Было в доме чисто, немножко тесно. Вечер был морозен и ясноглаз... А в руках упруго ходило тесто: лёгкое, не липкое, в самый раз... Маме вспоминалось: кувшин прохладный, в нём под пенкой свежее молоко...
Песни затевала - негромко, ладно, и они подхватывались легко. К ней на дворик первой весна ступала, ветерок проказничал, баловник... И - на зависть - густо цвели тюльпаны, помню, под окошком алел цветник...
Вот жила. Не жаловалась устало на стряпню, на стирку... на ребятню... И машинка весело стрекотала, шила - не тужила, на всю родню. И простая ткань расстилалась шёлком с жилистой и твёрдой её руки. Простыни, пелёнки и распашонки. Платья, сарафаны и рушники. Всё вилось и спорилось под руками, как-то ловко ставилось (на своём).
Только эта лёгкость - она такая, молодым, пожалуй, и не в подъём...
С четырьмя детьми - полный воз мороки, в радости ли, в горе, впряглась - вези! Помнишь вёдра? Те, десятилитровки, от колодца по снегу, по скользи...
Каждый день, усталый и напряжённый, детства моего дорогая кладь...
Помнишь ли ухват - наш "рогач" тяжёлый, и утюг - чугунный (поди погладь!), а походы в чащу - где глубже, глуше, а грибов корзинищи - руки рвать... а погодков дочек - да через лужи, маму с тётей Ниной под мышки хвать...
Шила без очков - ну почти не щурясь... нитку лишь в иголку звала продеть. И цветы на пяльцы ложились шустро. Мельтешили спицы - не углядеть. Выбрала мне имя она по святцам... Сказку помню: девица в теремке... Синие прожилки текут, ветвятся, по её - на кресле - сухой - руке...
Силушку остатнюю время вычло, чтобы нам прибавить в грозу-метель. Хочется погладить. А непривычно, и у нас не принято. А затем...
Креслице её перешло внучатам. Кажется, что времени вопреки - там, на подлокотнике... отпечаток