Вон Серёга сбацал на три аккорда, что-то приблатнённое боем вышиб. Но другая песня зашла в подкорку: был и правда бой, где он чудом выжил. Ах ты, Серый, Серенький... все горим мы, только ты - костёр, боевое знамя, наш неугомонный, непримиримый, хорошо, что здесь, хорошо, что с нами.
Юлька лепит бардовское-костровое, что-то там о "сердце из ран и трещин". Но другая песня дрожит, нестройная. В ней Серёга, ранивший с первой встречи. Юлька... тихий домик, пирог слоёный, двое малышей, а не боль немая, и не бьющий, яростный, неуёмный шквал, поток! Но Юлька не понимает...
Лиза лет с семи сочиняет песни. В них драконы, эльфы да василиски. Но совсем не сказочные болезни так и не выходят из дома Лизки. Лизка всем страховочка запасная, жертва круглосуточного режима. Лизка слепо мечется и не знает: сглазила? прогневила? заслужила?!
Милая кафешка, уютный ужин. Звуки в мягком сумраке повисают.
Но вот эти песни - вторые, кружат,
правят повзрослевшими голосами и неуловимо меняют лица... Это всё срастётся, соединится: спетое - с невыпущенным, неспетым. Загнанным, затолканным вниз, в подполья, от чужих, "от ваших", потом "от наших"... Эти песни. Выстраданы. Неспелы.