Чёртова кукла

  

   В одной семье было шесть дочерей. Жена устала от родов, ей отдохнуть бы с годик да сыночка и родить. Но их, мужиков, известное дело - кобелиное! Не давал муж покоя несчастной, поспешал в надёже, что следующий - точно пацан будет. Вот и народилась у них седьмая дочка. С такого расстройства великого пошёл муж горькую пить. Ребёнка крестить надо, а он с утра зенки зальёт, так пьяный в сарае до ночи и валяется, некому за попом ехать. А женщина ослабла, на постели в жару мечется, и молоко у неё не прибывает никак. Старшие пигалицы, мал-мала меньше, всё поели, что дома сварено было, и опять кушать просят. Младенчик некрещёный громче всех плачет, голодный.

   - Сходи, Маша, в сарай, пущай батька корову подоит, молока принесёт, - сказала мать старшенькой.

   Та и пошла. Коровушка в стойле недоенная, мычит родимая. Стала Маша батьку звать.

   - Ребёночку молока надо, пошли, папка, корову доить!

   А батька лыка не вяжет. Снопом перевязанным валяется.

   - Пущай, - говорит, - черти её заберут, девку-то. Мне сына надо! - и опять в сено рылом гвазднулся.

   А дело к ночи было. Год тих, да час лих. Чёрт и услышал, как папаша в лихой час выругался.

   Маша коровушку кое-как подоила ручками неумелыми, принесла молока сестрицам. Глядь, а малой-то и след простыл. Как сквозь землю провалилась! Поискали, погоревали, да делать нечего. Стали дальше жить, мальчика ждать.

   Чёрт, укравши девочку некрещёную, наигрался ею как куклой досужею, натетёшкался и отдал русалкам на воспитание. Русалки, тайные люди, и девочку воспитали тайным человеком. Бродила она по белому свету, отыскивала сама себе пропитание. Пила молоко, оставленное неблагословенным, снимала с кринок сметану.

   Когда выросла, красавицей стала. Жила с другими русалками в омуте, под каменными россыпями тасхылов. А после Троицы выбиралась с подружками в лес, переселялась на ивы да берёзки плакучие. На Духов день гулянья у них, песни во всю ивановскую, да лихие качели на ветках. Придет человек в лес - заиграют, защекочут до смерти. Ни одна девушка не осмеливалась одна, без товарок в лес пойти на русальной неделе. А парням что? Им храбрость свою испытать охота.

   Жил в соседней деревне Яков. Поспорил с дружками, что не побоится ночью один в лес пойти. Ну и пришёл. Русалки с веток спустилися, косы лохматые растрепали и со всех сторон стали обступать парня. Хохотали, кричали непотребное, руки холодные тянули, схватить норовили Якова, защекотать парня до икоты смертельной.

   Уворачивался от рук русалочьих, ужом извивался, а убежать не мог Яков: ноги будто вросли в землю-то. Ну, думает, смерть пришла. А потом смекнул, как уберечься от девок тайных. Обвёл круг на земле крестиком нательным, а внутри крест начертал да и встал на него.

   Русалки и отступили. Только одна не отстала, просунула руку шаловливую и хохотала бесовски. Ну, Яков и схватил за руку-то, втянул в круг да на шею ей крестик свой и набросил. Покорилася она ему сразу. Видать тосковала по людскому-то.

   Привёл Яков русалку домой. Мать в слёзы:

   - Нешто возможно жить с чёртовой куклою? Ой, погубит она тебя, Яшенька!

   Не послушал Яков мамашу, шибко полюбил он русалку.

   Стал звать-величать жену Варварушкой за иноземное происхождение и красоту неземную. Целый год жили душа в душу. Исполняла Варварушка все женские работы, прясть да ткать обучилася. Не стряхня рукава ходила - домашество водила. Жить бы да жить. Яков уж про ребёночка говаривать начал. А Варварушка смеялась да отнекивалась.

   - Потерпи, - говорит, - Яшенька, три года всего. Там и ребёночков тебе нарожаю!

   А почему отсрочка такая, не сказывала. В аккурат через год убежала Варварушка в лес опять. Яков кинулся было догонять, да мать-то и говорит ему:

   - Пущай её, не ходи за ней. Доброй жене домоседство не мука. А с чёртовой куклы всё одно толку не будет! Я тебе другую невесту сосватаю!

   Послушался Яков матери, не пошёл за Варварушкой. Через неделю она сама заявилася. Весёлая да румяная. Пуще прежнего желанная, сердцу Якова любезная.

   - Что, нагулялась? Повеселилась с подружками? - строжится на гулёну муж, а сам глаз от любавочки отвести не может.

   Жена на мужнины расспросы смеялась, от свекровкиных взглядов колючих отворачивалась.

   - Нагулялась вволю, - отвечает дерзко, - почти досыта.

   А Яков уж и простил, и снова ластится собакой побитою:

   - Тревожился я: а ну как вообще про меня забудешь...

   - А и забыла бы, да крестик твой жжёт, - отвечает, - домой зовёт.

   Обидно Якову, что не любовь Варварушку в дом привела. Но опять стерпел. Да и жалко жену: у ей на груди-то ожог настоящий от крестика. Снова стал Варварушку баловать-миловать.

   Время бежит. Ожог заживать начал. Варварушка округлилась, степенная стала.

   Коль муж не гроза - свекровь выест глаза. Зыркает на невестку, всё не так ей, что горемычная сделает. Да сыночку нашёптывает:

   - Ох! Не будет тебе, Яша, счастья с чёртовой куклою!

   Все уши мамаша родная пропела.

   Слухи по деревне поползли. Дескать, не может Яков жену в руках держать, бегает она кажное лето от него куда-то.

   Так трещина между ними и раскололась. Яков попивать начал да Варварушку поколачивать. А она смеётся только, слёзы сглатывает:

   - Эх, Яшенька! Не неволь меня. Мне простору побольше надобно! Треплет ветер косы мои, неумолимо зовут подружки в поле чистое. Научусь я скоро с собой совладать, свободу сдюживать. Потерпи разлуку недолгую, горячей наша встреча сдеется!

   А у Якова терпенье-то всё уж кончилось. Да и водка душу ему, будто камень какой, источила, изъела. Злой стал, неразговорчивый, чуть что не по ём - враз зуботычину Варварушке. И она уж не такая красавица стала, как была. Плакала много, да синяки платочком прикрывала. А пожалиться некому. Сиротинка, без роду и племени.

   На русалью неделю Яков Варварушку в сараюшке запер, вожжами привязал. Билась сердешная, вожжи в тело белое впилися.

   - Отпусти ты меня, Яшенька! Совсем скоро всё переменится!

   Ему бы любомудрия, Якову-то, да какое там! Заревел по-звериному, зенки хмельные красные выкатил и давай Варварушку бить-колотить, похабно сильничать. Отвалился потом как пиявица сытая, захрапел, а Варварушка отвязаться сумела да в лес уползла, чуть живёхонька.

   Очнулся Яков, а Варварушки уж и след простыл. Один крестик только на полу и валяется, в соломе поблескивает.

   Лето прошло, хмурень* позимником** сменился. От Варварушки ни слуху, ни духу. Якову снова худо. Тоскует по русалке своей. Крестик ейный у сердца носит.

   А мамаша шепчет:

   - Сходил бы, Яшенька, на посиделки, там вся молодежь собралася. Пришёл Покрова, девки ревут, как коровы. Авось выберешь себе жену-то. Любая за тебя пойдёт, не сумлевайся!

   Да ведь это в старые времена девушки на Покров собирались пряжу прясть, о женихах мечтать. А нонеча они без бутылки да курева и посиделок не знают. А где водка поганая, там и срам непотребный. Кажный вечер у них пляски бесовские. А в ночь, как листогною*** прийти, вон чего удумали. Дыр в тыквах понарезали, свечек в их навтыкали да в лес подалися. Праздник Хеловин праздновать. Возомнили себя кельтами аглицкими да хранцузами куртуазными.

   Развели костёр, выпили опять же. Прыгают через огонь, беснуются. Головы у всех - с одного огорода тыквы.

   Не люб Якову никто. Сидит парень в сторонке, кручинится. О Варварушке своей вспоминает. А ну, если вернуть крестик любавочке?! Возвратится тогда ненаглядная! Ни словечком не попрекну, от мамаши уйдём, своим домом жить станем...

   Только как изловчиться, чтобы выйти к ней, свидеться? Яков-то наш сметливый был. Иль шепнул будто кто на ухо ему. Переодел одёжу шиворот-навыворот да и пошёл задом наперёд. И потянуло его к реке прямиком. На камень ступил, так и покатился да в омут булькнул. А там ждали его. Год тих, да час лих.

   Старухи-шутихи, мохом проросшие, и молодые волосатихи потянулись к Якову пальцами холодными, жгут глазами вострыми. А с ними Варварушка, жена ненаглядная. Только сама на себя непохожая. Такая же ледяная, колючая. Сердце у Якова захолонуло от жалости к жене своей. Вина затопила душу. Он крестик-то ей протягивает, и мелькнуло что-то в глазах рыбьих, проснулось воспоминание. Смотрит печально, руку несмело тянет. Только не пускают к ней Якова шутихи, опутали травами скользкими, тянут, рвут когтями друг у дружки, растаскивают на части. Губами шевелят, словно рыбицы, но в воде и не слыхать ничего. Крестик так на дно и упал.

   Весною всплыл труп посинелый, изглоданный пиявицами речными.

   - Сгубила-таки Якова чёртова кукла! - говаривали люди. А потом и вовсе эта история позабылася. Только крестик в тине болотной до сих пор так и лежит...

  

   ___________

   хмурень* - сентябрь.

   позимник** - октябрь.

   листогной*** - ноябрь.