Я еще и не проснулся толком, а мысль о том, что сегодняшний день не принесет ничего хорошего, ржавой каплей проскользнула в мозг. Следом я припомнил, что Борис занял две тысячи, и пропал. И что придется бить ему лицо. И что денег от этого не прибавиться. Воспоминания о деньгах, привели к мысли, что их, то есть денег, нет. А нет их, вследствие того, что нет работы. Нет, и похоже не предвидится. Да к тому же Ирка оказалась шалавой. Правда, это совсем не связанно. Но, все равно неприятно.
Эти, исключительно "веселые мысли", выбили остатки сладкого утреннего сна, и испортили настроение. Говорят, один известный голливудский актер, каждый день, просыпаясь и подходя к зеркалу, говорит себе, какой он молодец и как прекрасна жизнь. Немудрено. С его миллионами. А с моими делами?
Тот, кто был внизу, моего пессимизма совершенно не разделял. Он так радовался жизни, что я не был уверен, что под таким углом, мне удастся освободить мочевой пузырь. Везет же некоторым. Я отправился в душ, напевая себе под нос:
И улыбка без сомненья не коснется ваших глаз
И хорошее настроение не вернется никогда-с...
После душа, по утрам, все люди завтракают. А вы не знали? Позвольте открыть Америку. Все люди... Я полюбовался на повесившуюся с голода в холодильнике мышь, и не стал "всеми людьми".
"А может сожрать мышь?" - грустно решил я. Но, и мыши никакой не было. Её нарисовало моё воспаленное сознание.
Я вернулся в комнату и с такой ненавистью уставился на телефон, что он не выдержал и разрыдался. Разрыдался звонком.
- Слушаю?
- Гутен морген, вас беспокоят из театра "Вест", могу я говорить с Альбертом Кочкиным?
Сердце ухнуло, и провалилось куда-то вниз. В пятку вероятно.
- Да это я, слушаю вас.
- С вами разговаривает ассистент режиссера Рената Вольфганг. Вы проходили у нас кастинг, несколько месяцев назад.
- Да...
- Вы знаете, у нас заболел актер и нужна срочная замена. Причем, сегодня вечером. Наш режиссер еще в тот раз вас отметил, но, к сожалению, тогда что-то не получилось...
"Жопу не подставил, вот и не получилось!".
- Ничего-ничего, я понимаю.
- Да... хорошо. Вы ведь знаете эту пьесу?
- Все роли я знаю наизусть. Это же Чехов! - снисходительно произнес я.
- Так вот, вы не могли бы, если вы сегодня свободны, подъехать в театр?
Стоп. Пауза. Вдох выдох. Главное не спешить. Сосчитай до трех.
А теперь до пяти...
- Извините, я только встал, вчера играл антрепризу, вернулся поздно. Мне нужно посмотреть мой календарь.
- Конечно, я подожду.
Вчера я действительно вернулся поздно. Полночи караулил у Иркиного дома, что бы убедиться в том, что я не единственный и неповторимый. До этой ночи она утверждала, что это именно так...
Я зачем-то прошуршал лежащей на телефонном столике, прошлогодней газетой. Один черт на том конце провода, ничего не слышно. Или слышно?
- Вы знаете, на удачу сегодня вечером я свободен.
- Ой, супер! Тогда мы вас ждем. Можете приехать к трем?
"К трем! Да я хоть сейчас рвану!!!" - клокотало внутри.
- Вы знаете, к трем вряд ли получиться. Постараюсь вырваться к половине четвертого.
- Спасибо. Будем ждать с нетерпением. До встречи.
- До вст...
Повесила трубку. Сучка. Первая мысль, пришедшая в голову: "Что одеть? Есть приличный костюм. Один. Нет, не подходит. В наше время, человек в костюме выглядит вычурно. Унисекс долбанный. Я так люблю костюмы. Увидел человека в костюме, и можешь рассказать не то, что его историю, историю его семейства, до третьего поколения, включительно. А я в костюме ох, как хорош. Ну что ж, извечная альтернатива - джинсы и свитер".
Я поплелся в ванную мыть голову и приводить щетину в божеский вид.
Высушив голову феном и надев строгий, под горло, черный свитер, впервые за долгое время с удовольствием оглядел себя в зеркале. Настроение на пару градусов поднялось, и застыло. Утренний, до дрожи в желудке аппетит, не давал до конца выпрямить утро.
"Спущусь в кафе к турку, и попрошу кредит. Турок хороший, он даст. К черту гордость, когда так хочется жрать" - я решительно взялся за дверную ручку, но телефонный звонок задержал меня.
На этот раз, телефон не зарыдал, а звучно напел приятную мелодию. Даже такой противный баритон, коим обладает Борис, как не странно может сообщить приятную новость:
- Альберт, привет! Извини... не звонил, был дома, в Киеве.
- Мог хотя бы предупредить. Мы же договорились на три недели, а ты пропал на три месяца.
- Старик, обстоятельства оказались сильнее...
- Да пошел ты!
- Погоди... я сегодня кинул две сотни, тебе на конто. Всю сумму сейчас не смогу. Но в течении месяца... клянусь. Давай встретимся, обмоем мой приезд. Я извиняюсь и проставляюсь.
- Да пошел ты... - уже не так уверенно проговорил я, и положил трубку.
"Так, если он сегодня перевел деньги, на конто они поступят не раньше послезавтра. Все равно идти на поклон к турку. Ну да ладно, зато мы на Балканах не сплоховали".
Горячий кофе и плотный завтрак, ну разве это не повод для того, что бы шкала настроения стремительно продвинулась по нарастающей. Сидя за столиком на улице, отдавая дань последним, солнечным осенним дням, на меня снизошло такое умиротворение, что я даже грешным делом подумал о том, что Борька не такая уж сволочь, раз все-таки вернул хоть часть денег. Две сотни уже в плюсе. "Но-но - тут же одернул я себя - нечего тут, только из-за набитого желудка, придаваться филантропии. Подонок он, этот Борька. И Ирка к тому же... ах!".
Воспоминание об Ирине, не то, что ухудшили мое настроение, нет, просто не дали ему развиваться дальше. Я посмотрел на часы. До назначенной встречи оставалось около двух часов. Я решил пешком прогуляться до театра. Правда и альтернативы другой и не было. Проехать в метро зайцем и быть пойманным контролерами, в тот день, когда все складывается так удачно, это знаете ли, достаточно пошло. А ехать с билетом, по причине отсутствия-присутствия, не моглось.
Не смотря на то, что идти надо было порядочный кусок, у театра я оказался еще за час до срока. Там нарезая круги вокруг здания, словно акула вокруг морского котика, я подумал, что даже не спросил какую именно роль, исполнял заболевший актер.
Пьеса была классическая и почти все мужские роли, еще учась в московской "Щепке", я знал наизусть. Да и здесь, на немецком языке, приходилось играть неоднократно. "Наверное достанется роль Тригорина или Дорна, гадал я". Эта пьеса была одной из моих любимых. Собственно, именно из-за нее, я поперся на этот грёбанный кастинг. Играл бы в своем саксонском городке и не рыпался. А тут и на работу не взяли, и обратно вернутся, не захотел. Проболтавшись в Берлине неделю, и встретив массу старых знакомых и приобретя новых, просто невозможно стало вернуться в унылый, скучный Дрезден. Да тут еще с Иркой познакомился. В общем, осел в Берлине. А что толку. Без работы и денег, Берлин выглядит не краше Дрездена. И Ирка к тому же, как оказалось...
Вахтерша на служебном входе, уставилась на меня с таким видом, будто узнала во мне того самого хлыща, который лишил ее девственности лет шестьдесят назад, а потом вероломно скрылся. Это не правда. Тогда еще даже мой папа не родился. Может дед? Говорят, я на него похож. Но он вроде до Берлина не дошел, застрял, после ранения, где-то под Курском.
- Мне назначено! - с пафосом сказал я и шагнул внутрь.
В помещении театра царила тревожная суета. С трудом, разыскав Ренату, я узнал, что в театре началась какая-то повальная эпидемия осеннего гриппа. Теперь в заболевших числилось уже трое актеров.
"Не волнуйся крошка. Я же здесь!" - захотелось мне успокоить ее.
Но из скромности я промолчал, и был отправлен на сцену, где шла авральная репетиция. Внутри меня все горело. Я представлял себе, как я отыграю сегодняшний спектакль. Как непременно меня заметят, разглядят мой талант и конечно, по другому и быть не может, пригласят в труппу театра. Пусть не сразу, я понимаю надо ждать вакансии. Но на следующую постановку, совершенно точно. А вдруг даже и сейчас! Ведь не хватает же у них актеров, раз приглашают со стороны. От утренней хандры, не осталось и следа. Я, с приподнятым донельзя настроением, побежал на сцену.
Режиссер, тот самый который по уверению Ренаты "отметил меня в тот раз", долго пытался понять, что мне от него нужно. А поняв, отослал меня к помрежу. Помощником режиссера отослал меня к ассистенту, коим оказалась все та же Рената. Поиграв таким образом мною в пинг-понг, она, как ни в чем не бывало, дала мне папку с моей ролью и отправила в бухгалтерию за гонораром, советуя поспешить, т.к. через полчаса та закроется.
Получив сто сорок евро, я зашел в артистический буфет, и развернул папку с ролью. Там была роль Полины Андреевны Шамраевой, жены управляющего поместьем Сорина!
Ошалевший от утреннего звонка из театра, я совершенно выпустил из виду, что в этой постановке, что бы придать старой пьесе оттенок новизны, режиссер изгаляясь, придумал, что все женские роли будут исполняться - мужчинами! Ирина Николаевна мужчина, Ниночка Заречная с бородой, ваш покорный слуга с трехдневной щетиной и мешками под глазами.
Роль, естественно, наизусть я не знал. Я опустил руку в карман брюк, и прошуршал, ставшим уже родным гонораром. Нет, нельзя, что бы такой день пропал даром. Будь, что будит! Да здравствует русский АВОСЬ!
Я вдохнул полной грудью и углубился в изучение роли...