Попова Анна : другие произведения.

Поезд в никуда

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 9.00*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Легко потеряться, когда видишь то, что хочешь видеть. Поймешь ли, где истина...
    Опубликовано в сборнике "Аэлита/004"
    []

   Попова Анна
   Поезд в никуда
  
   - Случалось ли вам желать бесконечной дороги, поездки столь долгой, что теряет смысл сама цель путешествия?
   - Никогда. - Тетушка поджала губы. - Что за глупости? Поездка лишь средство прибыть туда, куда следует.
   - А мне случалось... - вздохнула девушка, прижавшись лбом к стеклу кареты.
   Мимо, покачиваясь, проплывают пустые поля и золотые деревья. Они остаются, она уезжает.
   Мерное покачивание на рессорах, сумрак уютного салона. Легкое оцепенение. Хорошо, что все это есть, и плохо, что скоро кончится. Как маленький слепой котенок забилась в уголок, и это - весь мир, и не хочет большего. Темно, тепло, тихо. Не нужно света и чужих людей, страшных, крикливых.
   Каждый поворот колеса приближает неизбежное, с каждым ударом сердца она становится старше и ближе к концу.
   - Вот бы не приехать никогда, - шепнула девушка.
   - Госпожа, вы что-то сказали? - встрепенулась молоденькая горничная. Так и не дождавшись ответа, буркнула, - ужасная дорога. Скорей бы город.
   Девушка глянула на нее с сочувствием. Они из разных миров, и не понять им друг друга. Закуталась плотнее в подбитый мехом плащ - зябко, - и вновь уткнулась в стекло, моля со всей страстью сердца, чтобы поездка длилась вечно.
   Тихий стук колес, покачивание вагона, за окном с пожелтевшей занавеской унылый пейзаж. Проплывают одинокими колоннами столбы с российским флагом понизу. Тянет из-под окна холодом, от батареи у ног пышет жаром.
   Полупустой вагон, лампы тускло горят через одну. Невнятное зудение старушек за спиной. Можно бы поспать, но тревога холодом - в сердце. Вязкая, непонятная, неизбывная. Ненавидишь время, которое тянется, и желаешь, чтобы тянулось вечно. Можешь так сидеть и год, и два, пытаясь разобраться в себе и в жизни, раз за разом возвращаясь на круги своя.
   Страх цепляет запястья, и руки подрагивают, тяжелые. Заползает в грудь, наступает на горло.
   - Не хочу, - шепчешь, - не хочу, не хочу!
   Пальцы зарываются в волосы, сжимают голову, пытаясь выдавить лишние мысли.
   Казалось бы - как легко потеряться, когда ты уже не "здесь" и еще не "там". В пути. Исчезни - и не найдут никогда. Как соблазнительно. И неосуществимо.
   Закрываешь глаза, усмиряешь дыхание. Спать, спать. Темно, тепло, тихо. Спать...
   Вагон неуловимо изменился. Все так же зудят старушки за спиной, наискосок напротив режется в карты компания студентов. Все так же. И все же изменилось что-то, но что - не понять.
   Дожили, - подумала я. Слишком мнительной стала.
   Развернулась, глянула назад между кресел. Милые бабульки - божьи одуванчики - моют кости родне, соседям и звездам.
   - Извините, не скажете, который час?
   Банальный вопрос, но хоть что-то, чтобы понять: с ума не сошла еще.
   На меня они не отреагировали. Щебечут о своем. Может, глуховаты?
   - Извините, - повторила я и тронула старушку за коленку.
   Вернее, попыталась тронуть: рука прошла сквозь, не встречая препятствия. Я в испуге дернулась, вглядываясь в морщинистое лицо. Ничего. Будто и не трогала ее, а она не становилась прозрачной, будто... будто голограмма.
   Собралась с духом, взобралась коленками на сиденье, руки запорхали, бороздя ногтями лица. Ха! С таким же успехом могла ловить воздух. Ни единого намека на физическое присутствие.
   Бессильно рухнула на свое место.
   - Бред. - И, чуть громче, - бред!
   Что могло случиться, пока я спала? Может, я еще сплю? Как определить?
   Ущипнула себя за руку - больно! Раскрыла книжку, прочла: "...несправедливо? Отчего же? Опять вы ошибаетесь, молодой человек..." Подумала: почему я это прочла? Еще раз решила, что все это бред. Завизжала на весь вагон, надеясь, что изменится хоть что-то: придет проводница и отругает за шум, компания прекратит играть в карты, старушки осудят взглядом. Проводница не пришла, остальные тоже не стали нормальными.
   - Так, спокойно. Ты читала фантастику и фильмы смотрела. Не такой уж и бред, как оказывается. Это не они куда-то пропали, а ты. И видишь их потому, что хочешь видеть.
   Взъерошила волосы, продолжая размышлять вслух - все равно слушать некому. Или есть?
   - Глаза видят, руки не щупают... так-так-так... а если так...
   Зажмурилась, убеждая себя, что милых старушек нет и не было. Не знаю, как они, но ровный гул вагона не стих. Открыла осторожно глаза, обернулась. Все так же. Судачат, чтоб их! Нахлынула злость, я полоснула рукой по лицам. Картинка дернулась, задрожала и свернулась, как в выключенном телевизоре.
   Потрясенная, я уставилась на пустое кресло.
   - Офигеть! Так, что дальше? - спросила у себя, пытаясь не забиться в истерике. - М-да, ситуация. В пору решить, что тронулась девочка. Ладненько. Попробуем фокус с остальными.
   Методично обошла всех в вагоне.
   Лица - усталые, веселые, грустные, злые, красивые и не очень, - оказались лишь воздухом, иллюзией, за которую цепляется разум, не желающий верить в сверхъестественное.
   Осталась одна женщина. Сидит в конце вагона, у окна, пьет чай. Тихая, грустная, в наглухо застегнутой рубашке с белым кружевом на воротнике и манжетах, классической зеленой юбке до колен и туфлях-лодочках. Странным показалось: осень и - лодочки. Аккуратные, черные, тупоносые, с устойчивым каблуком. Подобные видела у бабушки, сейчас такие не выпускают, разве что стилизованные.
   - Здравствуйте, - сказала я без особой надежды. Наверняка тоже фантом.
   Незнакомка, услышав, дернулась, чай из стакана плеснул на юбку, по которой не замедлило расползтись пятно. Красивое лицо посуровело.
   - Вы меня видите?
   Я нервно усмехнулась.
   - А не должна?
   - Нет.
   Решив ничему не удивляться, спросила:
   - Можно присесть?
   Честно говоря, садиться мне не хотелось, но это ж единственный живой человек, кроме меня. Живой ли? Не исчезла, и то ладно.
   Женщина неохотно кивнула. Рука ее скользнула в сумочку и там и застыла. Мне это не понравилось, очень, но отчего-то чувствуя себя гостьей, я промолчала.
   Пьем с Валей чай. Смысла в этом не больше, чем в построении воздушных замков, но позволяет чувствовать, что живешь. Здесь почти все делается именно для этого - чувствовать жизнь, ее течение, то неторопливое, то, будто в стремнине, буйное. Странно, но отчего-то это очень важно. К тому же, заняться больше нечем. Только что успокоилась, беседа пошла даже с философским оттенком. А до того...
   Она говорила, а я не верила. Да и как поверить в измененное время и пространство, в неведомое "где" и "когда"?
   "Здесь, - рассказывала она, - время движется по-разному. Для одного столетия, для другого - миг. Всякое бывает..."
   А еще она говорила, что нас - бедолаг - не двое, не два десятка, и даже не две сотни.
   "Поболе тысячи будет, - размышляла она, - и это только по моим подсчетам"
   Она говорила, а я не верила. Не хотела верить.
   "Лишь на миг представь - это возможно, - увещевала Валя. - Рано или поздно придется принять, ведь никуда этот поезд не денется. И лучше рано, пока..."
   Она замолкла, а я взволновалась.
   "Пока что?"
   Ответ, достаточно хмурый, чтобы отпугнуть и разозлить одновременно.
   "Тебе рано знать"
   Я ругалась, и долго, но не добилась ничего. Успокоилась, подобралась и вновь расслабилась. Не так все страшно. Жива. Уже хорошо.
   И вот мы сидим и пьем чай, который возник из ниоткуда. Сначала появилась чашка, низенькая, расписная, а после из воздуха полилась темно-коричневая ароматная струйка.
   - Сливки, сахар? - вежливо осведомилась Валя.
   Я обалдело кивнула. В чашку бултыхнулся сверкающий боками кусочек сахара, капнули густо-белые сливки. Потянулся дразнящий аромат. Я рискнула попробовать. Вкусно и очень натурально, по-настоящему. Именно этот вкус, горьковатого чая, смягченного домашними сливками, заставил поверить, что "здесь" возможно все. Любая иллюзия, даже самая бредовая. И она не кажется иллюзией. Все очень даже реально. Вагон, чай, кресло, собеседница в туфлях-лодочках.
   - Здесь есть все, - сказала Валентина, смакуя напиток в собственной чашке. - И можно жить.
   - Если назовешь жизнью безвременье, - буркнула я, уже не так сердито, как во время нашей "баталии", - если я правильно тебя поняла, конечно.
   Женщина кивнула.
   - Значит, здесь можно представить все, но это равнозначно глюкам пациента психушки. Сиди и представляй. В чем смысл? Люди мы или что?
   Она молчала, а я продолжила страстно:
   - Разве ты не хочешь вернуться? Я - хочу!
   Вместо ответа Валя спросила:
   - Что ты видишь?
   - В смысле? Вокруг? - после кивка задумчиво продолжила, - ну, вагон пустой...
   - А поточнее?
   Я начала язвительно:
   - Прямо передо мной кресло с белой накидкой, относительно мягкое, наверно. С моей стороны на крашеном кремовом железе написано: "Настена, Серый, Вован. СГТУ 2002". На окне "скользкая" занавеска, белая когда-то, мятая, с жирным пятном в левом нижнем углу. Продолжать?
   - И никого, кроме нас? - тихо спросила Валя.
   - Нет. Сейчас нет, - поправилась я. - Они все того... выключились.
   Женщина пожевала задумчиво губу.
   - А хочешь узнать, что вижу я?
   - Разве не то же самое?
   Улыбка, до того снисходительная, что я едва не взбесилась. Удержало любопытство. Сделала готовую слышать и видеть мордочку, Валя придвинулась ближе. Пальцы, тонкие, гибкие, сжали мою голову. Женщина прикрыла глаза, пробормотала неуверенно:
   - Не знаю толком, как это делается, но надеюсь, получится.
   Сначала появились голоса. Вагон наполнился гомоном. Незаметно, как-то исподволь, изменился сам его облик. Сузились и ушли наверх окна, обшивка стала деревянной, а вместо кресел образовались полки вдоль стен. Последними я увидела людей. Всех, сразу. Они сидели на тюках с одеждой, ютились по углам, полулежали на грубо сколоченных полках. Мужчины, женщины. И старые, и совсем маленькие. Кудрявые, темноглазые. Нация.
   - Нас везли в концлагерь. Не знаю, в какой, но одно ясно: ничего хорошего нас не ждало. Мужа убили сразу, еще дома. Насадили на штыки. Сын слег с пневмонией. Уснул и не проснулся. Я одна осталась. Хотела умереть. Не дали. Казалось, все равно, что будет. Только б не доехать. И не возвращаться. Мое желание сбылось...
   Роняет слова, будто в колодец, топит воспоминания одно за другим. Горькие, пропитанные солью слез и ядом войны. Тяжкие камни памяти.
   - Ты еще спрашиваешь, хочу ли я вернуться...
   Я отшатнулась.
   - Прости, - только и смогла выдавить.
   Она гордо вздернула голову. Усталое лицо скривила улыбка.
   - Я не в обиде. Ты не могла знать.
   Замолчали. Я глядела перед собой, пытаясь не видеть, не замечать. Попросила:
   - Можешь... вернуть обратно? Здесь...
   - Неуютно, знаю.
   Откинулась расслабленно на спинку, позволяя моему подсознанию вернуть привычную картинку.
   - И ты всегда там?
   Тряхнула кудрявой головой.
   - Нет. Говорю же, здесь можно создать все представимое. Управлять пространством так, как хочешь. В пределах разумного, конечно.
   - Мудрено говоришь, - заметила я. - "Представимое", "пространство", "в пределах разумного"...
   - С профессором одним общалась. Нахваталась. Хороший был ученый.
   - В смысле - был?! - испуганно охнула я. - Его что, убили?!
   Почему-то вариант этот показался "представимым": если люди не мрут от старости, так от чего же еще?
   - Да нет! - махнула рукой Валентина, - не думай лишнего. Просто ученый тот стал, мягко говоря... неадекватным. Рехнулся, бедняга. Не каждый это вынесет.
   - Что - это?
   - Время, пространство, - развела руками Валя, не в силах пояснить.
   Чувствовалось, что побудь я здесь еще немного, сама пойму. Если не отправлюсь вслед за профессором.
   - А-а... - только и протянула я. - Знаешь, желание вернуться стало сильней.
   - Ты хорошо подумала?
   Я слабо улыбнулась.
   - Нет. Боюсь, если подумаю еще, захочу остаться. Несмотря на все.
   Валя понимающе кивнула.
   - Что ж, попробую тебе помочь. Мне, сама видишь, возвращаться резона нет.
   - Беги, я прикрою.
   Рука Вали скользнула в сумочку за револьвером.
   Я отчаянно мотнула головой.
   - Беги, пока не поздно! Другого пути нет.
   Мужчина высунулся из-за укрытия и пальнул в нашу сторону. Пришлось пригнуть головы, пуля сочно впечаталась в стену. Женщина ответила серией выстрелов.
   - Это и есть твои опасности, о которых мне было рано знать?
   Валя кивнула.
   - А пристрелить он может?
   Валя кивнула еще раз. Я тихо чертыхнулась.
   - Помнится, ты говорила, пространством можно управлять.
   Она, отстреливаясь, вновь качнула головой.
   - Так управляй! - взвизгнула я, когда рядом грохнулась разнесенная вдребезги картина.
   - Не моя территория, - ответила женщина, так спокойно, будто каждый день только тем и занимается, что стреляет в ненормальных вояк.
   - Охренеть! Территория не ее! Что делать-то?
   - Можно вернуться, - предложила Валя.
   - Иди ты!
   - Тогда ползи. Я прикрою.
   - Чего?!
   - Ничего!
   Женщина казалась очень злой. Я бы наверно тоже такой была: свалилась девчонка на голову, выбираться ей помогай, а она еще и вредничает. Под пули, видите ли, лезть не хочет.
   И я поползла. А что еще оставалось делать? Не возвращаться же, в самом деле.
   Сначала медленно, осторожно. По грязному затертому полу, гипнотизируя торчащие ниже кресел ноги мужчины. Молила всех богов: не гляди на меня. Не наклоняйся и не высовывайся. Валя исправно "прикрывала": грохот и треск не прекращался ни на миг. Я подползла ближе, а потом рванула с низкого старта, безумно боясь получить пулю в спину. Как в страшном сне, когда она входит меж лопаток, пробивает кожу, разворачивает позвоночник, заставляет выгибаться дугой и падать, уже недолго живой.
   Я добежала. И после пришлось отстреливаться мне. Никогда раньше пистолет - револьвер, вернее, - в руках не держала. А уж стрелять... И все же получалось, и не слишком плохо. Мужчина прятался от моих неуклюжих выстрелов так же ловко, как от умелых Валиных. Ранить его не удалось. И не удалось бы, как узнала позже. Его территория. Здесь он неуязвим, треклятый сумасшедший.
   - Он отчего-то решил, что если убьет всех, то сможет выбраться. Что поезд самоликвидируется, если умрут все его пассажиры-жители.
   - И что, это правда?
   Я сильно затянула повязку на предплечье Вали, та зашипела от боли.
   - Тише ты! Нет, вранье все. Наверное. Никто не проверял, да и вряд ли когда проверит. Физически невозможно убить всех. Нас здесь слишком много.
   Верилось с трудом, но я промолчала. Здесь пока мало провела... или нет? Есть-пить-спать не хочется, так как определить время? Спросить бы, да опять получишь путаные объяснения. Толку-то?
   К Наталье шли... долго. Вообще, понятия "долго", "быстро" здесь не имеют значения. Никто пока не смог измерить время, определить его суть. Не нам и пытаться. Долго - это когда тебе уже надоело.
   Мне поход по поезду успел осточертеть.
   Пустые вагоны один за другим, временами люди встречаются. В большинстве своем не агрессивные, не то, что псих с пистолетом. Напоролись случайно, хотя Валя должна была знать, что мимо не пройдем. И знала, наверное, только пугать не хотела. Скажи о нем раньше, я бы сто раз подумала, идти или нет. А теперь второй вариант отпал сам собой.
   Открыла дверь тамбура, и чуть не рухнула на пороге. Вместо шатающегося стыка вагонов миленькая приемная-гостиная в светлых тонах, с диванчиком, пуфами, кофейным столиком и множеством безделушек.
   - Кажется, мы не туда попали, - пробормотала я и попыталась закрыть дверь.
   - Туда-туда, - ответила Валентина, подталкивая меня в спину.
   Женщина в кресле у окна окинула тяжелым взором. Похоже, нас здесь не ждали. А мы приперлись. Валя оттерла меня к стене, выступила вперед. Заговорила быстро и до невозможности вежливо. Витиеватые обороты речи, попытки убедить в том, что нам очень надо встретить Наталью. После долгих пререканий Валя скользнула в дверь напротив, оставив меня в обществе хмурой женщины.
   А после я вообще перестала понимать, что происходит. Вернулась Валентина вместе с хорошенькой девушкой, что представилась Натальей. Роскошное бальное платье, прическа - прямо принцесса с картинки. Нежная и наивная. Затараторили в два голоса, потащили куда-то. За дверью - огромный зал, я видела такие в учебниках по истории. Музыканты играют нечто веселое, по зеркальному полу скользят пары, пестрые как экзотические птички и красивые будто куклы. Девушка улетучилась, оставив гостей развлекаться.
   - Она согласилась поговорить. Когда кончится бал... - шепнула Валя.
   - Но как же... почему же это... - пролепетала я, не в силах понять, как совершенно обыкновенный вагон превратился в это чудо дизайнерского искусства. А может, вагона и не было? Тогда какой же это поезд?
   - Она очень сильная. Не только видит сама, но и навязывает видение остальным, - поведала подруга, - не пугайся. Ничего плохого она не сделает. Порода не та.
   Похлопала ободряюще по руке и предательски сбежала танцевать.
   Подлетела Наталья вместе с молодым человеком, до того обаятельным, что прямо дух захватывает. Не успела я позавидовать, как молодого человека - Алексея - всучили мне. Тот рассыпался в комплиментах, я, будто малолетняя дурочка, смутилась.
   - Можно пригласить вас на танец?
   Кавалер галантно предложил руку. Я оглянулась в панике по сторонам. Спасения ждать неоткуда. Мучительно краснея, пискнула:
   - Я не умею.
   - К чему такая скромность? Знаю, вы отлично танцуете. - Добавил заговорщическим шепотом, - мне сестра сказала.
   Сестра, значит, сказала. Если так, то отлично. Тогда конечно, танцую. Как всю жизнь танцевала, чтоб вас всех!
   Молча позволила увлечь себя в разодетую толпу. Заиграли вальс, я легко и естественно сделала шаг, другой, разворот. Сердце захолонуло от восторга. Как же это здорово, оказывается!
   Встретилась взглядом с Натальей, та приветливо улыбнулась. Она твердо уверена, что я умею танцевать, - и я научилась танцевать! Обнаружила на себе удивительное платье - и когда оно появилось? Корсет сдавил ребра, выпрямил спину, поднял грудь. Непривычно, но вынести можно.
   Богатый зал, молодые лица, красивые платья мелькают в круговерти.
   Здесь можно жить... особенно здесь. Рай для романтичных барышень. Всегда подберется сонм кавалеров, готовых посвятить стихи или совершить подвиг. Или один-единственный и неповторимый, который лучше всех. Красивая жизнь, платья, балы, званые обеды... здесь есть все. Но жизнь ли это?
   Партнер улыбается, держит в руках, словно хрупкую статуэтку. Глаза горят - я ему нравлюсь. Вот уж спасибо! Хорошо еще у нее фантазии на пошлости не хватает. А то бы добром дело не кончилось.
   Алешина ладонь теплая, нежится в ней моя ладошка. Так хочется верить, что настоящий это человек, а не фантом какой.
   - Почему вы здесь? - спрашиваю я. - Что вас не устраивало?
   - О чем вы? - не понимает он.
   - Почему вы в этом мире? - настаиваю я.
   Он улыбается чуть снисходительно, видимо, считая меня немного помешанной.
   - Это мой дом, так почему бы мне не быть здесь?
   Я усмехаюсь горько. Медлю, плавно передвигаясь под каноническое "раз, два, три", наслаждаясь цветом, звуком, запахом, прикосновением. Прежде чем сказать твердо:
   - Хватит!
   Голос разносится звонко, повторенный шальным эхо, которого здесь нет и быть не может. Все иллюзия, бред, сон. Нет ничего.
   Пальцы Алеши тают, рассеивается улыбка, блекнут глаза. Красивая была иллюзия.
   Зал начал дрожать, схлопываться, поплыл, видоизменяясь. И вновь - привычный мне и необычный для остальных - вагон. Наталья оглядывается с изумлением. Не ожидала? Не ожидала. Валя качает головой. По лицу видно все, как если б сказала. Выдернули человека с его территории, лучше б поговорили мирно, ну потанцевали сначала, подумаешь!
   Я едва не взвыла. Надоели! Так захотелось послать всех с их танцами, изменяющимся пространством и непонятным временем, да и весь этот поезд к чертям собачьим, в задницу и куда еще только можно послать! Скрипнула зубами, сдержалась.
   Валя шепчет что-то девушке, поглаживая по руке. Та молчит подавленно. Я не выдержала паузы, подошла, сказала в лоб:
   - Ты была первой, значит, можешь все исправить!
   - Ах, оставьте меня!
   Всплеснула руками и повалилась на кресло, рыдая. Валентина шикнула на меня.
   - У нее своя трагедия. Она не знала ничего, просто жила, как умеет. А тут ты...
   - Пошли, - хмуро буркнула я. - Толку от нее уже не будет.
   Пустой соседний вагон - никого видеть не хочу. Далеко не новый, пошарпанный, но прямо-таки родной. Я плюхнулась в кресло, обхватила голову. Все зря.
   Валентина сказала, как припечатала:
   - Дура.
   - Знаю.
   - Можно было поговорить спокойно, тактично объяснить все, направить...
   - Знаю, не зуди. - Сказала с чувством, - меня бесит ваше "здесь".
   Валя молчала долго. Прервала тягостную тишину:
   - Что делать будешь?
   - Надо выбираться самим. Должен же быть стоп-кран.
   - Самим? Нам?
   - Ну да. Думаю, тебе стоит сойти. Здесь ловить нечего.
   - Я не вернусь.
   Твердо сказано. Я пояснила:
   - Мы можем выйти в любом времени.
   Собеседница нахмурилась. Я поспешила добавить:
   - Теоретически.
   Она не поняла.
   - Я так думаю. Не обязательно поезд такой... такой. Он ведь был уже залом для танцев, почему б ему не быть непредставимым? А время? Эта Наталья, она ведь ровесница фиг знает какой моей пра-пра... неплохо сохранилась, не правда ли? Да, звучит дико, но... что, если поезд не движется никуда? Огромный, как мир, как тысячи миров, и длинный, как история человечества. Сразу всюду и всегда. Такой и там, где мы хотим его видеть. Или не видеть. Подпространство или зеркало нашей жизни. Черная дыра, которая засасывает без права возврата. Безвременье, где не поймешь, существуешь ли на самом деле. Одно знаю: он - не то, что мы думаем.
   Я замолчала, сама толком не понимая, что сказала. Все эти формулы и теории, безумные предположения плохо укладываются в голове.
   Я думала, она уйдет, не дослушав. Но Валя осталась, задумчиво разглядывая вагон.
   - Может, ты и права, - медленно, через силу, проговорила она. - Возможно, мы видим лишь то, что привыкли видеть. И не можем выбраться потому, что не захотели по-настоящему.
   - Если есть вход, то есть и выход, - вторила я, - мы найдем его. Стоит лишь захотеть.
   Глаза в глаза - беседа без слов. Отчаянье и робкая надежда. Спор. Твердая решимость - мы сможем!
   - Надо переодеться, - я пожала плечами. - Платье слишком непрактично.
   Валя оглядела меня и рассмеялась, легко и непринужденно. Глаза заблистали азартом, будто бы ей предстоит сорвать большой куш.
   - Зачем? Когда окажемся там, будем в своей одежде. А это только иллюзия.
   Я мгновение думала.
   - Не факт. Что, если мы не видим, а создаем здешнюю реальность?
   - И то правда.
   Она соглашалась на удивление легко. Адреналин. Предвкушение.
   - Стой смирно, я кое-что попробую.
   Для верности даже прикрыла глаза. Представила форму, обыкновенную форму защитного цвета. Нет-нет! Лучше черный, он универсален. Надежно, практично, удобно. Нож, веревка. Паспорт, телефон, зеркало, помада. Деньги. Рубли, доллары. На всякий случай пара золотых монет.
   Когда открыла глаза, Валя удивленно меня оглядывала и не менее удивленно ощупывала себя.
   - А ты сильнее, чем я думала, - в голосе проскользнула нотка восхищения.
   - Я всего лишь хочу выбраться. Я хочу жить.
   Сказала и поняла - действительно так. Я хочу жить. Больше ничего не имеет значения, только самое ценное в жизни - сама жизнь. Но никак не существование в непонятном "здесь".
   Вдох, выдох. Готова? Готова!
   - Стоп-кран в конце вагона, по правую сторону.
   Не оборачиваюсь, просто знаю: он там. Смотреть, как он вырастает из стены, у меня нервы бы не выдержали.
   - Только давай ты. Мне... страшновато.
   Вдруг не получится? Кажется, если дотронусь я, он растает прямо в руках. Как Алешкина ладонь, платье, старушки... все, в чем засомневалась.
   Валентина молча идет, неторопливо, давая шанс передумать. Не жди. Не передумаю. Тянет красную ручку стоп-крана, вагон дергается, словно споткнувшись. Я едва не падаю, цепляюсь за кресло. Заторможенными ногами переступаю к выходу, а внутри разгорается надежда. Валя улыбается, глазки блестят. Вперед, вперед! У нас получится, просто не может не получиться! Бросаю взгляд на окно. Вспаханное поле с полоской леса на горизонте. Иллюзия, только иллюзия. Я выйду на перроне.
   Вот и дверь. Мгновение колебания. Можно побыть здесь еще немного, еще чуть-чуть. Опробовать свою силу, создать нечто "этакое", разрушить и снова создать. Многое можно успеть сделать. Увидеть, попробовать, учуять и пощупать.
   Мгновение слабости. Берусь левой за ручку двери, правой за Валину руку. Женщина отвечает крепким пожатием, улыбается смущенно. Страшно ли ей? Страшно - наверняка. Мне можно вернуться, ей - еще не известно.
   В окошке все то же поле. Но я знаю: выйду на перроне!
   Тяну дверь на себя, в лицо - холодный ветер, запах шпал, железа, сигарет, неповторимой городской гари. Хмурое ноябрьское небо над вокзалом. Выбрались? Дома? Еще нет.
   - Странно, - говорю я, - странно...
   - Что, не туда?
   Сквозь удивление в голосе проглядывает испуг.
   - Туда. Да не так, - говорю, а глаза цепко обшаривают пустынный перрон. - Не нравится мне это. Людей нет.
   Стою и смотрю, вцепившись в Валину руку, как в единственно возможное спасение и надежду. Мне надо ее вытащить, это придает сил. Теперь я веду, и надо вести в нужную сторону и время.
   Валя оглядывается с тревогой, прислушивается к звукам за спиной.
   - Решай скорей! В вагоне еще кто-то есть.
   Я не слышу ничего из того, что слышит она. Очередная иллюзия? Только чья? Или она уже в своем мирке... или я в своем. Как в бесконечном зеркальном отражении - сложно понять, где истина. Но нужно, пока отражение не убило. Оно умеет убивать. Или прятать тех, кто убивает.
   Пол, стены начинают вибрировать, дрожать. Отдергиваю руку от двери - она обжигающе холодна. Нарастает низкий гул, неприятный, от него начинают шевелиться внутренности. Я сделала что-то не так, стронула нечто в установленном местном распорядке. Если не решить сейчас...
   - То придет всемирный каюк... - скептически шепчу я.
   - Что?
   Валя встрепенулась, даже отвлеклась от своих "странных звуков".
   - Ничего.
   Стены перестали дрожать, как только я приструнила воображение. Все это большая, просто огромная иллюзия, причудливая, многогранная. Чертова иллюзия! Но должен быть выход! Раз есть вход. Но даже если выйдешь сейчас, да и потом, как понять, что ты в реальном мире? В нашем, нормальном, где не льется из воздуха чай, и не натыкаешься на придурков, будто сломавших код в игре и поставивших себе бесконечную жизнь и патроны. Где грань? Как понять, что я не сошла с ума и не лежу в психушке, привязанная к кровати? Что это не сон и не игра больного воображения? Воображение-то играет... если я могу менять пространство "здесь", то почему не смогу создать свой мир "якобы там"? как понять?
   Стоп, - говорю себе. Так недолго и за ученым пойти. С бредом и бороться надо бредовыми способами.
   Захлопываю с размаху дверь, Валя подскакивает, ошарашенная. Хитро щурюсь. Спрашиваю с кривой ухмылкой:
   - Ну что? Вторая попытка?
   Главное - верить. Вдруг получится...
   У Вали в глазах немой вопрос: "Зачем?". Но молчит и ждет, потому что верит. До чего же надо доверять человеку, чтобы вот так просто вручить жизнь? В голове совершенно не ко времени крутится песенка, что-то из надоевшей попсы, а выхода все не видно.
   Подруга - или правильнее говорить "спутница"? - вновь беспокойно оглядывается. Извертелась уж вся. И не зря вертелась.
   В тамбур, маленький, тесный - да и не бывают они большими - влетает давний знакомый. Никогда бы не подумала, что успею его запомнить. Видела-то один раз: когда бежала, не чуя ног, по проходу меж кресел, а он вскидывал в мою сторону руку с привычно зажатым револьвером. И ведь запомнила, и узнала. И он узнал.
   Смотрю в холодные глаза. Всегда думала, что должен в них быть оттенок злорадства или еще какого порока. А здесь... человек делает то, что должен делать. Спокойно и равнодушно. Будто это его работа.
   Ладонь Валентины скользнула из моей, дернулась к оружию. А того нет - я в порыве творчества забыла нарисовать. Прости меня, Валя... напоследок, прости.
   Выстрел ударил грохотом, оглушительно громким в замкнутом пространстве. Ударил, и стихло все. Как в немом кино вижу: кривится подруга, жмет раз за разом на курок недруг, из дула маленькие вспышки, а звук... где же звук? И воздух, вязкий, тягучий, держит.
   Злость наполняет тело, проясняет мысли. Это моя иллюзия, что хочу, то и делаю! Встряхиваюсь, здешний мирок снова слушает меня. Ручку вниз, дверь на себя, падающую Валю под руки, а нож - во врага. Как знала, что пригодится.
   Никогда не умела кидать ножи. Придется поверить, что здесь я мастер.
   Падаю со ступеньки на низкий перрон, сверху падает Валя. Перевернутый мир, удар, боль, духота. Ночь.
   Первое, что понимаю, приходя в себя - здесь есть люди. Совсем обыкновенные. Шмыгают носами, кутаются в плащи, вжимают головы в плечи, пытаясь скрыть уши от ветра. Косятся на нас недоуменно. Толкаю Валю, что придавила мне плечо. Шепчу:
   - Мы выбрались... эй, слышишь? Мы на месте!
   Женщина не шевелится. В душу прорывается вместе с ветром холод.
   - Валя, Валенька, ну ты чего?
   Молчание пугает, как не пугал даже тот тип с револьвером. Пораженная догадкой - дура, он ведь не просто так на курок жал - выползаю из-под подруги. Боюсь смотреть, но куда денешься. Аккуратные дырочки на одежде. Раз, два, три... я их не творила! Черная ткань набрякла, пачкается красным.
   - Не верю, - медленно, шепотом, твердо, ясно, - не-ве-рю.
   Не меняется ничего. Ветер холоден, перрон жесток, Валя неподвижна. Вот она какая, реальность. До отвращения постоянная. Неподвластная мне. Но почему сейчас, почему - сейчас? Не там, где могла бы помочь, сотворить все, что угодно, спасти, развеять боль, камня на камне не оставить, разнося врагов, а - здесь. Почему?
   Над головой открывается дверь, проводница смотрит осуждающе: чего разлеглись на пути? Рядом со мной всхлип-стон, подруга хватает ртом воздух, морщится, выдыхает со свистом. На губах кровавая пена.
   Легкое, наверно, - отрешенно думаю я, а руки уже порхают сами собой. Дотрагиваются до лица, груди, рук, темных кудрей и тут же улетают, опасаясь причинить боль.
   - Скорая! - кричу я, - кто-нибудь, вызовите скорую! Ну же! Быстрее! Человеку плохо...
   Сказать "человек умирает" я не могу, да и вряд ли смогу, хоть это и правда. Сказать это - будто приговор вынести.
   Губы на бледном лице ломаются в улыбку, Валя останавливает жестом.
   - Не надо. Все равно не успеют.
   - Прости, - непослушный голос дрожит. Горько и стыдно просить прощения, это значит, сделала что-то, что уже не исправить. А теперь пытаешься облегчить совесть.
   Лучше, когда не за что просить. Конечно, лучше!
   Валя сердито дергает подбородком.
   - Ты не при чем. Я тогда еще должна была... умереть. Зажилась на свете. Надеюсь, не зря.
   Говорит медленно, дышать ей тяжело. Хочу кричать: "молчи!", но вид ее так серьезен, что слова застывают на языке.
   - Это твой мир?
   Киваю, мир за преградой слез согласно качается.
   - Люди... другие. Не такие, как там. Настоящие.
   Пожатие, еще недавно крепкое и уверенное, слабнет. Лицо застывает маской. Отвожу взгляд.
   Не могу смотреть в пустые глаза живого только что человека.
   Хмурое небо плачет дождем. Заставляет ворчать и торопиться людей. Настоящих.
  
Оценка: 9.00*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"