Как померанц ночник мерцал,
сочился сок из груш.
Все время кто-то подливал
в бокал пунцовый пунш.

Я веселился и шутил,
скрываясь в полумрак,
взахлеб ей что-то говорил,
но это - просто так.

А в центре вечера всего
стоял джинсовый лель.
Девчата слушали его,
как пили сладкий эль,

не отрывали жадных глаз:
что вымолвит язык?
Оно ему не в первый раз,
он к этому привык.

Она ж сидела в стороне, 
сидела с тем, с другим.
И я уселся рядом с ней, 
мешал, наверно, им...

Ах, как прекрасно! - этот пир
у круглого стола, 
забыть, что где-то целый мир 
и где-то ждут дела,

и для солидности курить, 
и кашлять вновь и вновь, 
и тихо-тихо говорить 
про дружбу и любовь.

В углу, укутавшись в пиджак, 
изображая сплин,
один мечтатель и чудак,
влюбленный в Сахалин,

сидел и думал - про себя,
про Дальний свой Восток,
про то, что там его друзья,
а здесь он одинок.

Подлив вина в его бокал,
завидуя ему,
другой, уже москвич, сказал:
"А я люблю Москву".

В тот вечер правда были все
в кого-то влюблены,
в каком-то тайном волшебстве
мы заворожены.

Вот аккуратно из чехла 
гитару я достал, 
на гриф рука моя легла,
запел я, заиграл.

И повернулись сразу все 
назад ко мне лицом.
И тот, кто был джинсовей всех,
остался не при чем.

Сначала головой своей
она кивала в такт.
Но поняла: пою я ей, 
Пою не просто так.

Они ж смотрели на меня
Детьми на фейерверк, 
и пел я, струнами звеня,
мой свет бы не померк,

но, уловив момент, когда
переводил я дух,
а песен спел-то я тогда
не больше трех иль двух,

пока кричали: "Браво! Бис!"
"Пускай он отдохнет, -
она сказала, - а Борис
чего-нибудь споет".

Борис... вот имя-то ему!
И Анна имя ей.
И удивляет, почему
я Лев, а не Сергей.

Мир странен, многое чего
случайно очень в нем:
ведь даже более того -
я с Лалою знаком.

А Аня, думаю, тогда
была права-таки,
ведь не ко мне же шли туда
на вечер авторский.

И Ане благодарен я
за деликатность и
что ей не излечить меня
от грусти и любви...

Пройдут года, и разбирать
нас будет просто смех,
когда мы станем вспоминать,
кто был джинсовей всех,

и кто влюблен был в Сахалин
и, кутаясь в пиджак,
сидел, изображая сплин,
мечтатель и чудак,

и ничего кто не любил
(съесть разве чебурек),
но просто так при этом был
хороший человек,

и кто скрывался в полумрак
и думал все о том,
как то, что видит, выльет в такт
изысканным стихом.

Припомним все по вечерам:
и померанцев свет,
и просто то, как было нам
по восемнадцать лет.

22.02.83г.