Мои мысли идут медленно и неторопливо, как и время на этом астероиде. У меня впереди очень много времени. Пожалуй, даже слишком много.
К сожалению, я очень плохо помню то, что было пятнадцать лет назад. События десятилетней давности вспоминаются намного лучше. Ну, а последние пять лет отпечатались в моей памяти так, как будто они были одним гигантским вчерашним днём. К примеру, я отчётливо помню, как один из бесчисленных космических метеоритов вспорол антенну связи номер 17. Это произошло четыре года назад, но я помню всё происходившее так ясно, словно это было сегодня утром. Мне удалось восстановить прецизионную параболическую форму антенны, хотя это потребовало неделю тонкого труда труда. Но я не отступаю.
Я поддерживаю работоспособность Станции Дальней Космической связи, расположенной на одном из астероидов облака Оорта. Выбраться отсюда я не могу, равно как и дать сигнал с просьбой о помощи. Это выглядит очень странно, учитывая где я нахожусь. К сожалению, станция ДКС представляет собой лишь гигантский ретранслятор для связи Солнечной системы с Проксимой Центавра и другими звёздными системами этого сектора. Конечно, на станции есть технический передатчик, но, по сути, он бесполезен, так как работает в автоматическом режиме и неподвластен мне.
В данной ситуации больше мне ничего не остаётся, кроме как следить за исправностью станции. Это - альфа и омега моей жизни. Возможно, это помогает мне сохранить разум, хотя, как вы видите, память меня немного беспокоит. Она избирательна. Я не помню, что было двадцать лет назад, но на уровне автоматизма знаю, как загрузить новое топливо в реактор. Я могу сделать это даже с закрытыми глазами, хотя не порекомендую это никому. Реактор, укрытый в недрах астероида - очень важная и ответственная часть станции. Он надёжно защищён слоем грунта от падающих метеоритов и других внешних факторов. К сожалению, нельзя спрятать таким же образом антенны, спрятав их от воздействия космоса. Практически каждую из них нужно юстировать вручную раз в две недели, если не чаще. Так что работы у меня бывает немало.
Конечно, у меня есть время, когда на станции не нужно ничего чинить, юстировать, корректировать, обновлять или проводить замену блоков. Раньше, лет десять-пятнадцать назад, я смотрел телевизионные трансляции, проходящие через мою станцию. Сейчас это не доставляет мне такого удовольствия и интереса. Теперь в свободные часы я выхожу на поверхность астероида и смотрю на звёзды. Раньше я почему-то не обращал внимания на их бесконечную красоту и бесконечно далёкий свет. Я старался уйти в работу, цепляясь за обслуживание станции, как за спасательную нить, позволяющую не сойти с ума. Это удалось, но эта нить стала оковами, которые я не в силах сбросить. Я стал пленником астероида и своего собственного долга. Возможно, вас это удивит. Не спорю, мои мысли кажутся странными, но столь длительное пребывание в одиночестве неизбежно влияет на мышление.
Однажды я видел по телеканалу картину. На ней был изображён бедняк, умирающий от голода в пещере, полной золотых самородков. Нечто подобное испытываю и я, когда наблюдаю за жизнью людей на экране. Находясь на ретрансляционной станции Дальней Космической связи, я пребываю в полном и тотальном одиночестве без шансов на спасение отсюда. Возможно, в будущем, я начну разговаривать с телевизором. Не исключено, что когда-нибудь он даже станет мне отвечать. Опасаюсь ли я этого? Возможно.
Я узнаю самые свежие новости, но, к сожалению, я могу только наблюдать. Я имею свободный доступ к тысяче каналов информационного и телевизионного вещания. К несчастью, линии связи Космонета зашифрованы, но, возможно, через несколько лет я смогу выйти в него и подать сигнал о помощи. Надеюсь, меня спасут отсюда. Временами, когда я смотрю трансляции, я ощущаю, будто нахожусь на Земле. Или мне только кажется, что я это ощущаю? На самом деле, я не помню, как это - быть на Земле.
Меня удивляет тот факт, что можно находиться на станции связи и при этом быть абсолютно одиноким, подобно Робинзону Крузо XXII века. Я старался привыкнуть к этому, но так и не смог. Подобная катахреза (если я правильно употребляю этот термин; возможно, длительное одиночество исказило моё языковое чувство) причиняет мне боль. По счастью, я нахожусь в несколько лучшей ситуации, чем Робинзон Крузо. Станция прекрасно оснащена всем, чтобы существовать на ней в течение, по меньшей мере, двухсот лет. Самое опасное - возможное, хотя и маловероятное падение метеорита мне на голову. Куда вероятнее, что я сойду с ума от одиночества. Если, конечно, уже не сошёл.
Я поднимаюсь на поверхность. Станция ДКС, как и реактор, находится на десятиметровой глубине. Внешняя дверь шлюзовой камеры открывается, выпуская меня наружу.
Я не торопясь иду по поверхности астероида. У меня впереди ещё есть время. Аппаратура станции работает прекрасно, так что у меня есть пара часов на любование звёздами. Их яркие точки складываются в линии созвездий. Жаль, что я не знаю имена их всех.
Солнце я узнаю сразу. Его нельзя ни с чем спутать. Это - яркая, сразу бросающаяся в глаза звезда. Если я правильно помню, то на Земле она выглядит огромным, ослепительным диском. Здесь же, у меня, Солнце не слепит. Выделяясь из тысяч ярких точек, оно просто притягивает взгляд и кажется первым среди равных. Где-то там, далеко, Земля.
Я не помню её. Я пытаюсь вспомнить, но тщетно. Я снова и снова пытаюсь, но не могу. Леса, моря, горы остаются для меня лишь картинками с экрана. Яркими, трёхмерными, потрясающе детализированными, но картинками. Мне очень печально из-за этого. Вся моя жизнь, вся моя память - это астероид и станция ДКС.
Мой астероид невелик, его можно обойти меньше чем за земные сутки. Невелика и сила его притяжения. Идти нужно осторожно, без резких движений, иначе можно взлететь над поверхностью и повредить себе что-нибудь при падении. Когда-то давно от скуки я рассчитал первую и вторую космическую скорости для астероида. По счастью, я не могу случайно оттолкнуться от него и улететь в чёрную пустоту космоса. Я продолжаю оставаться пленником астероида, но это всё же лучше, чем отправиться в свободный полёт по облаку Оорта.
У меня было очень много времени для расчётов и размышлений. Раньше я думал над тем, чтобы переделать спасательную капсулу станции в космический корабль. Увы, создать двигатель для прыжка через сверхпространство мне было не под силу. Без него полёт к Земле займёт двадцать лет вместо одного дня. В принципе, это тоже было бы неплохим вариантом. К сожалению, припасов и резервов мне удалось бы взять лишь на десять лет.
Когда я смотрю наверх, на звёзды, во мне пробуждается что-то странное. Я не могу назвать, что это. Как вы можете легко видеть, я очень логичен. Возможно, именно поэтому я сохранил свой рассудок в условии столь странного одиночества. Когда же я любуюсь звёздами, в моей душе рождается нелогичное, непонятное, кажущееся новым ощущение. Я чувствую себя живым.
Так произошло и сейчас, стоило мне выйти наружу. Станция, долг, работа на ней, - всё это словно отодвинулось на дальний план, освобождая место каким-то тонким эмоциям, которые я боялся ощущать. Они казались мне настолько хрупкими, что малейшее прикосновение к ним грозило разрушить их навсегда.
Я продолжал неторопливо идти по астероиду. Конечно, у меня есть небольшой вездеход для поездок к дальним антеннам на противоположной стороне, но сейчас я не торопился. Я уже упоминал, что у меня много времени. Вход на станцию уже скрылся за горизонтом: сказывается большая кривизна поверхности. Вообще, мой астероид не совсем шарообразный. Вернее, совсем не шарообразный. По форме он напоминает бесформенную картофелину с бугристой поверхностью.
Я шёл по давно протоптанной тропинке. В свете фонаря отпечатки от моих подошв на реголите сложились в длинную линию, уходящую вдаль. Здесь нет ветра и воды, поэтому мои следы могут оставаться миллионы лет. Практически вся поверхность астероида возле станции была покрыта ими. На удалении от базы следов становилось меньше, они постепенно складывались в тропки и тропинки. Ну, а отпечатки шин вездехода образовывали капитальные дороги от одной антенны к другой. Если бы я был бессмертным, с тысячелетиями я бы покрыл весь астероид следами своих ног.
Вот от тропинки, по которой я шёл, отделилась цепочка следов. Здесь год назад я отошёл в сторону, чтобы посмотреть на недавно появившийся небольшой, около метра в диаметре, кратер от упавшего метеорита. Я отчётливо помнил, что раньше его здесь не было, поэтому сошёл с пути, чтобы посмотреть. Вообще, ударные метеоритные кратеры всех размеров - не редкость на астероиде. Другое дело, что не каждый день удаётся стать свидетелем появления нового из них. Поэтому, увидев его год назад, я подошёл к нему, движимый любопытством. Это был ровный новый кратер, появившийся за те четыре дня, пока я не ходил по этой тропе.
С тех пор я почему-то не подходил к нему. Сегодня мною овладело странное настроение. Я остановился и задумался на несколько секунд. Почему-то мне захотелось подойти к нему и посмотреть на "старого знакомца". Это было странное желание, не продиктованное логической необходимостью. Как я уже говорил, это для меня нехарактерно.
Помедлив, я свернул с тропы, и направился к ударному кратеру. Идя вперёд, я почему-то старался не наступать на свои старые следы. Сделав два десятка шагов, я подошёл к кратеру. За прошедший год он почти не изменился. Ровный и аккуратный, он всё так же уходил на небольшую глубину вниз. Размерами кратер, наверное, больше напоминал небольшую ямку. Если я спустился бы в него, то он скрыл меня лишь наполовину.
Хорошо, что неизвестный метеорит год назад не попал в антенну. Я помнил, что неподалёку, на расстоянии меньше пятиста метров, располагалась антенна номер 4. Мне даже не нужно было поворачивать голову, чтобы увидеть её. Я и так знал, что она там находится.
Я стоял на краю кратера с безукоризненно ровными стенками. Казалось, что рубленые следы моих подошв вносят дисгармонию в этот космический мир. Внезапно мне подумалось, что по космическим меркам, этот кратер - мой ровесник. Разница заключалась в том, что он может прожить миллиарды лет, а я, скорее всего, нет. С другой стороны, я мог пройти по нему и мои следы навечно перечеркнули бы ровные склоны небольшой ямки кратера. Подобный поступок, неизвестно почему, представился мне грубым и ужасным.
Я поднял голову наверх и посмотрел. Звёзды светили мне холодным и возвышенным светом, а я, в свою очередь, посылал им свет своего небольшого фонаря. В этом, как мне показалось, таился какой-то внутренний смысл. Я чувствовал его, но не мог понять.
Развернувшись, я вышел на тропинку. До цели моего пути оставалось совсем немного. Немного поднявшись в горку и повернув, я оказался на гребне самого большого кратера астероида. Здесь располагался большой угловатый камень, очертаниями напоминавший вытянутую скамью. Я не знал, из какой горной породы он состоит и как он оказался здесь.
Этот камень я обнаружил восемь лет назад, во время одного из своих путешествий. Тогда мне нравилось ходить по астероиду. Я специально выбирал новые пути, не совпадающие с уже существующими цепочками следов. Любоваться звёздами я начал значительно позднее, года три назад.
Я осторожно лёг навзничь на поверхность "скамьи". Наверное, он был очень холодным. На секунду мне показалось, что я чувствую холод камня даже через защитный скафандр. Это была всего лишь иллюзия. Нажав кнопку, я выключил фонарь и поставил его рядом с собой. Почему-то я не люблю нашлемный фонарь и предпочитаю пользоваться переносным.
Любоваться звёздами лучше всего без фонаря. Я лежал на каменной скамье. Огромный кратер, уходил вдаль, теряясь в темноте, я видел его лишь боковым зрением. Надо мной раскинулся огромный, бесконечный небосвод, усеянный бесчисленным количеством звёзд. Откуда-то я знал, что на Земле они мерцают. Здесь же, в безвоздушном пространстве, их свет был неизменен.
Надо мной были тысячи звёзд. Их свет, преодолев миллиарды километров, достигал меня, крошечную мыслящую пылинку, затерянную на бесконечных пространствах космоса.
"Я смотрю на звёзды, а звёзды смотрят на меня". Эта мысль рождала странные смешанные чувства, которых я раньше не ощущал. Мир звёзд был велик и бесконечен. Их свет падал и на меня, и на тот небольшой кратер, к краю которого я недавно подходил.
Я смотрел вверх, и мне казалось, что огромный небосвод окутывает меня звёздным одеялом, что я растворяюсь в этой бесконечности, превращаясь в одну из этих светящихся точек. Это было новое, абсолютно незнакомое ощущение. Здесь я обретал ощущение, что моя жизнь неизмеримо шире станции Дальней Космической связи, которую я оберегаю и которой я служу, чьей частью я неотрывно являюсь. Мне казалось, что она так же далека от меня, как и звёзды надо мной.
Я лежал и любовался звёздами. Это было странное, завораживающее ощущение, не сравнимое ни с чем.
Время...
Время идти обратно на станцию. Я медленно поднялся со скамьи и, оглянув на прощание огромный кратер, начал свой путь обратно. Возможно, именно сегодня настало время сделать то, что я давно планировал.
Как я уже упоминал, управлять передатчиком служебной связи я не могу. Возможно, если на станции выйдет из строя ядерный реактор, и аппаратура останется без источника питания, он передаст сигнал бедствия. Так ли это, я не знал, и проверять не мог. Не мог я и передать сигнал по основным каналам связи. К сожалению, станция может только ретранслировать сигнал. Зато, как оказалось, я вполне могу вмешаться в сам процесс передачи связи. Используя запасные части, я сумел собрать устройство, способное прерывать подачу сигнала к антеннам. Сейчас я решился сделать это.
Я спустился в надёжно укрытую станцию ретрансляции и зашёл в свою комнату. На рабочем столе стоял прерыватель сигнала. Он был устроен ненамного сложнее обычного выключателя. Я готовил его в течение двух недель. Большую часть этого времени заняли моральные колебания о предстоящем действии.
Я заботился о станции. Она была для меня всей моей жизнью. Сама мысль о том, чтобы нарушить отлаженный и безупречный ход её работы казалась мне чудовищным кощунством. Так нельзя.
Сейчас, оказавшись на станции, я снова чувствовал, как мысли начинают густеть и вязнуть. Это было неприятно и почти физически больно. После прогулки к звёздам и прикосновения к чему-то великому, я снова терял ощущение живого себя. Я терял свою личность, превращаясь в безотрывную часть станции Дальней связи.
Вот я держу в руках собранный мною прерыватель. Выйдя в коридор станции, я спускаюсь вниз по лестнице, к машинному залу. Это условное название. Здесь сигнал, пойманный в гиперпространстве, усиливается и снова уходит в гиперпространство, к следующим станциям и далёким звёздам. Это подобно таинству.
Я снимаю крышку щитка и аккуратно ослабляю зажимы клемм. Все системы связи многократно дублированы. За их безукоризненной работой я следил в течение многих лет. Сейчас же я собираюсь воздействовать на трансляцию идущих сигналов. Я знаю, что и куда надо подключить. Сделать это можно только физически, на уровне "железа", как я и делаю сейчас. Сомневаюсь, что подобная операция удалась бы на Главном Компьютере станции. Возможно, что процедура прерывания связи заложена в его недрах, но найти её мне так и не удалось.
Сегодня я решусь сделать то, на что не решился бы никогда раньше. Я подключаю клеммы собранного мною прибора. Шесть раз я щёлкаю тумблерами переключателей. Теперь управление питанием усиливающих систем находится в моих руках. Если я нажму кнопку выключателя, сигнал прервётся. Если отпущу - снова появится. Я сделал так, чтобы моя конструкция не повредила самой станции. Конечно же, я мог физически перерубить оптоволоконные линии внутренней связи, но пойти на такой немыслимый шаг я не имел внутреннего права.
Строго говоря, я не знаю, имею ли я право на то, что хочу сейчас сделать. Несколько лет назад это показалось бы мне чудовищным поступком. Мой долг - оберегать станцию, а не повреждать её.
Это останавливает меня.
Я смотрю на клеммы. На ровные, аккуратные конструкции аппаратуры связи и на своё самодельное устройство. Мне кажется, что я собираюсь сделать что-то грубое, наподобие трепанации. Вмешательство в безупречно работающий организм станции ДКС.
Почему-то мне вспоминается фраза про две вещи, наполняющие душу, звёздное небо надо мной и моральный закон во мне. Сегодня я смотрел на звёздное небо надо мной. Сейчас же мой моральный закон говорит мне, что то, что я задумал, недопустимо. Бесперебойная работа станции была, есть и будет целью моей жизни. Только поэтому я держусь и существую, только поэтому я сохранил свой рассудок.
Станция любой ценой?
Во мне борются две стороны. Я сижу на полу машинного зала. Сигнальные огоньки на аппаратуре беспокойно мигают. На секунду мне кажется, что они догадываются о том, что я хочу сделать.
Мой ли это моральный закон?
Замерев, чтобы не чувствовать страха, я прикасаюсь к кнопке. Почему-то сейчас я особенно остро ощущаю её пластмассовую гладкость.
Страшно.
Я снова вспоминаю звёздный небосвод, окутывающий меня. Мне кажется, что я становлюсь с ним одним целым.
Я нажимаю на кнопку.
Три коротких нажатия, три длинных, три коротких.
Снова три коротких нажатия, три длинных, три коротких.
Сигнал СОС, который кажется архаизмом времён ХХ века, уходит в космос. Забавно, что в качестве носителя для забытой азбуки Морзе я использую прерывание хода многих петабайт информации. Я повторяю этот сигнал ещё несколько раз. На большее уже не хватает сил. Возвращаю тумблеры в обратное положение и, не отсоединив прерыватель, закрываю крышку.
Я сделал то, что недопустимо для меня. Своими руками я вмешался в работу станции. Что же будет теперь?
Лестница наверх. Почему-то я не хочу пользоваться лифтом. Шлюз, поверхность астероида. Звёздное небо надо мною.
Я поднимаю взгляд наверх, словно хочу уловить взглядом свой сигнал, уносящийся вдаль. Разумеется, это невозможно. И всё же я снова вглядываюсь в холодный и величественный свет звёзд.
На горизонте яркой точкой снова появляется Солнце. Жребий брошен.
...Наверное, прошло около суток. Я теряюсь. За это время произошло столько нового, что я растерян и очень испуган. Я сижу в комнате, окутанный всевозможными датчиками и приборами. Четыре человека внимательно смотрят на меня.
- Как вас зовут? - спрашивает один из них дружелюбным тоном.
Я не помню. Почему-то мне стыдно в этом признаться. Поэтому я качаю головой из стороны в сторону.
- Сколько вам лет?
Сколько мне лет? Я могу вспомнить лишь последние пятнадцать. До этого всё, словно в тумане.
- Кто вы?
Кто я? Я часть станции Дальней Космической связи. Кто я без неё? Что мне теперь делать? Я не знаю. Мне страшно.
Экстренное заседание Земной Академии Наук было собрано в кратчайшие сроки. Председатель, поприветствовав коллег, перешёл сразу к сути дела.
- В эти дни, - обратился он к залу заседания, - человечество встретилось с уникальным, небывалым явлением. Как вы уже знаете, служебный робот андроидного типа АР-91 развил у себя искусственный интеллект. Это произошло в течение двадцати лет его работы на станции Дальней Космической связи. Подобное явление кажется невозможным, но, тем не менее, это факт. До сих пор все попытки создать полноценный искусственный интеллект, равный человеческому, были безуспешными. Теперь он существует.