|
Побег из тела
Расцвета глянец - рассказ светила о том, что было, чего не станет
В нем скорбь пространства, о точке в оном
себя напрасно считавшем фоном
В нем все: угрозы, надежда, гибель,
стремленье розы вернуться в стебель
Он кровь из раны, побег из тела -
в пейзаж без рамы давно хотела ... И. Б.
![Побег из тела [Жерелье]](/img/p/popowskaja_i_i/pobeg/i1.jpg)
На пристани, где они высадились, не было ни души. Трое арабов вытащили багаж, выставили посередине огромного бетонного пирса и, получив чаевые, убежали назад, на корабль. Когда-то порт был забит до отказа торговыми судами. С тех времен еще стояли погрузочные краны - огромные, как инопланетные гиганты-жуки. Сейчас они поскрипывали ржавыми тросами в бездействии. - Наверное, мы первые туристы, с тех пор как окончилась война - торжественно сказал Берг, доставая из саквояжа солнечные очки.
- Не туристы, Берг, путешественники, мы же не собираемся отплывать назад в конце сезона.
Роза сидела на большом, с нее размером, чемодане, поджав под юбку ноги, и весело посматривала на брата из-под шляпы с большими полями.
- Ну, и где твой хваленый агент? Как его... Акакий?
- Аханкий, а вот и он! - Роза была в прекрасном настроении, и сердиться на подколы брата не собиралась. Она вытянулась навстречу несущемуся джипу, так, будто их можно было не заметить на пустом широком пирсе.
Погрузили багаж, обмениваясь короткими стандартными фразами о дороге и погоде. Аханкий все время улыбался, кивая, и одновременно отрицательно качая головой, отвечая на все вопросы одним только словом - "верно, верно".
На площади, где они круто развернувшись, остановились, тоже было пустынно. Только перед кофейней сидел тощий, бритый наголо абориген и, отрешённо глядя куда-то за горизонт, стучал длинными пальцами в маленький вытянутый барабан. Звуки были большие, сочные, и падали в разогретый воздух жирными каплями:
- Там, бу бу там, бу, там там, бу бу.
Роза остановилась - он не взглянул, даже когда она бросила к его ногам сотню.
- Там, бу бу там, бу, там там, бу бу - выбивали пальцы жирные звуки, они как будто текли из-под его рук.
- Сколько в нем свободы, сказала она Бергу, уже поднимаясь по лестнице в отель, как бы я хотела вот так - освободиться от всего, чтоб только солнце и ветер были моим богатством!
- Вот лишит нас папик наследства, - ухмыльнулся Берг, - и познаешь свободу в полной мере, - фраза была небрежно брошена, но чувствовалась ее затасканность от частого произношения, так же, как и ответ:
- И вылетит птица на волю из клетки! - Роза оглянулась на него, улыбаясь, когда маленький лакей открывал перед ней двери, и оба они, довольные собой, вступили за порог новой жизни.
Портье искренне удивился, узнав, что они приехали не на неделю, и не на две, а на срок совершенно неопределенный, и что собираются отправиться вглубь континента, туда, где еще не все знают, что война окончена. Он было хотел предостеречь от чего-то, но Берг поднял ладонь, и фраза повисла в воздухе, недосказанной.
- Да, конечно, ваше право, вы можете оставить за собой номер, но оплатите тогда вперед, хотя бы... за месяц? - молодой клерк сам удивился, что сказал это - отель стоял полупустым уже три года, и за каждого постояльца держались, как за последнего. Берг заплатил. За два месяца, и еще дал чаевых.
- Вы номер хотя бы посмотрите, - от неожиданности ляпнул портье, - впрочем, номер мы вам приготовили лучший. Прекрасного вам дня, сэр.
Отоспавшись, к вечеру они спустились ужинать в ресторан. Все с интересом их рассматривали. Пока Роза просматривала небольшую книжицу с меню, Берг расспрашивал смазливого официанта об автобусах на Пусейн, и дальше - на Тору. Официант таращил глаза, но, видимо, о сумасшедших туристах здесь уже знали все, и подготовленный этим знанием, он только кивал, приговаривая:
- Отличный план, сэр. Приятного путешествия.
- Мой главный план никогда не строить планов! - саркастически отвечал Берг.
На самом деле планы за них всегда строили, сначала маменька, потом отец, а они с Розой были предметами заполнения уже склеенных сот жизни. Они проводили время так, как будто его не существовало.
Неожиданно погас свет. Мальчики-половые тут же разнесли свечи по столам, но Роза, панически боявшаяся темноты, обмерла - закрыла глаза руками и театрально прошептала:
- Мрак покрыл землю, они вернулись, светоглоты! Они жрут наше солнце и выплевывают свою ядовитую слизь на стекла домов - тьма тьмущая накрыла всё и вся!
- Роза, прекрати, мы уже не дети!
- Ты, как хочешь, а я - да! Я маленькая глупенькая девочка, которая боится гоблинов и зомби.
Берг засмеялся, и они, как когда-то в детстве играя в страшилки - вытянули скрюченные пальцы друг к другу.У Берга выпал язык изо рта, Роза раскатала в обе стороны зрачки. Редкие посетители, наблюдая этот спектакль, захихикали, а "дети", довольные собой - дерганой походкой, как зомби вышли на террасу и дальше на узкую улицу, не заплатив за ужин.
- Аб эль вахаб, - плакал где-то араб длинную протяжную песню - аб эль вахаб дан.
- О чем он поет, как ты думаешь?
- ...что то о смерти... у них все песни о смерти...
Вечер закончился, не начавшись, солнце так мгновенно падает за горизонт, что сумерек здесь практически не бывает - сразу ночь. Так же внезапно спускается на раскаленную землю тишина, птицы и цикады в одно мгновение замолкают. В этом безмолвии говорить что- либо не хочется, и они шли, держась за руки в черноту улиц, которые все более сужались. Огромное звездное небо смотрело на них, не моргая, удивляясь их присутствию в этом мире, созданном явно не для них. Беглецы из цивилизации и не подозревали, что их ожидает... они шли, как слепые без поводырей, полагаясь, как на свои белые палочки, на ведомую судьбу.
* * *
Рано утром их разбудил настойчивый стук. Вставать не хотелось, ночь такая короткая - не насытила сном их молодые тела. Стук повторился. Берг, шатаясь, поплелся к двери, на ходу распечатав бутылку с водой. За дверью стоял улыбающийся портье:
- Автобус, сэр. Вы просили разбудить.
- Да, да - сказал Берг, захлопнул дверь, завалился в постель и тут же вырубился.
Проснулись они опять далеко за полдень. Роза долго негодовала, почему он ее не разбудил, но потом успокоилась пивом с вяленой рыбой. Европейская еда была привычнее и потому вкуснее, чем аборигенская стряпня.
Угощал усатый, пропаленный до черноты солнцем, майор, почему-то не уехавший со своей частью на юг, где базировались отступившие перемирием войска.
- Так вы, значит, Вайцеховичи? Уж не дети ли сэра Юдвига? - хитро сощурившись, улыбался майор, - на север собрались? Прямо на Тору? Хмм... интересно, и что вы там забыли?
Опьяневшая Роза рассказала о маминой сказке про Сиреневую птицу, об их мечте побывать в той сказочной стране, откуда родом была их мать, об их родовом замке на Торе, наконец, о таинственном посмертном завещании, и о... она замолчала, сообразив, что слишком много выболтала.
Майор слушал как-будто в пол-уха, все подливая пиво в кружки и подкладывая разломанные куски рыбы. Берг заснул, уронив голову на руки.
- Хотите поехать со мной, мне по пути?
- Когда?
- Да прямо сейчас! Ночью ехать прохладнее, к утру уже будем там.
Роза посмотрела на спящего брата, часто ли ей приходилось принимать решение самой? Они были с Бергом как два пальца на одной руке, но он был указательным, а она мизинцем. "А", - мысленно махнула она ручкой - "без указок обойдемся!"
Собралась она очень быстро. Собственно, собирать чемоданы Роза не стала, взяла с собой только саквояж Берга, побросав в него пару сменного белья, крема, очки, папин бинокль, свой дневник, и, подумав немного у порога, вернулась к комоду, где в ящичке лежала шкатулка с украшениями. "Зачем они ей, без вечерних нарядов? Не знаю зачем". Взяла.
Берга погрузили в джип спящим, он тут же свернулся калачиком на заднем сиденье, сладко постанывая и посапывая.
- Совсем не умеет пить, - ласково посмотрела на него сестра, обернувшись, - ребенок.
Майор усмехнулся в усы. Дорога ярко освещалась луной, но они ехали не быстро, то и дело на пути попадались какие-то тюки, мешки с мусором, а то и трупы задавленных животных. Роза притихла, глядя на такую нерадостную картину. Майор пояснил:
- Войска уходили в спешке, даже раненых не всех забрали. Непонятно было тогда, то ли это дислокация, то ли на самом деле конец войны... мало кто верил в перемирие, все устали от этой длинной бессмысленной войны.
Роза слушала и не слышала ничего. Она запрокинула лицо в сочное звездное небо, и жадно глотала встречный прохладный воздух. Удручающая картина с брошенными вещами и трупами ввергла ее в смятение и философическую задумчивость.
- Мы не знаем, когда мы умрем, - сказала она, увидев еще один труп, на этот раз человека - и мы думаем, что жизнь - это неистощимый колодец. Хотя все случается только раз. Или очень малое число раз. Сколько раз вы можете вспомнить какой-нибудь день из вашего детства? Тот самый день, который стал неотъемлемой частью вашего существования? Все это кажется бесконечным, что не закончится никогда.
Это у нее было от матери, любившей философствовать и рассказывать разные притчи по любому поводу. Рассудительная не по годам, она не раз удивляла своими высказываниями близких и посторонних, только брат всегда посмеивался над ее серьезностью. Вот и сейчас он потянулся с шумом, и саркастически изрёк строки песни из Дилана Вейса:
- Никогда не закончится "Никогда"! Так, кого ты отпеваешь, детка? - он сел, с удивлением смотря по сторонам и на майора - видно было, что он силится вспомнить, кто это. - А куда мы едем?
- Приветствую, мон шер, как спалось? Печёнки не отрясло? - и представился на немой вопросительный взгляд
- Клод Пальма, майор в отставке, а как мне вас называть, мой друг? - он был приветлив и располагал к себе своим бравым видом человека пожившего, знающего жизнь. Берг поежился, и ничего не ответил на вопрос, что было ему свойственно, не из невежества, а из принципа не отвечать, или отвечать вопросом на вопрос, вот как сейчас:
- И, все-таки, куда мы едем?
- Берг, мы едем туда, куда собирались. Да, Клод, кстати, а как долго нам еще добираться?
И, как будто отвечая на ее вопрос - за поворотом открылось широкое пространство саванны, где на дальнем плане алела россыпь хребтов, и среди них - выдающаяся странной кратерной формой оранжевая гора, подсвеченная восходящим солнцем. Это было так величественно и необыкновенно, что все трое от восторга ахнули.
- Тора! Боже, теперь я понимаю, почему мамам называла ее оранжевой! Какая красота! И так близко!
- Это только кажется, что близко. На самом деле до Пусейна еще пара часов езды, а до Торы, мы поедем только утром, передохнув.
За два часа доехать не получилось. Уже через пару миль навстречу пошли колонны с солдатами и груженые обозы со скарбом, приходилось подолгу пропускать, скатившись на обочину. Наконец, майор распсиховался и поехал прямо по саванне. Ехать стало не комфортно, ямы и ухабы укачали Берга - его стало выворачивать вчерашним угощением. Пришлось остановиться.
Пока он загибался, освобождаясь, Клод и Роза подошли к медленно идущему обозу - наверху сидел знакомый майору солдат. Они обменялись короткими фразами на иврите. Роза поняла, что говорили о них, потому что солдат странно посматривал, и, кивая на нее, скалился щербатым ртом. Майор тоже посмеивался, и Розе стало неприятно рядом с ними - она отошла к Бергу. Тот уже оправился, ему полегчало - опять стал подтрунивать над сестрой. Короче, остаток пути они провели в перепалке. Майор только ухмылялся в усы, искоса посматривая на них, как на детей. В сущности, они и были детьми. Взрослыми людей делает не время, а тяготы... а какие сложности были у них? Разве что расхождение взглядов с папенькой, обременяющего их свободу выбора. Да и выбирать особенно было не из чего.
В Пусейн, или как здесь называли в Пусейнэ, они добрались только к полудню. Солнце палило нещадно, и они, упарившись, даже не стали обедать, завалились спать в маленькой комнатке при харчевне, которую хозяин сдал до вечера за баснословные деньги - торговаться с ним никто не стал. Майор сказал что-то на незнакомом наречии, непонятно к кому обращаясь и ушел. Берг сразу вырубился. Розе хватило сил помыться в сортире при кухне, где она, стараясь не замечать грязи и огромных тараканов, ладошками покидала воду из тоненькой струйки рукомойника себе на грудь, шею и лицо, и, увидев себя в мутном зеркальце, обветренную и опаленную солнцем, сделала умилительно серьезную рожицу и сказала:
- Мамочка, уже скоро. Ты же видишь, мы близко! Хама ту бо вишь, хама ту.
Выходя из сортира, она столкнулась с девушкой-кухаркой. Та в ужасе смотрела на нее и беззвучно шевеля губами повторяла: - "...хама ту, хама". Роза поняла, что она слышала, но виду не подала, прошла в отведенную им каморку. Через пару минут она уже спала крепким здоровым сном человека, уверенного в своей безопасности.
Ей снилось, что камни парят в воздухе так, что можно потрогать их рукой снизу, а под ручьем пройти как под мостом. Она подняла руку, ладонью зачерпнула воду с самого дна, и напилась. На вкус вода была как молоко, но вязкая как мед.
Роза прошла под мостом воды к подножью горы. Там - на плоском плато выше падающего солнца - стоял замок, их родовое поместье королевства Тор. На его башнях радостно трещали флаги с гербами в виде синих птиц, а на смотровой площадке окружной стены стояла худенькая фигурка и махала ей платком.
Роза пригляделась. Это была ... мама ...
- Мама! - вскрикнула Роза и проснулась. Берг смотрел на нее и смеялся.
В дверь постучали, они услышали голос майора. Тут же стали быстро одеваться, дурачась и отнимая друг у друга одежду. Майор постучал еще раз, настойчиво, на что Роза ответила:
- Закажите нам кофе с круасанами, голубчик, мы сейчас... - она не договорила, дверь распахнулась, и в комнату ввалились четверо пусейцев. Трое набросились на Берга, мгновенно его связав. Четвертый не успел схватить Розу. Она, верткая и гибкая, проскочила сквозь руки - выбежала за дверь и столкнулась лицом к лицу с Клодом. Тот, не ожидавший от нее такой прыти, растерялся. Роза поднырнула под его поднятый локоть и коридором выбежала в кухню.
Девушка, что встретилась ей вчера, будто ее ждала - она открыла низкую дверь под прилавком, и они обе выскочили наружу, во двор, где стояла низкорослая лошадка. Оседлав ее, Роза, успев сказать девушке четыре слова на пусейском, понеслась по узкой тропинке к горе. Лошадь знала дорогу, она уверенно бежала по верткой тропе, ловко перепрыгивая через камни.
Погони за ней, казалось, не было, и уже через час с небольшим она была у подножья горы, а еще через полчаса по узкой серпантинной тропе выбралась на плато.
Ее поразила пустынная отрешенность открывшегося пространства. Гладко отшлифованная площадь - без единого камушка. Ни кустика, ни травинки. Землю как-будто разгладили утюгом, а потом кто-то из космоса нарисовал на ней палочкой, размером с столб, борозды лабиринта из кругов, вписанных друг в друга. Круги были идеально ровными, дорожка между ними примерно в метр. Роза пошла по ней, время от времени переходя через рассечки в следующий внутренний круг. Она шла покачиваясь, не спеша, и глубоким гортанным голосом пела песню, похожую на шаманскую. Снизу послышался топот копыт. Она не ускорила шаг, все так же размеренно покачиваясь, приговаривая нараспев непонятные слова, вошла в центр лабиринта, развернулась к восходящему солнцу, вскинула руки, и... исчезла.
На плато въехали трое тех же парней, что связали Берга, осмотрелись. Вокруг разрушенные стены замка, поросшие травой и кустарником - над ними кружили стаи ворон и орали так, как будто им оторвали по лапе.
До вечера парни бродили по развалинам, но никого не нашли. Один, самый разговорчивый, все тараторил, что якобы ему сказывал дед в детстве об исчезнувшем народе, что жил здесь. "Представляете, все исчезли разом, со всем скарбом, стадами и домашней утварью!" Двое других смеялись над ним, подтрунивали. Наконец, они устали бродить под открытым солнцем и ушли. Вороны еще долго кричали, а в небе, высоко-высоко, парила огромная птица с яркими синими крылами. Когда люди ушли с плато, она спустилась ниже - вороны враз перестали кричать, птица сделала низкий круг над развалинами и... тоже исчезла. * * *
Юдвиг Вайцехович получил посылку. В ней лежал отрезанный указательный палец Берга с заметной отметиной детской травмы. За его детей был запрошен немалый выкуп, но деньги выплачены не были. Некому было...
Старик скончался сразу же от разрыва сердца.
Казну разворовали управляющие, не собираясь никого выкупать, да и откупать уже было некого - Берг умер той же ночью от издевательств и насилия, Роза бесследно пропала. * * *
Девушка-кухарка нашла шкатулку, о которой ей сказала благодарная за ее спасение Роза. В ней, помимо украшений, лежало посмертное письмо от матери, очень странное письмо, больше похожее на притчу:
И животные, и птицы, и растения, и вся природа носят правду в себе, поэтому они никогда не лгут. Человек единственный, кто пытается сообщить правду кому-то другому. Так рождается ложь. Время и правда - две стороны одной монеты, цена которой постоянна. Время живет в людях, а люди живут во лжи, купаясь в ней, и умирают, растворяя свое время и свою правду в реке лжи. И пьют ее их дети и внуки, передавая из уст в уста воду лжи. Освободиться от лжи, выплеснуть ее из себя вместе с временем, можно только молчаливым согласием сердца - ты прибываешь во мне, словно я, я прибываю в тебе, словно ты. Словно бог в своем творении, словно корень в своем стволе. Неизвестный, неслышимый, невидимый - уйдешь, чтобы вернуться другим.
* * *
На площади безлюдно. Под навесом перед кофейней, отрешённо глядя куда-то за горизонт, девушка в чадре стучит длинными пальцами в маленький вытянутый барабан. Звуки его сочные, словно жирные капли, падают в разогретый воздух:
- ...там, бу бу там, бу, там там, бу бу.
Парочка молодых туристов остановились около нее, как завороженные.
Она не обратила на них внимания, даже когда те бросили к ее ногам деньги, крупную купюру.
- ...там, бу бу там, бу, там там, бу бу - выбивали пальцы жирные звуки, они как будто текли из под ее рук, так, как заколдованное время течет по кругам жизни.
- Сколько в ней свободы, - сказала девушка спутнику,- как бы я хотела... вот так... без цепей и уз...
|