Я Грета, почти что Герда. Об этом никто не помнит.
"Гони эту мразь и погань, крестом её осеня!"
Но были и дом, и розы, и мальчик в соседнем доме, и мы прикрепляли санки - к большим расписным саням. И маковые ватрушки. И бабушка в мягком, жёлтом - да, помнится, в жёлтой шали. И звёздочки над мостом.
И это мгновенье было. Когда ледяным ожогом... когда и вдохнуть не можешь, и ужас хватаешь ртом. Нельзя мне, как тёплой шальке, оттаять и отвисеться на вешалке у камина... отплакался - и здоров. Но там, где глухая наледь, колотится, рвётся сердце: услышьте меня, услышьте! сквозь ругань и детский рёв...
Тогда-то меня и взяли. И сани скрипели едко, и лошади мчали, мчали, и ветер бил в капюшон. Но я оставляла метки - кидала монетки, ветки, и варежки, и колечко - чтоб мальчик меня нашёл... Ещё башмачок на речке. И что-то в ограде старой. Ещё, где цветы коварны, и манят на берегу, и там, где воронья пара - по-моему, кар-рл и клар-ра, и в дикой разбойной чаще, и дальше - в густом снегу.
И были дворцы, и башни, и скука промозглых комнат, плутал по метельным залам задумавшийся хорал. А льдинки для слова "вечность" укладывались в такое, что пьяный отец в трактире когда-то дружкам орал.
Обманом добыть мальчишку - вихрастого злюку-принца, и стать ему "вечной" сказкой, хрустальной и ведьмовской. И как-то пожить голодным, несбывшимся материнством. Дарить и коньки, и пазлы, и что ещё под рукой...
Но грянет весна-девчонка. Счастливая и простая, дворцы на куски пластая, к реке расчищая сток...
И, честно. Я буду рада. Когда растекусь-растаю. Собой напитаю корни, собой подниму росток... В объятье раскину руки. Встряхнусь, молодое древо, и выпущу дымку почек, и выстелю тенью дол.
И буду я просто Грета, а вовсе не королева. Услышьте меня, услышьте! - я к солнцу тяну ладонь...