|
Подснежник
![Подснежник []](/img/p/popowskaja_i_i/podsnezhnik/podsnezhnik.jpg)
Утром снежная туча, накрывшая всю керлинскую область, выпотровшись, ушла. В небесах открылась мерклая пелена, за которой лишь угадывалась прозрачная синь, все еще надменная и стылая, но уже не мертвящая, не зимняя. Чувствовалось, что пульсирующая живыми токами весна вот-вот разбудит замерзшее, заснувшее царство таежного поселка, но его жители еще бродили сомнамбулами, нехотя, как в замедленной съемке, передвигаясь по своим делам. Люди жили и не жили, словно боясь растратить последние, накопленные с лета, силы.
Михеич, завалившись на бок, ткнулся в охапку хвойных лап у дороги - прилег на минутку, ожидая, когда его напарник Пашка подкачает спустившееся колесо - потянулся и... охнул, выругавшись. Павел, не обращая внимания, качал шину.
- Жмурик, твою мать,- сплюнул Михеич, - с первым подснежником тебя!
Напарник не спеша снял домкрат с подставки, пару раз ударил сапогом в шину и только потом подошел взглянуть на находку.
Жмурик был не лежалый - свежачок. Носик заострился и почернел, в скрюченной руке зажата не размокшая еще газета, во рту - оторванный, видно от нее, кусок. Остекленевшими глазами труп выразительно смотрел на мужиков, как бы пытаясь донести важную, ушедшую вместе с ним, информацию.
- Не наш, заезжий, - сплюнул невозмутимо на дорогу Павел, - поеду за операми, а ты жди здесь, а то не найдут.
- Еще чего, почему я? Ты и охраняй, мне сподручнее к ментам, у меня ж там свояк, быстрее снаряжу и в лавку товар свезу, нужно ж к десяти управиться.
Они еще поспорили и покричали друг на друга, но потом нашли выход: положили напротив находки на середину дороги порванную шину - уехали вместе.
Жмурик смотрел стеклянными глазами им вслед. Из его рта, шурша газетным кляпом, медленно выполз слизень, как будто природа уполномочила его, как единственного свидетеля, запомнить номер отъезжающей машины.
- ,, - Днем раньше - ,, -
Электричка была грязная и заплеванная. Мальчишки пристроились на лавках кое-как с краю, друг против друга. Лыжи и рюкзаки втиснули на верхнюю полку. Виталик всю дорогу трындел, брызгая слюной; Серега, уворачиваясь, отмалчивался, рассматривая карту.
Предметом его интереса был дальний Керлинский перевал. Несколько лет назад он ходил туда на лыжах с отцом. Поход запомнился ночлегом в лесу под открытым небом. Отец воспитывал в сыне мужские качества - терпение и выносливость. В лютый мороз (почти 30 градусов), что без преувеличения можно отнести к экстремальным обстоятельствам, он смог организовать место привала с нодьей (зимнем костром). Друг отца, журналист, написал потом об этом очерк в местной газете, где помещались еще и несколько фото, на одном из которых был он, Сергей. Этим обстоятельством парнишка очень гордился, а отца своего боготворил. Год назад папа погиб в автомобильной аварии. Сходить на памятный перевал Сережка мечтал давно, но до Керлина далеко, без ночлега в один день не управиться. Повторить то, что они когда-то сделали с отцом, он не решится - чтобы построить хорошую нодью нужно иметь не только сноровку и опыт, но и дюжинную силу.
Виталика в попутчики Серега взял с умыслом: у того в Ольховке жила двоюродная бабка, это всего в десяти километрах от станции - у нее можно было переночевать, сходить на перевал и к вечеру следующего дня вернуться на последней электричке.
Сегодня они припозднились с отъездом - Виталик долго не мог найти лыжные ботинки, потом готовил бутерброды в дорогу. Ел он много и никак не мог насытиться, оттого обладал округлой (мягко говоря) формой, за что был прозван Жирдяем.
Вот и сейчас он остановил вагонного разносчика - купил пару чебуреков. Когда он их жрал, Сергей отворачивался - зрелище неприглядное - жир стекал по пальцам и по роже, воняло пережженным маслом. После трапезы Жирдяй вытер пальцы о газету, в которую разносчик завернул чебуреки, и заинтересовался ее содержимым.
- Смотри, а тут тоже карта перевала, - протянул он Сереге сальную в пятнах газету, - давай сравним с твоей.
В газетной статье рассказывалось о строительстве новой теплоцентрали, что пересекало область с севера на юг. К ней была приложена схема выруба лесного массива. Сердце у Сереги дрогнуло, неужели трасса затронет место его драгоценной памяти о подвиге отца. Сравнили с картой - нет, теплоцентраль прошла левее на пару-тройку километров, но ее направление было примерно в ту же сторону.
- Пригодится,- сказал Жирдяй, сворачивая газету, положил ее в нагрудный карман.
Когда они подъехали к Ольхово, Сергей не узнал места. Чистенькая когда-то станция была загажена гастарбайтерами - строителями трассы; станционный поселок оброс вагончиками и битыми автобусами, зашитыми фанерой. Под угрюмые взгляды мужиков в фуфайках они спустились к лесной дороге в сторону Ольховки и двинулись на лыжах по боковой от нее насыпи.
Сергей шел размашисто и быстро, слышал за спиной пыхтение Жирдяя - тот старался не отставать, но часто останавливался и все что-то трындел. Серега уже сто раз пожалел, что позвал его с собой.
- Смотри, - тряс Виталик газетой, - если мы срежем через лес, то выйдем к поселку на пару километров короче.
Сергей оглянулся на слюнявую, запыхавшуюся рожу и ему захотелось засунуть эту сальную газету Жирдяю в глотку, но спорить не стал - лесом идти приятнее, чем вдоль загаженной строителями дороги.
Уже через пару минут стала понятна хитрость Жирдяя: в лесу идти на лыжах быстро не получится. Гавнюку не хотелось бежать, он все время что-то трындел, Сереге приходилось слушать всякую пошлятину. Этот пустобрех разносился эхом по лесу; вороны, с карканьем взлетая с разбросанного вокруг мусора, били крыльями по веткам. Мрачновато. Снег даже в лесу был грязен и сер.
В Сергее нарастало внутреннее отторжение к окружающему миру и раздражение к попутчику. Из-за мусорных гор идти становилось все сложнее, Серега тысячу раз пожалел, что согласился срезать - по ровной дороге они уже добежали бы до Ольховки.
- Вон, я ж говорил,- победно заверещал Жирдяй, - показывая палкой вправо на просвет, и побежал вперед, смешно, как девчонка, приседая задом и вдруг... пропал. Сергей, бежавший за ним следом, резко остановился. Вовремя. Прямо у обрыва.
Внизу была та же дорога, с которой они свернули. Видимо, обходя мусор, они сделали крюк. Вдоль дороги - бревна поваленного леса и кучи сосновых лап. Под обрывом, вскинув руки к груди, выкатив глаза, кричал долгим надсадным визгом Жирдяй. На пучеглазом лице его замер бледной маской срывающийся в безумие ужас.
Он свалился на бревна, ноги в лыжах вывернуло, одна хрустнула ниже колен и сложилась поперек живота вместе с лыжей. Виталику еще не было больно, только страшно, но этого хватило, чтобы сокрушить его разум.
Жирдяй, как баба, обратился в бесконечный вопль - когда кончалось дыхание, он на миг смолкал, глотал слюнявым ртом воздух и начинал верещать снова. Глупый визг был неприятен Сереге, но не это вывело его из себя. Когда он подошел, из Жирдяя от ужаса случившегося стало вываливаться все сожранное за день. Омерзительно воняло рвотой, он ей захлебывался. Тогда Сергей, молчавший последние два часа, зловеще прошипел:
- Заткнись! - он наклонился над Жирдяем и, вынув из его кармана газету, медленно засунул ему в глотку. Всю, по самый кадык.
Небо прорвало, повалил крупными хлопьями снег, покрывая промозглую серость окружающего. Он кружил над чёрными бороздами дороги, страшась коснуться их посверкивающего опасного глянца, но, прикоснувшись, - плыл по грязи, собираясь в хрустальные островки светлого, вычерчивая кристальные узоры чистоты. Чистый снег выглядел празднично, как в памяти детства, как тогда... в походе с отцом.
Стало чисто и тихо.
|
