление одного из поросят к личному благополучию, в то время как его братья бедствуют. В этом сказывается неправославная, протестантская этика. Мы такое принять не можем! Нам такие поросята не нужны! Иными словами, нам нужны совсем иные поросята.
  
  Тут отец Андрей неожиданно прервал нашу интересную беседу, сказав, что сейчас ему надлежит переместиться в Лос-Анджелес, поскольку он уже чувствует, что тамошняя община начала моление о его благополучном прибытии. С этими словами он быстро нас всех благословил и растаял в воздухе. Так мы и остались в неведенье о том, какие именно поросята нужны нам.
  
  
  ОСВОБОЖДЕНИЕ ОБЛОМСКОГО
  
  
  Признаюсь, чудесное появление, равно как и последующее исчезновение отца Андрея произвело на меня неоднозначное впечатление. Я, конечно, наслышан был о чудесах совершаемых православными подвижниками, но такого еще не видел. И почему только я не попросил его хоть раз помолиться за несчастного Обломского! Такой бы наверняка вымолил что-нибудь хорошее для нашего друга. Я поделился своими мыслями с отцом Джоном. Он сказал, что, хотя гарантировать ничего не может, но молиться в меру своих скромных сил будет, а нам предложил действовать самостоятельно. Рашид благородно пообещал идти на дело вместе с нами. Как только мы вышли из церкви, он достал из багажника своей потрепанной 'тойоты' два пистолета, один дал Алкилу, другой засунул себе за трусы.
  
  -На святое дело идем, товарища из беды выручать! - сурово провозгласил Рашид.
  
  Я заметил неподалеку жену Рашида. Она стояла с детьми, не пытаясь вмешаться, очевидно уже смирилась с крутым характером мужа. Рашид, впрочем, кивнул ей, коротко пообещав:
  
  -К обеду вернусь.
  
  Обломский жил совсем рядом, прямо за церковью. Мы почему-то думали, что его стерегут полицейские и были, в общем-то, готовы к перестрелке. По крайней мере я был к ней готов, хотя у меня не было огнестрельного оружия. Мы постучали в дверь, Рашид угрожающе засунул руку в трусы. Алкил, как опытный солдат, занял позицию подальше от потенциального противника. 'Открыто!'- раздался голос Обломского. Мы вошли. Возле окна мы увидели стол и два стула. На одном сидел Обломский, упершись локтями в стол и опустив голову. По спинке другого расхаживал большой зеленый попугай, в котором я узнал доктора Лорика.
  
  Завидев нас, доктор остановился, посмотрел на нас сначала одним выпуклым глазом, потом другим, и затем зычно гаркнул по-русски:
  
  -Здрррасвствуйте товарррищи!
  
  Обломский махнул рукой:
  
  -Не обращайте на него внимание. Он мне мозги промывает.
  
  Доктор недовольно глянул на Обломского, покачал головой, пробормотал:
  
  -Прозак, прозак...
  
  -Да отстань ты!- прикрикнул на него Обломский. Доктор спорить не стал, а тут же перелетел на плечо Обломского, поднял хвост и злорадно объявил:
  
  -Лоррик будет пууууп!
  
  Обломский тяжело вздохнул, встал, взял с полки банку с таблетками, проглотил несколько штук и опять уселся на стул.
  
  -Надоел он мне. Голова от него болит. Мигрень начинается. - объяснил Обломский. Потом он поглядел на доктора с осуждением, сказал: -Злой ты... попугай, нехороший! Все пуп да пуп. Хоть бы кто-нибудь пристрели тебя!
  
  -Это можно! - с готовностью согласился Рашид. В одну секунду он выхватил из трусов пистолет, прицелился и выстрелил. Бабахнуло так, что у меня аж уши заложило. Раздался попугайный визг, полетели перья. Когда синий дым рассеялся, я увидел, что доктор Лорик спрятался за банкой с таблетками и выглядывает оттуда одним глазом. Потом он закричал:
  
  -Немедленно прекратите стрельбу! Это самосуд. И вообще... Я только выполняю свою работу.
  
  К нашему удивлению, он теперь говорил без всякого попугайного акцента, как обыкновенный алабамец.
  
  
  -Вот я тебе ща как выполню работу! - грозно сказал Рашид и снова стал прицеливаться. Но тут доктор Лорик выскочил из-за банки, поднял оба крыла вверх, завопил:
  
  -Сдаюсь! Ну их всех на фиг! Думаете мне нравиться с этим болваном сидеть и прозаком его пичкать? Все! Ухожу на пенсию.
  
  Он снова перескочил на плечо Обломского и уселся там, как ни в чем ни бывало. Обломский безразлично посмотрел на Рашида, сказал:
  
  -Если начнет хвост поднимать, стреляй сразу! Лучше смерть, чем когда тебя все время срут на голову.
  
  Доктор Лорик аж взъерошился от возмущения, всем видом показывая, что у него нет ни малейшего желания срать кому-либо на голову.
  
  -Еще раз повторяю, - нагло заявил он, - я только лишь выполнял свою работу, действовал, так сказать, по инструкции, как всякий нормальный попугай. И нечего на меня свою пушку наставлять. Вот теперь я на пенсии и могу прямо сказать- я с вами всей душой! Только вот что, пока фараоны не нагрянули, сматываться надо, деру давать! Слышите? А то как эти, индивиды в галстуках, придут, от нас только перья полетят! Так что, дорогие товарищи, хватит лясы точить!
  
  -И то верно, други мои, - подтвердил Рашид, засовывая пистолет обратно в трусы. - Пока не засекли, уходить надо. Нас-то они вряд ли искать станут, никто ж вроде нас не видел, а тебе, парень, надо бы в лесу схорониться, - сказал он Обломскому. - Знаю там надежного человека, не выдаст, даже объяснит как лучше отсидеться. Птицу можешь с собой взять, хотя, честно говоря, лучше б его все таки пристрелить. Свидетель!
  
  С этими словами Рашид перекрестил нас широким размашистым движением, повернулся и, ни слова больше не говоря, ушел.
  
  
  В ЛЕСАХ
  
  
  Выступать решили на следующее же утро. Алкил согласился быть нашим проводником. Тропинка, по которой нужно было пробираться к секретному лагерю террористов начиналась, как оказалось, прямо за нашим домом. Я решил пойти с Алкилом и Обломским просто из любопытства, собираясь к вечеру вернуться. Я тогда и представить себе не мог, что наше путешествие окажется таким долгим. Доктора Лорика хотели оставить Кате, хотя она долго отказывалась, под тем предлогом, что он испортит ей все ковры. К счастью, оказалось, что в нашем доме от прошлых жильцов осталась какая-то клетка. Все это время доктор гордо хранил молчание, не пытаясь опровергнуть Катины обвинения, но когда дело дошло до того, чтобы лезть в клетку, он проворно перескочил на плечо к Обломскому, осмотрел нас своим выпуклым глазом и решительно заявил :
  
  -Не пойду! Сами лезьте в свою клетку!
  
  Снять доктора с Обломского не представлялось возможным. Обломский вздохнул, обречено сказал:
  
  -Да ладно, пусть сидит. Может быть, его там хоть пауки съедят.
  
  Доктор обеспокоился, стал быстро оглядываться, потом настороженно спросил:
  
  -А... разве пауки едят докторов?
  
  Никто ему не ответил. Мы стали собираться, нам было не до доктора. В любой момент можно было ждать индивидов в галстуках. Время от времени, впрочем, доктор напоминал о себя, вопрошая:
  
  -Едят? Или не едят? Кто-нибудь, скажите наконец, что вообще едят пауки!
  
  Наконец, Алкил возмутился, рявкнул на доктора:
  
  -Заткнись, зеленый! Чему вас только в медицинских школах учат?
  
  Доктор не ответил, распушил перья и впал в задумчивость.
  
  
  В конце концов, хоть и с опозданием, мы выступили. Шли долго, перелезая через поваленные стволы деревьев, поминутно вырываясь из цепких лап колючих алабамских кустарников. Доктор притих, всеми силами изображая, что он- не более чем зеленый сучок зачем-то выросший на плече у Обломского.
  
  Через каждые два часа делали привал. Обломский развлекал на рассказами о своих приключениях в алабамских медицинских учреждениях.
  
  - Вот как только вы ушли, - говорил он, сидя на заросшем мхом бревне и безуспешно снимая с себя бесконечную паутину, - Симпатиша меня тут же отправила к опытному специалисту, то есть вот к этому самому, зеленому. Он как меня увидел, сразу стал кричать: Прозак, Прозак! Оказалось, там еще человек пять-шесть таких же несчастных собралось, у которых Симпатиша обнаружила то ли когнитивную дисфункцию, то ли криминальную депрессию - не помню я всей этой белиберды! И вот они вместе с Симпатишей стали нам мозги промывать. И тут я маху дал. Те, другие, видать уж знали что делать. Говорят, мол, признаем, исправимся. С них всех взяли обещание друг за другом присматривать и отпустили. А я, понимаешь, никак не мог понять, чего им от меня надо. Тогда Симпатиша меня с доктором и поселила... Говорит, вот наш лучший терапист, он поможет Вам бороться с дурными наклонностями. А этот негодяй, сами видели, только и умеет что на голову срать и Прозак давать.
  
  Тут доктор вдруг подал голос:
  
  -Я протестую против этого вопиющего дилетантства! Да что вы знаете о когнитивных дисфункциях? Да поглядите на себя! Тащите меня по этому лесу. Спрашивается, зачем? Я вам скажу зачем. У вас у всех- маниакальный бред и мания преследования на почве алкоголизма. Вот у него,- доктор махнул клювом на Алкила, - параноидальные галлюцинации. Он думает, что его преследует ФБР. Еще у него навязчивая идея, будто он- не Алкил, а Арил. Личность у него раздвоилась и впала в резонанс, вот чего. Вам всем надо пить Прозак!
  
  Тут речь доктора была неожиданно прервана самым зловредным образом. Огромный красный паук с черной звездой на брюхе, раскачавшись на паутине, с шумом пролетел над нашими головами, схватил доктора за крыло и уволок куда-то в листву. Мы не успели ничего предпринять. В одну секунду от доктора не осталось никакого следа! Мы бросились искать его в кусты, разрубая их топорами, но ни паука ни доктора не нашли. Пропал наш доктор Лорик, будто и не было его.
  
  Алкил тяжело вздохнул, раскрыл свой рюкзак и извлек оттуда бутылку медово-перцовой настойки Немирова.
  
  -Помянем нашего безвременно ушедшего друга! - провозгласил он, разливая настойку в пластмассовые стаканчики. - Не могу сказать, что я его особенно любил, но с ним было не скучно.
  
  -А откуда у тебя Немиров? - удивился я.
  
  -Так от террористов! Это их любимый напиток.
  
  Мы проглотили горько-сладкую настойку. Краем глаза я заметил, что Обломский вытащил из кармана пару таблеток, быстро проглотил их, запив остатками настойки. 'Может и прав был доктор' - невольно подумал я.
  
  Через полчаса, когда мы все потянулись за Алкилом дальше в лес, я решил расспросить у Обломского подробнее, о его приключениях.
  
  -Неужели ты не мог наболтать им что-нибудь, признать свою вину, раскаяться и прочее в том же роде? Ведь раскаиваться - это наше русское народное развлечение.
  
  -Может и так, да только я, вероятно, уже разучился относиться к властями с русским народным цинизмом, а до американского народного реализма еще не дорос. Мне все кажется, что у них должен в последний момент сработать здравый смысл, мол, ясно ведь, что я - не сексуальный маньяк, не убийца, не знаю уж, кем там они меня считают. Американцы такими вопросами не задаются. Они смотрят на власть как на необходимое зло, с которым, однако, можно и нужно кое-как найти общий язык. Раз, например, тебя обвиняют в том, что ты убийца, ты можешь признать, что ты, скажем, всего лишь вор домушник, на том и сговориться с прокурорами- и все довольны. Plea bargain. Интересная система. Самое интересное, что все как будто сговорились не замечать ее полного идиотизма.
  
  -Ну, у нас ведь тоже говорят- был бы человек, вина найдется.
  
  -Да, да, я тоже об этом думал. Но есть разница. У нас все понимают, что это- зло, несправедливость. Зло может временно торжествовать, но потом наступит-таки царство истины. Для американцев достаточно, что так сейчас удобно.
  
  -Все-таки не сравнить их систему, хотя и дающую иногда сбои, с нашим откровенным людоедством.
  
  -Да, ты прав. Пока. Но вот как только у них начнется движение в сторону людоедства, а оно обязательно рано или поздно начнется, то это будет такое людоедство, какого мы сейчас и представить себе не можем! Настоящее людоедство, без тормозов. У нас, все-таки, даже в самые зубодробительные годы, всегда можно было найти живых людей, которые понимали, что это- временно, что нужно все-таки сохранять хоть какие-нибудь остатки человеческих отношений. У них, при их железной вере в законодательство, каждый будет выполнять свою работу и считать, что так и надо. Как Рон говорил про футбол - помнишь? Раз сказали стукнуться лбом с тем парнем- беги и стукайся.
  
  
  Добрались до лагеря мы только к вечеру. Лагерь состоял из десятка палаток, закрытых маскировочной сеткой. В тот же вечер нам удалось встретиться с профессором Левиным. Выслушав нашу историю, он сказал:
  
  -Ну вот, я же Вам говорил, уезжайте лучше в Африку, или в Россию распространять там христианство и демократию. Дело надежное, перспективное. А вы пытаетесь убежать от своей судьбы, хотя она научно обоснована моим лаптопом. Теперь уж даже не знаю, смогу ли Вам помочь. Вы сбежали из под стражи, да еще утащили с собой лучшего в Алабаме доктора. В довершении ко всему, скормили его паукам. За киднепинг, знаете, что полагается? Ну ладно. Сейчас главное- выбрать самый непредсказуемый план действий.
  
  Профессор вытащил свой неизменный лаптоп, стал на нем мудрить. На этот раз лаптоп думал минуть пять, а потом выдал следующее:
  
  РАНЕЕ ВЫДАННАЯ РЕКОМЕНДАЦИЯ ОСТАЕТСЯ В СИЛЕ. ОДНАКО, ВЫБОР МАРШРУТА ОГРАНИЧЕН. ПРЕДЛАГАЕТСЯ ВЫБИРАТЬСЯ ЮЖНЫМ ПУТЕМ.
  
  -А что такое южный путь? - осведомился Обломский.
  
  -Это значит, что Вам придется плыть на Кубу. Этот путь мы рекомендуем в самом крайнем случае. Никакому фэбээровцу не придет в голову, что Вы попытаетесь уплыть таким образом. Добирайтесь до Ки Веста своим ходом. Поскольку Вы поедете в сопровождении двух известных гомосексуалистов, - профессор кивнул на нас с Алкилом, - само путешествие на Ки Вест не вызовет ни у кого подозрений. Там свяжитесь с нашим человеком. Он подскажет выбор плавательного средства. Как опытный ныряльщик, Вы сможете справиться с трудностями такого путешествия. Моя программа оценивает шансы на успех около 62%. Желаю удачи.
  
  Напутствия профессора Левина, особенно 62% успеха, произвели на Обломского такое сильное впечатление, что он в ту же ночь взял из запасов террористов бутылку Немирова и напился. Мы с Алкилом поддержали его. Даже профессор Левин к нам присоединился. За бутылкой я рассказал ему о плане распространения православия в Алабаме. Профессор вытащил лаптоп, посчитал вероятность успеха, которая оказалась аж 90%! Таким образом, получалось, что торжество православия в Алабаме- практически решенное дело, чего нельзя было сказать об успехе путешествия Обломского. Я спросил профессора, на что приходятся оставшиеся 38% судьбы Обломского. Профессор убедился, что Обломский уже заснул, а потом сказал, что вероятность утонуть и быть съеденным акулой составляет всего лишь около 10%, зато почти 25% выпадают на то, что Обломский не сможет потом выбраться с Острова Свободы, а застрянет там на всю жизнь. Почему- этого не мог сказать даже научный лаптоп.
  
  -Есть многое на свете, друг Обломский, - печально признался профессор, обращаясь к спящему Обломскому, - что и не снилось моему лаптопу.
  
  Сделав это неожиданное признание, профессор заснул в обнимку с Обломским и латопом.
  
  Наутро мы отправились в обратный путь. Впрочем, идти в Вершины мы посчитали опасным, а пошли в Низины, чтобы запутать следы и сбить с толку полицию. Наш план, одобренный профессором и лаптопом, состоял в том, чтобы войти в контакт с Петей. Мы рассчитывали воспользоваться его помощью для путешествия на Ки Вест.
  
  Обломский, кстати, больше всех нас знал о Ки Весте. Должен признаться, я даже начал уважать лаптоп профессора Левина - на этот раз, его рекомендация звучала относительно разумно. Ки Вест - самая южная точка Флориды, последний из цепи островов, протянувшихся по направлению к Кубе, который когда-то любил Хемингуэй, а теперь облюбовали гомосексуалисты. Обломский, как мы уже знаем, не был гомосексуалистом, зато был заядлым ныряльщиком. Каждый свободный день он отправлялся на побережье Мексиканского залива и плавал там, задом вверх, разглядывая через маску всяких рыб и скатов, которые копошились на песчаном дне. Плавая от восхода до заката, он, наверное, уже не один раз покрыл расстояние от Флориды до Кубы. Почему бы, в самом деле, ему не попробовать таким же способом достичь Острова Свободы? Единственное что его смущало, были акулы. Всю дорогу до Низин он вслух размышлял о всяких чулках из кольчуги, которые, якобы, надевают пловцы при подобных заплывах. Будто бы такие чулки надевал на себя какой-то чокнутый русский, сбежавший вплавь с советского корабля где-то то ли на Филиппинах, то ли в Индонезии. Раз чулки помогли ему сбежать от исторического материализма, рассуждал Обломский, почему бы не использовать их для бегства в обратном направлении?
  
  
  РЕБРА
  
  
  На следующий день мы вышли на подступы к Низинам, заняв стратегическую высоту за точкой общественного питания. Сама точка оказалась достаточно колоритна. Это собственно была не точка, а ресторан, специализировавшийся на любимом алабамском лакомстве- жареных свиных ребрах. Ресторан располагался в типичном алабамском жилище- 'передвижном доме', то есть, по нашему, в сарае, как две капли воды похожем на тот, в котором располагалась церковь святой Троицы, только вместо иконостаса на стене были развешены номера машин, свидетельствовавшие о посещаемости этого заведенья жителями самых отдаленных мест Америки. Ребра жарили на решетке, поливая соусом, секрет которого, если верить надписи на двери ресторана, передавался от отца к сыну, кажется, с 1776 года и в настоящее время был известен только хозяину ресторана. На самом деле, конечно, ребра давно уже брались из генетически модифицированных собак, а соус изготавливался в Китае, причем и то и другое покупались в соседнем Карле Марте. От старых времен сохранилась только чугунная печка, стоявшая в центре ресторана. Историкам из университета Алабамы удалось доказать, что возле этой печки грелся генерал Ли, размышляя о том, как ему лучше сокрушить генерала Гранта во времена американской гражданской войны. Впрочем, такая точка зрения была опровергнута под влиянием борьбы за гражданские права, в процессе которой было неопровержимо доказано, что грелся возле печки не генерал Ли, а наоборот, Мартин Лютер Кинг во время марша то ли в Берменгем то ли из Берменгема. Так или иначе, ребра подавались на бумажных тарелочках и запивались пивом из бумажных стаканчиков. Характерной особенностью такого способа обслуживания было практически полное обмазывание клиентов тем самым соусом. Для нас это было очень существенным преимуществом, поскольку позволяло остаться не узнанными.
  
  Во время короткого совещания за ребрами было решено на контакт с Петей послать меня, как наименее подозрительного. Действительно, все говорят, что если на меня надеть бейсбольную кепку, несколько дней не брить и обмазать соусом, я выгляжу как настоящий алабамец, разумеется, до тех пор пока мне не придется вступить в разговор с другими алабамцами- тут меня неизбежно выдает акцент.
  
  Пробраться к дому Софы и Миши мне удалось без проблем. Через пару часов я уже пил фруктовое вино и слушал рассказы об успехах Сары в маркетинге, живописи и борьбе с антисемитизмом. Со времени моего последнего визита Сара достигла новых успехов во всех этих областях, а также во многих других. В этом она составляла разительный контраст с Петей, который все более и более погружался в партийную работу. Оказалось, что он уже настолько в нее погрузился, что даже его точное местоположение ни Софа, ни Миша не знали. Он как вихрь появлялся в разных точках Алабамы, сея везде панику и ужас среди порядочных жителей, призывая не платить налоги, курить марихуану и вообще вооружаться. Одним словом, он был как раз тем, кто нам нужен. Оставалось только его найти.
  
  Софа выслушала мое повествование о печально судьбе Обломского, резюмировав его глубоким вздохом и словами:
  
  -Все смешалось в голове у Обломского! А все Прозак. Лучше б он ел соленые огурцы, которые делает мой брат во Флориде.
  
  
  На следующий же день я отправился в Низинский университет на поиски Пети. В центре университета находился большой зеленый газон, на котором отдыхали студенты, а вокруг газона стояли здания трех основных факультетов- женских исследований, афро-американских исследований и бизнес школы. 'Ну конечно же он в женских исследованиях!'- радостно подумал я, вспомнив, что именно в подвале этого здания мы когда-то отыскали Петю. Однако на этот раз все было не так просто. Подвал был заперт, и никто не мог объяснить, куда подевалась штаб-квартира либертарианцев. То, что она где-то здесь знали все, но точное ее местоположение оставалось загадкой. В задумчивости я стал рассматривать доску объявлений и вдруг, среди предложений продать машину и сдать комнату, мне попалась знакомая фотография белозубой негритянки. Я сразу же узнал нашу Тришу. Объявление обещало поучительную беседу с преуспевающим лидером американской промышленности и политическим активистом, было озаглавлено 'Путь к успеху' и подписано штабом либертарианской партии. В довершении этой серии счастливых совпадений, все это должно было начаться меньше чем через час. Я, конечно, тут же поспешил в зал, в котором должна была проходить такая интересная встреча.
  
  В коридоре на подступах к залу было людно. Тут собралась весьма разношерстная публика. Волосатые и немытые студенты перемешались с алабамцами постарше и почище. Чувствовалось, что народ Алабамы живо интересуется путями к успеху. Почти сразу же я заметил Петю. Он со скучающим видом раскладывал на столах какие-то брошюрки. Заметив меня, он обрадовался, тут же бросил свое занятие, мы с ним взяли из холодильной сумки по банке настоящего либертарианского пива и принялись рассказывать друг другу последние новости. Петя меня порядком удивил, пожаловавшись, что дела партии идут на самом деле плохо. Точнее говоря, по мнению Пети, партия развивалась в неправильном направлении. Вместо того чтобы раздувать пожар на горе всем либералам, партийное руководство решило провести в партии реорганизацию.
  
  -как, и у вас реорганизация? - искренне удивился я.
  
  -Не то слово! -возмущался Петя. - Они теперь каждый день что-нибудь новое придумывают. Сначала решили укреплять связь с массами. А тут как раз подвалил этот, как его, профессор Левин. И тут началось.
  
  Для начала всем партработникам объявили, что им нужно переучиваться. Профессор прочитал лекцию о политических технологиях под названием 'Учитесь торговать'. Он объяснил Пете и его друзьям, что борьба за свободу не может быть успешной без организованной рекламы.
  
  -Мы ведь хотели создать партию нового типа, - не мог успокоиться Петя, - а все опять получается как всегда!
  
  Профессиональная рука профессора Левина быстро расставила все на свои места в либертарианской партии. Принтеры печатали письма избирателям, компьютеры рассылали им радостные послания 'Все на выборы!' по электронной почте, а специальные программы, разработанные учениками профессора, завладевали мониторами ничего не подозревающих алабамцев, на которых теперь каждые пять минут появлялись призывы бороться за свободу от государственного вмешательства в личную жизнь граждан. В общем, победа на ближайших выборах была почти обеспечена, и партийные лидеры уже стали всерьез думать, как они начнут приводить в жизнь либертарианские идеи после прихода к власти. Хотя к единому мнению они пока не пришли, большинство сходились на том, что на первых порах сокращать налоги, пожалуй, будет неразумно, так как глубокие государственные преобразования потребуют новых средств. Не исключено, что налоги даже придется несколько увеличить, хотя со временем, безусловно, все они будут отменены. Все эти дискуссии были, конечно, внутреннего характера, а основным предвыборным лозунгам оставалась отмена налогов. Профессор Левин объяснил партийцам, что беспокоиться о подобных противоречиях не следует, а нужно сосредоточиться на маркетинге. В качестве примера успешного применения своих идей он приводил успехи многих фирм, усвоивших его постиндустриальную идеологию, в частности, нашу бывшую фирму. На партийные митинги стали приглашать управленцев с подобных фирм. Одним из подобных удачливых управленцев была наша Триша Уайт.
  
  Пока Петя рассказывал мне все эти партийные сплетни, лекция уже началась. Мы пробрались в зал, но предусмотрительно решили далеко не залазить, а пристроились у двери. Триша уж стояла на трибуне и даже уже подняла вверх один из своих длинных ногтей, потрясая им, говорила:
  
  -Учиться учиться и учиться! Знание- сила! Правильная организация труда и маркетинг- вот чем характеризуется деятельность успешных американских предприятий, вроде нашего. Нам удалось избавиться от ненужного балласта, 'облегчить' производство, оставив только самые необходимые компоненты, то есть менеджмент и отдел продаж. Теперь все ведущие специалисты, согласятся со мной, что наша фирма- модель будущего. Но это еще не все.
  
  Тут мы с Петей переглянулись.
  
  - Не люблю я, когда они начинают это самое 'еще не все', - признался я. - Только подумаешь, что, может быть, уже все, ан нет, оказывается 'еще не все'.
  
  Петя кивнул, и мы, не сговариваясь, стали пробираться к выходу. Настала моя очередь рассказывать Пети о наших последних злоключениях. Петя гневно хмурился, слушая мой рассказ о том как злобные агенты ненавистного государства заключили Обломского и кормили его Прозаком. Услышав о нашем плане пробираться на Остров Свободы через Ки Вест, Петя задумался.
  
  - Идея интересная, - наконец согласился он, - хотя и исходит от того самого профессора. Я давно уже присматриваюсь к Фиделю. Раз его так не любят в Вашингтоне, он не может быть плохом человеком. Надо б с ним поговорить. Пожалуй, я сам поплыву с Обломским. Тут у нас все равно ничего не получиться- всем теперь заправляет профессор со своим маркетингом.
  
  В общем, мы договорились удивительно быстро. Тут же мы отправились на встречу с остальной бандой, которая все это время из конспиративных соображений продолжала есть ребра. Обломский съел не меньше двух полных свиней-собак, не испытывая ни угрызений совести, ни расстройств желудка. Зато Алкил был уже заметно на пределе своих возможностей. Нам пришлось его спасать, уложив на заднее сиденье Петиной машины. Так мы довезли его до дома Софы и Миши и уложили там спать, с тем чтобы с утра начать движение на юг.
  
  
  ХОВАРД
  
  
  Петина машина с умеренным дребезжанием несла нас по кривым алабамским дорогам по направлении к Флориде. Мы намеренно избегали шоссе, полагая, что так у нас меньше шансов нарваться на засаду. И действительно, мы с успехом добрались до города Пенсаколы и решили заночевать возле этого города. Петя собирался разбить лагерь прямо у дороги, под какой-то искусственной пальмой, настаивая на том что настоящие либертарианцы только так и ночуют, но мы кое-как его урезонили, сославшись на то, что нам сейчас лучше не выделяться из общей массы. Решили остановиться в кемпинге, как положено.
  
  Жара стояла жуткая, к тому же воздух был влажный, но Обломский твердо заявил, что нужно разжечь костер. Он даже стал собирать какие-то деревяшки и складывать их в кучку около нашей машины. Петя в это время лег на заднее сиденье своей машины и захрапел. Мне делать было нечего, так что я стал оглядываться по сторонам и скоро заметил, что за нами из-за кустов наблюдает какой-то толстый лысый человек в коротких штанах. Как только он понял, что его заметили, он вышел на нашу полянку, застенчиво улыбаясь, сказал:
  
  -Простите, я слышал, как вы говорите на иностранном языке. Меня всегда интересовало, как это люди могут говорить на иностранном языке? Меня зовут Ховард.
  
  Оказалось, что он тут не один, а с целой бандой бойскаутов. Весь день они ходили по окрестностям, пытаясь продать выданные им конфеты. Все это было совершенно бесполезно, но цель была, как сознался Ховард, не столько заработать деньги, сколько научить будущих американцев продавать то, что продать нельзя.
  
  -Это очень полезно и пригодиться им в будущей жизни, - серьезно объяснил Ховард.
  
  Сейчас у него как раз выдалась свободная минутка, поскольку бойскауты засели вокруг костра и жарили на нем свои непроданные конфеты, накалывая их на палочки. Рассказывая об их сегодняшних приключениях, Ховард наблюдал за тем, как Обломский энергично собирает в кучу палки, шишки и прочие деревяшки.
  
  -А чего это делает ваш приятель? - не выдержал он наконец.
  
  -А это он будет костер разводить, - махнул рукой Алкил Халид.
  
  -Но ведь... Разве дерево горит? - с искренним недоумением спросил Ховард. - У нас во Флориде дерево точно не горит.
  
  В конце концов Ховард убедил Обломского купить горючий материал в специальной лавке, как написано в инструкции для бой-скаутов. Через пару часов, сидя вокруг костра, мы слушали рассказы Ховарда о том, как они с женой удочерили девочку из России. Девочка была из детского дома, расположенного где-то под Брянском. Девочка тоже говорила на иностранном языке, удивляя этим всех учителей в школе, которые, как могли, пытались отучить ее от этой дурной привычки. Но, как и положено подросткам, девочка сопротивлялась.
  
  Между тем,погода начала быстро портиться, пошел дождь и подул такой сильный ветер, что нам пришлось залезть под навес, приготовленный бойскаутами. Ховард включил радио и выяснил, что приближается ураган. Он стал быстро загонять бойскаутов в свой автобус, с тем чтобы вернуть их родителям, пока не поздно. Это, однако, оказалось не так просто, поскольку бойскауты уже успели пожарить и выбросить свои бойскаутские конфеты и теперь разбежались по окрестностями в поисках приключений. Ховард носился по кемпингу, ругая зловредных мальчишек. А нам пришлось будить спящего богатырским сном Петю и, не смотря на ночь, продолжать движение на юг.
  
  Однако, тут мы столкнулись с неожиданными препятствиями. Во первых, дождь шел такой, что ничего не было видно, так что пришлось остановиться и ждать пока он хоть чуть спадет. Во вторых, не успели мы просидеть так и пяти минут, как из темноты показалась полицейская машина. Петя тут же засунул руку под сиденье, где у него был припрятан его либертарианский пистолет.
  
  -Не люблю я полицейских, - процедил он, как бы извиняясь.
  
  Из машины между тем выскочили два удивительно похожих друг на друга мордоворота, энергично подошли к нам, освещая нашу машину фонариками.
  
  -Вам нужно немедленно покинуть прибрежную полосу. Объявлена эвакуация. Приближается ураган.
  
  Петя не торопился, задумчиво глядя вдаль и думая, по всей вероятности, о чем-то нехорошем.
  
  -Сэр, - настойчиво повторил мордоворот, - вам необходимо немедленно освободить прибережную полосу.
  
  Было ясно, что он готов повторят эту фразу столько раз, сколько потребуется. Это была его работа. На наше счастье, Петя почему-то решил не показывать своего мятежного настроения, а просто кивнул, завел машину, и мы тронулись в противоположном направлении. Но не проехали мы и двух миль, как Петя стал разворачиваться, заявив, что не намерен подчиняться произволу властей. Вид у него был такой, что мы не решились возражать. Несколько минут мы ехали молча.
  
  -Когда я был на военной службе, - вдруг, как ни в чем не бывало, заговорил Алкил, - нам тоже часто приходилось принимать необдуманные решения. Тут уж ничего не поделаешь. Как сейчас помню: хочешь, бывало, принять обдуманное решение, а ничего не получается. Сказывается атмосфера военного времени. А думаете офицерскому составу легче? Ничуть, им ведь приходится думать и за себя, и за других. Нельзя же разрешить солдатам думать самим, а то ведь вся армия разбежится. Это-то я уж точно знаю- сам сбежал. Стало быть, вероятность принятия необдуманного решения увеличивается как минимум вдвое. Вот и получается, что принять обдуманное решение вообще не возможно.
  
  Не успел Алкил довести свою замысловатую мысль до неблизкого конца, как из темноты снова возникла полицейская машина. На этот раз Петя и не подумал остановиться, а продолжал движение сквозь дождь, несмотря на всякие звуковые и световые сигналы, которыми пытались на нас воздействовать полицейские. В конце концов, они поняли, что нас так просто не остановить, обогнали нас, стали теснить к обочине. Петя затормозил, вытащил из-под сиденья пистолет, открыл дверь и занял за нею оборонительную позицию. Из вражеской машины в это время выскочили три толстые негритянки и стали нас окружать. Петя быстро осознал, чем нам грозит такая тактика, и решил перехватить инициативу, дав предупредительный выстрел в воздух. Негритянки тут же, как по команде, попрыгали в свою машину и укатили обратно в темноту.
  
  - Ну вот, -презрительно сказал Петя, засовывая пистолет обратно под сиденье, - я же говорил, государственным служащим ничего нельзя доверить. Куда как лучше было, если б на их месте оказались представители народной милиции.
  
  -А я бы, наоборот, не возлагал особенные надежды на народную милицию, - с сомнением заметил Обломский.
  
  -По моему, нам лучше поскорее отсюда уехать, - со свойственным бывшему военному хладнокровием заметил Алкил. - Они наверняка отправились за подкреплением.
  
  В этот решительный момент прямо напротив нас со скрипом затормозил белый микроавтобус. Из него выскочил Ховард.
  
  -Что это вы тут делаете? Почему не уезжаете?
  
  -Не хотим. - гордо сказал Петя. - Будем бороться за свои права. Почему это я должен обязательно куда-то эвакуироваться? Может, я хочу бросить вызов урагану.
  
  -Ну, это я не знаю, как хочешь. - согласился Ховард. - Только полиции дали инструкцию всех эвакуировать, так что они теперь не успокоятся, пока не выполнят свою работу. А что касается урагана, он, кажется, все равно повернул в другую сторону.
  
  -Ну а ты сам-то, почему еще здесь? - осведомился подозрительный Обломский.
  
  -Я тоже выполняю свою работу. - устало вздохнул Ховард. - Мои бойскауты ведь разбежались. Нужно их теперь искать. Впрочем, залезайте ко мне в фургон. Оставаться тут опасно. Полиция зачищает территорию.
  
  Мы успели залезть в автобус Ховарда как раз вовремя. Как только мы тронулись, снова появились полицейские машины, с воем окружившие пустую уже Петину колымагу. Мы с Ховардом поспешили исчезнуть с поля боя.
  
  
  Ховард довез нас до ближайшей заправочной станции, возле которой мы устроили военный совет. Алкил Халид, как самый уравновешенный, вкратце объяснил Ховарду цель нашего путешествия. В его изложении, впрочем, эта цель окончательно потеряла всякие остатки здравого смысла. Получалось так, что мы, чтобы избежать грозящего Обломскому и Алкилу ареста, решили начать борьбу за свободу против репрессивных органов правопорядка. Ховард, глубокомысленно помолчав, резюмировал все это так:
  
  -Вы, русские, всегда во что-нибудь вляпаетесь.
  
  -Сам ты хорош! - вступился Обломский. - Сам вон девочку из Брянска удочерил.
  
  Ховард сокрушенно кивнул, а потом сказал:
  
  -И то верно. Бойскаутов я растерял. Дома Наташа с каждым днем все больше лютует. Пожалуй, поплыву и я с вами на юг, к Фиделю. На него теперь вся надежда.
  
  Приняв такое судьбоносное решение, Ховард стал размышлять вслух, как нам лучше добраться до Ки Веста. Главным препятствием, по мнению Ховарда, служил ураган, точнее, поднятая из-за него тревога. Правда, как узнал Ховард, позвонив своему приятелю на метеорологическую станцию, ураган уже точно изменил направление движения. Тем не менее, шансов на то, что тревогу отменят, было мало. Наоборот, сказал он, теперь как раз полиция с особым рвением будет выполнять поставленную задачу, поскольку погода улучшается, и теперь они смогут с большим успехом проявить свою заботу о безопасности жителей.
  
  -Лучше всего переждать. Я знаю тут одно укромное место, там живет мой приятель. Он живет в лесу, туда полиция обычно не заглядывает.
  
  
  ПИПА, ПОПА И ВАСЯ
  
  
  Приятель Ховарда был аргентинец по имени Педро. У себя в Аргентине он разводил коров на семейной ферме. Сначала дела шли хорошо, у родителей Педро в их огромном доме даже было пятеро слуг, которые подавали кофе и матэ. Потом в Аргентине началась перестройка, ускорение, экономические реформы и все что с этим обычно связано, так что коровы стали никому не нужны, деньги из банка как-то сами собой пропали, а слуги разбежались. Педро, правда, все это предвидел заранее, так что успел перебраться с женой в Америку. Жена Педро звала его Пипа, почему-то считая, что так короче, а он звал ее Попа, что тоже являлось сокращением от ее настоящего имени Поликарбоната. Пипа был большой и толстый, а Попа маленькая и худая. Попа постоянно ругала Пипу, а Пипа от нее отмахивался, как от мухи. Попа считала, что Пипа слишком избаловался, привыкнув к слугам, так что теперь упорно отказывался что-нибудь делать своими руками, предпочитая лежать на диване и пить вино. Пипа резонно отвечал, что он уже видел, что бывает с людьми, которые много работают. 'Самый надежный способ сохранить свои доходы - это их немедленно пропить' - утверждал он.
  
  Впрочем, на вывезенные из Аргентины деньги Пипа купил дом. Это был необычный дом. Прежде всего, он стоял среди зарослей каких то кустарников. Не знаю, как Пипа сумел вырастить такие заросли- в них можно было спрятать ковбоя вместе с лошадью и шляпой. Соседи Пипы каждое воскресенье после церкви выходили стричь траву всякими механическими приспособлениями, а Пипа в церковь не ходил, траву не стриг и другим не давал. 'Хочу, -говорил он- чтобы вокруг были пампасы!' Кроме того, во Флориде, также как и в Алабаме, редко строят дома с подвалами, но у пипиного дома подвал был. Каждый раз, когда на Флориду налетал ураган, а иногда и без всякого урагана, подвал затапливала вода. Сначала Пипа пытался откачивать воду, то есть говорил Попе: 'Сходи-ка с ведром в подвал, откачай!' Попа долго и старательно откачивала. Но потом, в один прекрасный день, она сказала Пипе: 'Че болудо!', что по-аргентински означает что-то вроде 'сам дурак'. Всю осень вода накапливалась в подвале, но Пипа стойко придерживался своего правила не волноваться по пустякам и продолжал пить вино вперемешку с мате. К зиме Пипа решил сходить посмотреть на свой подвал. Навстречу ему из подвала выглянула зеленая крокодиловая морда и весело улыбнулась. Пипа вернулся к себе в кресло и просто и коротко посоветовал Попе: 'Ты в подвал больше не ходи. Здесь тоже хорошо'. Попа поняла, что Пипа ее еще любит.
  
  Скоро после этого в гости к Пипе и Попе пришли Ховард со своей женой и Наташей, которую они как раз примерно тогда же удочерили и привезли из Брянска. Услышав, что у Пипы в подвале живут крокодилы, Наташа пришла в восторг. У себя в Брянске она ни разу не встречала крокодила. Она попросила познакомить ее с самым большим крокодилом. Ховард к тому времени уже был настроен довольно скептически по отношению к Наташе, так что он легко согласился с этим. Пипа с Наташей пошли в подвал. Искать крокодила долго не пришлось- он, кажется, только и ждал гостей, усмехаясь своей зловещей крокодиловой улыбкой. Но Наташа вовсе не испугалась, а радостно воскликнула:
  
  - Вася! Неужели это ты?
  
  Васей звали брата Наташи. Примерно год назад, когда Наташа жила еще в Брянском детдоме, Вася попался на краже, был посажен и затем и трагически погиб в тюрьме. Наташа, правда, всегда верила в то, что Васина душа где-то рядом. Теперь, едва увидев крокодила, она сразу признала в нем своего несчастного брата. Очевидно, душа Васи вселилась в крокодила.
  
  -Наташа, может, ты обнимешь брата? - с надеждой спросил Ховард. Крокодил не возражал, даже наоборот, радостно улыбнулся и раскрыл рот.
  
  -Нет, - серьезно сказала Наташа, - я своего брата знаю. Сначала его надо накормить. И напоить.
  
  С тех пор Наташа стала лучшей подругой крокодилов. Она кормила их цыплятами из Карла-Марта, и они отвечали ей любовью и уважением, послушно выстраиваясь в очередь. Попа сначала пыталась возражать против разведения крокодилов у себя в подвале, но Пипа убедил ее, что крокодилы не хуже, чем коровы. Он где-то прочитал, что во Флориде крокодилов больше, чем коров и решил растить их на продажу.
  
  Мы застали Пипу и Попу во дворе. Они грелись на солнышке, которое к тому времени уже выглянуло, и распивали вино. Вася лежал рядом и, наверное, спал. Почувствовав наше присутствие, он приоткрыл один глаз, но тут же закрыл его опять.
  
  -Это он такой скучный, потому что вы без Наташи приехали, - объяснил Пипа. - Она ему всегда водку привозит. А мы водку не пьем, только красное вино. Я ему наливал, но он не хочет. Где, кстати, Наташа?
  
  Пока Попа пошла за вином, Ховард стал объяснять Пипе свои планы побега на Кубу. Пипа слушал с одобрением.
  
  -Мне тоже иногда хочется сбежать от всех этих крокодилов, - признался он. - Коровы мне больше нравились. А с крокодилами трудно. Никогда не знаешь, что им в голову придет. Вообще, они мне чем-то американцев напоминают. Тоже все время улыбаются, а думают при этом, как бы тебя съесть. Вот Вася, правда, другой, хотя тоже крокодил. В нем чувствуется русская душа. Мне кажется, русская душа близка к аргентинской. Впрочем, ты, Ховард, мне тоже нравишься. Я тебя уважаю. А ты меня?
  
  Ховард сказал, что пока точно сказать не может, поскольку еще не выпил достаточно красного вина. Он, однако, поспешил предостеречь Пипу от чрезмерного пьянства, сказав, что за нами, возможно, гонится полиция.
  
  -Поздно уже, - возразил Пипа. - Да и бояться не стоит, с нами Вася. Хорошо, что он сейчас трезвый- так он еще страшнее.
  
  После этого разговор вернулся к теме русско-аргентинского душевного родства, которая интересовала Пипу гораздо больше чем примитивные проблемы бегства от полиции.
  
  -Нам с вами, - рассуждал он, обнявшись с Обломским, - не хватает патриотизма. А когда у нас он есть, это всегда какой-нибудь, так сказать, отрицательный патриотизм. Просто так любить себя, как американцы и крокодилы, мы не можем. Нам нужно хоть кого-нибудь ненавидеть. Сейчас у нас ненавидят Буша, а в мое время ненавидели англичан, которые почему-то не хотели отдавать нам Фолклендские острова. Меня ведь тогда чуть в армию не призвали. Ели откупился.
  
  -А я был на военной службе, - гордо объявил Алкил Халид. - Мы, курды, вообще очень воинственный народ. Саладин тоже был курд. Вот он бы ни за что не отдал Фолклендских островов.
  
  -Кто такой? - поинтересовался Пипа, но Алкил, по-видимому, уже не услышал вопроса.
  
  -На голодный желудок вообще плохо пить вино, - поддержала беседу Попа. Алкил, однако, продолжал гнуть свою линию:
  
  -Если бы нас не остановил спирт, мы бы тогда точно дошли до Багдада, задолго до американцев.
  
  -Я предлагаю спеть аргентинский гимн. Вы можете подпевать, а если не знаете слов, пойте свои гимны - миротворчески объявил Пипа и запел. Обломский запел с ним хором, но почему-то запел не гимн, а 'Из-за острова на стрежень'. Впрочем, они пропели только один куплет, остановившись, видимо, из-за незнания слов.
  
  -Мне больше понравился русский гимн, - провозгласил Алкил.
  
  -Это, наверное, потому что там поется про персидскую княжну, - не смог удержаться я.
  
  -Неужели? - заинтересовался Алкил. - И что же про нее поют?
  
  -Ее утопили.
  
  -Это правильно, - одобрил Алкил. - Персидские женщины очень непостоянные. Моя жена, например, ушла от меня к попугаю, причем к доктору. Представляете? Ну я понимаю, если бы к крокодилу. А то- к попугаю.
  
  -Женщин вообще трудно понять, - меланхолически подытожил Пипа. - Я вообще не понимаю, как можно заниматься сексом с попугаем. Тем более с доктором.
  
  -Ты много чего не понимаешь, тем более в сексе. - срезала его Попа. - Если у мужчины, скажем, есть хороший пенсионный план, женщина неизбежно испытывает оргазм, даже если этот мужчина -попугай. Почитай Джейн Остин.
  
  
  БОЙ
  
  
  В это время мы услышали шум приближающихся к нам автомобилей. Разговор как бы сам собой прекратился, мы молча переглядывались.
  
  -Это полиция, - шепотом сказал побледневший Ховард.
  
  Пипа, впрочем, соблюдал спокойствие. Петя, до того грустно молчавший, оживился, почувствовав приближение опасности. Между тем, на полянку перед домом Пипы и Попы выкатили сразу две машины. Из первой вылезли три негритянки, кажется, те самые, с которыми мы уже чуть раньше перестреливались. Из второй машины, не торопясь, вылез индивид в галстуке.
  
  -Ну все, конец, - объявил Алкил.
  
  -Ну, это мы еще посмотрим. - сказал Пипа, - Вася, взять!
  
  Крокодил Вася открыл теперь уже оба глаза, привстал и нелегкой походкой пошел навстречу врагам. Негритянки нерешительно попятились. Одна из них даже подняла пистолет, но потом опять опустила его. Очевидно, она вспомнила инструкцию, категорически запрещавшую отстрел крокодилов во Флориде. Даже индивид в галстуке дрогнул. Вася быстро оценил ситуацию, выбрал себе цель, раскрыл рот и двинулся на индивида. Тот замахал на него руками, затараторил:
  
  -Уберите от меня это редкое зеленое животное! Как вам не стыдно! Вы мешаете нам выполнять нашу работу.
  
  Тут он быстро запрыгнул в свою машину и, наверное, собрался спасаться бегством, но Вася, не долго думая, схватил зубами левое переднее колесо и тут же его откусил. Такие решительные действия возымели успех. Негритянки поняли, что пора защищаться. Они быстро окружили Васю, пытаясь сбить его с толку нечленораздельными выкриками и замысловатыми прыжками, от которых сотрясалась земля. Если бы не их полицейская форма, можно бы было подумать, что они исполняют ритуальный танец, предваряющий охоту на крокодила. Пипа наблюдал за всем этим с глубоким интересом.
  
  -Последний раз, - сказал он мне полушепотом, - я наблюдал подобные танцы, когда мы с Попой путешествовали в Бразилию. Кстати, очень дикая страна.
  
  Петя, между тем, решил подготовиться к неизбежному последнему и решительному бою. Он вытащил пистолет, стал проверять его. Алкил предусмотрительно встал, собираясь отойти подальше от Пети, но в этот момент одна из негритянок заметила действия Пети с пистолетом, оглушительно завизжала, так что Петя от страха уронил пистолет и тот выстрелил. Негритянки тоже начали во все стороны стрелять, сопровождая стрельбу визгами. Я сильно испугался и зачем-то бросился на землю. Алкил тоже упал. Обломский несколько секунд еще стоял, хлопая глазами, а потом брякнулся рядом с нами. Только Пипа остался сидеть в своем кресле, рассуждая, что все это напоминает ему их с Попой свадебное путешествие в Колумбию. Попа и Ховард еще раньше успели спрятаться в доме. Между тем, Вася, воспользовавшись суматохой, стремительно кинулся на ближайшую негритянку и в один момент проглотил ее целиком, выплюнув полицейскую бляху. После этого, вполне естественно, две оставшиеся негритянки завизжали еще оглушительней и открыли беспорядочный огонь по наглому крокодилу, забыв о его статусе как редкого животного, находящегося под охраной государства. Однако тут же оказалось, что пули отскакивают от редкого животного, как от стенки горох. Нужно ли говорить, что негритянки пришли в ужас. Они попытались спастись в своей машине, но Вася опять разгадал их маневр и тут же, на всякий случай, откусил колесо и у их машины, лишив тем самым стражей порядка последнего средства передвижения. Тут уж обе негритянки пустились наутек по направлению к лесу. Вася неторопливо двинулся за ними. Индивид в галстуке, улучив момент, выскочил из своей машины и тоже потрусил, только в другую сторону.
  
  
  Когда визги негритянок стихли, я решился подняться. Пипа все еще сидел в кресле, неодобрительно качая головой. Обломский тоже встал и теперь брезгливо отряхивался. Только Алкил продолжал лежать. Тут мы, наконец, заметили, что у него на рубашке кровь. Попа засуетилась, предлагая аргентинские народные средства лечения. Ховард решительно сказал:
  
  -Нужно вести его в госпиталь.
  
  Алкил попробовал возражать, говорил, что он уже в порядке, но переубедить Ховарда было невозможно. Тот все время только повторял, что врачам виднее, что это их работа и прочее в том же духе. Короче говоря, мы погрузили Алкила на заднее сиденье микроавтобуса и повезли его в госпиталь, который, к счастью, располагался неподалеку. Уже минут через двадцать мы подъезжали к белому зданию госпиталя.
  
  На входе в госпиталь нас встретила... Ага, вы, конечно, уже подумали - толстая негритянка? А вот и нет, на этот раз это оказалась щупленькая старушонка, причем, вполне белая, даже какая-то припудренная. Впрочем, сказать, что она нас встретила, было бы преувеличением. Сначала она нас даже не заметила, продолжая выполнять свою работу. Выглядело это так - ткнет пальцем в клавиатуру своего компьютера, посмотрит на экран, опять ткнет, и так далее. Ховарду пришлось довольно долго привлекать ее внимание покашливанием и даже позвонить в звоночек, прежде чем она рассеяно подняла на нас мутные глаза. Выслушав рассказ о том, как Алкил был ранен случайно выстрелившем огнестрельным оружием, она взяла его документы и вернулась к своему компьютеру, пытаясь ввести данные пострадавшего. Это ей удалось далеко не сразу, так что нам с Ховардом приходилось ее все время подбадривать, напоминая, что пациент так может и умереть раньше времени. Старушонка досадливо от нас отмахивалась, повторяя, что мы только мешаем ей выполнять ее работу. Наконец, она провозгласила:
  
  -Ну вот, теперь все. Только тут ясно написано, что, во-первых, этот пациент не Алкил, а Арил, и у него не огнестрельное ранение, а сердечный приступ. Так что не морочьте мне голову.
  
  Ховард опять принялся возражать, но старушонка сердито сказала, что это все уже не ее работа, пусть теперь доктора разбираются, на то им деньги и платят. Алкила-Арила положили на носилки и покатили куда-то по коридору. Нас за ним не пустили, так что в изложении последующих событий мне придется полагаться на рассказ самого Алкила. Хотя Алкил человек серьёзный, ветеран войны и врет редко, но, как говориться, кто его знает. Я лично могу отвечать только за то, что сам видел.
  
  
  АЛКИЛ НА ТОМ СВЕТЕ
  
  
  У Алкила никак не останавливалось кровотечение, поэтому он все время терял сознание. Когда, наконец, к нему подошел доктор, он как раз был без сознания, так что, очнувшись, он неожиданно увидел перед собой человека в голубом халате, увлеченно разглядывавшего какие-то бумаги, свежеотпечатанные на компьютере.
  
  -Привет! - весело помахал ему ручкой человек в халате. - Как поживаете? Меня зовут доктор Боб. Часто у вас бывают такие сердечные приступы? Я бы рекомендовал Вам сбросить холистерол. Надо бы взять у вас кровь на анализ.
  
  Тут доктор Боб заметил, что из Алкила уже и так натекло порядочно крови. Он не смог скрыть своего удивления:
  
  -А это что у вас?
  
  Он был настолько удивлен, что даже сунул палец в лужицу крови, потом попробовал ее на вкус, пожевал и вынес свое заключение:
  
  -По-моему, это кетчуп.
  
  -В меня совершенно случайно выстрелили из пистолета, - поспешил объяснить Алкил.
  
  -Не может быть! - снова удивился доктор. - И что же, из Вас всегда течет кетчуп, когда в Вас стреляют из пистолетов? Ну, вы тут пока полежите, Вами сейчас займутся.
  
  С этими словам доктор Боб вышел.
  
  В следующий раз, когда Алкил снова пришел в себя, перед ним стоял уже другой человек в голубом халате, который тоже разглядывал бумаги.
  
  -Привет! - сказал человек, широко улыбаясь. - Как поживаете? Меня зовут доктор Доб. Вам определенно нужно снизить холистирол. Вот сейчас я как возьму у вас кровь на анализ!
  
  С этими словами доктор Доб ткнул пальцем в лужицу крови на груди у Алкила, после чего Алкил опять потерял сознание.
  
  Следующее, что увидел Алкил, была толстая негритянка, сидевшая за большим столом и раскладывавшая на этом столе какие-то папки. Приглядевшись, Алкил узнал в ней Тришу Уайт.
  
  -Как? - не удержался Алкил. - Вы опять вернулись в здравоохранение?
  
  Триша поглядела на него поверх своих узких золотых очков и неодобрительно поджала губы, очевидно, вознамерившись никого не узнавать. Такое, впрочем, с Тришей и раньше бывало, так что Алкил не очень удивился. Затем она вытащила из какой-то папки лист бумаги и протянула его Алкилу со словами:
  
  
  -Заполните поскорее, а то мне нужно выполнять свою работу!
  
  Алкил взял бумагу и стал читать.
  
  'Я ,______, окончательно и бесповоротно отказываюсь от всех попыток подать на кого-либо в суд. Если я подам на кого-нибудь в суд, пусть меня незамедлительно поразит гром и/или молния и/или съедят черти.'
  
  Прочитав эту ахинею, Алкил, вполне естественно, широко раскрыл глаза и уставился на Тришу. Та еще некоторое время продолжала его не замечать, но потом, наконец, отложила свои папки, вопросительно посмотрела на него:
  
  -Заполнили?
  
  -Что все это значит? Где я? - прошептал Алкил, озираясь.
  
  -Известно где. Холистирол нужно было вовремя сокращать. Ведь предупреждали Вас! А теперь заполняйте анкету, а то Вы только мешаете мне выполнять мою работу.
  
  Алкил изо всех сил пытался собраться с мыслями. Как ни странно, ему это удалось - все таки он был старый солдат, которому доверил поход на Багдад сам Хомейни. Он сказал уверенным голосом, как будто перед ним была не загадочная Триша Уайт, а обыкновенная Карла-Мартовская кассирша:
  
  -Я хочу говорить с главным менеджером.
  
  Триша насмешливо посмотрела на Алкила, покачала головой, сказала куда-то в сторону:
  
  -Опять скандалить будет. Ну зачем Вам наш главный менеджер, позвольте спросить?
  
  Алкил на секунду задумался. Ему почему-то вспомнился Рон.
  
  -Я хочу взять его за яйца! - гордо сказал Алкил.
  
  К его удивлению, Триша не стала возражать. Перед ним сама собой открылась дверь в несуществующей стене, и он вошел в нее, решив больше ничему не удивляться.
  
  В центре бесконечного пространства, сложив ноги по-турецки, сидел наш Пи-Ти , то есть мистер П.Т.Хилл и курил кальян. Он не обращал на Алкила никакого внимания. Алкил чуть помолчал, но, в конце концов, заявил о себе, громко вопросив:
  
  -Вы тут главный менеджер?
  
  Пи-Ти не ответил. Алкил почувствовал, как у него подкашиваются ноги, он устало опустился на пол рядом с Пи-Ти . Некоторое время оба молчали. Потом вдруг Пи-Ти повернул к Алкилу голову, выпустил кольцо синего дыма и повелительно сказал:
  
  -Изложите Ваши претензии.
  
  Алкил глубоко вздохнул, заговорил, быстро обретая привычный деловой тон:
  
  -Во-первых, я категорически возражаю против своей безвременной кончины. Во-вторых, я настаиваю на перенесение моей души в более подобающее место.
  
  Пи-Ти грустно вздохнул, отодвинул кальян и заговорил, смотря куда-то в даль:
  
  -Я есмь сущий. Нет менеджера, кроме меня. А Вы думаете легко быть Единственным менеджером? У людей всегда есть претензии, потому что никто не хочет понять, что я действую по плану, выполняю свою работу. Вот, скажем, муравьи - другое дело. Я всегда говорил, наблюдайте за путями муравьев. Но ведь вы ж не слушаете, что вам говорят! Кто как мудрый, кто понимает значение вещей? Никто. Вот из муравья, если кормишь его так - получается менеджер, а если этак - простой инженер. А из вас получается неизвестно что. Срам один.
  
  Тут Пи-Ти помолчал, о чем-то размышляя. Алкилу даже показалось, что про него просто забыли. Чтобы напомнить о себе, он сказал:
  
  - Все-таки, хотелось бы понять, почему меня направили к Вам? Я ветеран войны, заслуженный гражданин Алабамы.
  
  - В рай хотите, да? - с плохо скрытой насмешкой спросил Пи-Ти . - А по-моему, рай наступает тогда, когда человек перестает быть просто человеком, а сосредотачивается на своей работе, ведет себя прилично, следует инструкциям. Только так и можно достичь Царства Небесного, которое внутри вас есть. Ведь вам же оставили вполне конкретные указания, следую которым, всякий может попасть непосредственно в Царство Небесное. Да-да, и нечего говорить, что не знали! Все записано. Все что от вас требовалось, так это следовать инструкциям. А вы пустились во многия помыслы.
  
  Тут Пи-Ти опять приложился к кальяну, и довольно долго не удостаивал Алкила вниманием. Алкил стал даже обдумывать возможные возражения и оправдания, но Пи-Ти вдруг заговорил снова:
  
  -Ну ладно, на каком основании я должен направить конкретно Вас в рай? Вы же мандеец. А между тем, Вы посещали церковь лжепророка Иисуса, помогали освобождать какого-то русского с сомнительной репутацией. Разве это - ваша работа? С такими как Вы, никакого Царства Небесного не построишь. Да и вообще, разве Ваша душа была отчищена от грехов? Вот, пожалуйста, сейчас мой секретарь Вам покажет.
  
  Тут рядом сама собой возникла Триша со своим компьютером. Он торжественно ткнула ногтем в клавишу ввода и провозгласила:
  
  -Душа этого конкретного индивида не прошла ни одного омовения и очищения.
  
  Тут она оторвалась от экрана, вытянула шею, выпучила глаза и прорычала, глядя на Алкила:
  
  -Грязнуля! А туда же его- в рай! Щас. Вас много, а рай один. Вот так.
  
  И снова пропала. Пи-Ти пожал плечами, снова пододвигая к себе кальян, давая понять, что разговор окончен.
  
  Тут Алкил почувствовал, что опять теряет сознание. Вслед за Тришей исчез и сам Пи-Ти , зато справа от себя он увидел доктора Боба, а слева - доктора Доба. 'Час от часу не легче!' - подумал Алкил. Оба доктора улыбались, показывая удивительно белые зубы.
  
  -Ну вот, доктор Доб, я же говорил- все это у него из-за холистирола! - торжествующе провозгласил доктор Боб.
  
  -Нет, доктор Боб! Наоборот, это я говорил, что все у него из-за холистирола. - вступил в спор доктор Доб.
  
  И снова все пропало.
  
  
  -Нам, русским, в таких случаях являются черти, - с сомнением говорил Обломский, выслушав рассказ Алкила, - а вам, персам, боги, хотя и злые. Я всегда говорил, нельзя вам доверять Каспийское море! - без всякой видимой связи закончил он.
  
  Пипа переводил глаза с Алкила на Обломского, очевидно, не вполне понимая их беседу. На всякий случай, он улыбнулся, примирительно провозгласил:
  
  -Я б вам обоим не доверял никакого моря. Вы всех женщин и в него побросаете. А кто такой этот Пи-Ти?
  -Это наш бывший Главный менеджер. - объяснил Обломский.
  
  -Это наш мандейский злой бог, Птахил. Он мир сотворил и теперь расхлебывает. - поправил его Алкил.
  
  -Ну вы вообще... - покачал головой Пипа. - Я б вам ничего не доверял.
  
  -А все-таки, - задумчиво проговорил Обломский, словно размышляя вслух, - в словах Пи-Ти , кем бы он ни был, есть доля смысла. Если все люди будут следовать инструкциям и выполнять свою работу...
  
  -... то весь мир превратится в одну большую Алабаму, - закончил Пипа. - Вопрос в том, хотим ли мы этого?
  
  -А разве кого-нибудь интересует, что мы хотим? - осведомился я.
  
  -Нет, конечно. - согласился Пипа. - Но дело не в этом. Я давно пришел к такому выводу. Там, где на человека начинают смотреть не как на личность, а как на носителя функции, исполнителя работы и тому подобное, там начинается Алабама, или, как говорит ваш Птахил - Царство Небесное. Причем, выхода из этого царства уже нет. Не даром на его вратах написано- 'оставь надежду'.
  
  -Это на других вратах. Ты же учился в католической школе. - решил поддеть Пипу я.
  
  -Ну, я все забыл. Да и потом- все врата одинаковые.
  
  
  КИ ВЕСТ
  
  Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Долго ли коротко ли, а все-таки до Ки Веста мы добрались. Даже полицейские к нам больше почти не приставали. Может быть, боялись Васи, которого мы решили взять с собой, после того как он вернулся из леса. Вид у него был хитрый и довольный, так что, не исключено, что негритянки от него не ушли. Впрочем, как справедливо говорил Пипа, трудно понять, о чем думает крокодил. Мы положили его в багажник минивэна, а сами набились в салон. Нас ведь набралось уже семь человек, не считая Васи- все хотели добраться до Острова Свободы. Васин хвост даже не умещался теперь в багажнике, приходилось открыть заднюю дверцу и подвязать ее веревочкой. Вася все время хулиганил- высовывал хвост и махал им, зажав в нем американский флажок.
  
  Как ни странно, народу на Ки Весте было много. Погода уже заметно улучшилась, даже солнышко проглядывало, словно и не было урагана. Люди сидели на пляже и ели бутерброды. Обломский сразу же тоже захотел съесть бутерброд. Заполучив у мексиканца в ларьке сосиску, засунутую в кусок неестественно мягкого хлеба, он уселся тут же на песке и стал пожирать все это, глядя в морскую даль, в которой пряталась заветная Куба. Надо полагать, он уже думал о том, как переплыть раскинувший перед ним подозрительно спокойный океан. Однако мысли его были прерваны самым наглым образом. Внезапно над нами возник вертолет, повис над Обломским, как птица Рух. Некоторое время Обломский и вертолет просто смотрели друг на друга. Обломский продолжал откусывать сосиску, поглядывая на надоедливый механизм, а вертолет покачивался перед ним, то заходил справа, то слева. Наконец вертолет, очевидно, принял какое-то решение, покашлял и заговорил человеческим голосом:
  
  - Положите свою еду, напитки и оружие на землю, руки за голову и организованно двигайтесь в направлении полицейской машины.
  
  Обломский, понятное дело, стал оглядываться, стараясь понять, с кем говорит вертолет. К тому же, было не ясно, к какой машине нужно идти, да и оружия у Обломского не было. Характерно, что у остальных обитателей пляжа таких сложных вопросов не возникло. Практически все дружно вытащили откуда-то пистолеты, положили их с одной сторон, а с другой- свои бутерброды, встали, сложили руки как положено, и двинулись в направлении действительно возникшей под деревьями полицейской машины. Все это шествие чем-то напоминало шествие зомби из типичного американского фильма. Кроме нас с Обломским, указание свыше проигнорировал только еще один человек- Петя, у которого как раз оружие было. Он его даже вытащил и стал носиться по пляжу, безуспешно взывая к народу оказать сопротивление властям. Все было напрасно. Под воздействием равномерного гудения вертолета люди дружно двигались в указанном направлении, шарахаясь от Пети, как от сумасшедшего. Осознав бессмысленность своих воззваний, Петя, наконец, плюхнулся рядом с Обломским, который все это время продолжал жевать бутерброд. Мы с Алкилом присоединились к ним, прячась от вертолета за покосившимся мусорным баком.
  
  -Я окончательно разочаровался в американском народе, - объявил Петя, скорбно вздыхая. - Мы приняли правильное решение. Поплыли к Фиделю.
  
  -Как же ты собираешься это сделать? - ехидно спросил Обломский, кивнув в сторону постепенно окружавших нас индивидов в галстуках.
  
  -Да, положение серьезное, - подтвердил Алкил. - Оно чем-то напоминает мне некоторые моменты ирано-иракской войны. Мы могли бы, конечно, занять позицию в этом баке, но из него плохо пахнет, к тому же, у нас явно недостаточно боеприпасов для серьезной обороны. И куда подевался этот предатель Пипа со своей Попой и крокодилом?
  
  -Боеприпасов совершенно недостаточно, - согласился Петя. - Всего два патрона осталось. Не хватит даже нам всем покончить с собой.
  
  Все мы задумались, пытаясь найти выход. Я вспомнил профессора Левина, решил выдумать что-нибудь такое, что никому больше не могло бы прийти в голову.
  
  -Алкил, - сказал я, - помнишь отца Андрея Ковыряева? Он бы нам сейчас был в самый раз. Лучше, конечно, если б сам Серафим Саровский, но на худой конец и Андрей Ковыряев подойдет.
  
  Алкил задумчиво посмотрел на меня.
  
  -Мой приятель палестинец, тот самый террорист, в таких случаях молился. Он говорил, что православные молитвы особенно хорошо помогают при совершении террористических актов.
  
  Не теряя времени, мы с Алкилом сложили руки, склонились, пытаясь сосредоточиться на молитве. Обломский сокрушенно покачал головой. Петя безнадежно осматривал свой пистолет. И снова, уже во второй раз, я лично испытал великую силу православной молитвы. Не успели мы трижды прочитать Отче Наш, как к нам прямо из мусорного бака вышел отец Андрей, со словами 'А вот и я!'. Даже мужественный Алкил не мог сдержать слез радости.
  
  -Cпаситель наш! - бросился он обнимать православного подвижника, но отец Андрей строго остановил его, протянув руку для лобызания, нравоучительно заметил:
  
  -Христос ваш спаситель, сын мой, а я - всего-навсего Отец, не более!
  
  Мы наперебой принялись рассказывать Отцу Андрею наши приключения. Он слушал, поглаживая брюшко, сокрушенно покачивая головой, оглядывая нас неодобрительно.
  
  -В вашем повествовании, дети мои, ясно угадывается глубокий кризис мысли русского народа, - сказал он, - который я описал в книге 'Православие для чайников', а также в моем более позднем сочинении, посвященном критическому разбору так называемой сказки о трех поросятах. Истинно православный человек в каждом явлении видит промысел Божий. Вот, например, ваша судьба отчетливо напоминает судьбу поросят. Конечно, - поспешил оговориться отец Андрей, - вас можно назвать поросятами только в онтологическом смысле, но тем не менее... Силы зла, олицетворением которых является сей проклятый механизм над нашими головами, могут быть побеждены лишь постом и молитвой.
  
  Словно в подтверждении этих слов вертолет, висевший над нами, снова заговорил человеческим голосом:
  
  -Немедленно сложите руки за голову! Это- последнее предупреждение!
  
  -Сейчас стрелять начнут. - грустно предупредил Алкил. - Давайте лучше залезем в мусорный бак.
  
  -Ни за что! - объявил отец Андрей. - Мы будем побеждать зло добром. Я не позволю им деонтологизировать мое представление о бытии!
  
  С этими словами он выпрямился, широко перекрестился и двинулся в море. Мы переглянулись, не зная, следовать ли за ним или спрятаться, как предлагал Алкил. В конце концов, мы все-таки побежали за отцом Андреем, опасливо поглядывая на вертолет. И тут на наших глазах произошло чудо. Пучина морская расступилась перед отцом Андреем, образовав коридор, по которому он зашагал вглубь вод. Мы, разумеется, последовали за ним. В последний момент из-за кустов выскочили Пипа, Попа и Ховард.
  
  -А крокодил где? - сердито крикнул Петя. - Когда надо, его не докричишься.
  
  -Удрал! - развел руками Пипа. - Никакой сознательности у этих крокодилов. Я же говорил- никогда не знаешь, что у них на уме.
  
  Впрочем, нам было не до крокодила. Мы старались держаться вместе, идя за отцом Андреем все глубже в океан по морскому дну. Сзади, на берегу, мы видели суетящихся полицейских, которые долго не решались преследовать нас в таких нестандартных условиях. Один из них, видимо главарь, что-то кричал в телефонную трубку, очевидно, пытаясь получить инструкции начальства. Только когда берег уже стал теряться на горизонте, они, наконец, решились начать преследование на двух полицейских машинах, включив зачем-то сирены с мигалками. В довершении всего, над нашими головами продолжал кружить вертолет. Отец Андрей, впрочем, не обращал на все это никакого внимания. Алкил, не удержавшись, дернул нашего предводителя за рясу, почтительно спросил:
  
  -А как же с ними быть? Ведь догонят.
  
  Отец Андрей только покачал головой и провозгласил:
  
  -Не бойтесь! Только веруйте.
  
  Однако, как только машины стали нас догонять, он повернулся к ним лицом, широко перекрестил их православным крестом. И, словно по команде, морская пучина сомкнулась над несчастными полицейскими, закрывшись за нами, как стена. Отец Андрей, как ни в чем ни бывало, продолжал свое шествие на юг, в направлении Острова Свободы. Мы следовали за ним. Что нам еще оставалось?
  
  Отец Андрей стремительно шел деловым шагом, крепко зажав в кулаке крест, висевший у него на животе, почти не глядя по сторонам. Мы шли за ним молча. Только один раз Алкил шепотом поделился со мной своими сомнениями.
  
  -А что как нашего спасительного отца снова позовут в Лос-Анджелес или еще куда?
  
  Мы решили не думать о грустном, сосредоточившись на созерцании оголенного морского дна, по которому ползали крабы и морские звезды. Путь был неблизкий, за день не дойдешь. К тому же жара была невыносимая, солнце припекало. А Отец Андрей шел, как электрический кролик из рекламного ролика про батарейку. Пипа, до сих пор державшийся скромно, должно быть, переживая исчезновение своего крокодила, набрался мужества, обратился к Отцу Андрею с вопросом:
  
  -Уважаемый Отец, хотелось бы в общих чертах узнать о Ваших планах. Помнится, последний раз в подобной ситуации нашим предшественникам пришлось ходить по пустыне не менее сорока лет, прежде чем им удалось достичь обетованной земли. Между тем, среди нас есть женщина, которая хочет устроить привал.
  
  -Че, болудо! - подала голос Попа. - Сам ты женщина.
  
  Отец Андрей, однако, не стал вникать в разногласия супругов, но нравоучительно заметил:
  
  - Для Бога нет ничего невозможного.
  
  И снова, в который раз, нам пришлось убедиться в глубокой истинности православного учения. Вдалеке из тумана появился берег. Это, разумеется, было совершенно неожиданно, поскольку до Кубы было не менее 100 миль, так что, даже по сухому дну- идти еще и идти. Мы в молчании подходили к раскинувшейся перед нами Земле Обетованной. Сколько хватало глаз, вокруг были сплошные пальмы, причем на каждой сидел как минимум один попугай. В общем, типичная Куба.
  
  
  КУБА
  
  
  Мы с благоговением ступили на землю Острова Свободы. Один из попугаев, большой и зеленый, привлек мое внимание. Признаюсь, я не сразу узнал его. Для меня вообще все попугаи на одно лицо. Но тут попугай сердито распушил перья и громко рявкнул:
  
  -Здррравствуйте товаррищи!
  
  Ну конечно же это был доктор Лорик! Нашей радости не было конца. Мы тут же принялись расспрашивать доктора о его приключениях после того, как его в лесу схватил злой паук. Оказывается, ему удалось вырваться из лап паука после долгой борьбы. Однако найти нас он уже не смог. Ему пришлось самому выбираться из леса. Возвращаться к прежней жизни алабамского доктора он уже не хотел. 'Мне все это стало глубоко противно. - признался он. - Сколько можно срать людям на голову? А ведь в молодости я был боевым попугаем, однажды даже в одиночку преодолел Ла Манш!' Долго скитался он по лесам и полям американского Юга. В конце концов, потрепанный и голодный, он набрел на Вершинский университет. Вспомнив, что слышал от нас о профессоре Левине, он отправился на поиски ученого. Это как раз было не трудно - кто ж в Алабаме не слышал о профессоре Левине? Как раз тогда профессор читал лекцию местным фермерам на тему 'Как разбогатеть за счет государства'. Профессор честно признался, что отправил нас на Кубу. Доктор Лорик решил тряхнуть стариной. Ему повезло - выдался попутный ветер, так что он смог благополучно совершить беспосадочный перелет на Остров Свободы, причем добрался до него даже раньше нас.
  
  Пора было решать, что делать дальше. Отец Андрей с тоской смотрел вдаль. Ему явно хотелось домой, на родину. Он не привык к жаркому климату. Петя, наоборот, рвался на поиски Фиделя. Пипа разлегся под пальмой и никуда не рвался. Алкил, между тем, глубоко задумался.
  
  -До сих пор, - признался он, - я был убежден, что мир создан злым и глупым богом. Более того, совсем недавно я лично встречался с этим богом и имел случай убедиться в его глупости и злонамеренности. Все попытки людей улучшить условия своего существования разумными действиями оканчиваются еще большим ухудшением этих условий. Взять хотя бы наши приключения. Вот Вы, глубокоуважаемый Отец, помнится мне, намекали на сходство нашей судьбы с приключениями трех поросят. Возможно, тут действительно есть некоторое сходство, но нельзя не отметить и глубокие качественные различия литературного произведения и реальных жизненных событий. Скажем, поросятам все-таки удалось победить Злого Волка. А у нас что получается? Хотели как лучше, а получилось... по-другому.
  
  -Я категорически не согласен с выступлением предыдущего оратора! - вдруг подал голос Пипа, до сих пор мирно лежавший под пальмой. - Лично мое положение без сомнения улучшилось. Мне тут нравится.
  
  -Что касается меня, - заявил Петя, - то я собираюсь немедленно начать поиски Фиделя. Я, конечно, понимаю, что это будет не просто в условиях коммунистического тоталитаризма, но я сделаю все от меня зависящее.
  
  -Нет, это как раз довольно просто, - сказал доктор Лорик. - Я недавно познакомился здесь, на пальме, с одним местным попугаем. Так вот, у него подружка знакома с попугаем друга секретарши Фиделя. Так что, аудиенция с кубинским лидером нам практически обеспечена. А зачем вам, интересно узнать, этот старикашка?
  
  -Мы будем распространять христианство и демократию, - мрачно объявил Обломский.- Так уж нам лаптоп сказал, ничего не поделаешь.
  
  -Ну, боюсь, ничего у вас не получится, - покачал головой доктор Лорик. - Насколько я знаю, Фидель без энтузиазма относится к этим понятиям. Собственно говоря, с энтузиазмом он относится только к одному делу- борьбе против американского империализма.
  
  -Это тоже подойдет, - охотно согласился Петя. - Даже еще лучше. У меня есть конкретный план борьбы с империализмом. Мне нужно только передать Фиделю нашу литературу. Как только он ее прочтет, сразу же несомненно убедится в нашей правоте. Все что нужно - это установить постоянный сухой проход между Кубой и Алабамой, по которому мы будем переправлять оружие, марихуану и, опять таки, нашу литературу. Нужно только, чтобы наш уважаемый отец Андрей согласился помочь нам установить такой проход.
  
  Между тем, одного взгляда на отца Андрея было достаточно, чтобы убедиться- он уже был далеко от нас, по-видимому, вознесся мыслями к Богу.
  
  -Друзья! - пасхальным голосом заговорил он, поглаживая брюшко. - Насколько я понимаю, моя миссия здесь подходит к концу. Дальше все будет зависеть от вас самих, от вашего свободного выбора. В этом смысл христианства. Всякий человек сам должен сделать свой выбор между добром и злом. Одни становятся поросятами, ну, в крайнем случае, овцами, другие - волками и козами. А Вам, уважаемый товарищ из дружественной Персии, - обратился он к Алкилу, - я все-таки вынужден возразить. Мы, православные, не отрицаем наличие в мире зла. Главным образом, зло проистекает от недостатка православной веры, от гедонизма, гомосексуализма и баптизма. Ну ладно, хватит философствовать- вдруг закончил Отец Андрей. - Мне пора. Уповайте на Господа и творите добро.
  
  С этими словами Отец Андрей по своему обыкновению растворился в воздухе. Растворялся он постепенно, причем последним растворился крест, повисев некоторое время в воздухе самостоятельно. Доктор Лорик неодобрительно проследил за его растворением, покачал головой. Алкил первым пришел в себя.
  
  -Так как же нам теперь добраться до хоть какого-нибудь населенного пункта? - сразу вернул он нас с небес на землю
  
  -О, это очень просто! - с готовностью вступился доктор Лорик. - На Кубе все дороги ведут к Фиделю. Например, тут, за пальмами, начинается одна такая дорога. Ее очень легко найти- она выложена желтым кирпичом. В последнее время, правда, она сильно заросла, но все еще просматривается сквозь кустарник. Раз уж вы с такими приключениями добрались до Кубы, почему бы вам ни попробовать достичь цели вашего путешествия. Я уверен, что Фидель примет вас с радостью. Мой знакомый местный попугай рассказывал, что Фидель в последнее время сильно скучает.
  
  
  ФИДЕЛЬ
  
  
  Идти по желтому кирпичу было куда легче, чем по морскому дну. Вокруг были унылые безлюдные поля и заброшенные поселения. Вообще, мне показалось, что Куба не слишком отличается от Алабамы. Не буду утомлять читателя описанием нашего путешествия по Кубинской глубинке. В конце концов, мы добрались-таки до Гаваны. Доктор Лорик нас не подвел- ему действительно были знакомы все кубинские попугаи. Использую свои знания попугайной диаспоры, он быстро устроил нам встречу с лидером Кубинской революции. Он представил нас как алабамскую торговую делегацию, выражающую интересы мелких предпринимателей, выступающих за отмену экономических санкций, установленных американским правительством против Кубы. После этого теплый прием был нам обеспечен. Секретарша раздала нам сигары, дала по стакану рома и попросила чувствовать себя, как дома. Скоро к нам вышел и сам Фидель.
  
  Естественным лидером нашей торговой делегации стал Пипа. Во-первых, он говорил по-испански. Во-вторых, он действительно был алабамским предпринимателем - разводил крокодилов. Между Фиделем и Пипой сразу же завязалась интересная беседа, которую нам синхронно переводил доктор Лорик. Фидель ударился в воспоминания о своем аргентинском друге Че Геварре.
  
  - Я все больше думаю теперь о Че, - с грустью говорил Фидель, смотря в морскую даль. - Когда мы только начинали нашу борьбу, все держалось на смелости и непредсказуемости наших действий. Батиста и представить себе не мог, что несколько чокнутых ребят с бородами действительно попытаются захватить власть. Между тем, только так и можно что-нибудь изменить. Как только люди начинают что-нибудь планировать, появляются организации, командиры и менеджеры - все пропало. Каждый человек по отдельности может быть умен и талантлив, но как только люди собираются вместе, получается стадо баранов, во главе которого- обязательно окажется козел. Я сейчас и сам- такой же козел. Старый козел.
  
  Тут Фидель чуть было не расплакался. Пришлось налить ему Немирова вместо рома. Он сразу пришел в себя, и уже через пару минут они с Пипой вместе запели аргентинский гимн. По окончании пения, Алкил решил ободрить нашего нового друга:
  
  -Не беспокойся, Фидель, - сказал он. - Если ты и козел, то ты не один такой. Я, как мандеец, могу сообщить тебе радостное известие - во главе все этого стоит такой Козел, что по сравнению с ним, ты - всего лишь баран.
  
  Мы все смолкли, обдумывая глубокую мандейскую мысль. Молчание прервал Фидель:
  
  -Ну, слава богу! А то я уже стал беспокоиться.
  
  Снова выпили Немирова. Тут Обломский решил вставить свое слово:
  
  - Я, конечно, не мандеец, так что не могу похвастаться мистическим опытом встречи с Главным Козлом. Мне кажется, Отец Андрей не согласился бы с такой характеристикой. Между тем, мы все видели чудеса, свершенные его православной верой. Не пора ли нам отбросить ложную скромность и всем дружно тут же принять православие.
  
  -Не уверен, что это поможет. - покачал головой Фидель. - Сами по себе чудеса не вызывают у меня удивления, я видел вещи куда более чудесные. Скажем, был у меня тут один Товарищ из Москвы. Мне его сам Хрущев прислал вместо ракет. Так этот Товарищ тоже все время то появлялся, то исчезал - и каждый раз как бы ниоткуда, словно бы из воздуха, подобно вашему знакомому Отцу. Кстати, я хорошо помню, что растворялся он постепенно- я его сам просил, чтобы в глазах не так рябило. Последним всегда растворялся комсомольский значок. И через море он ходил, будто это не море, а Красная площадь. Несколько раз ходил пешком в Майами на встречу с резидентом. Так что, чудесами меня не удивишь. Вопрос в том, что за всем этим стоит.
  
  -Но разве за этим может стоять что-то кроме Добра и Благодати? - не унимался Обломский. - Я уверен, что Отец Андрей несет в мир Слово Божье с целью общего оздоровления человечества и приобщения его к высшим ценностями.
  
  Мы все помолчали, а Алкил только покачал головой и сказал:
  
  -Ну ты даешь! Пожалуй, тебе действительно надо идти распространять христианство и демократию.
  
  -А что? И пойду, и пойду! - обрадовался Обломский. - Хотелось бы выполнить свое предназначение. Когда следующий самолет в Москву?
  
  -Это трудно сказать, - задумчиво вздохнул Фидель. - Топлива у нас на острове почти не осталось. Едва хватает мне самому, чтобы иногда слетать повидаться с Чавесом. Так что, не могу вам ничего твердо обещать. Впрочем, это даже к лучшему. Погостите у меня, обдумайте все не спеша. Жизнь у нас простая, вот, попугай подтвердит. Можно все время лежать под пальмой. Время от времени в рот падает банан. Коммунизм, как сказал бы Хрущев. Работать- бесполезно, все равно американцы все отберут. И так все хорошо. Правда, иногда налетают ураганы. В таких случаях я обычно советую моему народу отходить от берега и клеймить империалистов.
  
  Тут Фидель затянулся сигарой, почесал бороду и только после этого заговорил снова:
  
  -А что касается добра, у меня опять-таки есть сомнения. Уж как-то больно быстро оно у вас стало распространяться. Впрочем, дело даже не в том, что быстро. Уж очень подозрительно часто это Добро повторяет, что оно- Добро. Жизнь меня научила, да и вот ваш мандейский друг подтвердит- всякий раз, когда слышишь о приближении Добра, нужно оглядываться в поисках Главного Козла. У меня были подозрения такого рода относительно коммунизма. По мере того, как он настойчиво обещал, что победит, мне становилось все страшнее. Ведь я же сам ему помогал - да еще как! Одни ракеты чего стоили, да и потом этот Товарищ из Москвы. Но теперь, когда коммунизм практически искоренили, у меня совесть спокойна. Теперь я уверен, что коммунизм был прав. Раз все его так дружно клеймят - значит, правда за нами. Приятно на пороге могилы сознавать, что показал кукиш Главному Козлу. Жизнь прожита не зря. Да и есть, кому передать эстафету - вон, хоть Чавес понесет мой кукиш дальше.
  
  К этому моменту мы уже поняли, что Фидель здорово перебрал. Впрочем, говорил он убедительно, язык у него почти не заплетался - сказывалась многолетняя практика публичных выступлений.
  
  Алкил слушал нашего бородатого друга, раскрыв рот. Услышав рассуждения про переносной кукиш, он радостно закивал, попытался даже вставить слово:
  
  -Тебе, Фидель, нужно основать здесь, на Кубе, мандейскую общину.
  
  Сначала Фидель даже не понял. Очевидно, он не привык, чтобы его речи перебивали. Он выпучил глаза, уставился на Алкила, а потом вдруг вздохнул, затянулся сигарой. Наконец, он сказал:
  
  -А тебе, друг Алкил, не приходило в голову, что если твой мандизм, или как его называть, распространиться и утвердится, то он не слишком будет отличаться от, скажем, того же православия? Нет, ты пойми, я тебя уважаю, даже вот согласился пить с тобой эту дрянь вместо рома, но ты лучше меня должен знать - никаких компромиссов с Главным Козлом!
  
  После этого Фидель вдруг завалился на кресло и мгновенно захрапел, давая нам понять, что аудиенция окончена.
  
  
  ВОЗВРАЩЕНИЕ
  
  
  После долгих препирательств с кубинскими бюрократами нам с Алкилом все-таки согласились помочь вернуться в Алабаму. Для этого Фиделю пришлось самому написать нам записку следующего содержания: 'пусть плывут'. С этой запиской мы пошли в Департамент Иностранных Дел. Принял нас заметно исхудавший, обросший щетиной работник департамента. Очевидно, бананы ему в рот падали не часто. Он повел нас на склад плавучих средств. Там он выбрал для нас довольно просторный глубокий таз, вручил его нам, сопроводив следующим напустствием:
  
  -Кубинская революция в моем лице дарит вам это самоплавающий таз под названием Гранма!
  
  Закончив тем самым официальную часть приема, он подмигнул, сказал уже нормальным голосом:
  
  -Впрочем, за дополнительное вознаграждение найдется что-нибудь и повместительнее... К вечеру будете в Майами.
  
  Но тут Алкил повел себя уже совсем невменяемым образом. Он вырвал из рук чиновника таз, гордо сказал:
  
  -Никаких компромиссов!
  
  Затем он гордо вышел из коррумпированного департамента, а мне пришлось последовать за своим гордым другом.
  
  
  Через час мы с Алкилом сидели на золотом песке, задумчиво глядя на наш таз. Все остальные разошлись по Гаване, занимаясь своими делами. Кстати, в этом прекрасном городе каждому удивительно быстро нашлось дело по душе. Петя уже на следующий день после нашего прибытия успел открыть пункт приема в ряды Либертарианской партии. Не знаю, как он сумел договориться с Фиделем. По моему, они заключили пари на бутылку рома, что Петя не найдет и десятка желающих. Ховарда сам Фидель назначил главным бой-скаутом. Пипа с Попой получили свидетельство о передачи им в пользование на 100 лет крокодиловой фермы в каком-то болоте, кажется, непосредственно прилегающем к американской военной базе, и к вечеру уже отбыли туда. Обломского Фидель оставил пока при себя, оформив в качестве секретаря, пообещав ему, что отпустит его в Москву первым же самолетом, как только на Кубе появится достаточного керосина. По-моему, Фидель просто соскучился без Товарищей из Москвы и решил использовать Обломского, чтобы тот напоминал ему о лучших днях.
  
  Остались только мы с Алкилом, да еще доктор Лорик, который так и не смог прижиться на Кубе. Его медицинский диплом был здесь недействительным. Более того, как оказалось, к американским докторам на Кубе относились предвзято, считая их носителями чуждых кубинскому народу ценностей.
  
  -Никакого уважения! - возмущался доктор. - Никому нет дела до меня как личности, смотрят только на диплом!
  
  Доктор решил присоединиться к нам.
  
  -Я, конечно, могу и сам лететь, куда хочу. Но в тазу все-таки чувствуешь себя увереннее, чем над бушующем океаном. А то еще ветер занесет куда-нибудь на Гаити, потом выпутывайся.
  
  Короче говоря, мы сидели теперь на берегу океана, ожидая нашего доктора, который полетел проститься со знакомыми попугаями. Берег был пустынный, только один раз на него выскочили десяток кубинцев, залезли в какое-то корыто, которое притащили с собой, и, гребя чем попало, уплыли на север. Мы с интересом наблюдали за их отплытием, стараясь почерпнуть полезные навыки преодоления прибрежных волн, так что даже не заметили, как к нам подошел Фидель. Он преспокойно расхаживал по берегу, как самый обычный бродяга, а не лидер кубинской революции.
  
  -Да, убегают все от меня, -грустно сказал он, когда мы, наконец, повернули к нему головы. - Никто не хочет оценить прелесть и достоинство мужественного противостояния Главному Козлу.
  
  К нашему удивлению, Фидель говорил теперь на чистом английском языке, даже с некоторым алабамским акцентом.
  
  -А может и ты с нами поплывешь? - вдруг спросил Алкил.
  
  Фидель благодушно усмехнулся:
  
  -Да уж нет, трех мудрецов ваш таз не выдержит. Если повезет доплыть в целости и сохранности, напишите обо мне правду. Хотя, признаюсь, у меня сложные отношения с общественным мнением, особенно выраженным, так сказать, в письменной форме. Кажется, какой-то ваш мудрец сказал, что словесно выраженная мысль похожа на ложь, так что ли? Знающие не говорят, говорящие не знают- и все такое. А уж о записанной мысли и упоминать неприлично! Я это и Че говорил- чего это ты все пишешь и пишешь? Да еще на испанском- ведь прочитают, а то еще и фильм сделают - стыда не оберешься! Уж если писать, то на каком-нибудь никому не понятном языке, скажем, на латыни, или - вот хоть на вашем, на русском. Мне кажется, что вообще между вами, русскими, и древними римлянами больше общего, чем вы думаете. Вот у вас тоже, говорят, была раньше литература, всякие там Толстые. Их вроде было даже не менее чем три?
  
  -Больше! Куда больше. Почти как во Франции Луев. Чересчур много.
  
  -Ну вот. Зато теперь - ничего. И хорошо. Насколько я понимаю, лет через пятьдесят русский уже никто понимать не будет- не так ли? Так есть хоть какой-то шанс уйти в небытие, миновав когти Главного Козла.
  
  -У козлов копыта, -нерешительно возразил Алкил, окончательно утративший ход мысли нашего друга.
  
  -Так зачем вообще писать? - решил поддержать Фиделя я.
  
  -Вот-вот! Лучше не надо, это я так, шучу. Никогда не надо ни в чем участвовать! Я на своем опыте убедился. Не сообразуйтесь с веком сим. И более того- не пытайтесь его преобразовать ни верой, ни знанием, ничем. Не участвуйте. Большего я уже и не прошу.
  
  В это время к нам подлетел доктор Лорик и тут же сел на плечо Фиделя, оглядывая нас с интересом.
  
  -Вы все о козлах? А я вот с друзьями прощался. Ты вообще, Фидель, хоть иногда корми своих попугаев, а то они ропщут. Мол, какая революция, если есть нечего. А без попугаев Куба- не Куба.
  
  Тут с Алкилом начали происходить странные превращения. Он встал, как-то странно глядя на Фиделя. Я сначала даже не понял, что напоминал мне этот взгляд. Ах, да- так он смотрел на Стивена Кинга тогда, в памятный день нашего ареста.
  
  -Фидель! - проникновенно сказал Алкил. - Тебе определенно нужен друг и помощник.
  
  Фидель с сомнением посмотрел на Алкила, но потом как-то даже улыбнулся в бороду, обнял его, похлопав по плечу, и сказал:
  
  -Ну хорошо, друг, оставайся! Устрою тебя секретарем вместе с вашим чокнутым русским.
  
  
  Так они и ушли, обнявшись, весело разговаривая о козлах и копытах. А мы остались вдвоем с доктором Лориком на берегу не слишком спокойного океана с нашим утлым тазом.
  
  -Плыть или не плыть? Вот в чем вопрос, - глубокомысленно произнес доктор. - Достойно ли и дальше сносить удары судьбы? Не лучше ли все прекратить и погрузиться в сон. И видеть сны... Вот то-то и оно! Какие сны в том смертном сне приснятся, а? А вдруг, все сплошь козлы- и там и тут?
  
  Я с трудом следовал мысли разочарованного доктора. Мне все больше вспоминалась Катя, которую я бросил на произвол судьбы где-то в Алабаме. И я думал об Алабаме- этом странном крае, где все настолько сосредоточены на выполнении своей работы, что никакая работа не может быть исполнена. Как она там?
  
  -Ты прав, зеленый доктор, - сказал я, не глядя на попугая. - Устав от этого всего, не лучше ль смерть призвать. Одно лишь останавливает- как оставить ее со всеми этими козлами?
  
  -Да, да! - обрадовался доктор. - Я тоже знавал, что такое любовь!
  
  Обмениваясь подобными мыслями, мы сели в наш таз и погребли на север, навстречу судьбе.
  
  
  ПРИЛОЖЕНИЯ.
  
  Приложение 1.
  Выдержки из книги отца Андрея Ковыряева
   'Образ волка в православном сознании. Попытка не испугаться.'
  
   ...Для христиан волк всегда был символом зла. Вспомним, хотя бы, сказку о Красной Шапочке, погибшей от зубов одного такого волка вместе со своей бабушкой. Приходит на ум и история трех поросят, с трудом избежавших той же участи. Признаюсь, судьба поросят особенно запала мне в душу. Им стоило громадных усилий утвердиться на своей земле, защитить себя от волка. Только ценой многих проб и ошибок они сумели найти такую форму общежития, которая помогла им противостоять хищнику. Вам ничего не напоминает эта история? Всякий непредвзято мыслящий человек сразу отметит, что сказка о трех поросятах поразительно схожа с историей нашей родины, православной Руси.
  
   Для того чтобы лучше понять эту глубокую аналогию достаточно вспомнить, что волк олицетворяет зло не для всех народов. Например, в чеченской песне говорится, что волчица щенится в ту ночь, когда мать рожает чеченца. А турки? Внешне они чуть более цивилизованный народ, но, думается, не случайно покушавшийся на Римского Папу турок был членом организации Серые Волки.
  
   А теперь вспомним, как относились к волку на православной Руси. Например, автор известной сказки об Иван-царевиче и Сером Волке, считал, что волка можно и нужно оседлать. Каким же образом можно оседлать этого злого хищника? Очень просто- на него надо сесть и поехать. Конечно, биологически волк злее человека, но онтологически человек злее волка. Так что, бояться волков не надо. Как говорили на православной Руси, волков бояться, в лес не ходить. Волков можно обвинять во многих грехах. Так, например, как мы уже знаем, они обижают поросят. Но главный источник дурного поведения волков, это - волчий аппетит. Накормить волка, как известно, нельзя- сколько его не кормишь, он все равно в лес смотрит. Однако, можно воспользоваться волчьей неумеренности в еде для того чтобы навести волков на нужный след. Вот и получается, что волков постоянно кто-то подталкивает к конфликтам с православным народонаселением. Кто же это? Нетрудно догадаться, что за всеми этими провокациями стоят хорошо нам знакомые Баба Яга и Кощей Бессмертный. Именно они уже давно высказывают свое неудовольствие русским духом. [...]
  
  Итак, какой же вывод мы можем сделать из нашего филологического анализа? Ясно, что истинными врагами православной Руси являются не мусульмане, хотя они тоже, конечно, не безгрешны. За волчьим оскалом мусульман стоят другие, внешне более благообразные лица. У меня нет, может быть, прямых доказательств их ответственности за преступления против русского народа, но детальный разбор русских народных сказок неопровержимо свидетельствует- именно Соединенные Штаты целенаправленно наталкивают мусульманские народы на путь вражды с Православием. [...]
  
  Что же нам делать? Как нам бороться с великодержавными амбициями единственной сверх-державы? Мы будем использовать наше единственное оружие- православное слово. [...] Всякий побывавшей в Америке, особенно на Юге, поражается религиозностью американцев. Количество церквей там может соперничать только с количеством банков. Между тем, всякий понимает, что эта религиозность не настоящая, напускная, поскольку истинная религия только одна- православие. Есть, конечно, зачатки православия и в Америке, даже, скажем, в Алабаме. Мне приходилось бывать там в гостях у одной православной общины. Я уверен, что со временем, при нашей помощи и поддержке, даже алабамцы поймут- никуда им не деться от нашего православия. Внутренне они уже это понимают - не даром у них есть обычай собираться всем миром и торжественно наматывать на деревья бумагу, что является невольным воспроизведением крестного хода. Не даром, по словам Тертулиана, 'душа- по природе христианка'.
  
  Приложение 2.
  
  Выдержки из 'Инструкции по пользованию Устройством для Пасификации Пользователей Персональных компьютеров (так называемой головотяпкой)', составленной Алкилом Халидом.
  1. Положите Устройство на стол перед собой на расстоянии не более 3 дюймов от края стола, предпочтительно на плоскую твердую поверхность. Не рекомендуется класть Устройство на легко бьющиеся предметы, на клавиатуру компьютера, на наручные часы и пр.
  2. Сядьте на стул или табурет на расстоянии не более двух-трех футов от края того же стола, на котором расположено Устройство.
  3. Спину держите прямо, не горбитесь, дышите носом, глубоко и ровно. Не высовывайте без надобности язык до начала использования Устройства или во время его использования.
  4. Используйте Устройство посредством произведения сильных направленных ударов черепной коробкой по Устройству, предпочтительно целясь в его центральную часть.
  
  Приложение 3
  
   Выдержки из 'Инструкции по пользованию Устройством по Перемещению Между Этажами (так называемой лестницей)', составленной Алкилом Хадидом.
  1. Пользование Устройством производится группами не менее двух человек.
  2. Все пользователи должны постоянно поддерживать контакт между собой посредством своих передних конечностей таким образом, чтобы одна конечность одного пользователя находилась в контакте с не менее чем одной конечностью другого пользователя.
  3. Все пользователи должны постоянно поддерживать контакт с ограничительными рельсами Устройства, так называемыми 'перилами', таким образом, чтобы не менее двух передних конечностей каждого пользователя постоянно находилось в контакте с указанными ограничителями.
  4. Перед началом использования Устройства все пользователи должны обезопасить свои черепные коробки посредством надевания на них твердых покрытий, то есть шлемов.
  
  Приложение 4
  
  Выдержки из 'Дневника' Фиделя Кастро, продиктованного им Алкилу Халиду. Публикуется впервые.
  
   ...К старости я все больше стал убеждаться в бессмысленности всякой организованной человеческой деятельности. Если бы я был богом, я бы запретил людям собираться группами больше трех человек, разве только чтобы заниматься групповым сексом. Кстати, я думаю, что я был бы хорошим богом, по крайней мере, лучше того козла, который сейчас исполняет эту работу. Вообще, у меня с детства были хорошие организаторские способности. Тем не менее, я понимаю, что наилучшее, на что способен организатор- это помешать подчиненным перебить друг друга. [...]
  
  Основной закон управления людьми- всякое действие приносит результат прямо противоположный намерениям. Не удивительно, что успеха всегда добивается тот, кто искренне пытается нанести человечеству как можно больше вреда. Невиновные всегда наказываются, непричастные вознаграждаются и, в конце концов, попадают в рай. Стоя на краю могилы, я могу только надеется, что хоть в рай не попаду, ведь страшно подумать, каких негодяев там только теперь нет.[...]
  
  Вот и мой друг Алкил рассказывает мне о своей встречи с тем, кого он называет Птахилом. Я до сих пор считал себя атеистом, но если бы я принял какую-нибудь религию, пожалуй, это был бы мандизм. Мысль о том, что мир создан и управляется злым и неразумным богом кажется мне наиболее разумной. Разумеется, и человека он создал по своему образу и подобию- как положено. И теперь этот человек распространился по всей земле, везде насаждая свою злость и глупость. А особенно ярко эта злость и глупость проявляется в тех случаях, когда люди собираются в кучи и пытаются что-нибудь сделать вместе. Вот тут наступает полный конец света! Единственное, что можно в такой ситуации предпринять- не участвовать, уйти, умереть. [...]
  
  Оглядываясь на дело своей жизни, с удовлетворением замечаю, что всегда действовал наперекор всему, даже самому себе. Я не допускал никакого конформизма, никакой ортодоксии. Мой друг Че когда-то упрекал меня в том, что я потерял боевой дух. Теперь-то ясно, кто из нас двоих был все-таки прав. То что ему казалось бескомпромиссным бунтом, оказалось очередной бесполезной авантюрой, вполне укладывающейся в рамки поведения, ожидаемого от 'революционеров'. А я уперся рогом и смог показать Мировому Козлу самый большой кукиш, да еще прямо под носом его любимой Америки.[...]
  
  Меня, конечно, не поймут и после смерти забудут. И так и надо. Помнят только злодеев и негодяев. Самой лучшее, на что может рассчитывать честный человек- это полное забвение, непонимание и одиночество. Собственно говоря, любой другой результат внушает подозрения. Если люди начинают понимать твои слова- значит, ты что-то не так сказал.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"