Аннотация: К дню памяти Бориса Попова. Полная версия и обновления на сайте международного литературного клуба "Интерлит":http://interlit2001.com/gladkova-1.htm
Как говорят, что посеешь - то и...
Не повернется язык сказать, что дальше -
поступь оркестра, дыханье холодной хвои?
...Господи, было бы это хотя б без фальши.
Спустя несколько дней после того, как Бориса захоронили повторно, в книжную лавку - на грани истерики - влетела сотрудница отдела писем "Магнитогорского рабочего" Людмила Свиженко. Оскорбительно отзываясь о покойном Борисе - впрочем, как и о сотрудниках книжной лавки - Людмила Михайловна обвиняла меня в том, что ей нечем кормить детей. Она ставила мне в вину задержку в выплате заработной платы, напрямую связывая её с помощью редакции в организации похорон Бориса.
Я ответила ей, что очень хотела бы поменяться с ней местами. Чтобы мой муж был жив. Детей я уж как-нибудь накормила бы...
Борис много писал о театре. "Театр умер. Да здравствует Театр!" - эти слова вполне применимы к трудной судьбе магнитогорского драматического театра и самой драматической странице в его истории - закрытии осенью 1990 года. Но он всё-таки вновь открылся, и уже в ином качестве. Труппу возглавил известный режиссёр Валерий Ахадов, влились в неё его товарищи по душанбинской театральной студии "Полуостров", талантливые театральные и киноактёры. Этот эксперимент не имел аналогов в истории провинциальных театров России - и увенчался грандиозным успехом.
Мы стали желанными гостями в доме Рустема Гайнуллина, актёра драматического театра им. А.С. Пушкина. Его жена Наталья работала театральным художником. Дарование Наташи Гайнуллиной проявлялось не только в театральных постановках - она успешно работала в Барнауле и Орле, где была главным художником театров, в Улан-Удэ и Магнитогорске, в Чебоксарах и Бугульме - но и в создании картин, отличающихся необычными художественными образами, разнообразием техники, нестандартным взглядом на жизнь. Мне нравилось бывать у них дома - красивая пара, замечательная семья, очаровательная дочка Дария.
История их знакомства рассказана Борисом в театральной были "Субботний рассказ про поезд на Москву":
"А, собственно, почему бы и не рассказать об этом? Люди нам не чужие, и история любопытная, и вообще всё красиво. Живём мы на земле недолго, а тут скоро свободные цены нагрянут - значит, будем жить ещё короче. Расскажу эту историю сейчас - пока ещё есть время, пока не совсем изболелась душа и в собственном доме вроде спокойно, и ночь длинна, и табачок имеется...
...По-моему, история эта замечательная, красивая и вольная. С хорошими людьми, наконец, и с хорошим началом, и с хорошим концом. Правда, конца-то ещё нету - жизнь продолжается. Театр у нас один, артист Рустем и художница Наталья тоже единственные - значит, мы встретимся ещё. Где же нам разминуться?
И тогда я расскажу другую историю - для солидного, строгого читателя..."
С сестрой Натальи Людмилой я познакомилась у Гайнуллиных. Людмила была женой поэта Юрия Костарева - друга Бориса, замечательного человека. В семидесятые годы Юрий Костарев работал литературным сотрудником в "Магнитогорском металле", руководил городским литературным объединением "Красное солнышко" вместе с Нэмиром Голландом. Самого Юрия, кстати, я не встречала у них ни разу.
Итак, мы были в гостях у Гайнуллиных. Разговор шёл о премьере нового спектакля, о блистательной работе Рустема, который "поражал зрителей своим громоподобным голосом и какой-то внутренней кипящей энергией", о готовящейся персональной выставке Наташи. И вдруг Людмила обронила фразу о том, что их семье ужасно не хватает денег - Юра неудачник, может только писать, денег в семью не приносит, а дочке так хочется апельсинчиков...Наталья пристыдила сестру за столь низменную тему, Рустем сказал ей: "Живи искусством!"
Позднее, когда я стала "директором процветающего производства" и у меня появилась вакансия в книжной лавке, я взяла Людмилу продавцом.
Повторное захоронение Бориса подарило звёздную роль опытному актёру Рустему Гайнуллину. В принципе, можно сказать, что на его блестящей игре держалась постановка сцены на левобережном кладбище - 3 февраля по моей просьбе Гайнуллин декламировал стихи Бориса над его могилой. Рустем взял с меня за свои труды двести тысяч рублей (цены 1996 года).
Надеюсь, что его дочь Дария наелась апельсинов досыта.
Саша Павлов рыдал в катафалке. "Боря, прости", - захлёбывался он слезами над гробом с телом Бориса. Я даже не сразу узнала его в этом грузном мужчине.
Бог простит, отстранённо подумала я.
С Александром Павловым я впервые встретилась летом 1989 года в доме у Поповых на Белинского, 26 - когда заглянула к Борису после работы.
В доме дым стоял коромыслом. Из Бориной комнатушки выбежал пьяненький Юра Абазов и, увидев мой недоумённый взгляд, повалился на колени, как будто вымаливая у меня прощения. Не обращая внимания на его ужимки, я прошла в комнату и обнаружила, что Борис уже находился в состоянии просветления, а ещё один участник дружеской попойки (это и был Саша Павлов) всё ещё черпал ковшом бражку из огромного (40-литрового) металлического бидона и со вкусом опрокидывал её в себя. Немного погодя он уснул на веранде.
Оказывается, дед решил заготовить на зиму настойку из засахаренного позапрошлогоднего варенья, не употреблённого вовремя. По дедовскому рецепту получалась довольно хитрая вещь - пьется как квасок, а с ног сшибает не хуже водки.
Утром Саша Павлов ушёл домой через окно, огородами. Не попрощавшись.
Так я в реальной жизни познакомилась с Александром Борисовичем Павловым - известным поэтом, журналистом, переводчиком, членом Союза писателей России. Автор трёх - на тот промежуток времени - книг, две из которых - были выпущены издательством "Современник" в Москве двадцатитысячными тиражами, разумеется, был признанным мэтром местного разлива.
Не столь опытный актёр, как Рустем Гайнуллин, Саша избрал себе роль Иуды в жизни Бориса и оставался в пределах сценического образа до последнего дня - потому и индульгенцию себе зарабатывал у гроба.
Далее - выдержки из дневниковых записей Бориса Попова:
"...в редакцию пришло письмо от известного в городе человека (я не хочу называть его фамилию, но если он желает - могу назвать). Письмо это написано в изумительном, классическом варианте доноса. В письме указывались неисчислимые мои пороки, по-моему, все, кроме обвинения в убийстве. Я долго думал: назвать ли в чём меня обвиняют и, понимая, на что я иду, перечисляю мои грехи: так, по мнению автора, я - жалкий плагиатор, графоман, вор, пьяница, недоучка, жулик, мошенник, обидевший всех пишущих людей, аморальный тип, недостойный пройдоха и т.д. и т.п.
Это письмо написал поэт - который на протяжении многих лет тесно общался со мной и был совсем иного мнения обо мне. У меня сохранились его письма, его рекомендации (весьма и даже чересчур похвальные) в различные редакции и письма к частным людям, принадлежавшим к официальным литературным кругам. У меня сохранились его книги, подписанные примерно так: моему учителю, моему другу и т.д. Сейчас я поступаю, наверное, не очень благородно и этично: но его письмо, весьма и весьма неожиданное и крайне оскорбительное, не оставляет мне другого выхода. Наверное, этот поэт (для которого теперь я исчадие ада) всё же надеялся - что я промолчу. Но всему же есть предел...
...никогда, ни за что - я не стал бы писать этого. Кабы вот не последнее письмо человека, которого всё-таки я считал товарищем. Мне обидно за него. Обидно за его растраченное дарование. Но человеку, который пишет такие письма - даже если в письмах полная правда - в старые добрые времена не подали бы руки...
И бог ему судья. Но как он посмотрит в глаза своих товарищей, если я покажу им это письмо..."
Думаю, что о нравственном выборе Александра Павлова знают немногие. Потому и назвала его "праведником" Римма Дышаленкова, редактор сборника Павлова "Город и поэт" на церемонии открытия мемориальной доски в память о нём 3 ноября 2015 года:
"Он праведник и, конечно, будет с нами. У него не было вопросов к обществу, не было вопросов к религиям, не было вопросов к финансистам и вообще ни к кому не было вопросов. Он был блаженный".
Своему бывшему другу - "праведнику" Александру Павлову - Борис посвятил эти строки:
Мы с ним дружили в годы, что теперь
застойными назвали. Вместе пили,
входили в окна и влезали в дверь
к одним подругам, жили и шалили,
как издавна ведется на Руси.
Ругали власть и предавались лени
и богохульству... Боже упаси
меня теперь от прежних откровений!..
С того дня, как я привезла тело Бориса с кладбища, ко мне потянулись люди, большинство из которых я видела впервые. Они выражали соболезнования, оказывали моральную и материальную поддержку, отзывались о покойном Борисе с исключительной теплотой.
Вот и срок приходит расплатиться -
только нечем, Господи, платить.
Вот и срок приходит распроститься -
только кто ж придет меня простить?
Смерть, как лакмусовая бумажка, проявила истинное отношение окружающих к поэту.