Порфирьев Аверьян Аверьянович : другие произведения.

Луновороты

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

ЛУНОВОРОТЫ

   Дело было в одном невеликом городе. Вечера тогда приближались к своему исходу. В доме, где горели большие полуоплавленные свечи, ярко блестело-пузырилось искристое синее вино. Одна из зал изваяния была в особом состоянии: "наполнение текуче привычно загадочно во вневременное имплицитоподобие". Музыка сливалась-с-тишиной и ничего кроме не было слышно...
   По прошествии получаса в пределы комнаты, того НЕ ЗДЕСЬ, где находились, (живая сила), люди, открылись дубовые двери и само внимание, коли, таковое имелось, приобрело занимательный характер, возбужденный интересом, который родился и еще пуще возрос, когда с лакированного красного порога ступила нога оратора - Горемыки - счастливейшего из всех несчастных. Одеяние бордо, как бережные борозды мозга, весьма (даже) смотрелось и вживляло от него таинственное в душу тому, у кого она, разумеется, дышит с все тем же "между".
   ДИВУС нескольких секунд.... Сомкнув веки тучных очей и, открыв их заново, Горемыка, молча и пристально стал вглядываться, как все визави поступили по аналогии с ним. Оболочки глаз "каждого из каждого" тщательно наблюдались Горемыкой, и в целом стало ясно, что возможности постижения (этого ими) еще не оформились необходимым уровнем. Прелюдия закончилась, раут сумасбродства разгорался. Горемыка сравнялся со всеми, опустив свое тело ниже, сел, сделал глоток того, что имело честь стоять на столе, и резко встал. Один из необычных людей громко поперхнулся слюной. Горемыка выдержал паузу и задымил: дым, и в самом деле, шел горемычно так, горемычно так... в чем он был осведомлен одним из непонятных.
   - Я сообщу вам нечто, - игнорируя все, начал говорить Горемыка, - я уверяю вас в неподдельности еще не сказанного мною. Сегодня, в обстоятельствах настоящего, я открою не формулы жизни, не эгогеномотеорию, и не способы побеждать - покажу вам новый мир! Расскажу о ... для того, дабы вы могли убедиться в ... и понадобится мне каждый из...
   - Умоляю Вас, не спешите, - обратился к Горемыке один из труднообъяснимых.
   - Я прошу, - продолжал Горемыка, - Мадам Музу подняться и подойти ко мне.
   Горемыка отдернул темную штору и лица, создающие впечатление определенно тождественного умонастроения, внезапно озарились оттенком лунного неонового света. После чего он неописуемо улыбнулся и вкрадчиво посмотрел на исключительных: все они были, как дети спокойного ужаса обгоревшие на танце солнца и лишь пристальные взгляды выдавали индивидуальную сосредоточенность "каждого из вон" среди ложной обстановки покорности и однообразия. Голос Горемыки изменил свой тембр и принял, словно где-то, ЭХО ГОР:
   - Мадам Муза, где Вы были в ночь на Ивана Купалу, когда хэр Герман помешался на банальных природных свойствах?
   Рассказывает хэр Герман Шварцхаупт:
   "По приезду из Кельна, я сразу обратил внимание на климатические особенности русских земель и спросил у господина Евстафия почем в Старой Руссе сыр? На что он меня не прилично оскорбил. Но мы - немцы, привыкли соблюдать приличие во всем, даже в неприличном.... Хотя, дело не в этом. Так вот, когда прошла уже бОльшая часть дня, и я прогуливался меж патриотизированных русских берез spat abens, я вдруг увидел непонятную форму тени, сопровождаемую таким хохотом, когда боги Гомера глохнут, посмотрел в небо и закричал:
   - Черт возьми!
   - Это кого он должен взять? - смутился господин Евстафий.
   - Нет, это я образно.
   - И от чего же это Вы так? Кого Вы там увидели?
   - Ну, боюсь показаться сумасшедшим...
   - Да говорите, говорите.
   - Извольте, я увидел ведьму!
   - Ха-ха! Скажете, тоже. Ведьма - это Ваша жена, а это всего лишь ведьма, - ответил мне господин Евстафий.
   - А я что сказал? - возмутился я.
   - Бойтесь лучше птиц, - предостерег меня господин Евстафий. - Вот коли, птица пролетит, то это будет вдруг..."
   - Что Вы на это думаете? - раздался голос Горемыки, обращенный ни к кому иному, как к Мадам Музе.
   - Почему Вы решили, что я что-то думаю?
   - Да, а как же? Нет таких людей, которые вообще никогда хоть что-нибудь не решали.
   Слева от Горемыки, в стене, начало что-то оплывать и редко встречающийся взор переключился, с чего б там ни было на эту часть стены. Из стены стали вылезать седые волосы, раздуваясь от мертвого ветерка дум, и вскоре доступились зрению чьи-то усы и борода. Вообще-то, борода эта появлялась всегда внезапно и из разных пространств, вчера, например, она возникла прямо перед самыми глазами Горемыки из воздуха. На фоне всего этого грузного содержания полномерной событийности борода располагала довольно забавным обликом. Да, и видимо здесь следует упомянуть о том, что.... Впрочем, это-то не важно.
   - Имею я право на свободную смерть, в конце-то конца?! - претенциозно заявила Мадам Муза.
   - Ах, Мадам, Мадам, говорил же я Вам, предупреждал, уведомлял всеми силами, но более чем убежден, что не помогли Вам мои отвращения. На что же Вы, ей богу, теперь рассчитываете?
   Из постоянного неоткуда, тихозвучно, пропуская сквозь себя, достигая слуха, разлеталось:

Скэрдубе бор ак ноузе.

Слюр.

Бор вынэ ноуз Скэрдубэ.

Слюр.

Выне да положи.

Бор.

Ак слюр!

   - А насколько в не произнесенном Вам должно быть известно, что господином Евстафием Проколдобским было приобретено запрещенное на СОВЕТЕ к эксплуатации здание, и сделано жилым, а также, в котором им содержится не одна сотня декапитированных животных?! - спросила Мадам Муза.
   Лицо господина Евстафия приобрело озлобленное раздражение, досадное разоблачение и покрылось трупными пятнами.
   - Господин Евстафий, правда и нужно ли нам то, о чем только что соизволила сообщить Мадам Муза? - озадачился Горемыка.
   - Сварливая инакоконтенентальная вакханка! - несколько волос, что были на голове у господина Евстафия, встали дыбом от враждебного настроения.
   - Ваши выражения, господин Евстафий, не являют собою вежливо-смиренного обращения. Я требую от Вас успокоения, и постарайтесь более не допускать подобных вольностей со своей стороны, - Горемыка стиснул зубы. Господин Евстафий прищурил глаза - Мадам Муза широко их раскрыла.
   ВСУЕ В ЗЕМЛЕ КОПАТЬСЯ, КОЛИ СОЛНЦЕ СЕЛО, - неожиданно для всех заговорила, все это время молча наблюдавшая за происходящим, борода в стене...
  

Зарождение и расцвет Музы.

  
   У подножия Парнаса, усыпанного музами, покрытыми сотнями сотен розовых лепестков, когда ни один соорудитель не мог возвеличить выше изваяния, а богомудрие повелевало всем, довелось и снизойти императиву о довлеющем мыследаре... и Муза была:

Ни первой, ни шестой,

Ни третьей, ни девятой,

Не второй,

Ни седьмой и ни пятой.

Четвертой и восьмою

Тоже не являлась,

Была неповторимой

И прокаженной малость.

Но с первым лиразвуком,

Во чужевольность тлея,

Под струнострелолуком

Пробилась панацеей.

Евтерпа-Каллиопа

В диктате притяжения

Упились в раз Европой

Огранузкоскольжения.

О Дивасветомуза!

Звалась ты эмигранткой...

   ... - А теперь Мадам Муза нам поведает, каким образом она проявляла свою деятельность в Ночь из ночей, ежим, желает, скоро освободиться от притязания сей атмосферы. - Ультимативно породил потребу Горемыка.
   - Свою невиновность я признаю для Вас только в ночь лиго, когда я находилась в Даугавпилсе, а вот во всем же остальном я просто невинна, посему хотела бы направить и склонить сплочение концентрации пытливости на мадемуазель Юнону, которая вела и имела себя в "дозволенные дни" более, чем лихо. - Проговорила Мадам Муза.
   Не дожидаясь пока ее призовут к ответу, осоловелая к тому времени мадемуазель Юнона сослалась на то, что беременна, а таких (?) не судят...
   - Но, - несогласием раздражил перепонки Горемыка, - дать всем нам ответ Вы можете, или же оставите нас не солоно?
   - Я воспротивлюсь внутреннему стремлению к обладанию делиться чем-либо, вообще, до тех пор, пока Вы не придете к ясному уразумению моего условия: пусть сгинет находящееся в стене, - мадемуазель Юнона покрылась складками, выражая решительное недовольство, возражение, протест.
   Ей контрастировало, всем донеслось:
   Явь не бесспорна в распорядке типических черт представлений исходящих реалий с очевидного, маска одного - предметокульт другого - кусок дерева третьего - плато творческих созданий последнего...
   Горемыка задумался и обратил свой задумчивый взгляд на Мадам Музу, которая как никто знала, что это была
   БОРОДА НЕИЗВЕСТНОГО ФИЛОСОФА
   - Мы обретаем возможности, о которых даже не имеем..., мы не зависимы ни от..., мы познаем и этому нет предела, НО МЫ столь низки, что даже боимся каких-то признаний во имя Всевышнего среди архангелов, наше же сознание съедено телесными привычками! - вел к изменению поразительных Горемыка, сжимаясь в кулаки.
   - Тем не менее, в большем, борода все еще при нас, - Юнона стояла на своем, и не много наступила на чужое, но тут же сошла, сообразив, что это некстати.
   - Вы считаете, - усмехнулся Горемыка, - что борода слышит? Во-первых, где Вы видите уши, а в одну четвертую, что это переиначит, когда истина не исчислима?!
   Сердце не просто сокращается во внутрь, для него естественна и обратная функция, волосы растут постоянно, но выпадают, так Вы думаете, УШИ только для того, чтобы слышать? - обратилась борода к мадемуазель Юноне, которая не то чтобы была, а скорее пыталась случаться с дурочарованием. Сия мимикрия являлась неотъемлемым элементом ее стратегического, и если уж надо было, пусть и несхоже, то она, не колеблясь, уподоблялась этой части себя, тем паче производя безупречность результата. Но тут ей (иной сетует на УВЫ) не повезло.
   - Я ни на долю секунды не могла поверить в расторопные объяснения доюноновцев, - продолжала атаку Мадам Муза, - а выслушивать ее саму - надрывать желудок от искусственного смеха, такого же притворного как априорность и химические разложения, составляющие образ мадемуазель Юноны.
   - Вы направляете Ваши мысли на удачные слова, - приняла бой Юнона, - но Мадам Муза, в числе наших лиц, лишь только Вы же полагаете, что "вещь в себе" становится оной после съедания ее Вами.
   - Она же во мне! - Мадам Муза схватила что-то со стола и воплотила это в вилку византийской принцессы ХI века.
   - Раз речь зашла о неодобрительно безрассудном, о сводящем к науке, - подогрелся Горемыка, - хочу вас известить, что вот эта белокнопия, - он показал "вступившую в знакомство", - подарок от смерти, будет мною НАЖАТА, как только я приму обратные функции чувств, в том числе и слуха.
   - Что же я могу? - мазохистки испугалась Мадам Муза, удовлетворяясь, толи тем, что она может помочь делу, толи ПРИБЛИЗИЛАСЬ ВНЕЗАПНОСТЬ...
   Горемыка презрительно обвел взглядом всех, дернул бороду, борода вскрикнула, Горемыка выразил содействие Юноне неслышимым словом, высоко поднял среднюю руку и замер в ожидании... очумелого зооатропоссказа от Сарры Беркевич.
  

ЗООАНТРОПОССКАЗ от Сарры Беркевич

   ( спонсор зооантропоссказа ФИРМА "МАТРЕШКИ-СМУГЛЯНКИ" и африканский Санта-Клаус)
   "По прибытии из Хайфы, я сразу заподозрила что-то неладное и спросила у господина Евстафия Проколдобского почем в Старой Руссе сыр? На что он меня неприлично оскорбил. И тогда (плюс музей господина Проколдобского мне не понравился) я ему ответила:
   - Может Иуда и шут иудейский, но и Чаплин чтил плоские забавы!
   Хотя дело, конечно же, в не этом. Лишь стоило сгуститься краскам дня, как настала ВЕЧЕРИЯ, и меня потянуло немного натягивая
   ттттттттттттттттттттттттааааааааааааааааааааааааккккккккккккккккккккккккк.
   Я взяла тряпочку, чтобы размазывать темную гущу, а также не много волчьих ягод. Тут-то я и отметила в уме идущего мне навстречу безголового человека, я закричала:
   - Мертвец! - и приняла вид керосиновой лампы с целью ввести его в заблуждение. Но оказалось, что это был никто иной, как сам господин Евстафий, который в виду /отсутствия/ не учел, как я зажглась, тот час же полез на высокое дерево, опустил в дупло руку и достал оттуда забившуюся в отрицаниях головомузу.
   - Это не твоя! - слововнедрила амикошоннопотревоженная. - Положи меня обратно!"
  
   Эвфемизмические благозвучия постигались Горемыкой в виде необходимости объяснений, поэтому он решил смолчать.
   Снова явившаяся борода в стене обратила на себя внимание:
   НЕЛЬЗЯ ПОНЯТНО РАССУЖДАТЬ О НЕПОНЯТНОМ. КАК МОЖНО О КРАСНОМ СУДИТЬ ПО ЗЕЛЕНОМУ? А ТЕПЕРЬ ПРЕДСТАВЬТЕ, ЧТО В ЭТОМ КРАСНОМ ЕЩЕ ДЕСЯТЬ ОТТЕНКОВ КОРИЧНЕВОГО...
   Настала пауза. После уходящей и уводящей в глубину паузы первой вернулась Мадам Муза:
   - Хм.
   - Ну и? - попытался вытянуть продолжение Горемыка.
   Господин Евстафий насторожился.
   - Не многим больше, - слова Мадам Музы предназначались господину Евстафию, поворот (к) Горемыке, - берусь оповестить вас господа в доселе неизвестном никому...
   - Как Вы смеете? - заревел господин Евстафий, и в видимом облике его гортань завибрировала, а кадык вырос в размер с нос, причем нос исчез, оставив на лице неприятное выражение.
   - Так, - финально отонировал Горемыка, - я вольнодобро раскрыл разумное основокружье возложений? - Эти, оставленные предречеединицами из его земных уст, устности ознаменовали понуждение к проявлению предмета опасения и... ... ...
  

Послесловие

  
   Мадам Муза находилась в положении, при котором ее туловище опиралось на густое скопление влажных водяных паров именуемых облаком. Она сидела на райском облаке ада и вторила, в недалеком прошлом периодически произносимое, когда она еще, будучи в земном обличье нервно напрягала лицо от негодования:
   - Можно ли говорить о блаженном существовании?
   Но облако не слушало ее, оно пело свою прекрасную песню:
  

Я облако склеротического дыма и забытых мыслей,

Рожденное из бремени потерянного покоя.

Меня гонит ветер, с которым я лечу в никуда...

Чувство нашего безграничного движения и есть цель!

Я облако, со мною ветер, и нас

Озаряет равнинное пространство

Лежащего подо мною живого поля

Простирающегося в бескрайнюю даль...

Мы все летим, и небо сменяет свет звездный на дневной.

Сильный ветер стремительно спускается вниз и обдувает поле.

Под ветром поле рвется вверх,

Где в огромном небе рассеялось я,

Мы вместе,

Мы вольное постоянство.

Я облако земного молчания,

Безмерных свобод,

Ожившее от безмолвного веяния.

Мне смело дует ветер, с которым

Я лечу в никуда...

  
   Откуда-то сверху спустился желтый дирижабль, на нем улыбался Горемыка:
   - Понять это нельзя никаким образом! Знал бы, что здесь так, ни за что бы для Вас этого не сделал! - крикнул он, небеса содрогнулись, облако зашаталось, Мадам Муза соскользнула с облака, упала вниз и ударилась об землю. Она открыла пробужденные глаза, и впредь, да более уже никогда в ее употребление не входили качественные проявления материи, так ПРЕБРЕННОТЛЕННО вводившие всю душестать в околовечное состояние внутреннего растущего подъема.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"