Увы, прошел, как теплый дождик, август.
Вишневый сад подсох и поредел.
И пробуждается увядших трав грусть,
и небосвод с востока почернел.

И гуси, гогоча под хворостиной,
вразвалку возвращаются с реки.
А на пожухших травах паутины 
развесили ночные пауки.

Поют лягушки, скрывшиеся в тине,
в тумане тонут избы и дворы.
А на краю имения княгини
бросают мусор мужики в костры.

Взмывают шкварки вверх, все выше, выше!
И гаснут на поверхности воды.
И так душист стелящийся над крышей
горящих вишен синеватый дым.

Как хорошо в соломе и мякинах 
всю ночь гадать, следя паденья звезд!
А утром скрытый в пурпурных рябинах
разбудит нежной трелью черный дрозд.

И грусть моя предстанет милым вздором,
и я пойду умыться налегке,
куда за порыжевшим косогором
волшебный сад спускается к реке.

Заплесневела лодка под откосом,
где я в ночной тиши Вас поджидал,
где так неловко расплетались косы
и шелест ивы шепот заглушал.

А вон беседка с ветхими столбами,
где расставались мы, и Вы в пылу
украдкою горячими губами
дарили торопливый поцелуй.

Исчезло все. Осталась только трав грусть.
Вишневый сад подсох и почернел.
Увы, прошел, как теплый дождик, август,
и я чуть-чуть как будто постарел.

     * * *