Аннотация: Попадание из 2020 в 1964 год. Но - нормальное попадание, живое, без придуманных жупелов.
ВТОРАЯ ПОПЫТКА
Рождение чт 14.05.64
Славка помнил, что он - Славка, но как-то нетвердо. И чем дальше - тем больше начинал в этом сомневаться. Странное окостенение прошло, шея уже кое-как ворочалась, и он не без удивления обозревал вроде бы свои, но совершенно чужие, большие руки с непонятным шрамом и ноги в военных штанах (как их? галифе?) заправленных в не первой свежести сапоги. В солдаты записался?!
Нет, это таки не он. Не Вячеслав Григорьевич Кутузов, толстяк предпенсионного возраста, а некто совсем другой - молодой и не похожий ни в чем. Переселение душ? (Может я помер?) Ну а чем еще можно это объяснить?
Славка (или не Славка?) всмотрелся в мокрый от моросящего дождя постамент памятника рядом со скамейкой. Изображение было мутным, переливалось от капель, но Вячеслава Григорьевича там не было точно. Был какой-то дылда с узким лицом, оттопыренным ухом и, кажется, наголо бритый. "Лошадиная какая-то рожа", - с грустью подумал Славка, начиная понемногу наводить резкость на окружающее.
Вокзал. Кусты. Скамейка. Памятник. Попробуем поднять голову - кому? Ага, всесоюзному старосте. Знакомо. Калинин? То есть Тверь? Но почему вокруг всё запущено, грязно, не так, как он это помнит? Паровоз. С вагонами! Поезд!!! Я что, вернулся в прошлое???
Продвинутый Вячеслав Григорьевич много читал про "попаданцев", и - что греха таить - сам временами мечтал вернуться в советское прошлое, где всё было просто и ясно, но... Так?
Славка потряс головой. О! Он уже может трясти головой. Это хорошо. Оцепенение кажется уже почти прошло. Надо попробовать встать. Встал, придерживаясь за скамейку, сделал пару шагов... Это хорошо. И что Тверь (тьфу, - Калинин) - это тоже хорошо. Почти родной город.
Собственно, а почему родной? Родной ли? Вообще - где я и почему? Мистификация? Галлюцинация? Или всё взаправду?
Внезапно страшно захотелось выпить. Или пожрать. Или хотя бы закурить. Славка открыл стоящий у ног чемодан, смутно предполагая, что это наверно таки его чемодан, не чужой. Одежда. Письма. Дембельский альбом. О! Дембель? Больше ничего. А в карманах? Бумажки, семечки. Помятая пачка "Севера"...
Документы! В клеенчатом мешочке. Помнится, бабушка тоже так их хранила. Паспорт. Сергеев Вячеслав Ильич, 1942 года рождения... Эва как... Ну ладно хоть Вячеслав. Тёзка. Родился. Прописан. Выписан. Томская область, пгт... и не выговоришь. Военник. Уволен со срочной службы в запас по приказу от... 1964 года...
Шестьдесят четвертого. Дембельский альбом. Сапоги. Значит сейчас 1964 год???
-- Что документы мочим, гражданин? - хмуро раздалось над ухом. - Предъявим, кстати.
Мрачный сержант был толст и сух - явно сидел где-то под крышей, а сейчас зачем-то вылез под дождь. И наверно поэтому был недоволен.
-- Тут пассажиры говорят - сидит человек, долго сидит, не шевелится. То ли пьяный, то ли поплохело. Пили? - сержант принюхался, но оказался явно разочарован. - Шли бы хоть под крышу.
-- Да я... прикемарил малость, - выдавил Славка. (Господи, что за голос???)
-- В гости приехали? Или работать? Или еще что? - сержант продолжал лениво изучать документы.
-- Работать... И учиться... (Нет, ну это не голос, это какой-то скрежет.)
-- Ну так идите работайте. Или учитесь. - сержант невесело хохотнул и отдал документы. - Что на вокзале-то сидеть?
На вокзале. Да. На вокзале. Я наверно приехал откуда-то. Должен быть билет. Так. Вот. Из Томска до Москвы, из Москвы до Калинина. Да. 14 мая 1964 года. Свеженькие.
Славка сложил документы в мешочек, сунул за пазуху, и, прихватив чемодан, двинулся за сержантом в сторону здания вокзала. В кармане он нашел какие-то монеты, бумажки, - надо бы что-то кинуть в брюхо, которое давно уже требовало к себе внимания.
Вообще, ощущения были довольно странными. Будто Славку совершенно голого, и полностью отформатированного, вплоть до содержимого желудка, взяли - и бросили куда-то на необитаемый, совершенно неизвестный остров. Вроде бы и не необитаемый, и вполне известный - в Твери Славка прожил львиную долю своей жизни, - но всё равно какой-то... не такой. И даже не такой, каким он помнил Калинин со времён своего детства. Или просто взгляд был другим, детским?
А зал ожидания был все таким же. Нет, конечно другим, и люди другие, и людей больше. Но и буфет был на своем "вечном" месте, и газетные ларьки именно там, где он их помнил. Разве что борьбой с курением и алкоголизмом здесь еще не пахло: мужики безбоязненно принимали по "стописят", многие курили, правда ближе к дверям.
"Стописят" Славка не стал. Взял пару каких-то пирожков, не интересуясь начинкой, и, подумав, что не лишне было бы просветиться насчет того, что делается вокруг, направился за газетой.
-- Все разобрали. Есть только "Правда" вчерашняя. Будете брать?
-- Буду, - вздохнул Славка. (А вот это уже знакомо.)
"Трудящиеся отмечают 19-летие Победы ударным трудом", "Авиакатастрофа в США", "Никита Сергеевич Хрущев уверен, что..." - Так. Никита еще у власти. Когда ж его скинули? Вроде осенью? И - да, это не мистификация. Это похоже на правду. Что ж делать-то?
-- Газеты читаем? Правильно! - рядом опять возник толстый сержант, уже изрядно подобревший, и, судя по всему, от "стописят" не отказавшийся. - Жильем не интересуетесь на первое время?
Жильем? Да! Надо ж где-то жить. Я ж как бы нездешний. Это хорошо. Это нужно. Это правильно.
-- А что, есть варианты? - Славка уже начал было привыкать к своему новому голосу.
-- Да сестра у меня квартирантов ищет. - понизил голос сержант. - И недорого. Могу адресок дать и объяснить, как проехать.
Славка чуть было не брякнул, что, мол, "сам найдет, объяснять не надо", но успел сдержаться и, изображая благодарность, выслушал, как добраться до улицы Орджоникидзе, где вообще-то он прожил много лет. Но - в той жизни.
Этот термин как-то вдруг родился и Славки в голове, и застрял накрепко. "В той жизни." Да, в той, в другой. Где был Вячеслав Григорьевич, смотрел 200 программ цифрового телевидения, шарился по интернету, разогревал полуфабрикаты в микроволновке, и ездил в Москву на "Сапсане", а не на паровозе. (Кстати, любопытно, - а электрички уже пустили? Или дизель еще ходит?)
Славка чавкал сапогами по весенней вокзальной грязи, и начинал всё глубже и глубже осознавать произошедшее.
А жена? А дети? А внуки? - Нет беспокоиться за них нечего, но - а они? Наверно же беспокоятся? Как я там? Я там исчез? Или и вправду умер? Или я там же, как и был, а это просто параллельный мир? И вообще - это ж получается, что я их больше никогда и не увижу?
Это был удар. Не для Славки конечно, но - для Вячеслава Григорьевича. Не сказать, что его семейная жизнь была пронизана любовью и заботой, ему вообще казалось, что всё это - привычка и не более, но от понимания того, что этого больше не будет, - вообще, никогда, - защемило где-то внутри. Это надо пережить. Пережить, переварить и принять. Наверное, теперь уже именно Славке, а не Вячеславу Григорьевичу. Потому что Вячеслава Григорьевича уже нет. Есть Славка. Славка Сергеев. Дембель. Долговязый пацан с мерзким голосом. И это тоже надо принять.
Дом
Танька - сестра толстого сержанта - оказалась совсем не толстой, вроде братца, а - так, в меру пухленькой и вполне даже привлекательной. Да и возрастом вполне симпатичной - где-то около тридцати. Муж у нее был, да сплыл, куда именно - осталось непонятным, детьми не обзавелась - по той же, неизвестной причине, так что в довольно большом доме жила она одна. Сберегая одну комнату для набегов братца-сержанта, периодически прячущегося от стервы-жены, и сдавая другую эпизодическим квартирантам, которых, правда, было не густо.
В доме, несмотря на его размеры, тоже было не густо. По словам сестренки "воровать братец не умел", а сама она работала простой медсестрой, что давало дохода немного, а времени для преумножения хозяйства, оставляло и еще меньше. Поэтому и сам дом имел вид довольно обшарпанный, что снаружи, что внутри, а участок вообще вызывал печаль. Особенно сейчас, в мае, когда принято всё чистить, мусор жечь, а деревья белить. Деревья побелены не были, и довольно серо, хоть и в брызгах молодых листьев, возвышались над неубранной прошлогодней листвой и прочим хозяйским и бесхозным хламом.
Всю эту информацию Славка впитал во время "праздничного" обеда, устроенного явно обрадованной наличием нового квартиранта хозяйкой прямо на улице, под пристроенным к дому хлипким навесом, именуемым ею то "летней кухней, то "летней верандой". Чувствовалось, что разницы между этими понятиями она особо не видит. Обед, правда, показался Славке и вправду если не праздничным, то близко к этому: тушеная картошка с каким-то мясом, и множество домашних солений, который Вячеслав Григорьевич весьма жаловал, да и Славка, кажется, тоже вполне одобрял.
От "стопочки" он отказался, что вызвало еще большее умиление хозяйки, наелся от пуза, и не мог дождаться минуты, когда, наконец Танька убежит, как давно уже обещала, к подруге, а он останется наедине с собой, со своими мыслями, и со своими пожитками, - надо же наконец понять, кто такой Славка, что он, откуда, и что вообще делать с ним, в его шкуре Вячеславу Григорьевичу.
Но - не довелось. Хоть Танька, стуча стоптанными каблуками, и убежала в морось, но, едва добравшись до дивана в теперь уже временно "своей" комнате, Славка вульгарно уснул. Не высыпался ли он до этого, или это потрясения сыграли свою роль, но - сел и отключился. Наглухо. Что ж, сон лечит...
Проснулся он уже к вечеру. Интересное состояние: если днем он ощущал себя примерно наполовину Славкой, а наполовину Вячеславом Григорьевичем, то теперь Славка стал заметно брать верх. Может быть, сработала давно выработанная привычка из "той жизни": сначала думать, "что делать", и лишь потом, если будет время, разбираться "кто виноват". Вот и сейчас мысли о прошлом, о семье, о детях, вроде бы столь сильно тревожившие несколько часов назад, стали будто бы уходить куда-то в глубины сознания, уступая место вопросам деловым и в чем-то прагматичным.
Славка вновь, теперь уже без спешки, открыл чемодан, и начал выкладывать на стол вещи. Одежда - понятно. Дембельский альбом - подождет, потом посмотрим. Бритва - станок, это хорошо, а то опасной никогда не пользовался, а электрических наверно еще и нет. Ложка, кружка - наверно еще с армии, тоже пригодятся. Кеды - тоже не лишне, можно дома ходить. Письма...
Из писем, которые были только от мамы, Славка узнал, что в пгт с непроизносимым названием он прожил всю свою жизнь, что в школе учился плохо, а после неё год до армии "лоботрясничал", что есть у него намного старшая сестра, которая замужем, работает "на Северах" и регулярно "шлёт деньги", что маму его зовут Тамарой Николаевной, и что работает она на фабрике, причем даже небольшим начальником, и что отец его умер много лет назад. Писем от невесты, или вообще от какой-либо девушки Славка не обнаружил. Из чего сделал вывод, что таковой и не было. И слава богу, а то страдать начнет, или, упаси господи, ещё и искать, - а он её и признать-то не сможет. В общем, дома (дома? уже "дома"?) всё нормально, и беспокоиться на эту тему не стоит. Надо только время от времени писать письма. Обратный адрес есть. А почерк... Узнать бы свой прежний почерк... Или почерк может и измениться? Ладно, разберемся.
Теперь - документы. Из клеенчатого мешочка. Пора изучить их повнимательнее. Паспорт - ну, понятно. Выписался, все в порядке. Теперь надо прописываться, а то с этим вроде бы сейчас строго. Военник. Специальность - телефонист. Прекрасно. Знать бы как синусоида в провод вписывается, - какой уж тут телефонист? Номер в/ч - ничего не говорит. Хоть где я служил-то? Комсомольский билет - ну да, а как же! Профсоюзный. Тоже понятно. Свидетельство о рождении, аттестат. Ну хоть 10 классов закончил - это я молодец. А больше ничего. Ну понятно, раз лоботрясничал.
Деньги! О! Это важно. Пять четвертных и аккредитив на 550 рублей. Интересно, это я в армии заработал или мать дала? Наверно всё-таки мать, в армии вроде бы какие-то копейки платили. Почти 700 рублей, если и по карманам сосчитать. Это прекрасно. Это вроде бы штук пять месячных зарплат по тем деньгам. Или уже по "этим"? Ну, в общем, хватит, главное - не растранжирить. Завтра же прописаться у Таньки, завести сберкнижку, положить туда деньги, и искать работу. Только вот какую работу?
Вячеслав Григорьевич мог водить машину (но у Славки прав не обнаружилось), настраивать компьютеры (которых еще лет 30 не будет), ну и малость писать, ибо перебивался он одно время и работой в пресс-службах. Старое, советское его образование давно забылось, да и документов тому, ясное дело, не было. Ну, а с телефонами, в которых вроде бы должен быть специалистом Славка, он дела не имел вообще никогда, разве что как вульгарный пользователь. Печальная перспектива. Никто и ничто. Пустота. Хреново, когда ничего не умеешь делать руками.
Впрочем, почему ничего? Во-первых, можно таки получить права. Только надо узнать, как это сейчас делается. Во-вторых, а то, что делал по дому? Электрика там всякая, мелкий ремонт, сантехника? Даже ведь подрабатывал сантехником в 90-е. Вспомнить что ли? Да там вроде бы и квартиру служебную дают. А - дают ли сейчас?
В хозяйской комнате гнусно заорал будильник. Славка не сразу понял, что старому, механическому будильнику, заведенному на полседьмого, все равно когда звонить - утром или вечером. Чертыхаясь, он побрел его выключать и случайно заметил то, что до этого как-то ускользнуло от его внимания - керосиновые лампы. Их было штук шесть на полке в коридоре, и ещё штуки три в самой комнате. Нет, запах керосина Славка ощутил сразу - тут вся улица была им пропитана, да и керосинки успел оценить еще на "летней веранде", но вот лампы... Однако, нет - с потолка свисают электрические лампочки, у хозяйки - абажур, на стенах проводка, даже выключатели почти привычные.
А проводка-то явно новая, - Славка потрогал витые провода. Они даже не успели запылиться.
-- Любуетесь? - Танька как-то неслышно образовалась в дверях, и не скрывая гордости смотрела, как Славка "гладит" рукой проводку. - Вот только вчера, только вчера нам свет провели, а сегодня как раз и вы. Повезло. А со светом так хорошо, так хорошо! - не переставая тарахтеть, хозяйка щелкнула выключателем.
-- Все купим, теперь все купим, и Витька-брат поможет. И торшер надо, и радиолу. А то у нас только точка на кухне, ну ничего интересного.
-- А что в радиоле интересного? Уж тогда телевизор надо.
-- Ой, телевизор... Дорогие они. Мы к соседям смотреть ходим иногда. И вы ходите, они всех пускают. У нас тут пока в округе только один телевизор, они летом его даже в окно по вечерам выставляют, если тепло.
Приехали. Ну вот. И телевизора нет. Сколько они в середине 60-х? Рублей наверно 300-400? Половина сбережений. Нет, обойдемся. Да, в общем-то, и что там смотреть, особенно сейчас? Две программы в день?
Танька уже хлопотала в "кухне" - закутке рядом с печью, со столом, уставленным какими-то керосинками, керогазами, примусами и прочими малознакомыми Славке атрибутами, впрочем - вполне понятного функционала.
-- Давайте чаю попьем. Сами-то небось и не догадались согреть? И вот еще. Вы кушать-то где собираетесь? Могу и я готовить. Тогда к пятерке за постой еще червончик накиньте. Но всё тогда с меня. Ну - или пятерочку, но продукты пополам покупаем. Устроит? И вообще, вы надолго?
-- Наверно надолго, - вздохнул Славка. - А насчет еды... Да, давайте червончик. Так проще будет.
Утро пт 15.05.64
Славка спал долго и крепко. Наверно он всегда спал долго и крепко, но Вячеслава Григорьевича это несколько удивило, - он-то и вообще маялся со сном, а на новом месте - так и тем более. Но всё же Славка вытеснял его всё больше и больше. Вот и вечером, он уснул далеко не сразу, - то ли ждал, что пухлястенькая (как она сама себя называла) хозяйка почтит его своим вниманием, то ли даже намереваясь почтить её вниманием самому. Но - как-то задремалось, заспалось. Хотя, даже падая в сон, Славка слышал скрипы за стенкой, - видно Танька тоже не спала. И, может быть, тоже ждала?
Рано утром она убежала на работу, Славка слышал гнусный ор будильника, вроде бы слышал и хлопок входной двери. Когда он проснулся, в доме уже никого не было. Зажигать примус, как советовала хозяйка, Славка не рискнул. И почти час ждал, пока чайник согреется на керосинке - хоть немного ему знакомой. В результате, когда он взглянул на часы, выходя из дома, те показывали без малого одиннадцать.
Впрочем, выйти с первого раза Славке тоже не удалось. На пороге он буквально столкнулся с почтальоном - мужчиной средних лет без руки и без глаза.
-- А ты кто Таньке будешь? Жених или квартирант?
-- Квартирант.
-- А, ну ладно. Передай ей. - почтальон сунул в руки Славке пару газет и какое-то казенное письмо. -- А то смотри, - женись, она девка хорошая...
Почтальон развернулся и пошагал дальше по улице. Славка хотел было спросить, где это его так, но слова застряли в горле: он понял, где. Это же 1964 год! Всего 19 лет с тех пор, как кончилась война. Этот мужик средних лет - ветеран. Тот ветеран, который еще не называется так, и которому там, в "той жизни" будет под сотню! А сейчас они именно такие - "средних лет". Без рук, без ног, с орденами на груди и с осколками в теле. Их много, и они еще все помнят. Они там были. Они знают, чего стоило всё то, что сегодня вокруг.
Это тоже был удар. Вячеславу Григорьевичу как-то не приходилось задумываться об этом, а детские воспоминания обошли эту тему стороной - что взять с ребенка? А тут вон оно - ветераны, которые еще не ветераны. И Славка почувствовал себя... нет, не ущербным, но каким-то второсортным, что ли, по сравнению с этими людьми. Слишком "мирным", слишком мало знающим и еще меньше понимающим. И еще больше захотелось скинуть с себя эту военную форму, которой, казалось, он был просто недостоин. Одеться в обычное, в штатское, в цивильное, даже внешне превратиться в "штафирку", кем он и ощущал себя на самом деле.
Нет, носить, точнее донашивать военную форму "на гражданке" сейчас считалось делом вполне нормальным, естественным - Славка еще вчера, трясясь в автобусе, видел немало таких людей. И вроде бы даже решил последовать их примеру, хотя бы чтобы не тратить зря деньги. Впрочем, он тогда еще не знал ни про четвертные в мешочке, ни про аккредитив. - Да, надо одеться.
Славка запер дверь, сунул ключ под порог, как и просила Танька, и тронулся уже знакомой дорогой к автобусной остановке. Вот с транспортом у него пока проблемы. Город-то он (точнее Вячеслав Григорьевич) помнит, а все маршруты менялись столько раз, что сейчас и не разобраться. Трамвай сюда еще не ходит, хотя вроде бы уже пути ведут. Троллейбусов нет вообще. Автобусы, автобусы, - а он в своем детстве, помнится, их не любил и почти на них не ездил.
Сам город, конечно, выглядел тоже предельно непривычно, но к этому Славка был уже готов. Вот - приближаются к танькиному дому новостройки. Виднеются сразу четыре... нет - пять "коробок" с возвышающимися над ними кранами. Вот уже явно выселенные дома, - значит стройка скоро развернется и тут. Впрочем, до Таньки это дойдет не скоро. "Лет через пять, не раньше" - как сказал ей брат, "а уж он-то знает".
Снова проснулся Вячеслав Григорьевич, на этот раз ностальгирующий. Славка вроде бы поставил себе маленькую, быструю, вполне простую задачу: купить рубашку, куртку, брюки и ботинки. И всё. Но Вячеславу Григорьевичу вдруг захотелось просто пройтись по местам своего детства, - по тем улицам, тем дворам, где он бывал, жил в эти или почти в эти годы. В Калинин он переехал в 1969, но до этого его каждый год привозили сюда к бабушке... К бабушке...
А ведь она еще жива! Она здесь! Зайти, увидеть? - Об этом он как-то не подумал. Вновь всплыло сомнение, - что это за мир? Параллельный или всё тот же? Есть ли в этом мире маленький, четырехлетний Вячеслав Григорьевич и все его родные? Так ли с ними всё, как было у него? Что будет, если он с ними встретится? - Вспомнился сразу и "Эффект бабочки", - не наломать бы дров...
Нет уж. Не надо. А может и вообще уехать из этого города? Чтобы никак не пересекаться. Впрочем - запас времени есть, еще целых пять лет... Славка вышел на остановку раньше запланированного, чтобы даже не видеть того дома, где Вячеслав Григорьевич провел свое детство. Впрочем, оно и лучше. А не пройтись ли мне по Кооперативному, да по Урицкого? Не посмотреть ли, как оно было?
Насколько помнил Вячеслав Григорьевич, главной перестройкой (в хорошем смысле) советских времен в городе было превращение узенького и убогого Кооперативного переулка в главную магистраль города - Тверской проспект. После чего прежняя главная магистраль - улица Урицкого - сначала лишилась трамваев, а затем и транспорта вообще, превратившись в этакий местный "Арбат". Вячеслав Григорьевич часто вспоминал об этом в "той жизни", приводя такую стройку в пример того, что можно было сделать при социализме, и чего никогда не сделать в "новые времена".
Вот и он, Кооперативный переулок. Ага. Именно переулок. Заставленная убогими ларьками площадка перед магазином "Динамо", поповский дом рядом с не действующим, разумеется, храмом. В доме, помнится, были овощной и парфюмерный магазины. Из парфюмерного разило так, что можно было ощутить на улице. Ну ка, проверим.
И правда, разит. Но тогда вроде бы разило больше. Или просто детский нос более чувствительный? Идем дальше. Огромная площадь перед Универмагом. С лавочками и фонтаном. Потом ее снесут, а Универмаг превратится в Детский мир. Длинный желтый одноэтажный барак на месте будущей городской библиотеки. Халупы на окружающих улочках - их еще долго не снесут. А вот и те здания, что скоро будут стоять прямо на проспекте - сейчас они еще закрыты старыми домами и домиками, которым осталось лет 6-8, не больше. А вот и школа. Прямо на берегу Тьмаки. И дальше, вдоль берега, уже просто тропинка. И никто еще не знает, что скоро русло реки сдвинут, здесь проложат прямой, как стрела, проспект, а всех этих лачуг со сваливающимися к реке огородами, просто не будет. И керосинки той тоже не будет. И много чего еще...
Внезапно Славка понял, что знает много больше того, что знают окружающие. И что это знание может ему неслабо помочь где-то в будущем, если, конечно, доживет, и если всё будет идти так, как шло раньше. А ну-ка, поднапрягись, Вячеслав Григорьевич, вспоминай! Когда вклады обнулили? в 89-м? А дефолт когда был? В 98-м? А когда наши португальцам продули 1:7? А Брежнев когда умер? В 82-м? - Надо всё срочно записать! Пока не забыл! Где-то тут была почта...
На почте тетрадки не оказалось. Были только бланки квитанций, телеграмм, да молодая симпатичная сотрудница, по виду - чуть ли не сразу после школы. И ни одного посетителя! В небольшой комнате старого деревянного дома царил запах сургуча, на столе валялись перьевые школьные ручки, а на чернильнице восседали две мухи. Телеграмму что ли дать матери, что доехал и устроился? Тьфу, - Славкиной матери. Ну да, матери. Зато в телеграмме и почерка не видно будет.
Хорошо, что адрес запомнил. (Или это славкина память проснулась?) Он взял бланк и начал кое-как царапать пером: "Приехал устроился нормально. Пиши Калинин, главпочтамт до востребования. Слава." Он чуть было не написал "Тверь", вовремя остановил себя, и на всякий случай спросил у сотрудницы: "А главпочтамт - это где?"
-- На Советской площади. Старое такое здание, с часами. А вы из армии?
-- Из армии, - буркнул Славка, подавляя в себе желание тут же закрутить с этой сотрудницей. Что-то молодые гены, да наверное еще и после армейской "голодовки", явно начинали переть наружу. А Вячеславу Григорьевичу это почему-то нравилось не сильно. Поэтому он, наперекор генам, продолжать беседу не стал, расплатился какой-то мелочью и чуть ли не выпрыгнул наружу.
Шоппинг
Улица Урицкого, на этот момент главная улица города. Вот она. Магазины, грохочущие по середине улицы трамваи, редкие машины, и довольно много людей. "Много" - ухмыльнулся про себя Вячеслав Григорьевич. Разве это много? Вот в той жизни было много. А сейчас... Все ж на работе. Здесь, на Урицкого, - да, побольше. Наверно и время отпусков наступило.
Одеты люди были кто как. Не в том смысле, что плохо, а в том, что совершенно по-разному. Кто-то с претензией на моду и даже на лоск, а кто-то обыкновенно, буквально что под руку попадется. А вон одна дама средних лет нырнула в булочную наверно как была дома - в халате и тапочках. Чувствовалось, что внешности здесь уделяется отнюдь не первостепенное внимание. Причем и мужчинами и женщинами. Ну разве что молодые девчонки, как всегда, стараются "причепуриться". Откуда кстати это выражение? Вроде бы из какого-то кино. Которое, может быть, еще и не вышло.
Эх, вспомнить бы, что сейчас за времена. Что вышло, а что нет, что будет и когда, - интернет бы сюда, погуглить... За этими мыслями Славка и не заметил, как вышел к Волге. Зелень, зелень, кругом зелень. Широкие тротуары, цветы, на реке, несмотря не самую теплую погоду, десятки лодок. Впрочем, сегодня же пятница. Почти выходной. Или не почти? А на пятидневку уже перешли или нет? - Ну вот, опять...
Взгляд Славки упал на вывеску с надписью "Парикмахерская". Надо бы в магазине бритвы посмотреть - электрическую бы. Или прямо сейчас побриться? Вроде еще бреют в парикмахерских, не боятся всяких СПИДов...
Парикмахерская, как и почта, была пуста. Кажется, с кем-то работали в дамском зале, а работники мужского, два почтенных старичка, играли в углу в шашки. Появление посетителя их скорее раздосадовало.
"Что желаете?" - один из шашистов накинул на Славку отнюдь не идеальную простыню. А тот, впервые за эти сутки, сумел наконец рассмотреть себя в зеркало, а не в мокрую мраморную доску. На него смотрело молодое, но какое-то пожеванное лицо, с какими-то то ли шрамиками, то ли точками на левой щеке. Не лошадиное - слава богу, в общем даже терпимое. Ухо левое оттопырено - это портит. Пострижен не наголо, а ежиком - это он уже понял осязательно. Маленькая родинка под носом. Или просто прилипло что-то?
-- Бриться. - Славка не обнаружил в зеркале ничего иного, требующего правки. А вот бритву надо посмотреть, да. С опасной бритвой он управляться даже не пробовал, и откровенно её побаивался, станок конечно пользовал, но - другой станок. Не нынешние, которые со вставными лезвиями. Ну, должны наверно уже выпускать электрические. Какие там они были? "Харьков"? А больше и не помню. Впрочем, какая сейчас разница?
Парикмахер сделал всё быстро и молча, явно стремясь как можно скорее продолжить партию. Славка (или Вячеслав Григорьевич?) не успел даже как следует погрузиться в раздумья и воспоминания. Благоухающий "Шипром", он оказался за дверью, где едва не был сбит стайкой пацанов на велосипедах. Впрочем, не он один. Какая-то бабка, размахивая авоськой, визгливо кричала им вслед: "Почему не в школе? Хулиганы!" - "Мы во вторую смену" - донеслось уже издалека. "Врут поди, - вздохнула бабка, - Совсем распустилась молодёжь".
"Ты ещё "ту" молодёжь не видела" - мелькнуло в голове Вячеслава Григорьевича. Но тут же уступило место Славкиному прагматизму: "Я до магазина доберусь сегодня или нет?". Точнее - до магазинов, тут уж сказал своё слово и Вячеслав Григорьевич, которого тянуло проверить свои детские впечатления об этом, в силу возраста, золотом для него времени.
Колбаса в магазинах таки была. Да. Даже в молочном. И вообще название магазина мало говорило о его ассортименте, скорее лишь отражало главное. В овощном можно было купить селедку, в молочном - колбасу, а в мясном - макароны. Примерно так, как и помнилось. Примерно такими же были и очереди. Небольшие, благо на дворе день, но громкие и склочные. Наверно не только квартирный вопрос испортил людей, но и они, очереди. Если на улице все были доброжелательны и заинтересованы, то в очереди царствовало "Вас здесь не стояло" и "Чаво пихаетесь?". Не хватало разве что "Отлезь, гнида", но наверняка в "часы пик" бывало и это.
Промтоварные магазины Вячеслава Григорьевича тоже не удивили, - ни ассортиментом, ни сервисом. Скорее, он лишь уточнял для себя, что сейчас есть, чего еще (или уже) нет, и что почем. Телевизоры - да, не по карману. От 200 рублей и выше. Патефоны от 30, а вот электрофоны уже вдвое дороже. Ну что ж, электричество пока есть не у всех, - можно считать роскошью. Электробритва - почти 50, причем только одна, неизвестного названия и очевидно популярностью не пользующаяся. "А "Харьков" есть?" - "Нет, они редко бывают, заходите в конце месяца, может будут..."
В Универмаге народа почти не было, но и продавцов тоже. То есть где-то они несомненно присутствовали, Славка их ощущал кожей и даже вроде бы слышал отголоски их разговоров, но дозваться не смог. Поэтому, помня детство и юность Вячеслава Григорьевича, надрываться не стал, выбрал что-то более подходящее для своих планов и понес в примерочную. Продавщица материализовалась тут же: "А вы, собственно, куда?" - "Как куда? Мерять" - "А, ну идите. А что ж не позвали? Мало ли, может вы унести хотите не расплатившись?" Продавщица была будто с иллюстрации журнала "Крокодил": круглая, напудренная, с "бараном" на голове, и вся в золоте. Сразу же вспомнился анекдот про психушку: "Пригласите рубщика мяса из гастронома. - Да какой он рубщик, это у него мания величия. На самом деле он профессор."
К новым своим размерам Славка (Вячеслав Григорьевич?) приспособился не сразу. Шутка ли! В той жизни он был почти колобком, а в этой - откровенной жердью. Так что мерять пришлось несколько раз, но всё же нечто похожее на то, что требовалось, Славка купил. Именно их: брюки, рубашку, какую-то куртку рабочего образца, призванную выступить в роли ветровки, и ботинки на весну-лето. К удивлению, из пяти наличествующих четвертных оказался истрачен только один, да и то не полностью. А Славка-то побаивался, что наличных денег не хватит, а аккредитив еще нужно положить в сберкассу. А чтобы положить, нужна прописка, а прописки еще нет, и будет она не раньше понедельника. Так сказала вчера Танька, унося и пятерку за постой, и червонец за харчи, и паспорт для прописки.
Пакетов в магазине не давали - за их отсутствием в принципе. Ну не дошла еще промышленность до производства пакетов, а торговля - до их бесплатной раздачи. Тащить коробку и свертки в руках было не слишком удобно, поэтому, покурив у входа, Славка счел за благо вернуться и прикупить еще сумку, - вроде пакета, но большую, матерчатую. Даже слишком большую, но других не было, - кроме неё на полках присутствовали или авоськи в дырочку, или сумки клеенчатые, "для магазина", явно дамские, либо портфели и чемоданы. В общем, и тут надо было привыкать.
Славка перекурил еще раз, обозрел свой свежеприобретенный мешок, в который влезло бы и еще столько же, и вернулся в универмаг снова. Тратить так тратить. Хотя в общем тоже вещи нужные: носки, трусы, майка, и даже некое подобие того, что в "той жизни" называлось футболкой. Третий перекур чуть было не сподвиг Славку на покупку еще и парадной рубашки, и парадных брюк, а то и костюма, но Вячеслав Григорьевич, мобилизовав все оставшиеся силы, пресёк это транжирство, и направил Славку в сторону дома. Хотя четвертак так и остался недотраченным.
Впрочем, этим знакомство Славки с советской торговлей все равно не ограничилось. Сгрузив дома покупки, он понял, что зверски проголодался. А Танька на сутках. Она вроде бы обещала, что-то оставить, но где? В холодильнике? - Какой к черту холодильник, если электричество только что провели! Тогда где? В печке? - Нету. На кухне? - Тоже ничего не видно. Где они харчи-то держат?
Вячеслав Григорьевич вспомнил, что на мясокомбинате, который поблизости, была отличная столовая. Почему бы и нет? Славка вышел на улицу и зашагал в нужном направлении. Именно в направлении, потому что не было ни той улицы, которая раньше (точнее в будущем) туда вела, ни тех зданий, что он помнил. Да и вообще, есть ли он, этот мясокомбинат?
Зато был пивной ларек. Собственно, по городу ларьков - винных и пивных - было поистине огромное количество. Вячеслава Григорьевича еще удивило то, что вокруг них не кучкуются какие-то компании, как во времена его юности. Нечто обыденное и спокойное: нет-нет, да подойдет кто-то, выпьет кружку или стаканчик, иногда закусит бутербродом с килькой или с засохшим сыром, - и дальше. То же было и около ларька, оказавшегося поблизости от дома. Никого, только вдали маячит, удаляясь, чья-то спина.
Славка недолго думая сунулся в окошко: "Уважаемый, а на мясокомбинат я правильно иду?" - "На стройку-то? Правильно." - На стройку. Всё ясно. Еще и мясокомбината нет. "А не подскажете, тут столовая какая-нибудь есть поблизости?" - "Нет, поблизости нет. Если только на автобусе ехать. Магазин только есть - вон там, за углом. Приезжий, что ли?" - Продавец, а точнее, как выяснилось, продавщица, - сухонькая тётка с грубым мужским голосом, - вынырнула наконец из тьмы ларька.
-- Приезжий.
-- Жильё не нужно? А то у меня невестка...
-- Нет, не нужно уже, - оборвал Славка. - Вот ищу, где пожрать можно.
-- Ну в магазине можно купить. Или готовить лень? Ну давай тогда у меня бутербродов купи - я тебе посвежее настрогаю. Или горяченького хочешь?
Горяченького Славка хотел, хоть и не так, чтоб очень. Но бутербродиками тоже сыт не будешь, потому пришлось идти в магазин, оказавшийся на деле обыкновенным сельмагом, торгующим всем - от патефонов до мыла, и от тканей до хлеба. Тушенки, на которую в глубине души рассчитывал Славка, в нем естественно не оказалось - он даже не стал спрашивать, бросив беглый взгляд на полки. Взял три банки рыбных консервов, кусок сыра, кусок колбасы, пару бутылок минералки, да буханку хлеба, оказавшуюся еще теплой. Потом вздохнул, и купил бутылку коньяка.
Танька сб 16.05.64
Коньяк Славка выпил только утром, вместе с Танькой, вернувшейся с дежурства вполне бодрой и веселой. ("Приключений не было - поспать немного удалось.") Она его и разбудила, узрев на столе поллитру: "Ну вот, а говорил не пьёшь!" - Впрочем, сказано это было со смехом, а не с разочарованием.
-- Не пью. - буркнул Славка. - Но вроде как отметить всё же положено.
-- А что позавчера не стал?
-- Устал с дороги.
-- Ну-ну... - Танька убежала в кухню, дав возможность постояльцу привести себя в порядок.
Ночью Славке снились какие-то странные сны. То ли Славкины, то ли Вячеслава Григорьевича. Какая-то война, - но не Великая Отечественная, это точно. Что-то где-то взрывается, падает самолет. И при этом - родители. Родители именно Вячеслава Григорьевича, а не Славки, - в каком-то незнакомом доме с обрушившимися стенами...
А ведь Танька старше родителей! - вдруг пришло на ум Вячеславу Григорьевичу. Да, так и есть. Она родилась где-то в начале тридцатых, а они в конце. Опа! Так это, получается, я своим родителям почти ровесник?! Было бы интересно узнать о Славкином, - именно Славкином - детстве. Как и где он жил тогда, в сороковых-пятидесятых. Хотя бы чтобы не ткнуться в грязь лицом в каком-нибудь разговоре. Но эти воспоминания отсутствовали напрочь. А Вячеслав Григорьевич, к стыду своему, не мог вспомнить почти ничего из того, что рассказывали его родители об этих годах. А больше-то было и некому, - бабки с дедами к моменту его хотя бы относительного взросления почти все перемерли, осталась только баба Маня. Которая тоже протянула недолго, да и рассказывала мало и неохотно. Да уж. Сейчас лучше меньше говорить и больше слушать.
Впрочем, слушать ему в этот день пришлось и так немало, а говорить почти не пришлось. После второй рюмки разговорилась Танька. Так получилось, что этот день, 16 мая, оказался для неё непростым - 11 лет со дня смерти отца. Выпили за упокой, вспомнил Славка некстати одноглазого и однорукого почтальона - и пошел длинный, иногда сумбурный, рассказ про Таньку, танькино детство, про жизнь вообще, и конечно же про войну.
-- Это дядя Слава, твой тёзка. Хороший мужик, только контуженный, бывает у него. Всю войну прошёл без единого ранения, а это всё - в последний день, 9 мая, в Праге. Вот уж повезло так повезло. Два года, говорят, по госпиталям мотался.
У нас тут много таких, - раненых, калеченых. Вон через дом дядя Коля - у него наоборот: в первом же бою, еще летом 41-го, ногу оторвало. Даже выстрелить ни разу не успел. Но - хорошо еще, что только ногу, больше ни царапины. Врачи удивлялись, как так получилось... А сколько погибло...
Мы-то с Витькой маленькие были. Он еще и в детсад кажется не ходил. И мама, как чувствовала, отправила на всё лето к бабушке, под Весьегонск. Это верст двести на север. А тут и война. Мама нас решила там и оставить - пересидеть. В деревне - оно спокойнее, чем в городе. Кому мы там нужны. Да и кто знал, что немец так далеко зайдет? Но вот так мы там всю войну и прожили. Нас даже не бомбили ни разу.
Мама работала операционной сестрой у профессора, - и его, и её с ней сразу, как война началась, в Москву перевели, в какой-то важный госпиталь. Вот она там всю войну и проработала. И на фронт два раза с санитарными поездами выезжала. Два ордена у нее, и медалей несколько
И отца мобилизовали почти сразу. В июле уже был на фронте. Повезло ему, очень повезло - можно так сказать: полвойны по госпиталям, а ранения не такие, чтобы очень. Руку вот правда чуть не отрезали, - это уже последнее ранение, под новый 45-й год. Так что вернулся он уже осенью, комиссованный, но почти здоровый, только рука плохо слушалась. Но слушалась.
Это он дом-то отстроил. Прежний был поменьше, но, слава богу, в войну почти не пострадал. Так, по мелочи. Кто в городе оставался, те говорят, что в этих домах немцы стояли, штаб что ли у них тут был. Наверно потому и не тронули. Боев-то в городе почти не было, - обстрелы да бомбежки. Сначала, как рассказывают, наши просто ушли, а потом немцы так же. Но бомбежками побило много. У нас тут в округе наверно половина домов были в развалинах, а каких-то и просто не было. Но и хозяева вернулись не все. Вот из того, что от их домов осталось, остальные свои и восстанавливали. А то и строились Папа вот пристроечку сделал, - еще одну комнату. И чердак в комнату превратил. Всё для нас с Витькой старался, - думал, все мы тут, с семьями, жить будем.
А сам не дожил. Его смерть Сталина сильно подкосила. Он его святым человеком считал. А как Сталин умер, тут у него и начала рука совсем отниматься. Не хотел в госпиталь ложиться, но всё равно положили. Думали ненадолго, а он через день там и умер. Говорят, нерв какой-то... Но хоть не дожил до того, как Сталина грязью поливать начали...