Время мчится скорее, скорее -
Страсти, стрессы, разрывы сердец.
Всё и все безнадежно стареют,
Да и сам я давно не юнец.
Под растресканным куполом ночи
Быль полдневная вдвое видней.
Время пишет короче, короче,
А читать все трудней и трудней.
Ибо то, что стоит за стихами,
Выше строчек о свете и мгле.
Ибо в небо уходит дыханье
И торопится тело к земле.
* * *
О молодости хлопочу,
Наряды юности латаю,
За все наличными плачу
И сдачу стыдную глотаю.
Но нету прежнего огня.
И сын, подросший ненароком,
Уже косится на меня
С ухмылкой глупой и жестокой.
Я узнаю свои черты
В его чертах незакоснелых -
Так "души смотрят с высоты
На ими брошенное тело".
И Тютчев, Тютчев по ночам
Приходит, бормоча с тревогой -
Чтоб я скрывался и молчал
До срока крайнего, до срока...
* * *
Написав слово "ветер", окно отвори и замри -
Вот он, ветер: живой, дурно пахнущий и непорочный.
От вечерней зари и до утренней самой зари
Бьется в дамбы домов и в проливы кварталов проточных.
У поэзии русской ветра и метели в чести.
Вихревые бураны в любовные драмы влетают.
Молвишь тихо: "Прощай", следом просится сразу - "прости"!
...Ах, прости и прощай, незабвенная и золотая!
Этой ночью тебе не придумаю я ничего.
Фантазируя, спят и растут на земле только дети.
Написав слово "ветер", у ветра узнай самого -
Что сулит тебе ветер?
Недалеко от зимы
Мы лето позабудем - говорю.
Нас будут волновать снега, метели,
След реактивный, тянущий зарю
Поверх высоковольтных мачт и елей,
Иголки навостривших к декабрю.
Мы валенки и шубы достаем
И меховые, теплые накидки.
Советуемся долго и потом
Все ж выставляем легкие напитки
Гостям, облагородившим наш дом.
Мне хвойный Диккенс нравится, тебе
Покатый Пикуль - чтение зимою
Еще один довесочек к судьбе,
Избравшей постоянство домовое
И трубочиста личного в трубе.
Круги, цветы, квадраты на стекле,
Путь парных лыж, ведущий пустырями
Туда, туда, к нетронутой земле,
Очищенной осенними кострами,
Горевшими недавно в полумгле.
Я думаю: семь месяцев в году
Мы лета ждем, а на исходе лета
Грустим по снегопаду и по льду,
И перепаду елочного света
В предновогоднем городском саду.
Жизнь не богата. Мягко говоря,
Она могла быть красочней и глубже.
Вот мой багаж - банальная заря,
Туман, мороз, да оттепель, да лужи,
Смесь дегтя, бирюзы и янтаря.
Примета есть: с кем встретишь Новый год -
С тем проведешь остаток жизни вместе.
И ты, поэт, не ведая забот,
Слагай душещипательную песню,
Как пьет и веселится наш народ!
Ах, я старею! Серые глаза
Влекут меня сильней, чем голубые.
Помедли, смерть, нажми на тормоза,
Поведай всем, как жили мы и были -
Пока на бойню шли наши леса!
Мы лето позабудем. Кружевной
Снег невесомый плещется. Студенты
С уборки возвращаются домой,
Досматривая сны, как киноленты,
Подаренные им на выходной.
Мне грустно. Уходящий к ноябрю,
Смешон пожар любви неисцелимой.
След реактивный, тянущий зарю,
Запутался в рабочих клочьях дыма.
Но я об этом и не говорю.
Как жить? Что делать?
Все проходит мимо,
Кроме бессмертных песен. Подарю
Я эти строки всем своим любимым.
Новогодняя мелодия
для Наташи Набирочкиной
Двенадцать месяцев в году.
У каждого число и место.
Черемухой на холоду
Пропахли поздние подъезды.
А в декабре такая муть,
Такая сладкая тревога -
Что хочется на Млечный путь
Лечь и отправиться в дорогу.
И мальчик, шапку теребя,
Косит глазами очумело:
"Да я... да мне... да без тебя..."
Но от восторга тает тело.
Смелее ночи только ночь.
Полурасстегнута шубейка.
Что воду бестолку толочь,
Когда судьба и так индейка?
И меркнет черная звезда.
Лиловый, синий и зеленый
Цвет торжествует. И всегда,
Всегда благоволит к влюбленным.
Ах, я и сам когда-то был
Таким же вот нерасторопным!
Любил? Конечно же, любил.
И ямбом сочинял трехстопным.
Черемухой на холоду
Пропахли те былые тени.
...И я ловлю их на лету,
Но, жаль, без прежнего смятенья!
* * *
В. Цимбалюку
Все отпраздновали елки, все помолвки,
Спеты спевки, оттанцованы танцульки,
И осыпались ядреные иголки,
И повысохли дареные свистульки.
И опасливые страсти поугасли.
Только ветер, обходя дворы и сенцы,
Недоверчиво заглядывает в ясли,
Чтоб увидеть долгожданного младенца.
Видно, вправду календарь переиначен:
Срок пришел, а новорожденный не сбылся.
Убивается папаша, мати плачет:
"Как же это? - Рождество, а не родился!"
Век мой вывихнутый, сладкий и соленый,
Что ты мучаешься, глядя мимо, мимо
Недоразвитых чудовищ Вавилона
И ристалищ императорского Рима?
Не выходит ничего, вот невезуха.
Сваришь щи - так не дотянешься до водки.
Бог погоды обещает снег - и глухо,
Не сбываются его метеосводки.
Тяжкий пар от жара серого вдыхая,
Площадь движется, закусывая песней:
"Тетя Хая, вам привет от Мордухая!"
...Вилли Токарев гостит на Красной Пресне.
Гадание
Часы незаведенные пошли.
И к полночи почти, явивши милость,
В кувшине без воды и без земли
Вдруг роза расцвела и раздвоилась.
И тени, приседая и скользя,
Забегали, коса нашла на камень.
И хочется всей правды, и нельзя
Все объяснить разумными словами!
Наверно, так гадали в Рождество,
Уняв огонь гостиного камина.
Ведь, чтоб происходило волшебство,
Свеча и тьма судьбе необходимы.
И зеркало, поставленное так,
Чтоб отражалось даже дуновенье
Несказанного слова... Как наждак,
Мучительное двинулось мгновенье!
Внимательнее, пристальней смотри -
Все наяву, хоть кажется, что снится:
Со стен слетают вниз календари,
И проступает божья плащаница...
Рождественский романс
Не пахнет хвоей, а если пахнет,
То погребальной.
Налево охнешь, направо ахнешь -
Куда попали?
В какое царство? Пусты витрины
Ночной Помпеи,
И нет асфена и аспирина
За шесть копеек.
Хотя аптека, согласно Блоку,
Стоит на месте.
Пустыня дремлет и внемлет Богу,
Но Богу Мести.
Погода тоже совсем сдурела,
Трясет планету.
...Шут с ней, с душою, но жалко тела -
Другого нету!
Дряхлеет тело остервенело,
Не ходят ноги.
Супруга стала совсем Венерой
Без всякой йоги.
Угасли, смылись приметы жизни
В моей отчизне.
Заметней стали решетки ржави
В моей державе.
И глянешь ночью, напрягши очи -
Не видно брода,
Как будто это в кино про Сочи,
Где та Негода.
Сместились планы господни, что ли?
Рай вышел адом,
И учат школьниц в начальной школе
Метать гранаты...
Одной особе
...Она не понимает ничего.
Вот - думает - все просто и понятно:
Когда вокруг и около черно -
То это ночь. И это неприятно.
А если свет - то это и рассвет,
Заря, побудка, время для хозяек.
Ты в рифму пишешь - значит, ты поэт.
А коль без рифмы - бездарь и прозаик.
Она не понимает ничего,
Ну ни черта совсем не понимает!
То опускает бледное чело,
То, словно шлем, прическу поднимает.
Ей кажется - вращение земли
По женскому капризу происходит.
И розы бы, наверно, не росли -
Когда ее бы не было в природе.
Туманная, туманная зима...
- Мы перешли на бартерные сделки -
Она глаголит, думая сама -
На кой сдались мне ваши посиделки
И разговоры умные: Монтень,
Иосиф Бродский, некий Сероштанов.
Намыкались бы в очереди день -
Так и послали б дальше Мандельштамов
Совместно с Пастернаками всемя!
А тут капусту снова не подвозят.
...И, ожидая ужина, семья
Следит за ней, как будто мафиози.
* * *
Я на кухне сижу при свете.
Полвторого уже. Спит Бог
Два столетья. И дремлют дети,
Забираясь в его чертог.
Спят кастрюли, тарелки, чашки,
Подстаканники спят. И лишь
Непростиранные рубашки
Нарушают сухую тишь.
Капли падают на пол, словно
Неотжатая их душа
Просит отклика, эха, слова
Без бумаги-карандаша.
И врываясь в мое сознанье,
Плачет песня, дрожа в ночи -
Как несбывшееся свиданье,
Отпадание, тленье ткани
У горящей еще свечи.
Что ж ты, Господи, с нами сделал -
Ты зачем остудил слова?
Почерневшая вся - на белом
Наша частная жизнь мертва!
Это все суета мирская -
Скажет воин, точа клинок.
Но ведь сгибнет волна морская,
Если брать без конца песок.
Если вечно на место боли
Призывать будет нас поэт:
Перестанет быть полем - поле,
И устанет быть светом - свет!
Попытка прощания
Р. Р.
Так пусто и грустно мне было вчера.
...Менялась погода, и ветер подталый
Топтался у окон, свистал у двора,
По комнате шарил и лез в одеяло.
И встал я тяжелый, и лег я больной.
И только лицом я к стене повернулся,
Как ангел разлуки взлетел надо мной,
И всех я простил, и, простив, встрепенулся -
Ты, птица ночная, не плачь обо мне!
Забытый и слабый, в пустынной постели,
Лицом повернувшись к побитой стене -
Я чувствую ход предпоследних метелей.
Ты, город железный с несытой душой,
Расставил свои батареи и сети
И думаешь, глупенький - что ты большой?
Ты маленький-маленький город на свете.
Ты точка на карте, пылинка полей,
Песчинка пустыни,
Листок среди леса!
Но нет ничего мне на свете милей,
Чем это твое неживое железо.
Прощайте, прощайте, я скоро уйду!
Недаром я вижу в оконном проеме
Зеленую, зимнюю, злую звезду
И стекла в истоме, и оторопь в доме!
Лицом повернувшись к обшарпанным снам,
Мне сладостно греть свои горькие думы -
Как будто бы это посыл временам,
Молве и безмолвию, сраму и шуму!
Прощайте, прощайте, я скоро уйду -
Без слез и упреков, угроз и объятий -
Уже неподвластный земному суду,
Еще не готовый к небесной расплате.
Легки на помине, придите, друзья!
Любимая мною полюбит другого.
А мне остается река и ладья,
И слово, которому верил, и слово...
Распад
Возникает посреди очередей
Миф о крысах, пожирающих людей.
И растет он в глубину и в ширину -
Миф, корнями уходящий в старину.
Разрывают духоту жилых квартир
Разговоры, где присутствует вампир,
Прилетевший на тарелке издаля
И усевшийся на наши на поля.
Время, время, ты высасываешь кровь
И обгладываешь кости мертвецов.
Нипочем тебе ни дружба, ни любовь,
Ни последние пристанища отцов!
Смотрит прошлое, как пришлое, на нас.
Что случилось? Почему разъезжен путь?
Ах, иметь бы, словно Шива, третий глаз -
Разглядели бы тогда чего-нибудь!
Утро пахнет свежей хвоей похорон,
Под туманом прогибается карниз.
Разрушается родимый Вавилон,
И Харонова ладья уходит вниз.
Музыка жизни
Евгению Рейну
Снег над отчизной мартовский, мокрый
Тянется-вьется... Радуйся, брызни,
Музыка жизни! Что же ты смолкла,
Музыка жизни, музыка жизни?
Вот постою я у паровоза
Не бесталанный да бесполезный.
Что же ты стихла, музыка прозы,
Музыка казни, музыка бездны?
Очи слезятся у гражданина
Русой России... Мятый, отпетый
Тронется поезд, рвя пуповину
Между вопросом и между ответом.
Снег над отчизной тянется к марту
Так, как деревня прет в мегаполис.
Светят рекламы "Читби" да "Магби"
Там, где светились "Ум, честь и совесть!"
Вот постою я возле державы -
Над пепелищем раненый кочет.
Что же ты стихла, музыка жара,
Музыка плача, музыка ночи?
Что же ты стихла, что же ты смолкла,
Музыка жизни - слышишь, гражданка?
...Веет от дома холодом морга,
Марганцем, хлоркой, валерианкой.
В больнице
Н. Године
...И вот подхожу я к воротам районной больницы,
Как будто вскрываю письмо в незнакомом конверте.
И вижу недугами преображенные лица -
Больничные будни граничат меж жизнью и смертью.
А утро апреля уже превращается в полдень.
И почки на ветках желанием славы томимы.
И короб весны позолотой и синью наполнен,
И только больница одна без весеннего грима.
И вот прохожу я сквозь створы дверей виновато,
Сто раз отвечая: куда я, зачем и откуда?
О, воздух страдания - чуждый, чужой, сладковатый!
Сквозняк упования - веры в надежное чудо.
...А рядом старушка так к деду прилежно прижалась,
Что в горле першит, и заходится сердце от страха,
И всех я жалею, и сам набиваюсь на жалость,
И жизнь коротка, и становится тесной рубаха...
* * *
В этих комнатах пахло бумагой и книжной мглой.
Запекался за шторой закат золотой смолой.
И вставал я лениво, и шел я к окну, когда -
За окном, чуть дрожа, приближалась к звезде звезда.
В этих комнатах, скомканных страхом одной души,
Столько пыли скопилось, обиды, любови, лжи -
Что подумаешь только: уборку затеять, что ль?
И от мысли такой на спине выступает соль.
В это лето, сулящее голод, разруху, мор -
Мы с тобой пребывали, забыв годовой раздор.
На балкон выходили, смотрели на близкий пруд
И на город, чей короток век, да крут.
До приезда хозяина, что улетел в края
Обетованные - стали и ты, и я
Совладельцами здесь. Этот остров весь
Нам одним подчинялся, такой как есть.
...Но шуршат тараканы-воры посреди бумаг.
И бредет по земле человек, одинок и наг.
По ночам, отпевая ушедшую в жалость жизнь,
Тополя каменеют. Держись, мой дружок, держись!
На балкон выходи - за рекою такая даль!
И такая, скажу откровенно тебе, печаль...
Пейзаж
В. Мозговому
Здесь, в девятиэтажке с видом на сумасшедший дом,
Во поле, где ромашки над заводским прудом
Салютуют выбросам коксовых батарей,
Трудно нормальным выбраться вечером из дверей!
В мае, в июне перистом, в августе дорогом
Дети кричат в песочницах, но мрачно молчит дурдом,
Заполоненный квелой зеленью городской
И опоенный зельями, смешанными с тоской.
Вот она, воля вольная, горький калейдоскоп!
Наполеон с Гагариным встретились здесь лоб в лоб.
Цезарь пирует с цензором. Вахту сдает вахтер.
К полночи раскрывается звездный, сквозной шатер.
Я понимаю, милая, ласковая моя,
Ты - это ты, и, следовательно, я - это тоже я.
Через пустырь с проплешиной, хлам и металлолом,
Как поводырь ослепших всех, в Лету летит тот дом!
Что твою душу трогает? Это не наша скорбь.
...Утром послушно горбится старого дома горб.
Рыцари и оратаи, жертвы и палачи
Скрытно куют в палатах там панцири и мечи.
И проходящий мимо них дюжий, хмельной медбрат
Сплевывает в сторонку и очень, похоже, рад,
Что эти души бедные, глупые дураки,
Вздрагивая, поглядывают на гирю его руки!
Утренние газеты
Луна горит в чернильной влаге,
И звезды смотрят свысока
На спящий пионерский лагерь
И лагерь с маркой ИТК.
Луна безмолвна, звезды немы.
Спит поднебесная среда -
Созданье Бога и системы -
Пути, этапы, города.
Последний час перед рассветом,
Нерасторопный, мутный час.
Спят тараканы за портретом
И слезы ревности у глаз.
Спит опекун, глотая слюни.
Спит опекаемый - смотри:
Так сладко спят у нас в июне
И ястребы, и сизари!
Спит исполкомовский дежурный,
Спят слуги, дрыхнут господа.
Уснули камеры и урны
От непомерного труда.
И только маленький заводик
Воображенье горячит,
К утру газеты производит -
Штампует, штопает, стучит...
* * *
То ветер по крыше, то снег по стеклу,
То приступ хандры и мороки...
А в эти минуты бегут по стволу
Весенние сладкие соки.
А в эти минуты, пока ты густой
Чаек попиваешь, скучая,
Рождается самый веселый настой -
Смесь марта, апреля и мая.
И женщины зябко вздыхают во сне,
И девочек жар забирает -
Ведь дело идет к настоящей весне,
А жизнь уже и догорает.
А жизнь догорает, начавшись едва
С уроков любви по-французски.
Кому и какие ты скажешь слова,
Защелкнув все кнопки на блузке?
О, пух пролетевший, немая стезя,
Земля, позабытая Богом,
Где трутся бок о бок, спеша и скользя,
Родимый дурак и дорога!
Где ночь так уж ночь - никого не видать,
Холопствуй ты, брат, или панствуй.
Где ангел так ангел, а блядь так уж блядь:
Пространство убито пространством.
И локон по локоть, и кровь по лицу -
Все мило и все ненавистно.
Но разве расскажешь про то подлецу,
Про слезы любви и отчизны...
Седьмая тишина
Приговоренный к смерти рад отсрочке.
Он сквозь решетку смотрит на луну,
Бегущую в седьмую тишину,
Ведь семь небес открыты в одиночке,
А хочется лишь женщину одну
В застиранной сиреневой сорочке.
Он имя сына позабыл и дочки,
Из пункта "А" добрался к пункту "Б".
И убедился к старости, воочью,
Что "А" и "Б" играют на трубе,
Но выдувают только многоточья,
А точку ставит память о тебе
Лишь женская... И вот он этой ночью
Сквозь кружево решеток смотрит вверх,
И видит семикратный фейерверк,
И думает: о, изверги! померк
Скорей бы свет, и помрачился пламень!
...Умри спокойно, грешный человек.
Мир праху твоему, и крест, и камень.
Ведь, слава Богу, нынче лишь четверг,
А не суббота - значит еще сутки
Ты будешь жить и чувствовать в желудке
Стеснение... Летит, порхает снег
Унылый, словно платье у Марфутки.
Не узнает своих жестокий век
И перед смертью отпускает шутки.
Баллада
Так нервно улыбается тоска,
Так робко подбирается разлука,
Так, хлесткая, у самого виска
Стрела летит из дружеского лука.
Так день спешит, преображаясь в ночь,
Так ночь скользит, одетая без платья,
Так мать ревнует собственную дочь,
За воровство наказывая зятя.
Однажды днем, очнувшись, подойдешь
И ты к дыре оконного проема -
И, снегом оборачиваясь, дождь
Вдруг подмигнет тебе по-молодому.
Размытый город заревом сверкнет.
И на ступенях каменной Эллады
Вновь зазвучит без слов почти, без нот
Забытая и древняя баллада.
Я ничего у жизни не прошу.
Она проходит, розы и колючки
Бросая и дворцу, и шалашу,
И умнику, и просто недоучке...
Перед зеркалом
Ты не стой перед зеркалом,
Ты не стой, ты не стой -
С очумелыми зенками
Да с щетиной густой.
Ртутный сын поколения,
Отраженный в толпе,
Жертва астмы, давления,
И т. д., и т. п.
Поддающий, играющий
С кличем "пан иль пропал",
Продающий товарища,
Чтобы тот не продал.
Ты не стой возле терема -
Ни у нищих могил,
Ни у нашего дерева -
Ты его не садил.
Облака, пробегаючи,
Тронут в небе огонь.
Только песенку Галича,
Ты, пожалуй, не тронь!
Ах, как в зимние сумерки
Звездный плещется хор
Тех, кто жили и умерли,
И живут до сих пор.
Возвращаются гении,
Чтоб судить этот век -
И Христосом, и Лениным,
И глазами калек.
В запорошенном крошеве
Спросят ведь и с меня:
Как вы жили, как дожили
До последнего дня?..
Предощущение осени
Предощущение осени. Крах
Звонкого зноя.
Тонкое на перекатных ветрах
Солнце сквозное.
Предощущение осени. Грусть,
Но и отрада.
Как я еще до тебя доберусь,
Пульс листопада!
Сплетни, стучащие по площадям,
Словно подковки.
Думал ли я, что тебя пощадят
Эти торговки,
Эти менялы умелых идей?
...Нам не хватало
Предощущения осени. День
Весь из металла.
Только уж небо морозит к ночи,
Хлад наплывает.
И оплывает огарок свечи,
И убывает.
В угольной, плотной, лиловой пыли
Крошатся звезды.
Предощущение прощанья вдали
Рано иль поздно.
Крошатся звезды в родимых глазах,
Колются, бьются.
...И обнимаются люди в слезах,
И расстаются.
* * *
Опять заря зависла, как костер.
Бросая искры, ночь идет на убыль.
Последний снег подошвами растерт
И первый дождь на митингах погублен.
В такую пору лучше бы в селе,
Затерянном в каком-нибудь отсеке -
Сидеть и слушать, как навеселе
Толкует человек о человеке.
Ведь тишины нет больше. И уже
Ее не будет в наших палестинах,
Где все стоит на лжи и грабеже,
Учтенных в кабинетах и гостиных.
И выдираясь, словно из мешка,
Влюбленные во тьму бегут бесследно -
Поскольку нет в продаже мышьяка
И зелья приворотного для бедных.
Поскольку тьма - сиянье для двоих
Неверующих. Все им надоело.
И вновь Ромео пишет акростих
Ладонью по Джульеттиному телу.
Жизнь, по Уайльду, только парафраз
Искусства, сотворенного пройдохой -
Где Лютер попадает между глаз
Одновременно дьяволу и Богу.
* * *
Уже облетает листва с тополей,
И сразу не выяснить - рано иль поздно.
Осенние звезды крупней и круглей,
Чем сонные, синие летние звезды.
Уже от воды тянет не холодком,
А хладом кромешным, нездешнею бездной.
О чем же ты плачешь в ночи и о ком
Рыдают сейчас на Руси повсеместно?
Ах, время прощаний, пора перемен -
Когда мы с тобой наконец породнимся
И станем своими? Не знает Верлен.
Но чувствует жатву беды Баратынский.
Зерно просыпают грузовики.
Дым черных полей отдает перегаром.
И холодом тянет от мутной реки,
И гуси кричат, и, наверно, недаром
В багровой накидке летит за плечом
Томительный ветер, качая рябину.
...О ком же ты плачешь в ночи и о чем?
- По сыну - мне ночь отвечает - по сыну.
Пророчество
Когда меня не будет, будет дождь.
И, стоя на конечной остановке,
Ты мысленно опять ко мне придешь,
Испачкав свои новые кроссовки.
Когда меня не будет, будет то,
Что не было со мною. - В изобилье
Появятся красивые пальто,
Которые мы так и не купили.
И зонтики сейчас же приплывут
С Курильских островов. И новый гений
Изобразит вам следствие и суд
Над автором вот этих заявлений.
Когда меня не будет во плоти,
Я стану подавать тебе сигналы
Поломкой в электрической сети
И крапчатою мглой телеканала,
И светом августовским, и золой
Печального костра на огороде.
Когда меня не будет - Боже мой! -
Ничто не переменится в природе.
Лишь девочка с испуганным лицом
Обмолвится случайно: жил, мол, некий
Поэт в том доме с маленьким крыльцом.
.........
Я мог бы стать ей мужем иль отцом,
Когда б не умер вовремя, навеки.
Одиночество
Поздней ночью, один, выходя из кинотеатра,
Надышавшись вволю заморским цветным пейзажем -
Уношу с собой только взгляд из немого кадра,
Прячу в память и сон драгоценную эту кражу.
Поздней ночью, впотьмах, нашаривая сигареты,
Спичкой чиркаю - гаснет одна, вторая -
Я иду тяжело по квадратам и ромбам света,
Как несчастная спичка, чернея в ночи, сгорая.
Поздней ночью, один, дохожу до чужого места,
В лифт влекусь, пробиваясь в квартиру тихо
И валюсь у окна в неудобное, злое кресло.
...Ох, темна, ох, темна августовская ночь-портниха!
Все кроит она, шьет, эта ночь, все следит за ниткой,
Оголяет руки, родинки и коленки.
.........
Поздней ночью, один, под неистовой этой пыткой
Я крошу стишок неведомой малолетке.
Потому, что выдался век мне горький,
И в багровых пощечинах стынет и стонет лето,
Потому что качусь кувырком я с магнитной горки -
Наплевать, что потом и друзья предадут за это!
Поздней ночью, один, в незаправленной сплю постели.
Дошивает портниха лиловое с желтым платье,
Чтоб сорвали его, не дождавшись конца недели,
С бедолажки какой-нибудь - Любы, Ирины, Кати!
Провинциальный романс
Где-то на периферии, в драном городе уральском,
Где глядят заместо неба от тоски на потолок,
Жил и я, как говорится, в положении дурацком -
И ни пекарь, и ни токарь, и ни дьявол, и ни Бог.
По утрам вставал с больною головою, очумело
Брился-мылся-одевался, шел по стенке, как слепой...
Вот и прожито полсуток, вот и сделано полдела -
Оставалось, оставалось, только стать самим собой.
Кучевые, кочевые облака ползли на запад,
Пузырились, проливались освежительной водой.
Этот плач и этот хохот, этот дух и этот запах
Забирал я вместе с сердцем на свидание с тобой.
Как по городу чумному, как по улицам безумным
Проходил я, продирался, словно рыбка через сеть!
Останавливался только у витрин зеркальных ЦУМа,
Чтобы с вами потолкаться, чтобы вместе поглазеть.
Квелый оползень асфальта сонно плавился, и важно
Девки зрели на балконах, шла протяжная война
Меж Содомом и Гоморрой, депутаты шли отважно
На трибуну, запевая: "Широка моя спина..."
Я не вмешиваюсь в это. Не эмпирик и не клирик,
Я плевал на свару своры. Только дети и цветы
Стоят мира в этом мире. Пусть провалятся в сортире
Русофилы-русофобы, что наели животы!
Но на стыке двух проспектов замирал я: "Боже правый,
Град железный, поднебесный - что же сделалось с тобой?
И направо и налево, и налево и направо -
Ведь идет уже последний и решительный твой бой!"
Научил нас хваткий гений диалектике по Марксу:
Что повытравили разом, враз хотим восстановить.
Но летят уже сигналы к нам с Венеры или с Марса,
И инопланетный Гамлет шепчет: "Быть или не быть?"
Растреклятый век двадцатый. Только версты полосаты,
Только бесы - молвил Пушкин - только горе на весь свет!
Закрывается сберкасса. Приезжает инкассатор -
Хвать-похвать, а денег нету, денег нету, денег нет!
Кто ворюга? Где обслуга? - Никого, пуста округа.
У дверей сидит с наганом толстый милиционер.
Трупов нет. Ликуй, супруга! Все появится у друга -
Вот мужьям и рогоносцам поучительный пример.
Где-то на периферии, в центре родины чудесной,
На тропинках, на полянках, среди сосен и берез
Я видал такие кина, я слыхал такие песни!
Если вам они приснятся - не избавитесь от слез.
У тебя глаза пустые, очи пепельного цвета!
Я люблю и не надеюсь на ответную любовь.
Просто страх из вен выходит, как из Ветхого Завета
Откровенья Иоанна, предрекающие кровь.
* * *
И уходит последнее лето,
Забирая цветы и посулы,
Оставляя последнюю мету,
Словно в раковине - посуду.
И уходит последняя встреча,
Губы, волосы, руки, колени,
Постоянно желанные плечи,
Где огонь обращается в тленье.
И уходит последняя радость -
Это облако, полумерцанье,
Перезрелого яблока сладость,
Вмиг истерзанная скворцами.
И уходит последнее горе,
Жажда мщенья, скольжение, жженье,
И не вывесишь флаг на заборе,
Словно знак своего пораженья.
Только тряпочкой очи просушишь.
Боже мой, ты как будто на взводе -
Хотя трезв! Но послушай, послушай -
Все уходит, уходит, уходит!
Как незнаемой музыки нота,
Поразительна эта минута:
Ты стоишь на пороге, а кто-то
Все уходит, уходит к кому-то...
Катулл
Туфелек тоненький, точный стук -
"Хочешь", "не хочешь", "хочешь", "не хочешь" -
И обрываемой песни звук,
И раздираемый атлас ночи.
И приходящая тьма, и тьма,
Нас покидающая внезапно.
Только не надо сходить с ума -
Надо готовить питье и завтрак.
Жизнь продолжается. Плот и плуг
Не срифмовать, как разруху с мухой.
...Туфелек тоненький, точный стук -
"Хочешь", "не хочешь"... ах, глупо, глухо...
Передавайте привет другим!
Мы не готовы еще к поступкам.
Но соблазняется бедный гимн
Тоненьким, точным, порочным стуком.
Падает ручка на стол. И стул
Сам поворачивается к востоку.
И оживает в гробу Катулл,
И, усмехаясь, глядит жестоко.
* * *
В. Вельямидову
Посреди кирпича и железа,
Промазученных труб и прокладок,
Городского каленого леса,
Превращенного в спальни и склады,
Посреди этой нуди и неги,
В тошнотворном клею живодерен -
Похмеляется юный Онегин,
И блюет почерневший Печорин.
Проверяя замки и задвижки,
Веря опыту, а не капризу,
Запирает сберкнижки князь Мышкин
И уходит с небедною Лизой.
На распутье темно и туманно,
Голодны эти ночи пустые -
И украдкой Каренина Анна
Отлепляет ресницы густые.
Ах, ты, Русь, - окаянство да пьянство!
Тяжко жить и не легче подохнуть.
За окном убывает пространство
Незаметно - ни ахнуть, ни охнуть.
Не зашмыганной, рваной дерюге
Спят синюшные пасынки века,
Неподвластные посвистам вьюги
И веселой тщете человека.
Прорывается лава сквозь кратер,
Заливая поля и предгорья.
Белоснежный качается катер
У причалов Средиземноморья.
Покрываясь здоровым загаром,
Счастлив Чичиков Павел Иваныч,
Покупая почти что задаром
Тыщу душ, костенеющих за ночь...
Последний декамерон
В воздухе, пронизанном насквозь
Спариваньем и совокупленьем -
Заливая глотку, воет злость,
Разбивая доски о колени!
Эх, пошла-поехала гулять
Мать-Россия, понесло мерзавку
Золотые ноги оголять
У дверей главкомов или главков.
Эх, пошла-поехала! А что?
Дубанем "Дубинушку" со свистом,
Чтоб обмякло модное манто
На плечах немодного министра!
Все ручьи от Перми до Керчи
На просторах Родины чудесной
Горячи от спермы и мочи -
И океанической, и пресной.
Все дороги, все пути назад
И вперед - отрезаны. Любовью
Сыт не будешь, брат Боккаччо, сад
Наш-то окропляется лишь кровью.
Не потянет твой Декамерон,
Никого не удивишь загулом.
...Вон уже в своей ладье Харон
Лобызает Лесбию Катулла.
* * *
Отгорел, отпылал, отблестел
И пожух наш сиреневый куст.
Ангел бездны и тьмы пролетел.
Город после полуночи пуст.
Если ты до полуночи трезв -
Постарайся уснуть, а то вдруг
Ненароком свихнешься и без
Провожатого ступишь на круг.
Широка - да крута эта ночь.
Постарайся уснуть, говорю, -
Потому, что мне нечем помочь
Все идущим сегодня в зарю.
Потому что я сам - хоть не трус -
Но боюсь человечьей игры.
Лучше в стенку затылком упрусь
И заткнусь, замолчу до поры
Петушиной, рассветной, родной.
Утро вечера все ж мудреней.
...И пускай там кружит надо мной
Ангел страшных вчерашних теней!
Ночь
Усталый город тьмою огранен.
Бог вилку позабыл воткнуть в розетку.
И лишь Орджоникидзевский район
Роняет с подоконников подсветку.
Обнажена тугая тишина -
То всплеск, то выплеск, шорохи да вздохи.
Увы, мой друг, воистину грустна
Фантомная мистерия эпохи.
Пересекая сонные дворы,
Где врозь живут и вместе умирают,
Не забывай о правилах игры,
Которые нас метко выбирают.
А эта ночь и вправду хороша!
Ты, грудь подруги чувствуя, тревожно
Прислушайся - поет твоя душа
Или молчит грешно и осторожно?
Ах, ангел мой, в рубашке голубой!
Куда бы мы ни метили, ни плыли -
Ах, ангел мой - на краешек любой! -
Повсюду хватит пламени и пыли!
Повсюду хватит зимнего тепла
Земных надежд и лютого терпенья.
Ах, ангел мой! - так эта ночь светла,
Что видно, как запотевают тени.
Не за себя, а за тебя боюсь,
Объятьями измаянная ночью,
Затверженная мною наизусть
До самого немого многоточья...
* * *
То ли снег идет по жизни, то ли дождик.
Все едино, все равно - сплошная слякоть.
Мягкой замшею протри стекло, художник;
И приблизь к окну треножник - хватит плакать!
Это все непостоянная погода
И хандра твоя, и в сердце перебои.
Мягкой замшею протри подруги фото,
Приколи его иголкою к обоям.
- Моросит, - бормочешь вяло, - прохудилась
Сеть пространства, всюду бестолочь да тленье...
Успокойся на минутку, сделай милость,
Отдохни от этой скуки, этой лени.
Как мы жили, как мы пели в черных норах -
Не поймешь, коль не увидишь сам воочью.
...То ли ночь вступает в город, то ли город
Входит в ночь, не признавая права ночи!
Ах, подружка, подкопить бы нам деньжонок,
Двинуть к морю, а каморку запереть бы.
Только бог, как видно, любит береженых,
А у нас с тобой в карманах хрен да редька!
Последняя элегия
Она любила спать... И не вина
Ее, что она часто засыпала
У недозатворенного окна
Над книгой без конца и без начала.
Мерещится мне, что ли, эта тень?
Или опять, опережая сроки,
Ты вплавь переплываешь новый день,
Где завтрашние стелятся дороги?
Спи, сколько хочешь, бедная моя!
Спят листья, примороженные к веткам.
И лишь луны оплывшие края
Меняют очертанья и подсветку.
Спи, жаворонок милый, ночь долга,
Пока твой ангел тренькает на лире:
Крепки переплетенья потолка
Во всем, ремонта требующем мире.
Спи... К празднику ли, к горю ли - как знать? -
Проснешься, омываемая светом.
Оглянешься. По имени назвать
Кого, когда сама не знаешь: где ты?
Я холодно живу, смотря в беду.
Бессонница кадит своим кадилом
И место указует мне в аду -
Спасибо, без тебя... Ты спать любила.
Все выйдет так
С. Гладковой
Все выйдет так, как я уже сказал.
Придвинется полуночный вокзал
Ко всем, кто опоздал на скорый поезд,
Но лавки будут заняты. И повесть
Начнется снова. Вакх и Валтазар
На животах расслабят тесный пояс.
Все выйдет так, как видишь ты во сне:
Проснется дождь и стукнет в тишине
По твоему замерзшему оконцу.
Всем нищим подавая по червонцу,
Подвыпивший, ныряя по стене,
Уйдет поэт без компаса на солнце.
Все выйдет так, как выйдет наяву -
И ты поймешь, что я еще живу,
Роняю розы в мокрые подушки.
Стихи мои не стоят ни полушки,
Но я на них купил себе жену
И будущему отпрыску игрушки.
Все выйдет так, а ежели не так -
Тогда и жизнь как стершийся пятак,
Затерянный в ободранном кармане.
Об этом в незаконченном романе
Обмолвилась старуха Шапокляк
И скрылась в полусумеречной рани.
Я сам себе нарисовал зарю
И сам с зарею грустно говорю
На бедном незаконном вернисаже
С единственной картиною - пейзажем
Сырых лучей, летящих к январю.
Все выйдет так, все выйдет так - и даже
Еще верней, чем по календарю!
...Все выйдет так, как я и говорил.
Ты вдруг споткнешься у кривых перил
И вспомнишь ту убогую каморку,
Дух простыни проклятый и прогорклый -
Где я тебе дитятю сотворил
Нечаянно на "круглую пятерку".
.........
А ливень лил, а ливень лил и лил,
Как участковый, шаря по задворкам...
Время Нострадамуса
Дует, сквозит от обшивки полов.
Светит, не грея, небесная бездна.
Время снимания шапок с голов
И подозрительных взглядов в подъездах.
Время всеобщего бега трусцой,
Время ошибок, обмолвок, падений.
Надпись на стенах "Высоцкий и Цой"
Новый стирает неведомый гений.
Дует, сквозит, призывает вперед
И митингует, дыша оголтело,
У продовольственных пунктов народ:
Хлеба и зрелища, слова и дела!
Каждый лелеет свои миражи.
Боги соседские трогают мало.
Время неистины и полулжи,
Время наката, нахрапа, навала!
Время снимания шапок с голов -
Где-нибудь вместе и с головами.
Дует, сквозит от обшивки полов -
Что-нибудь надо устроить с полами.
Бедный Евгений, простак городской,
Мечется между мечетью и храмом.
Время прощания с русской тоской.
Время свиданья с отеческим срамом.
Стерлась резьба, расшатались болты,
Мчится экспресс, прогибаются рельсы.
Время борделей и время борьбы,
Конкурсов и похоронных процессий.
Господи Боже, беда так беда:
Негде и не за что больше укрыться!
Смотрят - то молот, то серп, то звезда,
То двухголовый орел со страницы.
Дует, дерет, пробирает насквозь
Ветер осенний, промозглый, унылый.
По одному разбегаемся, врозь,
Без табачка, без любви, без могилы.
Время растления века. Кумир
Опохмеляется чайной заваркой.
Время сортиров и время сатир.
Время Петрония, а не Петрарки!
Время удавки на ржавом гвозде.
Время игры в поддавки и пятнашки.
Время вестей на сорочьем хвосте
И Нострадамуса в черной рубашке.
Вина
Не хватает дыхания, в горле сипит пустота.
Не хватает любви, не хватает надежды и веры.
Распускаются листья, и пчелы гудят у куста,
И зовет пионерка в кусты своего пионера.
Ах, стервоза-весна, полублажь ты и полумираж!
Выгиб черных ресниц оттеняет голодные щеки.
Настежь окна домов, и распахнут дворовый пейзаж,
И утраты видны, и ушибы его, и ожоги.
Слышишь, я говорю, что не слышу уже ничего -
Только близкий, больной, в жар бросающий пульс пораженья.
Посмотри на меня - под глазами сине и черно,
Я не стою любви, а на кой мне твое уваженье!
Ошалевшая улица шлепнет меня по спине.
И на ровной дороге споткнусь я пропащий, пропавший,
И сверну в переулок, прижавшись к шершавой стене,
На одну чью-то молодость и виноватей, и старше.
Отсутствие
Уж не взлетят, не всхлипнут соловьи
С твоей раскрытой, розовой ладони -
Поскольку лишь отсутствие любви
Присутствует сегодня в этом доме.
И только глупый ветер гулевой
На сдвоенные окна налипает.
И лампочки висят вниз головой,
Как лампочкам висеть и подобает.
Как холодно сейчас сырой земле!
И холодно, и голодно, и наго.
И ты, душа, подумай о зиме,
А о разлуке, ангел мой, не надо.
И ты, душа, печалью озарив
Неубранную бренную халупу -
Не говори, прошу, не говори,
Не говори - что все смешно и глупо.
Прекрасна жизнь на вере и ветру.
Дождись любви, дождя и снегопада.
Все отпадает, забудется к утру.
...А о разлуке, ангел мой, не надо.
* * *
Пьяный ветер распутья
Крыши рвет на ходу.
Снега нет и не будет
В этом страшном году.
Обещает астролог
И почти задарма:
Будет гнет, будет голод,
Затемненье и тьма.
И покроется коркой
Ядовитой вода,
И земля станет горькой,
Задушив города.
И, внезапно старея,
Вымрет птица и скот.
Никого не согреет
Этот будущий год.
Потому что таблица
Звезд и пьяных планет
Расположена сбыться,
И сомнений тут нет.
Но есть точные сроки,
Где пройдет, аки лев,
Расчищая дороги,
Вышний праведный гнев!
Содрогнется от гуда,
Задымит, зачадит
Мир... Христа от Иуды
Сердце не отличит.
- Будет ночь, будет голод.
- Будет утро и свет.
...Угрожает астролог.
Возражает поэт.