Эшли, Роуз : другие произведения.

У Истоков Броукри

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Нижний и Верхний Эдем - стороны одного городка, разделенного гигантской стеной на два района: аристократия и пролетариат, считающие непозволительным общение друг с другом. Все меняется, едва судьба сталкивает двух абсолютно разных людей, нашедших друг в друге не только себя, но и спасение.

Эшли Дьюал

У ИСТОКОВ БРОУКРИ

0x01 graphic

Что бы ни случилось.

  

АННОТАЦИЯ

  
   Нижний и Верхний Эдем - стороны одного городка, разделенного гигантской стеной на два района: аристократия и пролетариат, считающие непозволительным общение друг с другом. Все меняется, едва судьба сталкивает двух абсолютно разных людей, нашедших друг в друге не только себя, но и спасение.
  
  

Какой для ненавистников урок,

Что небо убивает вас любовью!

Уильям Шекспир - Ромео и Джульетта.

  
  
  

I LOOK INSIDE MYSELF AND SEE MY HEART IS BLACK.

  
  
  
  
  
  

У истоков Броукри - ЭШЛИ ДЬЮАЛ

   _____________________________________________________________________________
  
  
  

ПРОЛОГ

  
   В этом человеке было то, что спасало во мне меня. Лишь вместе мы дышали и жили. Были теми, кем хотели быть. Но холодная реальность все же разбила ту стену, которую я и он - мы - построили, чтобы оказаться вдалеке от всех. И мы задохнулись, потому что у нас не было ни сил, ни желания бороться. Мы устали, а люди посмеялись над нами. Разве это любовь? У любви всегда есть силы, она все преодолевает, любые препятствия. Но нет. Оказалось, что даже у любви иногда опускаются руки. Мы решили, что умереть - тоже не такой уж и плохой вариант. И мы умерли. И никто нас не понял. Никто не написал потом, что мы несчастные влюбленные и не сложил нашу историю в стихи. А мы, действительно, не представляли жизни друг без друга. Видимо, теперь - в нашем времени - недостаточно уже и смерти, чтобы обнажить чувства. Родись Ромео и Джульетта в двадцать первом веке и их сочли бы сумасшедшими, а не прекрасными. Поэтому никто нам не поверил, да и мы сами уже плохо верили в любовь... Но ведь что-то было между нами? Да, было. Но он не говорил мне, что он меня любит. Он говорил: я не хочу без тебя жить. Наверно, это и было тем самым сильным чувством. И мы решили, что не будет никаких: я тебя люблю. Будет: я тебя ненавижу. Потому что можно только ненавидеть человека, из-за которого жизнь потеряет всякий смысл, едва его не станет.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ГЛАВА 1.
  
   Люди говорят, что только от нас зависит, какой будет наша жизнь. Мы все способны найти свой путь, тех самых людей, найти предназначение и смысл. Но для меня это звучит дико и неоправданно, голословно, даже наивно, будто сказано теми, кто и вовсе не жил.
   Разве так-то просто распланировать свою жизнь? Знаете, люди ведь считают, что нас определяет наша работа, наши интересы, наш круг вечного и неизменного общения, где не было и быть не может отступов вправо, влево, вверх или вниз. Но звучит это также нелепо и глупо, как и утверждение, словно ветер определяет высоту волн, а не глубина океана. Не очевидно ли, что именно от нас зависит, какова будет наша работа, каковыми станут наши интересы, а не наоборот. Не внешние факторы определяют нас, а внутренние. Сначала ты ищешь себя, а потом уже находишь то, что тебе подходит. Не правда ли?
   Нет. Все это мнение человека, мнимо сражающегося с реальностью, которая никогда не позволит нам быть теми, кем мы хотим быть. Внешние факторы стали определяющими. Мы больше не выбираем, и нас не выбирают. Сколько бы мы не кричали о том, что все мы разные - это единственная нить, связывающая нас воедино. Мы все зависим от кого-то, и кто-то зависит от нас. Ни одного свободного человека, ни одной смелой и острой мысли, и будто в кандалах, мы закованы в стереотипах. Не жизненных, но современных. И если вам хочется поспорить - спорьте, рвите глотку, кричите, орите, вас никто не остановит.
   Но и не услышит.
   Моя семья - пример того, какой бывает жизнь, когда у тебя есть все, но нет ничего.
   Это не значит, что мы несчастливы. Мы не знаем, что это такое. Как ощутить нечто в груди: горячее, волнующее, такое долгожданное и заветное, если у тебя всегда было то, что вызывает эти эмоции? Тебе не нужно сворачивать горы, стараться, тянуться к мечте и следить за ней взглядом. Ты просто можешь взять ее с полки похожих и непохожих чужих грез, надеть на себя, будто новый сарафан и продолжить кружиться на карусели, с которой все до единого падают. Но до тебя и ветер не дотрагивается. Раньше я не обращала на это внимания. В детстве все казалось правильным: разве папа может мне отказать, когда я его о чем-то прошу? Нет. Мой папа был самым лучшим не потому, что он был рядом со мной, а потому что всегда исполнял мои просьбы. Хочу новое платье, хочу увидеть горы, хочу играть на скрипке, хочу, хочу, хочу. И мой отец, будто на конвейере, передавал мне через кого-то все, о чем я желала, не расщедриваясь на количество сказанных мне слов, но круто и беспечно расставаясь с количеством нулей на его банковском счете. Мне это нравилось. Эта игра - только подумай о чем-то, и оно тут же возникнет перед твоим носом. Но затем я выросла, и как любой человек обзавелась вопросами, сомнениями и глазами. Наконец, я их открыла, но, правда, поздно.
   К тому моменту, когда я осознала, что правит жизнью, чего от нее ожидают, и какое место во всем этом круговороте отведено мне - меня из расчета вытеснили. Была выбрана школа, затем институт, карьера, специальность и должность. Как я должна выглядеть, где должна находиться, что должна говорить. Иными словами, все, что меня поджидало, было решено, а я и не могла сказать "нет", потому что меня растили как наследника той самой жизни, о которой все любят говорить: красивой, беспечной и свободной.
   По правде говоря, свободы в моей жизни столько же, сколько кислорода в космосе, и если мне и доводилось высказать свое мнение, то безуспешно, потому что до него никому нет никакого дела. Но молчать я не умею, и оттого часто запираюсь в своей "башне", тихо и отчаянно предаваясь мыслям о другой жизни.
   Лежу на кровати, испепеляю прикрепленный к потолку плакат рок-группы и делаю все, чтобы не думать о происходящих за окном событиях. Но я знаю, иллюзии не сотрут правду, независимо от моих желаний. За окном творится то, что, неопустительно, сойдет моему брату с рук, сломает не одну жизнь и покалечит не одного человека. И это обычное явление в нашем квартале, который граничит с улицами бедных рабочих. Наши стороны разделены высоченной, белой стеной, но она никогда не останавливала любителей острых ощущений, рвущихся друг на друга, будто мошкара на яркие вспышки пламени. Город так и поделен на два лагеря: состоятельная аристократия и клерки, работающие до потертых в кровь пальцев, и никого не волнует, что иногда по ночам они сталкиваются, как грозовые облака, и уничтожают друг друга, ведясь на поводу у усталости - для бедных, и банальной скуки - для богатых. Я стараюсь об этом даже не думать, потому что никогда не понимала мотивы моего брата. Мы часто ссоримся по этому поводу, а затем приходит отец и пресно улыбается, словно его сын каждый раз достает звезды с неба, а не выбивает из людей дух и не заставляет их видеть эти самые звезды. И тогда я просто сдаюсь. Взмахиваю руками и возвращаюсь к себе, теряясь в своих ощущениях, которые с каждым годом душат меня все сильнее и сильнее. Будто силки. Я никогда бы и не подумала, что без свободы так трудно дышать, но именно боязнь будущего отнимает у меня воздух.
   Я не могу найти себе места. Встаю с кровати и усаживаюсь напротив зеркала. Гляжу на свои золотисто-медовые волосы, связываю их в длинную косу, распускаю, встряхиваю, будто они недостаточно пышные, стягиваю на этот раз в хвост и протяжно выдыхаю. Мне не хочется думать о брате, но я все думаю и думаю. На самом деле, я устала волноваться о том, что в один прекрасный день он может попросту не вернуться; что его сильно заденут, или эти шутки, наконец, не доведут до добра, а маленькие потасовки превратятся в войну, на которой не каждый выживает.
   Я очень часто спрашиваю отца: почему он не остановит это безумие? Почему ему не страшно? Он говорит, что так было всегда. Бедные всегда ненавидели богатых, а богатые всегда подначивали бедных. И это проблема не нашего поколения, а долгих-долгих лет не вмешательства взрослых и местных органов. И как-то так вышло, что драки двух сторон превратились в традицию, а не в неприятность.
   Это самое глупое оправдание из всех, что я слышала.
   Выхожу из комнаты и плетусь вниз по широкой, витиеватой лестнице, обхватив себя ладонями за талию. В моем доме никогда не бывает холодно, но я всегда мерзну, будто не могу согреться в такой пустоте, урывками заставленной роскошной мебелью; завешанной картинами, люстрами и шерстяными шторами, где, словно плоскими кистями, расписаны золотистые бутоны. Я спускаюсь в самый низ и киваю женщине, вычищающий ковер. Она мне улыбается, пусть я почти уверена, что она меня люто ненавидит, и это странно, ведь я единственная, кто в этой семье хотя бы знает о ее существовании.
   - Добрый вечер, Мария. - Говорю я, шлепая голыми ногами по деревянному полу. У женщины растянутая улыбка до ушей, а в глазах холод.
   - Добрый вечер.
   Пробегаю мимо и оказываюсь на кухне. Над барной стойкой горят тусклые фонари, и я усаживаюсь прямо под ними, водрузив голову на столешницу. Господи, как же мне все это осточертело, и даже друзья, которым я могла бы позвонить, были выбраны не мной, а моими родителями, исходя из того, с кем они сейчас хорошо общаются. Абсурд. Иногда я думаю, что мысли в моей голове - не мои вовсе. Откуда же взяться собственному мнению, если его никогда не воспринимали и устранили еще на начальной стадии? Боюсь, все мои слова, заранее были продуманы, и я не удивлюсь, если играю главную роль сценария, что когда-то был написан моим отцом.
   Дотягиваюсь рукой до глубокой миски с виноградом, забрасываю в рот одну штучку и медленно жую, надеясь на время отвлечься от бешеного потока ненужных рассуждений. Но ничего не выходит. Отделаться от мыслей также сложно, как и отделить от себя какой-нибудь жизненно важный орган. Попробуйте прожить без легких. Что ж, вряд ли удастся.
   Я слышу, как хлопает запасная дверь, и резко выпрямляюсь. Так происходит каждый раз, когда я жду брата, кусая локти и не находя себе места. Ох. Спрыгиваю со стула, бреду к заднему выходу и останавливаюсь за углом, следя за тем, как мой брат шмыгает в ванну. Что-то мне подсказывает, что он не просто так воспользовался черным входом и не просто так заперся в душевой комнате. Это лишь доказывает, что потасовка прошла не совсем уж гладко, что, наверняка, пришлось ему по душе, ведь Мэлот не представляет себе жизнь без прогулок по ночному городу, которые обычно оказываются самым настоящим побоищем.
   Открываю дверь, воспользовавшись шпильками: брат сам меня научил, но выходит быстро и ловко. Я маюсь с замком пару минут, затем запрыгиваю внутрь, хлопаю дверцей и вижу огромные глаза брата, кажущиеся в таком тусклом свете чернее черного.
   - Мама наверху? - это первое, что вырывается из его подбитого рта. Мэлот вытирает пальцами окровавленный подбородок и улыбается как-то нервно, словно принял что-то до того, как вернулся домой.
   - Да. Она отдыхает.
   - А отец?
   - Его твой вид вряд ли расстроит.
   Я слежу за тем, как он смывает с лица алые и водянистые пятна. Мой брат - высокий и широкоплечий парень, с темно-каштановыми волосами и чертовски кривой улыбкой. Не думала, что когда-то меня начнет раздражать его самоуверенность, раньше я хотела быть на него похожей: считала, что от неприятного ощущения в груди избавит стальная, порой, может, и лживая решимость. Правда, теперь я в курсе, что высокомерие и уверенность - отнюдь не одно и то же, и завидовать моему брату было ужасно глупо.
   - Ну, зачем вы это делаете? - в сотый раз спрашиваю я. У Мэлота глубокий порез на плече, и такое ощущение, будто его пырнули ножом. Я достаю из пачки сухие салфетки и прикладываю их к ране, тяжело выдохнув. - Тебе совсем делать нечего.
   - Считаешь, мне интересно твое мнение?
   - Хотелось бы в это верить. - Из-под крана течет теплая вода, я смачиваю салфетки и вытираю капли крови с его рук и шеи. Мэлот хмыкает. - Что?
   - Ты не меняешься.
   - Ты тоже.
   - Знаешь, я не нуждаюсь в твоей помощи, - цедит брат. Он сбрасывает мои руки и, не церемонясь, несется к выходу. Я семеню за ним следом. - Черт, отвяжись, Адора. Мы уже не маленькие дети, и ты не должна ходить за мной хвостом. Отвали.
   - Я волновалась. Пора прекратить ваши игры. Это совсем не смешно, слышишь?
   - Никто и не пытается тебя рассмешить. Да я и не думаю, что ты умеешь смеяться.
   - Кто-то пострадал? - я решительно сжимаю руки. - Скажи, ты опять отправил кого-то в больницу, да? Мэлот, отвечай.
   - Какая разница.
   - Большая!
   - Нет, разницы никакой нет. - Парень останавливается перед дверью в свою комнату и смотрит на меня так, будто я наивная, маленькая девочка, приставшая к нему с глупыми вопросами. - Оставь меня в покое, Дор. Я жутко вымотался.
   - Но ты...
   - Все, отвянь. Маме не слова, уяснила?
   Я даже ответить не успеваю. Брат захлопывает дверь перед моим носом, и на меня в ту же секунду нападает обиженное самолюбие, которое не выносит, когда его игнорируют и оставляют ни с чем. Черт. Каждый день одно и то же.
   Я плетусь к себе в комнату и закрываю дверь на замок. Не хочу, чтобы кто-то ко мне зашел, пусть и знаю, что это утопично. В последний раз ко мне в спальню заходила Мария и для того, чтобы вычистить добела и так белоснежный шерстяной ковер. Однако все же я не рискую, ведь терпеть не могу, когда кто-то прерывает мои мысли своим вторжением на мою территорию. Признаться, родители и не против такой отчужденности. Наверно, им не хочется мне мешать: самостоятельность во всем должна проявляться. Или же им попросту все равно на то, что я делаю и как себя чувствую, и такая свобода - иллюзия равноправия, о котором моему отцу ничего не известно.
   Моя комната - склад книг, хранилище чьих-то мыслей и фраз, написанных кривыми буквами на высоких стенах, светящихся ночью флуоресцентной краской. Эта коллекция - моя жизнь, сумбурная и в то же время налаженная, как бы парадоксально это и не звучало. Каждый вечер я вглядываюсь в эти неаккуратно выведенные буквы, пострадавшие от тех эмоций, что я испытывала, когда их писала, и вспоминаю себя же, только в другое время и при других обстоятельствах. Я путешествую по своей памяти, по реке прошлого, которая была и бурной, и спокойной, или устремленной к какой-то цели, вскоре разрушенной тем, что для меня заранее приготовили родители.
   Непроизвольно, почему-то именно в этот день и в эту минуту я замечаю слабый свет, освещающий фразу Айн Рэнд - американской писательницы русского происхождения. Не знаю, сколько прошло времени, но я отчетливо помню то утро, когда моя мама сидела без очков - это бывает редко - на веранде, попивала холодный чай из плоской кружки, а отец читал новый выпуск газеты, прикрывая широкими листами лицо. Он тогда сказал: Адора, ты уходишь из школы искусств и переводишься в частный пансионат МакДаффи к брату.
   Я ответила:
   - Нет.
   А он опустил газету, посмотрел на меня так, будто само желание противоречить ему уже было непростительным преступлением, совершенным с особой халатностью, и твердо с нажимом повторил:
   - Ты переводишься в пансионат к брату.
   Я вскочила из-за стола, побежала к себе в комнату и разрыдалась, да так, что легкие едва не выпрыгнули наружу. Мне было ужасно обидно и жутко страшно, ведь я теряла то, что было для меня важным и спасало в вечном, ледяном одиночестве, предсказанным мне еще на долгие, долгие годы. И тогда я схватила с тумбочки краску, присела у стены и, еле-еле удерживая от дрожи в пальцах кисточку, написала:
   - И что ты называешь свободой?
   - Ни о чем не просить. Ни на что не надеяться. Ни от чего не зависеть.
   Не думаю, что многое изменилось с тех времен. Разве что теперь я учусь в колледже, и о пансионате МакДаффи напоминает лишь эта фраза. Потираю пальцами лицо и тяжело выдыхаю, оглядываясь в поисках чего-то успокающего. В конце концов, я решаю, что мне не станет лучше, пока я не абстрагируюсь от нынешних проблем, а ничто не стирает нашу реальность быстрее, чем хорошая книга. Я выбираю с полки ту, что сильнее растрепана - Повелитель мух, Уильяма Голдинга и довольно поджимаю губы, выбираясь через окно на широкий отступ. Крыша идет немного под углом, но мне удобно. Облокачиваюсь спиной о шершавую стену, открываю книгу и глубоко вдыхаю летний теплый воздух. Не знаю, в чем изюминка этого произведения; не знаю, почему могу перечитывать его снова и снова. Наверно, я тоже мечтаю хотя бы один день провести без взрослых и без их наставлений. И я уверена, это был бы лучший день в моей жизни.
   За чтением время летит быстро. Обычно я так поглощена сюжетом, что не вижу и не слышу ничего, что меня окружает. Однако сегодня что-то заставляет меня оторвать взгляд от желтоватых страниц и поднять его вверх. Я задумчиво облизываю губы, скрещиваю на коленях руки и гляжу в темноту улиц, осматривая витиеватые переулки, невысокие кусты и высокую стену. Она, словно плод воображения неудачника-архитектора, портит красоту и магию кварталов, разделив их на две части нагло и злоумышленно. Белая и бесконечная она растягивается вдоль городка на несколько километров и прерывается где-то у истоков Броукри - витиеватой реки, холодной в любое время года, где обычно и сталкиваются два лагеря несусветных врагов: аристократы и клерки, белые и черные, и не по цвету кожи, но по цвету души. И неясно, у кого именно. В животного превращается каждый, кто плетется на ту площадь для самовыражения голословных амбиций, основанных лишь на личной и глубокой неприязни.
   Я собираюсь вернуться к чтению, как вдруг замечаю, что вдоль стены, шатаясь, идет человек. Его ладонь опирается о белый камень, из которого была сооружена завеса, и, как ни странно, за его длинными пальцами тянутся не менее длинные кровавые следы, яркие и заметные даже в таком тусклом свете. Ошеломленно я убираю книгу в сторону и подаюсь вперед, расширив глаза. Наверняка, этот "кто-то" возвращается с потасовки, где принимал участие Мэлот. Что ж, видимо, кому-то повезло меньше.
   Человек делает еще несколько шагов, а затем вдруг его колени подрагивают. Я даже опомниться не успеваю, а он уже падает навзничь, испустив слабый стон, который, тем не менее, разносится по улице и врезается в мое испуганное лицо.
   - Эй! - я надеюсь, что незнакомец услышит меня, но он лежит неподвижно, и тогда я решительно заползаю обратно в комнату. Понятия не имею, что мной движет. Вырываюсь из спальни, стучусь к брату, но он выкрикивает: отвали, Дор! И я отваливаю, сжав до боли руки. Хорошо, сама разберусь.
   На улице завывает легкий ветер. В домах не горит свет. Я настороженно бреду вдоль стены, но когда замечаю лежащее на асфальте тело, прибавляю скорость. Нечто властно и судорожно сжимает меня в колючих объятиях. Наверно, это страх, но страх чего именно? Неужели так опасно помочь тому, кто в этом нуждается? Глупая иллюзия, словно каждый хочет причинить нам вред, вбитая в голову мнительным обществом. Не подходи к людям, они могут обидеть. Не помогай бедным, хотели бы сами себе на жизнь заработали. Даже и не думай смотреть на таблички со словами помощи больным детям, все это обман, и никак иначе. Вот только, как понять, где нас и, правда, пытаются одурачить, и где надо затянуть ремень потуже, но вытащить из кармана парочку звенящих монет, тем более что для моей семьи любые пожертвования - незаметные траты.
   - Эй! - я присаживаюсь рядом с незнакомцем на колени и неуверенно приближаюсь к его лицу. От него пахнет кровью. - Вы меня слышите?
   Человек не отвечает. Я аккуратно придавливаю пальцы к его шее, нащупываю пульс и поджимаю губы: он жив. Вот только сильно ранен. Его одежда изорвана и испачкана не только грязью, но и алыми разводами. Из плеча толстой струей льется кровь. Я прижимаю к ране ладонь, а затем неуверенно убираю с лица прилипшие волосы.
   Ох, мои опасения подтвердились. Это молодой парень, примерно моего возраста, ну, может чуть старше, и, наверняка, он пострадал в той перепалке, о которой известно моему брату. Но тут же в моей груди, будто сирена, взвывает здравый смысл. На парне потертые штаны,черная кофта. И если он и участвовал в потасовке, то явно не на стороне Мэлота.
   Черт, кажется, он пришел из-за стены.
   На удивление я не колеблюсь. Решительно стискиваю зубы и приподнимаю парня за талию. Он стонет, а я тихо шепчу:
   - Все будет в порядке. Я вам помогу.
   Незнакомец морщится от боли, а я осматриваюсь, думая, что же мне делать. В нашей больнице его не примут, придется пересечь стену, но если я и решусь - люди узнают, кто я и непременно доложат отцу - Эдварду де Веро - владельцу лесоторговой корпорации и по совместительству, злейшему врагу каждого, кто живет за завесой и ждет отмщения. Не думаю, что меня горячо примут, да и потом вряд ли отпустят.
   Я задумчиво прикусываю губы, а затем неожиданно замечаю, как из-за угла плетется по дороге Мария - наша домработница. Она одета в нелепое, длинное пальто, хотя воздух теплый и приятный, и на ее ногах тяжеленые туфли с квадратными носами. Раньше она со своей семьей жила за стеной, но после того, как мы предложили ей работу, она переехала в наш район, только к западной части от Броукри. Там всегда очень тихо, а ей не хотелось попасть в неприятности: любой, кто выбирался из-за завесы и прислуживал богатым, был предателем и получал по полной программе от своих же сородичей.
   - Мария! - тут же восклицаю я, но руки от плеч парня не отнимаю. - Мария, я здесь!
   - Мисс Адора?
   - Прошу, помоги мне.
   - Что вы делаете?
   Женщина сначала смиряет меня ледяным взглядом, но затем шокировано застывает, и ее широченные брови ползут вверх.
   - Ему нужно помочь, - поясняю я, - он ранен.
   - Позвать врача?
   - Нет, Мария, он с той стороны.
   - О, боже, как вы о нем узнали?
   - Случайно увидела из окна.
   - Надо оставить его на центральной площади у Броукри. Уже утром его найдут, так и знаете. Утром он будет в порядке.
   - А что если он не доживет до утра? - Я взволнованно перевожу взгляд на парня. Он еще совсем молод. Как и я. Как и мой брат. Что заставляет людей идти на риск? Так ли это сложно, думать, прежде чем кидаться в океан с акулами? - Я не брошу его на площади.
   - Хотите рассказать родителям?
   - Нет, что ты! Конечно, нет. Тогда он умрет еще быстрее.
   - Но что мы можем сделать, мисс Адора? - Мария подходит ко мне и с сожалением глядит на молодого парня. Наконец, я вижу нечто похожее на доброту. - В больницах его не примут. Вы ведь понимаете. А идти к стене...
   - Нет. Мы не расскажем о нем никому. Мы..., - я облизываю губы, - мы вылечим его.
   - Что?
   - Отнесем его к тебе.
   - Ко мне?
   - Да. В моем доме его найдут, а о тебе никто и думать не станет. Так и поступим.
   - Но, мисс Адора, - нервно восклицает Мария, когда я поднимаюсь на ноги, - разве у вас нет иного выхода? У меня могут быть проблемы.
   - И ты оставишь его здесь? Оставишь его умирать?
   - Я не...
   - Хватит болтать, Мария. Помоги мне.
   С трудом мы поднимаем незнакомца с земли. Женщина бурчит что-то на испанском и кряхтит, будто старуха, однако я уверена, что она сама не оставила бы парня умирать, не смогла бы пройти мимо. Отличительная черта бедняков - странная причастность к горю каждого, кто неоправданно страдает. У них есть чувство справедливости и чувство любви и горечи. Они не бросили бы умирать того, кто этого не заслуживает. Они бы взвесили все за и против. Мои же родители, гуляя вдоль стены, просто бы прошли мимо. Быть может, у отца возникло бы желание позвонить нашему лечащему врачу - Антуану Ревье, но только в том случае, если бы умирающий был нужным ему человеком или выше его по статусу. Я не утверждаю, что все богачи - хладнокровные самолюбцы, но большинство из них уже и не помнит: как это, ощущать волнение за живое существо, а не за бизнес или деньги.
   Дом Марии большой. Он похож на особняк богатого наследника, в действительности же его делят три семьи, в каждой из которой по пятеро детей, и у некоторых из этих детей уже тоже есть дети. Однако эти условия гораздо лучше тех, что у многих проживающих за стеной. Из моего окна открывается вид на гигантские сооружения многоэтажных домов, и некоторые квартиры располагаются на крышах других квартир, в свою очередь стоящих у основания еще каких-то квартир. Выглядит это так же, как рисунки Индийских Кварталов в моих книгах: ужасающе и впечатляюще.
   Мария здоровается со своим мужем, а затем кидает на меня обеспокоенный взгляд.
   - Мы отнесем мальчишку на чердак.
   - Как скажите.
   - Роберто, Олли, помогите!
   К нам подбегают два подростка, обоим лет по пятнадцать. Они подхватывают парня под мышки и тащат вверх по крутой лестнице, к крыше.
   - Они не должны никому о нем рассказывать, - говорю я, разминая ноющие плечи. У Марии хмурятся брови, а я тут же отмахиваюсь. - Все, поняла, ты могила.
   - Мне не зачем подставлять себя, мисс Адора.
   - Приятно это слышать.
   В доме пахнет чем-то жаренным. Повсюду носятся маленькие дети. Они толкаются и прыгают в коридоре, будто непоседливые молекулы, а я аккуратно обхожу их стороной, и радуюсь, что не так уж часто пересекаюсь с детьми. Точнее, совсем не пересекаюсь. Мама у меня и под предлогом смертной казни не согласится на пополнение в семействе. Мне кажется, ей и так хватает самовлюбленного гордеца и забитой серой мышки. Для полного комплекта не достает только серийного убийцы.
   На чердаке душно. Я открываю окно и прошу Марию принести аптечку. Сбрасываю на пол сумку и медленно приближаюсь к парню, изучая его израненное лицо. Странно все это: мой брат калечит людей, а затем я пытаюсь их спасти.
   Снимаю с незнакомца его кофту, осматриваю свежие раны на торсе и плечах, и туже стягиваю свои волосы в неуклюжий пучок. Мне никогда раньше не приходилось ощущать запах крови - такой явственный, четко-выраженный. Также, я никогда не пыталась спасти кому-то жизнь. Это жутко пугает и волнует одновременно.
   Мария возвращается с лекарствами и теплыми махровыми тряпками. Подкладываем под голову незнакомца несколько подушек, обрабатываем рану на плече и подбородке. Не знаю почему, но мне неожиданно кажется, что ссадина на шее парня от биты Мэлота. Он часто уходит на дело, вооружившись деревянной битой, вырезанной в молодости отцом. И что-то мне подсказывает, папа смастерил ее для аналогичных целей.
   - Нужно зашить, - вдруг говорит Мария, указывая на плечо незнакомца. - Рана очень глубокая, кровь не останавливается.
   - Зашить?
   - Да. Но я не смогу, руки дрожат, мисс. Придется вам.
   - Мне? - я в ужасе распахиваю глаза. - Но я не умею.
   - А что тут уметь? Штопай, как ткань, дорогая.
   - Мария, но я никогда прежде не шила.
   - Все бывает в первый раз, мисс Адора. Все бывает.
   Не знаю, сколько проходит времени. Когда мы заканчиваем, руки дрожат, а сердце в груди рвется наружу, тарабаня по ребрам, будто дикое. Поднимаюсь на ноги и провожаю Марию взглядом. Она выглядит уставшей. К тому же на ее ногах до сих пор эти ужасные и неудобные квадратные туфли. Я почему-то усмехаюсь, хотя ничего смешного уже очень и очень давно не происходило в моей жизни.
   Неожиданно слышу стон. Оборачиваюсь и вижу, как парень распахивает опухшие от синяков глаза. Он тут же пытается подорваться с пола, но я оказываюсь рядом и аккуратно придавливаю его плечи ладонями.
   - Тише.
   - Что происходит? - восклицает он, дергано осматриваясь. - Что..., что я...
   - Ты в безопасности. Я никому не расскажу о тебе, слышишь?
   - Но...
   - Отдыхай.
   Незнакомец послушно ложится обратно. Его пальцы смыкаются на моих запястьях и впиваются в них, будто иглы, и мне немного больно, но я не подаю вида. Он глядит прямо на меня и глядит так, что кровь стынет в жилах. Ему страшно; наверняка, ему больно, но я уверена, что если бы он ощутил угрозу, он подорвался бы на ноги и уничтожил меня лишь одним ударом. Однако он не подрывается. Я поглаживаю его ладони, затем касаюсь рукой его лица. Слышу, как тяжело и грузно он дышит, и шепчу:
   - Все в порядке.
   - Кто ты?
   Немного погодя, отвечаю:
   - Твой друг.
   - Друг?
   - С тобой ничего не случится.
   - Я должен уйти, я..., - он вновь пытается встать, но я упрямо поджимаю губы. Меня не удивляет его желание унести ноги. И скорее всего, он бы сбежал, если бы не слабость, вспыхнувшая по всему его телу, будто пожар, - я..., я должен...
   Его глаза закатываются. Я выдыхаю, а затем укрываю его до подбородка шерстяным пледом. Надеюсь, парень придет в себя после того, как большинство ран затянется. Иначе все наши труды были напрасными.
  
   ГЛАВА 2.
  
   Меня будит стук в дверь. Я резко подрываюсь и вскрикиваю, будто боюсь, что парня нашли, а отец сейчас живьем сдерет с меня кожу! Однако в комнате спокойно.
   Мария сообщает, что родители ждут меня к завтраку, и я со стоном валюсь обратно к себе на постель. Прикрываю пальцами глаза. Что же вчера произошло? Неужели я зашила тому незнакомцу рану? Неужели я вообще решилась пойти против воли отца? Черт, я не думаю, что моя жизнь продлится еще немного, если родители обо всем узнают.
   Я нехотя встаю с кровати и одеваюсь так, как любит мама, чтобы заранее угодить ей. Они встретят меня с огнем в глазах, с намерением отослать из дома как можно дальше, а я посмотрю на них и скажу: но я же в вашем любимом платье! Я ведь правильная дочь!
   Какой абсурд. В моей голове каша. Снимаю с себя мамин любимый сарафан и лихо натягиваю широкие джинсы и топик. Такой они привыкли меня видеть: мирно бунтующей против их правил. К чему привлекать лишнее внимание? Тем более что шрам не видно. Я проверяю, что он, действительно, не выглядывал из-под топа и киваю. Прошлое всегда со мной рядом, куда бы я ни пошла, и что бы я ни делала.
   Я спускаюсь по лестнице нарочито медленно и плавно, будто сердце не вырывается из груди и не танцует сальсу где-то в ребрах. Встречаюсь взглядом с Марией и улыбаюсь ей, будто теперь между нами существует связь. По сути, так оно и есть. Тайны связывают людей, порой, даже без их согласия. Однако легче от ее присутствия не становится.
   Когда я прихожу в стеклянный зал, где на ветру играют белые, шелковистые шторы, за столом все молчат. Отец, как всегда, прячет лицо за газетой. Мама - высокая, статная и худая блондинка, одетая в легкий салатовый комбинезон - изучает журнал, раскрытый на ее коленях. Мэлот переписывается по телефону, но едва замечает меня, тут же недовольно улыбается и скалится:
   - Доброе утро, Дор.
   О, Боже, он знает. Знает! Однако брат откидывается в кресле и усмехается.
   - Я как раз хотел рассказать родителям о том, как вчера мы с тобой играли в гольф на заднем дворе. - Его брови ползут вверх. - Вечером. Помнишь?
   Ах, вот в чем дело. Я со свистом выдыхаю и почему-то хмыкаю. Удивительно, что у него до сих пор не сложилось впечатление, будто родителям абсолютно наплевать на нас и на наши развлечения. Да, мама не сторонник боев, которые он устраивает так часто, что уже со счета, наверно, сбился. Но это не вылилось бы для него в огромные неприятности. Куда опаснее информация о том, что дочь де Веро спасает жизнь заклятому врагу. Тут уж я уверена, родители разошлись бы по полной программе.
   - Да, - присаживаясь напротив, шепчу я, - расскажи, конечно.
   - Ты надела топ. - Говорит мама, не отрывая глаз от журнала.
   - Не берусь спорить.
   - Переоденься, если решишь выйти на улицу.
   Ее холодный тон похлеще ссор и споров. Я мечтаю услышать, как она кричит, но все чаще мне кажется, что она попросту не умеет чувствовать. Просто говорит, что делать, как делать и когда. Приказывает и ждет исполнения. И если я не слушаюсь, вступает отец, а у нее отпадает необходимость в разговорах на повышенных тонах; в любых разговорах, где положено смотреть собеседнику в лицо.
   - Хорошо.
   - Мэлот, - отец откладывает газету и сверкает зелеными глазами. Я всегда понимала, почему мой отец главный. И не только в семье, но и в этом городе. Он глядит на человека, и этого достаточно: слова излишни, когда вас прожигает взглядом Эдвард де Вер. - Ты же не занят сегодня? - Это не вопрос. - Мы должны встретиться с новым заказчиком. Я хотел бы тебя представить.
   Папа говорит мало, но попадает точно в цель. Мэлот и не думает отвечать. Кивает, а отцу ничего больше и не нужно. Едва ли наши диалоги были длиннее и содержательней. Я иногда цепенею и падаю в рассуждения: как же так вышло, что в нашей семье никому нет ни до кого дела? Это же поразительно, как далеки друг от друга могут быть близкие люди.
   - Адора?
   - Что? - я выплываю из мыслей и встряхиваю головой. Наконец, мама смотрит мне в глаза, а не куда-то вдаль. - Ешь. Еда остывает.
  
   ***
  
   После завтрака я убегаю из дома так быстро, как могу. Никто меня не замечает. Тень и только, вот кто я. Мои родители заметят кражу голубого бриллиантового ожерелья, но у них долго не будет возникать вопросов по поводу отсутствия меня. Хотя в глубине души я все-таки верю, что я нужна им. Они ведь мне нужны, а чувства - взаимное ощущение. Так ведь? Нет. Конечно, нет. Тогда бы жить было гораздо проще.
   Я прибегаю в дом Марии и громко тарабаню по дубовой двери. Мне открывает один из тех парней, что помогали нести незнакомца на чердак.
   - Тебя мама прислала?
   - Да, конечно. - Я возбужденно киваю. Прикусываю губу и смиренно жду, когда мне позволят войти. Парнишка окидывает взглядом мою одежду - топ, который я не сменила на что-то более приличное - и усмехается.
   - Проходи.
   Пятнадцать лет - опасный возраст. В это время из спальни моего брата доносились стоны и шепот, и я пряталась в своей комнате, затыкая уши наушниками. Очень часто мне доводилось видеть, как он выпроваживает девиц через черный вход. Тогда-то я впервые и узнала, что подставлять Мэлота не стоит. Я пожаловалась маме на то, что у брата шумно в комнате, а потом всю неделю ходила с опухшей и красной щекой. Родителям сказала, что случайно ударилась об угол стола, когда поднимала с пола тетрадь. Они поверили. Но я на самом деле ударилась о руку собственного брата.
   Поднимаюсь на чердак и осторожно распахиваю дверь. Незнакомец не спит. Стоит в углу и горбится так сильно, что бинты на торсе скатились вниз. Я тяну к нему руку, но тут же застываю, заметив решительность в его взгляде. Что-то мне подсказывает, что опасно к парню приближаться.
   - Это ты перевязала рану?
   - Я хотела помочь. - Голос осип. Возбуждение сменилось неуверенностью, и я робко закрываю за собой дверь, боясь нарваться на неприятности. - Ты лежал у моего дома.
   - Что?
   - Тебя сильно избили.
   - Считаешь?
   - Не понимаю, почему ты злишься.
   Парень смотрит на меня так, будто я говорю на неизвестном ему языке. Его лицо тут же вытягивается, выражает искреннее недоумение и раздражение, но уже через несколько секунд его тело сильнее сгибается от боли.
   - Черт, - выругивается он, придавив пальцами рану на плече. - Как я здесь оказался? За стеной. И кто ты такая? Почему..., - он глядит мне в глаза. - Почему помогаешь мне?
   Я и сама не знаю: почему. Набираюсь уверенности, бросаю на пол сумку и подхожу к незнакомцу, приподнимая перед собой руки.
   - Я не сделаю тебе больно. Я лишь должна перевязать рану, иначе она не затянется, и ты останешься здесь еще на пару недель.
   - Пару недель? - он вдруг нагло прыскает. - Меня здесь не будет уже сегодня.
   - Вновь устроишься у стены?
   - Я разберусь, где мне устроиться.
   - Странная благодарность.
   - Нет. Куда страннее твое желание мне помочь.
   - А разве не так должны поступать нормальные люди? - Я все-таки подхожу к парню вплотную. Вижу, как он настороженно стискивает зубы, и улыбаюсь. - Чего ты боишься, я ведь не причиню тебе вред. Один взмах твоей руки, и все - прощай, Дор.
   - Хорошо, что ты это понимаешь.
   - Тебе очень больно?
   - Нет, я..., - он смущенно хмыкает и расслабляет плечи. - Немного.
   - Хорошо. Присядь, я перевяжу рану.
   Какое-то мгновение он колеблется, но затем все же садится на сваленные в пирамиду подушки. Парень облокачивается спиной о неровную стену, на ней ободраны старые обои и нарисованы детские каракули, а потом тяжело выдыхает.
   - Я давно здесь?
   - Одну ночь. - Поднимаю с пола сумку. В ней аптечка и еда, которую мне запаковала Мария, и я поджимаю губы: кто бы мог подумать, что я захочу о ком-то заботиться. Сипло вздыхаю и усаживаюсь напротив незнакомца, поджав под себя ноги. - Ты не против, если я осмотрю раны? На самом деле, я ничего в этом не смыслю. Но Мария сказала ...
   - Мария?
   - Моя..., - облизываю губы, - моя знакомая.
   - Я думал, обо мне никто не знает.
   - Она никому не расскажет.
   - Откуда такая уверенность? Откуда ты вообще знаешь, кто и как поступит? - парень стискивает зубы и поправляет волнистые волосы. В его глазах проносится раздражение, и я невольно свожу брови. - Вы вечно все пытаетесь контролировать.
   - Мы?
   - Да, вы. С заречья. Нас разделяет не только стена.
   - Что же еще нас разделяет?
   - Отношение к жизни, образ жизни, сама жизнь.
   - Знаешь, думаю, тебя очень сильно ударили по голове. - Подаюсь вперед и касаюсь пальцами пластыря на виске незнакомца. Он морщится, а я язвительно усмехаюсь. У меня вдруг просыпается ярое желание треснуть его. - Ты считаешь, я спасла тебя потому, что я очень и очень плохой человек? Интересное объяснение.
   - Я не просил мне помогать.
   - Да, не просил. Ты не мог. Ты валялся у стены и едва дышал.
   - Какая ты благородная.
   - Зато ты невыносимый, горделивый, самовлюбленный и...
   - И? - его забавляет моя растерянность. - И какой еще?
   - О, прекрати! - Возмущаюсь я.
   - Что, прекратить?
   - Не смотри на меня так.
   - Как? - он неожиданно усмехается.
   Впяливаю в него недовольный взгляд, но парень лишь шире улыбается. У него синие глаза, в которых сейчас плавает и томится недоумение. Я громко цокаю и достаю из сумки бинт, надеясь прогнать со щек красные пятна. Снимаю с его торса окровавленную ткань. Промываю рану спиртом и замираю, когда незнакомец морщится от легкой боли.
   - Прости. - Избегаю смотреть ему в глаза. - Я неумеха. Не делала ничего подобного.
   - Если тебя это успокоит, то неприятно будет в любом случае, независимо от опыта.
   - Так говоришь, будто часто бываешь в больнице.
   - Я практически там живу. - Он усмехается, и я все-таки перевожу на него взгляд. Не думаю, что это была хорошая идея, потому что по неведомой моей голове причинам, мое лицо возгорается от смущения и становится слегка красноватым. - Ты ведь здешняя. Да?
   - У меня это на лбу написано?
   - Нет, просто ты отличаешься от тех девушек, что живут в моем квартале.
   - Правда? И чем же?
   - Ну, ты чистая.
   Прыскаю со смеху и растерянно улыбаюсь.
   - Что?
   - Нет, я серьезно!
   - Вы что, не моетесь?
   - Очень редко.
   - Это же отвратительно!
   - А когда мы все-таки принимаем ванну, то не смываем после себя воду.
   - Что? - я замираю с пальцами на его плече. - Ты лжешь.
   - Нет. Мы ее оставляем на следующий раз. Или для других нужд. Поливаем растения в засуху, отдаем скоту.
   - Но почему?
   - Чистая вода - дорогое удовольствие. - У парня вновь в глазах проносится ледяной метеор, полоснувший по мне, будто бритва. - О, кто бы сомневался, что ты об этом ничего не знаешь. Вряд ли тебе хотя бы что-то известно о настоящей жизни.
   - Не говори так.
   - Почему? Боишься, что я окажусь прав?
   - Нет, не боюсь. Просто ты понятия не имеешь, кто я, и как я живу.
   - А что тут понимать? - он гортанно усмехается и ударяется макушкой о стену. В его глазах полыхает горячее недовольство, будто окажись я корнем проблем, он бы тут же, не раздумывая, разодрал меня в клочья. - У тебя идеальная жизнь.
   - Если бы.
   - Ты не заботишься о том, что сегодня на ужин; не боишься согнуться на работе. Для тебя жизнь - обыкновенное существование, но не ежедневная борьба. Ты говоришь, что я должен торчать здесь, лечить раны, а моя семья умирает от голода!
   - Ты не пленник, - защищаюсь я, - ты можешь уйти в любой момент.
   - Отлично.
   - Но раны раскроются, тебя найдет кто-то другой, кто не станет церемониться, и в ту же секунду твоя семья потеряет такого великолепного и самовлюбленного парня. Правда, считаешь, это хорошая идея?
   Незнакомец стискивает зубы, а я заматываю рану на его торсе. Надеюсь, не слишком туго. Обтерев ладони о колени, придвигаюсь к парню и смачиваю вату спиртом.
   - Потерпи. Скоро я от тебя отстану.
   - Жду этого с нетерпением. - Уголки его губ дрогают, однако, когда я придавливаю к ссадине над его бровью вату, улыбка молниеносно исчезает с лица. - Черт, спасительница. Ты так убьешь меня! Жутко жжет.
   - Это же спирт. Это должно быть неприятно.
   - Возможно, дело и, правда, в опыте.
   - А, может, ты просто должен помолчать, и тогда боль сама собой отступит. М? Тебе так не кажется? - Я сосредоточенно обрабатываю рану, сморщив лоб. - Ты так ворчишь, я и не удивлена, что у тебя все взвывает от боли. Как старик.
   - Не понимаю.
   - Не понимаешь, почему я не удивлена?
   - Почему помогаешь мне? - Он вдруг берет меня за руку и опускает ее вниз, чтобы я прекратила пытку. Он глядит на меня широко и отчаянно, и придвигается ближе. - У тебя могут быть неприятности. Ты знаешь об этом?
   - Может, мне все равно на неприятности.
   - Тогда неприятности будут у твоей семьи.
   - Ох, - я усмехаюсь, - это вряд ли.
   - Но если нас поймают, то накажут. Обоих.
   - И что? Что они сделают? Поверь, я чертовски устала следовать этим правилам, и не думаю, что общество потеряет важное звено, если меня убьют. Куда важнее для меня быть человеком, а не чудовищем. И я бы не оставила тебя умирать. Понимаешь? Это дико. Это неправильно, а не мое желание помочь незнакомцу. И если меня накажут, ну, и пусть.
   - Ты странная.
   - Ты тоже пока что меня не убил. Так может, мы боимся не того, чего следует?
   - И чего следует бояться?
   - Не знаю, - задумчиво выдыхаю, - бессердечности, равнодушия, или столкновений у истоков Броукри. За что ты дерешься? Почему ходишь на площадь? Неужели вы думаете, что ваши бои что-то изменят? Денег с той стороны не прибавится, а наша жизнь останется такой же серой и бессмысленной, скованной обязательствами, правилами и регламентом.
   - Мы боремся за свободу.
   - Нет, вы просто калечите друг друга.
   - Это, как шахматная доска, спасительница. Сначала ход делает ваша сторона, потом наша. И никто не отдает последнее слово врагу.
   - И поэтому умирают люди. Ох, очень умное решение! Добиваться свободы, лишая жизни своих собратьев. Ну, и как? Работает? Ты уже ощущаешь себя независимым?
   - Да, что ты знаешь, ты...
   - Я знаю, что вчера ты мог умереть. - Недовольно сжимаю пальцы. - И не было бы никакого прока в этой свободе. В шести фунтах под землей всем абсолютно без разницы, что творится на поверхности.
   - Но я не умер.
   - Потому что тебя спас твой злейший враг.
   Я поднимаюсь на ноги и протяжно выдыхаю. Парень все глядит на меня, а мне вдруг хочется вырваться на воздух и оказаться как можно дальше от этого разговора. Вешаю на плечо сумку. Достаю еду и кладу ее на маленькую тумбочку у окна.
   - Это от Марии. От еще одной злой ведьмы, что насильно держит тебя на чердаке.
   - Ты уходишь?
   Он смотрит на меня как-то странно, а я смущенно ерзаю на месте. Дергаю уголками губ и говорю:
   - Я приду завтра. Надеюсь, ты не сбежишь. Ты ведь не сбежишь?
   - Возможно.
   - Отлично. - Усмехаюсь и неуклюже помахиваю рукой. - До встречи.
   - Пока, спасительница.
   Я вырываюсь из дома и несусь вдоль улицы, глупо улыбаясь. Почему-то в груди все горит. Я обхватываю себя пальцами за талию и продолжаю бежать вперед, не контролируя сердцебиение и не думая о том, что скажут мои родители, если узнают правду. Смотрю на солнце и зажмуриваюсь, словно желтоватые лучи ослепляют меня, сверкая и переливаясь в оконных рамах. Интересно, где еще солнце так же ярко светит? На той стороне? Нет, там всегда мрачно. Или это мое воображение?
   В детстве я думала, что люди за стеной несчастные, ведь редко улыбаются. Потом до меня добралась, порой, ненужная истина: мы тоже мало смеемся. И, тем не менее, в наших домах свет горит долго, люди общаются, лживо и натянуто улыбаются, но улыбаются же! А за стеной темнеет рано. И звуки оттуда доносятся тихие... Мэлот как-то сказал мне, что бедняки не умеют отдыхать. Что они хмурые и раздраженные, потому что ничего собой не представляют. Теперь я понимаю, что отдыхать им попросту некогда.
   Внезапно перед собой я вижу смутный образ. Он похож на цель, ради которой стоит просыпаться по утрам, ради которой стоит меняться и менять то, что тебя окружает.
   Я могу ходить к незнакомцу каждый день! А он мне расскажет о том, что творится за стеной. Неужели все так плохо? Как они живут? Что едят? Где работают? Почему они так люто ненавидят людей из заречья? Дело в зависти или в безысходности?
   У меня так много вопросов! Я бы с удовольствием перебралась через завесу, чтобы воочию увидеть их жизнь, прикоснуться к ней, стать ее частью. Я хочу их понять.
   Мы живем рядом столько лет, но еще ни разу мне не удавалось пересечь границу. Но почему? Что пугает моих родителей? Неужели они не обращают на ужасы, происходящие за стеной, внимания? А, может, им все равно? Как и на меня, как и на Мэлота. Как и на все вокруг. Или же, едва я переступлю черту, люди из-за стены убьют меня, ведь терпеть не могут тех, кто живет иначе. Наверняка, дочь де Веро - ценный товар и предмет успешной сделки. Так с какой стати им быть милыми, когда на счету каждый цент?
   Дохожу до дома и убираю с лица глупую улыбку, не желая попасться на содеянном. Но не так-то просто взять себя в руки. Впервые за девятнадцать лет я чувствую перемены. Впервые мне интересно жить дальше, потому что я понятия не имею, что меня поджидает. И голова от этого идет кругом, все тело трепещет в предвкушении новой встречи с парнем и колотится в догадках и сомнениях. Я нарушаю правила, иду против воли родителей, что опьяняет меня покрепче алкоголя, покрепче любых иных напитков, горящих или горьких. Я вырываюсь из ловушки! Боже, как же это...вдохновляюще. К чему сидеть дома? К чему ждать завтрашнего утра? Разберусь с мамой, помаячу перед братом и вновь побегу в дом к Марии. Да, так и сделаю. Меня никто не хватится. Я никому не нужна.
   Отталкиваю от себя широкие двери и, будто первопроходец, захожу в дом, уверенно и гордо расправив плечи. Руки чешутся от нетерпения, а на лице играет кривая ухмылка, и если бы я умела танцевать, то протанцевала бы до комнаты, виляя бедрами, как давнейшая подруга матери - Роберта, когда выпьет несколько бокалов мартини.
   Мычу себе что-то под нос, поднимаюсь по лестнице и внезапно ощущаю, как нечто тяжелое наваливается на меня со спины. Со стуком сумка падает с моего плеча, а изо рта вырывается сиплый стон. Я широко распахиваю глаза и слышу:
   - Что ты сделала? - Мэлот с силой выворачивает мне руку. Я визжу от боли и крепко закрываю глаза, борясь с неумолимым ужасом, подскочившим к горлу. - Когда ты сказала родителям? Когда успела?
   - О чем ты говоришь!
   - Не ври мне!
   - Мэлот, мне больно! - я рычу и резко отталкиваюсь от брата.
   Знаю, у меня не хватило бы сил выбраться, если бы он не позволил, но, тем не менее, я ощущаю странный прилив сил. Выпрямляюсь и пихаю парня по груди так сердито, что запястья неприятно стонут.
   - Какого черта! - кричу я. - Ты спятил?
   - Что ты рассказала матери?
   - Я ее даже не видела!
   - Тогда почему в нашем доме полиция?
   - Что? - округляю глаза и застываю от ужаса. У меня перехватывает дыхание.
   - Что слышала. Они тут снуют уже несколько часов. Где тебя носило?
   - Какая разница - вытираю ладонями лицо. - Я здесь не причем.
   - Тогда кто при чем?
   - Откуда мне знать? Боже, Мэлот, что ты сделал? У меня будут синяки.
   - Тебе не привыкать.
   - Как же я...
   - Что? - он подается вперед. У меня першит в горле от ненависти. - Как же ты что?
   Ненавижу тебя. Ненавижу тебя!
   - Ничего, - шепчу, отвернувшись. В груди пылает дикая обида, а глаза предательски покалывают. - Я ничего не хотела сказать.
   - И правильно, Дор. Лучше помалкивай.
   Он толкает меня по плечу и уходит, а я крепко прикусываю губы, да так сильно, что ощущаю привкус крови на языке. Он ушел, он уже ушел, он...
   Плечи подрагивают от слабости. Закрываю ладонями рот и несусь к себе в комнату, спотыкаясь о заплетающиеся ноги, и чувствую, как некогда радость превращается во мрак и холод, вонзивший длинные когти в мои легкие. Мне совсем нечем дышать. Закрываю за собой дверь, кладу сумку на стол и ложусь на кровать, прижав к груди колени. Когда же я засну и приду в себя в совсем другом мире? Когда же что-нибудь изменится, и я прекращу ощущать себя запертой в повторяющемся кошмаре, который снова и снова, снова и снова отнимает у меня остатки воли, надежды. Я устала. Как же я устала.
   Зажмуриваюсь и зарываюсь лицом в одеяло, прикрывая простынкой красные следы от пальцев брата на запястье. Он всегда делал мне больно. Всегда. Так больше не должно продолжаться. Я обязана это прекратить!
   Каждый раз эти мысли проносятся в моей голове, когда брат решает напомнить мне о моем месте в нашей семейной иерархии, и каждый раз все повторяется заново.
   Ничего не меняется.
   И никогда уже не поменяется.
   Смирись, Дор. И помалкивай.
  
   ГЛАВА 3.
  
   В официальных документах улицы рабочих называются Нижний Эдем. Мой квартал - Верхний Эдем. Весь город поделен на две части, как и управляющие звенья: социальное обеспечение, правоохранительные органы и образовательные единицы. Школы, больницы для каждого свои, и обслуживают они только тех, чьи прописки совпадают с именами в их ведомости. Что же касается промышленности: район работает сам на себя, и некоторые из общества могут работать на противоположную сторону. Правда, это рискованно. Решение было принято Комитетом Верховенства, стоящего над руководящими лицами Верхнего и Нижнего Эдема. В целях пути наименьшего сопротивления, наши кварталы разделили, не позаботившись о том, что начальная ставка Верхнего Эдема, или бюджет, иными словами, отличается от начальной ставки Нижнего. Это привело к катастрофическому неравенству и к столкновениям на площади Броукри, но Комитет Верховенства не вмешивался, мирно и тихо отсиживаясь в стороне.
   Не вмешивался до этих пор.
   Верхний Эдем не в себе от новости о том, что единственный сын Гордена и Эмилии Прайсвуд попал в больницу, а вскоре и впал в кому. Родители понятия не имеют, что тому виной - думаю, они лишь притворяются - а весь район разговаривает о столкновениях на площади и грозит сажать детей под замок, лишь бы они не ввязывались в неприятности.
   В то же утро руководство Нижнего Эдема заявило, что не имеет никакого отношения к событиям, произошедшим со Стюартом Прайсвудом, а мой отец - влиятельная фигура и главенствующее лицо Верхнего Эдема - получил уведомление о совещании в Верховном Президиуме.
   Поэтому у нас и побывала полиция. Они явились рано утром, едва я ушла к Марии, и беседовали с отцом до вечера. Вскоре папа сообщил, что не вернется к ужину. Он собрал вещи и ушел, предварительно посмотрев на Мэлота так пристально и холодно, что даже у меня в трубочки свернулись все органы. Его взгляд не сулил ничего хорошего, но в моей груди таилась надежда, что буря пройдет мимо меня и коснется только деятельности брата и его закадычных друзей. Правда, на следующее утро за столом нас трое: я, мама и Мэлот, пережевывающий еду с таким видом, будто ему предложили съесть отраву.
   От отца никаких известий.
   Горделивая и ледяная Сьюзен - моя мать - встает из-за стола, не произнеся ни звука. Она бросает на скатерть салфетку, поправляет воротник шифонового платья и покидает нас, стуча каблуками по паркету из слоновой кости. Мы с братом молчим.
   - Ты никогда не думала, что однажды система рухнет? - вдруг спрашивает Мэлот, не отрывая глаз от тарелки с зеленым горохом. Он вертит в пальцах вилку. - Когда-то людям не понравится то, что происходит.
   - О чем ты?
   - О том, что Стюарт в коме, а Нижний Эдем до сих пор стоит целый и невредимый.
   - Я никогда не понимала ваших мотивов. Если бедняки грезят о лучшей жизни, о чем мечтаете вы? Вам скучно? Или в чем причина?
   - Оборванцы думают, они всегда правы. Мол, у нас деньги, и мы виноваты в том, что они такие несчастные. Хотя им попросту нужно смириться со своей участью.
   - С какой еще участью?
   - Не я виноват, что мой отец богат. Мне повезло, а им нет, и нет, чтобы угомониться, они все лезут со своими правами. Но какие могут быть права у бедняка, Дор? Они ведь без лишней порции обмана и прожить не в состоянии. Все надеются, что жизнь изменится, но она не изменится. Только не у них.
   - Почему ты так к ним относишься? - не понимаю я. - Они такие же люди, как и мы.
   - Нет, они изгои.
   - Это глупо.
   - Они бешеные, как собаки. Их нужно отстреливать. Именно они отправили Стюарта в больницу, Дор, или до тебя туго доходит?
   - Он сам напросился. Вы пошли развлекаться и получили по заслугам. И, к слову, ты, правда, считаешь, что пострадали люди только с нашей стороны? А скольких ты отправил в больницу, Мэлот. Или ты уже забыл об этом?
   - Я ставлю их на место.
   - А они борются за свободу.
   - Что? - Брат нервно усмехается и смотрит мне в глаза. Его пальцы выпускают вилку и сжимают край стола с такой силой, что они хрустят. - Ты оправдываешь их?
   - Я просто...
   - Ты просто спятила! Есть сильные люди, есть слабые. Мы на стороне сильных, а они тонут и хотят потащить нас за собой.
   - Как ты и сказал, система неидеальна. Деньги не все решают.
   - Очень хорошо, что ты ошибаешься.
   - Деньги - это не все, - вновь упрямо повторяю я. - От них столько же толку, сколько от присутствия наших родителей: что они есть, что их нет.
   - Все, что у тебя есть - заслуга папочки. В курсе?
   - Да что ты говоришь! И какой в этом смысл, если мама уже больше года нам в глаза не смотрела? Она хотя бы помнит наши имена? Неужели тебя это не задевает.
   - Нет.
   Слишком короткий ответ, и я ему не верю. Отодвигаю от себя тарелку и возмущенно встаю из-за стола, поправив скосившуюся на бок юбку.
   - Когда до вас дойдет, что деньги не оправдывают проступков?
   - Зато они помогают от них откреститься.
   Мэлот усмехается, а я крепко стискиваю зубы. Надеюсь, жизнь расставит все на свои места. Странно, что я не думаю о себе, ведь такое решение меня тоже коснется.
   Совсем скоро я оказываюсь перед домом Марии. Поднимаюсь и стучусь, в глубине души боясь, что парень сбежал. Но мои страхи превращаются в легкое дуновение ветра, с которым открывается скрипящая дверь. Я криво улыбаюсь, увидев на пороге незнакомца.
   - Привет.
   - Это ты?
   - Это я.
   Смущаюсь и забегаю в комнату, развернувшись на сто восемьдесят градусов. Тут же парень невольно улыбается, пусть и, сгорбив плечи от легкой боли. Меня привлекают его грустные, огромные синие глаза, в которых теплится тревога и усталость, несовместимая с тем, как отчаянно он пытается выглядеть непринужденным, и я спрашиваю:
   - Все в порядке?
   - Да. - Он потирает шею. - Все хорошо.
   - Ты уверен? У тебя грустный вид.
   - Ерунда. Я плохо спал.
   - Почему?
   Парень хмыкает. Усаживается на пол и выдыхает так громко, что эхо разлетается по всей комнате. Он переводит на меня взгляд.
   - Ты любопытная.
   - Скорее заинтересованная.
   - И в чем же? - удивляется он. - В моем присутствии?
   - Естественно! Когда еще встретишь незнакомца из Нижнего Эдема! Это уникальная возможность! - Я театрально похлопываю ресницами, приложив к груди руку. - Жизнь бы за такое отдала. Честное слово.
   - Еще и великая шутница. Сколько тебе? Пятнадцать?
   - Вообще-то двадцать семь.
   - Двадцать семь! - поражается он и ошеломленно раскрывает глаза. В какой-то миг я думаю, что это ужас мелькает в его синих опалах, но затем меня пробирает на смех, и он в ту же секунду выдыхает. - Очень смешно.
   - Мне девятнадцать. И я не великая шутница. - Плюхаюсь на пол рядом с парнем, и в который раз опускаю взгляд себе под ноги. Что-то мешает мне смотреть на незнакомца, не стесняясь и не краснея, и потому я испепеляю глазами носы бежевых балеток. - А сколько тебе? И кстати, как тебя зовут? Я и сама не представилась. Меня...
   - Не думаю, - шепчет он, - что это хорошая идея.
   - Почему? Ты не доверяешь мне.
   - Просто нам необязательно друг друга знать. Пойми, мы ведь настолько...
   - ...разные, - заканчиваю я, упираясь макушкой о стену. - Наверно, ты прав.
   Повисает молчание. Я мну вспотевшие ладони, теряясь в том, что верно, и что нет, и, может, не стоило приходить; стоило остаться дома и подождать отца, быть прилежной, не обманывать? Запереть себя в этом лживом мире из лживых людей и их лживого волнения? И не жаловаться, не сетовать на одиночество, а принять его, как верную подругу. Ведь не каждому удается вырваться из стальных объятий пустоты, которая, в конечном счете, не просто становится твоим окружением, но и проникает внутрь тебя.
   Неожиданно я ловлю себя на мысли, что я не удивлена. Ощущать себя в клетке - мне это знакомо. Неужели я поверила, что найдется человек, готовый меня выслушать? Сейчас ведь никто никого слушает. Всех это задевает, пугает, и, все начинают орать так громко и неистово, что, в итоге, в этом шуме не разобрать ни буквы.
   - На самом деле, ты совсем не такая, как я думал. - Прерывает молчание парень. Его взгляд встречается с моим, и я смущенно ерзаю ногами. - Ты не бросила меня, вылечила и даже сейчас сидишь рядом. Не воротишь нос, не боишься и не причитаешь.
   - Интересное у тебя представление о людях из Верхнего Эдема.
   - А какие вы?
   - Мы..., - я задумываюсь. Гляжу сквозь стену и пожимаю плечами. - Мы одинокие.
   - Не может быть.
   - В смысле?
   - Ты не можешь быть одинокой. - Парень придвигается ко мне так близко, что наши ноги соприкасаются. Я отчетливо ощущаю тепло, исходящее от его тела, и непроизвольно задерживаю дыхание. Мне не по себе. - Ты очень добрая.
   - Считаешь? Откуда тебе знать? Может, прямо сейчас к дому подъезжает полиция.
   - Ты бы так не поступила.
   - Хочешь проверить?
   - Так-так, не умеешь принимать комплименты.
   - То есть? - вопрошаю я, округлив глаза. Мои щеки вспыхивают пожаром, а сердце в груди начинает колотиться так неистово, что того и гляди, вырвется наружу. - Я просто...
   - ...просто стеснительная. Я и не помню, чтобы кто-то из моих знакомых смущался. У нас все прямолинейные и циничные. Говорят то, что думают, но никто никому не верит, потому что каждый считает свое мнение единственным и правильным.
   Я усмехаюсь.
   - Правда?
   - Да. Я не могу сдерживаться: всегда говорю правду, хотя, порой, лучше промолчать. Но обычно людям плевать. А тебе - нет. Ты..., - он замирает, - ты не такая.
   Ох, Дор, соберись. Ты знаешь этого парня несколько часов! Да и не знаешь вовсе. Но земля внезапно начинает вертеться совсем иначе, не предупредив меня, и, как специально, я краснею еще больше, на этот раз еще и глупо усмехнувшись. А парень смотрит на меня. Я ощущаю, как его взгляд путешествует по моим щекам, по локонам, спавшим на плечи, и внутри у меня все порхает, будто тысячи-миллиарды пушинок одновременно оторвались от одуванчиков и взлетели в моей груди. Я откашливаюсь.
   - Надо..., - протираю ладонями горящее лицо, - надо проверить раны.
   - Что их проверять. Все в порядке.
   - Ты даже выпрямиться не можешь. Не обманывай.
   - Все я могу, - продолжает он, криво улыбаясь. - Но если же ты хотела, чтобы я снял футболку, могла бы просто попросить.
   - Я не..., - застываю в немом ужасе. Жизнь не готовила меня к таким разговорам. И я понятия не имею, что нужно отвечать. Просто хлопаю ресницами, невольно злясь то ли на себя, то ли на незнакомца. В конце концов, восклицаю. - Я каждый день вижу накаченных мальчиков. Не думаю, что у тебя есть шансы меня поразить.
   Отличный ответ. Так держать, Дор!
   - А говорила, что одинока.
   - Одно другому не мешает.
   Парень прожигает меня довольным взглядом, а я с вызовом поднимаю подбородок, и в какой-то момент мы оба оказываемся в странной ловушке, из которой нет пути обратно.
   - Так мне снять футболку? - мурлычет наглец.
   - Нет, милый, не стоит, - приближаюсь к парню и прикусываю губу. - Я сама со всем справлюсь. Мне ведь совсем нетрудно. Ладно? Сейчас только...
   Резко подаюсь вперед и снимаю пластырь с его подбитой брови. Он стонет, а меня в ту же секунду пробирает на смех. Я прикрываю ладонями рот и начинаю смеяться, пусть и понимаю, что это некрасиво и неправильно.
   - Прости, - заикаясь, шепчу я. - Это вышло случайно.
   - Ты случайно содрала с меня пластырь? - Парень хмыкает и тоже вдруг усмехается. Он придавливает пальцами ссадину и глядит на меня, слегка прищурившись. - И сколько же в тебе еще загадок, спасительница? Возможно, гораздо безопаснее скитаться по городу в одиночестве, чем быть здесь с тобой. Не находишь?
   - Возможно. - Парирую я.
   - Так мне уйти?
   - Только в том случае, если не хочешь остаться.
   - А если хочу?
   - Тогда будь готов оказаться беззащитным и сраженным.
   - Сраженным? - Парень вдруг невесело хмыкает. Он перестает улыбаться и глядит в мои глаза настороженно и с опаской. - Ты и, правда, представляешь угрозу. Но я не хочу в это верить. Разве доброта может быть опасна?
   Только в том случае, если она - редкость. Если ее не ощущаешь долгие годы, а затем вдруг обнаруживаешь в глазах другого человека. Тогда доброта - оружие, пробуждающее от спячки чувства и мысли. Но я не произношу мыслей вслух. Просто киваю и шепчу:
   - Не говори глупостей. Никакой угрозы я не представляю. - Подсаживаюсь к парню и виновато поджимаю губы. Мои пальцы касаются ранки над его бровью. - Я не знаю, что на меня нашло. Я не должна была этого делать. Прости.
   - Ничего страшного. - Едва слышно отвечает он. - Я могу потерпеть.
   Не смотри на него. Не смотри на него, Дор!
   Я смотрю на него.
   Парень сглатывает и нелепо усмехается. Его глаза находят мои, становятся темнее и глубже, и я вижу в них свое испуганное отражение, застывшее в немой растерянности.
   - Знаешь, может, это не случайность, что именно ты меня нашла.
   - Совпадение?
   - Я не верю в совпадения.
   - А во что ты веришь?
   -Теперь я не знаю.
   Его густые волосы так близко, и мне вдруг хочется пройтись по ним рукой, но в тот же миг я отбрасываю эти мысли и стыдливо опускаю взгляд вниз, закрывшись от его глаз завесой из светлых локонов. Как странно. Возможно, я пребываю в лживой иллюзии, веря, что кто-то обратил на меня внимание. Обычно ведь видят не меня. Видят моих родителей, деньги, будущее, а моя тень - лишь атрибут, которым наградят счастливцев одновременно с блеском богатой жизни. Я - никто, и была никем. Но теперь мне хочется разрушить этот миф, вновь столкнувшись взглядом с незнакомцем.
   - Что у тебя с рукой?
   - Что? - я невольно выплываю из мыслей, приподняв подбородок. - О чем ты?
   - Твоя рука. - Он указывает на запястье. - Что это?
   Опускаю взгляд и понимаю, что он говорит о пяти бордово-черных синяках, которые опоясывают руку, будто браслет. Отпечатки пальцев моего брата. Очередное напоминание о том, что злить его не стоит. Я тут же прижимаю руку к груди в защитном жесте и нелепо отмахиваюсь свободной ладонью.
   - Да, так. Чепуха.
   - Не похоже на чепуху. - В одно мгновение парень оказывается рядом со мной, и его брови хмурятся, словно для него действительно важно знать правду. - Кто это сделал?
   - Я просто ударилась.
   - Ударилась о чью-то руку?
   - Не бери в голову.
   - Поздно.
   - Послушай, все в порядке, - я поднимаюсь на ноги. - Это просто царапина! С кем не бывает, верно? Я уже давно решила этот вопрос.
   - Ты уверена? - парень становится напротив, озадаченно впялив в меня взгляд.
   - Да.
   - Ты лжешь.
   - Нет, что ты, я...
   - Если этот кто-то делает тебе больно, ты должна рассказать. Расскажи мне.
   - Не выдумывай. История совсем неинтересная. И знаешь..., знаешь, я лучше пойду.
   - Ты уходишь?
   - Да, я совсем забыла что..., - запинаюсь. Пробегаю взглядом по комнатке. - У меня есть дела. Из головы вылетело.
   - Подожди, - парень выставляет вперед руки, но я уже несусь к двери. - Постой, меня не касается твоя жизнь. Извини. Я не хотел лезть.
   - Забудь.
   - Но...
   - Я приду завтра. - Закидываю на плечо сумку и слышу, как в ушах стучит кровь. Не помню, когда в последний раз мне было так стыдно и страшно одновременно. Меня, будто словили с поличным; будто я совершила преступление, нечто незаконное. Но, на самом же деле, я готова провалиться сквозь землю от осознания того, что позволяю брату делать со мной такое. Позволяю и не сопротивляюсь, как будто в его поступках нет ничего плохого.
   - Подожди, пожалуйста.
   - Мне пора.
   - Дор! - восклицает парень, и я замираю на пороге. Ошеломленно оборачиваюсь. - Я помню, ты назвала себя так, когда впервые приходила. Я..., - он стремительно подходит ко мне, пусть и держится ладонями за раненный торс, - я виноват. Я не хотел напугать тебя.
   - Ты не напугал меня.
   - Нет. Я был груб, но как я и сказал, мне трудно сдерживаться. Если на языке что-то есть, я обязательно это скажу. Но теперь, все. Я больше не полезу не в свои дела. Обещаю.
   - Это просто..., - я растерянно облизываю губы и сжимаю пальцами край двери, - не могу объяснить. Это личное.
   Не помню, когда в последний раз мне было так сложно пойти на поводу у рассудка, проигнорировав вопли разбушевавшегося сердца. Топчусь на месте и гляжу в глаза парня, надеясь, что он остановит меня и не позволит уйти. Я жду, а он говорит:
   - Останься.
   В то же мгновение я ощущаю невозможный прилив сил, сбросившись с моих плеч ту ответственность, что на нее возложили жизнь, обиды и семья. Я все продолжаю глядеть на незнакомца, а он неожиданно подходит ко мне и шепчет:
   - Меня зовут Эрих.
   Он протягивает руку, а я смотрю на нее, будто на черту, переступив которую больше нет пути назад. Но меня не пугает высота обрыва. Я готова прыгнуть вниз. Я пожимаю его теплую ладонь и смущенно дергаю уголками губ. В груди взрываются искры, но все равно мне удается произнести свое имя, не сбившись и не покраснев. Я говорю:
   - Адора.
   А он улыбается мне и закрывает за моей спиной дверь.
   Иногда на фоне застывшей тревоги или напряженной тишины, можно увидеть нечто завораживающее. Можно почувствовать тепло, взорвавшееся внутри. Можно добровольно закрыть глаза на то, что дышит тебе в спину и представляет опасность. И, порой, мы и не понимаем, что оттягиваем неизбежное; что верим в ложь. Людям нравится отвлекаться, не думать о грядущих днях, не обращать внимания на то, что не дает дышать, как застрявшая в горле кость. Мы создаем свою действительность, а потом расплачиваемся за это.
   Ночью мне снится, что я падаю в воду с огромной высоты. Меня затягивает в самый низ, и я иду ко дну, сжигаемая невыносимой болью. Холод вонзает тысячи клинков в мое тело, изо рта вырывается крик, а потом становится еще чернее, еще страшнее и опасней. Я оказываюсь в ловушке из собственной паники, гирями привязанной к окоченевшим ногам, и меня тащат вниз чьи-то холодные руки, похожие на руки матери или отца, ведь только у них получалось сделать мне больно, не причинив увечий. Я вырываюсь и кричу, ощущаю, как горло сдавливают судороги, как оно горит, пульсирует, и ору, что есть мощи, ведь мне уже давно не было так страшно. А затем что-то меняется.
   Руки, тянувшие меня вниз, исчезают, а, когда я оборачиваюсь, вместо лиц родителей вижу лицо молодого парня, Эриха, он тоже, как и я тонет, только не сопротивляется.
   Его ладони касаются моих плеч, на его лице появляется улыбка, но неожиданно меня не пугает водная пучина и не пугает его решительность. Я смотрю в его глаза и больше не боюсь умереть. Мы вместе идем ко дну. А потом мы вместе умираем. И я не просыпаюсь от ужаса, вспыхнувшего в груди, будто огонь. Меня не бросает в холод и не бросает в жар. Я просто погружаюсь в темноту, но внезапно не нахожу в этом ничего страшного. Это как спасение после длинного, длинного пути, полного отчаяния и одиночества.
   Впервые я высыпаюсь, и впервые мне не хочется открывать глаза.
  
   ГЛАВА 4.
  
   Я округляю глаза и возмущенно вспыхиваю, будто меня пнули в живот или влепили пощечину. Смотрю на парня и спрашиваю:
   - Ты что творишь?
   - В смысле?
   - Нет, нет! Вставай! - Захлопываю за собой дверь и с ужасом смотрю на подстилку, сооруженную Эрихом. Она сделана из старых книг, поставленных друг на друга, а парень облокачивается об нее спиной, как о подушку. - Так нельзя.
   - Я не понимаю...
   - Книги не для того писали, чтобы ты лежал на них, как на кровати.
   - Что? - Эрих усмехается и потирает руками лицо. - Ты ведь несерьезно.
   - Еще как серьезно. Вставай! - Я тяну парня на себя и свожу брови. - Ну же, Эрих.
   - Боже, что на тебя нашло? Это всего лишь книги.
   - Нет. Это единственное, что спасает, когда мир вокруг кажется невыносимым.
   - И, видимо, таким он тебе кажется довольно-таки часто.
   - Именно. Так что..., - взмахиваю руками и выдыхаю, - так что уберись. Не нужно их использовать не по назначению, хорошо? Если тебе нужна подушка или еще один матрас, ты только скажи. Я попрошу у Марии.
   - Хорошо, понял. Ты любишь книги - кто бы сомневался. Еще и играешь на каком-то музыкальном инструменте, правильно? Пуританский режим Верхнего Эдема - не новость.
   - Пуританский режим? Что бы ты знал, музыка и книги - единственное, что не было мне навязано моими родителями.
   - Говоришь так, будто твои родители тираны.
   Не отвечаю. Присаживаюсь и начинаю складывать книги, избегая взгляда Эриха, что абсолютно не имеет смысла: парень всегда добивается своего, руша пропасть между нами.
   - Дора, а кто твои родители?
   - В смысле? - Нервничаю, потому что не хочу говорить правду. Лицо вспыхивает от стыда. - Они обычные люди. Как и все.
   - Разве в Верхнем Эдеме бывают обычные люди?
   - Обычные по нашим меркам.
   - Ну да, - парень усмехается, - я начинаю забывать о том, что мы из разных миров.
   Перевожу взгляд на парня и виновато улыбаюсь.
   - Ты меня неправильно понял.
   - Забудь. Я опять лезу не в свое дело, да?
   - Ах, нет. Просто, понимаешь, у нас с ними очень сложные отношения. - Продолжаю раскладывать книги и вижу, как парень садится рядом. - Мы никогда не были близки.
   - Почему?
   - Папа постоянно на работе, а мама..., ее трудно понять. Иногда мне кажется, что она просто устала. Устала от меня, от брата. Наверно, в этом есть смысл.
   - Правда? - Эрих хмыкает. - Если она устала от своих детей - это странно.
   - А бывает по-другому?
   - Моя мама скорее умрет, чем бросит семью.
   - Наверно, она классная.
   - Да, - на лице парня мелькает теплая улыбка, и, заметив ее, я сама улыбаюсь. - Даже подумать страшно, что сейчас с ней происходит. Я тут пять дней, а она...
   - Ты скоро поправишься. Раны почти затянулись.
   - Затянулись одни, открылись другие. - Мы смотрим друг на друга, и книги рушатся под моими пальцами, как домино, падая навзничь. Эрих поправляет волосы, упавшие мне на лицо, а я опускаю взгляд на свои ладони, выставляя книги заново около стены. - У тебя удивительная способность отводить взгляд, когда нужно наоборот смотреть в глаза.
   - Думаешь? - смело гляжу на парня, а он криво улыбается. У Эриха грубый и острый подбородок, ямочки на щеках, длинные ресницы. Он высокий, более того самоуверенный, и в этом нет ничего хорошего, ведь весь его образ и все его слова, будто стрелы. - А ты не хочешь мне помочь? - Наконец, спрашиваю я.
   - Я и так помогаю.
   - Нет, ты сидишь рядом и пытаешься вогнать меня в краску.
   - Чтобы вогнать тебя в краску, не нужно даже стараться.
   - Да что ты говоришь.
   - Не обижайся. В этом что-то есть. - Эрих широко улыбается, а я готова треснуть его по голове одной из тех книг, что расставляю у стены. - Я хочу сделать тебе комплимент, а ты реагируешь так, будто это оскорбление.
   - Потому что все твои комплименты похожи на оскорбления.
   - Ну, тогда научи меня.
   - Научить чему?
   - Делать тебе комплименты.
   - Эрих, - нервничаю я, - зачем?
   - Ты спасла мне жизнь, а я даже не могу сказать тебе, что ты очень красивая.
   - Как не можешь? Ты уже сказал.
   - Так у меня получилось?
   Я застенчиво поджимаю губы и отрезаю:
   - Нет.
   - Я безнадежен, - улыбается парень. - Больше и пытаться не буду! И даже если мне в голову вдруг взбредет сказать тебе, что ты самый добрый и удивительный человек из всех, кого я когда-либо встречал, я промолчу. Правильно?
   - Правильно. - Киваю я. - И я тоже скрою от тебя свое мнение о твоем характере.
   - Но я вообще-то не против комплиментов.
   - Просто это будет не комплимент.
   Эрих смеется. Придвигается ко мне и замирает, едва между нами остается несколько сантиметров. Его синие глаза сканируют мое лицо, а я пылаю от смущения, но как же мне это надоело. Как же надоело прятаться, горбиться и опускать глаза, когда безумно хочешь вырваться вперед, совершить безумства или даже сделать ошибки. Я хочу быть другим человеком! Хочу быть смелой, открытой, приблизиться к парню и во весь голос заявить, что рядом с ним время застывает, а ужас, царивший за стенами, приобретает иной смысл. Но, когда ты вырос лишь на книгах, когда только читал о решительности и чувствах, ты оказываешься в тупике из собственной неопытности и наивности, в ловушке из страха. Тогда уже не так-то просто бросить вызов обыденности. Да, это правильно. Но и страшно, и потом будут последствия, с которыми придется столкнуться.
   - Мария передала еду, - отодвигаюсь и прохожусь пальцами по спутанным волосам. Слышу, как Эрих протяжно выдыхает, и вновь непроизвольно смотрю на него. - Прости, я забыла сразу тебе ее отдать.
   - Ничего. Я не голоден.
   - Эрих, просто..., - запинаюсь, ощутив укол вины. Между нами ничего нет, и быть не может. Но почему тогда в груди все переворачивается, когда парень отсаживается и робко кривит губы? Внезапно я чувствую себя загнанной в угол собственными же страхами.
   - Я должен вернуться домой. К дикарям.
   - Не говори так.
   - А разве вы называете нас иначе?
   Отлично. Он злится. Но с чего вдруг?
   - Я никогда не называла вас подобным образом. Не говори глупостей.
   - Еще бы я сказал что-то умное. Я ведь не из Верхнего Эдема.
   Теперь злюсь и я. Почему он так говорит со мной? Недовольно поднимаюсь с пола и отряхиваю от пыли юбку. Понятия не имею, что я такого сделала, что заслужила грубость, но внезапно во мне просыпается семейная черта де Веро - расчетливость и холодность. Не собираюсь обижаться. Хочет вести себя, как дикарь; хочет быть дикарем? Ладно.
   - Да, мы из Верхнего Эдема отличаемся тактом, и прежде чем говорить, думаем.
   - О, - протягивает парень. - Наверно, именно это и является залогом вашего успеха!
   - Попробуйте! Прямолинейность - глупая черта. Ведь не всегда то, что вы думаете - это истина. Люди ошибаются. Для того у них и есть голова на плечах, чтобы рассуждать, а не рубить сгоряча.
   - Да ты ходячая энциклопедия! Теперь я вижу, что книги заменили тебе семью.
   Растерянно замираю и замечаю, как лицо Эриха вытягивается. Он тянет ко мне руку, но я уже разворачиваюсь на носках к выходу. Кто же мог подумать, что он отличается от тех, кто живет за стеной? Не зря мой отец говорил, что Нижний Эдем кишит несчастными людьми, позабывшими, что бунтовать нужно не против всего, как и уничтожать нужно не все вокруг. Если мы абстрагируемся, то они проникают внутрь и, будто яд, разрушают все жизненно-важные органы, а это неминуемо ведет к плохому концу. К самоуничтожению.
   Прихожу домой грустная, будто бы я попала в драку и тут же сдалась, так и не успев ответить. Несусь по лестнице, спотыкаюсь и ударяюсь об заостренную ступень лодыжкой.
   - Черт. - Устало располагаюсь прямо на полу, откинув назад голову. Неожиданно все то, что меня окружает, становится прежним. Холодный дом, моя пустая спальня. Тишина, которой нет ни конца, ни края, как и коридорам, расстилающимся вдоль комнат, залов и кабинетов. Моя последняя надежда обернулась фальшивкой, обернутой в яркую бумажку. А я повелась, потому что всегда ждала этого момента. Я глупый мечтатель. Мне трудно и плохо в мире без близких людей, без разговоров о том, что важно, без справедливости. Не так уж и удивительно мое желание унестись в совсем другое место, где меня ждут и хотят видеть. И я надеялась. Сама даже отчета себе не отдавала! Но надеялась, что однажды моя жизнь изменится. Но что я вижу сейчас? Ледяной холод, окружающий меня, прежний, как и тишина, давящая на плечи. Этот родной дом, без единого родного слова, и я опять в нем заперта, как пленница. Что ж, снова все сначала? А почему бы и нет. Мэлот бы сказал мне, чтобы я помалкивала и радовалась тому, что имею. Вот, правда, я сомневаюсь, что вообще у меня что-то есть. Или, что у меня что-то было.
   - Что ты делаешь?
   Я поднимаю голову и вижу брата. У него шрам над бровью, сейчас почему-то он так же отчетлив, как и пыль, плавающая в оборванных кусках лучей, прорывающихся из окон. В десять лет он упал с лошади. Но шрам у него оттого, что отец в нем разочаровался, а не от падения. Папа схватил хлыст, который Мэлот сжимал в пальцах, размахнулся и ударил его по лицу, да так сильно, что глухой щелчок разнесся по всей аллее. А через пару минут его глаза залила кровь, линии покатились по щекам, по подбородку, сочились по ладоням, которыми он прикрывал ссадину. Я рванула к нему - в свои восемь лет - а он остановил меня, выставив перед собой горящие алым цветом руки.
   - Нет. - Крикнул он, и отец ударил его еще раз. Только по спине.
   У Мэлота есть и этот шрам, правда, сейчас скрытый под темной, льняной футболкой.
   - Чего ты лежишь здесь? - вновь спрашивает брат, вытаскивая меня из мыслей.
   - Упала.
   - И каким образом?
   - Случайно. Ты опять без настроения?
   - Отец вернулся. Он в кабинете, говорит с мамой.
   - Что? - восклицаю я и смотрю на Мэлота. - Где он был все это время? Ты общался с ним? Узнал, в чем проблема? Все из-за Стюарта, да?
   - Сколько вопросов, Дор. - Брат отмахивается и потирает заросший подбородок. Его лицо становится хитрым, и я тут же понимаю, что он хочет сделать. Мои глаза, копии его глаз, вспыхивают теми же искрами. - Идешь?
   Меня не нужно звать дважды. Плутая по коридорам, мы добегаем до кабинета отца и замираем около двери, будто два затаившихся преступника. Мэлот приближается к порогу и подзывает меня, кивнув головой. Я тут же оказываюсь рядом. Прикрываю ладонями рот и становлюсь за спиной брата, как за каменной стеной. Иногда - точнее в такие моменты, как этот - я думаю, что мой брат - мой самый близкий человек. Я забываю, что плачу, что, порой, ужасно его ненавижу. Он прикрывает меня руками, а я воображаю, что мы семья, и нам хорошо и спокойно вместе.
   - Не дыши так громко, идиотка, - шипит Мэлот, - нас ведь заметят.
   А иногда нехорошо и неспокойно.
   Мы подходим ближе и одновременно замираем, услышав, как наша мать взвывает не своим голосом:
   - Это неслыханно!
   - Сьюзен...
   - Как ты мог на это пойти? Как мог согласиться! - Верещит она. Перевожу взгляд на брата и замечаю, как расширяются его глаза. Мэлот так же, как и я не верит в то, что голос принадлежит нашей маме. - Вздор! - Никогда раньше она не кричала, не перечила отцу. Я гляжу перед собой и сгораю от любопытства: что же разбило непоколебимость ледяной и равнодушной миссис де Веро? - Ты ответственен за все, что происходит с нами. Ты и твой совет - куда вы смотрели? Как могли такое допустить?
   - Ради Бога, не ори.
   - А что я должна делать?
   - Не ори! Я рад этому не больше тебя.
   Бренчит стекло. Я представляю, как папа пьет виски, а мама смотрит на него глазами полными ужаса. И в кабинете витает сладкий и терпкий запах сигар, скрывающий чувства и эмоции за белой дымкой.
   - Ты дал добро?
   - У меня не было выбора. Ривера предложил, Комитет Верховенства согласился.
   - Эдвард, вы были слепы! Решили, что угрозы минули и упустили главную напасть, просочившуюся, будто яд, на наши улицы. Если этот мальчишка еще здесь...
   Я бледнею. Едва не валюсь с ног и впиваюсь пальцами в губы.
   - Если он здесь, его непременно отыщут.
   - Неслыханный позор, Эдвард, неслыханный! Мы угодили в ловушку.
   - Тебя это не касается, Сьюзен.
   - Это касается всех нас, наших детей, - мы с Мэлотом одновременно фыркаем, - и это испортит все, к чему ты стремился. Ты, Эдвард, не я, и не Верховный. А ты!
   - Прекрати орать, ради бога!
   - И сколько мест?
   - Сто сорок семь, суммарно по Верхнему Эдему.
   - И даже в университет Мэлота? - видимо, мое имя мама не вспомнила.
   - Да. Стипендии пришлют и на восточный кампус.
   - Какая несправедливость! Почему наши дети должны учиться с этим отрепьем? Мне непонятны и неясны мысли Верховного, непонятно твое спокойствие! Система рухнет! Ты же понимаешь это, Эдвард, понимаешь! Нельзя смешивать кровь, нельзя сталкивать тучи. Мы накликаем не просто войну. Это обернется для всех нас полным крахом.
   - Уверен, Верховный изменит свое решение.
   - Он никогда не брал слов назад.
   - Ему придется. Этот "мир" принесет больше жертв, чем когда-либо.
   - Как?
   - Не волнуйся, Сьюзен, - отец со стуком ставит бокал на стол, - я позабочусь об этом.
   Мэлот оттаскивает меня от двери и тянет за собой вплоть до спальни. Брат глядит на меня и говорит что-то, но я не слышу. Пытаюсь разобрать его слова, слежу за движением губ, но пребываю в шоке. Ничего не понимаю. Смотрю на Мэлота и перебиваю его.
   - Неужели это правда?
   Брат нервно почесывает короткие волосы. Он закидывает руки за шею и рычит:
   - Надеюсь, нет. Иначе...
   - Боже, Мэлот, это ведь все поменяет. Абсолютно все!
   - Трупов станет больше, - он зло усмехается, а я возмущенно округляю губы. - О чем только Верховный думает? Мы ведь поубиваем друг друга.
   - Нет, не поубиваете, если...
   - Если что?
   - Если прекратите эти безумства! - я надвигаюсь на брата, сомкнув в кулаки руки. В груди вспыхивает небывалая уверенность в том, что все может измениться! И я цепляюсь за нее, как за спасительный луч света. - Это первая возможность с тех пор, как построили стену! И мы можем воспользоваться ею, можем вырваться на свободу, Мэлот!
   - На какую свободу? - восклицает он. - Бедная малышка, ты и сейчас не в клетке.
   - Мы увязли.
   - В чем? В деньгах?
   Он смеется, а я неожиданно хочу ударить его по лицу.
   - Очнись, Дор! - говорит брат, схватив меня за плечи. Его лицо нависает надо мной.
   - Ты делаешь мне больно.
   - Ты сама делаешь себе больно. Твоя жизнь станет только хуже, если отец впустит на нашу территорию этих оборванцев. Бедняки не приносят с собой ничего, кроме жалости.
   - Отстань.
   - Проснись, выброси книги, открой глаза! Твои мечты - это болезнь. У тебя есть все, и потому ты специально страдаешь, чтобы хотя бы как-то развлечься.
   - Ты совсем меня не знаешь.
   - Страдалица, вечно ревущая в комнате! Мне ли тебя не знать? От твоего лицемерия уже тошно. Прекрати бороться за дикарей и подумай о себе.
   - Обо мне и так все жутко пекутся, - прыскаю я, - куда уж еще и мне о себе думать.
   - Какая ты стала смелая.
   - Отпусти меня. Выпусти!
   - Пока не успокоишься, я не отойду ни на шаг.
   - Убери свои руки, Мэлот. - Я рвусь в сторону. - Ты меня слышишь?
   - Нет.
   - Убери, что непонятно?
   - Кто-то идет, Дор, не ори.
   - Ты всегда делаешь мне больно. Но почему? Что сделала? Что я такого сделала?
   И тут Мэлот отталкивает меня. Угол стола, будто раскаленная сталь, впивается в мое лицо, и я ошарашенно замираю на коленях, распахнув глаза. Пальцы взмывают к щеке.
   - Дор, - восклицает брат, подскочив ко мне. Он поднимает меня, но я отбрасываю его руки и сама медленно выпрямляюсь. Перед носом прыгают черные точки. Моргаю, потом моргаю еще раз. Меня покачивает, и я неуклюже ударяюсь спиной о стену.
   - Что тут происходит?
   Это голос отца. Он подходит к нам, я не могу шевельнуться. Мои глаза наполняются слезами, и я стискиваю зубы до такой степени, что сводит челюсть.
   - Что с ней? - бросает папа.
   - Ничего. Все в порядке.
   - Отлично. Я буду ждать вас на ужине, есть разговор. И, Адора, - перевожу взгляд на отца, а вижу лишь смазанное, цветное пятно, - переоденься.
   Это все, что он мне говорит, а затем я остаюсь в коридоре одна, часто и громко дыша от нестерпимой боли. И дело не в горящей щеке, не в разбитом уголке рта. Я никому здесь не нужна, я - пустота. Меня ненавидят. Но почему?
   Я не помню, как срываюсь с места, как выбегаю из дома и несусь по улицам, качаясь от слабого ветра. Не помню, как падаю, разбив в кровь колени, и как вновь поднимаюсь. Я бегу туда, где мои мысли превращаются в легкий ветер и уносят переживания далеко за горизонт. Они сливаются с темной, синей гладью и, волнуясь, исчезают в Броукри, чего не скажешь о реальности, которая не испаряется, но верно ждет за спиной, раскрыв объятия.
   Я прибегаю к пустынному утесу за главной площадью. Обычно здесь нет людей, и я могу побыть одна, рыдая или просто думая. Сегодня же меня встречает не только пустота, но и шум завывающего над рекой ветра. Небо темнеет, надвигается вечер, а я сажусь на край зелено-желтой травы и свешиваю вниз ноги, будто бы подо мной не обрыв, а мелкий спуск. Обхватываю руками колени.
   Раньше мне казалось, что бессмысленно сопротивляться. Потом я переросла страх и, непроизвольно вытеснив из головы сомнения, начала бороться за права, за точку зрения. На сей раз, я вернулась к тому, с чего начинала. Может, больше не стоит бороться? Как бы долго я не пыталась давать отпор, у меня ничего не выходит, и дни, проводимые на утесе, только увеличиваются, заполняя уголки памяти тем, о чем наоборот хотелось бы забыть.
   Наверно, так у всех людей. Белые дни. Черные дни. Правда, иногда плохое тянется так долго, что хочется сдаться. Чувствуешь себя разбитым, беззащитным и таким глупым, каким-то ненужным. Будто весь мир над тобой потешается! И ничего не выходит. Все из рук валится, привычное приобретает иные оттенки, знакомое становится чужим. И ужасно растерянный ты сталкиваешься с абсолютной уязвимостью, от которой трудно избавиться. Что в таких ситуациях делать? Ведь в эти моменты уже слабо верится в хороший конец, и даже самый заядлый оптимист, пусть становится не пессимистом, но реалистом, который видит не только свет в конце туннеля, но и поезд, несущийся навстречу.
   Моя семья - сложная загадка. Деньги не всегда причина, по которой люди меняются и прекращают любить друг друга. Иногда богатство - спутник счастливой жизни, пусть я и с трудом в это верю. Однако правильно ли заявить, что каждая семья из Верхнего Эдема похожа на мою семью? Это звучит так же нелепо, как и высказывание, что человека судят по его окружению. Или, что главы государств - лицо народа. Везде есть исключения. Мне просто не повезло. А у такого невезения определенно есть причина. В конце концов, такая едкая ненависть не появляется из воздуха; не возникает перед носом по средствам тайных и скрытых намерений. Здесь есть конкретный факт, переломный момент, после которого в моей семье наступил ледниковый период. Но какой? Когда? А главное - почему?
   Неожиданно я вспоминаю о том, что поисковые группы разыскивают Эриха. У меня перехватывает дыхание, а лицо вмиг вспыхивает от стыда и ужаса. О, как же я так? Как я могла забыть? Вдруг его поймали? Что с ним сделают?
   Перед глазами появляется кривая ухмылка Эриха. Я вижу, как он приближается ко мне, слышу, как он пытается сделать мне комплимент. И новая порция страха причиняет мне такую боль, что я подрываюсь с места, будто ужаленная, затаив дыхание, замерев от ужаса. О, нет! Пожалуйста, пусть с ним все будет в порядке. Я должна была раньше о нем подумать, но я..., как я могла.
   Несусь сквозь потемневшие переулки, сталкиваюсь с людьми, возникшими на улице и глядящими на меня во все глаза. Я прорываюсь сквозь них. Бегу, надеясь, что я помогу Эриху, в очередной раз спасу его. Осталось совсем немного. Еще чуть-чуть.
   Вижу гигантский дом Марии, горящий в темноте яркими пятнами, сооруженными из гирлянд и фонарей, и несусь к нему, решительно работая руками. Все будет в порядке.
   Стучусь. Колочу по двери и нервно топчусь на месте.
   - Ну, давайте же, откройте. - Поправляю волосы. Смотрю вверх и обхватываю себя ладонями за талию, стараясь унять дрожь. - Эй? Кто-нибудь меня слышит?
   Звучит глухой щелчок и на пороге оказывается пятнадцатилетний парнишка, сонный и потерянный. Наверно, я разбудила его, но мне все равно. Я уверенно прохожу вовнутрь.
   - Мисс Адора! - кричит он, а я не останавливаюсь.
   Бегу по лестнице все выше и выше. Хватаюсь пальцами за перила, переступаю через несколько ступеней, поскальзываюсь, но иду дальше, стиснув зубы. Я распахиваю дверь, набираю в грудь как можно больше воздуха и прирастаю к месту, увидев пугающую и глухую пустоту. На чердаке никого нет.
   - Как же так? - срывается шепот с моих губ. Прохожу вперед, изучаю скомканные одеяла, книги, стоящие у стены, и застываю. Что происходит, неужели...
   Слышу топот за своей спиной, но не оборачиваюсь. Испуганно припадаю спиной к стене и прикрываю пальцами рот. Нет, они не могли найти его. Нет.... Качаю головой.
   - Мисс Адора, - наконец, парнишка оказывается рядом, - мисс, он ушел почти в то же время, что и вы, мисс. Я сам видел, мисс. Он взял еду и попросил меня молчать, мисс.
   - Что? Он ушел?
   - Да, мисс Адора. Он очень спешил. Сказал передать вам это, мисс.
   Я растерянно смотрю на парнишку. Он протягивает мне листок, сложенный вдвое, и убегает, подняв легкий ветер. Я облизываю губы. Неожиданно мне становится не по себе, а в груди расплывается незнакомое чувство: тягучее и ноющее.
   Открываю бумажку. Написано всего одно слово, и написано так криво, что я почему-то усмехаюсь, прикрыв ладонью губы.
   "Спасительница".
   Что-то обрывается. Подняв глаза, я невольно замираю, представляя себе жизнь без побегов в дом Марии, без разговоров с Эрихом. Мы были знакомы так мало, но эти дни не были похожи на прожитые годы. Они были полны эмоций, живого и настоящего интереса, который вянет, едва появившись на свет в Верхнем Эдеме. Неожиданно я потеряла то, что было единственным спасением в обыденной жизни.
   Он ушел.
   Я выпускаю записку из рук и медленно спускаюсь по лестнице, все еще не понимая, что произошло, и как это на меня повлияет. Иду домой. Гляжу под ноги, рассматриваю то асфальт, то носки балеток, то просто ничего не вижу, витая в облаках. Забуду ли я когда-то эту улыбку? А сотрется ли из памяти этот взгляд? А исчезнет ли из груди то тепло, что он вселял в меня, как надежду, как веру? Надеюсь, да. Я не хочу его помнить. Не хочу его даже видеть. Недостижимое всегда самое желанное, и оно не только рисует в наших умах воображаемые крылья, но еще и заставляет прыгать с обрыва. Жестокое и бесчеловечное влечение к тому, что не подвластно контролю; к тому, что делает больно.
   Я прихожу домой, когда все ужинают. Не останавливаюсь. Поднимаюсь в спальню и как всегда закрываю дверь на несколько оборотов. Теперь мне не одиноко и не страшно. Теперь меня терзают мечты о том, что могло бы со мной быть, если бы я оказалась смелей и не отстранилась. Убежал бы тогда Эрих? Достаю краску, сажусь у стены. Пишу:
   - Если человеку и суждено быть одиноким, - думала она, - то лучше было бы быть одиноким с самого начала.
   Убираю кисточку в сторону и смотрю на надпись до тех пор, пока ночь не проникает в окна, а краска не вспыхивает ярким светом, ослепляющим глаза. Да. Трудно понять, что все-таки лучше: всегда быть одиноким, или же почувствовать чьи-то руки, томящиеся на плечах. Я не знаю. Наверно, еще вчера я бы склонилась ко второму.
   Теперь не уверена.
  
   ГЛАВА 5.
  
   Что ж, новость о том, что Верховный - или другими словами Канцлер - дал добро на предоставление образовательных стипендий студентам Нижнего Эдема, облетела Верхний Эдем со скоростью света. И весь палящий август телефон в кабинете отца звонил каждые несколько минут, а мать, поглощенная собственным горем и разочарованием, сновала по коридорам, запивая печаль крепким виски. Как позже мне рассказал Мэлот, совещание в Президиуме было первым за всю историю основания нашего городка, когда две стороны Эдема, два главенствующих лица, оказались в одной комнате и за одним столом. Канцлер сообщил, что ситуация накаляется, выходит из-под контроля, и каждый из лагерей обязан понести наказание вне зависимости от степени совершенных ими преступлений. Как мне кажется, не очень справедливое решение, и, тем не менее, оба района попали под раздачу.
   Для Верхнего Эдема наказанием стало предоставление бесплатных мест в лучших университетах нашего города. Худшей участи для элиты заречья не придумать. В трансе и наполненные боевым, неокрепшим духом ходили все, включая мою мать.
   Нижнему же Эдему полагалось оплатить все расходы семьи Прайсвуд на лечение их единственного и неповторимого сына - Стюарта Прайсвуда. В то же время, все мы знаем, что для этой семьи забота о сынке, пусть и платная - несложная задача. Чего не скажешь о временном правительстве Нижнего Эдема, где каждая монета на счету. Потому Канцлер и решился на данный род обязательств: подобные расплаты отразятся на бюджете стороны в геометрической прогрессии.
   Канцлер - потомок Виктора Эдема, в чью честь был назван наш город, основанный в далеких 70-х годах. Говорят, в то время не существовало такого классового неравенства, и людей не разделяла двадцатиметровая стена. Они жили вместе, помогали друг другу, не боялись пожать руку тому, кто ниже по рангу. Но потом все изменилось, и общество пало пред веком капитализма. Различия оказались пропастью, куда манило и богатых, и бедных с целью абстрагироваться от внешнего мира. Труд наемных рабочих оплачивался низко и несправедливо, и вскоре это вылилось в серьезный конфликт. Богатые прочно ухватились за те места, где сидели поколениями, за суммы денег и общественный статус. Бедным же не предоставлялось возможности стать частью этого мира, когда ты работал на одного из представителей этой мнимой аристократии. Вследствие ряда поправок и столкновений на главной площади Эдема, было принято решение построить стену, отделяющую бедняков и богачей друг от друга. Не знаю, стало ли лучше. На какое-то время стало спокойней, но уже совсем скоро столкновения возобновились, как и неприятности.
   На сей раз, мы не строим стену, а возвращаемся к далекому прошлому. Интересно, у нас хватит сил продержаться без кровопролитий хотя бы пару дней? Ну, для разнообразия. Или же мы накинемся друг на друга, как одичавшие звери, едва столкнемся в коридорах и на площадях? Не знаю, к чему это приведет. Мне даже страшно. Но, в то же время, я жду и верю в лучшее, будто мир изменится, едва начнется первый учебный день.
   Сажусь на диван рядом с Мэлотом. У брата на коленях огромная тарелка винограда. Он кидает на меня косой взгляд и протяжно выдыхает.
   - Тебе больше нечем заняться?
   - Это и мой диван.
   - В доме с десяток диванов. - Мэлот кидает виноградину в рот.
   - Спасибо, что сообщил. А я и не догадывалась.
   Скрещиваю на груди руки. По телевизору показывают папу. Брат делает громче, а я осматриваю лицо Феликса Ривера - главаря беженцев, или "палача", как выражаются мои родители. Феликс - знаменитый человек. Именно он разрешил смертную казнь в Нижнем Эдеме. Вряд ли бы его поддержал совет моего отца, где в почете демократия. Но все равно есть и те, кто считает его решение оправданным. В конце концов, только после введения смертельной инъекции за стеной восторжествовала тишина.
   "На Церемонию подписания Мирного Договора съехались главы соседних городов. И не исключено, что уже завтра, мы предоставим новую информацию, которая касается новых соглашений между враждующими сторонами!" - щебечет телеведущая.
   Мэлот усмехается, а я растерянно наблюдаю за тем, как под вспышками камер, мой отец пожимает руку Феликсу Ривера. Не думала, что мои глаза когда-нибудь увидят нечто подобное. Запихиваю в рот сразу несколько виноградин.
   - Мир перевернулся, - восклицает брат. - Сегодня они пожимают друг другу руки, а завтра что? Переедут в соседний коттедж? Будем дружить, мирно общаться?
   - Думаю, отец не позволит этому случиться.
   - И правильно. Наш город окружен лесом, которому уже с сотню лет, ты в курсе? Он принадлежит нашей семье, нашему отцу и всему его роду. Никто из бедняков не имеет, и никогда не будет иметь ничего подобного. Тогда к чему все эти церемонии о равенстве и о какой-то чуши? Я не понимаю, Дор.
   - Канцлер хочет сделать как лучше.
   - А получится как всегда.
   Пожимаю плечами. Возможно, Мэлот прав. Чувствую на себе чей-то взгляд и смело оборачиваюсь, будто поджидаю беженцев с вилами и факелами на пороге. Однако я вижу маму, которая тихо стоит у стены и попивает из хрустального бокала виски. Никогда я ее не видела такой потерянной и злой. Можно подумать, что ночной кошмар Сьюзен де Веро стал реальностью, и теперь она боится открывать глаза, ведь темнота не исчезает.
   - Мам? - спрашиваю я, предприняв очередную попытку растопить лед между нами. Дергаю уголками губ. - Все в порядке?
   Ее серые глаза находят мои. Как же давно я не встречалась с ней взглядом! Внутри у меня все тут же взвывает от тоски по ее ласковым рукам, по голосу, успокаивающим, едва на небе громыхала молния. Когда-то она ведь любила меня. Но что изменилось? Почему?
   Я хочу спросить что-то еще, но мама отворачивается и уходит, а я крепко стискиваю зубы и вновь впяливаю взгляд в экран телевизора. Наплевать. Мне наплевать - все твержу я и смахиваю с лица горечь.
   Поднимаюсь к себе в комнату и слышу, как где-то за углом прибирается Мария. Тут же в груди у меня вспыхивает знакомая печаль, от которой я не смогла избавиться, как бы ни старалась. Неприятный холод сковывает тело, а свет становится еще темнее и падает на меня, как одеяло, укутывая во мрак из грусти и потерянных надежд. Иногда я вижу сны, в которых Эрих пробирается ко мне через окно. Он глядит на меня и протягивает мне руку, зовя за собой в мир, полный опасностей, приключений и чувств. Каждый раз я подбегаю к нему, и каждый раз из тени выходит мой отец с черными от ярости глазами.
   На самом деле, спустя месяц существование Эриха и вовсе кажется мне выдумкой. Я забываю, как дрожали мои руки, когда я зашивала его раны; забываю, как прибегала в дом Марии, лишь бы поговорить с ним; забываю детали и подробности наших разговоров, но я никак не могу выкинуть из головы его голос и его кривую ухмылку. Это сводит с ума. Не знаю, как такое возможно, но все больше мне чудится, будто я общалась с призраком, ведь никак иначе не назовешь смутный образ, плавающий в сознании.
   Замираю в коридоре, увидев приоткрытую дверь своей комнаты. Я точно помню, что закрывала ее. Может, Мария? Хм, нет. Она знает, как я отношусь к подобным вещам. Мне очень важно, чтобы никто не врывался на мою территорию без моего согласия. Почему же тогда дверь открыта? Сглотнув, я иду к спальне, сжав в кулаки пальцы. Если это Мэлот, я впервые брошусь в бой, наплевав на исход и на полученные раны. Моя комната - бункер и укрытие, как будто бы повсюду радиация, и только там я могу дышать. Поэтому придется драться, если брат наплевал и на это условие.
   Распахиваю дверь и, готовая кричать, набираю в легкие ледяного воздуха. Правда, в ту же секунду злость меня покидает, а на ее место приползает недоумение, вспыхнувшее горячим пожаром в груди. Я искренне улыбаюсь.
   - Лиз?
   На моей кровати сидит миниатюрная, рыжеволосая девушка. Ее ноги скрещены, а на лице томится легкая ухмылка, которая обычно путешествует там, когда девушка довольна собой. Я захлопываю дверь и восклицаю:
   - Мои мольбы услышаны.
   - Соскучилась по мне?
   - Не то слово, Лиз. Когда ты приехала? - Подруга вскакивает с кровати, и мы крепко обнимаем друг друга, словно не виделись целую вечность. От девушки как всегда пахнет сладкими, конфетными духами. - Почему не написала?
   - Я только приехала.
   - И как там? Как за городом?
   - Все точно такое же и стены такие же, если ты об этом.
   Мы усаживаемся на пол, облокотившись спинами о книжный шкаф, и одновременно протяжно выдыхает. Когда-то я не переносила Лиз. Родители, недолго думая, решили, что общение с промышленным магнатом - хорошая идея, и тогда почти ежедневно, во время переговоров или бранча, нас с Лизой запирали в комнате, чтобы мы не мельтешили перед глазами и не подслушивали. Лиз - или Елизавета, так как ее предки жили в России - была невыносимым, самовлюбленным ребенком, который постоянно что-то ломал и крушил, не заботясь о важности предметов. Она рвала мои книги, откусывала головы моим куклам, и мне ничего не оставалось, кроме как терпеть это и рыдать, забившись в угол. Интересная у меня была реакция для девятилетнего ребенка, но совладать с ураганом Лиз было трудно и невозможно. Пожаловаться мне было некому. Однажды я сказала об этом брату, и тогда они решили громить мою комнату совместными усилиями. Так что после этого я держала рот на замке, тихо ненавидя Лиз и даже боясь того, что как только это чудовище оторвет головы всем моим куклам, она перекинется и на меня.
   Но однажды все изменилось. Нас опять заперли в комнате, но на этот раз Лиза тихо уселась на полу, а не кинулась к книжному шкафу, чтобы лишить меня очередной истории или очередного мостика в иной мир. Она молчала, молчала, а затем внезапно едва слышно заплакала. Оказалось, родители Лиз разводятся. Мы говорили целый день, а после она ни разу не рвала мои книги.
   - Я виделась с мамой. - Шепчет девушка. - Она потолстела. А знаешь, какого цвета у нее теперь волосы? До сих пор прийти в себя не могу.
   - Какого?
   - Жду вариантов.
   - Рыжие?
   - Нет.
   - Черные?
   - Тогда я бы не обратила внимания.
   - Мне даже подумать страшно, - я устало хмыкаю. Мамаша Лиз бросила семью ради молодого дизайнера, одевающегося в обтягивающие легинсы.
   - Они фиолетовые, Дор. Почти розовые.
   - Что?
   - Да. Она толстая и сумасшедшая, а еще у нее проколот живот и татуировка на шее.
   - Не может быть! Ты серьезно?
   - Конечно, я серьезно. Зачем мне придумывать? Я хотела сбежать, но ее охрана меня окружила со всех сторон. И у меня есть подозрения, что они не ее оберегают от людей, а людей от нее. Ее пример заразителен. У муженька точь-в-точь такие же волосы, только на подбородке. Представляешь? Модные тенденции - сжечь бы их к черту.
   - Ну, возможно, - протягиваю я, - твоя мама просто ищет себя.
   - В сорок шесть?
   - Никогда не поздно, Лиз. К тому же, я читала, что фиолетовый цвет - цвет таинств и самопожертвований.
   - А еще этот цвет - цвет депрессии. В следующий раз придется ехать на похороны ее совести и вкуса. Я пробыла с ней почти все лето, а мы толком и не поговорили. Постоянно был рядом этот умалишенный дизайнер. Ты бы видела, какую одежду он шьет.
   Я усмехаюсь, а потом вдруг почему-то вспоминаю Эриха. Вспоминаю, как зашивала его рану, как укрывала теплым одеялом... Встряхиваю головой и сцепляю в замок пальцы, ощутив себя вновь грустной и потерянной. Когда этот человек испарится из моих мыслей?
   - Ты чего? - спрашивает Лиз.
   - Я?
   - Нет, я. Ты мнешь ладони, значит, тебя что-то волнует.
   - Просто..., - запинаюсь и поджимаю губы, - многое произошло, пока тебя не было.
   - Да уж. Я слышала о стипендиях. Мой отец в ярости! Он перевернул сегодня стол в кабинете, представляешь? Я его таким давно не видела.
   - Людям не по нраву, что Нижний и Верхний Эдем сталкивают.
   - Не просто сталкивают. Нас заставляют контактировать, принимать друг друга. Это ведь чушь, согласись. Кому нужны-то проблемы? Трудно представить, во что превратится университет, когда приедут эти дикари.
   - Они не дикари.
   - Откуда знаешь? Будто бы общалась хотя бы с одним из них.
   - Общалась, - вдруг горячо восклицаю я и вижу, как лицо подруги вытягивается. Тут же я жалею, что не прикусила язык. Черт. - То есть..., я...
   - Подожди. Что? Ты серьезно? - Лиз округляет глаза. - Не шути так, подруга.
   - Это вышло случайно!
   - О, нет. Не может быть...
   - Его ранили. На площади, и он почему-то оказался здесь. Я помогла ему.
   - Святая Мария и Иосиф, - задыхается девушка, - ты спасла жизнь одному из них? О, твой отец сдерет с тебя шкуру! О чем ты только думала?
   - Никто об этом не знает. И не узнает.
   - Адора, иногда мне кажется, что у тебя не все в порядке с головой. У меня даже есть своя теория на этот счет.
   - Какая еще теория?
   - Теория о том, что тебе жить надоело, и ты пытаешься накликать неприятности. Как ты думаешь, спас бы он тебя, если бы ты в этом нуждалась? Нет. Дикари только и думают о том, как бы сжить нас со свету. Вспомни, что они сделали с Джорданом? Или же ты уже забыла, как весь городок стоял на ушах?
   - Джордан был идиотом.
   - Если бы всем идиотам ломали ноги, Верхний Эдем славился бы инвалидами.
   - Он сам напросился, как и каждый, кто ходит на площадь, махать кулаками.
   - И, тем не менее, это не помешало тебе спасти дикаря. - Хмыкает Лиз. - Сама себе противоречишь, Дор. И где он сейчас?
   - Не знаю.
   - Как это не знаешь?
   - Мы не виделись почти месяц. Думаю, он вернулся к своей семье.
   - И какой он? Неотесанный, верно? Папа говорит, что они варятся в своей злости, и им нельзя доверять. Нечастные люди.
   - Он был вполне нормальным, - осторожно шепчу я.
   - Нормальным? Это как вообще?
   - Он не кидался на меня и не орал, и он воспитанный, пусть немного грубый. У таких людей много достоинств, Лиз. Я уверена, он никогда бы не сделал мне больно.
   - О, ты его защищаешь.
   - Нет! Он просто..., - глубоко выдыхаю, - он заставлял меня смеяться.
   - Это не так-то сложно, когда хорошо тебя знаешь.
   - Выходит, случайный незнакомец знал меня лучше остальных.
   Подруга недоуменно отворачивается и начинает кусать губы. Она всегда так делает, когда волнуется. Во время итоговых тестов ее губы в мелких красноватых трещинках.
   - Тебя всегда тянуло к ним, ты сумасшедшая, Дор.
   - Все в прошлом.
   - Но ты думаешь об этом до сих пор.
   - Не думаю, - вру я и громко выдыхаю. - Давай мы сделаем вид, что я тебе ничего не говорила. Лучше пойдем на улицу, погода - замечательная, а уже через пару дней времени на прогулки не будет.
   - Это у тебя его не будет, - отмахивается Лиз, смеясь. - Я не так помешана на учебе.
   Это потому, что ты не пытаешься сбежать от своей семьи, а я лучше погрязну лицом в книгах, чем выплыву наружу и столкнусь взглядом с родителями и братом. Каждый раз это предотвращает конфликты и ненужные встречи, и я отчаянно поглощаю знания, ведь у меня нет иного выхода. Только так я оказываюсь вдалеке от своей семьи, и только так мне не приходится ощущать себя брошенной и покинутой.
   Я не произношу мыслей вслух.
  
   ***
  
   Утром понедельника я надеваю белую юбку-карандаш и черный пиджак, под стать университетской форме. На груди у меня герб Андреа Висконти, маркиза Миланского, на котором изображены два льва, держащих корону. Волосы я сплетаю в косу. Она выходит пышной и блестящей от солнца, будто я вплела золотистые нити.
   Университет Висконти - исследовательский университет, расположенный на берегу Броукри к северу от стены. Средневековый фасад вводит всех заблуждение, поскольку за ним прячется современное здание - сердце университета. Большинство ребят, так же как и я, прячутся от родителей в библиотеке, - такой же широкой, как и река, на которой стоит наш город, - или в исследовательских центрах. В коридорах всегда полно людей, одетых в черно-белую форму, с яркими гербами на груди, смеющихся и молчащих, избалованных и застенчивых, счастливых и одиноких. Здание высокое с куполообразной крышей и пятью колоннами, удерживающими массивную, желтовато-серую конструкцию, а перед главным входом расположена квадратная мини-площадь, где часто собираются студенты до начала семинаров или лекций. Сегодня здесь не найти свободного места. У ступеней столпились репортеры, то и дело щелкают вспышки камер, и стоит такой гул, что я невольно морщусь и прикрываю ладонями уши. Просто невыносимо.
   - Говорят, они скоро прибудут, - сообщает Лиз. На ней черная блуза и белые штаны с завышенной талией. В руках подруга сжимает несколько книг. - На улице даже учителя, а в здании так пусто, что можно услышать дыхание охраны.
   - Тогда пойдем внутрь, у меня болит голова.
   - Не хочешь их увидеть?
   - Они не экспонаты в музее.
   - Ты как всегда недовольна, да? - спрашивает Мэлот, внезапно появившийся рядом. Он засовывает руки в карманы идеально-выглаженных черных брюк и усмехается. - Ты и не думаешь, улыбнуться, верно.
   - Я хочу уйти.
   - Говорят, с нами будет учиться сын Ривера.
   - Что? - Лиз округляет глаза. - Сын "палача"? Куда смотрит Канцлер, я не понимаю!
   - Я слышал, он бешенный.
   - Мой отец придет в ярость. Что если этот сынок накинется на нас?
   - Люди из Нижнего Эдема - не звери, - вспыляю я. - Они ничего нам не сделают. Не хочу толпиться здесь. Я пойду в здание.
   Тяжело выдыхаю и прорываюсь к главному входу. Людей так много, что я то и дело спотыкаюсь о чьи-то ноги. Наверно, на ступенях собрались все студенты, преподаватели и обслуживающий персонал университета. С красными от волнения и любопытства лицами они стоят и смотрят в сторону главной дороги, откуда должен приехать автобус с новыми учениками. Выглядит это смешно и нелепо, будто изголодавшиеся люди глядят на небо и ждут ливня, который спас бы их урожай. Возникает вопрос: кто же здесь дикари? Каждый второй - ребенок обеспеченный и самовлюбленный. Остальные - еще более богаты. И, все же, это не мешает им смотреть на изгиб дороги, как на Манну Небесную, словно ничего у них больше в жизни интересного не происходит. Хм, возможно, так и есть, и я зря гляжу в их возбужденные лица с отвращением.
   Наконец, оказываюсь внутри. Вздыхаю и наслаждаюсь тишиной. Мои туфли стучат о мраморный пол, сводчатые потолки сверкают в лучах раннего солнца, которое освещает фрески удивительной красоты. В стенах университета я ощущаю себя мелкой песчинкой в огромном мире, полном загадок и тайн. По коридорам витает запах знаний. Никто никогда меня не понимает, но я точно знаю, как пахнет учеба. Она пахнет новыми или же старыми книгами, она пахнет деревянными шкафами, карандашной стружкой и чернилами. Никто не смог бы описать свои чувства, который он испытывает, когда поднимается по широким лестницам, касается пальцами гладких, немного стертых перил. А я могу. В моей груди не просто становится тепло, там взрывается пламя, которое заставляет меня чувствовать себя живой. Здесь я - не тень. Книги всегда примут, независимо от того, какой ты человек, что ты любишь, и где живешь. Для книг - все равны, и любой способен окунуться в мир науки или литературы, оказаться посреди географических карт или углубиться в изучение своих же клеток. Ведь учеба - это квест, который должен пройти каждый. Повсюду разбросаны подсказки, на книжных полках есть ответы, тебе остается только носиться по этажам и не терять ни минуты, поглощая все больше и больше.
   - Мисс де Веро! Почему вы не на улице?
   Я оборачиваюсь и вижу профессора Клевера по естественным наукам. Это немножко полноватый и неуклюжий мужчина с широкими ладонями и толстыми пальцами. Никто не любит его лекции, потому что он эмоционально объясняет темы и потому плюется на тех несчастных, что сидят впереди. Приходится садиться на задние парты, но места хватает не всем. В итоге перед началом каждой пары у его кабинета толпится целая очередь. Клевер же считает, что дело в его необычайном таланте, как учителя.
   - Я решила, что встречающих и так много, - подрагиваю губами.
   - Тогда, полагаю, вы направляетесь в кафедральный зал.
   - Да.
   - Не буду вас задерживать! И жду на своих лекциях.
   Непременно! Лишь бы только не в первом ряду. Я проворачиваюсь на носках и иду в сторону главного холла, где так же светло, как и на улице, благодаря огромным окнам во всю стену. Меня ослепляют утренние лучи. Я прикрываю пальцами глаза и выдыхаю, как никогда ощущая себя отчужденной. Пустота такая родная, но даже родственники могут и умеют обижать. Уж я-то знаю. В такой тишине и любимые стены становятся клеткой.
   Прихожу в зал, где растянуты в ряд кресла с красными, мягкими спинками. Выбор у меня огромный, и я долго вожу взглядом по местам, решая, куда же мне приземлиться. В итоге я останавливаюсь на самом дальнем ряду, в углу. Сажусь и лихо водружаю руки на подлокотники, спустившись по креслу, как по горке. Что ж, когда-нибудь зал заполнится, и я перестану чувствовать себя глупо.
   Проходит минут двадцать, когда первый студент заходит в зал. Еще через десять или пятнадцать минут не остается ни одного свободного места. Лиз находит меня с легкостью, ведь знает, как я люблю прятаться в углу. Подруга бледна, то ли от ужаса, то ли от шока, и мне становится не по себе. Я выпрямляюсь.
   - Что случилось?
   - Они приехали.
   - И что? - не понимаю я. - Мы и так знали об этом.
   - Просто они совсем не такие. Они..., - Лиз моргает пару раз и смотрит на меня, вне себя от удивления, - я уронила книги, когда поднималась по ступеням. Один из них вдруг остановился и помог мне.
   Я почему-то усмехаюсь, прикрыв пальцами губы.
   - И теперь ты в шоке, - шепчу я, таинственным голосом, - какой кошмар! Нужно как можно скорее найти его и наказать, ведь дикари не должны быть воспитанными.
   - Не смешно, Дор.
   - Это глупо. Я же говорила, что за стеной живут нормальные люди.
   Подруга не отвечает. В ее голове крутятся винтики, и она с ужасом глядит на сцену, не представляя, как ей теперь себя вести, и что думать. Наверняка, в похожем состоянии находится большая часть зала: как смириться с тем, что все, о чем нам рассказывали было полной ложью? Мы собирались вгрызться зубами в глотки чудовищ, но вдруг оказалось, что никаких чудовищ нет, кроме тех, что глядят на нас в отражении.
   На сцену поднимается Миссис Обервилль. Ее семья построила этот университет еще задолго до моего рождения, и теперь управляющее кресло передается по наследству, как и огромное состояние в Центральном Банке. На ней белый, строгий костюм. Волосы черные и подобранные вверх. Она сцепляет перед собой руки и, выпрямив спину, улыбнувшись в своем стиле - холодно и фальшиво, провозглашает:
   - Добро пожаловать.
   Зал взрывается аплодисментами. Лиз, наконец, отмирает и тоже похлопывает в такт всеобщему ритму. У нее плохо получается.
   - Прекрати так переживать, - шепчу я, в то время как Вилли - так все ее называют за спиной - тянет нудную речь. Подруга кусает губы. - Ничего ведь не произошло.
   - Я просто не могу прийти в себя.
   - Ради Бога, Лиз. Было бы из-за чего волноваться.
   - Тебе легко говорить, - раздражается она, - ты ведь любишь этих зверушек!
   - Не называй их так, пожалуйста. Иначе я тебя ударю.
   - Ладно-ладно, прости.
   - Лучше слушай Вилли. Она распинается, а ты в облаках витаешь.
   Усмехнувшись, Лиз толкает меня в бок. Наконец, на ее лице возникает румянец. Мне на глаза вдруг попадется Мэлот со своей небольшой компанией покровителей ночи. Лишь мой брат махает ручкой, как тут же они выстраиваются в ряд и идут за ним на площадь, и никогда непонятно: нужно ли им это сопротивление, или же они просто следуют за сыном де Веро, как за путеводной звездой. Сейчас Мэлот скучающе зевает. Он сидит, закинув за голову руки и просунув в проход ноги так, что никто не может пройти. В этом весь Мэлот. Он не бунтует, он показывает свое превосходство. У него не друзья, у него только слуги. В нем нет доброты, в нем королевское милосердие, которое так же редко, как снег летом, то есть увидеть счастливую улыбку на его лице почти невозможно.
   - Я хотела бы представить вам наших новых студентов, прибывших из-за стены. Мы рады видеть тех, кто рвется к знаниям, независимо от конфликтов, ревущих, как и река, на которой стоит наш город. Наш университет открыт для всех желающих.
   Да уж, если бы. Насколько мне известно, отцу пришлось изрядно посражаться с ней, чтобы она смирилась с приговором. Старая лицемерка. Криво ухмыляюсь, а на сцену тем временем друг за другом выходит цепочка неизвестных мне ребят. На них черная одежда, в глазах у них черный ужас. Как на расстрел, их расставляют в линию, и я невольно гляжу на свои пальцы. Мне грустно видеть их лица. Им стыдно находиться под прицелом сотни взглядов, которые испепеляют их не только удивлением, но и злостью, открытой, жгучей неприязнью. Что бы испытала я, окажись на их месте? Вновь щелкают вспышки камер, на сцену запрыгивают репортеры и операторы с аппаратурой. Я смотрю на это невольно, то и дело, кусая губы. Гляжу на сгорбивших спины парней, на двух девушек стоящих рядом. У всех на лице какая-то паника, будто еще чуть-чуть, и весь зал подскочит с мест, чтобы на них наброситься, что отнюдь не фантазии. Все может быть. Я вижу еще одну девушку, она крепко сжимает руку парня, стоящего рядом. В отличие от других, их взгляды наполнены яростью. Если кто-то и кинется, то хорошенько пострадает. А затем...
   Мое дыхание застывает, я застываю. Подаюсь вперед, зажимаю пальцами рот и тихо выругиваюсь, не веря своим глазам. О, нет, нет. Не может быть! Мои руки дрожат. Резко и порывисто я опускаю их вниз, врезавшись ладонями в подлокотники, и падаю назад, грубо ударившись спиной о кресло. В глазах мельтешит ужас.
   - Ты чего? - растерянно спрашивает Лиз. - Бог мой, Адора, ты вся красная.
   - О, боже.
   - Что такое?
   - Лиз..., на сцене. Это он.
   - Кто он? - девушка глядит вперед и недовольно выдыхает. - Я не понимаю.
   - Тот парень, черт подери, тот самый парень! Эрих!
   - Какой еще Эрих, Дор?
   - Да тот самый, которого я спасла месяц назад! - выходит громче, чем положено, но я не обращаю внимания. Смахиваю со лба испарину. - Господи, я не верю...
   - Что? Тот самый?
   - Да.
   - Какой из них?
   - Крайний. - Я невольно поднимаю взгляд и вижу Эриха. В груди что-то взвывает, и я в очередной раз опускаю глаза на свои дрожащие колени. - Такого ведь не бывает. Это в моей голове, да? Его ведь там нет, скажи, что его нет.
   - Боже мой, Дор, что он здесь делает? Это же сын Ривера. Ты спасла сына "палача"!
   - Что? - теперь мой черед удивляться. Я округляю глаза и приближаюсь к подруге. В животе у меня скручивается тугой узел. - Какой же он сын Феликса? Не говори чепухи.
   - Но так и есть! Потому и поднялась такая шумиха. Если бы пропал кто-то другой, у Нижнего Эдема не было бы преимуществ. Но так как это сынок Ривера...
   - Он бы сказал мне!
   - А ты сказала ему, кто твой отец? - возмущенным шепотом причитает Лиз и глядит на меня недовольно. - Вот и он не поторопился вводить тебя в курс дела. Может, в этом и нет ничего плохого. Всегда можно сделать вид, будто вы видите друг друга впервые.
   - Почему именно здесь? - не понимаю я. - Он мог попасть в любой университет, но он здесь. Почему, Лиз? - я смотрю на подругу, стуча зубами от холода, которого нет.
   - Успокойся. - Ее руки крепко сжимают мои. - Все в порядке. Ничего страшного не происходит, слышишь?
   Я киваю. Киваю еще раз. Невольно перевожу взгляд на новеньких и сглатываю. Мне не по себе. Мне жутко страшно, грудь горит, сердце трепещет от ужаса, или же я неверно толкую свои чувства? Может, внутри пожар от волнения? Пульс бешенный, но только от предвкушения неизбежной встречи? Я боюсь таких перемен, но именно они мне и нужны, так ведь? Эрих являлся мне во снах, а теперь он реальный. Стоит ли сетовать? Стоит ли не принимать то, что само падает в руки? Ужас вдруг превращается в нестерпимое ожидание. И мну ладони я теперь, не паникуя, а переживая, будто новый день таит в себе новые, вне всякого сомнения, безумные открытия.
   Я не слушаю речь Обервилль. Когда нас отпускают, подпрыгиваю с места и несусь к выходу, словно за дверями меня поджидают прошедшие годы. Лиз старается не отставать, но меня трудно перехватить. Прорываясь сквозь толпу, я вдруг отчетливо понимаю, что не могу остановиться. Я должна идти вперед. Должна увидеть Эриха, и я, черт подери, даже не знаю, почему. Меня тянут вперед нити, интуиция, любопытство или же нечто иное, но настолько сильное, что я не в состоянии притормозить, и я не сопротивляюсь. Бегу и бегу.
   - Мисс де Веро! - вдруг восклицает грубый, женский голос, и я неохотно замираю у дверей. Этот тембр трудно забыть: с хрипотцой и низкий, как у заядлого курильщика, хотя я почти уверена, что эта женщина никогда не держала в пальцах сигарету. - Вы спешите?
   Оборачиваюсь. Дэбра Обервилль смотрит на меня, приоткрыв накрашенные губы. Я никогда не была в числе ее любимчиков, и неясно - почему. Тем не менее, мое незнание о причине ее неприязни, не мешало ей глядеть на меня сверху вниз, будто ее высокий пост и полномочия могли прибить меня к полу одним лишь косым взглядом, как гвоздями. Меня и по сей день не покидает вопрос: с какой стати она видит во мне угрозу.
   - Здравствуйте.
   - Я тебя отвлекаю?
   Да.
   - Нет, - поджимаю губы. - Все в порядке, декан Обервилль.
   - Я видела, как ты зашла в университет. Не дождалась гостей. - Она подходит ко мне и хмурит тонкие брови. Они у нее такие же черные, как и сплетенные на макушке волосы. Ее зеленый взгляд впивается в меня, словно пиявка и изучает, сканирует, анализирует, как будто Дэбра не человек, а машина. Она дергает уголками губ. - Отец не обрадуется, если узнает, что ты пренебрегла встречей с гостями.
   - Мне стало плохо. - На удивление мой голос спокоен.
   - Правда? Жаль, Адора. Как твое самочувствие сейчас?
   - Гораздо лучше.
   - Я надеюсь, ничего серьезного. К счастью, первый день короткий. Занятия начнутся только завтра. А сейчас ты свободна.
   - Да, спасибо. - Я хочу уйти, но ее костлявые пальцы внезапно оказываются на моем плече. Поднимаю на нее настороженный взгляд и пугаюсь опасной изумрудной вспышки, мелькнувшей в ее глазах. Тело почему-то обдает жаром.
   - Передай отцу, что я выполнила часть уговора. Теперь его черед.
   - Не понимаю, о чем вы.
   - Он знает.
   - Хорошо. - Нерешительно смахиваю ее руку с плеча и одергиваю низ блузки. - Мы с ним редко видимся, но я передам ему ваши слова.
   - Отлично. Удачного дня, мисс де Веро.
   - И вам.
   Гляжу вслед Вилли и думаю: черт подери, она сумасшедшая. Что происходит в этой треугольной, иссохшей голове? Возможно, она окончательно свихнулась, и теперь родные стены университета станут очередной ловушкой, чего я не могу себе позволить. Если даже здесь мне не будет места, куда я денусь? Где буду прятаться? Ох, что мой отец задумал, и о каком уговоре шла речь? Неужели нельзя было подловить Мэлота, почему именно меня она схватила под руку?
   Потираю ладонями лицо и собираюсь выйти из зала, однако, когда поднимаю взгляд, примерзаю к месту, потому что вижу его. Эриха.
   Горячая волна цунами сбивает меня с ног. Растерянная и счастливая, я глупо и криво улыбаюсь, делая шаг вперед, но тут же замираю, едва замечаю холод, промелькнувший во взгляде парня. Некогда знакомые синие глаза становятся чернее черного, а спина горбится и превращается в дугу, будто в месяц.
   - Де Веро? - только лишь говорит он, глядя на меня во все глаза.
   Не знаю, что ответить. Сначала к горлу подскакивают оправдания, я хочу закричать, какая разница, кто мой отец; какая разница, кто живет со мной под одной крышей! Но уже совсем скоро меня накрывает горячая злость. Я стискиваю зубы и бросаю:
   - Ривера?
   Мы смотрим друг на друга. Люди проходят мимо, а мы не замечаем их. Все глядим в глаза, что когда-то спасали от многих напастей, и понятия не имеем, что делать. Эрих так похож на того парня, что заставлял меня смеяться, но это - не он. Этот человек ненавидит меня. У этого человека ко мне нет никаких чувств, кроме ярости и злости, будто именно я сделала его жизнь сложной и невыносимой. Но я ведь не виновата. Я ведь та же девушка, которая спасла его; которая зашивала его рану дрожащими руками. Почему он забыл обо мне? Почему так на меня смотрит?
   Он уходит первым. Поправляет волнистые волосы и поворачивается ко мне спиной, будто я и вовсе не стою перед ним - расстроенная и сбитая с толку. Мне становится очень больно. Иногда мимолетная надежда ранит посильнее въевшихся под кожу мечтаний. И я ощущаю эту тоску, слышу этот вой, разнесшийся по всему телу. И не обращаю внимания.
   Наплевать. Схожу с места и иду к выходу. Мой подбородок гордо вскинут вверх, но мое сердце камнем упало вниз.
  
   ГЛАВА 6.
  
   В нашем городке есть поверье: когда тебе снится сон во сне, какая-то часть кошмара определенно станет реальностью.
   Сегодня я бегу вдоль коридоров. Окна нараспашку открыты, ветер хлестает по мне и бушует, играя белыми и прозрачными занавесками, и стоит дикий холод. От него стынет в жилах кровь и трясется тело. Я все бегу и бегу, пытаюсь добраться до светлого пятна, что горит впереди. Но пятно не приближается, а лишь отдаляется от меня все дальше. В конце концов, сил у меня не остается. Я неуклюже спотыкаюсь, валюсь на пол и вдруг понимаю, что деревянные дощечки под ладонями трещат и ломаются. Я ору, а пол проваливается со скрипом и грохотом, и меня тянет вниз какой-то темной пучины.
   Я просыпаюсь. Вытираю руками мокрое лицо и почему-то начинаю плакать. Давно мне не было так страшно. Сердце в груди бьется, как сумасшедшее, и я решаю спуститься вниз, чтобы попить. На кухне темно. Я наливаю себе сок в прозрачный стакан и упираюсь спиной о стену. Подрагивая плечами то ли от холода, то ли от страха, я зажмуриваюсь и приказываю себе успокоиться, пусть и понимаю, что это довольно-таки трудно, когда из глаз непроизвольно катятся слезы. Может, я сошла с ума?
   Решительно вдыхаю и выпрямляюсь. С какого черта я вообще реву на кухне? Нашла из-за чего переживать. Это ведь сон, всего лишь сон! Я открываю глаза, чтобы отставить в мойку стакан, но неожиданно вижу прямо перед своим носом костлявое, уродливое лицо декана Обервилль. Я истошно кричу, стакан выпадает из пальцев и разбивается на тысячи мелких осколков. А женщина шепчет искореженным голосом:
   - Помалкивай, де Веро.
   Ее постаревшее, серое лицо растягивается в широкой улыбке, а затем ее руки резко тянут меня на себя, и гнилые зубы впиваются в мою шею, будто Дэбра собирается выпить всю мою кровь до последней капли.
   Тогда я просыпаюсь еще раз. Хватаюсь пальцами за шею и растерянно оглядываюсь, будто боюсь, что прямо сейчас по стене ко мне через балкон заявится это мерзкое чудище и утащит в темноту ночи.
   - Черт подери, - шепчу я, откинувшись на подушку. - Черт.
   Как же я ненавижу кошмары. Иногда мне кажется, что они занимают большую часть моей жизни. Я и не помню, когда в последний раз высыпалась. Хотя нет, после встречи с Эрихом я спала, как младенец. Несмотря на то, что это был единственный сон, в котором я именно умерла, я не проснулась в истошных судорогах. Остальные же мои кошмары, к огромному сожалению, прерываются на самом интересном. Я чувствую боль, ужас, страх и просыпаюсь с ощущением, будто все эти эмоции перепрыгнули из сна в реальность. Так себе удовольствие. Лиз называет это явление "сонный паралич". Она вычитала об этом в интернете, и теперь умничает при каждой возможности. На самом деле, моя подруга очень любит толковать сны, и потому она заставила меня вести дневник, где я описываю все то, что мне приснилось. Так как почти каждый раз я подрываюсь среди ночи, задыхаясь то ли от ужаса, то ли от паники, трудностей с описанием эмоций в тетрадке не бывает. Я всегда точно помню, что мне снилось, но, на всякий случай, записываю сны сразу же, как только резко и неожиданно выпрыгиваю из кошмара.
   Дневник спрятан в прикроватной тумбочке. Я достаю его и включаю светильник. У меня до сих пор сердце в груди стучит так громко, что я слышу его где-то в голове, но это не мешает мне описывать с поразительной точностью гнилое и постаревшее лицо Вилли. Раньше декан не являлась мне в кошмарах, это был ее дебют и довольно-таки славный.
   Закончив, выдыхаю и пролистываю исписанные, слегка мятые страницы. Мне всегда снилось что-то жуткое. Одно время я не могла избавиться от образа девочки, которая, не разговаривая и не двигаясь, стояла с бледным лицом у моей кровати каждый раз, когда я открывала глаза. Жуткие сны. Как вспомню это сероватое лицо и синие круги под глазами такими же красными, как у демонов - в дрожь бросает.
   В университете оживление. Студенты постоянно перешептываются и хихикают, и я борюсь со странным ощущением, будто попала в другое измерение; будто не к нам вдруг поселили новеньких, а меня кинули на чужую территорию.
   Во время обеда усаживаюсь за столик рядом с Лиз и громко выдыхаю:
   - Никогда не думала, что буду скучать по дому, находясь в университете.
   - Добро пожаловать в ряды простых смертных, - отшучивается подруга. - Как пары? У тебя уже был профессор Сворол? Говорят, у него трудно сдавать итоговые тесты.
   - Рано ты начала об этом беспокоиться.
   - В прошлом году пришлось изрядно попотеть. Не хочу еще раз проходить через эти круги ада. Так что, был Сворол?
   - Да. - Я отпиваю диетическую колу и пожимаю плечами. - Он такой же, как и все. Разве что носит не черные брюки, а белые. Это странно, правда? Никто из мужчин больше не одевается так в нашем институте.
   - Может, он личность? И любит самовыражаться.
   Лиза хихикает, а я достаю из сумки дневник. Протягиваю его подруге и замечаю, как вспыхивают любопытством ее карие глаза. Она спрашивает:
   - Тебе ведь не снились накаченные футболисты, верно?
   - Верно.
   - А жаль.
   Она открывает дневник и нагибается над ним, как над ценной реликвией, а ее рыжие волосы спадают с плеч и, огненной лавой, растекаются по столу. Я улыбаюсь и поправляю ворот белой блузки. Студенты обедают на улице, когда погода теплая и еще нет морозов. Впрочем, сегодня, как и прежде лужайка забита учениками и полна их возбужденных не в меру голосов. Скучающе осматриваюсь, подпираю пальцами подбородок и внезапно вижу скопление людей в черной одежде. Они одеты не по форме. В законе университета строго прописан черный и белый цвет, однако на них темные штаны, темные футболки, широкие не по размеру, и уж точно не сшитые специально для тех девушек, что сидят за столом. Не хочу испепелять их любопытным взглядом, как и каждый студент Висконти, но невольно замечаю среди них Эриха и застываю. Он сидит рядом с каким-то парнем и водит вилкой по пустой тарелке. Даже сквозь шум, я вдруг отмечаю, как тяжело он дышит. Его грудная клетка то и дело широко вздымается, будто парень не в себе от злости, и я непроизвольно ловлю себя на мысли, что хочу подойти к нему и взять его за руку. Наверняка, Эрих никак не может смириться с тем, что их захлопнули в клетке Верхнего Эдема, как в ловушке.
   - И что это был за коридор?
   - Что? - я растерянно перевожу взгляд на подругу и морщусь. - Какой еще коридор?
   - В твоем сне.
   - А! Ну, вроде я находилась в своем доме. Если честно, я не помню таких коридоров у нас. Может, они в западном крыле, но ты знаешь, что я туда редко хожу.
   - Так сходи, - Лиза придвигается ко мне и хитро сужает глаза, - наши сны никогда не возникают из воздуха. Обычно воспаленное сознание просто отрывает куски каких-то уже утраченных воспоминаний и слепляет их вместе, как пластилин. Выходит что-то странное, но не нужно отмахиваться от сновидений. Очень часто они кроют в себе то, что ты просто пыталась забыть или игнорируешь.
   - И на каком сайте ты это вычитала?
   - На "астро-меридиан-точка-ру". Но какая разница? - Подруга взмахивает руками. В ее глазах загорается упрямая решительность. - Я тебе дело говорю, Дора. Вилли ведь тебе не просто так приснилась. Ты с ней пообщалась еще вчера, и довольно-таки холодно. Вот она и превратилась в какого-то мерзкого вампира, пытающегося высосать твою кровь.
   - Ага. Но еще однажды мне приснился профессор Клевер, и он пел в караоке. Что бы это значило...? Хм. Теперь он будет плеваться, не рассказывая лекции, а напевая песни!
   Я хохочу, а Лиз толкает меня в бок, нахмурив брови.
   - Ты нагло пользуешься мной! - причитает она. - Я ей жизнь пытаюсь облегчить, а у нее смелости хватается надо мной смеяться!
   - Все-все, тише. Я внимательно слушаю.
   - Ничего ты не слушаешь.
   - Слушаю.
   - И что я сказала?
   Мой ответ тонет во внезапном грохоте. Я резко выпрямляюсь и вдруг вижу, что один из подносов валяется около стола новеньких. Конечно, рядом с ним мой брат, а на его не по годам счастливом лице играет ленивая ухмылка, будто только что он сделал то, на что никто бы ни решился. В животе завязывается тугой узел. Я медленно поднимаюсь, но тут же падаю обратно, ведь пальцы Лиз впиваются в мое запястье, будто пиявки.
   - Не вмешивайся, - шепчет она. - Дор, сядь на место.
   Но я не могу стоять в стороне. Вырвав руку, я пробираюсь сквозь толпу и прячусь за одним из парней, надеясь не наткнуться на Мэлота. К счастью, ему нет до меня дела.
   - Мне очень жаль, - наигранным голосом протягивает он, сомкнув на груди руки, - я понятия не имею, как так вышло, что моя нога стала поперек его ноги.
   - Надо просто смотреть куда идешь, - угрожает Конрад - лучший друг Мэлота и его правая рука. Если моего братца вдруг не станет, именно Конрад возглавит это сборище.
   За столом все молчат, что нехорошо. Мэлот ждет реакции, он не просто так устроил фееричный концерт с пафосом и выяснением отношений. Но ответа нет, и брат начинает в нетерпении хрустеть пальцами. Он злится, и я знаю, что за этим следует.
   - Не думал, что бедняки еще и немые.
   Его лицо в нескольких сантиметрах от лица того несчастного, что уронил поднос, но вдруг тишину прерывает знакомый мне голос, и в груди вспыхивает пожар.
   - Оставь его в покое, - холодно отрезает Эрих, не отрывая взгляда от пустой тарелки. Вилка в его руках блестит от солнца. - Или если тебе нечем заняться, нагнись и подними его еду. Уверен, он не будет против.
   Тишина становится материальной и валится на мои плечи. Ошеломленно я гляжу на Эриха и слежу за тем, как он поднимает голову. Его взгляд сталкивается с взглядом брата, будто сталкиваются две грозовые тучи, предвещающие бурю, и небо покрывается черной, беспросветной синевой, бросающей тени на наши лица. Я делаю шаг вперед.
   - Если это твой зверек, - шипит Мэлот, - может, сам его покормишь?
   - Или же я сожму в пальцах эту вилку, - поднимаясь, рычит Эрих, - и воткну ее тебе в горло. Как считаешь?
   - К чему такая жестокость? Воспользуйся методом своего папаши и поджарь меня на электрическом стуле.
   - Нет, де Веро не должен отойти в мир иной так, будто он обычный смертный, ведь вы у нас особенные. И подохнуть должны по-особенному.
   - Ну, попробуй. - Мэлот едва не сталкивается с Эрихом. Они стоят так близко друг к другу, что их тела почти соприкасаются. На лице моего брата сверкает оскал. - Ну! Что ты можешь, отрепье? Только посягать на чужую территорию! Ты забыл, где твое место?
   - Оно здесь. Между тобой и обеденным столом.
   - В Висконте мои правила, и вы будете опускать взгляд каждый мать его раз, когда я прихожу мимо. Уяснил?
   - Значит, придется внести пару поправок, - шипит прямо в лицо Мэлоту Эрих и лихо толкает его в грудь. Мой брат отскакивает в сторону и смыкает в кулаки руки. - Ох, разве наша принцесса умеет махать кулачками? Да ты даже свое дерьмо смывать не умеешь.
   Мэлот разгоняется и со всей силы накидывается на Эриха. Парни валятся на асфальт под крики толпы, а я растерянно вскрикиваю и срываюсь с места. О, боже.
   - Прекратите! - восклицаю я, но мои слова тонут в целом океане безумия.
   Вокруг моего брата и Ривера образовывается круг визжащей толпы, в этот момент не важны различия, и поэтому рядом стоят и представители Верхнего Эдема и Нижнего. Они орут что-то, а парни, рыча, кувыркаются на земле и наносят друг другу лихие удары. Рука Эриха врезается в нос Мэлота, и тут же у моего брата открывается кровотечение. Ручьи из алой крови пачкают белую сорочку, капают жирными пятнами на асфальт.
   - Хватит! Хватит! - Я все рвусь к центру, но меня не пускают. - Мэлот!
   Будто озверев, мой брат зажимает левой рукой горло Эриха и начинает молотить по его лицу, как по боксерской груше. Я слышу, как каждый раз парень, когда-то делающий мне комплименты, ударяется спиной о землю, и зажимаю пальцами рот. Что происходит? Как я оказалась посреди минного поля? Встряхиваю головой, но шум толпы не позволяет взять под контроль мысли, и я пьяно покачиваюсь, зажимая ладонями уши. Пусть все это прекратится, пусть кто-то их остановит!
   Я резко опускаю руки и вновь пытаюсь прорываться к центру. Черт подери, я убью и Мэлота, и Эриха собственноручно! Яростно отталкиваю людей, но неожиданно ощущаю, как чьи-то пальцы оттаскивают меня в сторону. Пытаюсь сбросить руку с плеча, но вдруг оказываюсь полностью зажатой в оковах Конрада Бофорта. Мои глаза сверлят в его лице дыру размером с Броукри.
   - Отпусти.
   - Ты мешаешь, милая. - Его карие глаза сверкают. - Постой в стороне, пока взрослые решают проблемы, договорились?
   - Конрад, - я стискиваю зубы, - пошел к черту.
   - Прости. - Парень приближается ко мне и шепчет так тихо, что я едва слышу. - Мне никак не разомкнув пальцев, принцесса. Боюсь, ты в ловушке.
   Он улыбается, а я вскидываю подбородок. В его взгляде столько яда, что я невольно покачиваюсь и теряю равновесие. Этот человек всегда находился рядом с моим братом, а потому и рядом со мной. Конрад Бофорт - тень Мэлота де Веро, живущая отдельно от его тела. Иногда мне кажется, что этот человек только и делает, что ждет, когда Мэлот вдруг оступится и отойдет в сторону. Уверена, тогда Конрад незамедлительно займет его место.
   - Знаешь, что самое интересное, Бофорт?
   - Я весь во внимании, милая.
   - Ты такой же слепой, как и мой брат. Только если он не видит угрозы в тебе, ты не замечаешь ее в кое-ком другом.
   - И в ком же?
   Я подаюсь вперед и со всей силы бью парня коленом в пах. Он со стоном сгибается, а я приближаюсь к его лицу и шепчу:
   - Во мне.
   Запах сигарет, исходивший от его одежды, до сих пор витает в воздухе, но я упрямо игнорирую его, как и самого Конрада. Отхожу от парня, дыша часто и громко. Ох, черт бы его побрал! Я только что врезала Бофорту. Вот это да. Недоуменно улыбаюсь и сжимаю в кулаки пальцы. Оказывается, давать сдачи приятно.
   - Дор, - рядом возникает Лиз. Она растерянно хватает меня за руку и горбит спину. Я смотрю в ее глаза, предчувствуя нечто плохое. - Они сейчас поубивают друг друга. Мэлот разбил сынку Ривера голову..., кажется.
   - Что?
   - Он схватил тарелку и...
   Она эмоционально прикрывает руками лицо и испуганно замирает, будто никогда ей еще не было так страшно. Она моргает, чтобы привести себя в чувство, но не получается. Ее трясет, как сухой лист, почти оторвавшийся от ветки. Я же перестаю дышать. Понятия не имею почему, но мысли об Эрихе с разбитой головой повергают меня в шок. Я крепко стискиваю зубы и выпрямляюсь.
   - Лиз, кто-нибудь на меня смотрит?
   - Что? Нет, вроде нет.
   Я нагибаюсь. Не знаю, что я делаю, как делаю, почему делаю, но я подбираю с земли большой, заостренный камень и размахиваюсь. Со свистом он вылетает из моих пальцев и врезается в одно из широченных окон, переливающихся в лучах капризного солнца. У Лиз изо рта вырывается пронзительный вопль, а затем раздается оглушающий треск, и тысячи безобразных осколков осыпаются на асфальт, как разбушевавшийся ливень.
   Замирает даже время. Я гляжу на дождь из стекла и боюсь даже подумать о том, что это моих рук дело. Осколки блестят и сверкают, и с грохотом врезаются в землю, оставив после себя поднявшуюся пыль и клочья витиеватых узоров, а меня пронзает судорога. Кто бы мог подумать, что я решусь на нечто подобное?
   Оборачиваюсь. Толпа расступилась - теперь новое зрелище - и я, наконец, вижу то, что пыталась мне описать Лиз. Тяжело дыша, на асфальте валятся Мэлот. У него рубашка красная и мокрая, а на боках и вовсе порванная. Эрих же держится руками за лицо. Сквозь его пальцы прорывается кровь, и мое сердце судорожно сжимается.
   Срываюсь с места. Добегаю до искореженного стола и битой посуды, но замираю. К Эриху подходят парень и девушка: те самые, что держались на сцене за руки. Девушка не просто обнимает Эриха, она прижимает его к себе, будто он очень много для нее значит, и я невольно ощущаю горечь, подскочившую к горлу.
   - Идиот, - шепчет она. Ее черные волосы прикрывают кровавые следы на лице парня. Я отворачиваюсь. Не могу на это смотреть и потому сажусь на колени рядом с Мэлотом. У него рассечена бровь и в кровь счесана кожа на животе.
   - Надеюсь, ты добился того, чего хотел, - говорю я, аккуратно приподнимая его над асфальтом. Брат хихикает, а я борюсь с диким желанием врезать ему еще раз по лицу. - У тебя могут быть проблемы дома, Мэлот. Неужели ты думаешь, что отцу это понравится?
   - Ради Бога, Дор, - кряхтит он, сплюнув кровь, - папочка сам меня об этом попросил.
   Я недоуменно замираю, а затем бросаю взгляд на Эриха. Его держат под руки, но он не глядит на друзей, он смотрит на меня, и мое сердце подскакивает к горлу. У парня все лицо изрезано мелкими царапинками от битого стекла. Братец удачно разбил о его голову ни одну тарелку, и теперь, наверняка, останутся шрамы.
   - Папа сказал затеять драку?
   - Папа сказал сжить сына Ривера со свету. - Мэлот впервые обнимает меня, наверно, потому, что никто больше не кинулся ему на помощь. Такова цена славы: лживой и очень характерной подруги, для которой нет правил. - И я сделаю это. Я не подведу отца.
   Мне становится страшно. Оттаскиваю брата в сторону здания, а сама смотрю в глаза Эриха. Он тоже на меня смотрит. В этот момент мне кажется, что пропасть между нами не просто стала огромной. Она стала бездонной.
   Неожиданно Мэлот крепко стискивает меня за плечо. Его ноги тормозят о землю, и, обернувшись, я вижу перед собою деканшу. Обервилль похожа на призрака, решившего в то же время побыть и маньяком-убийцей, и умалишенным психопатом, и глаза у нее ярко блестят, переливаясь изумрудными искрами.
   - Что происходит, - шипит она. Ее костлявые плечи, торчат, будто пики. - Что здесь творится, де Веро? Что вы натворили?
   - Добрый день, - смеется брат, - а мы как раз...
   - Что вы сделали! Ривера? Немедленно подойдите ко мне! Вы тоже замешаны?
   - Это несчастный случай, - быстро вставляю я. Глаза Вилли впиваются в меня, будто стрелы, и я нервно сглатываю. - Они неправильно друг друга поняли.
   - Кто разбил стекло?
   - Какая разница? - смахнув кровь с лица, прыскает Эрих. - Только не говорите, что у вас не хватит денег поставить новое. Одним больше, одним меньше.
   Ох, эта его любовь говорить то, что первое приходит на ум. Я недовольно гляжу на него и уже представляю, как деканша впивается ногтями в его плечи, прогрызает зубами в его шее огромную дыру. А она, тем временем, сцепляет за спиной в замок руки. Плохой и опасный знак. Обычно она так делает, когда собирается сообщить о том, какой ты тупой и безнадежный человек. Правда, на этот раз ее голос остается тихим. Она подходит к Эриху, останавливается напротив его лица. Наклоняется и шепчет:
   - Разница лишь в том, мистер Ривера, кто именно заплатит эти деньги. Но если вам и вашей семье - все равно, хм..., - она улыбается, - возьмете ответственность на себя.
   В глазах Эриха ярость. Он вырывается вперед, но его ловко перехватывает высокий, темноволосый парень, жутко похожий на самого Эриха. Его лицо немного смугловатое, в глазах черный холод. Он оттаскивает друга назад и рычит:
   - Не надо.
   - Отпусти, Марко. - Тот сбрасывает его руку и вновь переводит взгляд на Вилли. - Вы меня в этом обвиняете только потому, что я не отсюда.
   - Какой догадливый, - смеется Мэлот. - Пять балов, дикарь.
   - Я обвиняю вас, - восклицает Обервилль, - потому, что вы посмели разговаривать со мной в подобном тоне. И мне все равно, откуда вы. Расплатитесь за свой острый язык.
   - Я не собираюсь платить.
   - Заплатит ваша семья. Если не умрет с голода. Уже ощущаете вину, мистер Ривера?
   - Не будьте такой жестокой, - вновь протягивает мой брат. Он отходит от меня и без особо энтузиазма разминает спину. - Вы же не хотите увидеть, как он плачет. Хотя, готов поспорить, это занимательное зрелище.
   - Не такое занимательное, как смотреть, как ты передвигаешься на сломанных ногах.
   Парни рвутся навстречу друг другу, но я встаю между ними и громко восклицаю:
   - Хватит! - Широко распахиваю глаза. - Боже мой, успокойтесь. Декан Обервилль, я это сделала. - Тяжело выдыхаю и краем глаза замечаю, как, в образовавшейся толпе, Лиз хватается руками за лицо. Она, наверняка, считает меня сумасшедшей.
   - Что сделали, мисс де Веро?
   - Я..., я разбила стекло..., но я просто хотела привлечь внимание, ведь они дрались и могли покалечить друг друга. Я даже не знаю, что на меня нашло, - сглатываю. Деканша испепеляет яростью. - Простите. Это моя вина.
   Повисает тишина. Мне внезапно кажется, что не слышно ничего, кроме стука моего сердца. Я гордо вскидываю подбородок и думаю: будь, что будет. Наплевать на Вилли, на Мэлота. На всех наплевать. Я знаю, родители отыграются на мне дома, но какая разница? У них всегда находились причины меня ненавидеть. А теперь они действительно могут за что-то зацепиться. Так даже интересней.
   - Вы, трое, - Обервилль глядит на Эриха, Мэлота и останавливается на мне. - Живо в мой кабинет. И чтобы ни звука.
   Она ловко разворачивается на высоких каблуках, и улица взрывается шумом, смехом и охами. Ребята начинают перекидываться ошеломленными взглядами, а мы шествуем за деканшей, опустив вниз головы. В какой-то момент мне кажется, что нас ведут на казнь. О чем люди думают в такие моменты? Понятия не имею. Я плетусь за братом, рассматривая носки туфель, а время замедляется, играя с моими волосами на легком ветру. Чувствую на себе взгляд Эриха, он идет позади. Наверно, ему трудно переставлять ноги, как и Мэлоту. Мой брат хромает и периодически опирается ладонями о первое, что попадется, но я рада, что ему плохо. Возможно, это неправильно, но пусть немного пострадает. Слишком часто ему с рук сходит то, что он делает с другими людьми. Теперь сам помучается.
   Мы поднимаемся по витиеватой лестнице и оказываемся в широком холле, где тихо, и мигают тусклые лампы. Стены исписаны фресками, два гигантских льва, изображенных на гербе школы, высечены в гигантские статуи, которые держат не корону, а дверь. За ней кабинет мисси Обервилль, наверняка, не менее шикарный. Но я не берусь судить, потому что никогда прежде не оказывалась по ту сторону.
   - Вы первый, мистер де Веро. А вы, - она глядит на меня и Эриха, - ожидаете.
   Брат с деканшей уходят, а я вдруг понимаю, что осталась с Ривера наедине. Тут же в моей груди взывает сирена. Я нарочито не смотрю на парня, решительно подхожу к стулу у стены и усаживаюсь, скрестив на груди руки. Главное, держать все под контролем. Этот парень не обидит меня, если я не позволю. Но от своих же мыслей мне становится тошно. Я чувствую, как кровь приливает к голове, и мой лоб покрывается испариной, как будто в коридорах завывает обжигающий ветер. Черт.
   Внезапно Эрих садится рядом. Я слышу, как скрипит кресло, и стискиваю зубы. Мне нельзя смотреть на него, но я смотрю, потому что никак не могу выкинуть мысли об этом парне из головы. Идиотка.
   К моему огромному удивлению, Эрих тоже на меня смотрит.
   - Что? - спрашиваю я быстрее, чем успеваю подумать.
   - Ничего.
   - Ничего?
   - Да. - Парень отворачивается, сцепив перед собой пальцы. - Ничего.
   Откидываюсь в кресле и закрываю глаза. Можно представить, будто со мной ничего не происходит. Будто я не знаю Эриха, а мой брат не беседует с деканом. Да и меня участь эта не поджидает, если хорошо притвориться. С закрытыми глазами живут многие люди, и они даже не замечают этого. Так, чем я хуже?
   - Хотя знаешь, - неожиданно нарушает тишину Эрих и выдыхает, - мне есть, что тебе сказать, Дора.
   Я устало гляжу на парня.
   - Боюсь, ты меня ничем не удивишь, Эрих.
   - Да, удивить друг друга будет сложно. Все самое интересное, мы уже предъявили.
   - Почему ты говоришь со мной в таком тоне? - не понимаю я, исследуя недовольное лицо Эриха. - Что я тебе сделала? В чем виновата? Прости, что мой отец - де Веро.
   - Ты соврала.
   - Но и ты тоже.
   - Я просто умолчал, - парирует парень, - а ты сказала, что твои родители обычные и ничем не примечательные жители Верхнего Эдема.
   - И что теперь? Какая разница, Эрих? - я придвигаюсь ближе к парню. - Что тебе до моих родителей? Неужели это так важно?
   - Из-за твоего отца гибнут люди на моей стороне, - горячо восклицает он, - а тебе это не кажется важным?
   - То, что делает мой отец, меня никак не касается!
   - Он - твоя семья!
   - Как и "палач" - твоя семья. Но это не дает мне повод тебя ненавидеть. - Я гляжу на парня и покачиваю головой. - Ты такой же, как остальные. Живешь в мире, где есть лишь черное и белое. Но это глупо! Человека нужно судить по его поступкам, а не по поступкам его родителей.
   - Ты красиво говоришь, - зло усмехается он, - наверняка, влияние книг. Свои мысли у тебя-то есть? Или всю информацию ты берешь из текста?
   - Не верю, что это твои слова.
   - А чьи же еще?
   Я разочарованно поджимаю губы. Смотрю на израненное лицо парня и неожиданно не испытываю ни капли сожаления. Правда, в груди все равно силками стиснуты органы, а глаза пылают гневом. Ошибиться в человеке так же больно, как и потерять его. Жаль, что раньше я об этом не догадывалась.
   - Что ты замолчала? - спрашивает он, поддавшись вперед. У него все те же глаза, но я не вижу все ту же добрую улыбку. - Больше сказать нечего? Да?
   - Я скучала по тебе, Эрих. Боялась, что мы с тобой больше никогда не увидимся. Но лучше бы так и оставалось. - Я смотрю на парня и вижу, как вытягивается его лицо. Мне, наконец, удалось пробить его каменную маску. - Надеюсь, ты добился своего. Я сожалею, что опять тебя встретила. Доволен?
   Он молчит. Его острые скулы четко выделяются на фоне мужественного лица. Меня вдруг одолевает желание залечить его раны, вновь, опять. Но затем я слышу:
   - Да. Доволен.
   И сильнее стискиваю зубы. Стискиваю так, что звон проносится по всей голове. Мне вдруг кажется, что на плечи свалилась тонна странных, неведомых мне раньше проблем, и они настолько тяжелые, что я горблюсь под их весом.
   - Отлично, - шепчу я, отвернувшись, - все добились своего.
   Дверь вдруг открывается, и из кабинета выходит Мэлот. Он смотрит на меня и хитро сужает глаза, будто за порогом меня поджидает капкан, в который я непременно угожу. В ту же секунду внутри у меня завязывается узел. Я нервно поднимаюсь.
   - Иди, сестренка, - хрипит он, криво улыбнувшись. Отдергивает порванную рубашку и усмехается. - Твоя очередь.
   Его слова - угроза. Я ощущаю нечто опасное, витающее над головой. Что ждет меня за порогом, какое наказание придумает деканша? Возможно ли то, что она уже позвонила родителям, и отец поджидает меня на улице, сцепив руки поверх черного ремня? У ремня богатая история. Я никогда не ощущала, как кожа хлестает по моим рукам или спине, но у Мэлота огромное количество шрамов. Что он чувствовал? Было ли место ненависти в этой туче боли? Или же мир прекращал существовать, и оставался лишь свист воздуха, прытко и звонко мельтешащий по комнате?
   Я закрываю за собой дверь и оказываюсь в круглом, тусклом помещении. По стенам развешаны картины, на полу - пушистый ковер. На нем - ни пылинки. Уверена, каждый, у кого хватало смелости наступить на ворсинки, был исключен из университета. У длинных окон стоят книжные шкафы, а на них статуи, блестящие от лампы, расположившейся на столе Обервилль. Порядок в кабинете похож не на систему, а на помешательство. Ручка к ручке, карандаш к карандашу. Я не удивлюсь, если книги стоят в алфавитном порядке.
   Останавливаюсь, прилепив к бедрам ладони. Декан восседает на золотистом кресле. Ее глаза смотрят спокойно, но мне все равно хочется как можно скорее убраться отсюда.
   - Ты знаешь, почему ты здесь, Адора, - говорит Дэбра, наклонив острый подбородок. Ее пальцы вертят остро заточенный карандаш. - Ты разбила окно.
   - У меня не было выбора.
   - Что за глупое оправдание?
   - Я просто пыталась остановить драку. - Сглатываю и громко выдыхаю. - Я знаю, вы не верите мне, но миссис Обервилль, я не хотела, чтобы все так вышло. Мне очень жаль, и я понимаю, что должна заплатить за то, что испортила.
   - Заплатить? Зачем мне деньги, Адора? У твоей семьи их так много, что они даже не заметят пропажи. Они мало, что замечают.
   Деканша медленно откидывается в кресле и пронзает меня ледяным взглядом, будто ей известно то, о чем я не имею ни малейшего понятия. Внутри становится не по себе. Не знаю, что сказать, как понять Вилли, и потому лишь пожимаю плечами.
   - Это все?
   - Наверно, это трудно, - покачнувшись, шепчет Дэбра, прикрывая пальцами рот.
   - Что трудно?
   - Дышать, когда здесь пусто.
   Она указывает на грудь, а я холодею. Невольно отступаю назад. Кровь вспыхивает в венах пожаром, и, поддавшись порыву злости и недовольства, я стискиваю в кулаки руки, да так сильно, что хрустят пальцы.
   - Понятия не имею, о чем вы.
   - Имеешь. - Кивает она.
   - Как это относится к тому, что произошло на улице?
   - Возможно, только это и важно.
   Задумчивый взгляд деканши испепеляет меня, будто ее глаза - лупа, а я тонкий лист бумаги, скорчившийся от палящего солнца. И я растерянно отступаю назад, столкнувшись спиной с дубовой дверью. Поднимаю подбородок.
   - Мне можно идти?
   - А как ты считаешь? Я не могу заставить тебя остаться. Как и наказать тебя не могу. Принцесса, наследница - кто ты еще, Адора де Веро? Что мне позволено в отношениях с тобой? Нетронутая и ледяная, как собственная мать.
   - О чем вы говорите? - вновь громче повторяю я, теряя над собой контроль. - Как то, что произошло, вообще связано с моими родителями? С моей матерью?
   - Считаешь, тебе все позволено?
   - Что? Нет!
   - Избалованная девчонка. - Деканша вдруг резко поднимается из-за стола, а я гляжу на нее, не скрывая ужаса. Что за черт с ней творится? - Я ничего не могу. Я бессильна, как и против твоего брата. Но меня успокаивает мысль, что хуже вам уже и быть не может. Та жизнь, в которой вы живете - уже наказание, и это справедливо.
   В носу покалывает. Смотрю на Обервилль и ощущаю, как в груди разливается нечто горячее и колючее. Касаюсь пальцами груди. Дыхание в ту же секунду сбивается. Откуда она знает? Кто ей сказал? Пустота в моей груди невымышленная. Там, действительно, нет ничего. Зияющая дыра пылает и манит в себя, как черную дыру. И я ощущаю эту пустоту, что растет внутри меня, и я не могу сопротивляться. Стискиваю зубы, ладони порывисто валятся вниз. Я гляжу на женщину, стоящую напротив, и шепчу:
   - Вы ничего обо мне не знаете.
   - Я знаю гораздо больше, чем ты можешь предположить. Передавай привет Сьюз, не думаю, что она услышит. Но ты все же передай. Ты ведь умеешь разговаривать, несмотря на то, что она не умеет слушать. Правда?
   Резко поворачиваюсь к деканше спиной. Распахиваю дверь и вырываюсь наружу, не видя дорогу перед глазами. Меня трясет. Закрываю ладонями лицо и едва не падаю, круто зацепившись каблуком о порожек.
   - Адора? - восклицает знакомый голос, и, выпрямившись, я встречаюсь взглядом с Эрихом. Парень тянет ко мне руки, будто собирается подхватить, если я вновь упаду или оступлюсь. Но я расправляю плечи. Порывисто смахиваю с глаз пелену. - Что с тобой? Ты плакала? Что она тебе сказала?
   - Ничего.
   - Дор...
   Эрих делает шаг ко мне, но я отскакиваю в сторону, как от огня. Гляжу на парня и не вижу в нем больше друга. Он такой же, как и остальные. Он делает мне больно.
   - Не прикасайся ко мне.
   Я ухожу, обхватив себя ледяными пальцами за талию.
  
   ГЛАВА 7.
  
   Мы с Лиз идем молча. Она отослала водителя и сказала, что пройдется со мной. Мне кажется, она чувствует, что я на взводе и не хочет оставлять меня одну. Правильно делает. Мне необходимо отвлечься. Или хотя бы высказаться.
   - Ты как? - подруга подхватывает меня под локоть. - Лицо бледнее блузки. Что она тебе наговорила?
   - Это был странный разговор.
   - Неудивительно. Вилли - сумасшедшая.
   - Да, нет. Не в том смысле. - Выдыхаю и поправляю свободной рукой волосы. - Она знает об операции, Лиз.
   - Что? - подруга тормозит. Ее карие глаза пронзают меня недоверием, которое эхом отдается по всему моему телу. Я прекрасно понимаю, как это звучит. Более того, я знаю, у меня и мыслей подобных не должно быть в голове, потому что узнай люди правду - отца бы уже давно сняли с должности. От Лиз скрывать правду было трудно. Шрам, горящий у меня на груди, не так-то просто спрятать. Но как узнала Обервилль? Дело в том, что наше райское гнездышко - совсем не Ноев Ковчег. Да, у людей много денег, что обеспечивает им практически вечную жизнь. Но сам Верхний Эдем - обыкновенная часть города, где не так уж и много места. Люди должны рождаться и умирать, а когда у тебя миллиарды на банковском счете - болезни превращаются в легкую встряску. Недуг. Проблему. Иными словами здесь нет больных, все могут позволить себе дорогостоящее лечение. В Нижнем же Эдеме денег нет, и потому у них каждую минуту гибнут люди. Правда, есть один пункт в Конституции, который исполняют обе стороны: забирать органы у своих - кощунство. У чужих - смешение крови, что попахивает расизмом. То есть пересадка - запрещена, как здесь, так и за стеной. Правда, у меня не было выбора, мне нужно было новое сердце. Как ни странно меня спасли. Родители рисковали всем, и я цепляюсь за эти воспоминания, как за нечто хорошее. Я могла умереть, а они не позволили этому случиться. Так значит, они меня любили? Верно? Я была им нужна? - Как Вилли узнала? Ох, это странно, Дор.
   - Это опасно. Отца могут уволить.
   - Ты должна рассказать ему.
   - Но вдруг я ошибаюсь?
   - А ты не ошибайся. Нужно проверить Обервилль. Она слишком часто придирается к тебе. Тут что-то нечисто.
   - Хочешь поиграть в детективов?
   - Я уверена, что мне пойдет строгий костюм и собранные в хвост волосы. Пусть это и скучно, зато со вкусом. - Лиз, смеясь, толкает меня в бок. - Да и вообще, у меня никогда не было проблем с интуицией. Я всегда оказываюсь права. Например, насчет того парня.
   - Какого парня?
   - Сынка палача. Ты как его увидела - сразу в лице изменилась.
   - Не выдумывай я..., - устало потираю ладонями лицо, а затем выдыхаю, - ох, да, так и есть, черт подери. Я не могу нормально учиться, когда он рядом. А он повсюду, ах, Лиз, он просто вокруг меня. На каждом повороте. За каждым столом. Куда бы я ни посмотрела, я везде его вижу.
   - А ты не обращай внимания.
   - Я пытаюсь. Но это сложно. Он, как глоток свежего воздуха. И в то же время, он не дает мне дышать. Это странно?
   - Очень. - Подруга недоуменно вскидывает брови. - Давай ты просто перестанешь о нем думать, договорились? Он явно тебе не подходит, пусть ему и идут черные футболки. Хотя, я уверена, кроме них - у него ничего и нет.
   - Причем тут его одежда?
   - Притом, что у тебя гардеробная такого же размера, как и весь его дом. Вы разные, и тебе хорошо бы понять это. Тогда и дышать станет проще.
   Я киваю. Лиз права. Надо просто переключиться на что-то другое. Но затем я вдруг думаю: а что, если смысл жизни как раз в том, чтобы едва дышать? Чтобы теряться или ощущать себя беззащитным? Я ведь просто хочу что-то чувствовать, что-то настоящее. И не злость, не ненависть. Я устала бояться брата, обижаться на родителей. Я хочу иного.
   - Ты опять о нем думаешь.
   - Что? Нет.
   - Ты лжешь, черт, Дор, прекрати. Этот парень - ненормальный. Ты видела его глаза, когда он дрался с Мэлотом? Это глаза убийцы.
   - Он защищался.
   - И зачем, интересно, когда у него есть такой адвокат, - ворчит подруга.
   - Я не защищаю его. Эрих, наверняка, такой же, как остальные. Поверь, я знаю, что в нем нет ничего хорошего. Я знаю.
   - Тогда выкинь его из головы.
   - Из головы? Запросто. - Но из сердца - куда сложнее. Перевожу взгляд на подругу, а она закатывает глаза. Видимо, ей не по себе оттого, что я привязалась к отрепью. Узнай об этом родители, и меня бы выставили из дома. Узнай об этом Мэлот, и меня бы просто в ту же секунду не стало. - Не волнуйся, Лиз. Я взрослая девочка.
   - Ты глупая девочка, Дор.
   - Чего ты заводишься? Ничего ведь не случилось.
   - Ты, правда, так думаешь?
   Она смотрит на меня так, как умеет - серьезно, пронизывающе, и я поджимаю губы, ощутив себя насквозь прозрачной. Кто для меня Эрих, и почему он делает мне больно? Я, наверняка, смогу ответить на второй вопрос, найдя ответ к первому. Боль причиняют нам те, кто дороги. Выходит, подруга права, и кое-что все-таки успело случиться.
   - Пообещай, что больше не заговоришь с ним, - тихо просит Лиз и останавливается у ворот моего дома. Она сжимает пальцами мои плечи и растерянно дергает уголками губ. Покусывает их. - Ты остановись, пока не поздно, подруга. Впереди опасная дорога.
   - Мне не нужны неприятности.
   - Надеюсь. У тебя их и так хватает.
   Мы прощаемся, и я бегу домой, громко стуча каблуками по кирпичной дорожке. Не думаю, что Лиз во всем права. Ну, кто такой Эрих? Грубиян и дикарь. Бесчувственный, да еще и опасный. Неужели такой вообще может нравиться? Каким тоном он говорил, а как смотрел на меня. Эрих Ривера - чужак. Он - лишний на нашей стороне, как и все те, кто с ним сюда прибыл. Однако...
   Я захлопываю за собой дверь, опираюсь об нее спиной и крепко зажмуриваюсь. Как бы сильно меня не обижало его поведение, я все равно коплю в себе мимолетные взгляды, слова и поступки. Как он пошатнулся ко мне, как вытянул руки. Неужели уже и чудовища могут чувствовать? Неужели они способны волноваться, или же это мое воображение? Ох, лучше бы воображение. Я перебираю пальцами спутавшиеся волосы и задумчиво смотрю вверх, на куполообразный потолок. Сквозь стеклянные окна просачивается блеклый свет, и мой дом кажется молчаливым храмом. Возможно, мы дали обед молчания и потому не произносим ни звука. Тихо я поднимаюсь по лестнице, пробегая пальцами по деревянным поручням, и думаю: когда же эти стены рухнут от человеческого и пронзительного вопля? В такой тишине жить страшнее, чем в крике, и кто-нибудь - да сорвется. Вопрос времени.
   - Мисс Адора!
   Я замираю на полпути к комнате и оборачиваюсь. Ко мне плетется Мария, вытирая о грязный фартук руки. У нее полноватое лицо, на котором сейчас играет искренняя печаль и волнение.
   - Мисс!
   - Что-то не так?
   - О, ни за что бы я не подошла к вам, никогда - Христа слово - но нет у меня ни сил больше, ни надежды. Я сыта по горло молитвами, мисс. Я не могу так больше.
   - Что произошло? - я заботливо кладу ладонь на плечо женщины и замечаю, как тут же губы ее подрагивают. Мне становится не по себе. - Ты хочешь уйти пораньше? Мэлот или мама сказали тебе что-то обидное?
   - Да Бог с ними, мисс. В другом дело.
   - В чем же?
   Служанка тащит меня куда-то вглубь коридора и порывисто опускает руки. Они то и дело трясутся, будто Мария чего-то жутко боится.
   - Говори же, не пугай меня.
   - Это касается моего родного брата, мисс. Он живет за стеной.
   - С ним что-то произошло?
   - Да, давно уже. Он болеет, мисс. Очень сильно, но..., - женщина стыдливо опускает взгляд вниз и ругается на испанском, до крови сжав пальцы. - Это нелепо. Я не должна об это рассказывать.
   - Брось. В чем дело? Тебе нужны деньги?
   - Лекарства. Понимаете, просто..., просто мне не к кому больше обратиться.
   - Конечно. Мария, ты правильно сделала, что рассказала мне.
   - Так вы поможете?
   - Я попытаюсь. Добыть лекарства не проблема, куда сложнее передать их в Нижний Эдем. Если меня поймают, то накажут. Нужен план.
   - Вы согласны? - восклицает женщина, скорее утвердительно. - О, мисс Адора, если это правда, я не знаю, как вас отблагодарить. Я..., тогда..., - она вдруг хватается ладонями за мои плечи и начинает сжимать их изо всех сил, будто пытаясь передать все тепло, что у нее накопилось в пальцах. В ее глазах проносится печаль, усталость. Она опускает голову и глядит себе под ноги, не отнимая от меня рук.
   - Ваш брат поправится. - Решительно шепчу я. Мария вновь глядит на меня, и мне в этот момент кажется, что я действительно сверну горы, но спасу этого человека. - Помочь должен каждый, кто в состоянии протянуть руку. Не так давно меня выручила ты. Теперь мой черед. Я что-нибудь придумаю.
   - Вы совсем другая, мисс, - едва слышно говорит она. - Чужая в собственном доме.
   Мне обидно, но я лишь смышлено хмыкаю.
   - У людей есть проблемы и посерьезней, верно? Я помогу вашему брату, Мария.
   - А я помогу вам.
   Неожиданно прислуга достает из кармана фартука ключ. Ее руки трясутся и потому, когда она кладет ключ в мою ладонь, она прижимает его пальцами. В ее ярко-карих глазах проносится нечто загадочное. Женщина делает шаг ко мне и шепчет:
   - У каждой комнаты в этом доме своя история, мисс. Одна из них касается вас. И вы должны узнать о ней.
   Я не успеваю отреагировать, а Мария уже испаряется, оставив после себя лишь запах мыла и порошка. Оборачиваюсь. Недоуменно гляжу в сторону удаляющейся тени, а затем опускаю взгляд на ключ: медный, старый. Он потертый, витиеватый, будто сделанный для очень старой двери. Я озадачено прикусываю губы: что за чертовщина творится? Вокруг у всех столько тайн, и только я - слепая - стою на дороге и ничего не понимаю. Что за ключ отдала мне Мария? Откуда Обервилль знает об операции? Просто сумасшествие какое-то.
   Я прячу ключ в карман юбки и неуверенно одергиваю блузку. Чего еще мне ждать? Может, завтра окажется, что моя мама - вовсе не моя мама, а тайная комната - убежище Мэлота, где он прячется, когда зол и расстроен? Было бы весело.
   Я запираюсь в своей комнате и пишу на стене светящимися чернилами:
   - Тот, кто знает тайны прошлого - контролирует будущее.
   Жаль, что я абсолютно ничего не понимаю.
  
   ***
  
   Через несколько дней я, наконец, знаю, что делать. Мой план не понравился Лиз, но я ее особо не спрашивала. Просто поставила перед фактом. Собрав нужные лекарства, мы с ней отправились в университет, и засели у столовой. Обычно, ребята из Нижнего Эдема ходят группами, и потому поговорить с Эрихом незамеченной очень сложно. Но я решила рискнуть и попросила Лиз привлечь их внимание хотя бы на пару секунд.
   - Ты же пообещала! - кричала она, сводя аккуратные брови. - Ты сказала, что сынок палача исчезнет из твоих мыслей!
   Как же трудно было ей объяснить, что дело вовсе не во мне. Хотя и во мне тоже.
   Не успела стрелка часов перейти за двенадцать, как из-за поворота выходят чужаки. В черной одежде они жутко выделяются на фоне мельтешащих в белых блузах студентов. Я сглатываю и в последний раз смотрю на подругу.
   - Это безумие, - ворчит она. - Контактировать с ними - безрассудно!
   - Я пытаюсь помочь Марии.
   - Нет, ты пытаешься пересечься с этим отрепьем.
   - Не говори о нем так, Лиз, - серьезно прошу я, стиснув зубы. - Возможно, он совсем не похож на нас, но он - человек. И он заслуживает хорошего отношения.
   - Все, иди уже! - вспыляет подруга, взмахнув руками. - Иначе я тебя придушу.
   Я усмехаюсь и прячусь за угол.
   Ребята из Нижнего Эдема всегда держатся вместе. Но еще более прочна связь между Эрихом и двумя его друзьями - Рушь и Марко Дамекес. Ходят слухи, что близнецы живут вместе с семьей Ривера, так как их отца казнили, а мать умерла от тифа. Выходит, они как родные друг другу, но меня то и дело бросает в жар, когда худые руки Рушь оказываются на плечах Эриха. Она всегда обнимает его крепко, как-то по-хозяйски, будто между ними не воздух, а нити; будто они связаны. Я завидую. В груди у меня постоянно колит, словно эта девица вонзает в меня тонкие, острые стрелы.
   Сейчас Эрих и близнецы Дамекес обсуждают что-то, перекидываясь улыбками. Мне не по себе от того, что парень способен улыбаться. После нашего последнее разговора, я не представляю его добрым и чутким.
   Рушь Дамекес - низкая девушка с ангельским лицом. У нее пышные, черные волосы, которые достают до поясницы. Она худенькая, но не хрупкая. Я уверена, что в драке она опасна так же, как и ее высокий брат - Марко. У него широкие плечи, узкий подбородок, и выразительные глаза, которые на таком грубом лице кажутся чужими. Вместе близнецы образуют нечто целостное, единое, а Эрих - мост, соединяющий два берега.
   Я глубоко вдыхаю, когда они проходят мимо. Тут же рядом возникает Лиз. Она лихо спотыкается о ноги Рушь и едва не падает, взмахнув руками. Брюнетка кричит ей что-то, а я решительно хватаю Эриха за руку и тяну за собой, вглубь коридора. Парень недовольно оборачивается, но замирает, когда встречается со мной взглядом.
   - Дор? - спрашивает он, вскинув брови. Он глядит на меня так растерянно, что я едва могу дышать. Все гляжу на него. - Что ты делаешь?
   - Мне нужна помощь.
   - Что?
   - Не спрашивай ни о чем, слышишь? Просто сделай то, о чем я попрошу. Когда-то я спасла тебя. Теперь ты помоги мне.
   - Какая еще помощь?
   - Передай это Ральфу Дигби. Он живет за стеной. - Протягиваю перед собой пакет с лекарствами и нервно оглядываюсь. Мне все кажется, что нас подловят с поличным. - Это очень важно, Эрих.
   - Но что это?
   - Таблетки.
   - Зачем?
   - Одному знакомому.
   - Откуда у такой, как ты знакомые за стеной? - он бросает это так презрительно, что я буквально возгораюсь от злости. - Во что ты ввязалась?
   - Какая разница? Просто сделай это, Эрих.
   - С чего вдруг мне помогать тебе?
   - Серьезно? - громко спрашиваю я, поддавшись вперед. Как же сильно мне хочется ударить этого парня по лицу! Стискиваю в кулаки руки и оказываюсь в опасной близости от Эриха. Он тяжело дышит, и его горячее дыхание врезается в мое лицо. - Когда ты стал таким? Что произошло? Я ведь все та же, но ты...
   - Что я? - вопрошает он. - Что? Какую реакцию ты ждешь? Это сводит меня с ума, и я понятия не имею, что делать. Как к тебе относиться? Что о тебе думать? Меня спасла ты, но ты - дочь де Веро, и мы - враги.
   - Я никогда не делала тебе больно.
   - Ты постоянно делаешь мне больно, когда оказываешься рядом. Да и тогда, когда я тебя не вижу и не слышу. Думаешь, мне это нравится? Думаешь, мне приятно говорить с тобой; приятно притворятся, будто ничего не было?
   - Так что-то все-таки было?
   - Издеваешься? - восклицает он, едва не врезавшись в меня. Его глаза испепеляют во мне каждую клеточку. - Если бы ничего не было, я бы не думал о тебе.
   - А ты думаешь?
   Парень не отвечает. Вместо этого он делает шаг вперед, и я врезаюсь спиной в стену, испуганно приподняв подбородок.
   - Я вспоминаю о тебе, когда прохожу мимо стены. Когда листаю книги. Когда вижу девушек со светлыми волосами. Когда слышу чей-то смех. Я довольно часто вспоминаю о тебе, Адора, если ты не поняла.
   - А как ты думаешь, вспоминаю ли о тебе я? - голос дрожит, но я стараюсь говорить ровно и уверенно.
   - Надеюсь, нет.
   - Надейся.
   - Это глупо и неправильно. Было бы лучше, если бы..., - он собирается сказать что-то еще, но я вдруг обращаю внимание на мелкие царапинки на его лице. Наверняка, Мэлот тому виной. Я невольно приподнимаю руку, касаюсь ранки на щеке парня, и тут же слова перестают срываться с его губ. Эрих замирает, а я свожу брови.
   - Мне жаль, что так вышло. Нужно было разбить окно раньше.
   Парень поднимает руку и накрывает ладонью мои пальцы. Они у него теплые. Мне в ту же секунду кажется, что этот жест правильный, и ничего другого и не могло случиться. Эрих должен был на меня так посмотреть, а я должна был двинуться ему навстречу.
   Неожиданно в коридоре становится шумно, и я растерянно отпрыгиваю в сторону. У парня расширяются глаза, а я оглядываюсь, надеясь, что нас никто не заметил. К счастью, в проходе пусто. Я потираю ладонями глаза, а когда вновь смотрю на Эриха, больше в его глазах не вижу прежнего осуждения. Дышать тут же становится легче.
   - Отдай пакет Ральфу Дигби. Пожалуйста. И я больше не подойду к тебе, обещаю.
   - Хорошо. - Кивает парень. - И держись от меня подальше, Дор. Сдержи обещание.
   - Ты этого хочешь?
   - Да.
   В груди покалывает, но я соглашаюсь. Пожимаю плечами и уже собираюсь уходить, как вдруг чувствую его пальцы на своем плече. Парень тянет меня на себя и шепчет:
   - Нет. Я не хочу, чтобы ты уходила. Вот - правда.
   - Но это не имеет значения. Верно?
   - Верно.
   Горько улыбаюсь и вновь прохожусь пальцами по щеке парня. Он прикрывает глаза, а я разворачиваюсь и убегаю. Надеюсь, он не замечает, как трясутся мои плечи.
   Выбежав на улицу, я едва не сбиваю с ног Лиз. Она вскрикивает и возмущается:
   - Осторожно, Дор. Не хватало еще и с тобой сцепиться.
   Мне нужно время, чтобы отдышаться. Я киваю, а сама думаю о том, как Эрих стоял за моей спиной, как тяжело дышал, как смотрел в мои глаза и не знал, что делать. Черт бы его побрал! Почему он вообще появился в моей жизни?
   Потираю пальцами лицо и резко выпрямляюсь.
   - Хватит, - говорю сама себе. - Нужно взять себя в руки.
   - Вот именно, - поддакивает подруга, накручивая на палец рыжеватый локон. Громко выдохнув, она облокачивается спиной о высоченную колонну. - Как думаешь, твой милый и ненаглядный отдаст лекарства этому Дигби?
   - Эрих - хороший парень. Он не бросит человека в беде.
   - Надеюсь. Иначе все было напрасно.
   - Что было напрасно?
   Я оборачиваюсь и вдруг вижу перед собой Мэлота. Ленивой, вальяжной походкой он приближается к нам и достает из кармана сигары. Дорогое удовольствие. Не для всех... У него на лице играет кривая ухмылка, и меня тут же тянет испортить ему настроение.
   - Разве тебе нечем больше заняться? - раздраженно интересуюсь я. - Ты ведь просто обожаешь ходить на семинары.
   - Ты смелая сегодня.
   - Скорее безрассудная, - выдыхает Лиз и смотрит на меня с сожалением. Она всегда чувствует, когда ей нужно отчаливать, и потому сейчас она медленно уходит, оставив нас с Мэлотом наедине. Правильно делает, ведь обычно брат не подходит ко мне просто так.
   - Что случилось? - я складываю на груди руки. - Говори сразу. Мне не до ребусов.
   - Ты взвинченная.
   - Нет.
   - Дело в этих неандертальцах? Уверен, что даже тебе не по себе от их близости. Как они разговаривают, а как едят..., - Мэлот затягивается и смотрит куда-то сквозь стены, - я не видел ничего более отвратительного.
   - Это все?
   Брат хмыкает. Делает шаг вперед и выдыхает дым прямо мне в лицо. Морщусь, а он довольно лыбится, растягивая потрескавшиеся губы. Никогда прежде мой брат не стоял ко мне так близко. Я вдруг вижу его веснушки, вижу шрам над бровью и на щеке. Когда-то я знала его. Знала так же хорошо, как и он меня. Но теперь - кто мы? Что с нами стало? Мы не близкие, мы - чужие. Но почему? Я помню, как Мэлот впервые ударил меня, но до сих пор мне неизвестно: по какой причине.
   Внутри что-то взвывает от давно знакомой обиды. Мне вдруг хочется, чтобы Мэлот и я стали семьей. Наплевать на родителей, наплевать на всех. Брат - вот кто мне нужен. И я верю, и опять напрасно. Парень хмыкает и достает изо рта сигару.
   - Отец сказал, ты - непослушная. И поэтому он не доверяет тебе. Папочка чувствует, что ты не ровно дышишь к этим убогим. Он знает, я накажу тебя, если потребуется.
   - Накажешь? - я с вызовом стискиваю зубы. - Накажи, Мэлот. Потому что я не буду обвинять этих людей ни в чем, и я не собираюсь лгать.
   - Тебе будет больно.
   - Это всегда больно.
   Брат неожиданно прижимает окурок к моей ладони. Вскрикнув, я ударяюсь спиной о стену, а он рассерженно скалится, поддавшись вперед.
   - О чем ты разговаривала с сынком палача? Ты говорила с ним, я видел. О чем?
   - Боже мой, Мэлот! - я сжимаю пальцы. Рука дрожит от боли, пахнет паленой кожей. Я поднимаю глаза на брата и вижу монстра, вечно шествующего за мной по пятам. Папин любимый пес, ищейка. Всегда рядом, когда меня стоит наказать. - Что ты творишь!
   - Ты не должна разговаривать с ним, Адора. Ты не должна приближаться к изгоям. Я должен наказывать тебя, когда ты не слушаешь отца.
   - Я ничего не сделала!
   И тогда он вновь прижимает окурок к моей руке. На этот раз боль не такая сильная, но я все равно крепко зажмуриваюсь. На ресницах скапливаются слезы. Распахиваю глаза и смотрю на брата, тяжело дыша. Он тоже тяжело дышит.
   - Просто делай то, что нужно. И тогда отец не скажет мне следить за тобой. Все ведь так просто, Дор. Все очень просто.
   - Зачем ты это делаешь? - шепчу я, наваливаясь на брата. - Зачем? Почему ты так со мной поступаешь, Мэлот? Я никогда не желала тебе зла, никогда.
   - Так нужно.
   - Кому?
   Он не отвечает. Отступает назад и покачивает головой, будто сам не понимает, что у него на уме. Брат проходится руками по коротким волосам и рычит:
   - Просто делай, что велено.
   Он уходит, а я смотрю на ладонь. В центре кривые, бордовые кружки. Они горят так, будто Мэлот до сих пор прижимает к моим рукам тлеющий окурок. Что же творится? Мне неожиданно трудно дышать. Я встряхиваю волосами, приказываю себе успокоиться, взять себя в руки, но изо рта все равно срывается тихий всхлип. Тогда я грубо прижимаю рукой губы, закрываю глаза и говорю себе: хватит жаловаться, хватит! Но едва ли это действует. В конце концов, я отлипаю от стены и начинаю двигаться в сторону выхода с территории. Ноги сами тащатся вперед, и я не знаю, куда иду. Но сейчас мне все равно. Я изо всех сил сжимаю руки и хочу понять: почему моя семья меня ненавидит. Ключ оттягивает карман юбки. Я вздергиваю подбородок. Я понимаю, что надо делать. Я иду домой.
  
   ***
  
   Поместье де Веро - огромное, четырехэтажное здание, расположившееся на шести гектарах земли. На моего отца - Эдварда де Веро - работает сорок четыре человека. Лишь нескольких я видела вживую. Почему-то правительство не волнует, что образовавшийся средний класс - уже вызов системе, ведь считалось, что стену строили, отделяя бедных от богатых. Но как выяснилось, различия образуются в любом случае. Те, кто работает здесь, на моего отца - не бедные в сравнении с теми, кто живет в Нижнем Эдеме. Тем не менее, если сравнить доходы этих несчастных и доходы от лесоторговой компании де Веро, они значительно проиграют, и даже в одну линию с моим отцом не встанут.
   Я - наследница огромного состояния, и люди на меня смотрят, как на хрустальную и хрупкую игрушку, разрываемую на части собственными родителями. Они вполне могут стереть меня с лица земли, могут уничтожить, а могут вознести. Сьюзен и Эдвард де Веро - вершители судеб Верхнего Эдема, и персонально мои хозяева, чьей куклой я и являюсь.
   Сейчас дома никого нет. Когда я закрываю за собой дверь, эхо проносится по всему куполообразному залу. Как много здесь места, и как мало людей. Возможно, родители не просто так построили такой дом. В лабиринтах трудно пересечься, даже если захочешь. А я и не пытаюсь.
   Достаю из кармана ключ и иду к западному крылу. Я и не помню, когда в последний раз была в той части дома. Прислуга здесь не убирается. Коридоры темные и холодные. Я не знаю, почему их не отапливают. Сквозь немытые окна прорываются лучи солнца. Меня почему-то одолевает чувство дежавю, будто бы я совсем недавно была здесь, и лишь через несколько минут я понимаю, что во сне ходила по этому коридору. Странно. Откуда берут свое начало наши ночные кошмары? Такое ощущение, словно моя память содержит в себе намного больше воспоминаний, чем я могу предположить. Я смотрю на пыльные комоды, на канделябры и выцветшие, толстые шторы, и я вспоминаю что-то, но я не могу сказать что именно. Неясное, скользкое чувство, томящееся где-то в груди. Крепко сжимаю руки в кулаки и оборачиваюсь, услышав свист за спиной. Сердце стучит где-то в горле, и меня в ту же секунду пронзает холодом. Становится жутковато.
   Дальше иду, пытаясь отпереть двери ключом, но он не подходит. Застревает где-то в начале, и я боюсь его сломать. Вдруг еще рассыплется. Выругиваюсь и плетусь вперед, то и дело, потирая плечи, мне холодно. Я выдыхаю пар и почему-то думаю о зиме: чудное и прекрасное время года, когда родители почти не выходят из дома, и родные стены тут же превращаются в холодную, талантливо сооруженную ловушку.
   Вставляю ключ в очередной замок - массивный и золотой - и замираю, просунув его до конца в отверстие. Мои глаза становятся огромными. Получилось! Я нашла ту самую комнату! В груди порхает удовольствие, волнение, и я открываю дверь, предвкушая нечто удивительное. Что ждет меня за порогом? О какой тайне говорила Мария?
   Я распахиваю дверь и застываю на месте, увидев перед собой заброшенную детскую спальню. Моргаю и вновь осматриваюсь. Так и есть.
   - Что за черт...
   Внутри холодеет. Я медленно прохожу вперед и на всякий случай оборачиваюсь: не хочу, чтобы родители нашли меня, пусть и понимаю, что это практически невозможно. Не сомневаюсь, что у них есть дела поважнее и поинтереснее, чем слежка за мной.
   Комната просторная, светлая, но здесь спертый запах, будто вместо воздуха повсюду витает пыль. Порванный, тонкий тюль почти черный у основания. В зеркалах я вижу свое искаженное лицо и останавливаюсь, доставая из сумки фонарик. Подсвечиваю широкую, квадратную кровать со сваленными на ней игрушками, исследую столик, светильник, чей-то набор для рисования.
   - Боже мой, - шепчу я, прекрасно понимая, что эта комната никогда не принадлежала мне. Так же вряд ли здесь жил Мэлот. Розовые покрывальца, детские игрушки..., кому же принадлежит все это? Мне становится не по себе.
   Подхожу к кровати и неожиданно вижу у окна запылившуюся капельницу. Длинная и стройная, она мерцает в тусклом свете, и я прохожусь по холодному металлу пальцами, понятия не имея, о чем думать. Возможно, здесь какое-то время жила я, когда болела, но я ничего подобного не помню. Эти игрушки, эти маленькие тетрадки и платьица..., у меня в груди такое чувство, будто тот, кто прятался здесь - быстро покинул помещение. На полу валяются кубики, на стульчике висит одежда. Его забрали, так и не успев прибраться. Как же здесь жутко.
   Я глубоко втягиваю воздух и вновь оглядываюсь, стараясь сложить в уме то, что уже успела увидеть. Из всех, кто живет в этом доме, под описание могу подойти только я, но у меня нет никаких оснований верить в это, ведь я никогда прежде не видела эту комнату. И с какой стати от меня скрывать подобное? Что такого опасного в этой спальне, что никому не разрешается посещать западное крыло, и оно практически отрезано от всего поместья?
   Я складываю на груди руки и откидываю назад голову: думай, Дор, думай! Ничего не происходит просто так. У всего есть причина. Но как мне спросить об этом у предков? Почему-то я уверена, ни отец, ни мать не ответят мне, если еще и не накажут за подобное любопытство. Я явно сую нос не в свое дело..., хотя, что это - если не мое дело? У семьи все проблемы и тайны общие, и я имею право узнать правду. Я ведь не чужая, я тоже тут, я не пустое место.
   Отчаяние буквально витает в воздухе, оседает на пол вместе с пылью. Гляжу вокруг себя, но не вижу ничего, кроме холодного одиночества. Возможно, я действительно лезу в неприятности, но я должна что-то чувствовать, я должна куда-то двигаться, и наплевать, если это выльется в серьезные проблемы. Зато я буду знать, что прожила жизнь, не боясь рискнуть. Только так ведь можно ощутить вкус пролетающих дней.
   Я беру с кровати пару пыльных игрушек, затем запираю за собой дверь и бегу к себе в комнату. Я узнаю правду, и даже если родители не захотят мне ее говорить, я заставлю их. Любыми способами. Хватит наблюдать со стороны за тем, что творится под носом. Я молчала очень долго. Пора понять, что творится в поместье де Веро.
   Нахожу Марию на кухне. Здесь жарко, в воздухе томится сладкий запах, но я быстро подлетаю к прислуге, не обращая внимания. Вытягиваю ключ и шепчу:
   - Что все это значит?
   - Мисс...
   - Я ничего не понимаю. Чья это спальня? Ты знаешь этого ребенка?
   - Нет, мисс Адора, я не знаю. Я видела ее лишь однажды, лишь глазком.
   - Ее? - внутри холодеет. Я опираюсь спиной о разделочный стол и испуганно гляжу на Марию. Почему-то к горлу подкатывает ком. - Кого? Кто она?
   - Девочка, совсем молоденькая, юная, - сетует женщина, взмахивая руками. Ладони у нее белые от муки, и на пол осыпаются мелкие белоснежные песчинки. - Она жила с нами какое-то время, а затем..., затем она просто исчезла, мисс.
   - Исчезла? Люди не пропадают просто так, Мария.
   - А она пропала. В тот же день, когда вы...
   - Что? - Я надвигаюсь на прислугу. - Когда я что?
   Женщина отводит взгляд. Принимается месить тесто и бурчит себе под нос что-то на испанском, эмоционально шевеля бровями. Я ни черта не понимаю, и это начинает меня жутко раздражать.
   - Боже, Мария, я ведь здесь стою. Ответь.
   - Простите, мисс, я не могу. Я не должна. Я рискую всем, мисс Адора, этот ключ..., я не должна была вам его отдавать, но - милостивый Христос - каждому должен быть шанс представлен. Каждому, дорогая моя.
   - О чем ты говоришь? Я не понимаю.
   - Вы и не поймете, пока вам глаза не откроют.
   - Так открой.
   - Не я.
   - А кто?
   Женщина переводит на меня взгляд и шепчет:
   - Она.
   Мария глядит мне за спину, я вихрем оборачиваюсь и вижу на пороге маму. Бледная и ледяная, как глыба льда, она стоит у двери, сжимая на груди костлявые руки. Высокая и еще совсем молодая Сьюзен де Веро похожа на смерть со скрипящими зубами, и мне тут же становится страшно. Я округляю глаза.
   - Мама! - откашливаюсь. Мария продолжает готовить, а я делаю шаг вперед. - Мне стоило поздороваться с тобой, когда я пришла. Но я думала, дома никого нет.
   - Ты рано, - отрезает она. - Занятия еще не кончились.
   - Я отработаю.
   Жду, что мама спросит, что случилось. Но она не спрашивает. Она кивает и смотрит мне за спину, на Марию.
   - Сделай холодный чай. Принеси в верхнюю комнату.
   - Как скажете, миссис де Веро.
   - Я не хочу ждать.
   - Мам, я хотела спросить, я...
   Затихаю. Мой голос становится призраком, как и силуэт матери. Она поворачивается ко мне спиной, не поведя бровью, и она уходит, под звуки моего дико стучащего сердца. Я застываю с открытым ртом. Я гляжу ей в след. Я жду чего-то. Но чего?
   Иногда зима приходит раньше. Иногда зима - это не снег и не январские дни.
   Иногда зима в наших взглядах, поступках, словах. В наших движениях, в мимике. И не стоит ждать холода за окном. Он уже здесь - между нашими лицами.
   - Ох, мисс Адора, - говорит Мария, но я взмахиваю рукой и ухожу. Медленно, будто мне не хочется сорваться с места. Все в порядке, все, как обычно.
   Не обращай внимания, Дор. И помалкивай.
   Я возвращаюсь в комнату и хватаю с кровати пыльные игрушки. Поднимаюсь вверх, на этаж родителей и оглядываюсь, надеясь не попасться на глаза матери. Я кладу куклу на комод, прямо у входа в родительскую спальню и прячусь за угол, прикусив губы. Сьюзен каждый день проверяет окна на этаже, прежде чем запирается с чаем в своей комнатушке. И я знаю, что она выйдет с минуты на минуту. Так и происходит. В шелковом, блестящем халате она вылетает из спальни и идет к оконной раме. Однако ее босые ноги врезаются в пол, когда она замечает на комоде потрепанную игрушку. Моя спокойная, ледяная мать с живым интересом и ужасом распахивает голубые глаза. Всегда равнодушная она внезапно прыгает вперед и хватает когтями куклу, сгорбив худые плечи.
   Я не могу дышать. Следую за мамой, смотря, как она рассекает воздух, спускаясь в самый низ дома. К центральному холлу. Камин трещит и щелкает, и Сьюзен де Веро лихо бросает в огонь старую куклу, не скрывая ледяного ужаса в глазах. Ее руки дрожат. Все ее тело дрожит. Не могу поверить в то, что вижу. Гляжу на нее из-за поворота и думаю: что же скрывают от меня родители? Какова же тайна нашего поместья?
  
   ГЛАВА 8.
  
   Люди движутся быстрее обычного. Я вижу, как они скользят смазанными линиями в нескольких метрах от меня, я слышу их голоса, но это больше похоже на шум. И я крепко сжимаю перед собой в замке руки, глядя куда-то сквозь время. На что способны люди? Я уверена, что на все. И это жутко пугает, ведь мои родители могли сотворить что угодно, если у них не было выбора; если перед ними была цель.
   - И что ты думаешь?
   Я растерянно поднимаю подбородок и вижу Лиз с нахмуренными бровями.
   - Ты меня не слушаешь.
   - Я просто..., - потираю холодными ладонями лицо. Я здесь, я в университете, и это моя подруга, которая реальна. Все реально. А мои мысли - иллюзии какого-то заговора. Я вдруг думаю, что стала параноиком. - Прости, о чем ты говорила?
   - О том, что нам поменяли расписание. Теперь у нас не совместная литература. Что же мне делать полтора часа на лекциях Аутора?
   - Слушать.
   - Прямо как ты меня?
   Я кривляюсь и нехотя поднимаюсь с места. Закидываю на плечо сумку. Хочу сказать Лиз о том, что случилось вчера, но не успеваю, так как вижу перед собой Мэлота и его не очень приятную компанию. Конрада в том числе. Чертовы богатые сынки. Одинаковые и фальшивые. Как же я терпеть их не могу.
   На самом деле, мне всегда казалось, что Мэлот отличается от них. Он глубже, у него есть история, прошлое. Ему плохо, он разбит, и ему нужен тот, кто починит его, как часы. А те парни, что его окружают..., они избалованные богатенькие сынки, которые кривятся и улыбаются одинаково. Обычно меня тошнит, когда они оказываются рядом.
   - Доброе утро, - мурлычет Конрад, подходя ко мне. От него пахнет перегаром, и мне становится дурно. Я отворачиваюсь, идя к корпусу. Рядом материализуется Мэлот, и меня бросает в жар. Что на этот раз он со мной сделает, и за что? Я не говорила с Эрихом, я его даже не видела.
   - Не спеши, - говорит он, ловя меня под локоть. - Мы идем вместе.
   - Что? - я смотрю на брата. - Как это мило.
   - Да, как настоящая семья.
   - Интересно, когда мы успели ею стать.
   - Станем прямо сейчас, если ты прекратишь говорить.
   - Я и не сомневалась, что будут условия, - устало выдыхаю, но от Мэлота не отхожу. Мне почему-то приятно, что он рядом. Глупая. - У вас тоже литература?
   - Да, - отвечает Конрад, оказавшись по другую сторону. Отлично. Я в ловушке. Тут же мне становится душно, и я кидаю взгляд на Лиз. Она на противоположной стороне, и у нее грустные глаза. Наверняка, она понимает, насколько мне сейчас паршиво. - Отлично выглядишь, принцесса.
   - Специально для тебя наряжалась, Конрад.
   - А мы решили, что ты стараешься для наших новых студентов. Они ведь понимают, кто королева этого университета.
   - Надеюсь, им нет до этого дела.
   - Я уверен, ты ошибаешься. - Парень открывает дверь и пропускает нас с Мэлотом вперед, однако я едва не спотыкаюсь, когда понимаю, что лекция у нас будет проходить с ребятами из Нижнего Эдема. Раньше нас не сталкивали, и курсы протекали отдельно. Мне и в голову не могло прийти, что изменения в расписании связаны с этим. - Так-так-так, я и не думал, что тут проходной двор.
   Конрад смеется, а мой брат останавливается у своей парты. К сожалению, его место занято другим человеком - Марко Дамекесом, и я прикрываю глаза. Только не это.
   - Не думаю, что ты можешь здесь сидеть, - шепчет он ледяным голосом. В аудитории становится тихо. Я пытаюсь оттянуть брата назад, но его ноги, будто врослись в землю. У меня тут же в голове срабатывает сигнализация. - Тут занято.
   - Тут было пусто.
   - Тут и сейчас пусто! - смеется какой-то парень рядом с Конрадом, и я замечаю, как у Марко вздуваются на шее вены.
   - Какая разница, где сидеть? - спрашивает девчонка, сидящая позади Дамекеса. Она с вызовом глядит на Мэлота и скалится. - Приземлись на другое место, птенчик.
   По классу проносится шум, и я, наконец, вижу лицо этой сумасшедшей - Рушь. Кто бы сомневался. Я уверенно хватаю брата за локоть и тяну на себя, но он отталкивает меня в сторону, и я сталкиваюсь спиной с книжным шкафом. Спину жжет, но я не подаю вида.
   - Ты освободишь место, - говорит Мэлот, испепеляя взглядом Марко.
   - Конечно, - соглашается парень, - когда закончится лекция.
   - Ты сделаешь это прямо сейчас.
   - Ты ошибаешься.
   Марко Дамекес - самоуверенный и опасный тип, который сейчас смотрит на Мэлота так, будто он его потенциальная жертва. Мне вдруг кажется, что их соперничество станет войной. Эрих рвется в драку, но у него в глазах нет этой неконтролируемой ярости. А этот человек способен убивать. Марко убьет, он не испугается. Он переступит черту, и я вдруг отчетливо ощущаю страх за брата. На этот раз он нарывается на опасного противника, и у него не хватит сил побороть его.
   - Марко, встань, - неожиданно говорит знакомый голос. Я поднимаю глаза и вижу в конце класса Эриха. Он глядит на друга серьезно, несмотря на то, что тот начинает лихо смеяться. - Встань.
   - Что? Ты шутишь, я...
   - Встань.
   Тишина. Дамекес резко отталкивает от себя парту и поднимается на ноги так быстро, что Мэлот не успевает среагировать. Лишь криво улыбается.
   - Знаете, - тянет он, наблюдая, как Марко тащится вглубь класса, - я передумал. Тут ведь сидело отрепье. Найду себе другое место.
   - Мэлот! - кричу я, но мои слова тонут во всплеске голосов.
   Резко развернувшись, Марко несется на моего брата, сжав в кулаки руки. Тут же без заминки с мест поднимаются остальные. Конрад бежит вперед, звучат крики, и словно две гигантские волны, ребята сталкиваются друг с другом, завопив во все горло.
   Хаос. Меня зажимают с двух сторон. Я пытаюсь протиснуться к выходу, но не могу пошевелиться. Лишь вижу чьи-то оскалы, слышу чьи-то крики. Рядом возникает лицо или точнее пол-лица Рушь. Она кричит, но не от страха. Она готова оторвать головы всем, кто сейчас находится в кабинете. Мне бы ее смелости. Я отталкиваю от себя какого-то парня, а потом чувствую, как кто-то врезает мне по подбородку локтем. Черт! Боль вспыхивает у меня по всему лицу. Я зажмуриваюсь и рычу, разозлившись не на шутку. Сколько можно! Неужели им не надоело! Выпрямляюсь и с криком расталкиваю от себя ребят, неуклюже и слабо махая кулаками. И когда я почти оказываюсь на свободе, по аудитории проносится сбивчивый голос профессора Аутора.
   - Что вы делаете! Сейчас же прекратите!
   Шум сходит на нет. Но мой брат продолжает сжимать в тисках ворот черной кофты, что одета на Марко Дамекеса, и смотрят они друг на друга так, что становится страшно.
   - Сядьте на места! Сядьте!
   Все расходятся. Эрих падает на стул, а я сажусь как можно дальше, водрузив голову на руки. Подбородок до сих пор зудит от удара. Черт, что за безумие творится.
   - Вы не имеете права так себя вести, - причитает преподаватель. - Мы не животные, мы умеем разговаривать. Зарубите на носу: тот, кто решает вопросы силой мышц, не знает о силе слова. А сила слова - велика и опасна.
   Как по мне, куда опасней кулаки. Говорить красиво - замечательно, но попробуйте договориться с тем, кто пытается вас убить. Как по мне, разговоры в этом случае - полная чушь. А профессору видимо не разбивали лицо, и он понятия не имеет, о чем говорит.
   - Что такое автобиография? - неожиданно спрашивает профессор, потирая пальцами стеклышки очков. - Кто мне скажет?
   - Скучное чтиво, - сетует Мэлот. Он все-таки сидит на своем месте, а Марко Дамекес восседает на последнем ряду.
   - А научным языком?
   - Рассказ о человеке, о его жизни. - Вдруг говорит Рушь. Она закидывает ноги перед собой на рядом стоящий стул и усмехается. - Какое у вас сложное образование в Верхнем Эдеме. Вопросы такие, что прямо в жар бросает.
   - Я рад, что наш учебный план дается вам легко, мисс Дамекес.
   Девушка усмехается, а преподаватель усаживается за стол и нервно потирает виски. Я неожиданно думаю, что он успел постареть за эти несколько секунд. Кто знает, что бы случилось, приди он на пару минут позже.
   - Итак, сегодня мы работаем в парах. Ваше задание: узнать как можно больше о том, чье имя я вам назову. Завтра вы должны принести мне отчет в письменном виде, а позже, когда я проверю факты на подлинность, вы напишите мини-автобиографию.
   Я вздыхаю одновременно со всеми в аудитории. Что за нелепое задание? Неужели у нас занятий больше не найдется? Литература - это книги, художественные произведения, а не противоборства с кем-то из студентов. И кто расскажет о себе правду? Кто поделится тем, что важно и сокровенно? А в таком случае, в чем смысл этой автобиографии? Полная чепуха. Учебный год начался паршиво, и продолжается в том же духе.
   - Итак, распределение по парам, - профессор откашливается и прикрывает овальные очки листком бумаги. - Ликвод - Стивенс. Кавилл - Уилфред. Дамекес - де Веро.
   - Стоп-стоп, - возмущается Рушь, нагнувшись вперед. - Кто из Дамекес?
   - И с каким де Веро? - вопрошает Мэлот.
   Парень и девушка глядят друг на друга, а я пожимаю плечами. Какая разница. О, мы ведь все тут друг друга ненавидим. Сражений не избежать в любом случае.
   - Рушь Дамекес и Адора де Веро.
   - Круто, - фыркает девушка, переведя на меня взгляд. - Как мне повезло. Наследница собственной персоной. Узнаю размер твоей ноги, любимый цвет...
   - Возможно, я разоткровенничаюсь и расскажу тебе обо всех моих бывших парнях. У тебя хороший день, Рушь. - Не знаю, зачем говорю это, но мне вдруг становится смешно, и я смеюсь. Лицо девушки вытягивается, а я слышу, как позади ее кто-то прыскает.
   - Через несколько минут начнете расспрос, девушки, - протягивает мистер Аутор и вздыхает. - Дальше. Оуэнн - Тимболд. Тревисс - Уилсон. Саммерс - Блэк. Блант - Боуди. Бофорт - Ривера. Марко Дамекес и Мэлот де Веро.
   Учитель кладет лист на стол, а я громко сглатываю. Что? Мэлота и Марко? Что это у него на уме? Они ведь поубивают друг друга. И только потом до меня доходит, что Эрих в паре с Конрадом. Еще лучше. Такое чувство, будто профессор специально слепил тех, кто априори друг друга ненавидит. Возможно, ему мало зрелищ, и он хочет продолжения той кровопролитной битвы. Я устало выдыхаю и по команде учителя придвигаю стул к парте Рушь. Уверена, сама она бы не решилась приблизиться ко мне, потому и беру инициативу в свои руки. Вдох - выдох. Все в порядке. Она обычный человек, и наплевать, что ее руки практически каждые пять минут находятся на плечах Эриха Ривера. Какая разница? Тебе ведь наплевать, Дор. Абсолютно наплевать.
   - Привет, - в тишине шепчу я, смотря на то, как мой брат испепеляет взглядом Марко и теребит в пальцах карандаш. Что-то мне подсказывает, что ребята не поладят. Прихожу в себя и улыбаюсь. - Ох, на самом деле, мне кажется, отношения между главами сторон не должны повлиять на нас, Рушь. Я - не враг тебе.
   - Серьезно? - у девушки ярко-голубые глаза и худенькое лицо. Она смуглая, как и ее брат, а еще у них одинаковый цвет волос: иссиня-черный. - А мне почему-то кажется, что я должна остерегаться тебя, наследница.
   - Я - открытая книга. Спроси о чем угодно, я не буду лгать.
   - Мне наплевать на автобиографию.
   - Тогда давай просто поговорим.
   - Зачем? - усмехается девушка. - Чтобы подружиться?
   Прекрасно. Я устало выдыхаю и кладу голову на руки. Это задание я точно провалю, и тогда придется догонять после занятий. Не двигаюсь. Не хочу улыбаться, располагать к себе и притворяться, будто мне по душе этот урок. К черту все! Я жутко вымоталась. Тихо вздыхаю и прикрываю глаза. Проснусь, когда разбудит учитель и наплевать на отметку. Я лежу так несколько минут, а затем вдруг слышу, как шуршит чья-то ручка о листок. Меня пробирает любопытство и сквозь сомкнутые пальцы я смотрю на то, как Рушь что-то лихо и быстро написывает в своей тетради.
   - Что ты делаешь?
   - Пишу твою автобиографию.
   - Но ты ничего обо мне не знаешь.
   - Мне и не нужно проводить с тобой всю жизнь, наследница.
   - И что ты пишешь?
   - Слепая и глупая. Родилась в Верхнем Эдеме и умрет здесь же. О жизни знает лишь из книг. Драматичная и эмоциональная. Хрупкая, как засохшие цветы. - Рушь улыбается и подпирает ладонью подбородок. - Я даже добавила сравнение. За это повысят бал?
   - Возможно. Но это вряд ли спасет твою работу, ведь она - полная чушь. Знаешь, ты была права, нам стоит остерегаться друг друга.
   - Я во многом бываю права.
   - Так и запишем. - Я хватаю листок бумаги и ухмыляюсь. - Самодовольная и подлая дикарка, решившая, что знает обо всем, что творится вокруг нее. Если ты не против, я тут добавила причастный оборот. За него тоже повысят бал.
   Она недовольно глядит на меня, а я лишь выпрямляю спину. Сколько можно бояться и остерегаться опасностей? Я могу дать отпор, и я не хуже тех, кто рвется в бой, рискуя своей головой. Хватит прятаться.
   - Рушь - это твое полное имя?
   - Нет. Худое.
   Я сильнее стискиваю в пальцах ручку.
   - Отлично. И чем ты любишь заниматься в свободное время?
   - Мучаю животных и убиваю слабых. Ты ведь об этом спрашиваешь?
   - Именно.
   - Классно. Теперь моя очередь. Твой отец - самый богатый человек в городе. Тебе об этом известно? Или же это новость.
   - Нет, я знаю свое место в обществе, Рушь.
   - А знаешь ли ты о том, что за стеной люди гибнут от голода, в то время, как папочка Верхнего Эдема подбирает себе по цвету новый галстук?
   - Плохо им приходится.
   - Да уж. Отец у тебя, что надо, наследница.
   - Зато он у меня, хотя бы есть.
   Девушка продолжает улыбаться, но в ее глазах вспыхивает свирепая злость, которой можно было бы поджигать предметы. Не двигаясь и не повышая голос, Рушь говорит:
   - Мой отец бил мать. Бил меня и моего брата. И Марко однажды пробил ему череп. Я уверена, он бы сделал это вновь: подхватил с земли камень и врезал им в лицо папочке.
   Ощущаю укол совести. Становится не по себе, и я виновато горблю спину.
   - Мне жаль, что вам с братом пришлось это пережить.
   - А мне - нет. Мой брат убьет за меня любого. А твой? - Рушь глядит на Мэлота и на ее лице появляется ухмылка. - Хотя бы за себя он смог постоять.
   Мэлот - не убийца, но он опасен, и зря она считает, будто он добрый и хрупкий. Мне уж точно известно о силе брата. На моем теле целая история, состоящая из шрамов, ран и синяков. Конечно, Мэлот де Веро - не кровожадный маньяк, но он хитрый, расчетливый и мстительный, как кот, который обязательно выпустит когти, когда ты уже давным-давно и позабыл об обиде. Хочу задать следующий вопрос, но в кабинет вдруг врывается человек в темно-синей униформе. На его груди ярко переливается значок с двумя распростертыми крыльями - флай-экспресс. Почта.
   - Простите, - говорит мужчина, держа в руках коробку. - У меня срочная доставка.
   - Что? - профессор Аутор недоуменно стягивает с лица очки. - Во время урока? Вы шутите. На территорию университета...
   - У меня есть пропуск. Разрешение. Посылка Адоре де Веро.
   Растерянно замираю.
   - Кому? - удивляюсь я. - Но я ничего не заказывала. Это какая-то ошибка.
   - Нет, мисс. Распишитесь, пожалуйста.
   Ничего не понимаю. Ставлю подпись и забираю коробку из рук почтальона. Он тихо удаляется, а я осматриваю небольшую посылку и хмыкаю. Кому понадобилось присылать мне подарок? С какой стати? Наверняка, Мэлот развлекается. Я перевожу взгляд на брата и криво улыбаюсь:
   - Спасибо.
   - Что? - усмехается он. - Я тут не причем.
   - А кто тогда? - протяжно выдыхаю. Господи, и что же он мне подарил? К черту все прелюдии, открою посылку прямо сейчас. Все равно хуже день уже быть не может. - Если там что-то личное, я прибью тебя, Мэлот.
   - Наша наследница не любит сюрпризы? - ворчит Рушь, откинувшись на стуле. - Не думала, что тебя так просто вывести из себя.
   - Напиши об этом в моей автобиографии.
   Она ухмыляется, а я сдираю упаковочную бумагу. Чувствую странный запах и робко приоткрываю коробку. То, что я вижу - повергает меня в шок. Заторможено и с ужасом я отбрасываю посылку от себя, а затем закрываю ладонями рот и кричу.
   О, Боже, Боже! Зажмуриваюсь. Голова гудит. Кто-то оказывается рядом, но я грубо отталкиваю его от себя и отворачиваюсь. Это невозможно. Невозможно!
   - Что там? - на фоне спрашивает учитель. - В чем дело?
   Смелая и отважная Рушь Дамекес глядит в коробку и шепчет:
   - Там чье-то сердце.
  
   ***
  
   Сердце принадлежало Стюарту Прайсвуду - парню, который впал в кому, после стычки на площади Броукри. Его обнаружила медсестра. Грудная клетка была разрезана криво и неумело, а крови было столько, что от светло-бежевой плитки не осталось и следа.
   Я узнаю об этом уже в коридоре, где снуют туда-сюда репортеры. Рядом сидит Лиз и нервно кусает губы. Она держит меня под руку, но я не чувствую. Я ничего не понимаю. Я молчу, гляжу перед собой, пытаясь задышать, правда, в горле стоит ком, и едва я пытаюсь глотнуть воздух, меня тянет заорать изо всех сил.
   - Дор, он смотрит.
   Я не отвечаю. Все думаю, кто-то убил Стюарта, кто-то прислал мне его сердце, и не стоит лгать себе и закрывать глаза на правду: этот кто-то знает о том, что в детстве я едва не умерла от порока сердца. Все связано. Ничего в жизни не происходит просто так. Этот человек неслучайно сотворил подобное, и, наверняка, он не остановится, пока я не пойму, что он пытается мне сказать.
   - Посмотри.
   - На что?
   - На кого.
   Я слежу за взглядом подруги и неожиданно замечаю Эриха. Он кивает, делает пару шагов назад и скрывается в тени, а я растерянно встряхиваю волосами. Не думаю, что мы должны с ним общаться, особенно теперь, когда кто-то пытается напугать меня до смерти; когда кто-то убил человека. Но я все же поднимаюсь и сжимаю пальцы в кулаки.
   - Позови меня, если подойдут родители.
   Лиз кивает, а я иду за Ривера. Парень поджидает меня у кладовой. Открывает дверь, откашливается и пропускает вперед, оглядываясь. Не знаю, что он собирается мне сказать, но ловлю себя на мысли, что мне все равно. Я просто хочу услышать его голос. Возможно, мне станет немного легче, пусть звучит это дико.
   Эрих закрывает дверь. Его темно-синие глаза светятся волнением, и внутри у меня все сжимается от трепета.
   - Ты как?
   - Сложный вопрос, - устало протираю глаза. - Не знаю, что ответить.
   - Кто мог такое сделать? И почему именно тебе? - парень запускает пальцы в волосы и осматривается, будто виновный прячется среди этих пыльник коробок. - Невероятно. У тебя странные дружки здесь, спасительница.
   - Что ты хотел, Эрих?
   - С тобой поговорить.
   - О чем?
   - Не задавай глупых вопросов.
   - Почему же глупых? - горько усмехаюсь, понимая, что ведем мы себя по-детски. То хотим быть рядом, то пытаемся уйти. Кажется, я и Эрих окончательно запутались, что для нас важно, и что правильно. - Ты попросил меня держаться от тебя подальше.
   - Давай на пару секунд забудем об этом. Кто-то прислал тебе сердце, и мне кажется, можно на время нарушить обещание и поговорить со мной.
   - Наверно.
   - Ты дрожишь.
   - Потому что мне страшно.
   - С тобой ничего не случится. - Эрих вдруг делает шаг вперед, и я гляжу на него, не скрывая волнения и внеземной усталости. Сейчас он так близко, но, в то же время, ужасно далеко. - Не стоит волноваться. Кто-то просто неудачно пошутил.
   - Классная шутка.
   - Классная, - эхом повторяет он. - Послушай, если это кто-то из моих, я найду его.
   - Не принимай все так близко к сердцу.
   - Сердце, интересный выбор кстати. Почему именно сердце? Почему не другая часть тела? Нет, я, конечно, любому раскладу бы не обрадовался. Но ведь все не так просто, да?
   - Да.
   - Вы здесь не скучаете.
   - Развлекаемся, как можем. Слушай, - я заправляю за уши волосы, - мне нужно идти.
   - Дор...
   - Правда, я не хочу нагружать тебя. Скоро все прояснится. Забудь.
   - Я хотел бы помочь, но... Только не разбирайся в одиночку. Слышишь?
   - Эрих..., - я так устала, что никак не реагирую на его слова. Что? Он сказал, что он хочет помочь? Ах, классно. Вот только сейчас мне все равно. - Не с чем разбираться. Я тут, и я никуда не денусь. Иди к своим друзьям. Они, наверняка, тебя ищут.
   - Хорошо. Будь осторожна.
   - Конечно.
   Мы обмениваемся кивками, и в какой-то момент мне хочется обнять Эриха. Глупо и наивно я полагаю, что его объятия избавят меня от страха и разобьют реальность. Но дело в том, что не один человек не спасет от ужаса, бегущего в крови. Он сможет успокоить на время, подарить иллюзию, но не больше. И потому, выйдя из кладовки, я вновь чувствую себя потерянной и разбитой. Одинокой. Уязвимой. Эрих кивает мне, смотрит на меня, а я не обращаю внимания. Словно в аквариуме, я плыву по коридору и не могу дышать. Здесь совсем нет воздуха. Еще чуть-чуть, и я задохнусь!
   Неожиданно я вижу свою мать, и мои легкие разом опустошаются. Сьюзен де Веро в идеально ровном, белом костюме, и она идет вперед, оглядываясь по сторонам, будто она ждет, что кто-то за ней следит. Моя мать - тихая и холодная - выглядит настороженной, и я вдруг думаю, что в этом волнении кроется ее истинная натура: лживое спокойствие.
   - Ты куда? - спрашивает меня Эрих, когда я срываюсь с места и следую за матерью. Он аккуратно берет меня за локоть. - Не оставайся одна, Адора.
   - Мне нужно кое-что узнать.
   - Что?
   Не отвечаю. Просто беру парня под руку и бреду за Сьюзен де Веро, в глубине души предчувствуя нечто плохое. Почему она не с отцом? Почему не отбивается от репортеров? Мы останавливаемся за поворотом. Я втягиваю воздух, выглядываю и понимаю, что мама разговаривает с деканом Обервилль. Также рядом стоит еще один человек: мужчина.
   - Кто это? - шепчет Эрих за моей спиной. Его горячее дыхание обжигает мне кожу, но я стараюсь не думать об этом.
   - Понятия не имею.
   - Вы раньше не встречались?
   - Нет, но его лицо кажется мне знакомым. - Хмурюсь и отхожу немного назад, робко и растерянно ломая перед собой пальцы. Что происходит? Кто этот человек? Почему мама общается с ним, почему он мне кого-то напоминает: высокий, худой, с черными волосами и горбатыми плечами. Голова пульсирует от странной боли, а я не знаю, как привести себя в чувства. Просто гляжу в пустоту, громко и часто дыша.
   - Ты чего? - не понимает Эрих. - Ты побледнела.
   - Все в порядке.
   - Тебе нужно отдохнуть, спасительница. Слышишь? - Я киваю, а парень заботливо и аккуратно заправляет локон волос мне за ухо. Я перевожу на него взгляд. - Прекрати. Все будет нормально.
   - Эрих, кто-то прислал мне сердце в коробке! Кто-то убил Стюарта! Все уже далеко не нормально. И я должна понять, что происходит.
   - Не лезь, слышишь? Они сами разберутся.
   - Странно от тебя слышать такое.
   - Я просто не хочу, чтобы ты вмешивалась.
   - Я тоже. Однако у какого-то психа, наверняка, на меня другие планы.
   Не помню, как оказываюсь дома. Не помню, как засыпаю, как наступает рассвет. Все сливается в одну сплошную, черную полосу, и глаза я открываю, излучая ужас. Семейные тайны всплывают наружу, но я должна узнать правду. Если виновный прислал мне сердце, значит, я должна окунуться в свое прошлое. Кто мой донор? Почему родители решились на преступление? И как это связано с тем, что сейчас творится?
  
   ГЛАВА 9.
  
   Нас собирают в кафедральном зале. На сцене стоит Дэбра Обервилль, и вид у нее и, правда, грустный. Но я уверена: она хорошо притворяется. Сжимая перед собой руки, она с великим сожалением сообщает о смерти Стюарта Прайсвуда, а затем наставляет каждого на путь истинный, то повышая, то понижая голос. В черном траурном костюме, с черными волосами - эта женщина внушает ледяной ужас, но впервые мне не страшно. Я смотрю на нее с вызовом, точно зная, что мне нужно: я должна найти виновного. И под подозрением каждый, кто когда-либо встречался мне на пути.
   - Исключительно ради вашей безопасности, Верховный Совет вводит комендантский час. И теперь каждый обязан быть дома после десяти часов вечера.
   - Что? - вопрошает Лиз, округлив карие глаза. Одновременно с ней взвывает добрая часть зала, а деканша поднимает ладонь в знак тишины.
   - Смерть Стюарта Прайсвуда - трагедия, и все мы должны остерегаться повторения.
   - Мда, так себе оправдание. - Шепчет подруга, наклоняясь ко мне. - Какой же в этом толк, интересно? Стюарта убили в больничной палате, которая охранялась, между прочим. Сердце тебе прислали днем. И если этот псих и существует, то ничто ему не помешает: ни комендантский час, ни прочая чепуха.
   - Им ничего больше не остается. Найти убийцу трудно, вот они и создают видимость безопасности. - Я оглядываюсь и поджимаю губы. В груди как-то неспокойно, и я не могу ровно дышать. - Если честно, я и не знаю, где сейчас безопасно.
   - Скоро все уляжется. Виновного найдут и тогда...
   - Я так не думаю.
   - В смысле?
   - Не думаю, что его найдут. Оглянись, Лиз. Мне прислали сердце. Сердце. Но где же полицейские, которые бы опрашивали меня? Где же детективы, изучающие медицинскую книжку? Родители опять постарались, и я уверена, что никто и не приплетет меня к делу, а это неправильно, ведь я точка соприкосновения. Наверняка, отец уже связал это с тем, что скоро начинает работать его предвыборная кампания, и нелегалы решили подпортить ему рейтинг, нагло воспользовавшись его дочерью.
   - Адора...
   - Так и есть. Я знаю. Никого не волнует, что у Стюарта вырезали сердце потому, что когда-то его у кого-то вырезали для меня. И прислали его именно мне. Да я уверена, что дело во мне. Я уверена! Но никто не рассмотрит эту версию, ведь де Веро - важные люди, вершина Верхнего Эдема. Отец не допустит, чтобы правда всплыла на поверхность.
   - И что ты собираешься делать?
   - Для начала найду документы об операции.
   - И каким же образом?
   - Покопаюсь в столе отца.
   - О, Боже, Дор, не надо. - Подруга взволнованно смотрит на меня и шепчет. - Ты же понимаешь, чем это может кончиться? Ты конкретно попадешь, если тебя поймают! Тебе ведь это известно. Посмотрит на свои руки, - она резко хватает меня за запястья, - взгляни на эти шрамы, а на ладони? Мэлот потушил о них окурок лишь потому, что ты несколько секунд разговаривала с Ривера! А теперь представь, что случится, когда тебя раскроют.
   - Если меня раскроют.
   - Не надо рисковать.
   - А что тогда делать? - едва слышно возмущаюсь я, игнорируя речь Обервилль. - У меня нет выбора, Лиз. Я должна понять, что происходит.
   - Обратись в полицию.
   - И разоблачить родителей?
   - Черт, что за чушь. Должен быть иной выход.
   - Нет его, - откидываюсь в кресле и вновь гляжу на Вилли. Она что-то рассказывает, эмоционально взмахивая руками, а я хмурю брови. - Все что-то от меня скрывают, у всех есть какая-то информация. Отец, мать, Обервилль..., я хочу проверить каждого.
   - Ты сама ничего делать не будешь. Я с тобой.
   - Ты - мое прикрытие.
   - И как это понимать?
   - Постоишь на стреме, когда я буду взламывать дверь администраторской.
   - Что? - громко восклицает Лиз, и несколько человек оборачиваются. Подруга тягуче выдыхает и повторяет, только на сей раз гораздо тише. - Что?
   - Мне нужно мое личное дело. Вдруг там есть данные об операции?
   - Какие данные, Адора? Господи, ты начиталась детективов.
   - Хорошо, что у меня есть хотя бы какой-то опыт.
   - Опыт? - подруга прыскает. - Да, у тебя есть отличный опыт, как влезать в большие неприятности и рисковать своей жизнью! Этим и занимаются героини твоих рассказов.
   - Именно.
   Не дожидаясь конца речи, я нагибаюсь и пробираюсь сквозь ряды к выходу. Внутри надеясь, что незаметно. Сзади бурчит Лиза, но я рада, что она идет со мной. Мне нужна ее помощь, поддержка, удивительное свойство разряжать воздух, когда кислород колючий. В общем и целом, мне нужен друг, иначе, едва адреналин испарится, я расплачусь и унесусь домой, разрываясь в истерике.
   Когда мы выходим из зала, Лиз хватает меня под руку.
   - Ты совсем на себя не похожа, Дор, - взвывает она жалким голосом. - Зачем все это?
   - Пробраться в кабинет декана гораздо проще, когда декана нет на месте.
   - Да что ты говоришь!
   - А мы знаем, что Вилли еще долго будет стоять на сцене и говорить о жизни. Знаем ведь, правильно? - Я вскидываю брови, а подруга тяжело выдыхает. - Это означает, что у нас есть отличная возможность остаться незамеченными.
   - Повсюду камеры.
   - Только в холле и на улице.
   - Откуда знаешь?
   - Спросила у охраны.
   - И они так просто тебе рассказали? Неужели их не смутили твои вопросы?
   - Я сказала им, что пишу доклад на тему безопасности нашего университета в связи с тем, что произошло со Стюартом. Они мне поверили.
   - Безумие какое-то! - восклицает Лиз, поправляя огненно-рыжие волосы. - Это ведь я безрассудная и легкомысленная. А ты правильная, Дор. Ты очень и очень правильная.
   - Иногда, чтобы найти плохого человека, нужно самому стать плохим.
   - Сказала девочка, застилающая по утрам постель и зубрящая наизусть все книги по психологии и страноведению.
   - Сейчас у меня нет времени на зубрежку.
   Мы поднимаемся по лестнице и оказываемся в том самом холле, где я и Эрих ждали своей участи. По бокам до сих пор стоят стулья, дорогу застилает красный ковер. Если бы не обстоятельства, я бы ни за что не пришла в это место. Здесь жутковато.
   - Итак...
   - Итак, - вторит Лиз, набирая в грудь воздух. - Мне действительно интересно, как ты собираешься взламывать дверь. То, что смелости ты набралась из книг - мы поняли. Но не взяла ведь ты оттуда еще и умение взламывать замки?
   - Я взяла шпильку.
   Подруга нервно смеется. Она прикрывает ладонями рот и хихикает, пока я пытаюсь вставить в переливающийся тусклым светом замок орудие. Пальцы у меня трясутся, и мне никак не удается попасть в щелочку. Черт, оказывается, это совсем не просто.
   - Ты не торопись, - язвит Лиз, падая в кресло, - у нас уйма времени. В конце концов, придет сама Вилли и дверь нам откроет. Не волнуйся.
   - Лучше бы помогла мне.
   - Как? Я ни черта в этом не смыслю.
   - А я прямо смыслю.
   - Но это ведь была твоя идея.
   - Чертовски глупая идея, - вдруг отрезает знакомый голос за спиной, и я растерянно оборачиваюсь, неуклюже выронив из рук шпильку. Грудь сковывают ледяные оковы. Мне становится так страшно, что храбрость, смелость и лихость испаряются, не оставив после себя ни намека на то, что они когда-то во мне были. Широко распахнув глаза, я смотрю на Конрада Бофорта и не знаю, что сказать. А он нагло улыбается. - Вот это да, принцесса. Я и не думал, что увижу нечто подобное. Ты, на коленях, да еще и у двери декана.
   - Что ты здесь делаешь? - глухо спрашиваю я.
   - А что здесь делаете вы?
   - Послушай, Конрад, тебя это не касается. - Вступает в разговор Лиза, поднявшись с кресла. Она скрещивает на груди руки и глядит на парня настороженно. - Давай ты сейчас просто уйдешь, а мы сделаем вид, что ничего не было.
   - Уйти? - на лице парня появляется кривая ухмылка, и я уже знаю, что она означает. Он никуда не уйдет, и уж точно не будет держать язык за зубами. - А мне показалось, вам нужна помощь. Я ошибаюсь?
   Замираю, поднявшись на ноги. Что? Что он сказал?
   - О, - усмехаюсь я нервно, - ты серьезно? Нет, спасибо.
   - Дверь не откроется, если ты ее попросишь, Адора. Но если ты попросишь меня..., я придумаю что-нибудь.
   - Я не сошла с ума, Бофорт.
   - Думаешь? - Парень неожиданно походит ко мне медленной, ленивой походкой, но я упрямо смотрю ему в глаза, не боясь и не сомневаясь. - Ты знаешь, что тебе грозит, если тебя поймают, принцесса? Папочка не простит. Мэлот не простит. Ты определенно сошла с ума, раз решила, что все так легко.
   - Ты - это последний человек, которому я смогла бы доверять, Конрад.
   - Сейчас я - единственный человек, дорогая. И я открою дверь.
   - Тебе неинтересно, зачем мне это?
   - Нет.
   Недоуменно вскидываю брови. Лиз кусает губы, а я с вызовом напираю на парня.
   - В чем загвоздка? Что тебе нужно, Бофорт?
   - Мне нужно, чтобы ты пообещала, что однажды выполнишь мою просьбу. Только и всего. - Конрад смотрит на меня пристально. Мне становится не по себе. - Согласна?
   - Какую еще просьбу? - не понимаю я.
   - Время, принцесса. Обервилль скоро будет здесь.
   - Что за просьба?
   - Узнаешь потом.
   - Я узнаю сейчас. - Вскидываю подбородок. - Что за глупая игра, Конрад? Если это как-то связано с Мэлотом, учти: я на него никакого влияния не имею.
   - С Мэлотом я справлюсь сам.
   - Тогда с кем ты не можешь справиться?
   Уголки его губ дрогают, но он не отвечает, а поднимает с пола упавшую шпильку и ловко вставляет ее в замок. Бофорту требуется пара секунд на то, что у меня заняло целую вечность, и я растерянно вскидываю брови, услышав щелчок. Он сделал это.
   - Готово. Думаю, у нас есть несколько минут.
   - У нас? - удивляюсь я.
   - Принцесса, я не упущу возможность.
   Закатываю глаза. Кто бы сомневался. Нет времени на пререкания, и потому я быстро прохожу в кабинет деканши и подбегаю к книжным полкам, где выставлена документация студентов в алфавитном порядке. Следом за мной входит Лиз. Потом крадется Конрад. Он не спешит искать что-то в этом идеальном порядке. Останавливается в центре комнаты, не скрывая кривой ухмылки, и глядит на пушистый ковер.
   - Вилли - педантична. Не удивлюсь, если она еще и сентиментальна.
   - Скорее драматична, - отрезает Лиз. - Я уверена, она устроит целый спектакль, если увидит нас здесь.
   Перебираю пальцами папки. Господи, сколько же их тут! Сердце в груди стучит так бешено, что я чувствую его повсюду, даже в шее! Но я упрямо борюсь с паникой. Ничего не случится. Все будет в порядке. Надо просто сосредоточиться.
   - Конрад, - взвывает Лиз, и я невольно оборачиваюсь. - Прекрати! Это не смешно.
   Парень вальяжно располагается на золотистом кресле деканши, водрузив ноги на ее широченный, дубовый стол, и криво ухмыляется.
   - Я ничего не делаю.
   - О, Боже, Бофорт, - стону я, - не трогай там ничего, пожалуйста.
   - Я не шевелюсь, принцесса. Тебе ведь опасно перечить.
   - Опасно?
   - Ты можешь постоять за себя. Я до сих пор не могу отойти от той драки. - Он хитро сужает глаза, а я краснею. Черт. Я ведь врезала ему между ног коленом, когда Эрих и мой брат пытались друг друга убить. - Мои чувства задеты, Адора.
   - Как и моя гордость, - выдыхаю я, продолжив изучать папки. Кто бы мог подумать, что я воспользуюсь помощью Конрада. Видимо, ситуация действительно безвыходная.
   - Нашла! - восклицает Лиз, из-за чего я подпрыгиваю от ужаса. Черт!
   - Зачем так кричать?
   - Прости.
   Смахнув со лба испарину, несусь к подруге и забираю у нее папку с моим именем. Я и представить не могу, что там написано, и внутри органы скручиваются в трубочки. Надо бежать, а я лихо листаю страницы. Нужно уходить! А я читаю то, что и так про себя знаю.
   - Не хочу вас торопить, - протягивает Конрад, - но времени мало.
   - Тише, - бросаю я, ведя пальцем по тексту.
   Так-так. Адора де Веро. Двадцать один год. Чепуха. День рождения, семья, рост, вес, ничего интересного. Успеваемость. Учебный план. Одна несуразица!
   - Здесь нет ничего, - шепчу я, неровно дыша, - родители и об этом позаботились.
   - Это логично, Дор, - успокаивает подруга. - Если бы остались зацепки, твоему папе пришлось бы несладко. Ясное дело, что они все подчистили.
   - Господи, какая же я глупая.
   Захлопываю папку и откидываю назад голову. Все оказалось бессмысленным. Если и дальше так пойдет, что я узнаю, что смогу? Эдвард и Сьюзен де Веро - не идиоты. Они не оставили бы после себя следы. О чем я только думала?
   - Нужно уходить, - говорит Лиз. - Быстрее.
   - Конрад?
   - За столом идеальный порядок, - восклицает он. - Посмотрите. Карандаши все остро заточены, разложены в рядок. Господи, наш декан - социопат.
   - Идем.
   - Надо взять что-то на память.
   - Конрад! - я подпрыгиваю к парню, будто гарпия. Хватаю его за широченные плечи и хорошенько встряхиваю. - Ты сам говорил, что времени мало.
   - Тише, принцесса, - обернувшись ко мне, шепчет парень. - Если так пойдет дальше, я не захочу уходить.
   - Клянусь, еще одно слово, и я тебя придушу. - Гляжу гневно на парня, а затем вдруг случайно замечаю на столе Обервилль рамку с фотографией. Мои пальцы леденеют и тут же выпускают плечи Бофорта. Я недоуменно распахиваю глаза. - Кто этот человек? Рядом с деканшей на фото. Ты его знаешь?
   - Кристофер?
   - Что за Кристофер?
   - Родной брат Дэбры, доктор. Я думал, все наслышаны об этой истории, принцесса.
   - О какой истории?
   - Он пролежал в больнице для умалишенных кажется тринадцать лет. Его выпустили совсем недавно. На днях. - Конрад загадочно улыбается. - Подозрительно, не правда ли?
   - Я видела его. Его лицо, кажется, мне очень знакомым. - Внутри завязывается узел. Растерянно гляжу на фотографию, где молодая девушка с черными, вьющимися локонами обнимает за талию невысокого парня. Они не улыбаются. Серьезно смотрят на тех, кто так же смотрит на них. Именно с этим человеком говорила моя мать: с ним и с деканом, когда я проследила за ней в университете. - Откуда я его знаю?
   - Хороший вопрос, принцесса, ведь когда он бродил на свободе, тебе сколько было?
   - Лет семь или восемь.
   - Это странно.
   - Вы идете или нет? - вспыляет Лиз, придерживая дверь. - Потом все обсудите.
   Встряхиваю головой. Она права. Мы с Конрадом несемся к выходу, и парень громко захлопывает за нами дверь. Затем с помощью шпильки он закрывает ее на замок.
   Мы спускаемся по лестнице молча, но меня так и тянет вернуться обратно. Схватить со стола эту фотографию и спрятать как можно дальше. Откуда я знаю этого мужчину? И почему его лицо кажется мне таким знакомым? Виски так и пульсируют.
   Мы подходим к кафедральному залу как раз в тот момент, когда студенты начинают медленно выходить, освобождая места. Лиз плетется к автомату с водой, а я чувствую, как Конрад берет меня под локоть и вдруг оттаскивает в сторону. Что ему еще нужно? Я и так поверить не могу в то, что согласилась на его помощь.
   - Уверен, у тебя была причина, по которой ты - примерная девочка, решилась пойти на подобное. И я не хочу вмешиваться. Просто хочу узнать: это касается того подарка, что ты получила на днях от необычного поклонника?
   - А как ты считаешь, Бофорт?
   - Значит, касается.
   - Меня немного смутил тот факт, что кто-то убил Стюарта и прислал мне его сердце.
   - Скорее этот факт привел тебя в ужас.
   - Если это ваши шутки с Мэлотом...
   - Со смертью не шутят, принцесса, - отрезает Конрад. - Стюарт был нашим другом.
   - А вы знаете, что такое дружба? И сколько же раз вы навестили его в больнице? - Я с вызовом гляжу на парня и покачиваю головой. - Все это только слова, Бофорт.
   - Да, мы не слали ему открытки. Но никто не хотел, чтобы ему вырвали сердце. Мне не нужно твое благословение, принцесса, но я тоже хочу найти ответы.
   - Ищи, - я пожимаю плечами, - причем тут я?
   - Дело в том, что без тебя не получится. Так уж вышло, что я знаю, кто связывает все то, что сейчас творится.
   - И кто же?
   - Ты. - Конрад приближается ко мне так близко, что я вновь чувствую запах сигарет, исходящий от воротника его выглаженного пиджака. Он смотрит мне в глаза, а я невольно отступаю назад. - Тебе прислали именно сердце, принцесса. И я знаю, почему.
   Парень опускает взгляд на мою грудь, туда, где под шифоновой тканью скрывается уродливый, белый шрам и кривит губы. Мне нечем дышать. Он знает. Тоже знает!
   - Как? - шепчу, от злости стиснув в кулаки пальцы. - Откуда тебе известно, Бофорт?
   - Помнишь мое условие, Адора?
   - Помню.
   - Я отвечу на твои вопросы, если ты сходишь со мной куда-нибудь.
   - Что? - удивляюсь я. - Господи, Конрад. Стюарта убили, весь университет стоит на ушах. Верховный ввел комендантский час! А ты приглашаешь меня на свидание?
   - Да.
   Ответ застревает в горле. Расширив глаза, я смотрю на парня, на то, как он уходит, и не знаю, что сказать. Свидание с Бофортом? Но с другой стороны - ему что-то известно, и я должна узнать, что именно. Черт.
   Недовольно заправляю за уши волосы и ставлю на пояс руки. Моя голова вот-вот, да взорвется от мыслей. Их так много, что я уже не могу сосредоточиться, а слышу какой-то шум. Это сводит с ума. Ищу глазами Лиз, но вдруг вижу Эриха. Он стоит у окна, вместе с Марко и Рушь, но глядит на меня, не скрывая удивления. Наверняка, он видел, как мы разговаривали с Конрадом. Ну, что с того? И что - что он стоял близко. И что - что он мне улыбался. Я не должна отчитываться, и уж точно не должна чувствовать себя виноватой.
   Отвожу взгляд. Эрих сам сказал, что я должна держаться от него подальше. И мне не хочется бороться с ним. У меня и так много проблем. На выяснения отношений просто нет времени. Я в очередной раз поправляю волосы и схожу с места. Итак. Что я узнала.
   Во-первых, Кристофер Обервилль - родной брат Дэбры. Мне знакомо его лицо, что странно, ведь этот человек последние тринадцать лет провел в клинике для умалишенных. Также подозрительно то, что вышел он именно сейчас - тогда, когда убивают Прайсвуда и присылают мне его сердце. Необычно? Более чем.
   Во-вторых, Конрад Бофорт знает, что в детстве я перенесла операцию на сердце. Это уже не просто странно. Это опасно! Каким образом он добыл эту информацию? Конечно, ему мог рассказать Мэлот. Но такой вывод притянут за уши. Мой брат ни за что не подвел бы отца. Он бы никогда не раскрыл его секрет. Я знаю, я уверена. Но тогда как?
   В-третьих, в моем личном деле не сказано ни слова об операции. Я бы могла понять это раньше, если бы раскинула мозгами, но я не раскинула, потому что наивно верю в то, что все ответы свалятся на меня с неба, как манна небесная. Глупая. Что же, мне ничего не остается, кроме как проникнуть в кабинет отца. Возможно, там остались какие-то справки, документы. Но это опасно и рискованно. Я могу просто напроситься на больше проблемы! Хотя, что со мной сейчас творится - если не одна огромная неприятность? Хуже уже быть не может. Наверно. Придется ворваться в храм де Веро. Надеюсь, удача на моей стороне.
  
   ГЛАВА 10.
  
   В моей комнате холодно. Я сижу на подоконнике и смотрю куда-то сквозь стену, не зная, что пытаюсь там увидеть. Нижний Эдем не пылает красками. Вечерами и ночью там так темно, что не видно даже улиц. Но я все равно смотрю. Заматываюсь сильнее в одеяло и провожу часы, фантазируя о неизвестном.
   В детстве мир за стеной казался сказочной страной. Я никогда туда не стремилась, и никто туда не стремился из моих знакомых. Они говорили о каких-то злых существах, что заселяли Нижний Эдем, а я представляла себе в голове кровожадных чудовищ, которые не хотят выпускать из острых когтей жителей городка. Но в один день все изменилось. Когда я поняла, что застряла здесь, когда я поняла, что никому до меня нет никакого дела, меня потянуло сквозь стену. Как будто бы невидимая сила схватила меня за руку и потащила за собой, и я бы сбежала, если бы была смелой.
   Но смелости у меня всегда было мало. Наверняка, она исчезла в тот же день, когда у меня вырезали родное сердце. Кому я должна сказать спасибо за новую жизнь? Кто вдруг оказался моим хранителем? Волшебное исцеление стоило кому-то жизни. Человек умер, а я забрала его часть себе. Забрала его сердце.
   Невольно касаюсь ладонью шрама, который чувствуется кончиками пальцев сквозь майку, и поджимаю губы. Шрам длинный и кривой, но я никогда не смотрела на него, как на наказание. Наоборот. Это напоминание о том, что со мной случилось; о том, что я, как ни странно, пережила. Вот только никто больше не хочет об этом помнить: ни родители, ни брат. Это страшная тайна, а я - угроза. Угроза для их идеальной, бумажной жизни, в которой нет изъянов. Кроме меня. Возможно, в этом причина ненависти. Хотя, нет, стоп, не ненависти. Меня не ненавидят. Меня не замечают. Это ведь совсем другое. Лучше бы у меня не было сил бороться с яростью, чем смотреть в глаза матери и не видеть там ничего. Только пустоту. Красивая и холодная - убийственная смесь. Сьюзен де Веро - наследница огромного состояния, такая же непреступная, как и глыба льда, дрейфующая в океане.
   Неожиданно дверь в мою комнату открывается, и я оборачиваюсь. Ошеломленно и растерянно я гляжу на гостя и поверить не могу в то, что вижу. Уже много месяцев никто не переступал порог моей спальни. И вот я смотрю на собственного брата и не знаю, что у него на уме. Мэлот изучает пытливым взглядом мои книжные полки, стены, расписанные различными фразами из книг и стихов. А затем он глядит на меня, сомкнув руки.
   - Не помню, когда в последний раз был здесь.
   - Я тоже. - Спускаюсь с подоконника, убираю одеяло в сторону. Не думаю, что брат пришел просто так, и недоуменно вскидываю брови. - Что ты хотел?
   - Я говорил с Конрадом. Он поведал мне о ваших приключениях.
   - Кто бы сомневался.
   - Ты пыталась взломать кабинет деканши.
   - Накажешь меня? Тебе принести сигарету, или ты придумаешь что-нибудь другое?
   - Я знаю, о чем ты думаешь, Дор, - с нажимом говорит Мэлот, подходя ближе, - но у тебя и мыслей не должно возникать о расследовании. Не вмешивайся.
   - Стюарт мертв.
   - И ты хочешь, чтобы пострадал кто-то еще?
   - В смысле? - недоуменно гляжу на брата. - Ты намекаешь на то, что родители всем рты закроют, если они вдруг решат рассказать правду?
   - Мы не должны идти поперек их слова. У нас будут проблемы.
   - А причем тут ты?
   - Все, что касается тебя - касается и меня.
   - Вот это новость, - усмехаюсь я. - И с каких же пор, Мэлот? Мы живем вместе всю жизнь, но я впервые слышу об этом.
   - Зачем тебе это? - не понимает брат. - Что ты пытаешься узнать?
   - Любой бы на моем месте обзавелся вопросами. Кто мой донор? Почему я ничего о нем не знаю? Это подозрительно, тебе так не кажется?
   - Что в этом подозрительного? Отец просто хорошо замел следы. Вот и все.
   - Но мне прислали сердце, Мэлот. Настоящее сердце! И этот псих на свободе. Как я могу сидеть здесь и ничего не делать?
   - Еще скажи, что у тебя есть план.
   - Так и есть.
   - Правда?
   - Да.
   - И меня ты не посвятишь?
   - Чтобы ты все испортил? Чтобы нажаловался папочке? - я подхожу к брату и резко вскидываю подбородок. Внутри все так и бурлит, но не от ненависти, а от горячей обиды и одиночества. - Как бы я хотела, чтобы ты был со мной рядом. Но ты всегда против меня. Всегда, Мэлот. Что бы я ни делала, куда бы ни пошла - ты всегда делал мне больно.
   Парень отворачивается.
   - У меня не было выбора.
   - Что это еще за выбор: помогать сестре или пытаться сжить ее со свету?
   - У меня не было выбора, - рыча, повторяет он, на этот раз смотря мне прямо в глаза. Мэлот недовольно скалится. - Я не хотел быть на твоем месте.
   - Как это понимать?
   - Не хотел, чтобы наши родители..., чтобы они..., - он запинается и нервно проводит руками по волосам, - какая к черту разница. Ничего уже не исправить.
   - Отлично оправдание.
   - Я не собираюсь перед тобой оправдываться.
   - А стоило бы, Мэлот. Есть тысячи вещей, которые я хотела бы тебе сказать. Но я не знаю, с чего начать и как закончить. А, может, лучше и вовсе помалкивать, потому что нет чести в том, чтобы выглядеть жалкой в твоих глазах. Ты все равно не поймешь.
   - Да, я не пойму. И ты меня не поймешь.
   - Неужели так сложно услышать друг друга?
   - Это самое сложное.
   Мэлот глядит на меня своими сине-зелеными глазами, и я вновь замечаю, как много веснушек на его носу. Мы молчим, но хочется сказать так много, а слов нет. И их никогда нет, когда они нужны. Брат еще пару минут стоит около меня, а затем он уходит, словно и вовсе не пересекал порог моей спальни. Странные мы. Странные люди. В порыве несемся друг к другу, а потом также быстро убегаем, надеясь притвориться, будто ничего не было. Но оно было. И память так просто не сотрется. Мэлот стоял здесь, напротив меня, и в его глазах я увидела какое-то сожаление, вину. Неужели мой брат умеет чувствовать? Устало и тихо я вновь сажусь на подоконник, подогнув под себя ноги. Я и не заметила, что вновь стало холодно. Люди умудряются согревать друг друга неосознанно. Жаль, что у них не хватает ума заметить это.
   На следующее утро, сразу после завтрака, я запираюсь в своей комнате и жду, когда дома никого не будет. Отец уезжает в главный офис, мать - на собрание профкомитета. Я никогда не понимала, чем она занимается, но не лезла в это. Мэлот уходит в университет, и только тогда я открываю дверь. Поднимаюсь на третий этаж - этаж родителей, туда нас с братом обычно не пускали - и останавливаюсь только перед дверью в кабинет отца. Не знаю, что чувствую, но в груди так горячо, что мне трудно дышать. Несколько раз я тихо и робко касаюсь пальцами дверной ручки, но затем меня что-то останавливает. Страх это или что-то иное - я не знаю. Но внутри переворачиваются все органы, а голова свистит от сигналов тревоги, которые взаимодействуют с отделом мозга, отвечающим за интуицию и защитную реакцию. Ох, как же сложно. Я слышу, как где-то убирается Мария, натянуто и неуверенно улыбаюсь, а потом все-таки обхватываю пальцами дверную ручку. У меня нет пути назад, я должна узнать правду.
   Открываю дверь. В глубине души удивляюсь, что кабинет открыт. Наверно, папа не подозревал, что опасность поджидает его внутри дома. Переступаю через порог и громко выдыхаю, замерев от трепета. Здесь Эдвард де Веро проводит практически все время, что обычные отцы проводят со своими детьми. Здесь он сидит - за большим креслом, обитым синим бархатом, здесь он делает записи - на желтоватых листах, вверху которых золотая, блестящая эмблема-печать де Веро: две пересекающиеся буквы - ЭВ. Эта лампа освещает его карие глаза, медовые волосы, морщинки у губ, грубый подбородок, длинные пальцы. И здесь Эдвард де Веро курит сигары - около окна, закрытого плотными шторами. Запах до сих пор стоит терпкий. В воздухе витают слабые витиеватые узоры от дыма. Я смотрю на столик, представляю, как отец тушит сигару о стеклянное дно пепельницы, бесстрастно и ловко, а затем уходит, накинув на широкие плечи черный пиджак.
   Приходится встряхнуть головой, чтобы привести себя в чувство. Я протираю лицо и подбегаю к столу, который оказывается таким высоким, что достает мне до талии. Ох, мне и в голову не приходило, что Эдвард де Веро - настоящий великан. Как давно я не стояла с ним рядом? А как давно мы с ним не говорили?
   В очередной раз зажмуриваюсь. Чтобы разобраться, нужно холодно мыслить. А мне никак не удается избавиться от эмоций. Я то и дело начинаю жалеть себя, сетовать - какая же я глупая и слабая! Пора повзрослеть. Пора привыкнуть к тому, что не все в этом мире в нас верят, и не все хотят стать нашими друзьями. Да, моим родителям нет до меня дела, но есть причина, и я должна взять себя в руки, чтобы, наконец, найти ее.
   Усаживаюсь в кресло и придвигаю к себе папины документы, последние записи. Он редко выходит из кабинета, а значит - здесь вся его жизнь, все его тайны. Почти уверена, что справок об операции мне не найти, однако я надеюсь отыскать хоть что-нибудь. Отец хранит деньги и важные документы в сейфе, ключ от которого есть только у него. Туда я и не буду пытаться проникнуть. Выходит, поле моего боя - стол, мусорное ведро и книги. Я и подумать не могла, что вести расследование так сложно.
   Спустя несколько минут моя голова пыхтит от боли. У отца столько записей, что я и не знаю, какие из них важные, какие касаются меня, а какие - просто чепуха, написанная им во время скучного телефонного разговора. Например, в блокноте я увидела запись об усилении безопасности на территории поместья. Мое воображение уже нафантазировало маньяка, прячущегося за воротами крепости де Веро с кровавыми по локоть руками. Меня тут же бросило в жар, а потом я опустила взгляд ниже и поняла, что речь идет не о нашем доме, а о новом строительном объекте, куда отец направил людей из охранного бюро. Что ж, никто и не думал, что будет легко. Покончив с документами на столе, проверяю ящики. Пустые листы, припрятанная бутылка скотча. Хм, это уже больше похоже на того Эдварда де Веро, которого я знаю. Сломанные карандаши, нож с выдвижным лезвием, сплетенные скрепки, разбросанные и, наверняка, негодные текстовыделители..., мой отец не смог бы поладить с Дэброй Обервилль, уж точно. Груда мусора - одним словом ничего дельного и нужного. Поднимаюсь с кресла и усаживаюсь рядом с мусорным ведром.
   - Ох, - морщусь я, потирая лоб. Нашла, чем заняться. Поджимаю губы и заглядываю вовнутрь. Порванные бумажки, какие-то пакеты..., я достаю лакированный документ, его трудно не заметить, и внимательно читаю заголовок: свидетельство о заключении брака. У меня брови подскакивают вверх. Эдвард де Веро и Сьюзен Штольц. Как странно. Почему папа выкинул свидетельство в урну? Может, ошибся?
   Откладываю документ в сторону и продолжаю искать, параллельно думая о том, что у мамы незнакомая девичья фамилия. Я никогда раньше не слышала о ней. Мне казалось, ее называли Клиффорд. Или я что-то путаю?
   - Господи, - выдыхаю я, заправляя за уши волосы. День только начался, а меня уже тянет в сон. Я бы не отказалась от прохладного душа и нескольких часов спокойствия.
   Поднимаюсь и отряхиваю юбку. На мне теплый джемпер, и я немного вспотела. Вот уж отличное расследование. Я ничего не узнала, кроме того, что девичья фамилия матери Штольц. Это, конечно, странно, но не дает ответа на вопросы. Я покачиваюсь в сторону и гляжу на пустые бокалы под виски. Они отполированы так, что блестят даже в темноте. Я беру один из них, потом ставлю обратно, затем как-то грустно выдыхаю и облокачиваюсь спиной о книжный шкаф. Что я пыталась здесь найти? Чего ожидала? Все трудней верить в себя, когда ничего не выходит, и всякая надежда тает на глазах. Неужели мне придется отойти в сторону и просто дождаться своей участи?
   Внезапно я чувствую, как одна из книг за моей спиной проваливается в пустоту. Тут же я оборачиваюсь и с ужасом замираю, прикрыв ладонями рот. Сердце подлетает куда-то к горлу и едва не раскалывается от страха, ведь я только пытаюсь быть сильной, а внутри не могу избавиться от дрожи, возникающей каждый раз, когда я представляю себе отца в гневе. Растерянно опускаю руки и шепчу:
   - Не может быть.
   Кажется, я нашла тайник. Задела плечом книгу, а она оказалась ручником. Поверить не могу! Передо мной небольшое углубление, размером с пятилитровую канистру. Внутри нет ничего, кроме деревянной шкатулки. Решительно достаю ее. Неужели я нашла то, что искала? Неужели там мои документы, справки? Хоть что-нибудь!
   Я открываю коробочку и вижу стопку старых, потертых фотографий. Каждая из них особенная, иначе бы отец не прятал их в тайнике. Листаю снимки, увлеченно прикусывая губы. На одной фотографии - моя мама, Сьюзен де Веро, еще совсем молодая, возможно, моего возраста. Она такая красивая, что у меня перехватывает дыхание. На ее лице улыбка яркая и счастливая, на плечи спадают непослушные золотистые локоны.
   - Мам, - почему-то шепчу, прикоснувшись пальцами к снимку, как будто он смог бы в ту минуту меня согреть. Как странно. Я никогда не видела ее такой.
   Встряхиваю головой и смотрю дальше. Родители стоят у ворот нашего особняка. Не знаю, что и думать, когда вижу их сплетенные руки. Вот это да.
   Следующее фото и вовсе лишает меня воздуха. Мама сидит у камина, держа меня на руках, убаюкивая, хотя я уже совсем не маленькая. Возможно, мне три или четыре. Рядом во все тридцать два зуба улыбается Мэлот. А позади - Рождественские венки. В груди все вспыхивает от неясной мне обиды. Это же я, да, я на снимке! Мама меня обнимает! Меня! Но я ничего не помню, и оттого начинаю злиться. В эту секунду до меня вдруг доходит, что когда-то моя семья была нормальной. Что это за параллельный мир? Что за иллюзия?
   Резко убираю снимок в сторону и глубоко втягиваю воздух.
   Моргнув пару раз, продолжаю перелистывать фотографии. Мне попадаются какие-то моменты из жизни: Мэлот на кухне, мама в сарафане на фоне низких, пышных деревьев. Я уж думаю, что ничего меня больше не удивит, но неожиданно натыкаюсь на снимок сразу нескольких человек. Его сделали давно, когда мне было лишь пять или шесть. На веранде, около пышного куста роз стоят шестеро человек: мои родители, отец Конрада - Демитрий Бофорт, шериф Верхнего Эдема, неизвестная мне женщина с русыми прямыми волосами и кривой родинкой над губой, Дэбра Обервилль и ее брат - Кристофер. Мои глаза ползут на лоб от удивления. Я сжимаю в пальцах снимок и не верю, что вижу всех этих людей здесь, будто бы друзей, будто бы хороших знакомых. Они улыбаются, соприкасаются локтями, у них счастливые, открытые лица богачей, которые поселились в раю и обеспечат красивую жизнь своим детям. Вершители судеб, верхушка Эдема. Они не просто так оказались тут, и не так уж просто их связь оборвалась. Лишь отец Конрада сейчас частый гость в нашем доме. Куда же пропали остальные? Почему Дэбра никогда раньше не говорила о том, что знала мою мать? Что они были подругами? Еще она никогда раньше не упоминала о том, что ее братец отсиживается в больнице для умалишенных! Как же он там оказался, если был лучшим другом моего отца, самого Эдварда де Веро? Если, конечно, мой папа сам и не запер его там. Ох. Виски пульсируют от странного трепета.
   Я опускаю снимок и прикрываю глаза.
   Что это значит? И куда теперь я должна вломиться, чтобы найти ответы?
  
   ГЛАВА 11.
  
   - Я просто не могу в это поверить, а ты? - Лиз толкает меня в бок. - Это не этично. У нас у парня вырезали сердце, а они не отменили осенние танцы.
   Я киваю, пусть и не слушаю подругу. С того самого дня, как я нашла фотографии в кабинете отца, мне всегда хочется абстрагироваться и превратиться в воздух, исчезнуть. Я не спала ночами, ломала голову над тем, что произошло и почему папа скрывает эти фото, но ответов нет. Просто нет, и все тут. Наверняка, выгляжу я ужасно. Мне стало наплевать на то, как собраны мои волосы. Стало наплевать на то, поглажена ли моя блузка. Какой во всем этом смысл, если вдоль Броукри ходит сумасшедший, желающий причинить мне или моим близким вред?
   - Ты здесь?
   - Лиз, не сейчас.
   - Ох, ну, что с тобой?
   Мы усаживаемся на задние ряды в кабинете Клевера. Сейчас у нас астрономия, а я и учебник не взяла. Все попутала. Схватила со стола литературу, хотя она у нас завтра. Так и идет голова кругом. Не знаю, как взять себя в руки.
   Неожиданно в аудиторию входят ребята из Нижнего Эдема. Наверно, на них всегда будет это клеймо: "ребята из Нижнего Эдема". Не думаю, что когда-то они станут своими в нашем университете, но, возможно, они и не стремятся слиться с толпой. Я вижу Эриха. Он тоже на меня смотрит, и в этот момент, попав в ловушку темно-синего взгляда, я хочу вновь оказаться на чердаке Марии, услышать от парня комплимент, рассмеяться над его шуткой. Но мы уже не там, мы - здесь, и в настоящем Эрих отворачивается. Он делает это так быстро и решительно, что я сильнее поникаю, опустив плечи. Краем глаза я замечаю, как он усаживается у окна, как достает учебник. А потом одергиваю себя и зажмуриваюсь. Наплевать, о, да. Эрих так кричит о нашем различии, что и не замечает, насколько все мы одинаковые. Боремся с собой, предаем и обижаем. Все без исключения. Даже он. Парень и не думает о том, что своим поведением лишь приобщается к ребятам из Верхнего Эдема. Здесь никто и никогда не печется о ком-то, кроме себя самого. Вот и он решил закрыться. Правда, никто не удивлен. Все только этим и занимаются: замыкаются в себе.
   - Принцесса, - протягивает знакомый голос и рядом со мной садится Конрад Бофорт. Парень загораживает спиной Эриха, и я нехотя перевожу на него взгляд.
   - Ты один? Где Мэлот? - осматриваюсь. - Неужели сиамских близнецов разделили?
   - Я надолго здесь не задержусь.
   - И что ты хочешь?
   - Ты знаешь. У нас был уговор.
   В аудитории становится слишком тихо. Я ясно чувствую, что каждое сказанное мной слово - достояние студентов. Устало подпираю рукой подбородок.
   - Допустим, я помню.
   - Ты сегодня свободна?
   - Для тебя она всегда свободна, Бофорт, - язвит Лиз и улыбается. - Ты такой крутой.
   - Хорошо, что вы это понимаете.
   - Зачем нам куда-то идти? - сопротивляюсь я. - Мы можем поговорить и здесь.
   - У нас был уговор, принцесса. Не шути со мной. - Парень приближается ко мне, и в его глазах я вижу промелькнувший огонь. Ему явно не по вкусу, что я опять недовольна.
   - Хорошо.
   - Сегодня?
   - Да.
   - Я зайду за тобой.
   - Буду ждать с нетерпением. - Выдавливаю из себя самую приторную и фальшивую улыбку, а затем выдыхаю так громко, что эхо разносится по классу. Конрад уходит, а мне до сих пор мерещится запах его сигарет. Ох, на что я согласилась?
   В аудитории тихо. Я поднимаю голову и вдруг вновь встречаюсь взглядом с Эрихом. На этот раз парень взгляда не отводит. Смотрит на меня как-то странно, играя желваками. А я расправляю плечи. Чем он недоволен? Отворачиваюсь. Поправляю юбку, переставляю сумку в другую сторону, складываю на коленях ладони и опять искоса гляжу на парня. Он общается с Рушь, но то и дело бросает на меня короткие взгляды.
   - Лишь во тьме мы можем увидеть звезды, - восклицает профессор Клевер, стихийно ворвавшись в кабинет. В его руках стопки листов, и он кидает их на стол так грубо, что не остается сомнений: учитель чем-то недоволен. Водрузив на нос очки, он поворачивается к классу и смыкает на животе полноватые пальцы. - Когда мы говорим о звездах, мы всегда имеем в виду что-то недосягаемое. Но так ли это? Когда-то люди глядели в небо и видели там блестящие точки. Они понятия не имели, что за круги освещают небосвод. Позже они сошлись на том, что звезда - это излучающий свет огромный газовый шар, удерживаемый силами собственной гравитации и внутренним давлением, в недрах которого происходят реакции термоядерного синтеза. Человечество развивалось, определение становилось все сложнее и сложнее. Его дополняли новыми словами, формула заполнялась закорючками, а великие умы мира сего продолжали накручивать и накручивать то, что уже давным-давно всем нам известно, игнорируя то, что открыть еще никому не удалось. Ох, годы изучений. Десятки лет исследовательской работы! Но спроси я вас, что, же такое звезда - вы мне не ответите. И дело не в том, что вы - глупые, или я задал неправильный вопрос. А в том, что люди не над тем пыхтели. Они давали новые имена, открывали новые планеты, звезды и созвездия. Но они так и не поняли главного: зачем этот мерцающий шар светит.
   Не завидую тем, кто сидит на первых партах. Профессор говорил так эмоционально, что, наверняка, есть последствия. Клевер плюется, когда увлекается.
   - Профессор?
   - Да, мисс...?
   - Дамекес. - Рушь придвигается к краю парты. - Всегда хотела узнать, почему ночью небо черное?
   Класс взрывается шепотом, хихиканьем, а Рушь припускает плечи, будто стесняется. Не думала, что Дамекес бывает неуверенной в себе. Наверное, ей не понравилось, что она выставила напоказ свою любознательность, ведь сейчас не круто быть умным. Куда круче хорошо одеваться и сидеть на диете.
   - А почему трава зеленая, дикарка? - смеется какой-то парень за моей спиной. - Ты, может, и не знаешь, но солнце - желтое. Ага! А небо - голубое.
   - Прекратите, мистер Кавилл. - Профессор Клевер делает шаг вперед, и как в фильме ужасов, первые ряды отклоняются назад. - Вопрос мисс Дамекес не просто правильный, в нем больше логики и ума, чем в вашей голове.
   Робин стыдливо озирается по сторонам в поисках поддержки, а Рушь самодовольно улыбается. Я почему-то усмехаюсь.
   - Это так называемый фотометрический парадокс Ольберса, - шепчет Клевер, устало потирая глаза. Он откашливается и поднимает озадаченный взгляд, скрытый под оправой квадратных очков. - О, если Вселенная и бесконечна, то в небе, рано или поздно, окажется звезда. То есть, всё небо должно быть сплошным образом заполнено яркими светящимися точками звезд. Что обозначает, что в ночи небо обязано ярко светиться. А мы почему-то наблюдаем сплошное черное небо лишь с отдельными звездами. Именно это и интересует вас, мисс Дамекес. Я прав?
   - Да, профессор.
   - Так вот, ответ есть. Общество пришло к нему лишь в конце двадцатого века. Дело в том, что мы узнали - Вселенная не бесконечна. Значит, не бесконечно и количество звезд. Следовательно, мисс Дамекес, звезды, как и люди, имеют отведенное им время на жизнь.
   - Звезды умирают?
   - Да.
   - Но получается, что когда-то наступит момент, когда небо и вовсе окажется черным и беззвездным, - почему-то говорю я, недоуменно нахмурив лоб. - Разве это возможно?
   - Нет, мисс де Веро. Невозможно.
   - Но вы сказали...
   - Я сказал, что звезды умирают. Но не сказал, что они не рождаются. Звезды, как мы, как люди. Они не заполняют все небо, как и мы - не заполняем всю землю. Меж ними, как и меж нами, огромные расстояния, месяцы и годы. Взорвались сотни звезд, а на их место пришло всего несколько - не менее ярких. А иногда упала самая блестящая - и появились тысячи мелких и тусклых. Понимаете?
   - Выходит, звезд - не бесконечно много?
   - Ничто не вечно, мистер Ривера. Все кончается.
   - Жизнь не кончается, - говорю я.
   - Как же? Я говорил, что звезды умирают.
   - Да, но кто-то умирает, а кто-то продолжает жить.
   Профессор вскидывает густые брови и, наконец, выдавливает улыбку. Он глядит на меня смышлено, а затем потирает пухлыми пальцами нос.
   - Что ж, мисс де Веро, возможно, вы и правы. Но, пожалуй, этот вопрос вы обсудите на философии, а не на астрономии.
   Смущенно киваю, и Клевер начинает объяснять новую тему. Мне вдруг кажется, что Эрих опять на меня смотрит. Я оборачиваюсь и сталкиваюсь с его темно-синим взглядом. Не знаю, что на меня находит, но я краснею и нервно отворачиваюсь, завесив лицо рядом золотистых волос. Сглатываю. Прикидываюсь, будто слушаю профессора, а сама горячо и медленно дышу, постукивая пальцами по парте. Вряд ли он еще смотрит. Уверена, что не смотрит. Невольно поворачиваю голову и опять встречаюсь с Эрихом глазами. Парень в ту же секунду улыбается, а я поджимаю губы. О, черт. Пусть даже не думает, что он меня волнует; что меня волнует его мнение или намеки. Какая к черту разница?
   - Этот семестр мы посвятим тому, что будем изучать созвездия. - Говорит профессор Клевер. - Для начала найдете их на небе, сделаете записи, зарисуйте.
   - Какие именно? - спрашивает кто-то с задних рядов.
   - Пометьте: Андромеда, Волосы Вероники, Персей и Северная Корона.
   - Северная Корона? - переспрашивает Эрих и смотрит на меня. - Кажется, в легенде этого созвездия говорится об Ариадне - внучке Зевса, из-за которого погиб отец Тесея.
   - Какого еще Тесея? - недоумевает Лиз.
   - Ее возлюбленного. Она его предала, и все пошло вверх дном.
   - Да, именно так. - Восхищается профессор Клевер. - Ох, Тесей страшно тосковал по Ариадне. Расстроенный, он забыл снять на корабле черные паруса и заменить их белыми, как договорился ранее со своим отцом, если победит Минотавра и останется живым. Путь подходил к концу, а паруса были черными. Эгей - отец Тесея, увидел черный цвет и вдруг решил, что его сын мертв. Мысль об этом привела его в отчаяние, и он бросился со скалы в волны моря. Трагичная история.
   - Если мне не изменяет память, - недовольно начинаю я, испепеляя Эриха взглядом, - никого Ариадна не предавала. Это Тесей бросил ее.
   - Пф.
   - Да, так и было. Я читала эту легенду. Ему приснилось, что Дионис - бог раздолья, рассказал ему о велении Зевса. Мол, свою-то внучку он только Дионису в жены и отдаст, а сопротивляться - делать себе хуже. Тогда-то наш герой и сбежал.
   - Не так было, - ворчит Эрих, смотря на учителя, но обращаясь явно ко мне. - Тесей не хотел отступать, но у него не было выбора. Ему пришлось уйти. Что правильно, ведь совсем скоро его возлюбленная нашла себе идеальную пару.
   - А она должна была страдать вечно?
   - Могла хотя бы притвориться.
   - Зачем? Если бы Тесей открыл глаза, он бы все понял.
   - У Тесея были проблемы посерьезней.
   - Не сомневаюсь. У него были огромные проблемы с трусостью.
   Мы смотрим друг на друга, и мир вокруг нас становится ненастоящим. Неожиданно исчезают голоса, лица. Остаемся лишь мы с Эрихом и звенящее раздражение, повисшее в воздухе. В его глазах пляшут чертики, в моих - дикое негодование. Парень ухмыляется, а я наклоняю голову и щурюсь, представляя, как душу его у всех на глазах. Интересно, что он о себе думает? Бросил мне вызов? Невольно я вспоминаю наши разговоры на чердаке Марии. Он и тогда был острым на язык, но сейчас..., при всех. В непослушных, наивных мыслях, я представляю, как держу его за руку, а он, наверняка, держит меня за идиотку. Я представляю, как мы болтаем. Я о любви, а он - ногой.
   - Отличная идея! - неожиданно заключает профессор Клевер и приближается ко мне. Я тут же отклоняюсь назад, предчувствуя очередную горячую тираду. - Почему бы нам не презентовать легенды созвездий? Каждый получит задание, и к аттестационной неделе вы сдадите мне его, как финальный тест.
   - Финальный тест в виде рассказа о неудержимых мальчиках Древней Греции? - Лиз усмехается и хлопает меня по плечу. - Я согласна.
   Пара заканчивается, и я нарочито медленно поднимаюсь с места. Не гляжу на Эриха. Даже нос в его сторону не поворачиваю. Боже, у меня столько проблем, а я краснею из-за парня. Какой же идиотизм. Но чем больше я пытаюсь себя убедить в том, что Эрих просто препятствие, тем сильнее я понимаю, что он - освобождение. Лекарство. Такое ощущение, будто прикоснись я к нему пальцами, и тут же все мои проблемы испарятся, как и туман, над Броукри по утрам. Это наивно, но это чувствуется так же явственно, как и страх. Как и опасение угодить в очередные неприятности. Я знаю, что у меня перед носом столпились уродливые, назойливые проблемы. Но, в то же время, я знаю, что будет легче преодолеть их, опираясь на кого-то. И этого "кого-то" можно выбрать. Нужно выбрать, потому что я не поверю Конраду, не поверю Лиз. А ему поверю, и черт его поймет - почему.
   - Ну, и что это было? - спрашивает меня подруга, когда мы выходим из кабинета. У нее любопытные карие глаза, и пухлые губы в мелких трещинках. - Даже глухонемой бы вас раскусил, Адора. Ты спятила?
   - Что?
   - Вы бы еще вскочили и подрались.
   - Не выдумывай, - я усмехаюсь, - мы просто...
   - ...просто сошли с ума. Ох. В первый раз это спишут на семейные баталии: Ривера против де Веро. Но во второй - люди заметят неладное.
   - Нечего тут замечать.
   - Есть чего. И не спорь. Наших тошнит от ребят из-за стены, Дор. Только ты еще не морщишься, едва они проходят мимо. Обычно на черно-белых танцах - на осеннем балу - в шкафчики бросают записку с тем цветом, которого должен быть наряд. Правильно?
   - И что?
   - Угадай, сколько из наших ребят получат белый цвет? А кто черный? Разделение не только на уровне ваших папаш, но и здесь, в университете. Если кто-то узнает, что Эриха спасла ты, поднимется не просто шум. Тебе придется трудно.
   - И что со мной сделают? Перестанут общаться? Переживу.
   - Ты так говоришь, потому что никогда не была по ту сторону. Тебя все уважают. Ты всегда в центре внимания. Даже когда не видишь этого.
   - Мне все равно, что обо мне думают.
   - Конечно. Тебе все равно, пока думают о тебе только хорошее.
   Я перевожу взгляд на подругу и протяжно выдыхаю. Хочу сказать, что устала в свой адрес выслушивать наставления и тирады, как вдруг врезаюсь в чью-то спину.
   - Ой, - срывается с моих губ. Поднимаю голову и вижу столпотворение. Студенты не говорят громко, но гул стоит такой, что хочется зажать уши руками. Все шепчутся, глядят друг на друга во все глаза, а я недоуменно встаю на носочки, пытаясь разузнать, в чем же дело? Что случилось? - Ты видишь что-нибудь? - спрашиваю я у Лиз. Подруга так же, как и я хочет протиснуться сквозь толпу в центр. Мы оставляем позади несколько студентов. Я продолжаю путь к эпицентру неприятностей, ощущая, как сосет под ложечкой, а Лиза улыбается парням, милостиво отошедшим в сторону. Наверное, думает, что не перевелись еще рыцари. Я бы поспорила. Пока она заигрывает с потенциальными жертвами, я рьяно и нагло протискиваюсь вперед, и, оставив позади шепчущую и переговаривающуюся толпу, примерзаю к месту.
   - О, боже мой.
   На стене - протяженностью в несколько метров - красуется ярко-красная надпись. Я и подумать не могла, что увижу подобное, но спорить с очевидным - глупо. КАТАРИНА: написано на деревянных, лакированных досках, когда-то новых и нетронутых.
   - Что еще за Катарина? - спрашиваю я сама у себя и недоуменно морщу нос. Это же краска, правда? Это алая, вязкая краска. По-другому и быть не может!
   - Отойдите! - говорит кто-то, а я не могу пошевелиться. Все гляжу на эти гигантские буквы и почему-то не могу дышать. Кому понадобилось совершать подобное? Почему он решился на это именно сейчас? Неужели все связано: сердце, Кристофер, надпись? Голова идет кругом. Я хватаюсь пальцами за лицо, а потом вдруг встречаюсь взглядом с деканом Обервилль. Она отодвигает меня назад, а сама становится к надписи спиной, будто смогла бы закрыть ее своими костлявыми плечами. - Здесь нет ничего интересного, расходимся.
   - И вы не спросите, кто это сделал? - не своим голосом шепчу я. - Что это значит? Я уверена, это имя не просто так тут появилось!
   Становится тихо. Все ждут, когда декан ответит, но она не отвечает. Только дергано улыбается и повторяет:
   - Расходимся.
   Ее глаза впиваются в меня, будто острые клыки бешеного пса. Она все смотрит, а я и не знаю, что сказать, что сделать. Заорать во все горло, что преступник ходит по кампусу, как ни в чем не бывало, а мы бездействуем? Но кого это образумит? Ох, или Вилли сошла с ума, ведь не замечает того, что находится перед ее глазами, или же все она замечает, но покрывает, что больше похоже на правду. Вот только, зачем? Каков ее мотив?
   - Становится все интересней и интересней, - вдруг говорит знакомый голос. Я нехотя оборачиваюсь и вижу Конрада. В последнее время мы слишком часто с ним пересекаемся. Мне это не нравится. - Твоя работа, принцесса?
   - Нет, конечно. Иначе бы я написала твое имя, Конрад, ведь я схожу по тебе с ума.
   - Не утратила чувство юмора? Поразительно.
   - Ты меня преследуешь? Что тебе нужно? - Нервно потираю ладонями лицо. - Черт, у меня нет никакого желания сейчас препираться с тобой, слышишь? Я устала.
   - Тише, чего ты?
   - Чего я? - свирепо гляжу на парня. - О, да мне надоело, что ты шастаешь за мной по пятам! Надоело, что вокруг творится нечто необъяснимое, и я не успеваю понять одно, как тут же на мою голову сваливается другое! Что все это значит? Почему Катарина? Почему сейчас? Почему здесь? Надеюсь, это краска, иначе..., - воздух заканчивается. Я растеряно оглядываюсь и заправляю за уши волосы, - иначе все совсем плохо.
   Парень почему-то усмехается, но по-доброму. Он приближается ко мне и шепчет:
   - Выговорилась?
   - Возможно.
   - Я проведу тебя до дома.
   - Не надо. Я знаю путь, Конрад.
   - Я тоже.
   - Очень за тебя рада.
   - Расслабься хотя бы на несколько минут, принцесса. Я проведу тебя, - вновь говорит он и кивает, на этот раз не улыбаясь и не издеваясь надо мной. Впервые он глядит на меня серьезно, как-то заботливо, и это сбивает с толку. - Зачем тебе ходить одной?
   - Я не одна. Со мной Лиз.
   - Кажется, она занята.
   Слежу за его взглядом и замечаю подругу, болтающую с каким-то парнем. Ох, разве можно быть такой безответственной, когда вокруг творится полная неразбериха? И когда она успела подцепить очередную жертву? Лиза - красивая и очаровательная девушка, но у нее никогда не получалось выбирать правильных парней.
   - Как видишь, жизнь не остановилась, Адора. Нужно уметь отвлекаться.
   - Не могу поверить.
   - В то, что необходимо время от времени давать себе передышку?
   - В то, что пойду с тобой. - Закатываю глаза и гляжу на Бофорта. - Жди меня здесь.
   Конрад улыбается, а я срываюсь с места и иду в дамскую комнату. Вихрем врываюсь вовнутрь и замираю перед зеркалом, схватившись пальцами за край мойки. Никак не могу прийти в себя. Встряхиваю головой.
   Что обозначает надпись? Как преступник проник на территорию университета? Мне в очередной раз кажется, что ответ прямо перед моим носом, но я его не вижу. Не так уж и трудно написать надпись. Трудно остаться незамеченным. Так, преступнику понадобилось минут десять-пятнадцать, не меньше - верно? Но его никто не видел. Как это возможно? Я слишком долго учусь в этом университете: чужаков на территорию не пускают! Выходит, это сделал кто-то из своих. От данных мыслей становится еще паршивей. Я гляжу на себя в зеркало и поджимаю губы: кто это сделал?
   Неожиданно дверь в туалет открывается. Я приподнимаю подбородок, а затем вновь поникаю, сжав край мойки. Я понятия не имею, почему я так реагирую, но мне становится не по себе. Тело вспыхивает, будто факел, и я горю под взглядом темно-синих глаз.
   Эрих закрывает дверь. Я делаю несколько глубоких вдохов. Он подходит ближе, а я перевожу на него взгляд.
   - Ты что здесь делаешь?
   - А в чем проблема?
   - Этот туалет женский.
   - Мужской.
   - Но..., не может быть.
   - Ты так неслась, на всех парах, что даже не заметила, куда идешь. - Взгляд Эриха, пронзительный, пугающий, смотрит мне прямо в душу. Эрих Ривера - опасный, но лишь потому, что я реагирую на его движения неправильно, необычно. Я не могу просто стоять, я волнуюсь, теряюсь. Это сводит с ума. - Так что ты здесь делаешь?
   - Прекрати. Я просто ошиблась комнатой, а зачем тебя сюда принесло?
   - Хотел спросить.
   - О чем?
   - Как дела.
   - Как дела? - Отхожу от мойки и эмоционально взмахиваю руками. - Все классно. Я разве давала повод усомниться в том, что все просто замечательно?
   - Ты нервничаешь.
   - Тебе кажется.
   - Мне кажется, что тебе страшно.
   - Серьезно? Это все, что ты хочешь мне сказать? Может, обсудим еще какую-нибудь легенду? У тебя отлично выходит фантазировать.
   - Слушай, я пришел сюда, потому что увидел, как ты со всех ног забежала в мужской туалет. Ясно? Мне показалось это странным. - Парень поправляет волосы. - Ты довольно-таки восприимчивая и мнительная. Я подумал, что эта надпись...
   - Мнительная и восприимчивая? - вспыляю я. - Это как понимать?
   - Так и понимать, Адора. Сначала сердце, теперь надпись..., тут что-то происходит, и я хочу узнать, что именно.
   - Становись в очередь.
   - Почему ты злишься?
   - Я не злюсь. Я просто не вижу смысла в этом разговоре. - Смотрю в лицо парню, а у самой сердце стучит где-то в горле. Черт, когда же я смогу взять себя в руки. - Эрих, тебе не кажется, что ты переходишь границы? Ты поставил условие: держаться друг от друга подальше, а сам постоянно его нарушаешь. И если к тебе подхожу я, то ты одаряешь меня целым калейдоскопом презрительных взглядов. Но если подходишь ты...
   - Я хотел узнать, как ты. - С нажимом говорит парень.
   - Но ты можешь узнать об этом, не шпионя за мной в мужском туалете.
   - Что? - Эрих смеется. - Я не шпионил.
   - А что ты делал?
   - Я просто...
   - Неважно, - прерываю его, взмахнув рукой. - Какая разница? Слушай, все это глупо и как-то неправильно. Да и вообще, мне надо идти. Меня ждут.
   Я бреду к выходу, как вдруг слышу:
   - Интересный выбор.
   Оборачиваюсь.
   - В смысле?
   - Конрад Бофорт. - Эрих медленно плетется на меня, сверкнув синими глазами. - Я и не сомневался, что такие парни, как он, в твоем вкусе.
   - А вот это уже точно не твое дело.
   - Думаешь? - Ривера оказывается слишком близко. Опасно близко.
   Во мне все сжимается от спутанных мыслей, и я и не замечаю, как упираюсь в стену, а лицо парня нависает над моим в нескольких сантиметрах. Он смотрит на меня, сквозь меня, тихо дышит и парализует одним взглядом. Я не в состоянии шевельнуться. Его ноги касаются моих по всей длине, бедро к бедру. Он слишком близко. Ближе, чем когда-либо.
   - Что ты делаешь? - судорожно бросаю я, хватая губами воздух. Гляжу на парня, без страха и сомнений, решительно, храбро, а сама едва дышу. - Отойди.
   - Я не хочу отходить.
   - Тебе придется.
   - Мне не нравится, что он постоянно рядом с тобой. - Заявляет Эрих. - Ты не должна общаться с ним.
   - Что? - прыскаю я, расширив глаза. - Что ты сказал?
   - Ты слышала.
   - Ты сошел с ума? - пытаясь вырваться, вопрошаю я. - Ты про Бофорта?
   - Именно. Он опасен. Я ему не доверяю.
   - Господи, Эрих, ты никому не доверяешь!
   - Да, но он...
   - Может, дело не в том, что Конрад опасен, а в том, что ты ревнуешь?
   - Ревную? - удивляется парень, талантливо спародировав безразличие. - Нет, причем тут ревность? Кто-то прислал тебе сердце, а ты так спокойно собираешься идти с каким-то парнем на свидание. Это небезопасно.
   - Я знаю его всю жизнь.
   - Но ты не знаешь, о чем он думает. Люди - совсем не такие, какими мы их видим.
   - Что именно тебя так смутило? Что он подошел ко мне? Что предложил провести до дома? Очень жаль, что у него нашлись силы на то, на что у тебя не нашлись.
   - Почему ты все сводишь к нашим отношениям?
   - Потому что иначе ты не прижимал бы меня к стене.
   - Я не...
   - Хватит. - Вскидываю подбородок и смотрю парню прямо в глаза. - Я знала, что ты можешь быть моим врагом; знала, что ты можешь быть грубым или бесчувственным. Но я и не думала, что ты можешь быть трусом.
   Я, наконец, высвобождаюсь из оков парня и неуклюже поправляю юбку. Сердце так и стучит, отбивает чечетку. Я чувствую, как оно пробивается сквозь грудную клетку, но я не обращаю внимания. Просто выдыхаю и смотрю на Эриха с сожалением, ведь одно дело бороться с предубеждением людей. И совсем другое - с предубеждением собственным.
   - Ты ведь знаешь, что все не так просто. - Говорит он.
   - Да. Вот только ты многое усложняешь.
   - Просто остерегайся его. Вот и все. Бофорт одного от тебя хочет.
   - Это я и так знаю.
   - И все равно идешь с ним?
   - Ага. - Пожимаю плечами. - Ты сам говорил, что я не могу быть одинокой. Так что, мне не помешает расслабиться. В конце концов, жизнь не остановилась.
   - Расслабиться? - Эрих переспрашивает и глядит на меня во все глаза, словно уже не узнает. - Тебе не об этом сейчас нужно думать. Кто-то ходит по кампусу, и...
   - Я пойду, ладно? Меня ждут.
   - Адора...
   - Еще увидимся Эрих. Надеюсь, этим вечером ничего плохо не случится.
   Я выхожу из туалета преисполненная какой-то гордости, решительности. Но затем у меня вдруг опускаются плечи, опускаются руки. Я плетусь к Бофорту, но думаю о том, как на меня смотрел Эрих Ривера. Почему он так меня смотрел, и почему я на него смотрела?
   Оборачиваюсь, надеясь увидеть парня, но его уже и след простыл. Я вдруг понимаю, что никто не выиграл с нашего разговора. Мы столкнулись, а затем разлетелись в стороны еще дальше друг от друга. В этот момент мне хочется повернуть время вспять.
   Но это невозможно.
  
   ГЛАВА 12.
  
   Конрад приводит меня в небольшой ресторан, расположенный на берегу Броукри. В окне я вижу черную пучину и маленькие волны. Я подпираю ладонью подбородок и гляжу на розовато-синий горизонт, размышляя о том, как красив закат, и как прекрасна музыка.
   - Мне показалось, или по твоим губам скользнула улыбка? - спрашивает Бофорт.
   - Здесь неплохо.
   - Я угодил тебе?
   - Непонятно для чего. - Перевожу взгляд на парня и поправляю джинсовую юбку. Не думаю, что у него на уме только разговоры, но не признаю этого. Вокруг тишина, людей в ресторане немного. Свет тусклый, мягкий, и мне почему-то хорошо. - Не знаю, что ты там планируешь, но давай не рушить момент глупыми шутками.
   - Мои шутки не бывают глупыми.
   - Ты ошибаешься.
   - А ты отлично выглядишь, принцесса.
   - Спасибо. - На самом деле, я и не размышляла над тем, что надену. Меня никогда не волновало мнение Конрада Бофорта. - Думаю, мы не просто так здесь. Может, перейдем к делу, как считаешь?
   - Ты же хотела насладиться моментом.
   - Момент упущен.
   - С тобой и не расслабишься. - Бофорт заправляет рукава рубашки и придвигается ко мне, не убирая с лица довольной ухмылки. Чему он так радуется? Не понимаю. Смотрю на него и настороженно выдыхаю: зачем Конрад пригласил меня? Почему ищет ответы? Как он узнал о том, что случилось со мной тринадцать лет назад? И с какой стати решил вдруг поделиться секретами? Голова кругом, но никто не пытается дать мне ответы. - Не думаю, что ты пришла сюда ради лучшего вина в городе, верно?
   - Я хочу узнать правду.
   - А вдруг она тебе не понравится?
   - Мне нужны ответы, Конрад. - Я сосредоточенно смотрю в карие глаза парня. - Что ты знаешь об операции. Нет пути назад, рассказывай.
   - У тебя есть предположения? - Он играет со мной, и это жутко раздражает.
   - Просто ответь. Ты пообещал.
   - Если будем и дальше ссориться, то не успеем до десяти.
   - Я не ссорюсь с тобой, я просто хочу, чтобы ты сказал мне правду. Меня не волнует вино, и, да, мне наплевать на музыку. Возможно, у меня останутся хорошие воспоминания об этом месте. Не знаю. Но, прежде всего, я хочу запомнить твои ответы на мои вопросы.
   - Ты серьезно настроена, принцесса.
   - Стюарт умер. Иначе не получится.
   - Хм, Адора, ты помнишь мою мать?
   Я недоуменно вскидываю брови.
   - Элеонор? Совсем смутно.
   - Она ушла, когда узнала, что сделал отец. - Конрад усмехается, а я замечаю горечь, невольно проскользнувшую в его глазах. Парень вертит в руках полупустой бокал, глядит, как блестит стекло, и продолжает кривить губы. - Я не знал, почему родители развелись, я просто видел, что они не вместе, и все. Шериф, надежда горожан и алкоголик. Он никогда не упускает возможности утолить голод по прошлому. Пьет каждый день, когда заступает на пост, когда возвращается. Все время.
   - Ты никогда не рассказывал об этом, - тихо говорю я. - Почему? Мэлот твой друг.
   - Я не помню, чтобы мы с ним садились друг напротив друга и жаловались на то, как трудно нам жить, и какие кретины у нас отцы.
   - Но что сделал твой отец?
   - Точнее, что ему сказал сделать твой.
   Недоуменно вскидываю брови. Неожиданно мне становится жарко, и я расстегиваю две верхние пуговицы на блузке. Пальцы не слушаются. Удается с третьей попытки.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Не так-то просто незаметно вырезать сердце и вставить новое. - Конрад щурится. Я гляжу на него во все глаза. - Твоего отца прикрыли. Например, мой отец. Шеф полиции.
   - Откуда ты знаешь?
   - Когда знаменитый Демитрий Бофорт в очередной раз напился и облевал полдома, я поговорил с ним. Папа разоткровенничался. Начала говорить о матери, а закончил о твоей операции. Я сначала ему не поверил, а потом заметил, как ты прикрываешь руками шрам. Как ты молчишь, вся в себе, далекая, отстраненная.
   - Черт, Конрад, это ни о чем не говорит.
   - Да, но потом тебе прислали сердце. И все встало на свои места.
   - Вот это уже больше похоже на правду. - Подпираю руками лицо. Заправляю назад волосы. Все думаю и думаю о том, что услышала, но ничего не понимаю. - Выходит, мои родители действовали не в одиночку. Замешаны и другие люди. Например, твой отец.
   - Например.
   - Значит, прислать мне сердце мог тот, кому этот секрет испортил жизнь.
   - И судя по всему, ненормальный псих.
   - Что еще тебе рассказал отец?
   - Ничего. - Бофорт отпивает вино и поджимает губы. - Он остановился на том, что у него не хватает сил бороться с собой, и прочая чепуха. Я не слушал.
   - Но что именно он сделал? Что ему сказал сделать мой отец?
   - А как ты думаешь, Адора? - Конрад смотрит мне прямо в глаза. - Найти донора, а потом незаметно избавиться от него.
   - Они похитили человека? - я с ужасом замираю.
   - Не только похитили. Сама подумай, принцесса. Люди не исчезают просто так, если, конечно, их не заставляют исчезнуть.
   - Они убили его.
   Парень улыбается и поднимает бокал:
   - За несправедливость! - Он допивает оставшееся вино и со стуком ставит стакан на маленький столик. У меня от этого звука разбивается что-то внутри. - Как хорошо, что мы дети своих родителей, ведь теперь мы знаем, что нам тоже все сойдет с рук.
   Я почему-то резко подрываюсь из-за стола. Расширяю глаза и едва не валюсь с ног от того, что ощущаю дикую дрожь по всему телу. Мне становится так паршиво, что я хочу закричать во все горло, но я молчу и только думаю, думаю, думаю.
   Они похитили человека, а затем от него избавились. Как от мусора. Как от лишних и ненужных вопросов. Они заперли жертву в комнате, в той детской спальне. И не жертву, а девочку. Ту самую, что мимолетом видела Мария. А потом, когда операция закончилась, у них не оставалось вариантов, и они избавились от тела. Впопыхах. Торопясь и рискуя.
   Они избавились от девочки. От той самой, что позволила мне жить дальше. Выкрали и уничтожили. И что-то мне подсказывает, что я знаю ее имя.
   - Катарина, - говорю я, глядя на Конрада. Парень также взволнованно смотрит мне в глаза. Поднимается. - Вот почему на стене было это имя. Моего донора звали Катарина!
   Я не знаю, что чувствовать. Дышу громко, прерывисто и неожиданно решаю бежать. Взвинчено и оторопело разворачиваюсь на носках, но внезапно врезаюсь в кого-то. Звучит хлопок, треск. Растерянно я зажмуриваюсь и вдруг ощущаю, как по телу стекает холодная жидкость, как прилипает к коже мокрая блузка.
   - О, простите, простите.
   Щебечет официант, подбирая с пола разбитую посуду, стаканы, приборы. Он глядит на меня во все глаза, искренне и горячо извиняясь, а я опускаю взгляд ниже и неожиданно понимаю, что на моей белой блузе огромное, растущее алое пятно. Будто бы кровь. Будто бы шрам на груди начал кровоточить. Смотрю на него, не моргая, а лишь ощущая ледяной холод, пробравшийся внутрь меня вместе с вином, вместе с его сладким запахом.
   Медленно иду к выходу, а капли тянутся за мной кровавой дорожкой. Позади кто-то зовет меня, но я не оборачиваюсь. Крестом сжимаю на груди руки и не дышу, совсем.
   Вот, я уже на свободе. Вот, холод от реки Броукри пробивается сквозь одежду, даже сквозь мысли. Я дрожу и закрываю глаза, пытаясь смириться с тем, что мои родители ради меня убили человека. И стоит ли мне злиться на них, ведь иначе бы я умерла? Но стоит ли принять это, ведь их поступок - преступление?
   Моим плечам вдруг становится тепло. Это Бофорт. Его пиджак достает мне почти до бедер, и от него пахнет чем-то свежим. Я смотрю на парня.
   - Спасибо.
   - Не за что.
   Он достает сигарету. Предлагает мне, но я покачиваю головой. Тогда он сам глубоко втягивает в легкие дым и выдыхает его, вместе с паром. На улице холодно.
   - Его уволят, если я скажу.
   - Не надо, Конрад. Какая разница? Стоит ли наказывать человека за то, что никак на мне не отразится. Пусть работает. Не нам решать.
   - А кому? Нет никого в этом городе, кто смог бы перечить мне, тебе или Мэлоту.
   - Поразительная безнаказанность.
   - Власть, принцесса.
   - Поэтому наши родители и решились на преступление.
   - Они хотели спасти тебя, - парирует парень, выдыхает дым мне в лицо. - Если бы не их возможности, может, и наглость - ты бы здесь не стояла.
   - Но кто-то умер.
   - Тот, кто был слабее.
   - Конрад, - шепчу я, покачивая головой. Блузка прилипает к коже, и мне все кажется, что это кровь застыла на когда-то белоснежной ткани. - Меня оставили жить, но для чего? Чтобы ненавидеть? Они убили человека просто так.
   - Нет, принцесса. Они спасли тебя.
   Мы глядим друг на друга, и неожиданно я вижу совсем другого Конрада Бофорта. С ним спокойно стоять рядом, с ним не чувствуешь себя униженной или загнанной в угол.
   - Пойдем, - протягивает он приобнимая меня за плечи, а я впервые не отстраняюсь. - Я проведу тебя до дома.
   Мы бредем вдоль высоченной стены цвета слоновой кости, над нами свистит ветер, а в переулках завывают бродячие собаки, точащие когти о замерзшую землю. Подошва тихо стучит о каменную дорогу. Все такое, каким было вчера, каким будет завтра. Здесь всегда будут эти дома, освещать дорогу будут эти фонари, да и небо будет то же, просто висящее над головами других людей. Мы уйдем, придет кто-то еще. После нас останется пустота, и ее заполнят. Мы считаем, что мы особенные. Но нас ведь таких миллиарды, верующих в собственную уникальность. Мне почему-то становится не по себе.
   Мы подходим к моему дому, и я нерешительно оглядываюсь. У меня паранойя.
   - Спасибо, что провел.
   - А как же вечер?
   - А что с ним?
   - Не поблагодаришь за хорошо проведенное время?
   - Ты сказал, что мой отец виновен в смерти ребенка. - Я широко распахиваю глаза и покачиваю головой. - Спасибо, конечно, но это совсем не то, что я хотела услышать.
   - Ты просила правду, - парирует Конрад. - Никто не заставлял тебя рваться вперед.
   - Знаю. В любом случае, я поражена, Бофорт. Ведь мы знакомы с детства, но никогда прежде я не думала, что с тобой можно поговорить.
   - Мы видим в людях лишь то, что хотим видеть.
   - Я не хотела видеть в тебе врага.
   - Тебе это было выгодно. - Парень растягивает губы в нахальной ухмылке.
   - Считаешь?
   - Я уверен. Люди специально выстраивают стены, а тебе хотелось одиночества. Мы с Мэлотом могли часами стоять у твоей двери, но ты никогда не выходила.
   - Не выходила, потому что мы ссорились, мы терпеть друг друга не могли.
   - Я..., знаешь, иногда я ждал, что ты выйдешь. - Почему-то признается Бофорт и тут же глядит куда-то в сторону, неуклюже поправляя светлые волосы. - Бывает, утром ты не думаешь о том, как пройдет день, ты думаешь об одном моменте. Ты ждешь его. Но часто ничего не происходит, и тогда ты ждешь опять.
   Я растерянно смотрю на парня. В вечернем свете его вытянутое лицо кажется совсем молодым и юным. Упрямый и наглый Конрад Бофорт становится уязвимым, и я чувствую, как в груди у меня что-то сжимается. Я невольно подаюсь вперед.
   - Чего ты ждал?
   - Будет слишком просто, если я отвечу.
   - Я уверена, это все усложнит.
   Мы встречаемся разными взглядами, и наши разные мысли сталкиваются, приходя к разным выводам. Конрад приподнимает руку, но я отступаю назад, и она валится вниз, так и не коснувшись моего лица. Грудь вспыхивает от горячего стеснения и недоумения. Тихо дышать уже не получается. Растерявшись, шепчу:
   - Что ты..., ведь..., я...
   - Не надо, принцесса, - говорит Бофорт. - Меня трудно удивить.
   Он собирается уйти, а я вдруг делаю широкий шаг вперед и восклицаю:
   - Подожди! А как же..., - он оборачивается, - как же твой пиджак.
   - Оставь себе.
   - Конрад...
   - Оставь. - Повторяет он, доставая пачку сигарет. - Ты дрожишь, тебе холодно.
   Нет, мне не холодно. Я дрожу, потому что не могу стоять на ногах, потому что мне и дышать-то нечем, потому что я в полной растерянности. Что только что произошло? Разве это возможно? Бофорт уходит, а я долго гляжу ему в след, так и не решаясь пройти в дом.
  
   ***
  
   Я выглядываю из-за угла, наблюдая за братом и его протеже. Только на этот раз мне не хочется сбежать. Я смотрю, как они смеются, кидаясь друг в друга смятыми шарами из бумаги, и почему-то сама усмехаюсь. Мэлот и Конрад - два обычных парня, и они громко, открыто страдают чепухой, наплевав на учителей, на новеньких и даже на тех, кто уже не первый год учится с нами. Они получают удовольствие, нарушают правила, и, возможно, они живее всех нас. Более того, возможно, они именно те, кто умеет жить.
   Я боюсь своих мыслей.
   Ныряю обратно за угол и прижимаюсь спиной к стене. Что на меня нашло? Ох, один вечер с Бофортом, и я напридумывала себе невесть что.
   Что, если я сама оттолкнула людей, закрываясь в спальне, читая книги и витая где-то в облаках? Все желала чего-то другого, не обращая внимания на то, что находилось у меня под носом. Может, сделай я шаг навстречу тем, кого считала врагами, врагов бы у меня и не было? Может, Мэлот нуждался во мне так же, как и я в нем. Может, я ошибалась?
   Я бреду к классу литературы. Не хочу, чтобы Мэлот и Конрад заметили меня, ведь у нас совместная пара. Ох, что они скажут, если узнают, что я наблюдала за ними?
   Прибавляю скорость. Обгоняю студентов, нервно, то сжимая, то разжимая пальцы, и неожиданно едва не врезаюсь лицом в распахнувшуюся дверь. Торможу, отступаю назад и вдруг падаю, неуклюже взмахнув руками. Мне остается только вскрикнуть и зажмуриться, однако в ту же секунду воздух замирает, как и мое тело. Запутавшись в волосах, я шевелю руками и внезапно ухватываюсь ладонями за крепкие плечи. Кто-то подхватил меня.
   - Осторожно, принцесса, - говорит знакомый голос, но он не принадлежит Конраду.
   Я открываю глаза и вдруг вижу перед собой Эриха. Сдержанный, но находящийся на грани, он стоит передо мной, сверкая темно-синими глазами. Парень холодно улыбается.
   - Нужно быть осторожной.
   - Спасибо, - на выдохе шепчу я. - Ты назвал меня...
   - ...принцессой, - соглашается он. - Тебе не нравится?
   - Я просто...
   - Мне показалось, - перебивает он, - ты не против.
   Недоуменно свожу брови. Не знаю, что на меня находит, но я беру парня за локоть и хочу отойти вглубь коридора. Нас не должны видеть вместе. Но он вдруг крепко-накрепко примерзает к полу. Вскидывает подбородок и отрезает:
   - Прости. Мне нечего тебе предложить.
   - Что? - не понимаю я, глядя на парня во все глаза. - Эрих, что ты...
   - У меня нет ни пиджака, ни сигарет. Ни ответов на твои вопросы.
   - Какого еще пиджака, я..., ох, прекрати. - Недовольно встряхиваю головой. - О чем ты говоришь? Не усложняй, помнишь? Не делай проблему из того, что не является ею.
   - От твоих умных цитат уже тошнит.
   - Тогда не общайся со мной.
   - Я и не общаюсь. Но ты..., - он указывает на меня рукой и протяжно выдыхает, - ты появляешься. Снова и снова.
   - Не понимаю, что именно тебя злит, Эрих, - говорю я, скрестив на груди руки, пусть помню, что ощущала, когда Дамекес обнимала его, смеялась над его шутками, находилась рядом. Воспоминания, будто яд, разносятся по венам, и мне становится не по себе. - Разве тебе не все равно? Тебе должно быть все равно.
   - Он стоял слишком близко. Ты была к нему слишком близко. - Шепчет парень. - Ты и он..., это сводит меня с ума. - Глаза Эриха возгораются и прожигают меня насквозь, как стрела, пущенная ровно в сердце. Я уязвлено горблюсь и придвигаюсь к Ривера невольно, так, будто у меня нет сил держаться в стороне, нет сил сопротивляться.
   - Ты следил за мной? - хрипло шепчу я. - Перебрался через стену?
   - Я не мог поступить иначе. Я должен был.
   - Эрих...
   - Что ты делаешь? - теперь он смотрит на меня, внутрь меня, сквозь меня. - Ты ведь знаешь, что это неправильно. Ты и Бофорт. Это фальшь.
   - Между мной и Конрадом ничего нет.
   - Ты не видела.
   - Чего не видела?
   - Ты смотрела на него так ...
   - Как?
   - Как смотрела на меня. - Эрих едва не врезается в меня, приподняв подбородок. Мы смотрим в глаза друг другу и не шевелимся. - Как будто он что-то значит.
   Я хватаю губами воздух. Хочу ответить, но не знаю, что именно. Бофорт - никто, он всегда был никем. Откуда такие мысли, подозрения? Но тогда почему мне нечего сказать?
   Я гляжу на парня и молчу. Мне страшно даже признаться, что Конрад Бофорт сумел затронуть микроскопическую частицу моего сознания. Наконец, говорю:
   - С тобой иначе.
   - Иначе? Меня не устраивает такой ответ.
   - А какой он еще может быть? Ты позабыл о том, что я дочь де Веро? Или теперь это неважно? Но почему сейчас? О чем ты думал раньше?
   - Не говори чепухи, - заводится Эрих. - Я просто...
   - Просто что?
   - Я просто не хочу тебя потерять.
   Распахиваю глаза и смотрю на парня, ничего не понимая. В груди взрываются шары, голова идет кругом, а живот скручивает от судороги. Упасть бы, но нельзя. А я бы упала.
   - Эрих...
   - Забудь.
   Он собирается уйти, а я перехватываю его за локоть. Оторопело гляжу в его темные, невероятно красивые глаза и пожимаю плечами.
   - Что мне сделать? Чего ты хочешь? Я ведь была рядом, а ты меня оттолкнул.
   - Может, я ошибался.
   - А, может, нет.
   - Я знаю, что ты не должна быть с ним. Или еще с кем-то. Точнее, не хочу этого. Это ведь значит что-то. Просто так за людей не держатся.
   - И почему ты за меня держишься?
   - А ты почему?
   Впервые вместо слов я хочу прижаться к парню. Мне не нужен его ответ, я и так все вижу. Вижу, как его пальцы медленно скользят по моему запястью, как его глаза горят, а я добровольно наблюдаю за этим пожаром, согреваясь и волнуясь. И все становится на свои места. Незаданные вопросы находят невысказанные ответы, и нам не зачем молчать.
   - Адора! - неожиданно восклицает женский голос и рядом появляется Лиз.
   В ту же секунду Эрих опускает руку, а я нервно перевожу взгляд на подругу. Лицо у меня вспыхивает и, наверняка, становится красным.
   - Мы просто..., - прочищаю горло, - мы просто говорили.
   - Я вижу. - В голосе Лиз сквозит явное неодобрение. Она прожигает Эриха ледяным взглядом, но затем вновь глядит на меня. - Литературы не будет.
   - Почему?
   - Аутор не пришел. Оказывается, он переезжает.
   - Что? - недоуменно вскидываю брови. - Переезжает посреди года?
   - Какая разница. Если ты не против..., - она морщит нос, кося на Эриха, - у нас есть с Адорой дела. Хорошо?
   - Да, я..., - парень чешет затылок, - я уже ухожу.
   Хочу позвать его, но Лиз вдруг резко дергает меня на себя, и слова тонут в воздухе.
   Подруга тащит меня вдоль коридора, крепко сжимая за руку. Все тащит и тащит, а я смиренно топаю за ней, зная, что не избегу разговора. Но мне все равно. Пусть говорит то, что считает нужным, а я послушаю и поступлю так, как хочу.
   Лиза заталкивает меня в библиотеку. Волочит к книгам и тормозит у стеллажей со словарями. Ее миловидное лицо пылает гневом. Еще чуть-чуть и она заорет во все горло.
   - Что это было? - шипит она. - Дор, что это? Просто скажи мне. Скажи.
   - Скажу, если ты позволишь.
   - Он за руку тебя держал! О, господи, его рука на твоей руке, его глаза и твои глаза, я просто не верю! Ты что - спятила? Пожалуйста, скажи, что ты спятила.
   - Ладно, я спятила.
   - О, нет.
   - Я не буду оправдываться.
   - Этот парень - опасен. Опасно даже рядом с ним находиться. Понимаешь?
   - Нет. - Я качаю головой. - Не понимаю.
   Подруга ошеломленно отступает назад. Смотрит на меня и бурчит что-то под нос. Я не разбираю, да, и не пытаюсь. Взмахиваю руками.
   - Это неважно.
   - Важно! - сопротивляется она. - Почему Эрих Ривера? Почему именно он?
   - А почему глаза у тебя карие, а у меня голубые, Лиза? Почему ты любишь горький шоколад, а я терпеть не могу?
   - Эрих - не шоколад. И не цвет глаз. Он - проблема. Огромная.
   - Он просто парень.
   - Который вскружил тебе голову. Вдруг Мэлот узнает? А если дойдет до отца..., - у нее глаза становятся широкими, налитыми ужасом, - тебе не простят.
   - Я ничего такого не сделала! Хватит лечить меня, хватит говорить, что правильно, а что нет! Мне все равно. Я могу быть с тем, с кем хочу. Я могу любить того, кого хочу.
   - Любить? - не своим голосом переспрашивает подруга и робко моргает. Наконец, и до меня доходит, что я сказала. Становится страшно. - Нет. Ты не можешь.
   Мотыляю головой. Дышать трудно. Поправляю пальцами волосы и гляжу на Лиз, не зная, что ответить, как оправдаться. Но стоит ли? Разве за чувства должно быть стыдно?
   - Он просто дорог мне. - Наконец, чеканю я. - Сейчас это неважно, потому что есть проблемы серьезней.
   - Серьезней чем то, что ты влюбилась в сына "палача"?
   - Я не...
   - Прекрати, - подруга передергивает плечами. - Не отрицай. Не могу поверить, Дор! Ты ведь не думаешь, что Ривера изменится ради тебя, что различия размером с Броукри внезапно испарятся? Вы всегда будете людьми из разных миров. Всегда.
   - Хватит.
   - Но это правда.
   - Это чушь.
   - Сейчас он здесь, а что потом? Переберешься через стену? Нарядишься в черный?
   - Прекрати, Лиз. Это глупо!
   - Глупо верить в то, что вы можете так просто держаться за руки без последствий! У тебя в голове романтика, книги и любовь. Но о чем думает он? Вас обоих накажут! Ничем хорошим в жизни такие истории не заканчиваются. Проснись, пока не поздно.
   Лиз поворачивается ко мне спиной и уходит.
   - Лиза! - она не реагирует. Я недовольно выдыхаю и скрещиваю на груди руки. Разве правильно делать выводы, основываясь на собственных догадках? Они ведь субъективны!
   К черту все. Я убираю с лица волосы и осматриваюсь. Возможно, подруга права: не стоит общаться с Ривера. Но какое это имеет значение? Чувства не исчезнут, даже если их попросить. Даже если им приказать. И если сердце подпрыгивает к горлу и взрывается на миллионы частиц, едва Эрих Ривера оказывается рядом, так и будет. Независимо от того, хочет Лиз этого или нет. Независимо даже от меня.
   Я откидываю назад волосы и иду к выходу. Сейчас у меня свободное время, но чем мне заняться? Куда пойти? Открываю дверь и оказываюсь в пустом коридоре. Наверняка, уже начались семинары, и студенты разошлись по кабинетам. Каблуки стучат о кафель, но я стараюсь идти тише, чтобы не привлекать внимания; чтобы не будить тех, кто следит за мной. Если не дышать - время тянется медленнее. Минуты превращаются в секунды, а те - в целую вечность. Я могу задержать дыхание и плыть вдоль коридора, притворившись одним из тех призраков, что беспокоят мою жизнь. Но, оказывается, заманить себя в еще большую ловушку куда сложнее, чем может показаться на первый взгляд. И я дышу, пусть и не хочу. И я думаю, пусть и устала не находить ответы на свои вопросы.
   Я останавливаюсь у окна, облокотившись о раму боком. Поправляю юбку и достаю из сумки заколку. Связываю волосы в тугой хвост. Теперь они не лезут в лицо. Маме идет с подобранными волосами. Иногда я хочу быть на нее похожей, хотя бы внешне. Может, это глупо. Скорее всего, это неправильно. Но вопреки здравому смыслу дети всегда любят своих родителей, даже когда они не заслуживают любви; даже когда дети сами не отдают себе в этом отчета.
   Неожиданно краем глаза я замечаю на улице какое-то движение и оборачиваюсь. Не знаю, что именно я вижу, ведь зачастую человек ошибается, доверяя своему зрению, но у меня волоски на руках встают дыбом, а кожа леденеет, будто кто-то вылил на меня целую канистру холодной воды. Прищуриваюсь.
   - Что вы делаете? - спрашиваю я в воздух, наблюдая за тем, как декан Обервилль, не двигаясь, глядит на брата - на Кристофера. Тот тащит к высокому грузовичку длинный, мусорный мешок, который настолько тяжелый, что тянет за собой пыль и опавшие листья. Лицо Кристофера Обервилля пропитано липким потом, и он, то и дело, смахивает со лба испарину. Через секунду к мужчине подходит еще один человек в блекло-синей форме. На груди у него вышит герб Верхнего Эдема - орел с распростертыми крыльями - а голову прикрывает кругловатый, нелепый убор. Я узнаю это осунувшееся лицо, эту размашистую походку, покатые плечи. - Демитрий Бофорт! Не может быть.
   В груди взвывает сирена. Ничего не понимаю, лишь смотрю в окно, едва не касаясь, стекла носом. Отец Конрада подходит к Кристоферу, и вместе они закидывают огромный мусорный мешок в грузовик. Звучит глухой удар, а потом троица перекидывается косыми взглядами, на которые способны лишь соучастники преступления.
   Я отпрыгиваю в сторону и хмурюсь. Или у меня паранойя, или деканша, Кристофер и Демитрий Бофорт только что забросили в машину труп человека. Ох, это невозможно. Я просто сошла с ума. Никакой это не труп. Такого быть не может.
   Встряхиваю головой, но мысли не улетучиваются. От чего еще люди избавляются в длиннющих и широченных мусорных пакетах? От мусора! Вот и все. Ну, кто посреди дня прячет в фургоне труп? Никто. Только сумасшедший.
   Хотя кто сказал, что Дэбра не сумасшедшая? Или что ее брат - нормальный человек? Она - сущий дьявол. Кристофер отсидел в клинике для умалишенных тринадцать лет! А Демитрий - заядлый алкоголик, если верить Конраду.
   Никого из них не назовешь законопослушным гражданином.
   Я вновь смотрю в окно, но дворик пустой. Грузовик испарился, как и троица. Ветер гоняет по асфальту засохшие листья, завывает в переулках, свистит и бьется о стекла. Мне никогда не нравился холод. Но приближение зимы так же неизбежно, как и приближение старости. Все в нашей жизни закономерно и связано. Мне просто нужно смириться. Лишь то нельзя принять, что можно исправить. Я отхожу от стены и сжимаю в кулаки пальцы.
   Осталось найти то, что в моих силах изменить.
  
   ***
  
   Этой ночью я плохо сплю. Как и всегда. Я провалюсь в сон быстро, а затем невольно просыпаюсь, услышав, как скрипит за дверью лестница, или как завывает за окном ветер. Меня изматывает бессонница. Я столько раз пытаюсь закрыть глаза, что уже сбиваюсь со счета. То заворачиваюсь в одеяло, то сбрасываю его вниз. Мои веки слипаются, но мысли не спят. Крутятся в голове, будто надоедливые мошки. Если бы можно было от них взять да отмахнуться! Но нет. В конце концов, я раздраженно выдыхаю и распахиваю глаза. Не хочу больше ворочаться. Приподнимаюсь на локтях и внезапно застываю от дикого ужаса, застрявшего комом в горле. Напротив меня лицо. Бледное и мертвое, от которого исходит едкий запах. Я кричу, а холодные, маленькие ладошки закрываю мой рот. Девочка, та, что приходила ко мне во снах множество раз, шепчет:
   - Помалкивай, Адора.
   Я смотрю в ее красные глаза, будто налитые кровью, смотрю в них и вижу себя; свое искаженное отражение, пылающее от ужаса. Я моргаю, а призрак не уходит. Моргаю еще раз, а она все стоит передо мной в грязной, порванной накидке со светлыми волосами и не говорит ничего, лишь тихо дышит. Она опускает руки, а я спрашиваю:
   - Кто ты?
   Она не отвечает.
   - Кто ты! - поддаюсь вперед и вдруг замираю. - Катарина?
   Призрак молчит. По ее щеке скатывается кроваво-красная слеза, а когда я поднимаю руку, чтобы стереть полосу, все исчезает, и я просыпаюсь.
   Ошеломленно поднимаюсь с постели. Прохожусь руками по лицу, волосам и гляжу в ночное небо, распластавшееся за окном. Или же это раннее утро? Дышу я громко. Достаю из прикроватной тумбочки дневник, но застываю с вытянутой рукой, сжимающей ручку, я отбрасываю дневник и усаживаюсь на пол с ноутбуком. Пальцы дрожат, когда я ввожу в поисковую строку имя: Катарина. Должно быть ее похитили. Или, может, она потерялась? Может, у нее не было семьи, и жила она в приюте? Ее удочерили, как подопытную крысу, как подходящего донора, и убили, скупившись на необходимость, безнаказанность, лихую и дикую? Я бы не удивилась. Я бы совсем не удивилась! Мои родители на все способны, я совсем не знаю этих чудовищ, живущих внутри них, но я уверена: им наплевать на то, что у людей вызывает чувства.
   Мои глаза бегают по тексту от одной ссылки к другой, но я не замечаю того, что мне нужно. Катарины - актрисы, Катарины - доктора. Катарины - писатели и уже умершие и усопшие художницы, простые девушки, непростые женщины. Все не то! Я хочу отложить ноутбук в сторону, но замечаю заголовок одного из сайтов: пожар, унесший жизни Клайва и Катарины Штольц, и замираю.
   - Штольц?
   Мне нечем дышать. Нажимаю на ссылку и вижу отрывок из еженедельного выпуска Кетлерской газеты. Томас Кетлер - владелец единственной многотиражки, печатающейся, как на территории Верхнего, так и Нижнего Эдема.
   "В ночь с четверга на пятницу чудовищный пожар унес жизни Клайва Штольца - тридцати четырехлетнего владельца сети ресторанов "Wirbelwind" - и его семилетней дочери - Катарины Штольц. Причина пожара не установлена.
   Группа специалистов во главе с шерифом Демитрий Бофортом направила все силы на выяснение причины. Также не исключают поджог".
   К статье прилагаются фото. На одной - улыбающийся мужчина. На другой - девочка со светлыми, вьющимися локонами. Но она не улыбается. Она прожигает меня невинным взглядом, а я в ужасе понимаю, что это именно та девочка, что снится мне по ночам. Руки сами тянутся к лицу. Я зажимаю пальцами рот и растерянно шепчу:
   - Нет, нет.
   Невозможно! Почему ее фамилия Штольц? Почему фамилия моей матери Штольц? Я ведь никогда раньше о ней не слышала, а теперь...
   - Нет, - мотыляю головой. Мне трудно дышать. Ничего не понимаю.
   Перехожу по еще одной ссылке.
   "Хельга Штольц - виновна в злоумышленном поджоге поместья Штольц и признана невменяемой по статье шестнадцатой, пункту четвертому".
   Я недоуменно свожу брови. Есть выжившие? Хельга Штольц - мать Катарины? Или, может, сестра? Тетя? Я должна найти ее. Щелкаю пальцами по клавиатуре так громко, что по комнате разносится треск. Я нахожу заметки районного секретаря, конспектирующего судебное дело семьи Штольц. Прочитываю несколько абзацев и поджимаю губы.
   "Наказание - изгнание. Хельга Штольц помещена в центральную больницу Нижнего Эдема, и пребывание ее на территории Верхнего Эдема запрещено Верховным Канцлером города Эдема. Нарушение уже одного из условий повлечет уголовную ответственность, которую не разрешено оспаривать ни через городские, ни районные органы".
   Я откладываю ноутбук и закрываю ладонями лицо. Наверно, я сошла с ума. Если эта девочка погибла в пожаре, то она не может быть той самой Катариной, которую я ищу. Но совпадение с фамилией..., и свидетельство, что выбросил мой отец..., а мои сны? Тут есть что-то, что непременно является разгадкой всех тайн, но что? Ох, почему я не вижу связи?
   Я должна встретиться с Хельгой Штольц и развеять свои сомнения. Или она скажет мне правду, или я сойду с ума. Но как? Как мне пробраться за стену?
   Я опускаю руки и вскидываю подбородок. Есть одна идея.
  
   ГЛАВА 13.
  
   Я подкидываю Эриху записку в столовой. Так как на улице прохладно, мы обедаем в помещении. Очередь тянется до дверей, я вклиниваюсь рядом с Ривера и протягиваю ему книгу. Эрих сразу же понимает, что внутри послание. Потому и не открывает учебник при всех. Одаряет меня серьезным взглядом, а я скольжу дальше, надеясь избежать лишних и ненужных подозрений.
   Я жду его в кладовке. Сижу на двух старых коробках и нервно гляжу на часы, теряя уверенность в том, что парень придет. Однако через пару минут дверь распахивается, и на пороге показывается Эрих Ривера с взъерошенными волосами. Он врывается в помещение и глядит на меня недовольно, будто пытаясь прожечь взглядом.
   - У людей появятся вопросы, - говорит он. - Не делай так больше. Не в открытую.
   - Вариантов особо не было.
   - Что-то случилось?
   - Я хочу пробраться за стену.
   Парень вскидывает брови и вдруг усмехается.
   - Что? - он смиряет меня недовольным взглядом, в котором пляшет одновременно и недоумение и злость. - Чего ты хочешь?
   - Ты как-то следил за мной в тот день, когда я и Конрад..., когда мы были вместе. Ты пробрался за стену. Как?
   - Тебя это не касается.
   - Я должна найти одного человека.
   - И что теперь? Неужели ты думаешь, что я позволю тебе пересечь границу?
   - Почему нет? - я поднимаюсь с коробок. - Мне не нужно твое разрешение, Эрих. Я прошу тебя о помощи. Но если мне не поможешь ты, я найду кого-нибудь другого.
   - Зачем тебе это, Дора? - не понимает парень. Я смотрю ему в глаза с вздернутым к верху подбородком, а он, наверняка, меня не узнает. - Тебе нечего делать за стеной.
   - Это уже мне решать.
   - Что происходит?
   - Какая разница? Ты проведешь меня за стену или нет?
   - Нет! Конечно, нет.
   - Тогда зря я тебя позвала.
   Собираюсь уйти, а парень вдруг хватает меня за локоть и преграждает спиной дверь. Мы опять смотрим друг на друга, только на этот раз я не слабая девочка, которая тает под синим, глубоким взглядом. Теперь я знаю, чего хочу.
   - Отпусти.
   - Что с тобой? - взволнованно спрашивает Эрих. - Я не думаю, что ты...
   - Ты и не должен думать. Это касается только меня.
   - Тогда зачем ты пришла ко мне, зачем подкинула записку?
   - Потому что решила, что ты мне поможешь. Я постоянно ошибаюсь на твой счет, к огромному сожалению. Никак не могу смириться с тем, что мы враги.
   - Мы не враги.
   - Но и не друзья.
   - Даже друзья помогают только в том случае, когда знают, на что идут. В чем дело?
   Эрих так на меня смотрит, что я все-таки невольно теряю над собой контроль. Тихо и протяжно выдыхаю, оказавшись в плену собственных фантазий. Куда они меня заведут?
   - Это личное, - шепчу я, - касается моего прошлого. Но я не хочу рассказывать тебе о нем, потому что ты..., ты не поймешь, слышишь? Это не для тебя.
   - Что я не пойму?
   - Ты и так ненавидишь меня, мою семью.
   - Не говори так. Я не ненавижу тебя.
   - Тогда непременно возненавидишь, расскажи я тебе правду. - Поправляю волосы и отворачиваюсь, сгорбив плечи. Мысли о том, что Эрих глядит на меня с презрением лихо и безжалостно кромсают сердце в груди. - Я не горжусь своими родителями, не горжусь и тем, что они ради меня сделали. Сейчас это угрожает многим людям.
   - Ты о смерти того парня в палате?
   - Да, и о нем тоже. Знаешь, я думаю, это только начало. И потому я должна выйти за стену, - вновь смотрю на парня, - я должна найти ответы. Иначе я сойду с ума, Эрих.
   - Ты уже сходишь с ума. Дочь де Веро в Нижнем Эдеме? Ты хотя бы представляешь, что с тобой сделают, если поймают? Это исключено.
   - Но у меня нет выхода.
   - Выход всегда есть.
   - Сомневаюсь.
   - Что ты скрываешь, Дора? - Ривера подходит ко мне, и даже в тусклом свете я вижу его угольно-черные ресницы. - Расскажи. Ты ведь можешь мне доверять.
   - Думаешь? - усмехаюсь. - Это нелепо, Эрих. Ты и я - это последний люди, которые могут верить друг другу.
   - И все-таки, ты именно ко мне обратилась за помощью. Значит, ты понимаешь, что я не причиню тебе вред. - Он оказывается совсем близко. - Расскажи. Ты ведь чувствуешь, что можешь мне довериться. Это ведь..., - он смущенно улыбается, - это очевидно. Как бы жизнь не переворачивалась, я на твоей стороне.
   Я оказываюсь в ловушке, которую сама же для себя соорудила. Парень так близко, а я неожиданно ощущаю себя на редкость беспомощной. Молчать дальше и пытаться выйти на другого человека, связанного с Нижним Эдемом, или же сказать правду, но, возможно, навсегда потерять Эриха Ривера; потерять ту едва мерцающую связь, что до сих пор тлеет между нами. Готова ли я рискнуть? Готова ли я открыться почти незнакомому человеку?
   Я ставлю на пол сумку. Снимаю пиджак и расстегиваю верхние пуговицы рубашки. Все это время Эрих смотрит на меня оторопело, застыв с широко распахнутыми глазами. Но я не обращаю внимания. Чувствую, как холод обдает оголенную кожу, и передергиваю плечами от мимолетной вспышки стыда или паники. Ривера видит шрам. Я знаю. Взгляд у него становится иным: не смущенным, а скорее озадаченным. Он делает шаг вперед, и мне приходится глубоко вдохнуть, чтобы не отступить в сторону.
   - В детстве я болела. Порок сердца. Родители нашли донора и спасли мне жизнь. Не помню, что со мной происходило, и как. Просто однажды я проснулась с этим шрамом, и жизнь началась заново.
   Эрих приподнимает руку. Он хочет прикоснуться к шраму, сглатывает, но затем его пальцы застывают в нескольких сантиметрах от моей кожи и сжимаются в кулак. Ривера опускает руку, а я судорожно запахиваю рубашку, ощутив, как краска приливает к лицу.
   - Донора? - Парень встряхивает головой. - Это..., это ведь незаконно, верно?
   - Верно. Но моего отца прикрыл шериф Верхнего Эдема - Демитрий Бофорт.
   - Поэтому тебе прислали именно сердце.
   - Да.
   - Но зачем тебе за стену? - Эрих потирает глаза и вновь смотрит на меня озадачено и взволнованно. - Что ты пытаешься найти?
   - Мне кажется, я знаю, кто был моим донором. Но мне нужны доказательства. Более того я думаю, что как только я пойму, что произошло со мной в детстве, я узнаю, кто убил Стюарта, кто написал надпись в школе. Эрих, я уверена, это была не краска. Что, если это была чья-то кровь? Пропал мистер Аутор..., а я увидела, как деканша в компании брата и шерифа скидывает чье-то тело в фургон!
   - Что? Что ты видела?
   - В смысле, я думаю, что именно это я видела.
   - Чье-то тело?
   - Возможно. Я должна пробраться в центральную больницу Нижнего Эдема и найти Хельгу Штольц. Она - моя единственная зацепка.
   - Адора...
   - Помоги мне, Эрих. - Я с надеждой смотрю на парня и делаю широкий шаг к нему навстречу. - Мне надоело жить в неведении. Я должна понять, почему родителям плевать на меня, я должна понять, почему мой брат только и делал, что закрывался от меня. Мне не к кому больше обратиться. Я знаю, что выгляжу жалкой. Но мне нужен кто-то..., я хочу кому-то поверить, понимаешь? И я хочу поверить тебе.
   - Это..., - он сжимает пальцами переносицу и усмехается, - это нечестно.
   - В смысле?
   - Ты просишь меня о том, что подвергнет тебя риску. Но я не могу тебе отказать. Это нечестно и неправильно. Ты должна остановиться, пока не поздно.
   - Не собираюсь останавливаться. - Горячо покачиваю головой. - Я никуда не денусь и попытаюсь узнать правду. Не сегодня - значит завтра. Ни с тобой - значит без тебя, хотя я уверена, что это непременно меня заденет и станет еще одной причиной, по которой мне придется сойти с ума.
   На выдохе Эрих отворачивается и протирает руками лицо. Не знаю, о чем он думает, но ему явно не по себе. Еще бы. Я втягиваю его в огромные неприятности, но мне почему-то кажется, что эти неприятности ни по чем, когда рядом тот, кто важен. Глупая иллюзия. Наказание для всех одинаково неприятно: и для влюбленных, и для одиноких людей.
   - У тебя есть другая одежда?
   - Что значит другая?
   - Черная и старая. - Парень тяжело выдыхает, и мы встречаемся взглядами. - Ты не должна выделяться. Я найду накидку, но остальное...
   - Ты проведешь меня?
   - Да.
   - Эрих, я...
   - Это опасно и глупо. Меня могут казнить, а тебя раздерут на части! - В его глазах горит огонь, и парень подходит ко мне так близко, что я невольно отступаю назад. - Тебе важны ответы, но, кажется, совсем не важна жизнь.
   - У меня нет выхода, Эрих. Не хочу, чтобы ты пострадал. Проведи меня, а дальше...
   - Никуда я не уйду. Если я и помогу тебе, то только с одним условием.
   - Каким?
   Эрих Ривера едва не сбивает меня с ног. Его лицо - напротив моего лица. Его губы - напротив моих губ. Он сталкивается лбом с моим и говорит:
   - Ты будешь рядом со мной и не отойдешь от меня ни на шаг, иначе я потеряю тебя, спасительница. И тогда я не прощу себе этого.
   Я касаюсь ладонями его лица и закрываю глаза.
   - Хорошо.
   - Пообещай.
   - Обещаю, Эрих. Никуда я от тебя не уйду.
  
   ***
  
   Я бегу домой и прошу у Марии старые вещи. Она дает мне какую-то бесформенную, черную футболку и штаны. Завязываю в косу волосы. Пару раз осматриваю себя в зеркале и протяжно выдыхаю, надеясь, что ничего не случится.
   У ворот меня ждет Эрих. Он стоит в тени, скрывая лицо за капюшоном. Наверно, он боится находиться здесь, вдалеке от дома, хотя я не вижу, чтобы у него дрожали руки или чтобы он нервно разговаривал. Возможно, парню страшно, но он талантливо это скрывает и маскирует.
   Перебежками мы движемся к западным воротам. Внутри у меня так и пылает пожар, то ли от страха, то ли от предвкушения, но внешне - я само спокойствие. Я беру пример с Эриха. Пытаюсь не отставать и плетусь за его спиной, как за ширмой. Стена прерывается у площади Броукри. Именно здесь собираются те, кто недоволен соседями. Обычно драки длятся пару часов, но бывали и случаи, когда митинги продолжались всю ночь. К счастью, сейчас стычки на площади - скорее отголоски прошлого, и махать кулаками выходят те, кому банально скучно или нечего делать.
   Эрих велит мне подождать в тени деревьев, а сам подходит к охраннику. Он говорит с ним о чем-то, а затем достает из кармана деньги. Я уверена, любой, кто живет за стеной, не отказался бы от лишней прибавки к зарплате. Парень подзывает меня и проводит мимо высокого, коренастого мужчины. Тот делает вид, что не замечает меня. Наверно, Эрих не скупился и хорошо ему заплатил.
   - Я все отдам, - шепчу, когда мы останавливаемся у стены. - Только скажи, сколько. Мне несложно, а твоей семье нужны деньги.
   - Я разберусь.
   - Эрих.
   - Я не возьму с тебя деньги, Адора. Надень. - Он отдает мне порванную накидку и в который раз осматривается. - Смотри под ноги, не поднимай взгляд. Держись меня и ни с кем не разговаривай.
   - Знаю.
   - Точно?
   - Да, Эрих, я не идиотка. - Надеваю капюшон и гляжу парню в глаза. В этот момент мне почему-то кажется, что мы прощаемся. Глупые мысли. - Я помню, что ты мне сказал.
   - Отлично. Тогда пойдем.
   Киваю, и мы выходим на длинную улицу, тянущуюся за горизонт.
   Гул и шум. Стоит такой грохот, что я невольно приподнимаю глаза и ошеломленно гляжу по сторонам, не понимая, что может издавать такие звуки. Это толпа, стуки колес о разбитую, дырявую дорогу, плеск воды, смех снующих туда-сюда детей.
   - Осторожно! - ворчит кто-то, и рядом со мной проносится огромный кусок сырого мяса. Я испуганно пячусь назад и вступаю во что-то мокрое. Только потом я понимаю, что вступила в лужу крови. Кровь тянется по всей улице, и запах стоит такой отвратительный, что меня тошнит. В ряд расположены ларьки с продуктами, с мясом и рыбой. Женщины в ободранных лохмотьях продают все, что находится на прилавках, копаясь в еде грязными от пыли и пота руками. Невольно я прилипаю к Эриху и хватаюсь за его локоть. Мне так и хочется сбежать отсюда, как можно дальше.
   Разгружая мясо убитых животных, мужчины громко и ворчливо общаются, то и дело кидаясь друг на друга, будто угрожая. Я вижу на земле сваленные в кучу окровавленные шкуры животных. Вижу, как маленький ребенок играет с этими шкурами. Его тонкие руки по локоть в кровавых разводах, а он смеется, будто вертит в пальцах игрушку.
   - Не отставай, - командует Эрих, прижимая меня к себе, но я никак не могу оторвать глаз от этого мальчишки. Он плещется ладонями в луже из той крови, что стекает вниз по дороге с разгрузочной тележки, а мамаша не ругает его, она продает уродливую рыбу, чья чешуя ободрана и жутко воняет.
   Мы идем дальше. Я цепляюсь ногами о камни. Дорога развалена, а здания похожи на гигантские небоскребы, но разрушенные и уродливые, завешанные различными тряпками, которые, наверняка, служат людям одеждой. Балкон на балконе, комната на комнате, мне никогда не приходилось видеть ничего подобного. Люди буквально живут друг на друге и друг у друга. У некоторых подъездов свалена старая мебель. Вижу, что в одном из таких бунгало спит какой-то человек. Он накрыт газетами.
   Мы сворачиваем за угол и оказываемся в узком переулке. Здесь не так шумно. Рынок остался позади. Я выдыхаю и неожиданно вижу впереди препятствие. Кто-то лежит прямо посередине дороги. Мы приближаемся к нему, и с каждым шагом мне все страшнее. Я не понимаю, почему этот человек спит здесь. У него нет дома? И куда смотрит отец Эриха? Это не первый человек, который просто валяется на дороге, словно ему идти некуда. Разве в Нижнем Эдеме нет приюта для бездомных?
   Мы оказываемся к незнакомцу достаточно близко, чтобы заметить его впалые щеки и серые жилки на лице. Грудь стискивают силки. Этот мужчина не спит. Он умер.
   - Эрих! - хрипло восклицаю я. - Эрих, он же не дышит, он же...
   - Тише, Дор!
   - Но...
   Парень тащит меня дальше. Мы перешагиваем через незнакомца и идем вперед, как будто и не увидели труп человека. О, Боже. Мне нечем дышать. Я все пытаюсь остановить Ривера, но он упрямо шагает к выходу из переулка, не обращая внимания на мои стоны и возгласы. В конце концов, Эрих останавливается на одном из поворотов и припечатывает меня в стене. Тут темно, но я вижу, как сверкают его синие глаза.
   - Прекрати.
   - Но он умер, - дрожащим голосом тяну я. - Этот человек, он...
   - Я знаю.
   - Тогда почему ты прошел мимо? Неужели он останется там? А как же его родные, я не понимаю, как же его семья?
   - Здесь каждый день кто-то умирает, Адора. Люди голодают, не щадят себя, работая. Никто не удивится, если сын не придет домой. Это обычное дело. Здесь это обычное дело.
   - Но почему? - я отталкиваю парня от себя и рассерженно распахиваю глаза. - Как у тебя хватает духу произносить это? Умирать - ненормально!
   - Скажи это своему отцу.
   - Но причем тут он?
   - Притом что у вас есть деньги, возможности, будущее, а у нас нет. - Эрих глядит на меня и взмахивает руками. - У нас здесь ничего нет, ничего. Мы вымираем, как скот, пока вы сидите за столом, пьете из хрустальных бокалов и думаете, каким же ножом разрезать поданный десерт.
   - Эрих...
   - Сейчас..., - парень запускает в густые волосы пальцы, - сейчас не это важно. Ты не за этим здесь. Нужно идти дальше, пока не стемнело.
   - Я ведь понятия не имела, - мои глаза пылают, - я ведь не знала. Никто не знает. Мы не представляем, что здесь творится.
   - У бедности свои последствия. Трудно хорошо жить, когда нельзя хорошо поесть.
   - Нужно сказать людям правду. Не все в Верхнем Эдеме равнодушные.
   - Пойми меня, Адора, я не считаю людей с твоей стороны чудовищами. Я знаю, что, будь деньги здесь - в Нижнем Эдеме - мы стали бы такими же. Люди одинаковые, пороки у нас одинаковые. Просто условия разные.
   - Я поговорю с отцом.
   - Зачем?
   - Я хочу посмотреть ему в глаза.
   - Не подставляй себя. Все равно ничего не изменится.
   - Ты не можешь знать.
   - Я знаю. И хватит об этом. Мы должны спешить.
   Эрих берет меня за руку, и я послушно иду за ним, пусть никак не могу смириться с тем, что увидела. Грудь пылает от несправедливости, от какого-то страха. Неужели люди так просто относятся к смерти? Неужели им не страшно? Неужели они не хотят изменить то, что происходит? Возможно, поэтому они и выходят на Броукри. Я бы вышла.
   Мы пересекаем улицу и оказываемся на мостовой. Люди мчатся, будто у них совсем нет времени, будто они спешат. Словно каждая секунда на счету. Я не понимаю, куда они так торопятся, ведь в таком бешеном ритме можно и не заметить, как жизнь проносится и оказывается позади. Хотя, возможно, здесь жизнь такая тяжелая, что люди не против, как можно скорее от нее избавиться. А мы ведь живем так близко друг к другу, нас разделяет всего лишь стена, но насколько мы разные: наши мысли, слова, поступки и привычки. Мы похожи на день, они - на ночь. И единственное, что нас связывает - желание жить лучше, пусть Верхний Эдем и не подозревает, что любой на этой стороне мечтает занять место самого несчастного богача.
   Эрих приводит меня к высокому, кирпичному зданию. Когда-то оно было бордового цвета, но сейчас оно грязно-коричневое, с огромными трещинами, которые, будто тонкие морщины, скользят вдоль основания и хрустят от любого порыва ветра. Перед широкими, нараспашку открытыми дверями столпилась длинная очередь, вьющаяся вдоль карнизов, будто хвост гремучей змеи. Люди шипят, стучат кулаками по пыльным стеклам, пытаются пересечь порог больницы, но медсестры никого не пускают. Осматривают больных прямо на улице. Перебинтовывают травмы, полученные на работе, прикладывают стетоскопы к спинам детей или стариков. Я стараюсь не смотреть на то, что творится, хотя у меня никак не получается отвести взгляд от детей, кашляющих, измазанных, худощавых, будто бы не евших уже несколько дней. Я просто иду за Эрихом. Просто прожигаю в его спине дыру и не думаю ни о чем. Совсем ни о чем.
   Мы проходим в здание. Эрих называет фамилию, и люди расступаются перед нами в ту же секунду, будто мы пророки, пришедшие изменить их жизнь. Какая-то женщина, уже старая и сгорбленная в три погибели от жизни и усталости, выходит вперед и прикасается к парню дрожащими руками. Он улыбается ей и кивает, а она растягивает в улыбке губы, потрескавшиеся и бледные, как у покойника. Мы идем дальше. Запах в коридорах стоит и тяжелый, и спертый. Люди снуют в стороны, кашляя, вытирая пальцами кровь со рта. Кто же здесь лечится? Я уверена, что некоторые болезни передаются по воздуху, но почему-то никого это не заботит. На полу лежат дети с ангиной, а рядом с ними на старых табуретах восседают люди с туберкулезом, с ужасом наблюдающие за тем, как жизнь уходит от них, неожиданно переметнувшись к кому-то более счастливому.
   Я встряхиваю головой. Мне становится страшно. Будто почувствовав, как сжалось в тисках мое сердце, Эрих касается пальцами моей руки. Он оборачивается через плечо, и я невольно прижимаюсь к нему, поджав губы. Мне хочется что-то сказать, но слов нет, и мы просто молчим, прожигая друг друга знакомыми взглядами.
   Эрих разговаривает с какой-то женщиной, она проводит нас на второй этаж. Палата номер двадцать три. Я смотрю на блеклые цифры, висящие на двери, как клеймо, и громко выдыхаю. Надеюсь, я не ошиблась и правильно сделала, что пришла сюда.
   Ривера открывает мне дверь. Я перешагиваю через порог и нерешительно замираю, в ту же секунду, как замечаю на старой кушетке светловолосую женщину. Она сидит к нам спиной.
   - Здравствуйте, - говорю я, - извините, что беспокоим, просто мы...
   - Кто это? Маркус?
   Женщина оборачивается, а я ошарашено отступаю назад и врезаюсь спиной в грудь Эриха. Мне становится так паршиво, что ком из ужаса застревает в горле. Я не могу и слова сказать. Гляжу на незнакомку, на ее изувеченное лицо, на красную, бугристую кожу, будто бы обугленную вокруг невидящих глаз, и застываю. Эта женщина слепая. Ее глаза белые и уродливые, израненные, словно ошпаренные кипятком.
   Я невольно отворачиваюсь.
   - Кто здесь? - повторяет она и, пошатываясь, поднимается с кушетки. В правой руке она сжимает черную трость. - Представьтесь.
   Я не могу заставить себя ответить. Так и стою, уткнувшись носом в грудь Эриха. Я и не думала, что меня ждет. Читать об ужасах интересно, но столкнуться с ними в реальной жизни - очень страшно. Парень кладет ладони мне на плечи.
   - Меня зовут... - осекаюсь и понимаю, что говорить свое настоящее имя не стоит. Вдруг она не захочет говорить с девчонкой из-за стены? Поэтому я беззастенчиво лгу. - Саманта. Со мной мой друг, Эрих. Мы хотели поговорить с вами, миссис Штольц.
   - Миссис Штольц? - женщина горько усмехается. Все-таки смотрю на нее, а она без особых колебаний вновь усаживается на кушетку и складывает на коленях руки. - Давно меня так не называли. Кто же ты такая, Саманта?
   - Я... - пару раз выдыхаю и выпрямляюсь, - мы с другом пишем статью о том, что с вами произошло тринадцать лет назад.
   - Статью? Обо мне? Удивительно.
   - Я думаю, вас несправедливо обвинили в том, чего вы не совершали. Я хочу, чтобы справедливость восторжествовала, миссис Штольц. Мне..., мне хотелось бы услышать вашу версию событий и записать ее для народа.
   - Народа? - удивляется она. - Никому нет дела до меня и моих проблем. - Уголки ее губ дергаются, а я не могу отделаться от ощущения, что Хельга мне кого-то напоминает. Я смотрю на нее, не скрывая интереса. Изучаю ее худую талию, светлые волосы. Разве мы с ней могли раньше встречаться? Не думаю. - Знаете, справедливости, по моему скромному мнению, не существует, и вы, юная леди, можете не тратить силы. Да..., моя жизнь давно перестала быть жизнью. Скорее, это существование, прозябание до того момента, пока не захлопнется крышка на моем гробу.
   Молчу. Эрих неловко переминается с ноги на ногу, глядя на меня, но я смотрю лишь на слепую женщину. Она пожимает тонкие губы, превращая их в едва розоватую полоску. Ее жилистые ладони перебирают ткань юбки нервными движениями. Она переживает? Хочет что-то скрыть? Скорее всего, так и есть. Тяжело выдыхаю и говорю:
   - Я должна узнать о том, что произошло тринадцать лет назад. Это важно для меня.
   - Почему? - Женщина приподнимает острый подбородок. По ее глазам я бы могла сказать хоть что-то, увидеть в них сомнение или страх, но, к сожалению, заглянуть в них невозможно. Хельга молчаливо ожидает моего ответа, а я не знаю, что сказать. Почему мне так важно знать о том, что с ней случилось? Да потому что от этого буквально зависят жизни. Смотрю на ее лицо, и внезапно в голову будто ударяет молния. Снимок, который я отыскала в кабинете отца. О, Боже. Родители, Дэбра и Кристофер Обервилль, Демитрий Бофорт и русоволосая женщина с родинкой над губой. Вот откуда мне знакомо ее лицо! Я знаю ее, потому что она когда-то дружила с моими родителями.
   - Хельга, - делаю шаг вперед. Женщина переводит на меня невидящий взгляд. - Вы знакомы с семьей де Веро? Знаете Эдварда и Сьюзен?
   Уголки ее тонких губ дергаются. Она не может скрыть этой эмоции. Она нервничает, потому что что-то скрывает. Теперь я точно знаю. Но как добиться от нее признания?
   - Вы не пишете статью, - Хельга говорит с уверенностью, не спрашивает. - Уходите.
   - Расскажите мне, умоляю, - я подхожу к ней ближе, несмотря на протесты Эриха за спиной. - Прошу вас, это крайне важно. От этой информации зависит жизнь человека.
   Конечно, я не уверена в этом, но такая ложь может повлиять на нее. Возможно, мне удастся вызвать в ней сочувствие, пробудить совесть. Хельга устало вздыхает, и в этом вздохе годы печали и горя. Если бы ее глаза могли плакать, она бы заплакала. Я чувствую, как невыносимо ей, слышу, как часто она дышит. Тонкая бледная рука женщины касается крошечной золотой цепочки на шее, нежно поглаживая ее. Я приглядываюсь и вижу на серебряном медальоне надпись - "Катарина". Меня передергивает. О, Господи. Катарина!
   Едва сдерживаюсь от восклицания, когда Хельга заговаривает:
   - Сьюзен - моя родная сестра. Клайв, мой супруг, ненавидел своего отца и никогда не оставил бы его фамилию, потому и взял мою. Так я осталась Хельгой Штольц, а она, безупречная Сью, стала Сьюзен де Веро, женой магната Верхнего Эдема.
   Мои легкие отказываются работать. Я стою на месте, будто приросла к нему, не в состоянии сдвинуться хоть на шаг. Мозг протестует против этой информации. Хельга моя тетя? О, Боже мой. Быть не может!
   - Вы жили раньше за стеной, - говорю я ровным голосом, и сама удивляюсь - как это я так смогла? - Вы были одной из них. Но вас подставили. Хельга, почему вас заперли в больнице Нижнего Эдема?
   Женщина грациозно пожимает покатыми плечами, и я вижу в этом движении свою мать. Точь-в-точь.
   - Потому что я видела слишком многое, - шепчет она, и, кажется, от печали ее голос сереет, тускнеет, теряет былую силу. - Мои глаза видели, как Крис и Демми схватили под руки мою дочь и поволокли вон из дома. Да. И это было последнее, что я видела в своей жизни. Дальше - пустота и тьма. Моя родная сестра закрыла меня здесь, Саманта. А мои собственные друзья отняли у меня и дочь, и мужа. Я ослепла, но задолго до пожара. Я не видела, что пригрела на своей груди клубок змей.
   - Но как Сьюзен могла так с вами поступить? Вы ведь сестры... - мой голос дрожит, и краем глаза я вижу, как Эрих пытается подойти ко мне, чтобы утешить, но я поднимаю руку и отмахиваюсь от него. Главное сейчас - Хельга и ее рассказ. Меня всю раздирает от ужаса и в то же время нетерпения услышать горькую правду о семье. И она продолжает, однако теперь ее голос уже не так ровен, как раньше. Этот разговор задевает ее за живое.
   Он убивает ее изнутри.
   - Ее дочь болела, - поясняет она, и для меня все стает на свои места, - а..., а моя была здорова. И она отняла мою Катарину. - Не помню, как дышать. Закрываю пальцами рот и не могу не заплакать. Горькая правда лучше сладкой лжи? Нет, не лучше.
   Правда умеет убивать.
   Хельга судорожно дышит, хватаясь за сердце, за медальон на груди. Мне становится так плохо, что я не могу смотреть на нее. Бедная Хельга, у которой отняли самое дорогое, просидела долгие годы взаперти за то, чего не совершала. Ее собственная сестра разбила ей сердце, забрала душу.
   - Прошу вас, уходите, - тихо шепчет Хельга, задыхаясь от рыданий, хотя слез не видно. - Убирайтесь. Я больше не хочу говорить об этом.
   - Я..., я не хотела обидеть вас, простите.
   - Просто уйдите! - она повышает голос, но он срывается, и женщина, обхватив себя руками, принимается покачиваться из стороны в сторону, завывая, словно раненый зверь. По моим щекам, не прекращая, бегут слезы. Я лихо вырываюсь из палаты под ее вой. Он сливается с криком о помощи больных. Все в эту секунду смешивается и сваливается на мои плечи, будто целая вселенная. Едва не спотыкаюсь о собственные ноги, когда несусь к выходу. Дышу так громко, что легким становится больно, но я не обращаю внимания.
   Бегу, не оглядываясь.
   - Боже, - пальцами хватаюсь за губы. Мне трудно держать себя в руках. Меня так и манит ледяной кафель, затем грязный асфальт. Я хочу упасть и не двигаться, сделать вид, что ничего не слышала, что ничего не поняла.
   Но это невозможно.
   Демми или Демитрий Бофорт - шериф Верхнего Эдема - украл Катарину Штольц, поджог поместье, а Крис или Кристофер Обервилль - доктор - вырезал ее сердце, а затем пересадил мне. Бофорт замолчал, иногда откровенничая под крепкий виски, а Обервилля пришлось заставить замолчать, и мой отец отправил его в клинику для умалишенных. Все сходится. Абсолютно все! Клайв Штольц умер при пожаре, а его жену изгнали, уверенные в том, что никто не кинется ее спасать, ведь единственный родственник, который смог бы помочь женщине, сам же там ее и запер!
   Голова кружится. Мне нечем дышать.
   Я несусь по улице, ничего не видя перед глазами.
   Но почему Катарина? Почему именно она? Гены? Лучший донор? Почему у Сьюзен де Веро не хватило силы и смелости остановить это? Почему она позволила отцу загубить жизнь ее родной сестры! Как она могла? Как она живет с этим?
   Я не понимаю, как оказываюсь на площади Броукри, а затем на том самом утесе, где всегда могу побыть одна; где никогда никого нет.
   А как мама смотрит на меня? О да, теперь я понимаю, как ей трудно каждый день встречаться со мной в коридорах дома. Как ей тягостно со мной разговаривать. Возможно, она не хотела, чтобы так случилось. Может, она просто не сумела противостоять Эдварду де Веро. Она угодила в ловушку беззаботной жизни. Была так счастлива, что не заметила монстра, пригретого под крылом.
   Однако отец спас меня, рискнув всем, что у него было. И в то же время он ведь убил ребенка..., убил дочь маминой сестры. Это нельзя простить, но можно понять. Наверное.
   Меня знобит.
   Я останавливаюсь на краю утеса и скидываю с плеч дырявую накидку. Смотрю куда-то вдаль, за горизонт и дышу так часто, что скоро, наверняка, задохнусь.
   Я не могу поверить во все это. Это будто происходит не со мной.
   В моей груди бьется сердце сестры.
   Они выкрали ее и держали в той самой детской комнате. Возможно, мама приходила к ней, возможно, успокаивала, говорила, что все в порядке. А потом туда ворвались люди в белых масках, халатах, вытащили ее и опять солгали. Сказали, будет не больно. Один укол - и все! Так и произошло. Катарина Штольц больше не открыла своих прелестных глаз. Они вкололи ей снотворное, а затем девочка просто умерла.
   - Адора! - слышу я за спиной сбивчивый голос Эриха. Наверно, парень бежал.
   - Не подходи ко мне. Пожалуйста.
   - Адора...
   - Не подходи!
   Я закрываю ладонями лицо. Меня покачивает от ветра, и я плачу. Глухое отчаяние и безысходность сваливаются на плечи. Я не знаю, что мне делать, что думать. Я должна не плакать, а злиться. Но у меня не получается взять себя в руки. Да, и как можно злиться на отца, если он спас мне жизнь? Он поступил ужасно, непростительно, но он хотел, чтобы его дочь осталась с ним. Действовать пришлось незамедлительно, донор был лишь один, и он решился, потому что всегда решается на то, чего другие люди боятся.
   Я не верю, что оправдываю его. Нельзя добиваться поставленных целей такой ценой, как это сделал мой отец. Но разве у него был другой выход? Он же заботился о семье, но в итоге уничтожил ее. Расколол на сотни частей. С тех пор мама не может смотреть на меня, а отец отдалился настолько, что я и голоса его не помню. Мы стали чужими, холодными, и чтобы добиться чьего-то внимания приходилось совершать что-то безумное. Так, Мэлот, например, добивается любви отца, выполняя все его просьбы, даже самые безрассудные.
   Неожиданно я чувствую, как чьи-то теплые руки обнимают меня со спины. Внутри я рассыпаюсь на тысячи песчинок. Кожа возгорается, а по венам проносится заряд тока. Не хочу думать. Ничего не хочу. Откидываю назад голову и ощущаю дыхание Эриха на лице. Он так близко, а я плачу. Я ведь не должна плакать, когда он меня обнимает. Глупо, все глупо. Мне очень больно. Словно кто-то хлещет меня по лицу, вонзает невидимые когти в сердце и сжимает его с немыслимой силой. Я ужасно слабая.
   - Ты в порядке? - спрашивает парень. Я не отвечаю, и тогда он прижимает меня к себе еще ближе. - Тут очень красиво. Броукри, как на ладони.
   - Ты не должен быть здесь.
   - Нет, Адора. Здесь я быть и должен.
   - Почему?
   - Потому что мне некуда идти.
   - Иди домой.
   - Может, мой дом рядом с тобой. - Он хмыкает, а я смотрю на него через плечо, и у меня глаза, наверняка, слезятся еще больше. - Я не хочу никуда уходить.
   - На самом деле, я тоже не хочу, чтобы ты уходил.
   - Тогда я останусь. - Парень вытирает слезы с моих щек большим пальцем. На его лице мелькает легкая полуулыбка.
   Мы садимся на холодную траву, и Эрих обнимает меня, крепко прижав к себе. Меня ничего в эту минуту не тревожит. Страхи отступают. Моя голова на его плече, его рука на моей талии. Он кладет подбородок мне на макушку, а я прижимаюсь щекой к его груди и зажмуриваюсь. Судорожно выдыхаю и прекращаю плакать.
   Мы сами выбираем тех, кто находится с нами рядом. Но эти люди не избавляют нас от страхов, не решают наши проблемы. Они только придают нам сил, чтобы избавиться от этих страхов и уладить все то, что выпадет на нашу долю. И я знаю, что я не ошиблась с выбором, потому что мне никогда еще не было так спокойно. Впервые я закрываю глаза и не боюсь темноты.
  
   ГЛАВА 14.
  
   Я лежу на кровати и смотрю в потолок. Когда-то он был завешан плакатами групп, а сейчас там пусто. Не помню, когда сорвала их и выбросила. Я вообще мало что помню из прошедших дней. Кажется, я не выходила из комнаты уже сутки. Мария оставляет мне еду на прикроватном столике. Но я ее не ем. Не хочу. Мне ничего не хочется, даже думать у меня нет желания. Но мысли - мерзкие существа, для которых нет ни правил, ни границ. Они сами по себе, и они пожирают меня так безжалостно и лихо, что я не сопротивляюсь. Принимаю это, как факт. Иначе ведь и быть не может.
   Стоит ли сейчас говорить о чем-то нормальном? О простой жизни, о прочих нелепых проблемах и трудностях? Черт, да раньше все было просто идеально! Даже с молчанием и с непониманием, с ненавистью, с презрением. Все это можно пережить, но правду? Легко ли жить с ней, если она, как яд, разрушает тебя, обезоруживает. Я, будто плаваю, летаю в облаках. Словно я приняла что-то или выпила. Я не верю, пусть и понимаю, что никуда не денусь от реальности. И это сводит меня с ума. Сводит с ума мое тело, которое не хочет и двигаться; которое отказывается подниматься, жить дальше. Все теперь иначе. Все стало гораздо хуже и страшнее, и главное - причина внутри меня. Причина - мое сердце. Или и не мое вовсе? Как тут удержаться от нервного смеха? Или как не разреветься в панике? Я ни черта не понимала в жизни, пока она не схватила меня за горло и не сдавила в своих не в меру сильных тисках. Раньше было лучше. Раньше было проще. А сейчас - мне жутко и банально страшно, будто бы если я поднимусь с постели - значит, я приму то, что со мной случилось; то, кто я есть. А я не хочу принимать. Ни сейчас, ни позже.
   Моя семья - огромная загадка, ребус, на решение которого нужны годы. О, мой отец рисковал всем, чтобы спасти меня, но сейчас ему нет до меня никакого дела. Где логика? Я не понимаю. А мама..., да, она, возможно, терпеть меня не может. Но тогда, что ее здесь держит? Почему она не сбежала, не кинулась прочь из этого чертова дома? Ей важны дети или муж? Смеяться можно вечно! Ведь ни я, ни Мэлот, ни папа - никто не вызывает у нее в груди хотя бы малейшего колебания! Тогда что она тут забыла? Почему еще не рванула к двери и не унеслась прочь, как можно дальше?
   Только подумать..., мой отец выкрал мою сестру. Они вырезали ее сердце, вшили в меня, будто стряпали куклу! Живое сердце, живой девочки..., как они могли? Это ведь не преступление против общества. Это преступление против человеческой натуры, морали, я не понимаю! Или понимаю..., ох, голова гудит! Меня тянет то кричать, то плакать. То я не могу поверить в то, что сделал мой отец, то говорю ему спасибо. Это сводит с ума! Это не дает мне покоя, и я постепенно лишаюсь рассудка и становлюсь сумасшедшей. Еще чуть-чуть, и меня запрут вместе с тетей. Ха! Хотя бы познакомимся поближе.
   Неожиданно в комнату кто-то входит. Я не смотрю. Продолжаю прожигать взглядом белый потолок, будто вот-вот и увижу нечто новое в этом сплошном, блеклом пятне.
   - Дор? Что происходит?
   Это Лиз. Она садится рядом и громко выдыхает.
   - Может, расскажешь, какого черта ты здесь пропадаешь?
   - Нет.
   - И почему?
   - Не хочу.
   - О, Боже. Это как-то связано с сыном "палача"? Да? О, я убью его! - подруга рычит и пристукивает ладонью по кровати. - Что он уже натворил?
   - Ничего. - Едва слышно отвечаю я. Прикусываю губы: они убили мою сестру. Как же смириться с этим? Или не нужно мириться. Черт подери, что же мне делать?
   - Дор, поговори со мной. Что случилось?
   Я не отвечаю. Закрываю глаза и протяжно выдыхаю: надо просто пережить это. Или просто сбежать. Может, действительно, уйти? Собрать вещи да рвануть за горизонт; туда, где нет знакомых; где нет тайн. Вот только прошлое будет со мной в любом месте. Никуда оно от меня не денется, будет следовать по пятам, словно тень, куда бы я ни пошла.
   Неожиданно подруга ложится рядом. Повторяет мою позу: откидывает назад голову и складывает на животе руки. Мы вдвоем пялимся в потолок. От Лиз пахнет сладостями, и я почему-то дергаю уголками губ. Мы всегда были вместе, выслушивали друг друга, пусть часто и не понимали, почему те или иные вещи ранят нас сильнее или меньше остальных. Но, наверно, иногда выслушать - уже помочь. Необязательно прочувствовать всю ту боль, что чувствует друг. Главное, просто быть с ним рядом, взять за руку, сжать ее, сказать, что никуда не денешься. Я часто жалуюсь, что я одинока. Но так ли это? Лиза всегда рядом со мной, а я только сейчас обратила на это внимание.
   - Тебе передали конверт с цветом костюма на танцы, - говорит она, взмахнув рукой. В пальцах она сжимает бумажку. - Прочтешь? - Я покачиваю головой, и тогда она тихо и протяжно выдыхает. - Ладно, тогда прочту я.
   Лиз открывает конверт, достает лист и горько улыбается.
   - Белый. - Она смотрит на меня. - Ты удивлена?
   - Ужасно.
   - Осенние танцы - событие, Дор. У нас давно не происходило ничего хорошего, а мы с тобой всегда весело проводили на них время.
   - Какие танцы, Лиз? - Я тоже смотрю на подругу. - Мне кажется, мир сошел с ума. Я не представляю, как пойду веселиться, когда вокруг столько неприятностей.
   - Отвлекись, расслабься хотя бы на один день, слышишь? Ты на себя не похожа.
   - А на кого я похожа? - Сглатываю. "На Катарину". Вот, кто я. Не Адора де Веро, а Катарина Штольц - убитая маленькая девочка, чье сердце продолжает жить внутри меня.
   - Я думаю, танцы - это отличная возможность на время позабыть о проблемах.
   - Это отличная возможность для Мэлота и его слуг унизить ребят из Нижнего Эдема. Ты ведь сама понимаешь, что им достался "черный". Это несправедливо. Наши придут в белоснежных костюмах, платьях..., а они - запятнанные, чужие. Это нечестно.
   - Ты все усложняешь, - вздыхает Лиз, - на самом деле, никто и не заметит разницы.
   - Тогда к чему это деление на цвет? Пусть каждый сам выбирает, в чем придет. Или же это невыгодно нашим, правильно? Какой прок от танцев, если и посмеяться не над кем будет? Они этого не допустят.
   - Все твои слова граничат с чем-то опасным, - шепчет Лиз. - Ты, словно бунтуешь, а я не хочу, чтобы ты бунтовала. Может, ты и права в чем-то, вот только какая разница? Ты должна быть в порядке, а с твоим рвением к справедливости, ты наберешься проблем. Ты ведь в курсе, правда?
   - Не знаю, что может быть хуже того, что уже успело со мной случиться.
   - Люди болеют, умирают..., а ты заперлась в комнате от несчастной любви.
   - Дело не в Эрихе.
   - Тогда что с тобой происходит?
   - Что с нами происходит! - Возмущаюсь я и встаю с постели. Подхожу к окну и лихо раскрываю окна. Ветер отбрасывает назад мои волосы, а я подаюсь вперед. - Мы живем и не видим того, что творится вокруг. Ты знаешь, что за стеной люди умирают от голода? Я видела, как они лежат на асфальте мертвые, Лиз. В последнюю очередь их заботят танцы.
   - Святая Мария и Иосиф, что ты за стеной делала?
   - Какая разница? Важно, что мы издеваемся над ребятами из Нижнего Эдема, но они этого не заслуживают. Они не виноваты в том, что родились за стеной. Они не виноваты в том, что их родители бедные.
   - Ого, а тебя это задевает не на шутку. Верно? - Подруга поднимается с кровати. - Я что-то упустила? Ты всегда была на их стороне, но сейчас, у меня такое чувство, будто тут замешано что-то личное. Признавайся. Что происходит?
   - Почему они должны расплачиваться за ошибки родителей? Или..., ох, может, и не за ошибки..., почему они в принципе должны становиться изгоями? Чем мы лучше? Да, у нас богатые родители, но сами по себе мы ничего собой не представляем! Мы ничего еще не добились, ничего не сделали. Но почему-то именно их мы ни во что не ставим.
   - Ты пугаешь меня.
   - Я просто..., - потираю руками лицо, - я просто запуталась, Лиз. Не знаю. Прости. Я тут схожу с ума. Моя голова горит, пульсирует..., черт, это какой-то бред.
   - Адора, - говорит подруга, подходя ко мне, - я никуда не уйду, пока ты не скажешь, что случилось. Это касается родителей?
   Я перевожу взгляд на Лиз и киваю. Мне становится холодно. Ветер из окна бьет по спине, забирается под одежду, и я, горбясь, обхватываю себя руками за талию.
   - Все гораздо хуже, чем мы предполагали.
   - Что ты узнала?
   - Я не уверена, что стоит и тебя втягивать в это.
   - В смысле? А кого еще ты собираешься втягивать, если не меня? - Подруга глядит в мои глаза укоризненно. - Рассказывай.
   - Я узнала, кто мой донор. Узнала, что мой отец заставил шерифа Бофорта и доктора Кристофера Обервилля совершить преступление.
   - Преступление? - Подруга недоуменно хмурит лоб. - В смысле? Ты про незаконное проведение операции?
   - Нет, я про поджог, похищение и убийство. Все в лучших традициях детективов. Ты и представить себе не можешь, что у меня творится сейчас в голове. Наверно, я и, правда, схожу с ума, потому что я и не знаю: злиться мне или сказать спасибо.
   - Так, подожди. О чем ты? Какой поджог?
   - Оказывается, у моей мамы есть родная сестра. К ней я и ходила за стену.
   - Родная сестра? Ого. Но что она там забыла?
   - Скорее о ней забыли. Отец запер ее там, чтобы она держала язык за зубами. Как по мне, лучше бы просто ее пристрелил. Она слепая, Лиз. Сидит там в ободранной комнате и вспоминает дочь, которой больше нет.
   - А что с ее дочерью?
   Я почему-то усмехаюсь. Смотрю в глаза подруге и вижу, как ее лицо вытягивается. У Лизы краснеют щеки. Она отступает назад и шепчет:
   - Не может быть...
   - Да. - Прикусываю дрожащие губы. - Я тоже не хочу верить, Лиз. Я даже думать об этом не хочу, но у меня не получается. Как я ни стараюсь. - Я закрываю глаза. Прохожусь пальцами по волосам и выдыхаю. - Что мне делать.
   Это не вопрос. А Лиза и не отвечает. Повисает тишина, и слышны лишь удары моего сердца. Сердца моей сестры. Подруга вновь усаживается на кровать, а я опираюсь спиной об оконную раму и опускаю взгляд на свои руки. Они трясутся, я сжимаю их в кулаки. Не помогает. Меня знобит.
   - Мне жаль, - шепчет подруга, а я небрежно отмахиваюсь.
   - Перестань.
   - Нет, правда, Дор, мне жаль. Как такое могло произойти? Ты говорила с мамой или с отцом? Слушай, не рассказывай им. - Лиз подрывается с кровати. - Не говори. Вдруг и с тобой они что-то сделают. Пусть лучше считают, что все как раньше.
   - Но все не как раньше.
   - Расскажи Мэлоту.
   - Что? Ему-то зачем? Он никогда не интересовался моими проблемами.
   - Он хороший, - неожиданно выпаливает Лиза, и я округляю глаза. - Правда, у него в голове путаница, да, он бывает грубым, но он заботится о тебе.
   - Заботится? Отлично он обо мне заботится, когда прожигает сигаретой ладонь.
   - Поговори с ним. Я думаю, на него так твой отец влияет. Посмотри. Просто взгляни, что они с вами сделали - ваши родители. Я не понимаю..., как так? Черт, кажется, предки с ума посходили. Моя мамаша убежала с каким-то кретином, забыла обо мне..., а твои? Я и подумать не могла, что они способны на такое.
   - Сейчас это неважно. Они уже сделали то, что сделали.
   - Тогда забудь о них и подумай о брате. Тебе нужен кто-то под этой крышей, кто не предаст и будет рядом. Я ведь не всегда смогу помочь. А Мэлот...
   - Мэлоту наплевать на меня.
   - Откуда ты знаешь? - Лиза пожимает плечами. - Вдруг ты ошибаешься?
   Я покачиваю головой и смотрю в окно. На улице холодно. Сегодня вечером танцы, и ребята готовятся отлично провести время. Может, и мне стоит вылезти из дома? Может, я смогу поговорить с братом? Что, если Лиз права, и мы, наконец, услышим друг друга? Он ведь и не подозревает, что натворили родители.
   Я вздыхаю.
   - Мэлот уже ушел, как думаешь? - Поворачиваюсь к подруге. - Его дверь закрыта?
   - Она всегда закрыта, - усмехается она. - Но я видела, как он спускался по лестнице. Весь белый и глазированный, будто торт. Знаешь, я не отрицаю, что Мэлот ведет себя как идиот. Но он не потерян для тебя. Вы нужны друг другу.
   - Да, как и моя мать была нужна родной сестре. И мы знаем, что из этого вышло.
   - Просто поговори с ним. Думаю, Мэлот поймет тебя. Он так же, как и ты изменился.
   - Почему ты его защищаешь? Ты всегда была против него, а тут...
   - Он подходил ко мне сегодня.
   - Что? - Я растерянно вскидываю брови. - Зачем?
   - Спрашивал, говорила ли я с тобой. Сам он ведь дверь твоей комнаты не откроет, уж слишком гордый. Но он волновался.
   - Обо мне?
   - О тебе. Знаешь, возможно, вы совсем друг друга не знаете. - Лиз горько улыбается и кладет ладонь мне на плечо. - Пора познакомиться с братом, Дор.
  
   ***
  
   Лиз держит меня за руку. Она сжимает ее изо всех сил, будто пытается передать всю свою смелость и храбрость. Но я-то знаю, что на самом деле подругу качает от ужаса, ведь она и не представляла, во что ввязывается, зовя меня на танцы. Потому она и вцепилась в мою руку, как я якорь. Я останавливаюсь у актового зала.
   - Дальше я сама.
   - Нет. - Отрезает подруга. - Не выдумывай. Я с тобой.
   - Тебе не нужны проблемы. Это мой выбор, не твой.
   - Они ведь набросятся на тебя, как голодные собаки.
   - Знаю, - поглаживаю подругу по плечу и улыбаюсь. - Лиз, ты прекрасно выглядишь. Иди и попытайся отдохнуть. Ты ведь была права: осенние танцы - событие, и у нас давно уже не происходило ничего хорошего.
   - Я читала сегодня твой гороскоп...
   - Лиз!
   - Там написано: забудьте о времени, не слушайте чужие мнения и не думайте о том, что может быть потом. "Потом" может и не быть.
   - Это должно приободрить меня? - Искренне улыбаюсь и смотрю в карие глаза моей неугомонной подруги. - Напутствие - так себе.
   - Просто..., - девушка нервно встряхивает волосами, и ее рыжие локоны спадают на плечи огненным водопадом, - я устала переживать. Раньше мы волновались о финальных экзаменах, а теперь - боимся за собственную жизнь. Ты - смелая. Но постарайся и живой остаться. Договорились?
   - Договорились.
   Я осматриваю белоснежное, приталенное платье подруги и растягиваю губы. Она не представляет, как прелестно выглядит. Будто лебедь, склонивший голову от грусти. У нее худые плечи, тонкие кости торчат из-под ткани, но она не выглядит неуклюже. Скорее она выглядит хрупкой. Я боюсь к ней прикоснуться, просто киваю, прощаясь, а затем остаюсь одна. Вскидываю подбородок.
   На самом деле, как бы легкомысленно не выглядело мое непослушание, я ничуть не боюсь расплаты. Мне все равно. Я прекрасно понимаю, что встречу неодобрение, что все взглянут на меня, нахмурив брови, но мне наплевать. Я впервые точно знаю, что поступаю верно. И я не бунтую, я высказываю свое мнение; показываю свою позицию. Люди вправе не одобрить ее, но они не смогут меня переубедить.
   Я открываю двери зала и переступаю через порог. Мое платье недлинное, непышное. Но оно плавает, вьется на ветру и скользит по воздуху, будто невесомое, не переливаясь в тусклом свете и не отражая ярких нот. Оно черное, как мои мысли.
   Спускаюсь по ступеням, и десятки глаз обращают на меня внимание. Иду медленно и осторожно, гордо выпрямив спину, вздернув подбородок. Низ платья сделан из перьев, а верх - с кружевной спиной. Почему-то мне не страшно видеть неодобрение в глазах тех, у кого костюмы белее снега. Меня задевает предубеждение и гнев в глазах тех, чья одежда, как и моя, чернее ночи. Что их насторожило? Неужели так сложно поверить в то, что я на их стороне; что я хочу помочь?
   Люди расступаются передо мной, будто я носитель опасного вируса. Их взгляды так и норовят проникнуть сквозь меня, испепелить меня изнутри. Музыка становится тише. Я дышу еще громче. Чувствую, как где-то в горле бьется сердце.
   - Что это?
   Замираю. Набираю в грудь воздуха и оборачиваюсь.
   - Это платье, Конрад.
   Парень глядит на меня, стараясь унять злость, но вид у него оторопелый. Он нервно мнет в пальцах низ белоснежного пиджака, нервно кривит губы, нервно подходит ко мне.
   - Оно черное.
   - Я знаю.
   - Зачем? - Его карие глаза становятся огромными. В них застывает вопрос, ответ на который сам парень не хочет услышать. - Что ты делаешь, принцесса.
   - Я пришла на танцы.
   Тишина. Люди смотрят на нас, Конрад смотрит на меня, а я не смотрю ни на кого. Я слышу начало какой-то красивой музыки. Фортепиано в миноре подчеркивает настроение, томящееся в моей груди, и я почему-то горько улыбаюсь. Поднимаю глаза на парня. Тяну к нему руку, будто спрашиваю: потанцуем? Но Конрад не спешит с ответом. Он смотрит в мои глаза и испепеляет их диким разочарованием, на которое способны лишь некоторые люди, утратившие веру во все, что может ее иметь. И я вдруг понимаю, что он не возьмет меня за руку. Он не примет меня такой.
   Бофорт молниеносно становится тем же человеком, что испепелял меня ненавистью, и я больше не вижу в его взгляде прежней пылкости или же волнения. Парень выдыхает и уходит, не одарив меня объяснением.
   В зале становится душно. Я оглядываюсь. Теперь на меня смотрят не удивленно и не ошарашено. Это презрение. Я - предатель. У людей такие перекошенные от злости лица. И им не хватает лишь заорать во все горло об омерзении, растущем в груди параллельно с разочарованием. Но они молчат. Они просто смотрят на меня, как на экспонат в музее, а я оглядываюсь вокруг и не вижу ни одного родного лица. Все чужие, колючие. Я пришла на пир, где наслаждаются моим унижением. Но я ведь сама этого хотела. Сама рвалась в бой, вот и получила то, что должна была. Я идиотка.
   Мне страшно и не по себе. Круг становится все шире, люди отдаляются все дальше, и их взгляды убивают меня, мечут молнии. Мои плечи поникают, я чувствую себя глупо и потерянно, а затем вдруг рядом становится тепло. В оцепенении я оборачиваюсь.
   Синие глаза Эриха Ривера прожигают во мне огромную, зияющую дыру, размером с те различия, что существуют между нами. Но потом неожиданно что-то меняется. Я гляжу на него, молчу, но так и рвусь спросить: что ты творишь? Они ведь видят тебя, видят, как ты смотришь на меня, как я смотрю на тебя! Но он не отходит. Парень протягивает вперед руку, а я невольно хватаюсь за нее и судорожно выдыхаю, прикрыв глаза. Он притягивает меня к себе. Кладет ладонь мне на талию, чуть ниже лопаток, и сглатывает. Я слышу, как неровно он дышит, и крепче пальцами сжимаю его плечо. А затем мы начинаем танцевать.
   Сначала очень медленно. Шаг вперед и шаг в сторону. Робко и неуверенно, будто бы мы и не танцевали прежде. Теперь немного быстрее. Я не смотрю парню в глаза, упрямо и немного испуганно испепеляю пол, сверкающий от тусклых ламп. Мы движемся, музыка уносит нас в другое время, исчезают знакомые лица, сливаются в сплошное пятно взгляды и сверкающие там молнии. И звук становится шумной и изнывающей от тоски мелодией, в которой нет места просветлению, но в которой так же темно, как и в наших сердцах. Мы непроизвольно становимся друг к другу ближе, и вот я уже почти прикасаюсь лицом к его груди, а он обхватывает ладонью мою талию так, что его длинные пальцы касаются моих бедер. Мое дыхание сбивается, внутри вспыхивают искры, и я невольно поднимаю взгляд и оказываюсь в плену взволнованных, синих глаз, излучающий тепло и растерянность. Да, Эрих, смотрит на меня, а я смотрю на него. Не дышу, и он не дышит. Голова кружится, но мы стоим. Мы больше не танцуем. А колени предательски подгибаются, будто бы на мои плечи свалилась тяжесть всего мира. Наверно, так и есть, потому что, глядя в глаза Эриха, я хочу погибнуть, но не ощущать этой странной боли, желания и страха. Но я не погибаю. К огромному удивлению, парадокс, который свел нас друг с другом, еще и оживил меня, а чувства, вызывающие у людей ужас, дали мне крылья, будто бы нет в жизни ничего более правильного, чем умирать под взглядом Эриха Ривера.
   Мэлот возникает рядом неожиданно. Он хватает меня за руку и тянет на себя, будто я не могу воспротивиться. Эрих рвется вперед, но его также останавливают крепкие руки Рушь Дамекес. Она шипит ему что-то на ухо, а я плетусь за братом, зажмурившись крепко и сильно, будто не хочу больше видеть. Но затем вдруг мною овладевает злость. Я грубо и резко выдергиваю кисть из цепких пальцев брата и замираю, впялив в него решительный взгляд. Мы оказываемся в пустом коридоре, и мой возглас эхом разносится по воздуху.
   - Хватит!
   Мэлот оборачивается. Непонимающе встряхивает головой и переспрашивает:
   - Что?
   - Я сказала, прекрати. Ты не имеешь права так поступать. Я ведь...
   Брат наступает на меня. С каждым его шагом я пошатываюсь назад, и в итоге меня впечатывает в стену, будто бы энергетической волной. Растерянно смотрю в глаза Мэлота.
   - Ты спятила? - громыхает он, и его крик врезается в мое тело, будто клинок. - Что у тебя на уме? Какого черта?
   - Я не понимаю.
   - Точно, ты не понимаешь. Не понимаешь, как подставила отца. Не понимаешь, как подставила меня, нас, подорвала все, что у нас было. О чем ты вообще думала? Почему ты на него смотрела, а он..., Адора, он ведь тоже на тебя смотрел. И это платье. Черное? Ты можешь прямо сейчас собирать свои вещи и проваливать из дома. Я скажу отцу. Никто не будет против. Я уверен.
   Его слова бьют по мне, будто пощечины. Он собирается уходить, а я восклицаю:
   - Да, разболтай все папочке. Давай, ты только это и умеешь делать.
   - Ты сама виновата.
   - Да. Виновата.
   - Что на тебя нашло? - Мэлот говорит тихо, но так хрипло, будто сорвал голос. В его глазах горит пламя, непонимание и гнев. - Зачем, Адора? Я никогда не мог тебя понять, а ты и не объясняла. Живешь в своем мире, со своими проблемами. Хотя бы раз попыталась подумать, прежде чем прыгать с утеса. На этот раз ты перешла границы.
   - Ты даже не представляешь, как ошибаешься, - рычу я, глядя в родные глаза брата, и зло сжимаю в кулаки руки, - даже не представляешь, что границы давным-давно стерты, а мы и не замечали этого. Мы слепые, Мэлот.
   - О чем ты?
   - О нас. Сколько раз отец бил тебя потому, что ты разочаровывал его? А сколько раз у него возникало желание похвалить тебя? Подумай, просто подумай. Мы стали врагами, но почему? Мэлот, ведь я никогда не хотела бороться с тобой. Ты был мне нужен, но тебя никогда со мной не было.
   - А ты была со мной? - Он указывает на меня пальцем. - А ты хотя бы раз спросила, какого это жить в вечном сумасшедшем доме, где, чтобы заслужить похвалу, надо из кожи вон вылезти, прыгнуть выше своей головы, вывернуться наизнанку?
   - А я что - не в этом сумасшедшем доме живу?
   - Но я ничего не сделал, чтобы меня ненавидели.
   - А что сделала я?
   - Заболела. - Мэлот проходится руками по волосам и резко опускает их вниз. - Ты и твоя болезнь, ты все испортила. Лучше бы ты умерла тогда. Родители бы пострадали, но в скором времени успокоились.
   Ошеломленно распахиваю глаза. Грудь стискивают острые когти, и я ощущаю, как у меня трясутся руки. Сжимаю их в кулаки до такой степени, что ногти режут кожу, но я не обращаю внимания. Сжимаю и сжимаю, ладони сводит, а я не могу успокоиться.
   - Я не...
   Мэлот зажмуривается. Вонзает пальцы в короткие волосы и покачивает головой, не в состоянии закончить мысль. Он пошатывается назад. Рычит сквозь зубы, а когда вновь на меня смотрит, то выглядит совсем иначе. Его глаза блестят, губы подрагивают.
   - Прости, - едва слышно хрипит он, - прости, Дор, я не хотел.
   - Это твое мнение. - Горло сводит. Я хочу рыдать, но сдерживаюсь и сглатываю. - Я не хочу, чтобы у тебя из-за меня были неприятности. Поэтому...
   - Почему ты так говоришь? - вспыхивает он. - Почему не орешь на меня? Почему не защищаешься? Дай мне отпор!
   - Но я не могу.
   - Почему? - Мэлот внезапно наваливается на меня. Он рычит, а его глаза становятся огромными и дикими, как у бешеного пса. Я никогда не видела его таким. Дыхание у меня перехватывает, ужас подскакивает к горлу. А брат ударяет кулаком по стене. - Почему, я не понимаю. Почему ты не ненавидишь меня? Я сказал, что лучше бы ты подохла, а ты на меня смотришь так, словно ничего и не случилось. Что с тобой? Почему!
   - Потому что ты мой брат! - восклицаю я, когда он в очередной раз ударяет кулаком о стену. Его лицо нависает над моим, будто грозовая туча, но я не боюсь. Подаюсь вперед и смотрю в глаза Мэлота смело и одержимо. - У меня кроме тебя никого нет, слышишь? Я не могу ненавидеть тебя, ты все, что у меня осталось!
   Парень замирает. Превращается в обездвиженную статую с блестящими глазами. Он даже не дышит. Смотрит на меня, ждет чего-то, а я невольно кладу голову ему на плечо. Я и не помню, чтобы когда-то позволяла себе такое. Но я устала бороться. Это же мой брат, я хочу, чтобы он был рядом. Он мне нужен.
   - В детстве я ходила за тобой по пятам. Ты был так близко, в соседней комнате, а мне казалось, что на другой планете. Я перестала бегать. Мне надоело спотыкаться. Я решила, что мне никто не нужен: ни родители, ни ты. Я тебя отпустила. Зачем я это сделала? - Под моими руками дрогают его плечи. - Я все вспоминаю тот момент, на конюшне, когда отец кинулся на тебя с ремнем. Я побежала к тебе, а ты меня остановил. Почему ты так сделал? Почему так поступил, Мэлот? Наверно, у тебя были причины, ведь тебе было так больно.
   - Тебе было бы хуже. - Едва слышно отвечает он.
   - Но ты не вставал несколько дней.
   - Это стоило того. Мне нравилось тебя защищать, а потом, наверно, я забыл, как это, когда брат стоит за сестру. Решил, что пора стоять за себя.
   Я отстраняюсь. Мы встречаемся взглядами, и я замечаю, как Мэлот стискивает зубы. Он смотрит на меня виновато, впервые. И я и не верю, что вижу того самого мальчишку, который защищал меня, едва проблемы сваливались на мою затейливую голову.
   Он открывает рот, чтобы сказать что-то еще, но неожиданно рядом возникает Лиз. У нее огромные, испуганные глаза, и она кидается ко мне, даже не обратив внимания на то, как быстро и нервно с глаз смахивает пелену Мэлот.
   - Быстрее, идем.
   - В чем дело? - Я встряхиваю головой. - Что случилось?
   - Конрад.
   - Конрад?
   - Да, он и Эрих...
   Она не договаривает, но это и не нужно. Мэлот раздраженно выдыхает и срывается с места, а я слышу, как в груди у меня взывает сирена. Вот черт.
   Мы прибегаем в зал как раз в тот момент, когда Эрих размахивается и со всей силы вонзает кулак в подбородок Бофорта. Звучит хруст. Капли крови взмывают в воздух, люди ахают, а Конрад падает на стол, сбивая на пол хрустальную посуду. Музыка не утихает, и блондин выпрямляется под крещендо, смахнув с подбородка алые разводы. Эриха держит три человека, но он все рвется вперед, будто сошел с ума. Конрад же плетется медленно, и в глазах у него не ярость, а презрение, которым можно было бы резать воздух. Собираюсь кинуться к парням, но Лиз останавливает меня и говорит:
   - Мэлот разберется.
   - Когда это ты стала ему верить? - Не понимаю я.
   - Тебе бы тоже не помешало кому-то доверять.
   Громко выдыхаю и перевожу взгляд на брата. Он останавливается перед Бофортом и вальяжно расправляет плечи. Как же быстро он превратился в того парня, которым был долгие годы: легкомысленным и бесстрастным предводителем еще более легкомысленных и бесстрастных подростков Верхнего Эдема.
   - Что происходит? - Спрашивает он, глядя в глаза Конрада. К Эриху Ривера он стоит спиной, и я уверена, что делает он это специально, чтобы парень почувствовал, насколько Мэлоту глубоко на него наплевать.
   - Мы разговаривали, - криво улыбается Бофорт. Слизывает кровь с губы и пожимает плечами, как ни в чем не бывало. - Я не закончил.
   - Не сейчас.
   - Отойди, Мэлот.
   - Я сказал, не сейчас.
   Конрад упирается грудью в руку моего брата и вскидывает брови. Какое-то время не понимает, что происходит, а затем вдруг усмехается.
   - Ты серьезно?
   - Да.
   Бофорту плевать. Он пытается вновь ринуться к Ривера, но Мэлот останавливает его и тянет за ворот рубашки. Шепчет что-то, что слышат только они, и кивает. Я понятия не имею, что происходит, но внутри у меня все горит и штормует, словно от этого разговора зависит и моя жизнь. Я сглатываю, когда Конрад резко отходит назад и стискивает зубы. Что бы Мэлот ему не сказал, это сработало.
   - Вы можете продолжить в другом месте, - повернувшись лицом к Ривера, сообщает Мэлот и пожимает плечами. - Например, на площади. Например, сегодня.
   - С какой стати? - рычит Эрих. - Что мне мешает прямо сейчас свернуть ему шею?
   - Я мешаю. - Брат спокоен. Засовывает руки в карманы брюк и пожимает плечами. У него глаза прямо как у отца: убийственно холодные, умные и властные. В такие хочется не только смотреть. Таким хочется верить. - Ты думаешь, сила на твоей стороне? Оглянись. Нас больше. Собери народ, и встретимся на площади.
   - Мне не нужны твои подачки.
   - Тогда подумай о своих друзьях, отрепье. Они тоже пострадают. Ты этого хочешь?
   Эрих не отвечает. Невозмутимо сбрасывает с себя руки тех, кто до сих пор пытается пригвоздить его к полу, и срывает с места. На долю секунды наши взгляды встречаются, а затем парень исчезает за поворотом, и я растерянно прикрываю глаза. Кажется, сегодня в ночь поединок продолжится. Неужели это единственное решение проблемы? Черт, зачем я вообще сюда пришла? Подставила Эриха, Мэлота, Конрада. Подставила всех. Идиотка. Лучше бы бастовала дома, рассматривая потолок в спальне.
   Люди расходятся, а я подхожу к брату и виновато выдыхаю.
   - Прости, я подставила тебя.
   - Да. - Мэлот берет со стола единственный оставшийся в живых стакан и наливает в него розоватый пунш. - Ты подставила всех.
   - Я не хотела.
   - Сомневаюсь. Я всегда знал, что Конрад неровно к тебе дышит. Но я не ожидал, что придется бороться и с сынком "палача". Тут ты сама себя переплюнула, Дор.
   - Что ты сказал Бофорту?
   - Правду. - Мэлот отпивает пунш и пожимает плечами. - Сказал, что твой бешеный пес уничтожит его на глазах у всего университета, но нам это не нужно. Репутация - вещь сложная. Ее можно зарабатывать всю жизнь, но потерять за один день.
   - Спасибо.
   - Не спасибо. - Он с грохотом ставит стакан на скрипящий стол и поворачивается ко мне лицом. В его глазах горит недовольство и ярость, такая же яркая, как костер. - Если я узнаю, что ты общаешься с отрепьем, что он хотя бы смотрит в твою сторону, я его убью.
   Растерянно поджимаю губы. Хочу воскликнуть, что он не прав, но беру себя в руки и киваю. Смотрю брату прямо в глаза.
   - Не переживай. Больше такого не повторится.
   - Отлично, Дор. Потому что я не шучу. Если он подойдет к тебе, я позабочусь о том, чтобы он больше никогда ходить не смог.
   - Он не подойдет.
   - Хорошо. Позаботься об этом.
   Я вновь киваю. Слежу за тем, как брат уходит, и только потом опускаю плечи. Мне в эту секунду становится так плохо, что легкие сжимаются. Дышать нечем. Зажмуриваюсь, отхожу в сторону и прикрываю ладонями лицо. Что же теперь делать? Столько проблем и ни одного решения. Почему нельзя видеть Эриха, общаться с братом и жить спокойно, как все нормальные люди? Почему обязательно на пути огромное количество неприятностей, условий? Кому нужны эти трудности? Да я уже устала бороться с тем, чего не вижу.
   Возвращаюсь домой. Пытаюсь уснуть, но не выходит. За окном разгорается ливень, и капли дождя тарабанят по карнизу, будто ударная установка. Мыслями я на площади, и я боюсь, что пострадает кто-то, кто мне дорог. Что самое интересное, я боюсь не только за Эриха. Я боюсь за Мэлота. И я боюсь за Конрада. Это странно. Не понимаю своих чувств.
   Все смешалось. Я и не знаю, из-за чего именно мне переживать. Родители, Катарина, Эрих, Мэлот. Голова кругом. Я неожиданно возвращаюсь к мыслям об убийце. Если он и мстит мне, то с какой целью? Я не могу обвинять Хельгу, она вряд ли способна хотя бы из комнаты выйти, но у нее единственной есть реальный мотив. Что насчет Обервиллей, то я не думаю, что они настолько беспечны, чтобы рисковать жизнью ради отмщения. Крис провел в больнице тринадцать лет, и, конечно, за это время можно придумать надежный и беспроигрышный план. Однако стал бы он так рисковать? Есть возможность того, что его поймают, и что тогда - обратно в палату? Нет, такие люди не бросаются свободой. Почти уверена, что он всеми силами цепляется за подаренный шанс. Что касается декана, то она, наверняка, переживает за брата и не станет его подставлять. А вот отец Конрада..., может, он мстит за расторженный брак? С тех пор его жизнь круто изменилась, он пристрастился к алкоголю, отдалился от сына. Может, ему надоело, и он решил отомстить семье де Веро за то, что она возникла на его пути?
   Нет, как-то глупо. Хотя, порой, люди ведут себя, как идиоты. И то, что неправильно, кажется им правдой, а то, что нормально - невероятной чепухой.
   Не знаю, который час. Пялюсь в потолок, когда слышу, как кто-то стучит в мое окно. У меня сердце подпрыгивает от испуга, и я резко выпрямляюсь, нахмурив брови. Может, у Мэлота неприятности? Или, может, он не смог зайти через черный вход? Нет, вряд ли. Я слышала, как хлопнула дверь в его спальню. Тогда кто это?
   Медленно я спускаюсь с кровати и приближаюсь к окну. Этаж у меня второй. Чтобы сюда забраться, нужно хорошо постараться. Еще больше нужно постараться, чтобы тихо и незаметно проникнуть через охрану на территорию поместья. Я настороженно отодвигаю занавеску и застываю в ужасе. Это Эрих.
   Мокрый и уставший он смотрит на меня через стекло, и я тут же распахиваю окна, впустив в комнату порывы обезумевшего, ледяного ветра. Парень ныряет внутрь. Дрожит и улыбается, будто бы ненормальный.
   - Ты что здесь делаешь? - Недовольно шепчу я и закрываю раму. - Боже мой, у тебя кровь, Эрих! Твое лицо.
   - Я шел с площади.
   - И ты пришел ко мне?
   Плевать на слова брата. Тут же кидаюсь к парню и начинаю поглаживать его плечи, чтобы он согрелся. Глаза у меня такие же огромные, как и проблемы, которые непременно у меня появятся, узнай родители или Мэлот о том, что в моей спальне находится Ривера. Я представляю, какой был бы скандал. Возможно, даже трагедия.
   - Ты спятил? - Не понимаю я. - Боже мой, Эрих, что ты здесь делаешь? Тебе нельзя ко мне. Ты ведь понимаешь.
   - Я хотел поговорить, - дрожащим голосом сообщает он, а я закатываю глаза. Сердце у меня разрывается на части. И лучше бы я не встречалась с ним взглядом, потому что мне сразу же становится не по себе. - М-мы славно под-дрались на площади. И знаешь, я уже давно не чув-вствовал себя таким сильным.
   - Ты дрожишь.
   - Там дождь, и я замерз.
   - Идем.
   Я тащу парня в ванную комнату. Закрываю дверь и включаю напор горячей воды на полную мощность. Образовывается пар. Помещение наполняется кучевыми облаками, и я почему-то усмехаюсь. Мы словно очутились высоко в небе.
   Оцениваю раны на лице Эриха. Царапины кровоточат. На шее огромные гематомы.
   - Разве ты забыл, что из меня плохой доктор?
   - Все приходит с опытом.
   - Согрелся? Наверно, хм..., - я прочищаю горло и краснею, - наверно, нужно снять мокрую одежду.
   Парень никак не реагирует на мои слова, и в глубине души я надеюсь, что он и вовсе их не услышал. Мы встречаемся взглядами. Мне хочется забыть, как дышать, испариться, но я не испаряюсь. И Эрих тоже. Он делает шаг вперед, а я нерешительно отступаю назад.
   - Не надо, Эрих.
   - Я ничего не делаю.
   - Делаешь. - Я устало покачиваю головой. - Почему ты здесь?
   - Это же очевидно.
   - Эрих, ты не можешь так просто приходить.
   - Это и не было просто. Я подрался с твоим парнем, два раза. Я проник незаконно на территорию самого влиятельного человека в Эдеме. Я залез на второй этаж, хотя на улице жуткий ливень. И я пытаюсь сформулировать то, что чувствую, но выходит плохо.
   Не знаю, что ответить и потому выпаливаю первое, что приходит на ум.
   - Конрад - не мой парень.
   Ривера улыбается, а затем морщится от легкой боли. Кровь скатывается по его лицу, и, взяв полотенце, я аккуратно придавливаю его к ране. Тяжело выдыхаю. Мне не по себе. Но не потому, что я боюсь родителей или Мэлота. Я боюсь себя и своих желаний, которые возникают у меня рядом с этим парнем. Они неправильные и опасные.
   Эрих присаживается на край ванны. Я заботливо протираю кровавые разводы на его лице. Сосредоточенно омываю его подбородок и шею. Приятно к нему прикасаться. Еще мне приятно думать, что я помогаю ему. Странное ощущение, словно этот человек во мне нуждается, пусть, возможно, это полная ложь. Но мне нравится так думать. Вода в ванной становится розовой. Я помогаю Эриху снять кофту, футболку и теперь омываю его руки. Плечи. Сколько у него шрамов. Я с интересом осматриваю его смугловатую кожу, и вдруг понимаю, что раньше мы никогда не находились друг к другу так близко. На удивление я не пугаюсь. Наверно, это правильно, потому что мои руки не дрожат, а дыхание ровное, и между нами больше нет неловкости. Ривера сидит на краю душевого поддона, и у меня такое чувство, будто он не первый раз здесь сидит, а я не первый раз промываю ему раны. Я убираю полотенце и прохожусь пальцами по вьющимся, иссиня-черным волосам парня. Он медленно перехватывает мою руку, осматривает ее, а затем дотрагивается кончиками пальцев до двух отметин от потушенной сигареты.
   Я убираю руку.
   - Кто это сделал? - Тихо спрашивает Эрих и поднимает на меня взгляд. Не отвечаю, отхожу в сторону, а он идет за мной следом. - Не обманывай. Скажи правду.
   - Не думаю, что это хорошая идея.
   - Ты можешь мне доверять.
   - Эрих, тебя вообще здесь быть не должно. Понимаешь? И не потому, что я не хочу. Просто если Мэлот узнает, у тебя будут неприятности.
   - Я не боюсь твоего брата.
   - А стоило бы.
   - Я пришел, потому что нигде больше не хочу сейчас находиться. Все разошлись по домам, но ты помнишь, что я тебе сказал? Возможно, мой дом рядом с тобой, потому что я даже не думал, когда свернул у стены и направился к тебе. Это было простым решением, я не колебался. Я просто понял, что хочу увидеть тебя, и я пришел.
   - Как это отменяет то, что у нас могут быть проблемы?
   - Какая разница? - Парень пожимает плечами. - Ты как-то сказала мне, что я трус. Я больше не хочу им быть, и усложнять больше ничего не хочу.
   Он делает шаг ко мне, а я взволнованно приподнимаю подбородок. Мгновение Эрих просто смотрит мне в глаза, не отводит темного взгляда, затем он наклоняется ближе, еще ближе, и я чувствую запах ливня, земли и пота, исходящий от его кожи. Голова кругом. Я закрываю глаза, когда его лоб прикасается к моему. Эрих ровно дышит, я не могу этим же похвастаться. Внутри у меня возгораются невиданные, обжигающие чувства, и я застываю в ожидание чего-то такого, что непременно перевернет мою жизнь.
   - Я должен был сделать это раньше. - Шепчет парень, скользя губами по моим губам.
   Жарко. Я невольно придвигаюсь к Ривера ближе, а затем он целует меня, аккуратно и нежно обняв за талию. Шум от воды пробирает до дрожи. Я выдыхаю, Эрик неуверенно отстраняется, но я крепче сжимаю пальцами его плечи. Притягиваю ближе к себе, и тогда парень целует меня глубже и решительней. Мягкие прикосновения превращаются в более требовательные. Встаю на цыпочки, обнимаю его обеими руками, а он берет в ладони мое лицо и вжимается в меня с такой силой, что у меня перехватывает дыхание. Не верю, что я оказываюсь в его руках. Не верю, что он обнимает меня, шепчет мое имя. Мы выходим из ванной. Эрих садится на край кровати, а я устраиваюсь у него на коленях. Обнимаю его рукой, провожу ладонью по шее и запускаю ее в его мягкие волосы. Прикасаюсь щекой к его лицу и закрываю глаза, неожиданно поджав губы.
   - Не уходи.
   - Ты же сама сказала, что у нас могут быть проблемы, - тихим голосом напоминает Эрих и смотрит на меня поверх ресниц.
   - Сказала. Но ты поменьше меня слушай.
   - Тогда попроси еще раз.
   Я улыбаюсь и шепчу:
   - Останься. - Целую парня в щеку. - Останься. - Повторяю я и прикасаюсь губами к его губам. Он отвечает на поцелуй и ложится на кровать, притягивая меня за собой. Мне в эту минуту кажется, что я уже сплю. Что это нереально. Внезапно проблемы и, правда, по волшебству испаряются, и остаемся только мы с Эрихом.
   Я обнимаю его за шею, он обвивает руки вокруг моей талии. Под одеялом тепло, но я все равно прижимаюсь к парню. От него пахнет свежестью, дождем. Никогда не думала, что запах человека может вызывать такие эмоции. Я рада, что ошибалась.
  
   ГЛАВА 15.
  
   Я открываю глаза. Хочу перевернуться на спину, но внезапно понимаю, что не могу шевельнуться. Моя спина прижата к торсу Ривера. Его рука лежит на моих плечах. Грудь вспыхивает от странных чувств. Приподнимаю подбородок, смотрю на Эриха и ощущаю, как внутри загорается пожар. А Эрих медленно дышит. Его горячее дыхание обжигает мое лицо. Я все пытаюсь придумать что-то - наверно, мне надо уйти или шевельнуться - но я, будто парализованная, изучаю спящего парня и бессовестно наслаждаюсь тем, что он так близко. За окном до сих пор барабанит дождь. Он скрывает то, как неровно я дышу, как в диком трепете бьется мое сердце. Невольно я убираю локон угольных волос с лица парня. Невольно я придвигаюсь ближе, закрываю глаза, вдыхаю запах его тела. Невольно. Глупо думать, будто мир остановился, или что проблемы исчезли. Но клянусь, в этот момент, не вспоминать о реальности - довольно-таки просто. Ничего не важно, когда ощущаешь себя спокойным и одновременно взвинченным, ведь если мир шелохнется, если подует ветер, или разыграется гроза, все вернется на свои места, парень проснется, и мы окажемся друг другу незнакомцами, как прежде; как раньше. Но этого не будет, только не сейчас. Сейчас он рядом, я гляжу на него, а законы вселенной пусть идут к черту.
   Только сейчас понимаю, что дождь такой сильный, что за стеклом не видны улицы. Сплошная, белая пелена застилает воздух, а свежий и влажный запах просачивается через оконную раму, впитываясь во фланелевые шторы, пушистый ковер, одеяло, кожу. Всегда любила ливень: непостоянную и капризную силу, смывающую на своем пути любые даже самые страшные невзгоды; сносящую жизни; будоражащую мысли. Я неторопливо и тихо поднимаюсь с постели, касаюсь голыми ногами ледяного пола. Меня должен пробрать до костей холод, а я вся горю, будто факел. Смотрю через плечо на парня и оказываюсь такой растерянной, что прекращаю дышать, смутившись собственных чувств, смутившись даже мыслей. Мне неожиданно нравится эта картина. Нравится то, что я ощущаю, находясь тут. "Как много тех, с кем хочется заснуть. Как мало тех, с кем хочется проснуться". Я хочу просыпаться рядом с Эрихом, пусть не знаю, отчего именно его желают видеть мои глаза, слышать уши или чувствовать сердце. Просто - потому что. И все. Этому нет объяснения. Мы тянемся к тем, к кому тянемся, и в этом нет ничего логичного. Нет схемы, плана, и нет особых критериев. Просто однажды глаза открываются, и мир становится иным благодаря одному человеку, совершенно обычному для остальных, но особенному для тебя.
   Я романтична - виной тому книги, но еще я сентиментальна - чему виной жизнь. Не так уж и сложно поддаться соблазну окунуться в собственные грезы, когда вокруг царит, в полной своей мере, хаос, разруха, жестокость, одиночество. Иногда стоит побыть глупым и наивным романтиком. Иначе в противном случае можно сойти с ума.
   Неожиданно в дверь стучат, и я пулей несусь к входу. Испуганно спрашиваю:
   - Да?
   - Мисс Адора, вы уже встали?
   Слава Богу. Это Мария. Смахиваю со лба пот и отвечаю:
   - Только что.
   - Звонили из университета. Занятий не будет, мисс Адора. Затопило половину Эдема.
   - Серьезно? - мои брови ползут вверх.
   Не помню, когда в последний раз отменяли занятия. Может, я недооценила декана, и она вызвала бурю, чтобы замести за собой следы? Наверняка, только жутчайший ливень смоет с рук моего отца и его приспешников затверделую, въевшуюся грязь. А я почему-то не удивлюсь, если окажется, что даже природа пала перед этой бессердечностью. Всякое в нашем мире возможно. Даже то, что невозможно.
   Мария уходит, а я глубоко выдыхаю. У меня есть целый день, чтобы привести себя в чувство. Уверена, в университете меня встретят холодно, я - предатель. Надеюсь, у Лиз проблем не будет. Она никак не связана с моим легкомысленным помешательством.
   Неожиданно слышу шум, оборачиваюсь и понимаю, что Эрих сонно поднимается на ноги. Волосы у него растрепаны, глаза сощурены от света. Мы встречаемся взглядами, и в ту же минуту оба застываем. Странно находиться рядом, когда все вокруг против, а любое постороннее вмешательство может стоить нам жизни.
   - Мне нужно уходить.
   - Уходить? - Я делаю шаг вперед и поджимаю губы. Я так и знала, что едва наступит утро, грезы падут, как свободные птицы, нашедшие свой конец в непрерывном и вечном скитании по миру. - Ты думаешь, это хорошая идея? На улице жуткий ливень.
   - Именно поэтому и нужно уходить сейчас. Больше шансов, что меня не заметят.
   - Опять сбежишь? Я помню, как пришла к Марии, а тебя уже не было.
   - Я должен был и в этот раз поступить так же. - Эрих смотрит на меня пронзительно, почти страдальчески, будто морщится от боли. Может, раны, хотя - нет. Эта боль иная, не физическая. Она не сковывает его движения, она отражается в его глазах.
   - Зачем постоянно исчезать? Это неправильно.
   - По-другому не получается.
   - Но ведь все было в порядке.
   - В том-то и дело. - Эрих подходит ко мне, останавливается так близко, что остается несколько сантиметров до его лица. - Все слишком хорошо. А когда все хорошо - уходить трудно. А я должен уйти, иначе не смогу понять.
   - Что понять?
   - Что - сон. - Парень улыбается и касается пальцами моего лица. - А что - правда.
   Он целует меня, а я глубоко выдыхаю, будто на мои плечи падает целая тонна новых эмоций, проблем, переживаний. Я цепляюсь за Эриха руками, крепко сжимаю его плечи, и мне почему-то кажется, что он никогда меня не отпустит. И он не отпускает. Поглаживает плечи, перебирает пальцами мои волосы. Мы оказываемся друг к другу еще ближе. Никто не помнит, что пора уходить, что за окном день, реальность. Какое это имеет значение? Я уверена, что никакое. Едва ли важно то, что важно в повседневности, когда ты далеко от жизни, поджидающей на пороге. Приникаю к Эриху, как к теплому источнику света, а он согревает меня и обнимает так крепко, что дышать больно.
   - Я должен уходить, - в очередной раз повторяет он, овевая горячим дыханием мою шею. Я зажмуриваюсь. - Меня ищут.
   - И не найдут, - шепчу я. - Кто подумает, что ты здесь? Люди и не подозревают, куда нас заводит собственное безрассудство. Они знают, ты - не самоубийца.
   - Видимо, они ошибаются.
   Я почему-то улыбаюсь и тяжело выдыхаю, не понимая, как мечты рушатся так лихо и быстро, и безжалостно. В одно мгновение мы теряем то, что ищем годами. Медленно мы отстраняемся друг от друга, и Эрих касается пальцами моих губ, смотрит в мои глаза, так и притягивая. Я почти чувствую, как невидимые нити тянут меня вперед.
   - Я собирался уйти ночью. Уже стоял у окна, а потом вернулся.
   - Вернулся?
   - Да. Твои стены, они святятся! - В его глазах проскальзывает удивление. - Я остался на несколько минут, решил прочитать пару фраз, но так и не ушел. Остановился на этой. - Эрих показывает на фразу у кровати и пожимает плечами. - Она не позволила мне уйти.
   Я оборачиваюсь и читаю: "И неожиданно я задумался: если эта жизнь и, правда, единственная, почему я не делаю все, что хочу?"
   Парень разглядывает надпись, а я смотрю на него. Мне неожиданно кажется, что мы с ним куда больше друг на друга похожи, чем могли предположить.
   - Я не хочу убегать. И я не убегаю, а просто ухожу. Мы не прощаемся, а расстаемся, и не навсегда, а на время. Понимаешь? - Теперь он глядит на меня.
   - Понимаю.
   Парень хочет сказать что-то еще, но замолкает и отворачивается. Наверно, он так же, как и я, понимает, что наши отношения - чертовски плохая идея. Есть ли будущее у таких затей, есть ли шансы? Возможно, мы всегда будем довольствоваться лишь минутами, а те минуты, что мы выкрадем - превратятся в секунды. Жизнь станет сплошным кошмаром, а границы - клеткой. Замкнутый круг без надежды.
   Эрих идет к окну. Распахивает раму, и волны взбушевавшегося дождя врываются в комнату, будто бы одичавшие звери. Его волосы вмиг становятся мокрыми.
   - Подожди, - прошу я, подбежав к парню. Я хватаюсь за его руку как-то отчаянно, не зная, что делать, что сказать. - Там..., там опасно.
   - Все будет в порядке.
   - Откуда ты знаешь?
   - Я и не знаю. Я просто надеюсь, Дор.
   Я приникаю к парню с жарким поцелуем и сжимаю в руках его лицо, согнувшись от какого-то странного страха. Он шепчет мне что-то на ухо, я не слышу. Под грохот грома и вспышки острых молний, он уходит и оставляет меня одну. Не думала, что одиночество бывает таким: изнуряющим, будто голод. Оказывается, я многого не знаю о жизни.
   Только через пару минут, я понимаю, что же Эрих сказал мне на ухо. Он сказал: что бы ни случилось. Я думаю о его словах большую часть дня, а к вечеру добавляю еще одну фразу к своей коллекции. Прямо над кроватью, чтобы смотреть вверх и больше не видеть пустоту. Чтобы видеть надежду.
  
   ***
  
   На следующее утро мокрые дороги Эдема покрываются тонким одеялом. Асфальт в один миг превратился в каток, а грозовые тучи стали серыми и беспросветными облаками. Я долго стою у зеркала, разглаживая юбку. Мне не по себе.
   В университете я всегда чувствовала себя свободной и защищенной. Но не теперь. Я уверена, что отныне все изменится. Мало того, что кто-то из прошлого то и дело пытается напомнить о себе. Теперь и я усложнила себе жизнь, встав на вражескую сторону. Столько неприятностей, и от чего? От банального предубеждения и безграмотности. От того, что у людей сейчас глаза закрыты, и они слепые и равнодушные, ведущиеся на поводу у толпы, не понимая, что верно, а что - нет.
   - О, хватит, - ворчу я, вскинув подбородок. Сама себя накручиваю. Наплевать, что у людей на уме. Не хочу зависть от чьего-либо мнения, мне и своего достаточно: странного, нестандартного и тоскующего по неприятностям.
   Выхожу из комнаты одновременно с Мэлотом. Брат смотрит на меня и кривит губы.
   - Осенняя депрессия? - спрашивает он, заперев дверь. - Ты опять закрылась в своей комнате. Не выходила целый день.
   - Что-то вроде того, - я хмыкаю.
   Мы идем по коридору. Мэлот как никогда уверен в том, что он умопомрачителен и неподражаем, а я просто наблюдаю за ним со стороны и молчу. Не думаю, что я научусь в коем-то веке получать удовольствие от жизни даже тогда, когда в ней нет удовольствия.
   - И..., - он чешет подбородок, - и чем ты занималась?
   Я удивленно вскидываю брови. Он интересуется моей жизнью?
   - Да, так, читала.
   - Книгу?
   - Ну, да.
   - Интересную?
   - Ага. - Глупый разговор. Я судорожно пытаюсь придумать название книги, но так и мычу, туго соображая. Черт, мысли всегда ненужные лезут в голову, когда надо быстро и мгновенно сосредоточиться. - Она называется..., называется "Театр".
   - "Театр"? Та самая, в которой молодой парень дурачит старую актриску?
   Вновь растерянно хмурюсь. Может, дождь вместе с грязью унес и моего настоящего брата? А это его двойник. Оглядываю парня. Да, нет же. Все тот же Мэлот де Веро. Разве смогла бы я перепутать этот пронзительный взгляд, нос с горбинкой и веснушки? Волосы светлые и короткие, пухлые губы. Шрам над бровью.
   - Да, - я дергаю уголками губ, - та самая. Ты читал?
   - Давно. Не впечатлило.
   Он отрезает это тихо, и я понимаю, что разговор закончен. Странно. Никогда у нас с ним не получалось разговаривать. А тут - даже будет что вспомнить. Я довольно хмыкаю, а затем неожиданно едва не врезают в отца.
   Он возникает перед нами, будто скала, закрывающая лучи света. Высокий и покатый с орлиными глазами Эдвард де Веро глядит на нас с нескрываемым равнодушием, будто у него нет детей, а мы - случайные прохожие. Однако затем что-то меняется. Папа вздыхает и припускает плечи, смягчив серьезный взгляд. Только сейчас я улавливаю запах алкоголя и поджимаю губы. Жаль, что перемены в его поведении связаны с несколькими рюмками крепкого виски. Мэлот кивает:
   - Привет, пап.
   - Куда спешите?
   - В университет. Не хотим опоздать.
   - Верно. - Отец переводит на меня взгляд и внезапно делает то, что никогда прежде не делал; чего никогда себе не позволял. Он шагает вперед и заправляет локон моих волос мне за ухо. Я цепенею, застываю, превращаюсь в призрака, увидев нечто невозможное. Не знаю, как дышать. Просто пялюсь на папу, смирившись с тем, что я сошла с ума, и у меня начались тяжелейшие галлюцинации. - Ты похожа на маму, Адора.
   Моя челюсть отвисает. Как бы мне хотелось не обратить внимания на его слова и не выглядеть глупой, сбитой с толку! Но ни черта не получается. Абсолютно пораженная я стою перед отцом и не знаю, что ответить.
   - На днях у нас в доме пройдет встреча в рамках предвыборной кампании. Я думаю, вы должны на ней присутствовать. И еще кое-что, - отец переводит взгляд на Мэлота. Мне неизвестно, что его побуждает к таким словам, но, тем не менее, он говорит, - тебе следует больше времени уделять слухам. Узнай, что о тебе говорят, и прими меры. Ты мой сын, а не отрепье. Если понадобиться действовать - действуй. Лучше сожалеть о том, что сделал, чем о том, что даже не попытался.
   Мы оба не двигаемся. Я хватаю брата под локоть и сжимаю его изо всех сил, чтобы у него не возникло чувства, будто он наедине с приближающимся айсбергом. Папа уходит, а я не дышу. Мэлот застывает. Хмурит брови, смотрит вниз, вверх, на меня, а потом резко выдергивает руку и шагает вперед так быстро, что я за ним не успеваю.
   - Подожди, - прошу я, но брат не останавливается. Я передергиваю плечами и слежу за тем, как парень исчезает за поворотом. Почему отец не дает Мэлоту покоя? Что ему от него нужно? Я слышала, иногда люди испытывают тех, в кого больше всего верят. Но это жестоко: ломать специально, чтобы никто больше не смог сломить.
   Я прихожу в университет с опозданием. Коридоры пустые. В воздухе витает тишина и опасное молчание, которое обычно предшествует чему-то плохому.
   В аудиторию прихожу последней. Учитель не смотрит на меня. Смотрят остальные. Как по команде, десятки глаз припечатывают меня к полу, и я сглатываю, внешне выглядя так, будто мне абсолютно наплевать на осудительные взгляды, тогда как внутри во мне то и дело горит странный стыд, словно я совершила нечто такое, что не прощают. Глупо же я себя сейчас чувствую. Мне ведь понятно, что все мои решения были приняты осознанно и обдуманно. Я не рубила сгоряча, не забывала об осторожности. Однако внутри пляшет от безысходности и неприязни глупый страх, будто еще чуть-чуть, и я оступлюсь; будто бы я нахожусь на краю пропасти, и взгляды студентов подталкивают меня к обрыву.
   Рушь Дамекес, сидящая на первой парте, наклоняется вперед, когда я прохожу мимо. В ее небесно-голубых глазах проскальзывает тень раздражения, но она ловко его скрывает за вполне фальшивой улыбкой. Она шепчет:
   - Осторожно. Другие могут заметить.
   - Что заметить? - не понимаю, притормозив у ее парты. В кабинете становится тихо, и, кажется, даже преподаватель замолк, чтобы услышать ответ Дамекес.
   - Твой запах.
   - Запах?
   - Запах шлюхи. - Девушка откидывается на сидении, а аудитория взрывается гулом. Становится так шумно, что грохот пробирается даже сквозь мою кожу, и я слышу, как по столу стучит учитель, как смеются на задних рядах знакомые мне парни, и ощущаю, как в груди вспыхивает злость. - И перед сколькими парнями ты раздвинула ноги, наследница?
   Я стискиваю зубы и едва сдерживаюсь от того, чтобы не накинуться на Дамекес. Так и гляжу на девушку, испепеляя ее взглядом. Процеживаю:
   - Прости, твой рекорд мне не удалось побить.
   Неожиданно Рушь резко подрывается на ноги. Одновременно с ней подпрыгивает и учитель, но на него никто не обращает внимания. Мы едва не сталкиваемся, и я вижу, как в глазах девушки проносятся яркие вспышки. Она рычит мне прямо в лицо:
   - Думаешь, что нужна ему? Думаешь, все серьезно? Поиметь тебя - великая награда, подогнуть под себя дочку самого де Веро. Кто бы подумал, что Ривера способен на такое.
   Меня будто ударяют по лицу. Растерянная я внезапно становлюсь на себя абсолютно не похожей, и вместо испуга, вместо злости, я вдруг улыбаюсь, приблизившись к девушке вплотную; так, что мое дыхание, наверняка, обжигает ее пылающие щеки.
   - Спроси, где он был прошлой ночью. - Я закрываю глаза. - Великая награда, Рушь, и он насладился ею сполна. Поверь мне.
   Слышу, как Дамекес тяжело выдыхает. Отодвигаюсь, смотрю ей в глаза, а она вдруг размахивается и налетает на меня, будто бы на единственный источник света в кромешной темноте. Кто-то вскрикивает, хватает Рушь за талию и оттаскивает в сторону. Лишь потом понимаю, что это ее брат - Марко. Однако девушка успевает задеть меня, как и я успеваю пихнуть ее в грудь, зарычав во все горло.
   - Какого черта! - кричу я. - Ты сумасшедшая.
   Рушь рвется вперед, но Марко прижимает ее к себе, поправляет ее черные волосы и шепчет что-то. Однако его взгляд направлен на меня, и потому по моей спине проносится с сотню мурашек. Я взвинчено передергиваю плечами. Руки звенят, дрожат от боли. Хочу ринуться на девушку. Но еще больше хочу убраться отсюда как можно дальше.
   - Сейчас же прекратите! - Наставляет преподаватель. Он оказывается рядом со мной и недовольно сводит брови: они у него торчат в стороны, как у ленивого кота. - Сейчас же выйдите, мисс де Веро.
   - Что? Но я не...
   - В классе было спокойно, пока вы не пришли.
   Я растерянно округляю глаза. И это оправдание? Выгонять за то, что я дала сдачи? И он действительно думает, что это правильно? Я собираюсь сказать что-то еще, но затем..., затем я вдруг выдыхаю. Мои плечи опускаются, слова застревают где-то в горле. Учитель глядит на меня, возможно, ждет, что я начну извиняться или сломаюсь, но я не произношу ни слова. Пожимаю плечами и выхожу из кабинета, провождаемая десятком любопытных взглядов. В груди колет, взвывает обида, но я не слушаю этот вой и просто плетусь вдоль коридора, прикрыв от усталости глаза. Надеюсь, Рушь ответит за то, что сделала. Никогда еще я не ощущала себя такой униженной, и она тому виной.
   Бросаю сумку на подоконник и облокачиваюсь спиной о стену. Идти мне некуда, да и бессмысленно. Побег - не выход. Чтобы дать отпор, нужно терпеть, пусть это совсем не просто. Сейчас не выстою - буду вечным изгоем, предателем. Чего хотела, то и получила. Я ведь говорила Лиз, что мне наплевать на мнение окружающих меня людей..., что ж, вот и шанс доказать это. Лиз...
   Я достаю телефон из кармана и пишу подруге сообщение. Надеюсь, мы встретимся в столовой, иначе я начну сетовать на жизнь уборщице, а мне почему-то кажется, что она не интересуется моими проблемами. Усмехаюсь, закрываю ладонями лицо и выдыхаю в них громко-громко, будто бы хочу зарычать, но слишком приличная, чтобы давать волю этим животным эмоциям. Ох, как же хочется подраться! Смеюсь еще громче, прекрасная зная, что скорее стану балериной, чем кого-то ударю. Хотя, если вспомнить, я оттолкнула Рушь на приличное от себя расстояние, даже не успев понять, что именно сделала. Возможно, в каждом из нас живет тот самый псих, готовый выйти наружу. Мой спал слишком долго, и пора уже дать ему свободу.
   Не замечаю, как проходит время, и коридоры вновь заполняются студентами. Меня на удивление не волнуют их взгляды. Неожиданно я думаю, что самое худшее уже позади. В конце концов, меня назвали шлюхой! Никогда не думала, что нечто подобное со мной в этой жизни может приключиться. Я и с парнями толком не целовалась. Был один..., у него были рыжие волосы, кривые зубы, и мы играли в "правду" или "действие" на вечеринке Мэлота. Кажется, тогда ему исполнялось двенадцать. Мы еще не враждовали, и, да, меня пускали на элитные тусовки. Детские элитные тусовки. Потом мы повзрослели, и дверь в комнату брата превратилась в непересекаемый барьер, а тот парень - мальчик - забыл обо мне, как о страшном сне. Еще и город сменил. Наверно, я его испугала.
   Усмехаюсь, как раз в тот момент, когда передо мной вырастает чья-то тень. Думаю, незнакомец отойдет в сторону, но нет. Поднимаю взгляд.
   - Как настроение?
   Я недоуменно вскидываю брови. Этого парня я даже не помню. Высокий, покатый и наглый, как все приятели Мэлота. Мне становится тошно, я молча пытаюсь пройти мимо, сжав кулаки от раздражения, но неожиданно наталкиваюсь на его руку.
   - Ты куда?
   - Отойди.
   Сзади кто-то подталкивает меня вперед. Оборачиваюсь, вижу еще одного парня, вот только он не улыбается. Прожигает меня равнодушным взглядом, на который способны лишь те, кто не умеет чувствовать. Я недовольно выдыхаю.
   - Мы можем продолжить этот танец, - чеканю я, - но будет лучше, если прямо сейчас вы уйдете. Я не шучу.
   - Танец? Да, ты умеешь танцевать. Научишь?
   Я вспыхиваю.
   - Или ты податливая только с изгоями? - Говорит второй, опуская широкие ладони мне на плечи. Я пытаюсь вырваться, но он вдруг отталкивает меня в сторону, и я ударяюсь спиной о деревянный стенд с надписью "Добро пожаловать в университет имени Андреа Висконти, маркиза Миланского".
   Отчаянно надеюсь уйти и поэтому предпринимаю очередную попытку: рвусь вперед и тут же натыкаюсь на каменную руку брюнета. Парень припечатывает меня к стене, а я сердито пихаю его в грудь.
   - Отпусти! Вокруг люди!
   - И всем на тебя наплевать.
   - Что за чушь? - Я задыхаюсь от возмущения. Пытаюсь сбросить руки парня, но тот лишь крепче прижимает меня к стене. - Прекрати, не будь идиотом. Что ты мне сделаешь?
   - Я придумаю.
   Его рука неожиданно оказывается на моем бедре. Я вспыхиваю от колючей злости, и уже собираюсь врезать ему по лицу, как вдруг слышу знакомый голос.
   - Плохая идея, Рик. Рук ведь много не бывает.
   Я поворачиваю голову и вижу Конрада. С руками в карманах брюк он стоит прямо за парнем и мирно улыбается, сверкая карими глазами.
   - Это не твое дело, Бофорт.
   - Как ты думаешь, - протягивает он, изучая взглядом деревянный стенд, - если прямо сейчас я случайно ударю тебя головой об этот угол - дело станет моим?
   Незнакомец недовольно выдыхает и отходит в сторону. Он, возможно, хочет сказать что-то еще, но не успевает. Резко Конрад выпускает вперед кулак и попадает парню точно в нос. Звучит хруст, незнакомец хватается пальцами за лицо и начинает стонать, будто бы раненное животное, а я в ужасе застываю.
   - Ты что творишь? - вопит второй.
   - Увижу вас рядом с ней - бегите.
   Бофорт уходит, не обращая внимания на то, что парни орут ему что-то вслед. Берет меня под локоть и тащит за собой. Не сопротивляюсь. Лишь спокойно выдыхаю и крепче сжимаю в пальцах его руку. Меня до сих пор трясет.
   - Я долго думал, прежде чем подошел, - едва слышно отрезает он. - Все ждал, что ты так же искусно дашь кому-то между ног, как когда-то дала мне.
   - Я..., я не успела.
   - И не торопилась.
   - Послушай, - я застываю и тяну парня на себя. Хочу посмотреть ему в глаза, но он, будто бы специально отводит взгляд в сторону, - спасибо.
   - Я помогал не тебе. Я спасал статистику Верхнего Эдема.
   - Конрад, прекрати.
   - Я ничего не делаю.
   - Пожалуйста, - я касаюсь пальцами щеки парня, и он тут же смотрит на меня. Будто бы тысячи молний пронзают меня насквозь. Невольно опускаю руку, а Бофорт стискивает зубы. Он подается вперед, а я отступаю назад. - Не думаю, что это хорошая идея.
   - Тебе и не нужно думать. Я сам с этим справлюсь.
   Парень тянет меня на себя. Его теплые пальцы чертят узоры на моих щеках, и мне в эту секунду становится так душно, что дыхание перехватывает. Я растерянно покачиваю головой. Отстраняюсь, а он все равно придвигает меня ближе и ближе.
   - Не надо, что ты делаешь?
   - Ты и не сопротивляешься.
   - Сопротивляюсь!
   - Я видел, как ты сопротивляешься пять минут назад, и нет - ты не сопротивляешься.
   Мои щеки вспыхивают багровым цветом. Хочу отстраниться, но внезапно не могу и шевельнуться. Просто гляжу в глаза парня и ничего не понимаю. Почему он так близко? Я открываю рот, чтобы сказать что-то, но внезапно слышу чей-то смех. Тут же голова резко вспыхивает, в висках звенит, я отхожу назад и крепко зажмуриваюсь.
   - Это..., - растерянно улыбаюсь, - это плохая идея.
   Парень тяжело выдыхает. Я, наконец, смотрю на него, и мне становится еще хуже. У Конрада недовольно сведены брови, глаза сощурены, будто от яркого света. Думаю, меня ничто в эту секунду не может расстроить сильнее, как вдруг замечаю за его спиной Эриха. Он не останавливается. Просто проходит мимо, и он не смотрит на меня, не произносит ни звука, а в груди у меня что-то обрывается. С ужасом я леденею и пячусь назад.
   О, нет. Не может, чтобы он нас видел. Не может. Вновь перевожу взгляд на Бофорта, только на этот раз парень довольно кривит губы. Никакого раздражения, никакого намека на злость. Конрад стоит передо мной и нагло улыбается, будто осуществил свой план. Не помню, как подаюсь вперед и отталкиваю его в сторону.
   - Какого черта!
   - Не ругайся, принцесса.
   - Ты знал, что он здесь, ты знал, и...
   - Что? - Бофорт бесстрашно подается вперед. - Что я сделал? Заставил тебя стоять со мной? Заставил тебя тянуться ко мне, держать за руку?
   Я задыхаюсь. Хватаю губами воздух и выдыхаю, теряясь в собственных мыслях. Не понимаю, как загнала себя в тупик. Покачав головой, срываюсь с места.
   После семинаров я прихожу в столовую и усаживаюсь за единственный свободный стол. Оглядываюсь и пишу сотое сообщение Лиз. Куда она пропала? Мне это не нравится. Могла бы хотя бы предупредить, что исчезнет, пусть мы и не обязаны отчитываться друг перед другом. Я прикусываю губы и спускаюсь по спинке стула, как по горке. В столовой так много людей, что мне даже подниматься и становиться в очередь лень. Хотя, на самом деле, мне совсем не хочется есть. Я чувствую себя измотанной и отстраненной, а без Лизы еще и одинокой. Странное ощущение. Мне никогда не приходилось опускать глаза, когда на меня кто-то смотрит. Теперь я делаю это почти автоматически. Не хочу увидеть в этих взглядах осуждение, пусть неверное, но такое открытое, что им можно было бы резать тут воздух. Подпираю ладонью подбородок и вздыхаю. Надеюсь, Лиз объявится, иначе...
   Опускаю руки. Выпрямляюсь и моргаю несколько раз, потому что не верю в то, что вижу. Грудь вспыхивает пожаром, горло саднит, то ли от злости, то ли от обиды. Я крепко сжимаю пальцами край стола и наблюдаю за тем, как Рушь Дамекес - невероятно изящная и красивая - сидит на коленях Эриха Ривера.
   Внутри у меня что-то раскалывается. Обижено я смотрю на то, как Эрих обнимает ее за талию, и неожиданно ощущаю привкус горечи. Хотя, нет. Это яд. Ревность вспыхивает во мне, будто новогодняя елка. Я отворачиваюсь, приказываю себе успокоиться, но затем вновь гляжу на парочку, и едва не взрываюсь от злости.
   - Вот, черт, - шепчу я, увидев, как Рушь овивает руками плечи Эриха. Касается лбом его щеки. А он..., он и не отстраняется. У меня выбивает землю из-под ног. Растерянная я хлопаю ресницами, жду чего-то, но чего?
   Неожиданно я поникаю. Смотрю на свои руки и медленно поднимаюсь из-за стола. Не знала, что внутри бывает так пусто. "Что бы ни случилось" - сказал он мне, а потом мы разрушили все, что у нас было.
   Иду к выходу, не оборачиваясь. Плетусь по коридору, сталкиваюсь с прохожими, но не обращаю внимания. В конце концов, я оказываюсь у дверей кладовки. Не знаю, зачем я здесь, но руки тянутся вперед. Уже через секунду я захлопываю дверь и облокачиваюсь об нее спиной, крепко зажмурив глаза. Наплевать. Сама ведь не лучше. Ох, я рычу и сердито свожу брови. Неужели он не мог посадить себе на колени кого-то другого! Нет же, именно Рушь терлась о него, как ободранная кошка о первого попавшегося незнакомца. Хотя они знают друг друга с детства. Могу ли я с ней соперничать? Она безумно красивая, сильная и немного дикая. Наверняка, во вкусе Эриха.
   - К черту Эриха, - выдыхаю я, выпрямившись. У меня есть проблемы посерьезнее. Я не должна отвлекаться. А эти тайны, чувства - они сводят меня с ума.
   Внезапно дверь за спиной открывается, и я неуклюже пячусь вперед. Едва не падаю, но вовремя выставляю руки и упираюсь пальцами о пыльную стену. Оборачиваюсь.
   - Ты сбежала, - отрезает Эрих. Вид у него дикий. Волосы взъерошены, глаза горят и переливаются злостью. Он захлопывает дверь и делает шаг вперед. - Что-то не так?
   Я выдавливаю улыбку.
   - Нет, все нормально.
   - Правда?
   - Да. Я просто почувствовала себя лишней. Как и каждый, кто находился в столовой. В следующий раз сними со своей подружкой комнату.
   Я рвусь к выходу, но Эрих останавливает меня, перегородив дверь спиной. Губы его дрогают от довольной усмешки. Парень глядит мне в глаза, но такое чувство, что смотрит сквозь меня, внутрь. Это раздражает еще сильнее, чем его самодовольный вид.
   - Пропусти.
   - Нет.
   - Чего ты хочешь?
   - Хочу тебя понять.
   - Я не в настроении. Отойди. - Пытаюсь вновь пробраться к двери, но Ривера упрямо стоит на своем и не дает мне сдвинуться с места. Я протираю ладонями лицо и протяжно выдыхаю. Кажется, разговора не избежать. - Да, Бофорт стоял близко, но он помог мне.
   - Помог? Каким образом?
   - Не важно. Главное, что он вовремя оказался рядом.
   - И ты решила его отблагодарить. - Это не вопрос, и Эрих, улыбнувшись, кивает сам себе. - Интересная теория. Может, мне тоже стоит его отблагодарить за то, что он вовремя оказался рядом? Как думаешь?
   - Прекрати.
   - Я думал..., знаешь, я ведь думал, что мы с тобой определились в наших чувствах.
   - Я и не сомневалась.
   - Как ты умудряешься так красиво разговаривать? А на деле ведешь себя как полная идиотка, Дор, - парень недовольно усмехается. - Уму непостижимо.
   - Идиотка? - Вспыхиваю я. - Это ты идиот, Эрих. Решил отомстить мне? Ладно. Вот только подумал ли ты о Рушь? Черт, - я взмахиваю руками, - я терпеть не могу эту наглую девицу, но даже мне ясно, что ты выставил ее дешевой шлюхой.
   - Эта наглая девица, которую ты так ненавидишь, побольше твоего в жизни видела. Ее отец был полным кретином, а ее мать половину своей жизни пролежала в больнице, да, вместе со всеми сумасшедшими, потому в Нижнем Эдеме только один госпиталь. Так что не говори о ней в таком тоне.
   - Что? Не говорить? Отлично. Такой благородный, а сам воспользовался ей.
   - Что сделал?
   - Воспользовался ей, чтобы насолить мне. Или же ты думаешь, что девушки ко всем парням садятся на колени? Нет. Ты ей нравишься.
   - Какого ты о себе мнения, - смеется он. - Я просто захотел, чтобы она была рядом, и она была рядом. О тебе никто и не вспоминал.
   Ошеломленно распахиваю глаза. Не знаю, что делать, но подаюсь инстинктам, вновь рвусь к двери, отталкиваю Эриха и вдруг оказываюсь в ловушке из его рук. Парень крепко прижимает меня к себе и оттаскивает от выхода.
   - Куда ты бежишь? - Возмущается он.
   - От тебя подальше.
   - Я никуда не уйду.
   - Очень жаль. - Я поворачиваюсь к Эриху лицом и недовольно стискиваю зубы. Обо мне никто не вспоминал? Что еще он мог сказать, чтобы окончательно растоптать остатки моей гордости? Ох, как же я его сейчас ненавижу. - Что еще скажешь? Я в предвкушении, Эрих. Не томи. Может, признаешься, наконец?
   - В чем признаюсь?
   - Твоя подружка меня посвятила. Поиметь меня - великая награда, подогнуть под себя дочку самого де Веро. - Я растягиваю губы в улыбке. - Тогда все сходится.
   - Что ты несешь? - Злится Эрих.
   - Это имеет смысл.
   - Не говори чепухи. Я никогда не относился к тебе так.
   - А как ты ко мне относишься? - Прикрываю глаза и прекращаю вырываться. Меня в ту же секунду одолевает неприятная боль по всему телу, но я выпрямляюсь и гляжу парню прямо в глаза. - Да, возможно, Конрад ко мне что-то чувствует, но я отстранилась, Эрих. Я была рядом с ним, и я могла пойти дальше. Но я этого не сделала.
   - Момент был упущен, - холодно шепчет Ривера.
   - Не может между нами быть никакого момента. Я хочу быть с тобой. - Неожиданно моя злость рушится, как карточный домик. Высвобождаю руки и касаюсь ими лица Эриха. Прохожусь по его темным волосам, касаюсь скул и приближаюсь близко-близко, слушая, как парень тяжело дышит. Зажмуриваюсь и шепчу, - ты не представляешь, как сложно мне было смотреть на тебя с Рушь.
   - Представляю.
   Он касается лбом моего моей щеки, а я овиваю руками его шею, тяну на себя, словно нуждаюсь в нем больше, чем в ком-либо. Говорю:
   - Прости.
   Его ладони обхватывают мою талию. Поднимаюсь на носочки и прижимаюсь к нему ближе, вдыхаю запах его кожи, касаюсь щекой его щеки. Меня покачивает от слабости, но Эрих не позволяет мне упасть. Прижимает к стене всем телом. Наши ноги соприкасаются, мои руки на его груди, его пальцы вырисовывают линии на моих бедрах.
   - Хочешь свести меня с ума? - Шепчет он мне в губы.
   - Хочу, чтобы ты не сомневался во мне.
   - Это сложно.
   - Это просто. - Я приподнимаю подбородок и оказываюсь в плену его глаз. Парень в растерянности смотрит на меня, а я придвигаюсь ближе. - Мне никто больше не нужен. Я хочу, чтобы только ты был рядом. Понимаешь?
   Его пальцы сильнее сжимают мою талию. Эрих целует меня, но затем отстраняется и шепчет хриплым, низким голосом:
   - Я испугался, что потеряю тебя. А я никогда прежде не боялся. Я видел многое, но мне никогда не было страшно. А сегодня было. - Он смотрит на меня, и я замираю, тихо и неровно дыша. - Наверно, если ты уйдешь, все изменится, но обычно мир меняется, когда уходит тот, кого любишь.
   - Но я никуда не уйду.
   - Отлично. Потому что, кажется, я тебя люблю.
   Дыхание перехватывает. Я смотрю в глаза Эриха и молчу, потому что не могу даже попытаться выразить то, что чувствую. Касаюсь пальцами его лица. Заправляю его мягкие волосы. Я изучаю его синие глаза и морщинки около губ. Эту неуверенную полуулыбку и ямочку на подбородке. Когда-то мы не знали друг друга, но сейчас я не представляю себе жизни без его присутствия. Не знаю, куда денусь, если не услышу его голос. Не знаю, что со мной станет, если я не увижу его глаз. Я зависима от Эриха Ривера, а он, кажется, меня любит. Неожиданно я поняла, что оказалась в том самом месте и с тем самым человеком.
   Ничего не говорю. Обнимаю его и целую, встав на носочки. Тут же прочные, теплые руки Эриха прижимают меня к себе, и мы оказываемся в ловушке друг друга, растерянные и неопытные, понятия не имея, во что мы ввязываемся, и на что напрашиваемся. Если мир исчезает, едва важного человека не оказывается рядом - это плохо. Это опасно. Любовь в таком случае - болезнь, которая, как наркотическая зависимость, разрушает и причиняет боль. И мы саморазрушаемся, все решительнее и упорней, врываясь в пространство друг друга. Эрих приподнимает меня, мои ноги обвивают его бедра, и я оказываюсь на одном из пыльных столов, оставляя ладонями безобразные и кривые отпечатки. Эрих стягивает с меня пиджак, я бросаю на пол его куртку. Он прижимается ко мне, покрывает поцелуями шею, а я откидываю назад голову, дыша так тяжело и томно, что грудь еще чуть-чуть да взорвется на тысячи, миллиарды осколков.
   Я никогда прежде не ощущала ничего подобного. Открываю глаза и вижу, что Эрих на меня смотрит, не ровно дыша. Он вновь целует меня. Вновь отстраняется. Я прохожусь пальцами по его волосам и застываю, едва он опускает ладони ниже, по моим лопаткам, по талии. Я гляжу на парня настороженно, а он нервно сглатывает, боясь, что поступает неверно.
   - Я должен остановиться, - шепчет Эрих, не отрывая от меня глаз. Мы оба знаем, что он должен. Но никто из нас этого не хочет. - Скажи, чтобы я остановился.
   - Остановись.
   - Неубедительно, спасительница.
   Его губы трогает знакомая мне полуулыбка, и я обнимаю его, сложив голову у него на груди. Сердце Эриха стучит, как бешенное. Задумчиво поджимаю губы и вдруг слышу, как на мой телефон приходит сообщение.
   - Прости, - я виновато морщусь и достаю из кармана юбки сотовый. - Это Лиз. Она хочет встретиться в библиотеке.
   - Это так важно?
   - Я не видела ее целый день. - Улыбаюсь, когда он зарывается носом в мои волосы, и отстраняюсь. - Я, правда, должна идти.
   Ривера кивает. Он натягивает куртку, а затем помогает мне надеть пиджак. На какое-то мгновение его пальцы застывают на моих плечах. Застываю и я. Хмурю брови и нехотя оборачиваюсь. Поглаживаю пальцами его подбородок.
   - Сначала выхожу я, потом ты. Дай мне пару минут.
   - Хорошо.
   Я вырываюсь из кладовки и нервно поглаживаю юбку. Все пытаюсь согнать с лица эту глупую улыбку, но никак не могу совладать с собой. Эрих сказал, что любит. В груди вспыхивает приятный огонь, который не обжигает, а греет. Я касаюсь пальцами шрама, и я думаю, что никогда прежде мне не было так спокойно. Почему лишь от одного человека зависит наша жизнь; от его слов или действий. Мы думаем, что живем для себя, бродим с этой мыслью по коридорам, по улицам, а потом оказывается, что все было ложью, и наши мысли не нам принадлежат. А мы все ждем того момента, когда окажемся полностью себе не подчиненными, и нам кажется, что ничего лучше с нами и случиться не может. И самое страшное, что так и есть: возможность найти того, кто подчинит нас и наши чувства - нас не просто окрыляет, а заставляет жить дальше и ждать.
   Я прихожу в библиотеку. Здесь как всегда тихо. Витает запах чернил и бумаги. Мне нравилось проводить тут время. Правда, теперь книги не представляют особого интереса, ведь мне не зачем убегать. На страницах любимых историй я пряталась от реальности, но теперь в этом нет смысла. Жизнь не стала лучше. Она усложнилась. Но, вместе с тем, она обрела смысл. Я не хочу больше искать его в книгах. Не хочу быть кем-то другим.
   Я хочу быть самой собой.
   Оглядываюсь в поисках подруги. Иду вдоль высоких стеллажей и касаюсь пальцами деревянных полок.
   - Лиз? - Мой голос совсем другой. Я так хочу увидеть подругу, что готова окунуться с головой в этот странный лабиринт. - Лиза?
   Я прохожу еще пару пролетов, но затем замираю. Бывает, ноги врезаются в землю и отказываются двигаться. Сейчас они не двигаются. Я вижу алое, тонкое пятно, тянущееся из-за поворота; начинающееся за одним из стеллажей. Меня будто пронзает током. Рьяно и смело я выдыхаю:
   - Лиза?
   Я делаю несколько шагов вперед и вижу ее. На полу. Бледную, как снег с кровавыми порезами на запястьях. Распятая она лежит посреди вырванных листов и не шевелится. Не помню, как подбегаю к ней. И своего голоса не помню. Но уже через пару минут я не могу кричать. Не получается. Горло саднит от боли, а грудь разрывается от рыданий. Я долго и наивно трясу ее плечи, а затем все же беру себя в руки и бегу за помощью.
  
   ГЛАВА 16.
  
   В больнице холодно. Сижу в приемной и смотрю вдаль, не понимая, почему я здесь, что мне нужно. Ресницы слиплись, щеки скованы. Слезы высохли, а время остановилось. Я ни с кем не разговариваю. Сижу в одном из кресел. Светлое, широкое помещение давит на меня, как тюремная камера. Плечи дрожат, пальцы держатся за край юбки и болят, ведь я сжимаю их так крепко, что впиваюсь ногтями в свои же ладони. Люди мельтешат, будто бы черные точки. Я их не вижу, но слышу шум, из-за которого жутко болит голова. Меня передергивает от холода, а еще от ужаса. Едва я вспоминаю, как я здесь оказалась, мне не хочется больше дышать, двигаться. Мне хочется орать во все горло.
   - Мисс де Веро?
   Я резко перевожу взгляд на человека, чья тень падает мне на лицо. Не помню, как он подошел. Зато я помню его лицо. Кристофер Обервилль невероятно красивый мужчина. У него аристократическая внешность, не скрываемая даже белым халатом. Черные волосы и голубые глаза. Горбатый нос, будто профиль одного из римских служителей.
   - Адора...
   - Что вы здесь делаете? - Холодно спрашиваю я. Смотрю на Обервилля и медленно поднимаюсь на ноги. - Где моя подруга?
   - Она в порядке.
   - В порядке?
   - Да. Лиза потеряла много крови, но в целом ее состояние стабилизировалось.
   "Стабилизировалось" - эхом проносится в моей голове, и я судорожно выдыхаю. Не знаю, что на меня находит, но я начинаю дрожать. Киваю, протираю руками лицо и робко пошатываюсь назад, порывисто опустив налившиеся свинцом руки. В какой-то момент я решила, что у меня больше нет подруги. Нет это рыжей бестии, верующей гороскопам. И ее смеха больше нет, и манеры кусать губы. Я зажмуриваюсь.
   - Тебе нужно отдохнуть, - низким голосом советует Кристофер. Его рука внезапно оказывается на моем плече, и я распахиваю глаза. - Ты устала.
   - Устала, - соглашаюсь я, отстраняясь. - От того, что все мне лгут. Лиз бы никогда не порезала вены. Она бы ни за что не решила покончить с собой.
   - Иди домой, Адора.
   - Нет, стойте. - Я хватаю Обервилля за локоть и недовольно свожу брови. - Вы ведь знаете, вы понимаете меня! Лиза не сама это сделала, она не могла.
   - Это не имеет значения, - мужчина покачивает головой, - не вмешивайся.
   - Что вы имеете в виду?
   - В официальном заключении твоя подруга предприняла попытку покончить с собой, и я ничего не могу с этим сделать.
   - Но, мистер Обервилль, подождите, вы же понимаете, что это полная ложь! Скажите мне правду. Пожалуйста.
   - Зачем тебе правда? - Едва слышно отрезает мужчина. Он глядит на меня голубыми, широкими глазами и практически страдальчески выдыхает. - Держись подальше от этого. Ты не должна вмешиваться, иначе пострадаешь.
   - Вы знаете, кто это делает? - Ошеломленно вспыхиваю я. - Скажите мне. Я должна знать. Иначе все это будет продолжаться снова и снова. Прошу вас!
   - Я не знаю, Адора. Я ничем не могу тебе помочь. Иди домой.
   - Но как же Лиз? Ее пытались убить, верно? - Мы смотрим друг на друга. - Верно?
   Мужчина стискивает зубы. Осматривается и шепчет:
   - Шрамы глубокие, кривые. Чтобы оставить такие нужно приложить много силы, а у твоей подруги, увы, такой силы нет.
   Он больше ничего не говорит. Я застываю с распахнутыми глазами, а он уходит, так и не посмотрев на меня. Гляжу ему в след. Его белый халат развивается по воздуху. Руки в тисках сжимают папку с документами. Высокий, умный и совершенно сломленный. Лжет, чтобы больше никогда не угодить в ловушку, и из одних цепей попадает в другие.
   Убийца не он, и не его сестра. Дэбра Обервилль ни за что бы ни подставила родного брата. Я так думаю. Но тогда остается отец Конрада. Какой ему прок погружаться в те дни, когда жизнь была игрой на везение: узнают или нет, осудят или примут. Никто бы не стал действовать себе во вред. Если события той ночи раскроются, пострадает не только моя семья, но и семья Бофорта, и тогда в чем смысл?
   К Лизе меня не пускают. Я смотрю на нее сквозь стеклянную перегородку, и сердце у меня сжимается от дикого страха. Ее рыжие волосы обрамляют бледное лицо. Хрупкая и маленькая она похожа на спящую красавицу. Кто же сделал с ней такое? Зачем? Неужели причина лишь в том, что она моя подруга? Убийца действует, не причиняя боль мне, но причиняя боль тем, кто находится со мной рядом. Чего он добивается? Чего хочет?
   Я прихожу домой, сопровождаемая охраной. Отец приказал, чтобы меня довезли из больницы и провели вплоть до комнаты. Волнуется? Странно.
   Я сажусь на кровать и свешиваю вниз руки. Смотрю в окно - на улице совсем темно, не видны облака, деревья, коттеджи - и поникаю. Кто бы мог подумать: еще чуть-чуть, и я бы потеряла дорогого мне человека.
   Неожиданно дверь в мою комнату открывается. Я смотрю через плечо и растерянно замираю. Мэлот мешкает на входе, однако затем со вздохом пересекает порог и бредет ко мне, засунув руки в карманы джинс. Он садится рядом и сплетает в замок пальцы.
   - Как она?
   Я пожимаю плечами. Не знаю, что ответить на этот вопрос.
   - А как ты?
   Усмехаюсь. Смотрю на брата и замираю. Мне неожиданно становится страшно. Что если я потеряю его? Что если все люди, которые мне дороги, начнут уходить? Как я смогу с этим жить? Отвожу взгляд, покачиваю головой и вдруг понимаю, что глаза наполняются слезами. Нет, только не при Мэлоте! Я не должна..., я...
   Слезы катятся по щекам. Я порывисто их вытираю и шепчу:
   - Прости.
   - Дор...
   - Не обращай внимания. - Мои пальцы дрожат. Улыбаюсь и передергиваю плечами, почувствовав себя на редкость растерянной. - Я просто..., просто испугалась наверно. Не знаю, что буду делать без Лиз. И знаешь, что самое страшное? - Мэлот смотрит на меня, а я никак не могу согнать с лица эту глупую улыбку, пусть и плачу. - Что мне кажется, что я ее потеряла.
   Я вновь отворачиваюсь. Зажимаю пальцами рот и неожиданно чувствую, как Мэлот притягивает меня к себе. Он неуверенно обнимает меня, а я сильнее плачу. Прижимаюсь к брату и впервые чувствую себя его сестрой. Он неумело поглаживает мои волосы. Шепчет что-то неразборчиво, я не слышу.
   - Ты была права. - Наконец, громче отрезает он. Тем не менее, его голос сиплый. - Я должен был послушать тебя. Этот человек перешел черту, Дор. Нужно найти его.
   - Но как? - Отстраняюсь и потираю пальцами глаза. - Я запуталась, Мэлот.
   - Расскажи мне. Попробуем распутаться вместе.
   Я киваю и выкладываю брату все, что знаю. Рассказываю об Эрихе, о том, как нашла его раненого у стены и как спасла вместе с Марией. Как он провел меня в Нижний Эдем, и как мы встретились с Хельгой Штольц. Рассказываю о родителях, о том, что они сделали; об отце Конрада, о деканше и ее брате. Я рассказываю все, что знаю, а затем мне внезапно становится так спокойно, что я недоуменно вскидываю брови.
   - Катарина, - шепчет Мэлот, упав лицом в ладони, - я помню ее.
   - Помнишь? - Удивляюсь я.
   - Немного. Дело в том, что я жил в пансионате и приезжал сюда только на лето. Мне иногда приходилось пересекаться с родственниками родителей. Но я думал, они уехали.
   - Почти.
   - Выходит, отец спас тебя.
   - Да. Но он совершил преступление.
   - И кто-то пытается отомстить, - брат кивает и пожимает плечами. - Возможно, мы с тобой не зря так долго не общались. Видишь, как много интересного ты мне рассказала.
   Я прыскаю от смеха и возмущенно вскидываю брови.
   - Ты действительно считаешь, что это стоило того?
   - Возможно. - Мэлот кривит губы. - Нужно поговорить с папой.
   - О, нет. Не выдумывай.
   - Почему? Он должен знать.
   - Они и так все знают. - Хватаю брата за локоть. - Поверь, наши родители давным-давно в курсе, что все неприятности связаны с тем, что случилось тринадцать лет назад.
   - Мы все равно должны поговорить с ними, Адора. Они должны знать, что мы знаем. Это же наши родители! - Парень распахивает зеленые глаза. - Мы должны им доверять, пусть это сложно и наивно. Но мы..., мы просто должны.
   Я не согласна с братом, но не хочу сейчас спорить. Киваю. Мэлот решает поговорить с отцом после встречи по поводу его предвыборной кампании, чтобы не волновать его в такие ответственные дни.
   Мэлот так заботится об отце. Я ему завидую. Он любит его безвозмездно, в то время как я пытаюсь найти тому причины. Возможно, причины не нужны. Брат сказал: они наши родители, и это как будто бы все объясняет. Так, может, не стоит усложнять?
   Может, стоит просто любить?
  
   ***
  
   Занятия в университете не отменяют. Так как официально Лиза Ротенберг пыталась покончить с собой, жизням студентов ничего не угрожает. Не хочу спорить с Обервилль, и она вряд ли меня послушает. Поэтому я решаю, что лучше просто попытаться как можно скорей отыскать убийцу. Тогда проблема сама собой испарится.
   Больше никаких отвлечений. Никакого Эриха или Конрада. Лиз в больнице по моей вине, и я должна узнать, кто это сделал.
   Сегодня в нашем доме прием, и у меня почему-то плохое предчувствие. Не знаю, как это объяснить, но целый день я не могу найти себе места. В университете летаю в облаках, не слушаю преподавателей, не обращаю внимания на насмешки над тем, что я предатель. Я чувствую себя ужасно рассеянной, и потому постоянно роняю что-то или спотыкаюсь.
   В столовой усаживаюсь на свое место. Без Лиз одиноко. Если бы я только знала, что с ней случится! Кто-то напал на нее, едва не лишил жизни, а я этим временем занималась своими отношениями, ссорилась, целовалась, обижалась. О, боже, как же глупо сейчас это выглядит. Лучше бы я занималась расследованием, чем теряла голову из-за парня.
   Неожиданно рядом с моим столом проходит компания ребят из Нижнего Эдема. Мне не слышно, о чем они разговаривают, но они смеются. Среди них я вижу Эриха. Парень в одно мгновение оказывается ко мне близко. Он взволнованно смотрит на меня, а я нервно покачиваю головой. Никто не должен и дальше думать, что между нами что-то есть. Если раньше это могло стоить нам репутации, то теперь еще и жизни.
   Ривера уходит. Вместе с ним и близнецы Дамекес. Марко держится рядом с сестрой, а она держится рядом с Эрихом. Ох, так и хочется вскочить из-за стола и тряхануть ее за пышную шевелюру. И вот опять я отвлекаюсь. Встряхиваю головой, опускаю глаза ниже и неожиданно вижу на столе книгу. Недоуменно морщусь. Это не моя книга, и ее здесь не было. Боже, наверно, я схожу с ума. Целый день прибываю в какой-то абстракции.
   Открываю учебник и вижу сложенный листок. Поднимаю глаза на Эриха. Они сидят в конце зала, общаются, но парень смотрит на меня. Возможно, он хочет встретиться, или, может, он что-то узнал?
   Я раскрываю записку и облизываю губы.
   "Приходи за стену к западным воротам в восемь часов вечера. Я тебя встречу".
   Я быстро превращаю листок в скомканный шарик и прячу в карман брюк. Не знаю, в чем причина, но если Эрих считает нужным встретиться - значит, так нужно. Правда, как он не побоялся передать мне записку у всех на виду? Возможно, он, правда, узнал что-то.
   Неожиданно рядом со мной появляется Мэлот. Я удивленно наблюдаю за тем, как он открывает бутылку с газировкой и усмехаюсь.
   - С каждым днем все интересней.
   - Решил, что тебе одиноко.
   - Ты угадал. - Я заправляю за ухо выбившийся локон и выдыхаю. - Мэлот, сегодня я должна уйти с папиного вечера.
   - С какой стати?
   - Эрих. - Пальцы брата крепко стискивают бутылку, на лице выделяются скулы, и он смотрит на меня уже не так как прежде. Его взгляд пускает молнии. - Возможно, он знает что-то. Он оставил мне это. - Я протягиваю парню смятую записку. - Он бы никогда этого не сделал, если бы не было причины. Поверь мне.
   - И что он собирается тебе рассказать за стеной в восемь часов вечера? - Мэлот лихо превращает бумажку в крошечный шарик. - Что если он просто заманил тебя, чтобы, ну, я не знаю, чтобы поразвлекаться.
   - Прекрати.
   - Я серьезно.
   - Я тоже.
   - Как ты можешь верить этому дикарю, Адора? - Поражается Мэлот. - И что, что ты спасла ему жизнь? Люди за стеной непредсказуемые и жестокие.
   - Как и мы. Не сопротивляйся. Я все равно пойду. Лиза в больнице. Если у меня есть шанс, хотя бы на шаг приблизиться к разгадке, я им воспользуюсь.
   Мэлот недовольно выдыхает.
   - Я уже сожалею, что связался с тобой. Мне постоянно хочется схватить тебя за руку и увести отсюда к чертовой матери. А еще хочется треснуть тебя по голове.
   - Это ты умеешь.
   - Вот именно. - Брат кивает. - Не забывай об этом.
   - Как же об этом забыть.
   - В любом случае, одна ты не пойдешь.
   - Пошли со мной.
   - Знаешь, иногда я с трудом верю, что у нас одни родители. - Мэлот лыбится, а я не сдерживаюсь от недовольной гримасы. - Во-первых, отец заменит, что нас нет. Так я смог бы тебя прикрыть, а если уйдем мы вместе..., кто это сделает?
   - Допустим.
   - Во-вторых, ты и я в Нижнем Эдеме. Дети Эдварда де Веро... Одна ты еще с толпой сольешься, а вдвоем нас увидят. Мы дорого стоим, Дор, пусть ты и не хочешь это понять.
   - Тогда я пойду одна. - Я взмахиваю руками. - Эрих встретит меня, а до стены я как-нибудь сама доберусь. Устраивает?
   - Нет. Я не отпущу тебя одну. Я не доверяю Ривера, и тебе не советую.
   - Значит, мне придется отложить костюм, - вздыхает знакомый голос и неожиданно к нам подсаживается Конрад Бофорт. Он переворачивает стул и усаживается на нем, будто бы наездник. Я ошеломленно округляю глаза. - Есть возражения?
   Мэлот усмехается.
   - Я согласен.
   - А я - нет. - Недовольно свожу брови. - Мне не нужна нянька. Я сама справлюсь. А ты, Конрад, можешь, напялить свой костюм. Не стоит ради меня идти на такие жертвы.
   - Когда выдвигаемся? - Спрашивает он у Мэлота, не обращая на меня внимания.
   - В восемь.
   - Отлично, я подойду к вашему дому.
   - Только возьми с собой что-то. - Мой брат серьезно хмурится. - Не деньги, оружие.
   - Я что-нибудь придумаю.
   - Эй! - Я взмахиваю руками. - Я еще здесь, и я - против.
   - Это никого не волнует. - Мэлот отпивает газировку. - Ты или идешь с Конрадом или не идешь вообще.
   - Классно.
   - Классно, - Бофорт язвительно улыбается. - До встречи, принцесса.
   - Замолчи. У меня есть дела поважнее, чем пререкания с тобой. - Недовольно встаю из-за стола и закидываю на плечо сумку. - Надеюсь, ты передумаешь.
   - Не надейся.
   В его глазах сверкает дьявольский огонек, и я протяжно выдыхаю. Черт, как же меня жутко бесит этот тип! Пожимаю плечами, мол, мне наплевать, и ухожу. Отличный выйдет вечер: я, Эрих и Конрад. Вместе.
   - Классно, - вновь шепчу я и зажмуриваюсь. Так и знала, что день будет паршивым.
  
   ***
  
   К половине восьмого поместье де Веро сверкает, будто новогодняя елка. Официанты в идеально выглаженных фраках снуют по коридорам, в воздухе витает запах еды, вина и шампанского. Играет живой оркестр. Моя мать распоряжается снизу, а отец разговаривает в кабинете с шерифом Бофортом. Хотелось бы мне верить, что они обсуждают ту трудную ситуацию, в которую все мы угодили. Но что-то мне подсказывает, что они пьют виски и курят сигары.
   Я вновь одета в черную одежду. Мэлот провожает меня до дверей, а там передает из рук в руки Конраду. Впервые я чувствую себя важной. Бофорт берет на себя инициативу и молчит вплоть до западных ворот. Лишь когда мы пересекаем стену, он восклицает:
   - Я искренне удивлен.
   И я тоже, ведь вместо тихой, темной улицы, мы неожиданно оказываемся на забитой людьми дороге. Я растерянно отступаю назад. Стоит такой шум, что я морщусь, повсюду доносится громкая музыка, она эхом разносится по переулкам и стучит по голове, словно гаечный ключ. Люди одеты в яркие костюмы. Они празднуют что-то, целой толпой идут к центру Нижнего Эдема, распевая песни и громко смеясь. Похоже на карнавал, но в честь чего? Ничего не понимаю. Разве сегодня какой-то праздник?
   - Что происходит? - Интересуется Конрад. - Эти люди не выглядят несчастными.
   - Какое сегодня число?
   - Тридцать первое.
   - Тридцать первое. - Я задумчиво прикусываю губу. Отвожу Бофорта в тень и гляжу в счастливые лица прохожих. Они странно одеты. В каких-то чудовищ, ведьм. Внезапно я протяжно выдыхаю. - Конечно.
   - Что?
   - Сегодня Хэллоуин, Конрад.
   - Ага. - Парень презрительно морщится. - Я не удивлен, что эти невежды до сих пор празднуют Хэллоуин. Когда еще можно нарядиться в нечисть и без наказания издеваться друг над другом? Неужели ты еще не поняла, что мы имеем дело с кучкой ненормальных?
   - Прекрати. Мы празднуем День Независимости, а они...
   - Хэллоуин. Очень умно.
   - Какая разница. - Я поправляю черную куртку и осматриваюсь. - Где Эрих? Он уже должен был подойти. Может, мы пришли не туда?
   - Или, может, он нарядился в одну из этих медсестер, и мы не можем его узнать.
   Я толкаю парня в бок и недовольно свожу брови.
   - Прекрати. Нам нельзя здесь находиться, а Эрих задерживается. Вдруг с ним что-то случилось. Вдруг ребята узнали, что он назначил нам встречу...
   - Тебе, - поправляет меня Бофорт и выдыхает. - Он назначил встречу тебе, а я просто приятный бонус.
   - Не думаю, что он обрадуется.
   - Никто на это и не рассчитывает.
   - Зачем ты это делаешь? - Вздыхаю я и перевожу взгляд на парня.
   - Делаю что?
   - Пытаешься шутить, поддеваешь его. Конрад, мы знакомы с тобой почти всю жизнь, но только недавно ты решил заговорить со мной.
   - Я просто скромный. - Нервно улыбнувшись, отрезает парень. - Вот и все.
   - Ты мог подойти раньше, но ты не подошел.
   - Я не видел в этом смысла.
   - А сейчас видишь?
   - А сейчас общаться с тобой забавней.
   - Так дело в забаве? - Гортанно усмехаюсь. - И после этого ты еще хочешь, чтобы я к тебе нормально относилась? Ты - не парень мечты, Конрад.
   - Но и ты не подарок, принцесса. - Парень достает пачку сигарет. - У людей всегда так, и не надо меня обвинять. Все мы замечаем то, что у нас есть только тогда, когда у нас собираются это отнять.
   - Такое чувство, будто бы мы обсуждаем вещь.
   - Нет, мы обсуждаем отношения.
   - Что тебе известно об отношениях, Бофорт.
   - Наверняка, побольше твоего щенка. - Парень выдыхает дым от сигареты и смотрит вокруг. - Опаздывать на свидания - неприлично.
   Я собираюсь ответить, но успеваю. Неожиданно из тени выпрыгивает силуэт какого-то зверя. Только потом я понимаю, что это маска. Кто-то хватает меня за талию, тащит на себя так грубо, что тело взвывает от боли. Я вскрикиваю. Вижу, как из-за спины на парня наваливается несколько человек, и кричу от ужаса.
   - Нет, нет! - Ору я. - Пустите! Конрад!
   Меня ударяют по животу. Боль возникает такая, что я складываюсь пополам и робко всхлипываю, ощутив, как земля уходит из-под ног. Вдруг становится темно. Кто-то резко надевает на мою голову мешок. Руки связывают. Я пытаюсь кричать, но каждый раз меня бьют, едва с моих губ срывается сиплый вопль.
   Я не знаю себя от ужаса. Спотыкаюсь о чьи-то ноги и бреду за неизвестными. Меня невольно шатает. Я прерывисто дышу под грохочущую музыку. Вижу лишь черную стену из плотной ткани и пытаюсь позвать на помощь, но понимаю, что в этом нет смысла. Нам не помогут. Мы на вражеской территории.
   Эрих, Эрих - все думаю я. Неужели он причастен? Нет, быть не может. Он хотел со мной встретиться, а эти люди заметили нас и выкрали. И он не в курсе. Будет искать нас, а когда не найдет - забьет тревогу.
   Меня грубо толкают вперед. Запыхавшись, я валюсь на землю и рычу от боли. Черт! Руки у меня связаны, и я никак не могу выпрямиться, но кто-то резко приподнимает меня.
   - Не падай духом, наследница.
   Узнаю этот голос. С меня стягивают мешок, я отхожу назад, а затем вижу ее лицо. Я не удивлена, пусть и сбита с толку. Неужели она способна на такое?
   - Рушь?
   Миловидное лицо девушки разукрашено. Она похожа на амазонку, довольную своей добычей. Худая, одетая в черные тряпки, она стоит передо мной и не улыбается. Ее глаза злые и холодные, как лед. Мы посреди разрушенной, деревянной хижины. Похоже на чей-то дом, но я сомневаюсь, что здесь можно жить. Мебель старая, запах тяжелый и спертый.
   Пол дырявый и гнилой, доски острые и торчат пиками. Я шмыгаю носом, смотрю по сторонам и вижу, что рядом со мной стоит Конрад. Его нижняя губа разбита. Капли крови уже успели превратиться в запекшиеся, багровые точки.
   - Что ты делаешь? - Спрашиваю я, переведя взгляд на Дамекес.
   - Вы получили мое приглашение?
   - Твое приглашение?
   Недоуменно хмурю лоб. Смотрю себе под ноги и неожиданно понимаю, что Эрих не позволил бы мне прийти сюда; он бы сделал все, чтобы я никогда не появлялась в Нижнем Эдеме, а я - идиотка - даже не подумала об этом.
   - Так это ты подкинула мне книгу, - вздыхаю и вновь смотрю в ледяные глаза Рушь.
   - Да.
   - Зачем?
   - Хотела встретиться с тобой. - Дамекес приближается ко мне тигриной походкой. В ее взгляде горит обида, скрытая за тенью равнодушия. - Ты перешла мне дорогу.
   - Это смешно.
   - Что именно?
   - Ты мстишь мне из-за парня? - Я вдруг смеюсь. Гляжу в блестящие глаза девушки и покачиваю головой. - Господи, ты ненормальная.
   Неожиданно Рушь размахивается и со всей силы бьет меня по лицу. Я ошеломленно застываю с открытым ртом, смотрю куда-то вниз и слышу, как Конрад рвется вперед. Его держит сразу несколько человек.
   - Ты у меня в гостях, - наклонившись к моему лицу, шипит Дамекес. Я чувствую, как от нее пахнет краской. - Думай, прежде чем говоришь.
   Выпрямляюсь. Пронзаю девушку испепеляющим взглядом и рычу:
   - Отпусти нас.
   - Нет.
   - Тогда что тебе нужно?
   - Нам действительно интересно, - добавляет Бофорт, резко оттолкнув от себя какого-то парня, одетого в лохмотья. - И лучше ты подумай, прежде чем ответить, потому что все твои слова будут использованы против тебя в ходе судебного дела.
   - Как страшно, - скалится Рушь. - Я уже боюсь тебя, Конрад Бофорт. И отца твоего я боюсь. Все вы такие испорченные, вас надо наказать. - Девушка достает из-за спины нож и приближается ко мне. - Ты готова ответить за свои поступки, наследница?
   - Я ничего тебе не сделала.
   - Сделала. Ты, будто яд, проникла ему под кожу. Эрих не поймет, что заражен, пока не подохнет от своей тупой любви к избалованной шлюхе.
   - Что ты от меня хочешь? - Я подаюсь вперед. - Хочешь, чтобы я извинилась? Нет, я не собираюсь извиняться за свои чувства. Но ты меня удивила. Я бы не подумала, что ты способна на такое. Ты жалкая. И мне действительно только и остается, что пожалеть тебя.
   - Жалкая?
   - Да. Если бы мне приходилось так бороться за парня, я бы тоже свихнулась.
   - Я не борюсь за него. Я его защищаю.
   - От кого?
   - От тебя! - Он рычит мне прямо в лицо. - Ты все испортила.
   - Что испортила, Рушь, хватит! - Недоуменно смотрю в глаза девушки и покачиваю головой. - Не стоит этого делать. Ты не такая.
   - Ты меня не знаешь.
   - Зато Эрих знает.
   - Но его здесь нет.
   Дамекес приближается ко мне слишком быстро. В ее руке сверкает лезвие, и совсем скоро оно прокатывается по моей щеке, как по холсту. Вскрикиваю, морщусь от боли, и в ту же секунду мое лицо вспыхивает пожаром. Рушь хватает меня за подбородок и шепчет:
   - Понравишься ли ты ему теперь?
   Раньше я бы испугалась. Раньше мне стало бы страшно. Но не теперь. Я привыкла к боли, я знаю о ней столько, сколько не знает никто, находящийся в комнате. Потому меня не трясет от страха. Я смеюсь. Кровь скатывается по моим губам, а я растягиваю губы в улыбке и перевожу взгляд на Дамекес.
   - Он сказал, что любит меня, Рушь. Тебе он когда-нибудь говорил такое? - Я вижу, как девушка застывает на месте. - Судя по твоим действиям - никогда.
   Ее губы подрагивают. Она отворачивается, моргает несколько раз, а затем глядит на меня холодно и бесстрастно, как прежде.
   - Ты расстанешься с ним.
   - Если захочу.
   - Ты захочешь.
   - Не сейчас и не из-за тебя.
   - Ты должна. Ты тянешь его вниз, впутываешь в огромные неприятности. Почему вы не понимаете, что ваши отношения вас погубят? Хочешь отнять его у меня?
   - Зачем? Ты и сама прекрасно с этим справляешься. Как только Эрих узнает, что ты сделала, он сам прекратит с тобой общаться.
   - Мы с Марко знаем его всю жизнь! - Едва слышно шипит Рушь и вскидывает вверх подбородок. - Неужели ты думаешь, что он променяет нас на тебя?
   - Я не заставляю его выбирать.
   - Зато я заставляю.
   - Тогда ты знаешь, что проиграешь.
   Дамекес недовольно улыбается и вдруг достает из-за спины черный кольт. Длинный и тяжелый. Наверняка, она никогда прежде не держала оружия в руках, но вид у нее сразу становится иным. Рушь Дамекес больше не шутит.
   - Мы нашли это у твоего поклонника. - Конрад выдыхает. Смотрю на него и только сейчас понимаю, что он слышал весь наш разговор. В горле першит от вины. - Думаю, он на нашей стороне, иначе бы не принес с собой пистолет, из которого я тебя пристрелю.
   - Убери его, - чеканит Бофорт. - Ты спятила, девочка? Убери ружье.
   - Девочка?
   - Чего ты добиваешься? Если ты убьешь ее, тебя поджарят на электрическом стуле, я не понимаю, тебе захотелось умереть?
   - Зато ее потащу за собой.
   - Не надо меня пугать, Рушь. - Я устало покачиваю головой. Во рту привкус крови, а лицо до сих пор саднит от раны, но я не обращаю внимания. - Мне угрожают всю жизнь, и ты не самый страшный мой ночной кошмар, поверь.
   - Не боишься меня?
   - Нет.
   - И за свою жизнь не боишься?
   - Не боюсь.
   - А за его? - Неожиданно Дамекес направляет кольт на Конрада. Парень застывает, а я впервые за наш разговор ощущаю ужас, проскользнувший по спине. Растерянно гляжу в небесно-голубые глаза девушки. - За его жизнь боишься?
   - Рушь, - осторожно начинаю я и сглатываю, - что ты делаешь? Он здесь не причем.
   - Это не имеет значения.
   - Хватит.
   - Значит, боишься. - Девушка довольно скалится и снимает ружье с предохранителя. Ее взгляд прожигает меня насквозь. - Ты расстанешься с Эрихом.
   - Что?
   - Выбирай. Ты расстанешься с Эрихом, или я убью Конрада Бофорта.
   - Ты не убьешь его.
   - Хочешь проверить? - Палец девушки касается курка, и я резко подаюсь вперед. У меня тело сводит дикой судорогой, а ноги подкашиваются.
   - Нет! Подожди, - дышать нечем, - ты что делаешь?
   - Я сказала условие.
   - Прекрати, Конрад не причем!
   - Это я уже слышала.
   - Черт бы тебя побрал, Рушь, ты чокнутая!
   - Я выведу его на улицу и прострелю ему башку, чтобы кровь скатывалась по траве, а не по полу, если ты прямо сейчас не скажешь, что между тобой и Эрихом все кончено.
   - Но это же безумие!
   - Раз, два...
   - Хорошо, ладно! - Кричу я, поддавшись вперед. - Как скажешь, ты выиграла, Рушь, твоя взяла! - Мое горло сводит судорогой. Я перевожу взгляд на Бофорта и чувствую, как в груди у меня что-то раскалывается на части. Его глаза прожигают меня, испепеляют, мы становимся совсем другими, растерянными, чужими. - Не трогай его, я сделаю все, что ты скажешь, только опусти пистолет. Прошу тебя.
   - Просишь? Скажи это еще раз. - Девушка подходит ко мне с лицом, искаженным от злости. - Проси.
   Во рту першит, но я упрямо вскидываю подбородок. Смотрю на Дамекес и говорю:
   - Я прошу тебя.
   - Еще раз.
   - Я прошу тебя, Рушь. Отпусти его. Конрад не причем.
   - Знаю. Он не причем. - Соглашается девушка. На выдохе она опускает пистолет. Не вижу ее глаз, но судорожно выдыхаю. Мои колени трясутся. - Дэйв?
   К Дамекес подходит парень в дырявой, зеленой накидке. На нем маска медведя. Она отдает ему кольт и, не смотря на меня, отрезает:
   - Выведи Бофорта отсюда. - Я вскидываю брови. Она его отпускает? - И пристрели.
   Не сразу понимаю значение ее слов, а когда понимаю, то кричу что есть сил. Страх - материальное чувство. Меня хватают ледяные, костлявые руки и сжимают так сильно, что я задыхаюсь в собственном ужасе. Рвусь к Конраду, а его оттаскивают назад.
   - Нет, нет! - Кричу я, протягиваю к парню руку. - О, боже мой, Конрад! Конрад!
   Бофорт пытается вырваться. Он рычит, ударяет одного из парней по лицу, но тут же получает сдачи и едва не валится на пол. Из его носа открывается кровотечение.
   - Что ты делаешь! Ты же пообещала! - Кричу я, ощутив, как к глазам подкатывают слезы. Я все рвусь к Бофорту, но меня не пускают, оттаскивают все дальше и дальше. - Я здесь, Конрад, посмотри на меня, Конрад!
   Его тащат к двери. Бофорт хватается пальцами за косяк и смотрит на меня. Долго на меня смотрит, почти вечно. У него испуганный взгляд. Пожалуй, именно такой взгляд у человека, который понимает, что скоро умрет.
   - Нет, нет, - мотыляю головой, слезы застилают глаза, - пожалуйста, Рушь, забудь об Эрихе, он мне не нужен! Не нужен!
   - Ты лжешь.
   - Пожалуйста.
   Слежу за тем, как парня тащат назад. В какой-то момент его пальцы соскальзывают, и Конрад говорит первое, что приходит ему на ум.
   - Принцесса.
   Он проваливается в капкан незнакомец. Его лицо скрывается за поворотом, я кричу, плачу и вдруг оседаю вниз, застынув. Они не убьют его, они не смогут. Никто не решится на подобное, это ведь преступление. Они не посмеют.
   - Не посмеют, - шепчу себе под нос, а затем слышу выстрел. Поднимаю подбородок. Смотрю сквозь стены и хватаюсь пальцами за рот. О, Боже. Меня трясет. Сгорбившись, я закрываю глаза и со свистом втягиваю в легкие воздух. - Нет, нет...
   - Я пойду на праздник, - не своими голосом протягивает Рушь. Мне не нужно на нее смотреть, я и так знаю, что ей наплевать на все, что она сотворила. - А ты, Шон, разберись с ней, когда вернется Дэйв. Скажем, детишки из Верхнего Эдема наткнулись на компанию головорезов. Нам поверят. - Дамекес выдыхает. - Тут все умирают.
   Я хватаюсь руками за голову. Меня качает. Широко раскрытыми глазами я смотрю вокруг, но ничего не вижу. Лишь темнота.
   - О, боже, - шепчу я, - Конрад..., не может быть. Что вы сделали, что вы сделали!
   Я резко подрываюсь на ноги, но кто-то хватает меня за плечо и отбрасывает назад. Я ударяюсь спиной о стену, падаю и вновь зажмуриваюсь. Как же больно. Это неправда, они не могли забрать его, не могли забрать его у меня. Неожиданно я действительно понимаю, что этот парень успел засесть в моем сердце. Он сказал, что все мы замечаем то, что у нас есть только тогда, когда у нас собираются это отнять. И он был прав.
   Неожиданно в комнату кто-то входит. Я не смотрю на него. Зажмуриваюсь, когда он грубо поднимает меня с пола и тащит к выходу. Неужели теперь моя очередь? Пусть так. Я все равно не смогу жить с мыслью о том, что Конрада убили по моей вине.
   Мы оказываемся на улице. Я не вижу, но чувствую. Холодные порывы ветра бьют по лицу, и я зажмуриваюсь еще сильнее, чувствуя, как по щекам катятся слезы. Порез пылает от неприятной боли, покалывает. Наверно, останется шрам. Остался бы, если бы выжила.
   Неожиданно парень начинает идти быстрее. Я открываю глаза. Незнакомец в маске медведя тащит меня за собой по переулку, а я растерянно возмущаюсь:
   - Что ты делаешь? - Пытаюсь вырвать руку. - Куда ты меня ведешь?
   Он не отвечает. Идет все быстрее и быстрее, а затем внезапно сворачивает в один из узких пролетов. Здесь темно, но даже при таком тусклом свете я вижу в глубине переулка Бофорта. Он стоит у стены. Живой.
   - Конрад? - Не понимаю я. Грудь пылает. Я прикрываю пальцами губы и покачиваю головой. Не понимаю, как срываюсь с места, как вырываюсь из цепких оков парня в маске медведя. Я накидываюсь на Конрада и прижимаю его к себе так крепко, что рукам больно.
   - Тише, принцесса.
   Я ничего не могу произнести. Язык заплетается, меня жутко трясет, и даже стоять на ногах ровно не получается. Бофорт тяжело выдыхает.
   - Все в порядке.
   - Я думала..., - запинаюсь. Отстраняюсь и мотыляю головой. - Я думала, они убили тебя, думала, больше никогда не услышу твоих идиотских шуток.
   - Тебе повезло. Я все еще здесь.
   - Но как? Она ведь..., - я порывисто смахиваю с ресниц слезы, - как ты выбрался? Я слышала выстрел, а потом..., как ты это сделал?
   Бофорт не отвечает. Он отводит взгляд и грузно выдыхает, будто бы не хочет сказать мне правду. Я морщусь. Переминаюсь с ноги на ногу от холода и шмыгаю носом.
   - Что? В чем дело? Тебе помог парень, который был..., - оборачиваюсь, но не вижу незнакомца в маске медведя. Я вижу Эриха, а маску он сжимает в пальцах.
   Эрих смотрит на меня, и у меня вдруг подкашиваются колени. Конрад достает пачку сигарет, небрежно вытирает с подбородка кровь и отрезает:
   - Ты опоздал. - Парень усмехается. Сжимает в избитых пальцах сигарету и глядит на Эриха завистливо, будто у него есть все, чего у Бофорта никогда не будет. На деле ведь у Ривера практически ничего нет, в то время как у Конрада есть даже то, что ему не нужно. Оказывается, необязательно иметь весь мир, чтобы быть счастливым. Достаточно чего-то одного и главного. - Я вернусь через пару минут. Не начинайте без меня, договорились?
   Он глухо смеется и, откинув в сторону окурок, выходит из переулка. Конрад даже не смотрит на нас. Я думаю, ему больно. Не от ран. Парень исчезает за поворотом, а я робко вытираю пальцами кровь с подбородка. Она застыла и неприятно сковала кожу.
   - Подожди, - едва слышно просит Эрих и подходит ко мне. Он виновато морщит лоб, наклоняется и притрагивается к порезу на моей щеке. Его глаза наливаются чем-то таким, что мне еще незнакомо. - Надо обработать.
   - Ничего страшного.
   - Вот только где найти лекарства? У нас с этим туго.
   - Все в порядке.
   - Может, мы сходим в госпиталь? Я поговорю с Триной, она была сиделкой у моего отца, когда тот сломал ногу. Она поможет.
   - Эрих, ты меня слышишь? - Перехватываю руку парня и крепко сжимаю ее в своей ладони. - Не надо никого ни о чем просить. Все хорошо.
   - Все не хорошо! - В воздух восклицает Ривера и крепко зажмуривается. Он резко и порывисто опускает голову, а затем покачивает ею, будто не верит. - Не понимаю, ничего не понимаю. Какого черта Рушь сделала.
   Я пожимаю плечами. Ветер откидывает назад мои волосы, а я шепчу:
   - Она тебя любит.
   - Не говори так.
   - Но это правда.
   - Любовь - это другое, Дор! - Парень поднимает голову, и в его глазах столько боли, что мне становится плохо. - Любовь - это не желание владеть, это желание подчиняться! Любовь не убивает людей. Людей убивают люди.
   - Она хотела как лучше.
   - Не оправдывай ее.
   - Кто-то же должен.
   - Рушь не имеет права прикрываться своими чувствами. Если бы она чувствовала, она бы никогда не причинила тебе вред. - Эрих отворачивается. - Я не смог бы без тебя, а она распорядилась твоей жизнью так просто. И во имя чего? Любви? Поэтому сейчас так мало людей верит в любовь, потому что любовью бросаются направо и налево. Все, что не делают, все ради любви: плохое и хорошее. Вот только любовь не может быть плохой. Не может. Люди плохие, поступки плохие, а любовь - нет.
   Я беру лицо парня в ладони и примыкаю к его губам с поцелуем. Эриха трясет, как и меня. Меня от холода, его от эмоций. Он поглаживает мои волосы и хрипло шепчет:
   - Какого черта ты вообще сюда пришла, дуреха?
   - Я думала, ты меня ждешь.
   - Я бы никогда не предложил тебе перейти через стену.
   - Мне казалось, ты узнал что-то насчет Лиз.
   - Как она? - Парень отстраняется. - С ней все в порядке?
   - Состояние стабилизировалась. Врачи говорят, она поправится. - Я кладу голову на плечо Эриха и протяжно выдыхаю. - Я рада, что ты здесь. Как ты вообще оказался рядом?
   - Ко мне пришел Дэйв. Сказал, Рушь сошла с ума, что недалеко от правды. Надеюсь, она хорошо проводит время, потому что завтра я найду ее, и нам придется поговорить.
   Я киваю. Эрих набрасывает мне на плечи свою черную куртку, и становится тепло. Он заправляет мои волосы назад, вновь заботливо проходится пальцами по шраму. Мне не хочется, чтобы он чувствовал себя виноватым, но Ривера не переубедить. Взгляд у него не просто уставший, а убитый, словно сегодня Эрих потерял много близких людей.
   - Я просил вас без меня не начинать, но какая разница, верно? - Выдыхает Конрад и останавливается около Ривера. Его лицо избито, а нос синий, будто бы парень разукрасил его синей краской. - Надеюсь, вы обсуждали приступ твоей фанатички. Ну и отношения у вас тут, ребята.
   - Я разберусь с ней.
   - Отлично. Что теперь? На вечере нас не поймут, если я приду с поломанным носом, а ты с порезом на лице. - Он кивает на меня. - Сильно болит?
   - Нет, я в порядке. Может, не будем попусту тратить время, и...
   - ...устроим групповуху?
   - Конрад!
   - Я просто предложил.
   - Давайте сходим в больницу к Хельге. - Я смотрю на Эриха. - Вдруг она расскажет что-то еще? Нам больше не у кого спрашивать. Это не близнецы Обервилль, не Бофорт и не мои родители. Значит, Хельга - единственная, кто может подкинуть нам зацепку.
   - Думаешь, это хорошая идея? - Ривера виновато прищуривается. - В прошлый раз у нас с ней не получилось нормально поговорить.
   - Нам все равно придется ее увидеть, Эрих. Хельга - точка соприкосновения.
   - Ты ведь не думаешь, что это она мстит тебе? Эта женщина еле ходит.
   - Но, возможно, она попросила кого-то еще. Вы не думали об этом? - Вмешивается Бофорт и пожимает плечами. - Давайте сходим в больницу, я хочу найти обезболивающее и хорошенько обкуриться.
   - Боюсь, у нас небольшой выбор.
   - Лицо пылает, будто его жарят на вертеле, так что мне все равно, что именно я себе вколю, или что выпью.
   - Хорошо, но только без глупостей. - Эрих смотрит на Конрада и недовольно сводит брови. - Я серьезно. Лучше просто молчи, иначе тебя действительно поджарят.
   - Вы здесь очень гостеприимные.
   - Берем пример с соседей.
   Я закатываю глаза и схожу с места. Надеюсь, мы дойдем до больницы без очередных приключений. Еще одну драку я не выдержу.
  
   ГЛАВА 17.
  
   Мы идем вдоль темного переулка, когда Конрад неожиданно усмехается и говорит:
   - Сегодня хороший день.
   - Хороший? - Не понимаю я и смотрю через плечо на парня. - Тебе так понравилось быть избитым? Я могу избивать тебя каждый день.
   - Мне больше понравилось то, что мы выжили.
   - Нам повезло.
   - Потому день и хороший. А еще, - Бофорт равняется со мной, - еще я рад, что с нами не квитался брат этой сумасшедшей.
   - Рушь не сумасшедшая, - на выдохе протягивает Эрих, но мне кажется, он не уверен в своих словах. - Во всяком случае, Марко бы ее остановил.
   - С чего вдруг?
   - Он умный парень. Ради таких глупостей рисковать жизнью не станет.
   - А что для вас не глупости? - Конрад, кажется, выкуривает уже пятую сигарету. Не успеваю за ним уследить. - Вы, ребята, тут развлекаетесь иначе. Не помню, чтобы кто-то в нашем квартале ринулся на другого из-за несчастной любви. Попахивает безысходностью.
   - Давайте сменим тему, - предлагаю я и недовольно гляжу на Бофорта. - Хватит уже мусолить одно и то же. Надеюсь, у Мэлота все в порядке.
   - У Мэлота все отлично. Он хотя бы не ходит по помойке, принцесса.
   - Смотря, что ты называешь помойкой, - холодно отрезает Эрих, ему не нравится то, как Конрад говорит со мной. - Мусора у вас и без помоек достаточно. Особенно на званых ужинах.
   - Что ты имеешь в виду? - Злится Конрад.
   - Ты меня услышал, принцесса.
   - Повтори еще раз.
   - Или что? - Ривера переводит взгляд на Бофорта. - Что ты мне сделаешь?
   - Хватит, что на вас нашло, м? - Я упираюсь ладонями в грудь парня и хмурю лоб.
   - Да, Эрих, - самодовольно протягивает Конрад. - Поосторожней на поворотах.
   Парни пронзают друг друга недовольными взглядами, а я протяжно выдыхаю. Встаю на носочки и приближаюсь к лицу Ривера. Он на меня не смотрит, продолжает испепелять взглядом Бофорта, и мне приходится отвести парня в сторону.
   - Давай просто переживем этот день. - На выдохе прошу я. Надеюсь, Конрад нас не слышит. - Пожалуйста, иначе я с ума сойду.
   - Будет гораздо проще пережить этот день, если Бофорт закроет свой рот.
   - Тебе необязательно это делать.
   Эрих, наконец, смотрит на меня и вскидывает брови.
   - Что делать?
   - Ревновать.
   - Я не ревную!
   - Тогда что ты делаешь?
   - Я просто..., - Ривера запинается и стискивает зубы, - просто...
   - ...ревнуешь, - прохожусь пальцами по волосам парня и натянуто улыбаюсь, - ради меня, забудь обо всех ваших перепалках. Иначе я предпочту компанию Рушь, ясно?
   - Прямо-таки Рушь?
   - Ага, так что не зли меня.
   - Этого я, конечно, не могу допустить. - Эрих протяжно выдыхает и обнимает меня за плечи. На его лице, наконец, появляется что-то на подобии улыбки. - Ты в гневе..., это, наверняка, что-то очень забавное.
   - Скорее ужасающее.
   - Хотел бы посмотреть.
   - Увидишь, если не прекратишь этот глупый поединок "кто-пошутит-круче".
   - По секрету, Дор, - Эрих наклоняется к моему лицу, хищно улыбаясь, - этот глупый поединок называется "кому-достанется-невероятно-сексуальная-девушка". Понимаешь?
   - Понимаю. Но вы рискуете оказаться в ситуации "катитесь-оба-к-черту".
   Эрих смеется, и мы медленно возвращаемся к Бофорту. На удивление Конрад никак на нас не реагирует, лишь отбрасывает в сторону очередной окурок.
   - Давайте скорее со всем этим покончим, - говорит парень, подняв голову к небу, - я вдруг понял, что жутко хочу оказаться в совсем другом месте.
   Я не показываю, что меня задевают его слова. Отворачиваюсь и ощущаю, как внутри все смешивается: и вина, и нелепая злость. Хочу взглянуть на Бофорта, но потом думаю, в этом нет смысла. Конрад сделал со мной что-то; заставил поверить, что люди меняются, и что возможно все, даже самое невероятное. Но я держу под руку Эриха, и это главное. Мы с ним не поссоримся из-за Бофорта, и не потому, что я скрою свои чувства или талантливо обведу всех вокруг пальца, а потому что чувства к Бофорту малы и смешны, по сравнению с тем, что я испытываю к Ривера. Оттого вина захлестывает меня еще сильнее, ведь у меня никак не получается избавиться от ощущения, будто я должна Конраду. И неизвестно что именно и почему.
   Наконец, мы приходим в больницу. Эрих проводит нас через черный вход и велит не произносить ни слова. Мы послушно натягиваем капюшоны. Хотя с порезанным лицом и изувеченным носом нас и, правда, трудно принять за ребят из Верхнего Эдема. Коридоры пахнут лекарствами, хлоркой. Я запомнила их совсем иначе, мне казалось, здесь светло и много места. Но сейчас я понимаю, что даже без столпившихся людей этих коридоры узки и ничтожно малы. Темные, старые, с осыпающейся штукатуркой на стенах, отклеенными обоями. В полу дырки, кафель потрескавшийся и кусками валяется у плинтуса. Стараюсь идти тихо, но, то и дело, ступаю на битое стекло.
   - С тобой нельзя в разведку, - сетует Конрад, - ты запорешь любую операцию.
   - Я и так стараюсь идти тихо.
   - Можно, еще постараться не говорить, - улыбается Эрих и пожимает плечами. - Что я вам сказал - молчите.
   - От кого мы скрываемся?
   - От охраны.
   - Зачем? Ты же сынок "палача"?
   Ривера тяжело выдыхает и глядит на Бофорта устало. Будто бы хочет ему врезать, но не считает сейчас это разумным решением, к сожалению.
   - Люди воруют лекарства. Кто-то, чтобы спасти родных, кто-то, чтобы избавиться от реальности на какое-то время. Поэтому в ночь мы усиливаем охрану.
   - Но ты сын "палача", - вновь с нажимом повторяет Конрад. - Твой отец - главный.
   - И что? Я могу украсть лекарства, как и каждый, кто пробирается сюда тайком.
   - И?
   - Что и?
   - Украл и извинился, ведь твой папаша не последний человек.
   - Если я совершу преступление, я буду отвечать так же, как и любой другой человек.
   - Но это глупо, как же привилегии? - Конрад покачивает головой. - Страдаете черти чем. Что насчет иерархии, слышали о таком?
   - Мы все равны здесь.
   - Да неужели.
   - По крайней мере, перед судом. - Эрих останавливается и поворачивается лицом к Бофорту. - Мой отец главный, не я. Каким бы сильным не было его влияние, оно никак не поможет мне, потому что я один из его подчиненных.
   - Но ты его сын, - Бофорт недоуменно сводит брови. Он пытается понять, о чем идет речь, но никак не может сложить два и два. Парню кажется абсолютно невозможным, что люди не пользуются всеми своими возможностями, а становятся в одну линию с теми, кто этих возможностей не имеет. - Тогда какой в этом смысл? Зачем быть главным?
   - Чтобы помогать, контролировать.
   - Интересная теория...
   - Правильная теория.
   - Кажется, мы должны были молчать, - напоминаю я, взмахнув руками. - Постоянно будете спорить, или мы, наконец, дойдем до палаты?
   Мы идем на второй этаж. Дверь в палату двадцать три открыта нараспашку. Я робко мну ладони, пусть и иду впереди ребят, словно знаю, что делать. На самом деле, я понятия не имею, о чем говорить с Хельгой, и какую новую информацию она может мне поведать. Я замираю в нескольких метрах от порога и смотрю на Эриха.
   - Я зайду сама.
   - Что? - Парень недоуменно вскидывает брови. - Зачем?
   - Может, Хельга расскажет мне больше, если я останусь с ней наедине.
   - Она - слепая. Она не увидит того, что кто-то караулит тебя на пороге.
   - Думаешь? Мне кажется, за тринадцать лет она научилась замечать то, что глаза не видят. Найдите пока что-нибудь, чем можно промыть лицо.
   - А если что-то пойдет не так?
   - Я буду ждать вас здесь.
   - Если что-то пойдет не так здесь. - Уточняет Эрих. - Это плохая идея, Дор.
   - Тогда встретимся на утесе за площадью, помнишь?
   - О, у вас еще и тайное место есть, - смеется Конрад. - Вы романтичные ребята.
   - Мы еще и кладовку в университете полюбили, - подначивает Ривера, и я смущенно застываю. Лицо вспыхивает от стыда, едва я вспоминаю о том, чем мы там занимались.
   Пихаю парня в бок и свожу брови. Черт бы его побрал!
   - Не думаю, что сейчас подходящий момент для обсуждения кладовки!
   - Но мы можем обсудить то, чем вы там занимались, - холодно улыбается Конрад, не сводя глаз с Эриха. - Поделишься? Кто бы мог подумать, что старые, пыльные помещения еще пользуются популярностью.
   - К сожалению.
   Я закатываю глаза и потираю ладонями лицо. Просто сумасшедший дом! Ничего не говорю больше. Просто схожу с места и плетусь к палате, сгорбив от смущения плечи. Не думала, что любить кого-то так сложно, ведь почти каждые пять секунд у меня возникает желание треснуть Ривера по башке чем-то тяжелым! Что за детские игры? Хотя не так уж давно я рассказывала Дамекес о том, что Эрих признавался мне в любви,... Возможно, все мы немного сходит с ума, когда в нас просыпаются чувства к другому человеку.
   Я неуверенно стучусь и замираю на пороге.
   - Простите, - сглатываю, - Хельга?
   Женщина сидит у окна. На ней новые вещи, они чистые. Юбка в пол с оборванными краями и простая черная блузка. Я слежу за тем, как она медленно поворачивается ко мне лицом, как выпрямляет сгорбленную спину, вдруг превратившись в копию моей матери, и со свистом выдыхаю, накопившийся воздух.
   - Это вы, - утверждает она, покачав головой, - опять вы, Саманта.
   - Но как вы узнали?
   - Твой голос похож на голос Сьюзен. Странное совпадение, не правда ли? К тому же, ко мне мало кто приходит. Никто, точнее.
   Я закрываю за собой дверь и решительно вскидываю подбородок. Неожиданно меня пробирает до костей чувство уверенности, которое не позволяет мне бояться последствий.
   - Это не совпадение, - сделав шаг вперед, признаюсь я. - Сьюзен де Веро - моя мать.
   Женщина резко отворачивается и застывает, сжав в пальцах деревянную трость. Она не произносит ни слова, превратившись в бледную статую, а я подхожу ближе и набираю в грудь больше воздуха. Я должна быть честной и смелой.
   - Мое имя Адора де Веро. Я дочь Сьюзен и Эдварда де Веро, миссис Штольц, и я не просто так приходила к вам в прошлый раз, как и сейчас, стою здесь не просто так.
   - Что тебе нужно? - Хельга переводит на меня невидящий взгляд, и я замечаю, как подрагивают ее тонкие губы. - Зачем ты здесь, чего хочешь?
   - Правду.
   - О, боже мой.
   Внезапно женщина хватается пальцами за рот и горбится, испустив всхлип. Ее плечи подрагивают, ужас мелькает в изуродованных глазах, и теперь она поднимает подбородок не равнодушная, не отстраненная, а убитая горем и отчаянием.
   - Что тебе нужно! - Громче спрашивает она, поднимаясь на ноги. - Ты пришла сюда, пришла ко мне, как ты могла, как посмела...
   - Миссис Штольц...
   - Бессердечная, - с ненавистью произносит женщина, приложив руку к груди, - как и мать, как и отец. Бессердечная.
   - Я не хотела, не хотела, чтобы с вашей дочерью так поступили! Я...
   - Не говори о ней.
   - Но я должна. - Подхожу к женщине и горячо восклицаю. - Пожалуйста, поверьте, я бы все отдала, чтобы повернуть время вспять. Но это невозможно.
   - В тебе ее сердце! - Шепчет Хельга и пошатывается назад. Она хватается пальцами за лицо, покачивает головой и глядит сквозь меня, борясь с дикой дрожью. Он вдруг хочет подойти ко мне, а затем замирает. Потом тянет вперед руку, и вновь прижимает ее к своей груди. Женщина разрывается на части, и неожиданно она стонет, слабо и тихо, но так, что у меня кровь стынет в жилах. Она отступает назад. - Убирайся. Прошу, уйди.
   - Я не могу, - глаза щиплет, - пожалуйста, выслушайте. Я не могу уйти, я должна как можно скорей понять, что происходит.
   - Убирайся!
   - Миссис Штольц, - уверенно подхожу к женщине, - да, вы в праве меня ненавидеть, я понимаю. Вы в праве меня прогнать, но прошу вас, выслушайте.
   - Зачем ты пришла?
   - Я должна узнать правду.
   Женщина прикусывает губы и зажмуривается, не вытирая со щек мокрые полосы. Я вижу, как она борется с собой, слышу, как тяжело она дышит, и мне так больно, что ребра покалывает и сводит судорогой.
   - Кто-то едва не убил мою подругу.
   - Твою подругу?
   - Да, а еще недавно у моего знакомого вырезали сердце. Мне прислали его в коробке, как подарок. Как напоминание.
   - Не понимаю...
   - Какой-то человек пытается отомстить мне.
   - Саманта...
   - Адора.
   - Мстить тебе? - Миссис Штольц покачивает головой, и ее изуродованное лицо вмиг становится задумчивым. - Один человек сказал мне: обида сменяется злостью, а злость - мыслями о страшной смерти.
   - Что вы имеете в виду?
   - Месть - ледяной продукт, результат длительного негодования и несправедливости.
   - Миссис Штольц, просто ответьте, вы знаете, кто этот человек?
   - Нет, Адора. Не знаю.
   - Но мстят ведь за Катарину. Мстят мне за то, что...
   - Почему ты думаешь, что мстят тебе? - Хельга дрожащей рукой прикасается к моей щеке и поджимает губы. - Разве ты сделала нас такими? Меня слепой, а себя несчастной?
   - Но я - причина.
   - У каждого есть причины для того или иного поступка, но не каждый решается его совершить. Ты не убивала мою дочь. Ты не запирала меня в этом сумасшедшем доме, и ты не отнимала у меня мужа. Мне больно находиться рядом с тобой. Но я не ненавижу тебя.
   - Но кого вы ненавидите?
   Хельга резко отворачивается. Ее пальцы стискивают мою ладонь с такой силой, что мне становится больно, но я не произношу ни звука.
   - Моя сестра полюбила монстра, - распахнув блеклые глаза, шепчет женщина. - Она не прыгала с утеса, ее потащили в темноту. Потащил ее муж - Эдвард де Веро. Хотела бы я остановить ее, но тогда я мало, что понимала. Видела поменьше, чем вижу сейчас.
   - Вы ненавидите моего отца, - едва слышно говорю я.
   - Всем своим сердцем.
   - Так, значит, мстят не мне. Но, увы, моя смерть не причинит родным ни капли горя.
   - Но ты ведь жива, тебя и не пытались убить.
   - Не понимаю.
   - Возможно, не ты была целью.
   Я недоуменно вскидываю брови. О чем она?
   - Но кто тогда?
   - Тот, кто виновен. Тот, кто причинил много боли. - Миссис Штольц глядит на меня невидящим взором и шепчет. - Твой отец.
   - Но как? Миссис Штольц, скажите, - неожиданно в кармане вибрирует телефон, но я не обращаю внимания, а лишь ближе придвигаюсь к женщине, - кто это может быть? Все люди, замешанные в событиях тринадцатилетней давности, не причем. Понимаете? Никто из них не может делать то, что делает убийца.
   - Значит, речь идет о ком-то другом.
   - Но о ком? Кто еще знает об операции? Я никому не рассказывала. Знает только моя подруга, но сейчас она в больнице. - Напряженно морщусь и прикусываю губы. Ничего не приходит в голову. Опять смотрю на Хельгу. - А вы? Вы рассказывали кому-то?
   - Нет.
   Женщина замолкает, а я хмурю брови.
   - Вы уверены?
   - Да, я уверена. - Хельга опирается о трость и хрипит. - Тебе пора уходить.
   - Но я так ничего и не узнала.
   - Ничем не могу помочь.
   - Но кто тогда, если не вы? - Горячо восклицаю я. Женщина нервно сжимает в руках трость, и я чувствую, знаю, что она что-то скрывает. - Скажите мне, я должна знать, я так и буду стоять здесь, пока вы не скажите мне правду.
   - Мне нечего тебе рассказать, Адора. А даже если бы и было..., - Хельга переводит в сторону взгляд и отрезает, - я ненавижу твоего отца. Я буду рада, если его убьют. Только подумать, Эдвард де Веро пораженный.
   - Но он мой отец, я не могу...
   - Меня это не касается. Каждый должен получить по заслугам.
   - Вы что-то знаете, - тихо протягиваю я и подхожу к женщине, - почему вы молчите? Убийца мстит не только моей семье, страдают другие люди!
   Женщина становится отстраненной. Она пожимает плечами и усаживается в кресло, сложив на коленях ладони. У меня в горле застревает ком, и я раздраженно выдыхаю, так и не решив, скрывает она что-то или просто не хочет разговаривать.
   - Правда выйдет наружу. В любом случае.
   - Будем ждать.
   - Зачем вы так поступаете?
   - Тебе сказать зачем? - Хельга вновь вздергивает острый подбородок и шипит. - Ты теряла когда-то близких? Это безумие, моя дорогая. Безумные люди способны на многое.
   - Безумие? - Телефон вновь вибрирует, и я недовольно достаю его из кармана. Кому я понадобилась? - Вы лжете, смотря мне в глаза.
   - Я не могу смотреть тебе в глаза. Я - слепая. Благодаря твоему отцу.
   Я виновато морщусь, ощущая, как в груди покалывает, и изучаю дисплей телефона. Не сразу соображаю, что вижу. Ошеломленно вскидываю брови. Сообщение от Лиз!
   - Уходи. И не возвращайся, прошу тебя. Я ничем тебе не помогу.
   Я не слышу ее. Читаю сообщение Лиз и застываю от паники:
   "Это был МАРКО. В библиотеке на меня напал Марко!"
   Растерянно встряхиваю головой. Хельга глядит куда-то вперед, а я пячусь назад, как будто увидела привидение. Марко? Марко убийца? Но как? Почему? Ничего не понимаю. Каким образом он смог сотворить все то, что сделал убийца? Как именно его касается то, что со мной произошло тринадцать лет назад? Полная чушь! Это бессмысленно! Это...
   Вновь смотрю на Хельгу. На ее новую одежду. Откуда она у нее может взяться, если к ней никто не приходит? И как она могла с кем-то познакомиться, если заперта в палате, как в тюремной камере? Хельга ненавидит Эдварда де Веро, но она не способна отомстить ему. Физически она не сумеет даже пересечь порог своей комнаты, но тогда ей нужен был тот, кто выслушал бы ее рассказ и проникся им. Тот, кто часто бывал в больнице, кто смог бы не только пробраться на территорию Верхнего Эдема, но и убить человека.
   Марко. Его убийственный взгляд. Взгляд человека, способного перейти черту.
   Вдруг вспоминаю слова Эриха. В кладовке. Мы ругались, я сказала что-то о Рушь, а он внезапно отреагировал очень резко. Сказал: ее отец был полным кретином, а ее мать половину своей жизни пролежала в больнице, да, вместе со всеми сумасшедшими, потому в Нижнем Эдеме только один госпиталь.
   Только один госпиталь. Всю жизнь пролежала в больнице.
   С силой морщусь, а затем распахиваю глаза и гляжу на Хельгу, стиснув в кулаки до боли в пальцах. Я наступаю на нее, будто цунами.
   - Вспомните нашу встречу, миссис Штольц. Вы плохо видите, но, наверняка, хорошо запоминаете, раз узнали мой голос. Верно?
   - Не понимаю...
   - Я впервые пришла к вам, только пересекла порог, а вы спросили: кто это. Помните?
   - К чему ты клонишь? - Женщина перекладывает трость в другую руку. - К чему все эти вопросы? Я же попросила тебя уйти.
   - Как я раньше не поняла! - Горячо восклицаю я. - Ответ был перед моим носом, вы сразу же оговорились, спросив: Маркус? А я не обратила внимания! Мать Марко и Рушь Дамекес очень долго лежала в больнице. Наверно, тогда-то вы с ним и познакомились. Вы ведь рассказали ему, верно? Столкнулись два человека, искренне и люто ненавидящие то, что за стеной живет человек, угробивший их жизни. У вас новая одежда, Хельга, но если к вам никто не приходит, откуда она взялась? Вы солгали, сказав мне, что не знаете, кто же стоит за убийствами за стеной. Вы не только знаете. Вы сами попросили его об этом.
   Вопреки моим ожиданиям Хельга Штольц не выглядит удивленной. Она не начинает оправдываться, не мнет нервно юбку. Она внезапно улыбается, растянув потрескавшиеся, тонкие губы и нагибается вперед.
   - Твой отец умрет.
   Ужас сковывает желудок. Я сердито стискиваю зубы и подношусь к женщине.
   - Чем вы лучше? - Вспыхиваю я. - Чем вы лучше их? Вы убийца, а Марко - молодой парень, который послушал вас и поплатится жизнью. Вы воспользовались им.
   - Как твой отец воспользовался своими друзьями.
   - Но вы его осуждаете!
   - Зло убивает зло. Добро слишком праведно. Оно замахнется, но не ударит. Я должна была убедиться, что мой человек дойдет до конца. Он прошел проверку.
   - Какую проверку? Что вы собираетесь сделать с моим отцом? - Я взвинчено хватаю трость Хельги и отбрасываю ее в сторону. - Где Марко? Что он задумал?
   Штольц на меня не смотрит. Смотрит куда-то вдаль и улыбается. Она молчит долго, изнурительно, и это разжигает меня все больше и больше.
   - Отвечайте, Хельга!
   - Тебе не пора домой? - Спрашивает она и переводит на меня невидящий взор. - Ты ведь пропускаешь все веселье. Я помню званые ужины. Любила их. Могла выбирать себе туалет часами. А сколько всего происходило на этих званых ужинах, Адора. Никогда и не знала, чем закончится вечер.
   Я задыхаюсь, отхожу назад и моргаю. Что она имеет в виду? Что пытается сказать? В ушах звенит. Я растерянно осматриваюсь, а затем прикрываю ладонями рот: неужели я потеряю сегодня отца?
   Я срываюсь с места. Вырываюсь из палаты и натыкаюсь на ребят в коридоре. Они в ту же секунду подходят ко мне, будто собираются подхватить на руки, если я неожиданно свалюсь вниз. Но я нахожу в себе силы бежать дальше.
   - Что происходит? - Взволнованно спрашивает Эрих. - Куда ты несешься?
   - Домой.
   - Но зачем...
   - Эрих, не спрашивай, просто шевелись!
   - Что она тебе сказала?
   Молчу. Не знаю, как объяснить Ривера, что его лучший друг убийца. Грудь пылает, а перед глазами стоит улыбающееся лицо Хельги. Я пытаюсь выкинуть его из головы, но не выходит. Ноги трясутся. Достаю телефон и набираю номер Мэлота.
   - Черт! - Вспыхиваю я, когда брат не берет трубку. Наверно, не слышит. Мы должны спешить, мы должны добраться до отца быстрее, чем Марко. Но что, если он уже там? Что если он ...
   Нет. Встряхиваю волосами и поджимаю губы. С отцом все будет в порядке. Я успею. Мы выбегаем на улицу и замираем на перекрестке.
   - Эрих, я должна попасть домой, как можно быстрее. - Серьезно смотрю на парня и беру его за руку. - Надо срезать.
   - Но там карнавал.
   - Нас не узнают, - говорит Конрад. - Смешаемся с толпой. Но что происходит? Куда ты так несешься, принцесса?
   - Я потом расскажу.
   - Нет, расскажи сейчас. - Требует Эрих. - Что сказала Хельга?
   - Она сказала..., - я поправляю волосы, - сказала, что...
   Я не могу. Глаза Ривера безумно красивые, и они прожигают меня недоумением, а я, как ни стараюсь, не могу выдавить из себя правду. Парню будет больно.
   - Убийца на вечере, и его цель - мой отец. - Отрезаю я. - Нужно торопиться.
   - Что? - Удивляется Конрад. - Что ты сказала?
   - Потом поговорим, господи, пожалуйста, мы должны бежать!
   Ривера недовольно выдыхает, но все же срывается с места. Он хватает меня за руку и тащит за собой вдоль темного переулка. Вскоре мы оказываемся на шумной улице, где так много людей, что едва ли можно протолкнуться. Повсюду разносится громкая музыка, не утихают вспышки фейерверков. В панике морщусь и сжимаю ладонь Эриха изо всех сил, будто бы сумасшедшая. Меня толкают, пинают из стороны в сторону, словно неживую, и я еле сдерживаю всхлипы, томящиеся в груди. Мне жутко страшно.
   Мой отец - не пример того, каким должен быть отец. Наши отношения - не пример того, какими должны быть отношения. Если бы я могла уйти, я бы ушла, и если бы он мог забыть обо мне, он бы забыл. Но по какой-то странной и необъяснимой причине меня это не волнует. Все становится абсолютно неважным. Он вправе не любить меня, да, так ведь бывает! И родители не любят детей по причине или без - такое случается. Но это никак не значит, что его не могу любить я. Злого и плохого, ужасного, жестокого, отстраненного и совсем не такого, каким я хотела бы его видеть - но единственного. У меня один отец. И я не хочу его потерять.
   Мы прорываемся через толпу, держась друг друга. Бофорт дышит мне в спину, а я не отпускаю ладонь Эриха. Когда мы оказываемся на свободе, и сумасшедшие картинки лиц, чудовищ остаются позади, я не могу ровно стоять на ногах. Крутящиеся огненные шары стоят у меня перед глазами. Я до сих пор слышу крики горожан, их смех и эту музыку. Я, будто бы пребываю в трансе. И до дома тоже плетусь, едва различая дорогу под ногами. Мы оказываемся у поместья в кромешных сумерках. Конрад тянет меня к входу, а Ривера застывает и покачивает головой.
   - Меня не пустят.
   Я цепляюсь за эту возможность, как за последний шанс уберечь парня от правды. Да, рано или поздно он узнает, что убийца - Марко. Но я знаю, чувствую, что должна молчать столько, на сколько хватит сил.
   - Мы справимся. - Киваю я. - Лучше возвращайся домой.
   - Возвращайся домой? - Не веря, переспрашивает Эрих. - Я не отпущу тебя одну. Ты говоришь, там убийца, так ведь?
   - Просто...
   - Что происходит? Я не идиот, Адора. Что тебе сказала Хельга?
   Поджимаю губы. Мы глядим друг на друга, а я продолжаю сдерживать это чувство в груди кинуться вперед и прижать парня к себе. Близко-близко.
   Я не отвечаю, и тогда он недовольно кивает.
   - Хорошо. Я зайду через твою комнату.
   - Эрих...
   - Встретимся внутри.
   Он не спрашивает. Он сообщает.
   Ривера исчезает в темноте, а я опустошенно опускаю плечи. Не хочу, чтобы он узнал правду. Не хочу, чтобы ему было так больно.
   - Каким образом он собирается проникнуть в дом через твою спальню? И почему это прозвучало так повседневно?
   Не слушаю парня. Наплевать на его ревность, на его шутки. Сейчас не это важно!
   - Черт, - ударяю себя ладонь по лбу, - что же это.
   - В чем дело, принцесса?
   - Убийца - Марко. Понимаешь? Конрад, это Марко Дамекес убил Стюарта, и едва не убил Лиз! - Выдыхаю и несусь к входу. Бофорт бежит за мной. - Как сказать? Как сказать об это Эриху? Он ведь его лучший друг.
   - Не могу поверить. Дамекес? Сукин сын! И он сейчас здесь?
   - Да. Мы должны найти его.
   - Но почему он? Не могу поверить!
   - Давай отыщем Марко до того, как он сделает что-то с моим отцом.
   - Хороший план.
   Дома царит опьяняющая атмосфера покоя, залитая шампанским и дорогим вином. В длинных, шикарных платьях женщины обсуждают других женщин, а мужчины, едва стоя на ногах, не обсуждают других мужчин, но обсуждают женщин.
   Оркестр играет что-то быстрое. Люди улыбаются, курят, а над их головами вьются облака из белого дыма. Предвыборная кампания - приманка. Суть сегодняшнего вечера подкупить как можно больше людей дорогой выпивкой, но, что самое смешное - все здесь это прекрасно понимают, и никому нет дела до высшей цели.
   Моя мать выглядит так, словно она прекрасная скульптура: высокая и неповторимая. На ней прилегающее голубое платье - не совсем тонкий намек на голубую кровь - волосы подобраны к верху, а на шее шикарное ожерелье, переливающееся в свете ламп. Каждая в этом зале хочет быть моей матерью. Женщины думают, что она достигла пика свободы, и ее жизнь протекает на вершине наслаждений. Они ошибаются, но они никогда об этом не узнают. Все эти декорации, весь этот вечер - ложь, обернутая в прелестную упаковку, а в чем мои родители и знают толк, так это во лжи. Безоговорочно.
   Конрад ищет в северном крыле. Я иду к центральному залу. Мы разделяемся потому, что я не вижу смысла бродить за ручку и искать Марко вместе, но неожиданно я понимаю, что если и замечу Дамекеса, то не смогу с ним справиться. Глупая ситуация.
   Патрисс Колдфилм и Тереза Вайнс - мамины подруги по работе, которая под собой ничего не подразумевает - оглядывают меня ошеломленными взглядами. Наверняка, лицо у меня выглядит ужасно. Да и весь вид. Так я спугну всех папиных избирателей.
   Устало выдыхаю и внезапно замечаю Мэлота. Он ведет кого-то на второй этаж, этот человек практически полностью повисает на нем, будто бы сам идти не в состоянии. Лишь через несколько секунд я понимаю, что это отец, и, кажется, он жутко пьян. Я не успеваю разозлиться. Наплевать, наплевать! Главное, отец жив.
   Я срываюсь с места и несусь на второй этаж, преисполненная какой-то радости. Мне хочется бежать еще быстрее, но я так жутко устала, что еле переставляю ноги. Я нагоняю их на полпути к кабинету отца. Мэлот держит его за талию, а папа криво ставит ноги, тупо и беспамятно рассказывая о чем-то. Наверняка, жутко важном, учитывая тон его голоса.
   - Никогда не покупай эти сигары. - Советует он. - От них болит горло, и речь трудно произносить. А речь нужно произносить хорошо. Хорошо произносишь речь и получаешь хорошие деньги. Все взаимосвязано, чувствуешь? Сначала сигарета, потом горло, ты меня понимаешь?
   - Да-да.
   - Сначала сигарета, потом горло, потом речь, работа, деньги. Каждая мелочь важна. Каждая деталь, сын. Ты еще молодой, а я старый. Я больше тебя знаю. Поэтому слушай.
   Покачиваю головой. Пьяные тирады отца всегда были увлекательными, но я не часто их слушала. Обычно отцом в такие моменты занимался Мэлот.
   - Мэлот! - Зову я, прибавив шаг. - Подожди.
   Брат оборачивается и покачивает головой.
   - Ты пропустила все самое интересное.
   - А ты уходила? - Не понимает отец. Он пытается сделать грозное лицо, но у него не получается. - Красавица моя.
   - Как он умудрился столько выпить на собственном вечере?
   - Умудрился.
   - Мэлот, у нас проблемы.
   Только сейчас брат замечает порез на моем лице. Он выпускает отца из рук и ставит его у стены. Папа послушано замирает. Уже привык.
   - Что это? - Спрашивает брат. - Порез глубокий.
   - Убийца, помнишь? Тот, кто убил Стюарта и едва не убил Лиз.
   - Ты узнала, кто это?
   - Да. Это Марко Дамекес.
   - Что? - Мэлот вдруг усмехается. - Этот отморозок? Я сразу понял, что у него не все дома. Давай завтра разберемся, хорошо? У тебя ведь есть доказательства?
   - Не завтра, а сейчас. Марко у нас дома, и он хочет убить отца.
   Мэлот больше не улыбается. Он серьезно сводит брови и переспрашивает:
   - Что?
   - Надо вызвать охрану, а папу увести.
   - Но я не видел его.
   - Значит, он хорошо спрятался.
   - Это глупости. Никто не может пройти на территорию. Повсюду стоят наши люди.
   - Выходит, он каким-то образом обошел их.
   - Кто обошел? - Спрашивает отец и подходит к нам. - Кто это с тобой сделал? - Его рука поднимается и неожиданно накрывает порез на моем лице. - Скажи. Я всегда хотел, чтобы ты была под моей защитой. Ты была под моей защитой? Почему ты искала защиту у других? Зачем тебе это? Зачем тебе он?
   Встряхиваю головой.
   - Пап, тебе нужно уйти в кабинет.
   - Мэлот, - отец опускает ладони на плечи брата, - это ты сделал?
   - Не в этот раз.
   - Хорошие у нас семейные шутки. - Обижено язвлю я и вздыхаю. Просто не верится, что совсем недавно брат оставил на моей руке ожоги от сигареты. Неужели можно забыть о том, что причинило боль? - Уведи отца. Я позову охрану и скажу маме, чтобы она всем велела уйти.
   - Это поднимет шум, пойдут сплетни.
   - Пусть лучше они обсуждают, какие мы негостеприимные, чем на глазах толпы мы арестуем Марко Дамекеса.
   Мэлот кивает. Идет за плетущимся отцом к кабинету, а я решаю вернуться в зал. Там я в последний раз видела маму. Однако едва я оборачиваюсь, мои ноги врезаются в пол и застывают. Ужас подскакивает к горлу. Настолько быстро, насколько мне позволяют силы и реакция, я поворачиваюсь к брату. Кричу:
   - Мэлот!
   Но не успеваю. С вытянутой рукой Марко Дамекес оказывается прямо перед нами в коридоре, а в пальцах он сжимает серебряный, тяжелый кольт. Звучит выстрел.
   Все происходит так быстро, что я не успеваю опомниться. Зажимаю ладонями уши и в ужасе слежу за тем, как мой брат отталкивает отца в сторону. То, что произошло, всегда будет меня преследовать. Мой крик, звук выстрела, решительный взгляд Мэлота. Редко мы поступаем искренне, обдумав свое решение. Наши настоящие чувства мгновенны, они молниеносны и спонтанны. Например, лицо Марко озаряет улыбка. Я отпрыгиваю назад и вжимаюсь в стену. А мой брат закрывает собой отца и падает навзничь.
   Я застилаю руками глаза. Кричу сквозь них и задерживаю дыхание.
   Нет, нет. Не может быть.
   В замедленной съемке в коридоре появляется Конрад. Он накидывается на Марко со спины и припечатывает его к стене грубым ударом. Бофорт кричит что-то, а Дамекес тихо и гортанно посмеивается, наблюдая за моим братом.
   Пошатываясь, я падаю на колени рядом с Мэлотом. Я дрожу, когда он хватает меня за ладонь. Он шепчет что-то, я не разбираю слов. Мой брат умирает от раны, зияющей на его груди, а я ничего не могу сделать.
   - Сейчас, - срывающимся голосом, говорю я, - все будет в порядке. Мы с тобой и не такое видели, правда? Сейчас придет помощь. Конрад! - Не своим голосом кричу я, глядя через плечо на парня. - Вызови врачей! Помоги мне, Конрад!
   Но Бофорт держит Марко. Он не отвечает мне, и я начинаю паниковать еще сильней. Резко достаю телефон. Окровавленными пальцами пытаюсь набрать номер, но случайно и неуклюже роняю сотовый на пол. Поднимаю его.
   - Сейчас, - слезы застилают глаза, я не могу дышать, - подожди, пару секунд, сейчас.
   - Прости, - шепчет брат. Я дозваниваюсь до полиции. - П-посмотри н-на меня. Дор.
   Я покачиваю головой. Я не хочу на него смотреть, я не буду на него смотреть! Боль у меня такая жуткая, что я вдруг резко опускаю голову и ломаюсь, будто сухая ветка. Тело складывается пополам. Я открываю рот, но не произношу ни звука. Дрожащими пальцами держу у уха телефон, на другом конце провода ждут моего ответа, а я не могу говорить. У меня не получается. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Говори, Адора. Говори!
   - Мой брат, - наконец, рычу я, сквозь стиснутые зубы. - Моему брату нужна помощь.
   Я называю адрес, запинаясь. Все пытаюсь вспомнить, где я живу. И живу ли? Это не со мной происходит. Я точно знаю. Это ночной кошмар той девочки, что боялась за брата, когда он уходил на площадь Броукри. Это воображение той незнакомки, что не находила себе места, когда он пропадал на несколько часов.
   Я убираю от лица телефон. Бросаю его на пол и до боли стискиваю зубы. Что теперь мне делать? Надо поддержать Мэлота. С ним все будет в порядке. Скоро приедет скорая. Я просто должна посмотреть на него, как он просил. Просто опустить взгляд.
   Набравшись смелости, смотрю на брата.
   - Мэлот? - Я недоуменно морщу лоб. Кожа у него посветлела, а губы стали синими и сухими. Не понимаю. - Мэлот? Ты чего? Эй, я не...
   Застываю. Потом резко пожимаю плечами. Потом растерянно хватаюсь пальцами за рот и выдыхаю в них так громко, что все тело сводит судорогой.
   - Мэлот? - Я хватаюсь за плечи брата. - Черт бы тебя побрал, посмотри на меня, эй! Мэлот! Ты же не можешь..., ты..., - я задыхаюсь. Ничего не понимаю. Встряхиваю его за плечи, но он не реагирует. Почему? Почему он молчит? - Мэлот! О, боже мой, нет, нет, я не..., посмотри! - Распахиваю глаза. - Посмотри на меня! - Рыдание превращаются в вой. Закрываю глаза и стону, будто дикое животное. - Пожалуйста, - все прошу я. Но Мэлот не отвечает, - пожалуйста. Что ты делаешь? Что ты делаешь!
   Я не могу поверить. О, боже мой. Меня шатает, я поглаживаю волосы брата, а он не смотрит на меня. Смотрит вверх. Все в нем прежнее: и цвет глаз, и веснушки, и скулы. Но это уже не мой брат. Это кто-то другой.
   - Адора? - Неожиданно говорит кто-то. Я сгорбленно оборачиваюсь и вижу Эриха. В конце коридора он стоит ошеломленно и растерянно, и не двигается, потому что не знает, стоит ли ему приближаться. Не стоит.
   Я вновь поворачиваюсь к брату. Покачиваю головой и обнимаю его, потому что я не делала этого раньше. Почему я этого не делала? Почему?
   - Мэлот? - Я предпринимаю еще одну попытку, а затем зажмуриваюсь изо всех сил.
   Он вновь молчит.
   - Уходи отсюда! - Вдруг командует Бофорт. - Эрих, слышишь? Уходи! Люди решат, что ты с ним заодно. Беги, скорее, пока не пребыла полиция!
   Ривера не двигается, тогда Конрад кричит громче.
   Не понимаю, что происходит. Я вообще не обращаю никакого внимания. Я перестаю плакать и просто кладу голову на грудь брата. Я не слышу, как бьется его сердце. Но мне почему-то кажется, что если я закрою глаза, я смогу себе это представить.
   И я закрываю. Но все равно не слышу Мэлота. Наверно, только тогда я понимаю, что мой брат умер, и мне становится очень страшно. Распахиваю глаза и лежу так до тех пор, пока не приходят люди.
  
   ГЛАВА 18.
  
   Я стою перед зеркалом. Смотрю на свое отражение и медленно заплетаю волосы. У меня спокойное выражение лица, глаза, слегка красноватые в уголках, губы плотно сжаты. Я поправляю черные штаны дрожащими пальцами, а затем крепко зажмуриваюсь, нехотя окунувшись в собственные воспоминания. В ушах звучит выстрел, мой крик, смех Марко, и я резко распахиваю глаза, стиснув зубы. Встряхиваю головой и схожу с места.
   Мы едем с родителями в одной машине. Вместе заходим в здание городского суда, и я не обращаю внимания на вспышки фотоаппаратов, из-за которых щиплет в глазах, тихо и размеренно дыша, будто ничего не случилось. Будто мой брат еще жив.
   Я никогда не позиционировала себя, как одного ребенка в семье. У нас были совсем не простые отношения, но нас было четверо. Я знала, что каждый раз, когда я переступаю порог своей спальни, я натыкаюсь на спальню брата. Иногда мы спускаемся по лестнице к ужину вместе. Иногда мы не видим друг друга сутками. Иногда я слышу, как хлопает его дверь ночью и засыпаю, убедившись, что с ним все в порядке.
   Дверь больше не будет хлопать. И с моим братом никогда не будет все в порядке. Он умер. Я никак не могу в это поверить. Сегодня я вышла из комнаты и остановилась прямо на пороге, тупо всматриваясь в дверь его спальни. Невольно я ждала, что Мэлот выйдет из комнаты. Но он не вышел. Потом я вспомнила, что он больше никогда из нее не выйдет, и мне вновь стало больно.
   Сейчас я ничего не чувствую. Точнее, пытаюсь. Я иду медленно, по бокам родители, и мы кажемся семьей, утратившей что-то важное, пусть давно уже и не были семьей. Папа не разговаривает с утра. Мама сегодня подождала меня, и мы вместе вышли из дома. Да, я знаю, что это глупости, мелочи, но это заставляет меня верить, что горе у нас общее, и что Мэлот де Веро - ненужный, забытый ребенок, все-таки был родным человеком.
   Смерть наследника повлекла громкий скандал. В здании городского суда скопились люди, репортеры и журналисты. Они снуют перед нами, будто бы молекулы, вертятся, как магниты, вокруг энергетического источника. Они чего-то требуют, но я не понимаю. Мне не до них. Я просто делаю то, что велят. Родители уходят в зал суда, а меня ведут к скамье свидетелей. Я послушно следуют к западному входу.
   Внезапно кто-то оказывается рядом. Я чувствую, как меня оттаскивают в сторону, но не отбиваюсь, не сопротивляюсь. Просто вскидываю подбородок.
   - Адора?
   Я вижу перед собой Рушь Дамекес. Не ожидала встречи с ней, но не удивляюсь. Мои глаза медленно изучают покрасневшее лицо девушки. Разбитая и трясущаяся она смотрит на меня голубыми глазами и шепчет:
   - Не отнимай его у меня.
   - Что?
   - Мой брат, - срывающимся голосом говорит Рушь, - у меня больше никого нет. - Ее пальцы внезапно впиваются в мои плечи. Слезы скатываются по ее красивому лицу, а тело содрогается от плача. Разбитая. Одинокая. Жалкая. - Прошу тебя, - взывает он, зажмурив глаза. - Пожалуйста, не отнимай у меня Марко. Ты ведь можешь, пожалуйста, ты можешь сказать что-то, сделать что-то...
   - Не понимаю.
   - Они убьют его. Казнят, - Дамекес резко вытирает с лица слезы, - по закону, они его убьют, Адора, умоляю, не отнимай у меня брата, прошу тебя, пожалуйста!
   Я гляжу на девушку. В груди у меня взрываются горячие шары, и я чувствую, как волна безумия подскакивает к горлу. Глаза застилает слепая ненависть. Делаю шаг вперед и сквозь стиснутые зубы чеканю:
   - Проси.
   - Я не...
   - Проси. - Глаза покалывает, а я расширяю их все больше и больше, ошеломленно и дико испепеляя Дамекес взглядом. Я наступаю на нее. - Умоляй меня.
   - Адора, пожалуйста, - Рушь мотыляет головой, - я не хотела, я не знала! Прошу, ты можешь спасти его. Ты ведь понимаешь! - Взывает она, отчаянно вскинув подбородок. Ее тело трясется, ее пальцы бегают по моим плечам, ища опору, а губы дрожат, в такт тихим и рваным предложениям, и в этот момент непоколебимая Рушь Дамекес ломается. Я вижу, как в ней что-то гаснет, и не отвожу глаз. - Прошу тебя. Не отнимай у меня брата.
   Резко отхожу назад. Руки девушки падают. Порез на моей щеке щиплет. Как эхо он напоминает о том, что она со мной сделала, и я растягиваю губы в сумасшедшей улыбке.
   - Нет. - Шепчу я. Слезы катятся по подбородку. - Нет.
   Рушь оседает. Она ударяется спиной о стену и закрывает ладонями лицо. Я слежу за ее страданиями и издаю шипение, совсем не похожее на мой голос.
   - Твой брат заплатит за то, что сделал.
   Я смахиваю с глаз пелену и выпрямляю спину. Я похожа на свою мать. Я холодная и бесстрастная. Я больше не смотрю на Рушь Дамекес, встряхиваю головой и ухожу, будто бы не слышу, как за моей спиной она плачет, заглушая ладонями всхлипы. Мне все равно.
   Зал суда небольшой. Он поделен на две части: с одной стороны сидят представители Верхнего Эдема, с другой - Нижнего. Оглядываю первый ряд, на котором расположились мои родители, шериф Бофорт и Конрад. Также рядом сидит Лиза с отцом. Я взволнованно вскидываю брови: неужели ее уже выписали из больницы? Подруга бледная, но сидит она прямо, гордо скрещивая на груди руки, пусть ее глаза красные и потухшие, будто бы она проплакала не один час.
   Я перевожу взгляд на противоположную сторону и задумчиво прикусываю губу. На первом рядом расположена семья Эриха. Впервые я вижу Феликса Ривера вживую, а не на экране телевизора. Это темноволосый мужчина, немного нескладный в плечах. Нос у него горбатый, подбородок - заросший и широкий, как и у Эриха. Жилистые, худоватые руки с особой нежностью сжимают ладони жены, и в целом по его лицу сложно сказать, что он - предводитель Нижнего Эдема, тот самый палач, который казнил десятки, сотни человек. Я с интересом изучаю его, а затем перевожу взгляд на его сына. Эрих тоже смотрит на меня. В глазах у него столько всего творится, что мне становится жутко больно. Вновь мы с ним по разные стороны баррикад. Вновь нас разделили проблемы, печали. Я потеряла брата, а на его плече покоится голова Рушь Дамекес - сестры убийцы, и ничего нас в этот момент не связывает. Абсолютно ничего. Лишь иллюзия, которая также прозрачна, как и силуэт Мэлота, стоящий перед моими глазами.
   Судья - Верховный Канцлер Эдема - стоит за трибуной и объявляет дело открытым. Люди встают, садятся, говорят о чем-то, я не понимаю. Просто смотрю на свои руки и жду выхода. Меня вызовут, и мне придется рассказать правду. Придется вспомнить все то, что случилось, и я заплачу. Перед всеми. Они увидят, какая я изнеможенная, напишут об этом в газетах, и уже завтра на меня будут смотреть иначе. Не как на предателя, а как на ту, что потеряла брата. Я не должна заплакать. Пожалуй, это единственная мысль, которая есть в моей голове.
   Марко допрашивают долго. Я стараюсь не смотреть на него, но, то и дело, поднимаю взгляд, сверкнув молниями. Марко не сдает Эриха, не говорит, что он тоже был в тот день в нашем поместье. От того дышать мне становится легче, но ненависть никуда не уходит. Дамекес не признается, что пришел с целью убить моего отца. Кажется, он упоминает что-то о самообороне, и я не сдерживаюсь от смеха. Прыскаю, прикрыв пальцами рот, и криво улыбаюсь, наклонив голову. Самооборона? Чокнутый псих.
   Моего отца не допрашивают. Вызывают Конрада. Бофорт кладет ладонь на библию и повторяет клятву за секретарем. Выглядит это нелепо, учитывая, что потом парень лихо и уверенно начинает лгать. Он не рассказывает ничего о том, как мы узнали, что Дамекес окажется в доме. Не рассказывает, чем мы занимались, и где мы были. Чтобы не затронуть ту часть истории, в которой говорится о женщине, пострадавшей от рук Эдварда де Веро, мы придумали легенду. Мол, мы все это время находились в доме. Хорошая легенда, ведь словам Марко Дамекеса никто не поверил. Он пытался рассказать что-то о Хельге, но суд отклонил его показания. Ни у кого даже в мыслях не возникло, что замечательная и очень дружная семья де Веро может быть связана с подобными событиями. С пожаром, который произошел тринадцать лет назад! Чушь, несуразица! Люди не поверили, Марко увели, а Конрад продолжал нагло лгать. Отличное правосудие.
   - Адора де Веро, - громыхает судья и смотрит на меня блеклыми глазами. Наверно, я отключилась. Не помню, как секретарь назвала мое имя.
   Я неуклюже поднимаюсь со скамьи. Со мной рядом никого не посадили. Не знаю, с какой целью. Возможно, чтобы мое мнение осталось моим мнением, и никто не смог хоть как-то на меня повлиять.
   Я плетусь к трибуне на ватных ногах, пытаясь не обращать внимания на зрителей, у которых такие огромные глаза, что им не хватает только упаковок с попкорном. Хорошее кино. Зрелищное. В голове хрустят, будто чьи-то когти, вспышки камер. Я усаживаюсь на стул и вскидываю подбородок.
   Читаю клятву. Выпрямляю плечи. Я смотрю перед собой, не в глаза бегающего туда-сюда обвинителя, и ровно дышу. Все будет в порядке. Я не заплачу.
   - Расскажите, что произошло вчера вечером, мисс де Веро.
   - Я была дома. Меня позвал Мэлот. Мы вели отца к комнате, и в коридоре появился Марко Дамекес.
   - Почему вы вели отца к комнате?
   - Ему было нехорошо.
   - По какой причине?
   - Это так важно? - Злюсь я, все-таки переведя взгляд на прокурора. Им оказывается невысокий мужчина в возрасте. С морщинистыми руками и лысиной на макушке. - Вы не спрашиваете главного. Что произошло потом.
   - Отвечайте на мои вопросы, мисс де Веро.
   - Я отвечаю.
   - По какой причине вашему отцу было плохо?
   - Он выпил. - Я передергиваю плечами. - Мы с братом решили провести его.
   - Вы первая заметили Маркуса Дамекеса?
   - Да. Я попыталась..., - трудно. Запинаюсь и крепко стискиваю зубы. Мои пальцы не слушаются и мнут карманы брюк. - Я попыталась предупредить его.
   - И что было потом?
   - Потом Марко выстрелил, а мой брат оттолкнул отца в сторону.
   - То есть вы утверждаете, что подсудимый просто выстрелил? Ничего не сказал? Не объяснил своих мотивов?
   - Нет.
   - И вы настаиваете, что никакого физического насилия с обеих сторон не было.
   - Не было.
   - Откуда на вашем лице свежий шрам, мисс де Веро.
   - Это к делу никак не относится.
   - Откуда у вас шрам. Вы подрались? Ваш брат за вас вступился, и тогда, возможно...
   - Мой брат умер! - Со свистом вспыляю я, подавшись вперед. Горло саднит, тело так и трясет, но я держусь, держусь, держусь. - Он..., он погиб.
   Я застываю. О, боже, Мэлота больше нет. Отворачиваюсь, прикусываю губы и тихо всхлипываю, раскрыв рот. Как же больно. Но я не должна показывать им этого, я должна быть сильной. Сильной!
   - Он погиб или его убили, мисс де Веро?
   Я перевожу взгляд полный презрения и ненависти на обвинителя. Я хотела бы убить его этим взглядом. Но я не могу. И потому я просто рычу, будто животное, будто человек, утративший способность нормально разговаривать.
   - Его убил Марко Дамекес.
   - Это серьезное обвинение, которое повлечет за собой смертную казнь, мисс де Веро. Вы это понимаете? - Десятки взглядов испепеляют меня. Ждут. Смотрят. Наслаждаются. Я не реагирую. - Вы - единственный свидетель. От ваших слов зависит жизнь человека, и я хочу, чтобы вы отдавали себе отчет; понимали, что последует дальше.
   - Я понимаю.
   - И вы не отказываетесь от своих слов.
   - Не отказываюсь. - Втягиваю воздух в легкие и выпрямляю плечи. - Мой брат умер. Я это видела. Он умер у меня на руках. И вы обязаны наказать виновного, слышите? - Не помню, как приподнимаюсь и со слепой ненавистью рычу, - вы обязаны!
   Повисает тишина. Я громко дышу, борясь со слезами. Еще немного, ты справишься, ты сможешь, ты выдержишь.
   - Да будет так, - громыхает судья и резко поднимается с места. Одновременно с ним поднимаются все, кто находится в зале.
   Я больше ничего не слышу. Меня ведут к скамье. Присаживаюсь и сцепляю в замок пальцы. Еще немного и ты уйдешь. Еще немного и ты уйдешь.
   Я теряюсь в собственной боли, а когда прихожу в себя, рядом стоит Конрад.
   Люди расходятся. Дело закрыто. Марко уводят судебные приставы, а Рушь плачет во весь голос, свернувшись на скамье в трясущейся клубок.
   - Ты как? - Спрашивает Бофорт. Я не отвечаю. - Принцесса, скажи что-нибудь. Мне хочется помочь, но я не знаю, как.
   - Не трогай меня.
   - Ты поступила правильно.
   Я перевожу взгляд на парня и морщусь. Правильно? Правильно, что Мэлот мертв? Правильно, что умрет Марко? Правильно, что мы живем в постоянной лжи? Черт подери, все это не правильно! Все это гнилое, уничтожающее, и мы варимся в этом, и страдаем, и ничего не делаем. Я поднимаюсь на ноги и покачиваю головой.
   - Я хочу побыть одна.
   - Давай я проведу тебя до дома или...
   - Я хочу побыть одна! - Настаиваю я и гляжу на Конрада. - Оставьте меня в покое.
   - Прекрати, принцесса.
   - Ты ведь всегда хотел занять его место.
   - Что?
   - Теперь ты главный, Бофорт. - Приближаюсь к парню и искривляю губы в ухмылке. Касаюсь пальцами ворота его черной рубашки. - Ты счастлив?
   - Не поступай так, - просит Конрад, - не говори этого. Ты ведь знаешь, что это ложь.
   Я не знаю. Потому и не отвечаю. Пожимаю плечами и схожу с места. Я должна уйти отсюда, как можно скорее. Я должна убежать. Но куда? Неожиданно я вижу Эриха. Он ее обнимает. Ее! Рушь Дамекес едва не лишила меня жизни, она едва не убила Конрада! А он ее успокаивает. Успокаивает за то, что ее брат убил моего брата?
   Будто прочитав мои мысли, Ривера поднимает взгляд. Отстраняется от Рушь, робко и растерянно покачивает головой, тянется ко мне, а я прикусываю губы. Предатели. Никто не чувствует то, что чувствую я. Никто не понимает, что произошло. Никто.
   Я отвожу взгляд и рвусь к выходу. Бегу, как сумасшедшая. Бессовестно и неумолимо ненавижу всех, кого вижу; проклинаю каждого, кто на меня смотрит. Все они лживые, все они коршуны, столпившиеся надо мной, будто над мертвой тушей. Они разорвут всех нас на части, оставят от Мэлота - несчастного мальчишку, глупо закончившего свою жизнь. У них не возникнет мысли о том, что он спас отца, который ненавидел его беспощадно. Они слова не скажут о его решительном взгляде, едва Марко выстрелил; едва пуля вспыхнула искрами. Они похоронят избалованного наследника, но не человека, у которого оказалось огромное сердце. Они все изувечат и сделают ложь правдой. И все поверят.
   Оказываюсь на утесе. Распахиваю глаза и смотрю на Броукри, глубокое и спокойное. Оно уходит за горизонт, сливается с серым небом, и я невольно тянусь к этому горизонту, сделав шаг вперед. Обманщики, лицемеры. Ложь порождает ложь, и мы живем в этом, мы привыкли, и нам все равно. И теперь моего брата нет. Мой брат - испорченный, но родной и смелый - умер, потому что любил отца. Незаслуженно. Но любил. А отец, постоянно не обращающий на него внимания, постоянно пинающий его, унижающий, вдруг постарел на несколько лет. Почему же он лгал? Почему никогда не говорил Мэлоту, что гордится им? Абсурд их отношений привел к тому, что он закрыл отца от пули. Все, чтобы угодить, все, чтобы отец понял, как сильно он его любил! И вот - понял. Но уже поздно.
   Я падаю на колени и складываюсь пополам. Я обещала не плакать в суде, теперь мне можно рыдать, рвать траву и даже кричать. Но у меня не получается. Я могу лишь тихо и протяжно стонать, как от раны глубокой, но не смертельной. Ты не умираешь, но тебе так больно, что лучше бы ты умер.
   Я поднимаю глаза и гляжу на горизонт. Мэлот больше не вернется. Брата у меня нет, и не будет. Придется смириться с этой мыслью. Но не сейчас. Сейчас я подгибаю по себя ноги и кладу голову на колени. Я хочу побыть одна. Хочу побыть с братом. Уверена, это у него такие холодные руки, и они сейчас обнимают меня за плечи.
   Мерзну, но упрямо сижу на обрыве. Ничего. Призраки все такие - холодные.
  
   ***
  
   Мне кажется, я стала совсем другим человеком. Я больше не та испуганная девушка, которая не могла бороться. Я чудовище с чудовищными мыслями. Разбитая, безнадежная. Ледяная и расчетливая. На похоронах Мэлота я первая встаю со стула и первая ухожу. Не смотрю ни на кого, хотя знаю, что на меня смотрят. Трава под ногами желтеет буквально на глазах, я чувствую, как она хрустит под подошвой туфель, и я закрываю глаза, думая о том, как с приходом зимы гибнут растения, улетают птицы, замерзает земля - умирает все, что нас окружает, и мысли об этом меня успокаивают.
   Я знаю, что делаю.
   Дожидаюсь вечера. Все это время сижу на подоконнике и смотрю за горизонт, такой серый и невидимый. С каждым днем он кажется все прозрачнее и прозрачнее. Однажды я открою глаза, а линия горизонта исчезнет, и тогда все мы станем свободными. Я искренне хочу стать свободной, и мне наплевать, что свобода обычно означает смерть.
   Я знаю, что делаю.
   Надеваю черный свитер, нахожу плотные перчатки. Волосы приходится скрутить в хвост, чтобы они не мешали. Обуваю толстые ботинки. В них удобно. Подхожу к зеркалу и прикасаюсь пальцами к порезу на щеке. Он длинный, тянется от уха до подбородка. Мне не кажется он уродливым, я вся в порезах, я к ним привыкла. Но вот люди..., они никогда не считают красивым то, что сильно выделяется. Теперь я - фрик. Но вместо того, чтобы в ужасе отстраниться, я придвигаюсь к своему отражению ближе и улыбаюсь. Безумие мне нравится, я с ним практически срослась, а главное - в безумии больше толка, чем в глухих и нелепых страданиях. Я безумна. И мне хорошо.
   Я знаю, что делаю.
   Выхожу из комнаты, не смотря на дверь в спальню брата. Решительно спускаюсь по лестнице, достаю из комода на выходе два больших пакета и проверяю содержимое.
   - Что ты делаешь? - Неожиданно спрашивает меня незнакомый голос. Хотя, нет. Не незнакомый, просто непривычный. Поднимаю голову и вижу маму. - Куда ты собралась?
   - Есть дело.
   - Какое дело?
   - Тебе интересно? - Зло усмехаюсь я и наклоняю подбородок. - Серьезно? Мама, ты немного опоздала. Теперь мне неинтересно.
   Сьюзен де Веро не кажется больной. Если бы я не знала, что у нее умер сын, я бы уж точно не подумала, что у нее какие-то проблемы в семье. Она будто мертвая. Ее ничего не трогает. Абсолютно ничего. Траур закончился сразу же, как похоронили Мэлота. Теперь у него меньше шансов беспокоить ее, ведь он в шести фунтах под землей. От туда сложно и неудобно разговаривать.
   - Куда ты идешь? - С нажимом спрашивает она и подходит ближе. - Вернись к себе.
   - Нет.
   - Адора, вернись в свою комнату.
   - Нет, мама, не вернусь. - Равнодушно пожимаю плечами. - Я должна закончить то, что началось давным-давно, но у вас не хватило ни сил, ни мужества поставить точку.
   - Что ты задумала? Мэлота не вернуть. Он умер. У тебя больше нет брата!
   Безэмоционально смотрю на мать, пусть и ощущаю в груди пожар, раскалывающий на части тело. Что она сказала? Как она посмела? Я хочу ударить ее. Я чувствую, как руки сжимаются в кулаки, как желание растет, пульсирует. Но выдыхаю. Мне не зачем тратить на нее свое время.
   Я знаю, что делаю.
   Я выхожу из дома, не взглянув на нее, и следую к стене. Пакеты тяжелые, но я грубо сжимаю их в пальцах, да так, что ладони саднит. Иду к западным воротам, плачу охране и шепчу низким голосом:
   - В ваших интересах забыть обо мне.
   Мужчина отворачивается, нахмурив брови, а я прохожу через ворота и оказываюсь в Нижнем Эдеме. Утром казнили Марко Дамекеса. Поджарили на электрическом стуле. При мыслях об этом я растягиваю губы в улыбке. Чокнутый псих. Я рада, что он умер. Думаю, ему было больно. Еще больно было его сестрице. По телевизору показывали кадры, где у нее красные и опухшие от слез глаза, она сидит в зале и ревет. Слабачка. Я не плакала, а у нее сломались даже чувства. А казалось, будто Рушь Дамекес - кремень. Я ошибалась, как и на свой счет. Раньше я бы никогда не решилась на подобное, а сейчас уверенно следую к городскому госпиталю, как ни в чем не бывало. Будто гуляю. Дышу свежим воздухом. Не уверена, но скорее всего мое состояние называется нервным срывом. Странно, учитывая, что я ничего не чувствую: ни волнений, ни угрызений совести, ни-че-го.
   Я накидываю на плечи белый халат и натягиваю на лицо повязку, затем подбегаю к одной из медсестер и прошу ее эвакуировать здание.
   - Говорят, поджог! - Играю я, сверкнув глазами. - Нужно скорее увести людей. Твой первый этаж, а мой - второй!
   Она мне верит. Тупая идиотка.
   Я узнала, что по выходным тут работают новенькие. Они не знают друг друга, они в мечтах о мизерной зарплате. И им абсолютно наплевать на больных. Медсестер трое. Как такое возможно? Я едва не смеюсь, потому что все оказывается слишком просто.
   Пока они занимаются первым этажом, я увожу тех, кто находится на втором. Дело в том, что здание само занимает этажей так восемь, но рабочих из них лишь два. Поэтому я не волнуюсь, что пострадает кто-то из невиновных. Проверяю несколько раз, опустели ли палаты, достаю из приготовленных пакетов две огромные канистры и заливаю коридоры. За мной тянется струя бензина. Я бездушно заливаю жидкостью помещения, не думаю ни о чем, просто делаю. Я оказываюсь удивительно ужасным человеком. С черным сердцем. Правда, потом я вспоминаю, что сердце не мое. Может, такой и была Катарина Штольц, и мы с ней смогли бы подружиться.
   Я знаю, что не могу тянуть, потому захожу в палату номер двадцать три и начинаю, молча, поливать бензином пол, шторы, мебель, не моргнув глазом.
   - Что происходит? - Не понимает Хельга. Она лежала на кровати, когда я пришла. У нее дикий вид. Она неуклюже приподнимается. - Кто здесь? Что вы делаете?
   Не отвечаю. Я занята. Выливаю содержимое канистры и откидываю ее в сторону. Та со стуком налетает на стену, и по комнате разносится неприятный треск, будто сломалась чья-то жизнь. Так и есть.
   - Что вы делаете? - Вопит Хельга. Думаю, она уже почувствовала запах, потому что на изуродованном лице у нее возникает леденящий душу ужас. Женщина падает с кровати и, пошатываясь, поднимается на ноги. - Саманта? Саманта, что вы делаете? Прекратите! Я не понимаю, я не...
   - Меня зовут Адора, - равнодушно поправляю я.
   - Адора? Вы не можете, вы же не такая, вы же...
   - Один человек мне сказал: обида сменяется злостью, а злость - мыслями о страшной смерти.
   - О чем ты говоришь?
   - Вы обидели меня, миссис Штольц.
   Я подхожу к женщине и грубо срываю с ее шеи медальон с именем Катарины. Она в ужасе вытягивает руки.
   - Не надо..., не надо! - Она надеется сбежать. Я поворачиваюсь к ней спиной, а она в ту же секунду спотыкается о собственную трость, лежащую около кровати. Она падает, но я не смотрю на нее. Я стала другим человеком. - Помоги мне, прошу тебя, я делала это из-за дочери, я делала это ради Катарины!
   Я останавливаюсь у двери. Морщу лоб и думаю: любовь не убивает? Эрих ошибался. Любовь косит похлеще болезней. Любовь - самая страшная сила, вмиг становящая лютой ненавистью. Любовь и есть безумие.
   Я достаю из кармана зажигалку Мэлота и нажимаю на кнопку. Вспыхиваю пламя.
   Смотрю на него, будто завороженная, шепчу:
   - А я делаю это ради брата.
   И бросаю зажигалку на пол. В ту же секунду за моей спиной взвывает пламя. Теплое и горячее оно ударяет по мне и подталкивает вперед. Я плетусь к выходу, а позади горят и трещат стены. Слышится крик Хельги. Она взвывает о помощи, но никто ей не поможет.
   Монстры порождают монстров. Боль влечет за собой другую боль. Пережить потерю возможно, но прежде потерять кого-то должен тот, кто заставил страдать тебя. Око за око.
   Окна взрываются, когда я выбегаю в халате из больницы. Медсестра бежит ко мне и кивает, говорит "спасибо", что сообщила! Ты спасла стольких людей. А я киваю. Да, так и есть, я спасла стольких людей, но лишь в том лживом мире, в котором мы живем.
   Здание орет, как животное. Пламя пожирает его, и впервые Нижний Эдем озаряется светом. Люди сбегаются к костру, хватаются руками за головы и кричат, а я ухожу, тихо и равнодушно переставляя ноги. Халат и повязку складываю в пакет. Никаких следов. Хотя я уверена, что следов достаточно. Я усмехаюсь, потому что знаю: всем наплевать. Меня не хватятся, меня не будут искать. А если найдут - опустят руки. В Верхнем Эдеме хорошая судебная система, где оправдать виновного куда проще, чем наказать виноватого. Потому я не волнуюсь. Я в Верхнем Эдеме. Я там, где прощают даже самые страшные ошибки.
   Я возвращаюсь домой. От меня пахнет горелым. Сбрасываю с плеч куртку и плетусь в свою комнату. Внезапно по пути я встречаю маму. Она стоит у камина, облокотившись об него свободной рукой. В другой у нее бокал с виски. Мы смотрим друг на друга. Такие похожие и такие чужие. Мама молчит, тогда действую я. Достаю из кармана медальон. Он поблескивает от огня, ревущего под ногами. Я кидаю медальон на пол и поднимаю взгляд.
   - У тебя больше нет сестры.
   Разворачиваюсь и ухожу. Поднимаясь по лестнице, я слышу, как разбивается бокал, и раздается громкий всхлип. Она плачет, и на какое-то мгновение меня сражает шок. Разве так бывает? Разве такое возможно? Я знала, что рано или поздно стены поместья де Веро содрогнуться от плача, но думала ли я, что источником окажется ледяная Сьюзен?
   Я встряхиваю головой. Не хочу об этом думать. Я поступила верно. Я отомстила за брата. Я должна была, он умер, потому что..., потому что...
   Я запираюсь в комнате. Припираю спиной дверь и застываю. Почему умер мой брат? Возможно, он умер от нашего образа жизни. Ото лжи. И тайн. Возможно, он умер, потому что в его семье одни убийцы. Теперь и я убийца. Убийца.
   Нет. Хватит себя накручивать. Все в порядке. Ничего не произошло. Я встряхиваю головой и включаю музыку на ноутбуке. Мои руки не трясутся, когда я выбираю трек. Да, почти не трясутся. Из колонок на меня обрушивается, будто водопад, таинственная, тихая мелодия, и я невольно откидываю назад голову, почувствовав, как по спине пробегает стая мурашек. Я погружаюсь в транс. Внезапно меня больше нет, я где-то высоко, плаваю над кроватью, витаю по воздуху вместе с пылью. Закрываю глаза, двигаюсь в такт музыке и не чувствую буквально ничего. Не слышу мыслей и не слышу стука сердца. Я покачиваюсь в сторону, поправляю волосы, затем упираюсь ладонями в шкаф, застываю на пару секунд и непроизвольно, нехотя, повинуясь животным инстинктам, под громкий взрыв в колонках, сбиваю с полок книги. Это они виноваты в том, что я никогда не жила реальностью! И это они виноваты, что я не жила, а мечтала, обманываясь слепо, безудержно, рьяно. Я верила, как идиотка, как наивный ребенок, что все истории хорошо заканчиваются. Что хорошие люди остаются хорошими людьми. Я была слепой, я ничего не понимала!
   Отскакиваю в сторону, пинаю ногой поваленные книги и кричу, что есть мощи. Моя злость превращается в наваждение. Со слезами на глазах, с дрожащей от ярости грудью, я набрасываюсь на собственные стены, как на решетку, удерживающую меня в камере годы и месяцы. Я смотрю на надписи, на фразы: будь сильной, верь, не сдавайся, и задыхаюсь, не в состоянии держать себя в руках. Будь сильной? Что это значит? Дай отпор? Ответь? Убей? Что я имела в виду, когда выводила эти слова! Я хочу уничтожить все это. Хочу не видеть эти предложения, не вспоминать, как выводила их неопытной рукой, еще чистая и живая, не тронутая жизнью, не сжатая в ее гигантский кулак.
   Хватаюсь руками за голову. Осознание медленно доходит до моей головы, будто бы яд, пущенный внутривенно. Я смотрю на потолок, открыв от боли рот, хочу закричать, но молчу, и, наконец, на части меня раздирает не ненависть, а страх, такой же обычный, как и желание человека забиться в угол, когда темнота пробирается внутрь его сердца.
   Я мотыляю головой.
   - Нет. - Перед глазами все плавает. Я поступила верно. - Нет.
   Рассеянно следую в ванну. Стягиваю с себя вещи резкими, грубыми движениями. Я знаю, что делаю, я знаю, что делаю!
   Открываю кран, брызгаю холодной водой в лицо и чувствую, как капли скатываются по футболке. Я оторопело облокачиваюсь руками о край мойки и распахиваю глаза. Никто не может меня осудить. Я поступила верно. Отомстила. Все мстят. Мэлот заслуживал.
   Гляжу в свое отражение и вслух повторяю:
   - Он заслуживал, заслуживал!
   Мои глаза наливаются ужасом. Я начинаю громко и неровно дышать. Все смотрю на себя и повторяю: заслуживал, заслуживал, а сама едва не валюсь с ног. Колени дрожат. Не могу прямо стоять. Крепче сжимаю в пальцах край мойки, чувствую, как сводит желудок, как вспыхивает в груди дикая боль, и испускаю стон.
   Нет, нет. Я убила? Я убила.
   Мотыляю головой. Внезапно комната переворачивается, облачившись в ловушку без воздуха, без выхода, и я покачиваюсь на носках, теряя равновесие. Что я натворила? Что я сделала? Мне плохо. Тошнит. Хватаюсь пальцами за волосы, тяну их и зажмуриваюсь. Не могла..., я не могла так поступить. Я хороший человек, хороший!
   - Нет, нет, - задыхаясь, кричу я, - нет, я не убивала, я не хотела, я не...
   Убила сестру собственной матери. Со свистом ударяюсь спиной о стену и расширяю глаза: я - чудовище. Я - монстр. Рыдания превращаются в вой. Вой превращается в крик. Я резко подаюсь вперед и со всей силы ударяю по зеркалу, по своему лицу. Звучит грохот, осколки валятся в мойку, а моя рука вспыхивает от ядовитой боли. Я - сумасшедшая. Нет, не сумасшедшая, или все-таки, да?
   - Нет, нет! - Прижимаю окровавленные пальцы к футболке. - Я не хотела! Мэлот, ты ведь умер, я должна была..., я не могла оставить ее в живых, не могла...
   Руками зажимаю виски. Голова пульсирует и стучит, и мне так больно, что я схожу с ума. Ноги подкашиваюсь, я усаживаюсь на пол и оторопело смотрю куда-то сквозь стены. Я внезапно слышу крики Хельги, прорывающиеся через грохочущую музыку из комнаты, вспоминаю, как трещало пламя. Беспомощная она осталась умирать, а я просто ушла.
   Кто же я?
   Крепко зажмуриваюсь. Отчаяние сваливается мне на плечи, и я неожиданно думаю: почему меня никто не остановил? Почему рядом не оказалось того, кто схватил бы меня за руку? Что же я натворила, такие вещи непростительны. Я оказалась дочерью своего отца, я оказалась одной из тех, кого ненавидела. Осуждала, а затем сама перешла черту.
   Открываю глаза и вижу огромный осколок. Он - решение моих проблем. Всего одно движение, и станет легче, так почему бы не попробовать? Что меня держит? Я никогда не смогу смириться с тем, что сделала. Хельга Штольц будет преследовать меня в кошмарах. Но если я уйду - боль исчезнет. Смерть - это ведь так просто. А жизнь - вечная борьба за то, что важно; за то, что нужно. И вдобавок ты совершаешь столько ошибок, что убиваешь сам себя, разочаровываешь, истощаешь. Я больше не хочу бороться.
   Я беру осколок и сжимаю его в пальцах. В нем отражается мое мокрое от слез лицо. Я изучаю свои глаза и от омерзения морщусь. Кто эта девушка? Мы с ней незнакомы. Мы, возможно, пересекались когда-то, но только сейчас она выпрыгнула наружу. Та самая, что отпихнула от себя Рушь Дамекес в классе. Та самая, что выбила трость из руки Хельги. Та самая, что вспыхнула, будто бумага, и уничтожила все, к чему прикасалась.
   Я касаюсь осколком кожи на правой руке и наклоняю в бок голову. Резать нужно не поперек, а вдоль. Я читала об этом. Тогда умираешь быстрее, теряешь больше крови.
   Я надавливаю, появляется тонкая кровавая полоска, тогда я надавливаю сильнее, и в глазах у меня появляются слезы. Боже, что я творю? Убиваю себя, я себя убиваю. Смеюсь и надавливаю жестче. Я заслужила. Заслужила.
   - Что ты делаешь! - Взвывает знакомый голос.
   Меня резко поднимают на ноги и встряхивают, будто безвольную куклу.
   Осколок выпадает из моих пальцев.
   - Что ты творишь! - Эрих похож на свирепого зверя. - Что ты делаешь?
   - Отпусти меня!
   Я пытаюсь вырваться, но парень слишком крепко сжимает мои плечи. До боли.
   - А как же я? - Он задает этот вопрос, запнувшись. Хриплым голосом. - Опомнись, как же я? Ты обо мне подумала?
   - Ты должен уйти.
   - Я никуда не уйду.
   - Уйдешь. - Я испепеляю парня ледяным взглядом. - Уйдешь, когда узнаешь правду.
   - Я и так все знаю.
   - Знаешь?
   - Да. И я здесь.
   - Ты не понимаешь.
   - Хватит! - Злится он. - Хватит говорить мне, что я должен делать. Что я понимаю, а что нет. Я здесь, потому что я ненавижу тебя. Всем своим сердцем. Все, что происходит в моей жизни - завязано на тебе. Хорошее, плохое. Все. И если тебя не станет - не станет и меня. Понимаешь? Я тебя ненавижу, потому что мир перестанет существовать, едва ты скажешь последнее слово. Я тебя ненавижу, потому что смысл канет в Тартарары, едва ты перестанешь дышать! Это сводит меня с ума, ведь я готов простить тебе все ошибки, ведь я стою здесь, ведь я помешан на тебе, а ты..., ты решила уйти?
   Живот сводит судорога. Я отворачиваюсь и закрываю глаза, ощутив себя разбитой и потерянной. Так хочется очнуться в другом времени, в другом месте. Но не получается. Я не исчезаю. Я сталкиваюсь с последствиями, и я ничего не могу с этим поделать.
   Эрих отпускает меня и отходит назад, схватившись руками за голову. Не могу ровно дышать. Закрываю ладонями лицо и неуклюже мотыляю головой, не понимая, что со мной происходит, и куда я попала. Мне вновь хочется присесть.
   - Никогда так не делай. - Едва слышно просит он. - Никогда.
   - Но я убила человека, Эрих. - Поднимаю взгляд на парня.
   - Ты не хотела.
   - Я хотела. Я знала, что делаю; знала, на что иду.
   - Ты ни черта не понимала, у тебя погиб брат.
   - Не оправдывай меня.
   - Нет, я буду тебя оправдывать. Ты - хороший человек.
   Я иронично усмехаюсь и чувствую, как по щекам скатываются слезы.
   - Ты сошел с ума.
   - Ты та самая девушка, что спасла мне жизнь. - Эрих приближается ко мне, и в его синих глазах проносится вселенская грусть, упавшая мне на плечи гигантским камнем. - Та девушка, которая постоянно смущается и отводит взгляд вниз; которая обожает книги. Которая любит свою семью, несмотря на то, что она причинила ей много боли. Которая не опускает руки, идет до конца, пытается выглядеть смелой, хотя многого боится.
   - Хватит. Ты делаешь еще больней.
   - Но это правда.
   - Это было правдой. - Мои губы трясутся. Я поднимаю подбородок и эмоционально взмахиваю руками. - Теперь я другая. Все теперь другое, Эрих. Я больше не та девушка, к которой ты испытывал чувства.
   - Ты та девушка, к которой я испытывал чувства вчера, и к которой буду испытывать чувства завтра. И мне неважно, что ты сделала. Я оправдаю тебя, потому что люблю тебя.
   Я смотрю вверх, пытаясь не заплакать. Моргаю, прикусываю губы, а затем невольно подаюсь вперед и утыкаюсь носом в его грудь. Мои руки взмывают на его плечи, и Эрих в ту же секунду прижимает меня к себе так близко, что перехватывает дыхание.
   - Прости меня, - срывающимся голосом, шепчу я. - Прости, я не хотела.
   - Я знаю.
   Парень отпускает меня. Берет полотенце, смачивает его в холодной воде и аккуратно протирает мой порез на запястье. При этом в глазах у него темнеют зрачки. Мне стыдно, и мне больно. Я хочу верить Эриху, хочу стать той, кем была когда-то. Но это невозможно.
   - Я думала, что поступаю правильно.
   - Забудь об этом.
   - Как?
   Эрих не отвечает, потому что об этом невозможно забыть. Он просто говорит:
   - Я все равно с тобой.
   Я поглаживаю его скулы, поправляю темные волосы, и мы прикасаемся друг к другу лбами, закрыв глаза, отстранившись от всего вокруг. Меня трясет. Музыка рвет на части и эту комнату, и мое сердце. Я ничего не понимаю. Я ничего не могу понять.
   - Я едва не опоздал, - с болью хрипит парень. - Я почти потерял тебя.
   - Ты бы справился с этим. Не сразу, но со временем.
   - Нет.
   - Ты бы смог жить дальше.
   - Не смог бы.
   - Эрих...
   - Я знаю, о чем говорю. - Твердым голосом произносит парень и отстраняется. Мы с ним смотрим друг другу в глаза. - Ты думай, как хочешь. А я бы не смог.
   Касаюсь пальцами его подбородка и тяну на себя. Целую его, а он притягивает меня к себе как можно ближе. Прикосновение его губ к моим мгновенно стирает воспоминания о том, что произошло за все это время. Одна его рука на моей талии, другая - в волосах. Я запускаю пальцы под его рубашку, а он целует меня еще крепче, и внутри у меня взывает пожар из желания, которого я никогда прежде не испытывала.
   - Ты не должен..., ведь я...
   - Молчи. Мне все равно. Я никуда не денусь.
   - Обещаешь?
   Ривера смотрит прямо в глаза и говорит:
   - Обещаю.
  
   ГЛАВА 19.
  
   Мне вдруг снится, что Ривера не успевает, и я умираю на полу в ванной комнате. Ко мне приходит Мэлот. На нем та же одежда, в которой он был похоронен: черный смокинг и до ужаса нелепый галстук в красную полоску. Брат дает мне закурить и усмехается:
   - Самое время обзавестись вредными привычками.
   А я отвечаю:
   - Я уже обзавелась ими. Я убила человека.
   Он удовлетворенно пожимает плечами и выдыхает облако дыма.
   Просыпаюсь от шума. Голова раскалывается, в глазах щиплет, но я приподнимаюсь на локтях и растерянно осматриваюсь. Что происходит?
   Встаю с постели и плетусь к двери. Который час? Сейчас ранее утро или вечер? Я не помню, как ушел Эрих; я ничего не помню и не хочу вспоминать. Лишь его объятия тлеют в мыслях, отдаваясь теплом где-то в груди, только это важно.
   Я неуверенно выхожу из спальни и замечаю незнакомых людей в коридоре. Все они куда-то идут, громко переговариваясь, одетые в простую одежду. На их лицах недоумение и оскал, присущий лишь верхушке Верхнего Эдема. Что-то случилось, но что?
   Протерев пальцами глаза, ступаю за незнакомцами в одной футболке. От нее пахнет горелым. Мои волосы пахнут костром. Я пахну смертью.
   Встряхиваю головой и упрямо поджимаю губы. Все пытаюсь быть сильной, но никак не получается. Трудно верить в себя, когда успел себя подвести, правда, даже этот факт не лишает меня надежды. Глупая, Адора. Вновь живет иллюзиями. Но, наверно, всем людям и необязательно жить реальностью. Им хочется жить в обмане.
   Я оказываюсь на третьем этаже, и боль вспыхивает искрами перед глазами. Не могу здесь находиться. Не могу.
   Невольно торможу и опускаю голову. Стоит мне закрыть глаза, я вижу Марко, вижу в его руках пистолет. Я вижу брата и слышу его голос.
   "Посмотри на меня". А я не посмотрела.
   - У нас мало времени, - говорит мой отец, и я невольно выплываю из транса.
   Сколько меня еще будет трясти - зависит только от меня. И я могу сломаться, а могу дать отпор собственным демонам. Да, я - чудовище. Возможно, я не заслуживаю ничего, кроме смерти. Но у меня должен быть шанс на искупление. У всех он должен быть.
   Голоса доносятся из кабинета. Набираюсь смелости и останавливаюсь перед дверью.
   Я хочу слышать каждое их слово. Гляжу на настенные часы и вскидываю брови. Что за собрание? Еще и восьми нет. Почему отец позвал всех в такую рань?
   - Мы знали, что так будет, Эдвард! - Восклицает Демитрий Бофорт. Лысый, высокий мужчина, сейчас одетый в простую одежду, а не в форму. Он подходит к отцу. - Думаешь, они выйдут на площадь вечером?
   - Думаю, мы встретимся уже в полдень.
   - В полдень?
   - Да.
   - Это не имеет значения, - низким голосом хрипит какой-то коренастый мужчина. Он расправляет плечи и становится просто огромным. - Мы и сами бы вышли.
   - Вчера сгорел их госпиталь. Обвинения повесили на нас. Люди недовольны.
   - Один из этих дикарей убил Мэлота, - шипит Демитрий, покачивая головой. - Мы не побрезгуем и сожжем дотла весь Нижний Эдем, если придется.
   Застываю: сгорел госпиталь? Черт. Отворачиваюсь. Что происходит? Неужели люди выйдут на площадь из-за меня? Нет. Нет! Я мотыляю головой. Хватит, я не хочу..., я не...
   - Здание генеральной ассамблеи будет заминировано. Подорвем его к двенадцати.
   - А что с мальчишкой?
   Мальчишкой? Я растерянно перевожу взгляд на дверь.
   Мой отец задумчиво проводит пальцами по губам. Он глядит куда-то вдаль, а затем бесстрастно и спокойно произносит то, что отдается во мне эхом.
   - Феликс забрал моего сына. - Он пожимает плечами. - Значит, я заберу его.
   Прикрываю ладонями рот и отхожу назад. Что? Заберет его сына? Сына Ривера?
   - Эрих, - шепчу и пячусь назад. Они собираются убить Эриха. Качаю головой. - Нет.
   Мне страшно. Стены падают, пол рушится, воздух исчезает. Я распахиваю глаза и не могу остановиться. Отхожу все дальше и дальше. Они убьют его, они хотят убить Эриха!
   Я резко срываюсь с места. Несусь к себе в комнату и захлопываю дверь.
   Я должна что-то сделать! Должна предупредить его. Но как? От чего я спасу парня, если я даже не знаю, что именно ему угрожает? О, не может быть, чтобы мой отец решил во власти мести навредить человеку, который не раз спасал мне жизнь! Я не верю в это, не хочу верить. Такие совпадения - ирония, на которую не способна жизнь. Скорее всего, она просто издевается. Подначивает. Испытывает. Ждет.
   Ноги трясутся. Я усаживаюсь на край кровати и ошеломленно разглядываю комнату, разрушенную и избитую, попавшую под горячую руку. Книги разбросаны, а на стенах отпечатки моих ладоней и ногтей. Такое ощущение, будто в спальне заперли животное, и оно отчаянно пыталось вырваться наружу.
   Падаю лицом в ладони. Сейчас я должна быть сильной. Если мой отец решил, что он может отнять у меня последнего дорогого человека, я обязана остановить его. Никто мне не важен так, как Эрих Ривера. Он говорил, я его спасительница, тогда как именно он не позволил мне согнуться. Вытащил из темноты. Показал, что значит бояться сильных, не подчиняющихся разуму чувств, а потом пасть пред ними, будто бы безвольный. Ничто не помешает нам сбежать, уйти, исчезнуть. Только вместе мы справимся.
   Я вскакиваю на ноги и бегу к шкафчику с вещами. Кидаю одежду. Беру первое, что попадается под руку. Кидаю теплую кофту, свитер. Затем закидываю в сумку ноутбук. Я судорожно думаю, что еще нам может понадобиться, и вываливаю на пол деньги, которые откладывала непонятно для чего. Наверно, развлекалась. Создавала очередную иллюзию, в которой я самостоятельная девушка, не живущая за счет родителей.
   Я вытираю тыльной стороной ладони мокрое лицо и несусь в ванну. Натыкаюсь на осколки, морщусь и рассеянно прижимаюсь к стене. Зеркало разбито. Лишь пара кривых и безобразных стекол висит на раме. Гляжу в них и вижу свое настоящее лицо: искаженное и изуродованное тусклым светом, покрывающим ту сторону лица, что осталась чистой и нетронутой. Шрам же виден четко. Я встряхиваю головой и закидываю в сумку таблетки, полотенца, решив, что так нужно; так надо.
   На самом деле, меня качает, мысли вертятся так громко, что я даже не слышу своего дыхания. Ношусь по комнате, уверенная в том, что выбираюсь из капкана, а на деле лишь погружаюсь в ловушку все глубже и глубже.
   Почему мы раньше не сбежали? Выдыхаю. Нет, не у всех так, как у меня. Не все так просто покинут семью, а что-то мне подсказывает, что Эрих любит своих родителей, как и они любят его. В такой ситуации бросать родных сложно. Однако Ривера вынужден, он не останется здесь, я не позволю. Если с ним что-то случится, я...
   Встряхиваю волосами и звонко втягиваю воздух. Нет. Не случится. Мы сбежим. Так и поступим. Пойдем, куда глаза глядят. Он будет меня обнимать, я буду на него смотреть, и у нас будет будущее, которое бы никогда нас не осчастливило в этом городе и с этими людьми. Возможно, и ошибки потонут в Броукри. Возможно, и воспоминания превратятся в шум взвывающей водной глади. Все останется здесь, а мы станем свободными.
   Вешаю сумку на плечо и несусь к двери. Нужно торопиться, пока не взошло солнце. Я осматриваю в последний раз комнату, выдыхаю и делаю шаг вперед. Но затем я робко и рассеянно застываю, потому что дверь в мою спальню открывается.
   Папа никогда ко мне не приходил. По крайней мере, я этого не помню. Высокий, не разговорчивый он переступает через порог и складывает за спиной руки. Внутри меня все холодеет. Я хочу отступить назад, но неожиданно не могу даже шевельнуться.
   Отец хмыкает, осмотрев разбросанные книги, исписанные стены. Он переводит на меня взгляд и пожимает плечами.
   - Уходишь?
   Не отвечаю. Просто качаю головой, а он вздыхает.
   - К нему.
   - Что?
   - Никогда не понимал человеческого желания найти нечто непохожее. Люди тянутся к противоположностям. Но зачем? В этом столько трагедии, Адора. Но, знаешь, я пришел к выводу, что люди любят трагедии.
   - Пап, о чем ты говоришь?
   - Куда проще жить так, как велено. Мэлот следил за тобой, потому что ты никогда не подчинялась мне. Свободная и своенравная, как и твоя мать, впрочем, но давным-давно. И я полюбил ее за эту черту характера, знаешь ведь? Но в тебе она представляла угрозу. Ты сама угроза. Понимаешь?
   Я стискиваю зубы и сбрасываю с плеча сумку.
   - Угроза? Для кого?
   - Для семьи.
   - Но почему? Ты ведь сам это со мной сделал, - иду вперед, - ты ведь сам велел этим людям вшить в меня ее сердце!
   - И я не сожалею.
   - Не сожалеешь? Просто..., - потираю руками лицо, - просто дай не уйти. Я не хочу в этом участвовать, не хочу больше быть угрозой.
   Отец дергает уголками губ, однако устало и фальшиво. Его лицо осунулось, а когда-то ярко-карие глаза превратились в тусклые точки, следящие за тобой во время разговора, но не видящие тебя.
   - Мэлот рассказал мне все. Наверно, потому я потерял счет рюмкам. - Я замираю и чувствую, как кожа покрывается пламенем. - Я ведь понимал, что с тобой сложно. Я знал, что будут проблемы. Но ты и сын Феликса, это неожиданно.
   - Я не понимаю. - Собираю волю в кулак и подаюсь вперед. - Как тебя это касается?
   - Ты моя дочь.
   - Ах, вот как. Все-таки, дочь.
   - Я видел тебя у двери. Знаю, что ты все слышала.
   Я вскидываю подбородок, пытаюсь выглядеть решительно, пусть внутри и сгораю от страха. С нажимом говорю:
   - Феликс Ривера не виноват в смерти Мэлота, папа.
   - Маркус Дамекес - его отпрыск. Ривера растил его, как сына.
   - Но Марко прислуживал Хельге. Да-да, той самой женщине, которую вы заперли в клинике для умалишенных!
   - Что это? - Отец хмурит лоб. - Ты ее жалеешь? Странно, ведь именно ты ее убила.
   Из меня будто выбивают воздух. Я отворачиваюсь и застываю. Раны открываются, перед глазами темнеет. Я зажмуриваюсь, сомкнув в кулаки пальцы, и резко выдыхаю.
   - Мы узнали, как Маркус проник в наш дом. Оказывается, один из охранников был у Феликса в подчинение какое-то время назад. Маркус заплатил ему, и тот пропустил его. Также он пропускал еще одного гостя. - Мы с отцом смотрим друг на друга, и я ощущаю, как мир рушится. Отвержено стискиваю зубы, но глаза все равно наливаются слезами. Я мотыляю головой. Нет, пожалуйста. - Ты должна была понимать, что ваши отношения не приведут ни к чему хорошему. Так и вышло.
   Папа собирается уйти, а я испуганно подаюсь вперед и хватаюсь за его руку.
   - Что ты сделал? Что ты натворил, папа? Где Эрих?
   - Вчера он неудачно приземлился, когда пытался вылезти через твое окно. Боюсь, ты сама виновата, Адора. Не нужно было подвергать парня такому риску, ты ведь знала, что в нашей семье не переносят ложь. А ты лгала.
   - Пожалуйста, - унижаюсь, ощутив, как сжалось все тело, - не поступай так со мной. Ты же мой папа, я ведь так боялась тебя потерять, я ведь бежала, чтобы тебя спасти, ты не можешь так поступить. Ты не можешь.
   - Могу.
   Он отталкивает меня, и я валюсь вниз, ударившись локтями о пол, и я сгибаюсь от не контролируемого бессилия и крепко зажимаю глаза.
   - Я помогаю тебе, Адора. Сейчас ты этого не понимаешь, тебе кажется, что я монстр, и что я уничтожаю тебя, душу своими словами. Но я делаю одолжение. Я забочусь о тебе.
   Он уходит, закрыв за собой дверь, а я прикрываю пальцами лицо и кладу голову на пол. В этот момент мне кажется, что я проваливаюсь в черную дыру. Мне страшно.
   Я теряю счет времени. Не знаю, сколько лежу без движения, приводя в порядок свое дыхание и мысли. Я все думаю: а что если Эрих мертв? В эти секунды мне становится так плохо, что перед глазами мутнеет. Да, я с трудом могу представить себе жизнь без этого человека. Наверно, он слишком плохо на меня влияет. Все говорил и говорил, мол, смысла ему нет жить, если со мной что-то случится, и вот теперь я валяюсь на полу и тоже думаю об этом. Сложно поверить, но иногда наша жизнь действительно завязана всего на одном человеке. Все чувства направлены только на него, все мысли о нем, и все движения, будто притянутые магнитом, в его сторону, взгляды и прикосновения. Безумие какое-то. Кто же захочет испытать подобное? Кто захочет обременить себя? А страдать? По пустякам или по стоящим причинам, из-за которых на куски рвет и мечет, как сумасшедшего? Кому это нужно? Всем. У нас так мало драмы в жизни, что мы сами ее выдумываем. Влюбляемся в тех, в кого нельзя влюбляться. Ставим перед собой те цели, что нельзя достичь. Вечно мы жалуемся, как нам сложно и невыносимо, а потом жалуемся, что скучно, и набираемся на месяцы неприятностей, чтобы вновь сетовать. Я хотела вырваться из замкнутого круга, и я постоянно кричала, что задыхаюсь здесь. А потом вырвалась и кинулась обратно, но дверь в прошлое захлопнулась, поставив меня перед фактом: хотела? Получи. Мне ведь было до ужаса скучно. Книги, фильмы, музыка - иллюзия. Я хотела настоящих эмоций, реальных, живых, чтобы ощущать их аромат, слышать их голос. И я добилась своего: я слышала, как хрустел огонь, поглощающий госпиталь, я чувствовала, как кровью пахла рубашка моего умирающего брата. Вот они - живые эмоции. Такие живые, что мою боль можно схватить в охапку, будто букет завянувших роз. Такие живые, что у беспомощности отросли ноги, прижимающие меня к полу своими гигантскими ступнями. Вот они! А я уже сомневаюсь, что, действительно, хочу их испытывать.
   Морозный ветер бьется в окно. Солнце стоит высоко в небе, но оно тусклое. Погода холодная и мерзкая. Я слежу за тем, как в комнате становится светло, и прикрываю глаза. Мои нервы дрожат на пределе. Я знаю, что едва шевельнусь, в сердце кольнет, и я лежу, не двигаясь, превратившись в бальзамированную куклу.
   Я готова так пролежать целую вечность, но меня отвлекает какой-то шум. Наверно, я повинуюсь инстинкту. Спонтанному, возможно, бессмысленному инстинкту. Меня тянет к окну невидимой силой. Я знаю, что должна встать.
   Поднимаюсь и медленно переставляю ноги. На улице разговаривают люди, стучат и дребезжат дверцы машин. Который час? Неужели двенадцать, и отец отправляет людей на площадь Броукри? Я отодвигаю шторы и вытираю напухшие глаза. Толпа незнакомцев с плакатами, под видом мирного митинга, готовится перейти в наступление. Живот тут же сводит судорогой. Сколько людей, сколько марионеток. Они готовы биться, но за что? Не понимаю, что за слепая ярость? Бить тех, кто слабее, кто ниже, уродливее или счастливее, в чем прок? В удовольствии? В благословении? Люди собираются убивать других людей, но у них даже нет мотивов. Мне становится страшно. Убийства без цели, убийства четко и заранее спланированные, бесстрастные и ненаказуемые - неужели это именно тот мир, где мы живем? Я покачиваю головой. Осматриваю солдат в черной форме, шерифа Бофорта с громкоговорителем. Рядом с ним мой отец. На нем идеально выглаженный синий пиджак, его волосы ровно уложены. Он задумчиво курит. Осматривает толпу и кивает. Он никуда не пойдет. Он останется, а остальные ринутся защищать его больное сердце. У него ведь умер сын, он ведь так страдает! Жалко, что у моего отца нет сердца. И защищать нечего.
   Морщусь и вдруг замечаю, как из толпы двое мужчин в военной форме вытаскивают человека. Он не может идти самостоятельно. Безвольно катится, будто мешок, за теми, кто несет его к отцу. Я судорожно хватаюсь пальцами за рот. Это Эрих.
   - Живой, - шепчу я и приближаюсь к окну, - живой!
   Мотыляю головой. Открываю окно и зову парня сквозь ледяной ветер, но мой голос тонет в шуме, слившись с очередным порывом ветра. Что отец задумал? Зачем уводит его с остальными?
   Вновь гляжу на Эриха, на его избитое, опухшее лицо и ощущаю, как все тело сводит судорогой. Опираюсь ладонями о карниз, тянусь вперед и думаю, что мне делать? Бежать. Я резко срываюсь с места. Ураганом несусь к выходу, распахиваю дверь, но наталкиваюсь на охрану. Несколько человек пихают меня обратно. Пытаюсь отбиваться, но оказываюсь бессильной и беспомощной. Черт! Недовольно выдыхаю и ударяю ногой по двери. Какого дьявола они меня здесь держат? Папочка постарался? Ненавижу его, ненавижу! Хватаюсь руками за волосы и вновь бегу к окну. Люди уходят. Они собираются на площадь. Что их там ждет? Митинг? Борьба? Смерть? Небольшие потасовки приводили к ужасным, порой, неисправимым последствиям. Что будет теперь? Сколько людей пострадает, а сколько из них умрет? Я должна сделать что-то.
   Достаю из сумки телефон и откидываю назад голову. Внутри трепещет волнение. Не отступлюсь, теперь уж точно. Эрих жив. И я найду его, даже если мне придется спрыгнуть со второго этажа. Подруга поднимает трубку почти сразу.
   - Адора? Как я рада, что ты...
   - Мне нужна твоя помощь. Мой отец собрал людей, и сейчас на площади начнется не просто фильм ужасов, а самая настоящая резня.
   - Что?
   - Лиз, мне из дома не выбраться. Он поставил охрану.
   - Какую еще охрану, - недоумевает подруга. - Зачем?
   - Просто придумай что-нибудь. Люди отца повсюду. За моей дверью, на улице. Даже через окно я не выберусь.
   - Ох, Дор, тебе не кажется, что сейчас неразумно идти на площадь? Это может быть опасно. Точнее, это опасно. Безрассудно и глупо.
   - У него Эрих.
   Лиз замолкает. Я слышу, как она со свистом втягивает воздух.
   - Эрих? Что за бред, не понимаю. Зачем он твоему отцу? И с какой стати он закрыл тебя в комнате? Что происходит, Дор?
   - Помоги мне. Сама я не выберусь.
   - Но как? Святая Мария и Иосиф, с тобой не жизнь, а сериал. То маньяки, то убийцы, отцы с нездоровой психикой. Ты, наверно, рассчитываешь, что я супергерл, и я подлечу за тобой на второй этаж, но нет. Прости, я не умею летать! И не знаю того, кто умеет.
   - Значит, я просто прыгну.
   - Эй, лечить одним прикосновением я тоже не умею.
   - Лиз, пожалуйста, помоги. - Я крепко сжимаю в пальцах телефон и морщусь. - Отец собирается подорвать административный корпус. Погибнут люди. Эрих может погибнуть. Я должна выбраться, должна! Но я не знаю, как.
   Подруга тяжело выдыхает, и я невольно представляю ее надутые губы, сморщенные брови. Лиз не любит рисковать жизнью. Да и никто не любит. Кроме всяких влюбленных безумцев. Обычно здравый смысл побеждает, а у романтиков один кисель в голове.
   - Я скоро приду. - Сдается подруга. - А ты не сходи с ума. Слышишь?
   - У нас времени до двенадцати.
   - Еще целый час. Даже больше. Не паникуй.
   Я соглашаюсь:
   - Да, ты права. Приходи поскорее.
   Я опускаю руки и взволнованно осматриваюсь.
   Моя комната всегда была моим бункером. Я могла часами сидеть на подоконнике и читать. Теперь здесь слишком тесно. Когда-то источник вдохновения, когда-то укрытие и хранилище мыслей, а теперь обычная спальня. Холодная и пустая. Почему-то усмехаюсь. Как быстро вещи теряют смысл, едва его обретает нечто иное, более важное. Я сажусь на кровать и подгибаю под себя ноги. Ждать невыносимо, но что еще я могу? Нужно просто ровно дышать. Лиз придет, мы придумаем что-то, и я унесусь отсюда к чертовой матери. Кладу голову на колени, прикусываю губу и мечтательно застываю. Как странно, наверно, никуда не бежать. Найти то самое место с тем самым человеком и остановиться. Понять, что большего от жизни и не нужно. Что это за состояние? Покой? Но покой - это смерть. Не понимаю. Неужели, чтобы в полной мере насладиться тишиной - нужно умереть?
   Внезапно по комнате разносится кряхтящий крик. Я резко поднимаю голову и гляжу на незваного гостя, усевшегося на спинку стула. Вскидываю брови. Угольный ворон тихо и дергано топчется на деревяшке, переминаясь с одной лапки на другую. Влетевший через окно, он и не подозревал, что впорхнул в клетку. Улетай - так и хочу крикнуть я. Ловушка вот-вот захлопнется, и ты окажешься моим сокамерником. Улетай.
   А затем внутри меня все холодеет. Ярко-красные, рыжеватые бусинки птицы глядят на меня с нескрываемым интересом. Каркая, она расправляет ободранные крылья и вновь замолкает, вытянув шею. Я рассеянно смотрю на ворона. Наверно, стоит его спугнуть, но я не могу шевельнуться. Вспоминаю историю, вычитанную мною давным-давно в какой-то книге. Души умерших превращаются в птиц. И они прилетают, чтобы предупредить о несчастье своих близких. Я придвигаюсь к ворону ближе и тихо выдыхаю. Убирайся, так и вертится на моем языке. Пошел прочь, хочу крикнуть я. Но я молчу. Бездумно гляжу на него и жду невероятного. Вдруг заговорит?
   Птица резко вспархивает, едва дверь моей комнаты открывается. Я подпрыгиваю и ошеломленно застываю. Не может быть.
   - Я слышал, принцессу нужно вызволить из башни? - Улыбается Конрад. Смотрю на парня и шокировано хватаю губами воздух. - Проще простого.
   - Бофорт?
   - Именно.
   - Но ты...
   - Лиз позвонила. Знаешь, ей стоит вручить премию. - Парень подскакивает ко мне и помогает встать на ноги. Криво ухмыляется. - О, видела бы ты, как она бежала от охраны в парике медовой блондинки..., это было незабываемо.
   - Как она - что? - Восклицаю я.
   - У нас мало времени. Боюсь, ее уже поймали, а вы с ней не сильно похожи.
   - Но, Конрад, господи, откуда такие сумасшедшие идеи?
   - Лиз сказала, ты планировала скинуться из окна. Не берусь судить, но, по-моему, наша идея звучит гораздо разумнее.
   Смеюсь и покачиваю головой. Черт, как же я рада его видеть! Беру Бофорта за руку и тяну к выходу. Мы должны спешить. На пороге спальни валяются двое мужчин. Они не шевелятся, лишь медленно дышат, неприлично громко сопя.
   - Что ты сделал?
   - Не все побежали за "тобой", Дор. Этих пришлось вырубить.
   - Твой отец разозлится.
   - Он всегда на меня злится. - Парень прыскает и прибавляет скорость. - Надеюсь, ты уже придумала, как убрать людей с площади за тридцать минут.
   - Нет.
   - Нет? Отлично. А чем ты черт подери занималась? Магией? Что за ворон у тебя был в комнате? Принес вести из-за стены? Голуби закончились?
   - Господи, ты так нервничаешь, что сразу выдаешь все свои шутки?
   - Да. Знаешь ли, мы можем умереть. Будет нечестно, если не все мои мысли найдут самовыражение. - Конрад отталкивает ногой дверь, и мы оказываемся на свободе.
   Холодный ветер врезается в тело, будто кувалда. Я упрямо поджимаю губы и бегу за парнем, надеясь, что часы у него спешат, и у нас осталось больше тридцати минут. Улицы пусты и одиноки, покрытые тонким слоем льда, который, порой, поблескивает от тусклых лучей ленивого солнца. Ветви деревьев трещат. Сплетаются и, будто бы корявые пальцы, тянутся высоко в небо, пытаясь достать до пропавших звезд. Я чувствую, как в груди тихо и запоздало стучит сердце. Словно в анабиозе я переставляю ноги, гляжу по сторонам и не понимаю абсолютно ничего. Куда мы несемся? Почему щеки краснеют, а дышу я хрипло и тяжело, будто страдаю астмой? Почему ноги ноют, волосы царапаются, превратившись в острые иглы, а руки немеют от мороза? Все кроется в одном слове - искупление. Я знаю, что должна нестись вперед, не останавливаясь и не сетуя, потому что это последний шанс стать той девушкой, которой я когда-то была: немного наивной, но страстной, рвущейся в бой, понимая, что победа маловероятна. Я бегу за Конрадом, а он молчит, наверняка, как и я ничего не осознавая. Но одно я знаю точно - в этот момент, в эту самую секунду, мы не просто подростки. Мы, сражающиеся с несправедливостью, романтики, готовые умереть за то, что важно. Вдохновленные книгами и идеями авторов, обманутые обществом и им не принятые. Потерянные для людей, но обретенные друг для друга.
   Шум с площади слышен уже сейчас. В ужасе я распахиваю глаза, когда замечаю то, что не похоже на черные буквы, написанные на белой бумаге; то, что не похоже на кадры, сменяющийся в ленте. Это другое. Ужасное и реальное, пахнущее яростью и безумием.
   Трудно понять, что именно происходит. Площадь завалена людьми, дерущимися и кричащими, сумасшедшими и испуганными. С битами, острыми ножами они налетают на препятствия, не до конца понимая, что препятствия - другие люди.
   Они рычат, будто звери. Кидаются вперед, оскалив зубы. Конрад старается прикрыть меня, но я то и дело сталкиваюсь с кем-то, кто пытается оттащить меня в сторону, ударить или повалить на ледяной асфальт. Недовольно отпихиваю от себя толпу и едва сдерживаю слезы. Что же за безумие? Так и хочется заорать: прекратите! Но меня не услышат. Люди одержимы невидимой идеей, сражаются за человека, который никогда бы не сразился за них. И глаза у них горят неоправданной свирепостью, которая граничит с диким ужасом. Они переступают через поваленные тела своих же друзей и кидаются на рожон, надеясь, что им повезет больше. Но им не повезет.
   - Конрад, время! - Кричу я.
   - Пятнадцать минут!
   - Что? - Я в панике распахиваю глаза. Нет, нет! Все эти люди погибнут! Я перевожу взгляд на высокое, старинное здание, поддерживаемое толстыми колоннами, и растеряно застываю. Что же делать? Думай, думай! Внезапно замечаю, как мужчина замахивается на незнакомку. Глаза у него налиты слепой яростью. А шея окровавлена. Девушка лежит на асфальте, пытается встать, но каждый раз валится вниз, морщась от боли. Неужели он ее ударит? Неужели расшибет голову этой битой? Я подхожу ближе и вдруг понимаю, что у девушки довольно знакомое лицо.
   - Рушь, - шепчу я. Грудь вспыхивает. Он ведь убьет ее! Не знаю, зачем делаю это. Я срываюсь с места, налетаю на мужчину и сбиваю его с ног. От поднявшейся пыли щиплет глаза. Порывисто потираю их и перевожу взгляд на Дамекес. - Вставай! Слышишь, ну же, вставай, или никогда не встанешь больше!
   Девушка судорожно дышит. Ее красивое лицо покрыто кровавыми разводами. Руки дрожат. Она прикасается пальцами к ноге, и только сейчас вижу, что ее голень проколота толстым осколком. Потому она не может встать.
   Конрад налетает на меня со спины.
   - Какого черта ты отошла от меня!
   - Ей нужна помощь, - я смотрю на парня, - ее надо увести, она тут погибнет.
   - Ты спятила? - Бофорт вскидывает брови как раз в тот момент, когда по площади проносится голос его отца. Мы выпрямляемся. Шериф стоит на крыше одной из машин и говорит в рупор. Лицо у него красное от бешенства.
   - Никто не смеет посягать на нашу территорию! - Дерет глотку он. - Никто не имеет права бросать нам вызов!
   Дикари, животные, бессердечные создания.
   Конрад смотрит на своего отца и не узнает его. Нас толкают из стороны в сторону, люди кричат, орут, просят о помощи, плачут, и никто не пытается остановить это безумие. Внутри у меня вспыхивает что-то, но я беру себя в руки. Морщусь, пусть страшно, пусть больно и гляжу на парня. Я знаю, что мы можем сделать. Я придумала, как спасти людей! Открываю рот, но вдруг застываю. Я замечаю его невольно. Привязанного к столбу около центрального входа в здание администрации. Голова Эриха опущена. Его волосы свисают вниз, прикрывают вспотевшее лицо. Сердце у меня взрывается на тысячи осколков, и мне вдруг становится так больно, что колени подкашиваются. Я падаю.
   - Ты чего? - Бофорт ловит меня и встряхивает. - Что случилось?
   Губы не шевелятся. Я начинаю дико злиться, как сумасшедшая, как ненормальная, как одержимая! Эриха никогда не было в моей жизни. А потом он появился. И мне только и приходится, что терять его, обретать вновь, опять терять, опять находить. Не понимаю, сколько можно? Сколько можно!
   - Адора! - Кричит мне на ухо Конрад. - Какого черта?
   Я встряхиваю головой и смотрю на парня.
   - Уведи ее. Слышишь? А потом забери рупор у отца. Ты должен предупредить всех о том, что здание скоро взорвется.
   - Что? Но..., но ты куда?
   Я крепко стискиваю зубы. Собираюсь сорваться с места, но Бофорт ловко тянет меня обратно и возмущенно восклицает:
   - Что ты делаешь?
   - Я должна помочь ему.
   - Ему? - Конрад смотрит мне за спину и вдруг усмехается. - Нет. Забудь. Здание вот-вот взорвется. У нас пять минут, может, десять! Его не спасти.
   - Ты тянешь время.
   - Ты меня вообще услышала?
   - Отпусти.
   - Адора...
   - Отпусти меня, Конрад!
   - Ты умрешь! - Парень резко тянет меня на себя, и мы едва не сталкиваемся лбами. Он с ужасом глядит мне в глаза и шепчет, - не делай этого.
   - Пожалуйста, я должна спешить.
   - Я не отпущу тебя.
   - Отпустишь. Конрад? Отпустишь. - Я смотрю на парня и прикасаюсь ладонью к его щеке. Мои губы дергаются, и я прикусываю их изо всех сил. - Предупреди людей. А мне нужно торопиться. Я не уйду без него. Я не смогу без него уйти.
   - Принцесса...
   - Со мной ничего не случится. - Отстраняюсь от парня. Он не выпускает мою руку. - Все будет в порядке. Слышишь? Завтра еще посмеемся над этим.
   - Пожалуйста.
   Я улыбаюсь.
   - Скоро увидимся.
   Я поворачиваюсь к парню спиной и срываюсь с места, глубоко вдохнув воздух. Мы, ведь и, правда, завтра увидимся, и сегодняшний день покажется нам ночным кошмаром. Я знаю. И Конрад наорет на меня, они с Эрихом по-прежнему будут друг друга ненавидеть. А Лиза расскажет о том, как убегала от охраны в медовом парике. Так и будет. Я уже жду этого момента. Момента, когда я сяду рядом с близкими людьми и успокоюсь, наконец.
   Я поднимаю взгляд на Эриха и не свожу его, решительно стиснув зубы. Наплевать, сколько метров мне придется преодолеть, сколько людей оттолкнуть. Я справлюсь. Нужно просто идти. Переставлять ноги и не думать.
   - Пропустите, - прошу я, прорываясь вперед. Люди зажимают меня со всех сторон, я едва дышу, то и дело, спотыкаясь о чьи-то ноги. Трудно избегать столкновений. Мое тело горит от боли, а руки взывают от холода. Над нашими головами серебрится мороз, а внизу под ногами плавает пар. - Пропустите!
   Я недовольно рычу и пихаю какую-то женщину вперед. Она пытается ударить меня в ответ, но я ловко уворачиваюсь и несусь дальше, скрипя зубами от ужаса. Неожиданно я слышу, как по площади разносится голос Конрада. Парень говорит, что здание взорвется, повторяет фразу несколько раз, но ничего не слышно уже через пару секунду.
   Момент затишья - опасного и испуганного - сменяется дикой паникой. Взорвавшись криком, люди поворачивают назад и, как стадо, несутся подальше от администрации. Я не помню, как оказываюсь на земле. Просто в какой-то момент обезумевшая толпа кидается на меня, словно цунами, и я падаю, оказавшись под ее ногами. Ужас вспыхивает в голове. Я пытаюсь встать, но меня опрокидывают обратно. Злюсь, опять подрываюсь на ноги, но неожиданно ударяюсь о чье-то колено. С размаху оно впечатывается в мое лицо, я валюсь на асфальт, опрокинув голову, и крепко зажмуриваюсь, ощутив горечь в горле.
   В ушах звенит. Оторопело я моргаю глазами и пытаюсь понять, что происходит, но вокруг себя вижу лишь несущиеся темные фигуры. Они пинают меня, будто брошенный на землю клочок бумаги, и бегут дальше, издавая нечленораздельные, животные звуки. Я приподнимаю голову и вижу сквозь мельтешащие ноги людей лицо Эриха. Оказывается, он уже совсем близко. Еще - он смотрит на меня. Кричит что-то, рвясь вперед всем своим телом, но я не слышу. В ушах, будто стоит вода.
   Я упрямо поднимаюсь. Пошатываюсь и тянусь вперед, тряся головой в стороны. Не могу избавиться от черных точек. В какой-то момент мне кажется, что люди движутся не так, как прежде: слишком медленно, словно по кадрам. Я стараюсь прийти в чувство, но у меня до сих пор стучит в висках после удара, будто бы я не о колено ударилась, а упала с огромной высоты.
   - Эрих, - заплетающимся языком, шепчу я. Толпа несется вон от здания, как прибой в океане перед цунами. Я падаю перед парнем на колени и заключаю его лицо в ладони. Я не верю, что, наконец, добралась до него. - Боже, Эрих...
   - Что ты делаешь? - Злится он. Его руки связаны, как и все тело. Парень намертво привязан к столбу, но он тянется ко мне, словно к магниту. - Уходи, сейчас же!
   Я не отвечаю. Сглатываю и пытаюсь замерзшими пальцами развязать узлы. Веревка толстая. Я вдруг радуюсь, что Эрих не закован в цепях, но уже через пару секунд до меня доходит, что и с этим не так-то просто справится, и я начинаю волноваться, кусая губы и коря окоченевшие пальцы. Дьявол! Встряхиваю руки и пробую снова.
   - Адора, что ты делаешь? Тебе нужно уходить.
   - Замолчи.
   - Ты ведь слышала, здание скоро подорвется. - Говорить ему трудно. Губы избиты, а на шее синеватые пятна от чьих-то пальцев. Я стараюсь не думать о том, что с ним делали. Не хочу. Мотаю головой. Не могу. - Дор, пожалуйста.
   - Просто закрой рот! - Восклицаю я, ощутив, как к глазам прикатили слезы. Черт, у меня ничего не получается. В панике я осматриваюсь. Мне нужен нож или что-то острое, прямо сейчас, в эту минуту. - Черт, черт...
   - Нож, в моем кармане.
   - Что?
   - В кармане.
   Я рассеянно ощупываю куртку парня, нахожу перочинный ножик и киваю. Он очень маленький, но сойдет. Хотя бы что-то. Принимаюсь резать веревку, но неожиданно вижу, что лезвие практически тупое. У нас есть пара минут, а с таким ножом придется занять все десять! В ужасе я стискиваю зубы и рычу. Сильнее надавливаю на веревку. Грудь трясется от рыданий, просящихся наружу, но я держусь. Повторяю: не реви, все будет в порядке, не реви! Начинаю часто и громко дышать. Касаюсь лбом плеча парня и деру эти ненавистные кандалы, прекрасно понимая, что лишь попусту трачу время. Мне становится плохо.
   - Ничего страшного, - шепчет мне на ухо Эрих. От его голоса становится еще хуже. Я крепко зажмуриваюсь. - Ты не должна. Уходи, Дор, слышишь, уходи.
   - Замолчи. Дай мне пару минут.
   - Но у тебя нет пары минут.
   - Прекрати! Дьявол! - Я свирепо откидываю ножик и вновь принимаюсь пальцами тянуть веревку в разные стороны. Она немного поддается, и я хрипло выдыхаю. - Сейчас, еще пару секунд. Видишь? У меня получается. Мы выберемся.
   - Тебя здесь не должно быть.
   - Хватит.
   - Посмотри на меня.
   - Нет.
   - Посмотри на меня!
   - Пожалуйста...
   - Уходи, иди домой, Дора, просто..., просто уйди, прошу тебя!
   Резко опускаю руки и поднимаю глаза на парня. Слезы катятся по моим щекам, а я забываю, как дышать. Подаюсь вперед и дрожащим голосом спрашиваю:
   - А, может, мой дом рядом с тобой. - Я закрываю руками рот и содрогаюсь от боли, которая, будто вирус, проникает под кожу и лишает рассудка. - А, может, ты - мой дом.
   Я не могу дышать. Сгибаюсь и упираюсь лбом в грудь парня. Чувствую, как дрожит его тело, зажмуриваюсь и прижимаюсь к нему так близко, словно пытаюсь пройти сквозь него; слиться с ним; стать одним целым. Я приподнимаюсь, трусь щекой о его подбородок и нежно прикасаюсь к его губам. Я целую его, а Эрих резко выдыхает, зажмурившись изо всех сил. Его губы трясутся. Сглатываю и шепчу:
   - Я..., - люблю тебя. - Я тебя..., - люблю.
   Не получается. Мотыляю головой, морщусь и хочу попробовать снова, но парень не позволяет. Касается губами моей щеки и шепчет:
   - Я знаю, Дор. Я тебя тоже.
   Я плачу еще сильнее. Обнимаю его и прижимаю к себе крепко-крепко. Неожиданно мне кажется, что все позади. Что мы справились. Мы ведь вместе. Но затем звучит дикий грохот, который отдается в моем теле истошным эхом.
   Я не успеваю больше ничего сказать. Становится темно.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ЭПИЛОГ
  

Любуйтесь ею пред концом глаза,

В последний раз ее обвейте руки.

И губы, вы, преддверия души,

Запечатлейте долгим поцелуем.

  
   Стену снесли.
   Смириться со смертью близких оказалось совсем непросто. И недовольные горожане вышли не драться, а посмотреть в глаза друг другу. Каждый кого-то потерял. Теперь их и, правда, что-то связывало: похожие чувства.
   В тот день умерло свыше сотни человек. По сей день люди удивляются своей слепой жестокости, думая, будто она исчезла, в то время как, она забилась в угол, испуганная и растерянная. Канцлер приказал уничтожить стену. Вдохновленные новыми порядками и одновременно убитые горем люди согласись.
   Рушь Дамекес была одним из первых добровольцев. Круша стену, она стояла рядом с Конрадом Бофортом, и никто из них не произнес ни слова; они провели много времени, молча об одном и том же, вскоре почувствовав, что их боль похожа. И что они - похожи, пусть раньше и не подозревали об этом.
   Поместье де Веро опустело через несколько недель. Говорят, над крышей их дома кружили вороны, десятки воронов. Кто-то увидел в этом знак, а кто-то посчитал подобные выдумки - глупостью.
   Об Эрихе и Адоре вспоминали редко. И только близкие. Однако Мария Мартинесс - бывшая прислуга в поместье де Веро - признается, что иногда с ее чердака доносится чей-то смех. Женщина уверена, это Эрих и Адора вновь и вновь находят друг друга, но они не знают, что умерли. Они продолжают жить. Конечно, ей не верят. Говорят, что Мартинесс сумасшедшая, как и ее мысли. У нее часто спрашивают: разве мертвые могут быть живее живых? На что женщина всегда отвечает: но ведь живые могут быть мертвее мертвых.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"