Зажглись лампы, подсвечивавшие единственный выход из комнаты, публика жаждала зрелища. Дикий крик разорвал тишину, которая, казалось только секунду назад, была вечной и незыблемой, механика кровати, соединённая контактными проводами с телом Жака, начала поднимать безвольного актёра очередного эксцентричного представления. Ирония в том, что многие из тех, кто сейчас жадными глазами на слащавых лицах впивались взглядами во всё ещё пустой выход на сцену, ещё не родились, когда состоялся первый концерт. Еженедельное шоу Жака было, если можно так выразиться, вводным, ознакомительным, оно пользовалось спросом у молодых людей, которые хотели понять, нужны ли им услуги компании или нет. Девяносто два из ста становились постоянными клиентами. Жак был харизматичен, обладал запоминающейся внешностью, но не слишком пользовался популярностью до знакомства с Поморянским. И он должен был быть благодарен ему, но не был.

Он редко узнавал кого-то, редко видел знакомые лица, всё это мироприятие былосвоего рода кузницей, как кадров для империи развлечений, так и будущих потребителей. Красочная неоновая реклама компании Поморянского красовалась чуть ли не на каждом углу, в любом городе, население которого превышало пятьдесят тысяч человек, модно было встретить официальное её представительство. Но роль приманки, на которую должны были клюнуть люди, стал когда-то никем не признанный француз. Со временем он стал куда ближе людям, чем глава компании и деятельность её ассоциировалась именно с его скалящимся лицом, смотревшим с тысяч электронных афиш. Но Поморянский не ушёл в тень, он возвысился над тем, что творилось, хоть и являлся первопричиной, бог во плоти, парящий где-то высоко, недостижимо и незримо. Это уменьшало его риски, если репутация бренда будет подмочена, достаточно лишьизбавиться от его лица, не более. И наконец, это лицо явилось себя публике.

Ужасный рёв сотен тысяч голосов обрушился на обаятельного улыбавшегося человечка в старомодном бардовом пиджаке, белой рубашке и отутюженных чёрных брюках. Он приветственно развёл руки и улыбнулся ещё шире, авации , возгласы, местами - смех.

- Дамы и господа, добро пожаловать в мир удовольствия, мир веселья, мир, где можно всё, что не запрещено! - бурные сумасбродные авиации обдали ведущего волной какофонии, странно приятной и оживляющей. - Сегодня, как и на протяжении многих лет до этого, я покажу вам шоу, равного которому вы вряд ли найдёте!

Вы могли видеть все краски мира, вы могли наслаждаться самой экзотической музыкой, смотреть на картины гениев Возрождения и прикасаться к нежнейшим тканям и плоти, но ничто из этого не шло в сравнение с тем, что мог почувствовать человек в этом зале в это время. Конечно, у того были причины, куда более приземлённые, чем эстетическое совершенство. Бизнесмен не любит рисковать, в своём архитипичном скепсисе, он пессимистичен и предпочитает обезопасить продукт своего труда. И Поморянский не был исключением, распылять различного рода психотропные вещества в помещении, в котором свершалось шоу, было более чем гениально. И зрители и участники впадали в экстаз, забывая на время представления обо всех своих проблемах, дьявол торговал раем, и это был лучший товар, который только можно было поставить на рынок.

Сам Жак поддавался влиянию, хотя, казалось, давно уже должен был привыкнуть к воздействию незримой пыли. Мир, такой странно затемнённый, мрачный от долгой психологической усталости и неприветливо таинственный, обращался в буйство диких красок из степных сказок о богах и демонах, эльфах и троллях. Лица искажались, плыли, растягивались, казались мифическими, божественными и, порой, пугающими. Он смотрел на мир широко распахнутыми глазами и видел его неестественную абсурдную красоту, которая, он точно знал, совсем скоро исчезнет. Но стоит ему заснуть, как он вскоре после пробуждения вновь попадёт на сцену, вдохнёт дурманящий воздух и снова будет счастлив. Но перед этим он осознает всю плачевность своего положения и вновь впадает в уныние, глупый беспокойный человек.

Краски потухли, люди ушли, актёры покинули сцену и только Жак оставался в центре круглого помещения, под крышей которого сгущалась сама мистическая тьма. Пелена блуждающих веселящих образов начинала спадать, а им на смену приходили, крадучись, мрачные образы и страхи. Ведущий тревожно и, в какой-то мере, растерянно, огляделся, ожидая появления уже знакомых ему видений страдальческого бытия и в этот момент он увидел светящуюся бежевым костюмом фигуру Поморянского, нельзя было только сказать, сам ли хозяин заявился к слуге, или это ниспошло его видение, но в этот момент, кровь прилила к голове Жака, а брови почти что сомкнулись на переносице. В руке фигуры мелькнула бумага, красивая грамота, сверкавшая ламинированной поверхностью, это был договор. Послышался отдалённый хохот, из-за приглушённости показавшийся зловещим, по правде, глаза бизнесмена, сверкавшие из-под очков, смеялись куда более злым и пугающим смехом.

За считанные секунды, которые он бежал прочь со сцены, Жак успел подумать о то, сколь многое он потерял, погнавшись за деньгами и иллюзорно-романтической возможностью увидеть будущее почти в таком же возрасте, что он и был тогда, когда заключал договор. В одно из предыдущих пробуждений он виделся с женой, поседевшей печальной женщиной, чей образ и взгляд, видимо, и был виной столь сильной тоски по упущенному. Он пришёл в это дело молодым амбициозным свободным артистом, а уйдёт не по внешности постаревшим разбитым наркоманом, который верно увидит как постареет его ребёнок и, возможно, как тот умрёт. В странном смятении встревоженный человек рухнул на кровать, лёг на спину и воткнут в спину контролирующий жизненный режим провод. Сияющий призрак бизнесмена, улыбавшийся самой отвратной улыбкой, был последним, что видели неестественно быстро смыкавшиеся глаза, но призрак ли?