Аннотация: Убедительно советую сначала прочитать "Подняли бревнышко или как я упал с верхней полки".
1.
- Вот это да! Кого я вижу! Мужики, глянтьте-ка: это ж те самые ребята, с которыми мы в ту сторону ехали!
- Ну, точно! Смотрите-ка! Это же Хобыч! А вон и Аркаша с Михалычем!
- Здорово, мужики! Здорово!
- Ну как, друга-то своего навестили?
- Да навестили, слава те господи. Да вот и он, кстати, проводить нас поехал. Серега, смотри: это те самые мужики, с которыми мы в одном вагоне в эту сторону ехали!
- Правда что ль? Да уж. Как говаривал, прапорщик Попыхайло - старшина наш в училище - мало того, что мир тесен, так еще и круг узок!
- А это Ирина, наверно? Нам Михалыч про вас рассказывал.
- Да нет, эту девушку зовут Таней.
- Ребята, а что это с вами случилось? У Аркаши вид такой, как будто его головой асфальт утрамбовывали! Михалыч, а с тобой-то что стряслось? Откуда все эти ссадины?
- Да я с крыши упал.
2.
Так что вы говорите? Как я на крыше оказался? Так это ж Хобыч посоветовал. Да вы обождите, я все по порядку расскажу. Я в двух словах.
Я сидел в избе вдвоем с Тимофевной - это иркина мама, серегина теща, стало быть, - а Хобыч, который спрятался в "скворешнике", ну, в смысле, в уборной, кричит мне:
- Михалыч! Полезай на крышу! Посмотри, может, сверху чем-нибудь сетку подцепишь и приподнимешь!
Я и полез. Сперва на чердак по той лестнице, с которой в прошлый раз Ира Шурика спустила.
Кстати, Шурик наш конкретно на бабах помешался. У него дома на стене висят три огромные карты - Москвы, России и всего мира, и отдельные точки на них красными флажками помечены. Я всегда считал, что он таким образом обозначил те места, в которых ему довелось побывать. Но однажды, рассматривая эти карты, я обнаружил, что эта деревня никак не отмечена, а на Тунисе, где мы прошлым летом вместе отдыхали, вообще черный крест стоит. Я спросил, почему это он иркину деревню вниманьем обделил и почему так по-черному отнесся к Северной Африке, и он мне объяснил, что красными флажками помечает только те уголки земного шара и нашей родины, в частности, где переспал с кем-нибудь, а не где его с лестницы спустили, а на Тунис черный крест поставил за то, что портье в гостинице в ответ на вопрос, как у них насчет представительниц древнейшей профессии, вызвал полицию, которая на первый раз Шурика простила, но пригрозила, что в следующий раз его упекут в каталажку за аморальное поведение. Мы еще когда сюда ехали, я об этих флажках Хобычу рассказал. Так он всю дорогу над Шуриком потешался.
Впрочем, к делу это не относится. Это я так, пока по лестнице поднимался, вспомнил.
А чердак, на котором я очутился, был того сорта помещением, имея которое, крайне тяжело, можно сказать, даже нереально оставаться практичным человеком по части ведения домашнего хозяйства, потому что невозможно удержаться от соблазна превратить его в склад барахла, место которому на свалке. Старые серванты и шифоньеры, велосипедные рамы и развалившиеся картонные коробки с учебниками, желтые страницы которых ломаются от прикосновения, мятые тетрадки и куклы с оторванными руками. Знаю, знаю - отрадно скрыться здесь летним днем от жары и переворошить все эти книжки, учебники, тетрадки, найти и перечитать сочинение, написанное в седьмом классе, отрядную песню, которую пели хором на пионерских парадах, и, конечно же, незатейливые стишки, переписанные из альбома подруги и когда-то - в пору первой любви - нашедшие отклик в душе.
Пусть не могу я быть нежнее,
но так короток встречи час!
Я даже нежностью своею
и то боюсь обидеть вас.
А звезды льются - не прольются,
и хоть озябли вы слегка,
но чтобы ваших плеч коснуться,
не поднимается рука.
И медлю я в апрельский вечер,
в озноб бросающий порой,
накрыть озябнувшие плечи
неосторожною полой.
И вы за то, что я робею,
меня простите. В этот час
я даже нежностью своею
и то боюсь обидеть вас.
Читаешь эти строчки, и пробуждается светлая грусть, ностальгия, - все это так романтично! - но как представишь себе сколько водки отдано соседским мужикам за то, что они перли эти прабабкины гардеробы на чердак! Это вместо того, чтоб пустить все эти шифоньеры в печь на растопку! И потом, блокнотик старенький со стихами найти, юность, первую любовь вспомнить, допустим, приятно, но когда ты видишь старый рассохшийся стол, который, казалось бы, только вчера стоял на кухне, накрытый клеенкой с подсолнухами, и ты ходил под него пешком, ты понимаешь, как быстротечно время, а это уже наводит на совсем грустные размышления. Но мрачному, пыльному чердаку этого мало, он еще и корит тебя за то, что ты понапрасну транжиришь время, которое и так летит как нож со стола. Ну что этот стол?! Его еще родители твои наверх вынесли, и ты почтительно полагаешь, что они не пустили его на дрова из-за присущей им бережливости, аккуратности в отношении к вещам. Ну а вот велосипед с покореженным колесом и полустершейся надписью "Школьник" на голубой раме? Его-то на чердак уже ты затащил! Затащил после того, как он провалялся за крыльцом два месяца, на протяжении которых ты каждый день откладывал ремонт на завтра и дождался, что мать попрекнула: "Не можешь починить, так хоть убери его, пока не заржавел!" И ты отнес его на чердак, дав себе слово заняться великом в ближайшую субботу после уроков, ну на худой конец, в воскресенье. А затем - хоп! - не успел и глазом моргнуть - как собственными руками сверху на этот "Школьник" громоздишь следующую велосипедную раму, уже побольше, красного цвета - "Минск". Да-да, а потом сюда выносятся старый буфет, шифоньер, коробка со старыми учебниками, корзина с письмами и тетрадками. И все это ставится в раскоряку, небрежно, - потому что ненадолго, временно, ведь каждый раз ты намереваешься через пару дней вернуться, чтобы разобрать старые книги и письма и окончательно решить судьбу всей этой утвари. А через некоторое время твои дети, уже взрослые, разбирая на чердаке эту рухлядь, будут думать о превратностях судьбы, что вот-де родители так бережно к добру относились, никогда ничего не выбрасывали, берегли все, а за всю жизнь так ничего путного накопить не сумели.
Размышления мои прервал крик Хобыча, донесшийся с улицы:
- Михалыч, ты что там уснул что ли?!
- Сейчас-сейчас! - заорал я в ответ, пробираясь к слуховому окну.
В дальнем углу заметил я старую железную кровать с четырьмя круглыми набалдашниками на спинках. Признаться, я даже удивился: как это Шурику в прошлый раз удалось в темноте Иринку отыскать? А может, он только бахвалился, что добрался до нее, а в действительности, побродив немного в потемках, сам с лестницы и сковырнулся?!
Ну да что-то я опять отвлекся.
В общем, выбрался я к слуховому окну, открыл ставни и вылез на крышу. И первое, что я увидел, так это главную, а впрочем и единственную улицу: она тянулась от шоссе через всю деревню, а потом за мостиком через реку превращалась в тропинку, протоптанную через Воровской лес. И ведь всего несколько часов назад мы шли всей гурьбой по этой улице от автобусной остановки, даже не подозревая, в какую историю нам предстоит вляпаться.
Кстати сказать, мы как с автобуса сошли и едва сделали несколько шагов, как по тщательно скрываемой, но заметной суете, стало ясно, что весть о нашем приезде достигла деревни раньше нас самих. Рыжий Виктор, проверив предварительно на месте ли ружье, поспешил загнать во двор недогулявшую скотину. Кузьмич кинулся заливать бензин в "запорожец", предчувствуя, что представится повод сгонять в город за водкой. Николай Василич, гладко выбритый, в чистой темно-синей рубашке, встал у калитки, приосанился и со степенным видом поглядывал в нашу сторону, выжидая, вспомним мы его или нет? А с террасы дома за нами наблюдала супружница его Галина Федоровна и, судя по тому, как мелко подрагивала придерживаемая ее рукой кружевная занавеска, женщина следила за нами с явным неодобрением.
- Здорово, Василич! - крикнул Хобыч.
- Николай Василич! Низкий поклон тебе и горячий привет от всей нашей компании! - со всей галантностью, на которую был способен, произнес Аркаша.
- Николай Василич! Дорогой! Пойдем с нами, мы тебе электропилу "Аллигатор" в подарок привезли! - выкрикнул Шурик, который всю дорогу из города уговаривал Хобыча вернуться на вокзал, чтоб кое-кому набить морду, и оставленный без внимания со своими обидами, теперь спешил хотя бы от тяжелого груза избавиться.
- Здорово, мужики, здорово! - откликнулся Василич и бросился к нам навстречу.
Счастливый оттого, что не пришлось в ущерб самолюбию напоминать о себе первым, он прямо-таки лоснился от удовольствия, как мартовский кот, которому выпало провести ночь с единственной на всю округу сиамской кошечкой. И гордость его была вполне понятна: он-то сомневался, вспомнят ли его? А выяснилось, что его и в Москве не забывали, чему "Аллигатор" был свидетельством.
От Василича мы тут же узнали, что Сергей с Ириной еще не вернулись из воинской части, где служил наш друг и куда они всей семьей с двухлетним сыном уехали еще неделю назад: Ирина -посмотреть на парад по случаю открытия нового памятника, а Сергей -принять в том параде участие.
- Да вы не волнуйтесь, - успокаивал нас Николай Василич. - Они сегодня воротиться должны. Ждем их с минуты на минуту. А вы в избу их проходите. Там Тимофевна ждет, она знает, что вы приехать должны. Серега ей строго наказал: встретить вас и голодными не оставить.
Едва мы подошли к дому наших друзей, как из-за забора послышался злобный лай.
- Это Аргон, овчарка южнорусская. Кроме Сереги никого не признает, - пояснил Николай Василич и, задрав голову, громко крикнул. - Тимофевна! Гостей принимай!
- Собаку держите, а то съедим! - пошутил Хобыч.
- Иду-иду! - послышался бойкий голос из-за забора.
Калитка отворилась, и мы увидели старушку в чистом переднике.
- Ну, сыночки, проходите. С утречка заждалась вас.
Она посторонилась, чтобы впустить нас во двор. Первым через калитку прошел груженный тяжелым рюкзаком Шурик, за ним, небрежно засунув руки в карманы, вальяжно прошествовал Аркаша, затем я с Борькой, Николай Василич и последним - Хобыч.
Во дворе полутораметровой сеткой был огорожен небольшой участок, внутри которого находилась собачья будка да и сама собака, посаженная на большую цепь. Пес оголтело рвался с привязи и злобно лаял на нас. Это и был Аргон, южнорусская овчарка. Для тех, кто не знает, что это за порода такая, объясню. Знаете в магазинах с игрушками продаются коллекционные автомобильчики, сделанные в масштабе один к сорока трем? Так вот, когда я увидел этого Аргона, я понял, что болонка - это не собака, а комнатная модель южнорусской овчарки, выполненная в этой пропорции - один к сорока трем. Короче, из загона на нас рычало и лаяло косматое чудовище, заросшее такой густой шерстью, что даже глаз мы различить не могли, зато отчетливо видели громадные клыки, когда оно разевало пасть. Невольно захотелось, чтобы кто-нибудь еще раз проверил надежность цепи и сетки, а самим пока обождать снаружи, за забором. Но беда была в том, что и оставленную присматривать за домом Тимофевну Аргон за хозяйку не признавал, потому-то Сергей и вынужден был не только на цепь его посадить, но и огородить металлической сеткой.
- Аргоша, Аргоша, тише ты. Это свои, свои, - щебетала Тимофевна, торопливо пробираясь по узенькой дорожке, выложенной между цветочными клумбами и собачьим загоном.
Мы гуськом шли следом, стараясь не смотреть на злобного Аргона, и даже с Аркаши вся его вальяжность и напыщенность враз слетели. А вот Хобычу из-за его природного упрямства, видите ли, наоборот нужно было всем показать, как он не боится злой собаки, и мало того, что он шел мимо сетки с нарочитой медлительностью, так он еще и приговаривал:
- Аргон, Аргоша, ну что ты в самом деле? Ну мы ж свои. Ну ты же хороший пес! - и с этими словами Толик пожимал плечами и разводил руками, выказывая этими жестами свое недоумение по поводу неразумного поведения собаки.
Пес же, глядя на ужимки и кривляние Хобыча, свирепел еще больше и лаял пуще прежнего.
- Милай, ты его не дразни! - крикнула Толику Тимофевна, чем только раззадорила его.
Он даже приостановился напротив собаки.
- Да ладно вам. Да это ж отличный пес! Ну успокойся, успокойся, дурашка! - и Хобыч слегка наклонился и чмокнул губами, посылая овчарке воздушный поцелуй.
И только, когда в конец разъяренный пес, начал захлебываться от злобы, Хобыч сдался.
- Ну все, все! Ухожу, ухожу! Ну не хочешь ты быть хорошей собакой, не хочешь, - и, подняв руки вверх, он неспеша подошел к крыльцу.
Мы с облегчением вздохнули.
А еще через пять минут мы сидели за столом, Тимофевна потчевала нас борщом и жареной картошкой с куриными окорочками. Аркаша включил телевизор: как раз последние известия передавали. Нас-то они мало интересовали, а вот Тимофевну две новости сильно встревожили. Во-первых, диктор передавал о том, что в Тюменской области продолжаются поиски ефрейтора Сидорова, который дезертировал из ракетной части, прихватив с собой автомат и два магазина к нему с полным боекомплектом. А во-вторых, метеоцентр обещал похолодание. И погода, нужно признать, действительно испортилась, из-за чего мы и стол-то в избе накрыли, а не в саду и даже не на террасе.
- Ой-ой-ой, быть беде, - качала головой Тимофевна.
- Спокойно, мать, я Дубровский, - откликнулся Хобыч.
Он открыл бутылочку "Столичной" и разлил по стаканам.
- Эй, ты как? - толкнул он Василича, возившегося на диване с "Аллигатором".
- Я не-е, - ответил тот.
-Так ты и в прошлый раз отказывался, водку гадостью называл, а потом вон как врезал, - не унимался Толик.
- Не-е, - протянул Николай Василич. - Я все, завязал. Ни в жисть к этой гадости больше не притронусь.
- Ну вот, опять! - возмутился Толик. - Мы ее пить собираемся, а он гадостью обзывает. Брал бы пример с Тимофевны.
- Ну, вздрогнули! - скомандовал Хобыч и мы выпили.
После первой все сразу же повеселели, я еще историю рассказать хотел, как поехал в Венгрию, а попал в Польшу, но мне не дали, сказали, что у меня все рассказы длинные и запутанные.
А хозяйка все из-за того дезертира переживала. Оно, конечно, отрадно было, что этот Сидоров, оставляя свой пост, не расстрелял начальника караула и пару-тройку сослуживцев, отдыхавших после смены, как это в последнее время принято в армии, но вот что не укладывалось в голове Тимофевны, так это зачем он автомат с полным боекомплектом с собой прихватил, раз уж он такой миролюбивый и незлопамятный, этот Сидоров? Хобыч весь вечер талдычил ей, что не мог-де российский солдат бросить беспризорными автомат и патроны, полученные им под расписку. Но Тимофевну его доводы не убедили. Она хоть и неграмотной была, но мыслила как Чехов, в том же русле, мол, уж коли обнаружили на второй день, что этот Сидоров не просто дезертировал, а еще и автомат прихватил, то уж на пятый день уж где-нибудь, а обязательно автомат этот стрельнет. А еще, говорила Тимофевна, что им там в Тюмени посмотреть нужно повнимательнее: может, этот Сидоров вдобавок и ракету с собой небольшую какую-нибудь унес.
За разговорами мы прикончили первую бутылочку и съели все, что Тимофевна приготовила к нашему приезду.
- Чем же мне еще вас угостить? - всплеснула она руками. - А давайте-ка яишенку с колбасой пожарю. Вот только яйца надоть из-под кур снять. А вы по саду покамест прогулялись бы. Посмотрите, бассейн какой там Серенька выкопал.
- Давайте-ка я за яйцами схожу в курятник, - вызвался Хобыч.
- Да ты уж в прошлый раз за свиньей сходил, хватит с нас приключений! - закричал Шурик.
- А ты, Коля, - обратилась Тимофевна к Василичу, - принеси-ка огурчиков свежих из теплицы и на вот ключи от подвала, банку с солеными огурчиками тоже прихвати.
Я с Тимофевной остался в доме, помочь ей со стола убрать, а все остальные отправились на улицу: Хобыч - в курятник яйца из-под кур снимать, Борька с Василичем за огурцами, Аркаша - бассейн посмотреть, а Шурик, проскочив мимо загона с Аргоном, вышел за калитку поздороваться с маячившим за забором Кузьмичем.
Я перетаскал всю грязную посуду на террасу, а Тимофевна тем временем молоток с гвоздями искала - оконные рамы заколотить, чтобы ночью никакой дезертир к нам не забрался со своим боекомплектом. Я пытался отговорить Тимофевну от этой затеи, но безуспешно. Она принялась заколачивать окна, а я решил выйти на улицу и прогуляться по саду, но в этот момент в дом влетел Хобыч с такой поспешностью, как будто обворованные куры клевали его в задницу. Я еле успел отскочить в сторону, а то б он раздавил об меня весь пакет с яйцами.
- Ты чего? - удивился я.
- Да ничего, - ответил Хобыч.
Пожав плечами, я вышел за дверь, оказался на крыльце и увидел Аргона, сидевшего по эту, а не по ту сторону металлической сетки. На несколько мгновений я оцепенел и молча смотрел на овчарку. Я не мог различить собачьих глаз, но чувствовал, что пес смотрит на меня. Он тоже застыл, видимо, от изумления: не ожидал, что кто-нибудь осмелится высунуться на улицу после того, как ему удалось сорваться с цепи и вырваться на свободу. Первым паузу нарушил Аргон, он свирепо зарычал и бросился в мою сторону. Я быстро ретировался и едва успел захлопнуть дверь перед клацающей клыками пастью.
А Хобычу хоть бы хны! Смотрю, он на кухне как ни в чем не бывало яйца выкладывает. Я как заору на него:
- Толик! Черт побери!
- Что случилось, Михалыч? Ты чего кричишь? - невозмутимо спросил он.
- Что случилось?! - возмутился я. - А то ты не знаешь? Стоишь тут, яйца свои пересчитываешь!
- А что мне делать? - опять переспросил он, и его невозмутимое выражение лица сменила плутовская улыбка.
- Ну конечно, можно подумать, что ничего не произошло! Да я по твоей хитрой роже вижу, ты все знаешь!
- Что? - спросил он, пытаясь и дальше делать вид, что не понимает, о чем речь, однако, заискивающие глаза выдавали его с головой.
- Что-что! Ты опять дразнил собаку и довел ее до того, что она-таки сорвалась с цепи и вырвалась наружу!
И конечно же я был прав. Дело в том, что пройти к курятнику можно было только мимо собачьей территории. И хотя в этот раз зрителей не было - разве что Шурик, обходивший загон с другой стороны, - Хобычу все равно хоть перед самим собой нужно было повыпендриваться и вместо того, чтобы быстро пройти к курам и вернуться, он шел вдоль сетки с той же, что и давеча, нарочитой медлительностью, говорил собаке, какая она глупая, что лает на него, да еще останавливался, разводил руками и пожимал плечами, чем довел пса до крайней степени взбешенности, а когда он все с теми же ужимками шел назад да еще яйца, как считал четвероногий страж, ворованные, тащил, Аргон решил, что лучше сдохнуть от удушья, чем позволить Хобычу глумиться над ним безнаказанно, и он начал рваться с такой силой, что либо его шея, либо ошейник должны были порваться, порвался ошейник, и пес, задрав мордой сетку, вырвался наружу, но Хобыч успел-таки вбежать в дом, чуть не сбив меня с ног.
3.
Ну что вы возмущаетесь?! Что я долго рассказываю?! Да обождите чуть-чуть, я уже к концу подхожу, сейчас-сейчас с крыши упаду.
Вы дальше послушайте. Я в двух словах.
Теперь вы понимаете, что из-за дурацких выходок Хобыча, мне и пришлось лезть на крышу, чтобы как-нибудь сверху подцепить сетку, приподнять ее и заманить овчарку внутрь загона. И вот я вылез через слуховое окно, увидел деревенскую улицу и Галину Федоровну, которая стояла за калиткой и выкрикивала всякие непотребности в наш адрес и в адрес супруга, Николая Василича.
- У тебя, что, оглоед, своего дома нет или праздника в доме не хватает, что ты, ошибь козлиная, по соседям ошиваешься!
При этом ее словарный запас изобиловал такими эпитетами, что, наверно, ученые-филологи и те б не смогли точно определить, за кого принимать эту женщину: за хранительницу исконной русской речи или за футуриста, обогащающего родной язык новыми выражениями.
Я хотел было объяснить ей, что у нас ЧП произошло, волкодав на волю вырвался, и Николай Василич, видимо, спрятался где-нибудь в теплице и, пока мы собаку не изолируем, вряд ли сможет из своего укрытия выйти, но едва я открыл рот, Хваткина как заорет на меня:
- А ты дармоед московский, фуражир козодоев, сиди там на крыше и помалкивай!
И замечу, между прочим, что Василич всегда страдал из-за своей благоверной и в этот раз чуть воспаление легких по ее милости не схлопотал.
Вы обождите, я все по порядку расскажу. Я в двух словах.
Василич сидел в укромном месте, схоронившись от собаки, и слушал, как жена обзывает его обидными словами и грозится со свету сжить, ежели опять пить начнет. В конце концов он не выдержал и решил вылезти из укрытия, чтоб успокоить свою половину. Однако едва он отошел на два метра, как из-за кустов крыжовника выскочил Аргон. Еще б немного и овчарка разодрала б мужика, но к счастью, он успел скрыться от этого чудовища, да впопыхах споткнулся и упал в воду, которой Сергей наполнил бассейн, и был вынужден проторчать в ней, пока опасность не миновала.
Так, я кажется, немного отвлекся. Так вот сижу я на крыше и думаю, как же мне до сетки дотянуться? Вдруг вижу, в желобе для стока воды лежит длиная рейка, а на конце ее приколочен половник, черный от сажи. Как выяснилось позже, этим нехитрым приспособлением Сергей печную трубу прочищал. Ну, думаю, и отличненько. Возьму эту рейку, дотянусь до сетки, зацеплю ее половником и приподниму. Но чтобы этот план реализовать мне мало того, что нужно было как-то спуститься на край крыши, так еще и не сорваться с него. И тут я вижу, что на крыше амбара, пристроенного вплотную к избе, лежит лестница.
Перелез я туда, и моему взору такая картина открылась, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Красота! Все поспело - яблоки, вишни, сливы, и все это утопает в густой зелени, кое-где слегка тронутой желтыми мазками. Вся деревня как на ладони, даже самая дальняя, игнатьевская, изба видна и подступающий к ней вплотную Воровской лес.
А вниз посмотрел и сад показался мне игрушечным. Слева несколько грядок с огромными, уродившимися на славу, качанами капусты, потом аккуратно посаженные и ухоженные кусты красной и черной смородины, колючий крыжовник и заросли малины, звенящие от осиного жужжания, изредко перекрываемого солидным гудением шмеля, ближе к дому серегина гордость - бассейн, на дне которого без признаков жизни валялся помощник депутата, вокруг бассейна яблони, а в конце сада сливы и высоченные березы, под которыми устроен шалаш, чтоб было где воровские ночи коротать. Иллюзия такая, что руку протяни и, если Аргон ее не откусит, то запросто надергаешь лука, не слезая с крыши, и сиди, грызи свежую зелень и любуйся на небо, превращенное березами в синее кружево.
А знаете, почему этот лес Воровским называют? Я в двух словах, мне Тимофевна рассказала.
В прежние времена, кажется, еще при Екатерине в этих дебрях находился разбойничий скоп, за что лес и получил свое название. А отсюда пошли и “воровские ночи”. Август в этих краях обычно бывает дождливым и прохладным, но, как правило, в конце месяца выпадает несколько жарких и ясных денечков. И тогда берегитесь, ленивые хозяева! Если ночью не выставить караул, то не сбережешь антоновку ни до бабьего лета, ни тем более до первых заморозков, когда эти яблоки особенно сладки. И смотри, не возводи потом напраслину на добрых соседей! Разве кто из них позарится на чужое добро?! Зато всегда найдутся два-три человека, которые подтвердят, что при отблеске от костра видели черные тени, пробиравшиеся от Воровского леса мимо игнатьевской избы в сторону твоего дома. Вот и появился обычай такой у молодежи: коротать эти ночи в шалашах за огородами. Еще днем заготавливаются дрова и шашлык, к вечеру разжигаются костры и по всей деревне слышен душистый запах дыма от горящих высохших вишен. Где-нибудь в стороне собирается большой общий костер, играет гармоника, парни, разгоряченные самогоном, прыгают через огонь, а девчонки лузгают семечки и хихикают, ребятишки помладше перебегают стайками от шалаша к шалашу, угощаются печеным картофелем, запивают родниковой водой и квасом. Женщины водят хоровод, а мужики пускаются в присядку.
Эх мать-перемать!
Воровские ночи!
Захотелось мне в кровать,
а жена не хочет!
Темнеет и люди превращаются в черные неразличимые силуэты, они разбредаются по своим шалашам, отдельные парочки исчезают в темноте, ребятишки расходятся по домам, матери кличут дочерей, а ночь отзывается веселым смехом и озорными частушками.
Не пускай, маманя, дочь!
Воровская нынче ночь!
Пусть герой-любовник
погрызет крыжовник!
Незаметно веселье затихает, кажется, еще немного и тишина воцарится такая, что услышишь шорох падающих звездочек, и вдруг громкий выстрел оглушает деревню.
- Попал?!
- Упустил! - отзывается стрелявший.
И через секунду сторожа палят из двустволок в небо и громко кричат:
- Держи вора!
Вся округа наполняется грохотом и веселым гвалтом, пахнет порохом. Потом затихает и этот бурный всплеск, докуриваются последние папироски, еще пару раз бабахнут чьи-то ружья и деревня откликнется дружными матюками в адрес запоздавших стрелков. Уставшие сторожа укладываются спать и сладко спится им под лай собак, мычание потревоженной скотины и плач напуганных детишек.
Эх мать-перемать!
Воровские ночи!
Захотелось мне поспать,
а жена не хочет!
Смотрел я на шалаш и думал: хорошо Сереге! Никакой тебе городской суеты, отдыхай себе, дыши свежим воздухом, любуйся звездами и пали в небо из табельного “макарова”.
Размышления мои прервал стук молотка: это Тимофевна начала оконные рамы заколачивать, чтобы ночью сбежавший дезертир к нам не залез.
Вы спросите, а какое отношение имеет ефрейтор Сидоров к этой деревне, если ракетная часть, из которой он дезертировал, расположена аж в Тюменской области? Честно говоря, мы тоже считали, что никакого. Но вот Тимофевне эта богом забытая дыра представлялась центром уж если не Вселенной, то по меньшей мере России, и посему, считала она, куда бы этот дезертир Сидоров не подался из Тюменской области, где расположена его ракетная часть, путь его непременно пройдет через ее родные края. Узнав о том, что прошло трое суток с тех пор, как ефрейтор Сидоров - слава богу, никого не расстреляв, как это водится в российской армии, - сбежал из ракетной части, и прикинув расстояние от Тюмени до их деревни, после нехитрых расчетов Тимофевна пришла к выводу, что пока мы с собакой воюем, этот самый дезертир как раз где-то поблизости и прячется, в Воровском лесу, например, или в игнатьевской избе, что стоит ближе всех к Воровскому лесу и уже два года как заколочена.
Вот почему, пока я на окрестности любовался, она оконные рамы гвоздями забила.
В какой-то момент стук молотка был прерван Шуриком.
- Ребята, я съезжу тут недалеко, вернусь часа через два-три! - крикнул он с улицы.
Я тут же сообразил, что Шурик остался единственным из нас, до кого Аргону не добраться, и нужно как-нибудь этим воспользоваться. Я выпрямился, но было поздно: Шурик с Кузьмичем на “запорожце” уже подъезжали к шоссе. “Не иначе, как поехал красный флаг водружать, хренов Казанова!” - выругался я.
Кстати, с ним и в этот раз на вокзале казус приключился. Произошло вот что. Я в двух словах.
Мы когда с поезда сошли, у нас заминка случилась: никак не могли решить, сразу ли отправиться на автобусную остановку или сперва в буфет заглянуть? Борька настаивал на том, что у нас запасов вполне достаточно, и мы уже было согласились с ним, но тут заметили на перроне возле столба с часами необыкновенно стройную брюнетку в белых брючках в обтяжку в черную полоску.
- Подняли бревнышко! - воскликнул Хобыч и всучил коробку с пилой Шурику. - В буфет, господа!
Ну, вы представляете себе, что это такое - женская попка в обтяжку в белых брючках в черную полоску?! Шурик как увидел ее, так у него сразу встал чуб как у ирокеза, еще б немного и он бы заулюлюкал и замахал бы пилой вместо томагавка!
- Здравствуйте, барышня, я Дубровский, - сообщил Хобыч прекрасной незнакомке, - а вы настолько очаровательны, что мы никак не могли пройти мимо, не представившись! Кстати, позвольте познакомить вас с моим другом, он, между прочим, писатель...
При этих словах я распрямил плечи, подтянул живот и постарался изобразить из себя этакого простецкого парня, ведь это я пишу повести и рассказы, и все об этом знают. Но у Хобыча в голове все перепуталось, и он подтолкнул к обалдевшей девушке не меня, а Шурика.
- Его зовут Александром, и сейчас в вашу честь состоится вынос красного знамени! Ну а мы покамест опрокинем в буфете по рюмашке!
И Толик увлек всех в привокзальный буфет, оставив Шурика наедине с девушкой. Мы отстояли небольшую очередь, взяли бутылочку “Жириновской” и сели за столик у окошка. И едва мы пропустили по одной либерально-демократической, смотрим: по платформе в нашу сторону торопливо, на ходу утирая рукавом нос, семенит Шурик. При этом у него был такой несчастный вид - прямо как у ковбоя “Хаггис”, оставшегося в ответственный момент без памперса. Он вошел в здание вокзала и, пока проходил через турникет, на секунду исчез из поля зрения, и за этот малюсенький промежуток времени с ним произошла неожиданная метаморфоза, потому что он предстал перед нами страшно разъяренным, казалось, отбери у него пилу “Аллигатор” и выпусти против медведя гризли, так он порвет зверя голыми руками!
- Пойдем! - скомандовал он, обращаясь к Хобычу.
- Любезный, а что, собственно, случилось? - поинтересовался Толик.
- Нужно рожу кое-кому начистить! - безаппеляционно заявил Шурик.
Оказалось, что как только мы оставили его наедине с незнакомкой, девушка порекомендовала нашему Дон Жуану во избежание скандала валить подобру-поздорову за нами следом, пока не появились ее друзья, которые должны ее встречать. Шурику, конечно же, не улыбалось скандалить с неизвестными друзьями и он решил отступить, но не слишком поспешно, чтобы незнакомая красавица не заподозрила его в малодушии. И он, снисходительно похлопав ладонью по ее чемодану, стоявшему рядом, предложил свои услуги на случай, если друзья вдруг да не придут встречать ее. В ответ девушка заявила, что они обязательно придут и, если это случится до того, как Шурик уберется, то назвать скандалом то, что произойдет дальше, не совсем точно, поскольку это будет не скандал, а мордобитие. Тут бы ему и убраться подобру-поздорову, но после прозвучавшей угрозы поспешное отступление показалось ему делом совсем постыдным. Уж очень не хотелось в глазах незнакомки выглядеть трусом.
- Экие же у вас друзья ревнивые! - воскликнул Шурик.
- А вот и они, - прошептала девушка.
Наш друг обернулся и увидел двух типов, с виду крайне неприятных. Один был здоровенным детиной с изломанной бровью и лбом, которым можно гвозди забивать при условии, что шляпки этих гвоздей не окажутся шире его лба. Второй был невысоким и щуплым со специфическим выражением лица, видя которое, сразу понимаешь, что в голову с таким лицом, кроме пакостных, никаких иных мыслей прийти не может. Но больше всего Шурика удручала их одежда: строгие деловые костюмы на этой станции в другое время могли показаться пижонством, но в ясный августовский день скорее подчеркивали жлобство.
Глядя на эту парочку, наш Казанова словно проснулся и сам на себя подивился: и чего это ему так хотелось демонстрировать храбрость девушке, которая явно не собиралась стать красным днем календаря?! Но теперь было поздно.
Подойдя к ним, друзья незнакомки не обняли ее, не поцеловали в щечку и даже не сказали “Привет!” Вместо всего этого верзила, мотнув головой в сторону Шурика, сердито пробурчал:
- А это еще что за фрукт такой?
- Не знаю, - безразлично ответила девушка, - писатель какой-то.
- Прозаик, значит, - осклабился щуплый, у него оказался хриплый, простуженный голос; не иначе как вспотел в своем черном костюме, а потом его где-то продуло.
- Давай чеши отседова! - скомандовал верзила.
Решив, что бить его не собираются, Шурик осмелел и, попятившись, промямлил:
- Да что вы, ребята, да я так просто...
Однако его бормотание возымело прямо противоположное действие.
- Смотри-ка, фраер под мутного косит, - прохрипел щуплый. - Еще огрызается в натуре!
Выяснилось, что бить Шурика и впрямь не собирались, но по иной причине, нежели та, на которую расчитывал он. Просто решили, что не стоит кулаки об него марать. Верзила схватил нашего друга за плечи, развернул на сто восемьдесят градусов и дал ему такого пинка под зад, что тот неминуемо растянулся бы на перроне, если б не успел ухватиться за столб с часами.
После чего оскорбленный Шурик нашел нас и всю дорогу до деревни канючил, что нужно разыскать его обидчиков и начистить им рыла.
А? Что вы говорите? Что за помощник депутата на дне бассейна валялся? Так это же Аркаша! Ну да, он же за то время, что прошло между этими поездками, успел сделать политическую карьеру и стал помощником депутата от какой-то - все время забываю, от какой, - партии. Каким образом он до таких высот поднялся, толком никому неизвестно: то ли продвинулся по иерархической лестнице, то ли накопил денег и попросту купил соответствующее удостоверение за пару тыщ долларов, но одно лично я знаю точно, что с тех пор, как он достиг успеха на политическом поприще, стал сильно смахивать на мою бабушку тем, что не мог пропустить ни одного выпуска новостей. Вот к примеру, едешь с ним на машине. Вроде все нормально, обычные ребята, глазеем на девушек да матюкаем "чайников", которые, как говорится, права купили, а ездить не купили. И вдруг Аркаша подпрыгивает как ужаленный:
- Ах! Ох! Сколько время?! Что?! Двадцать восемь минут! Скорей! Скорей! Сейчас новости будут на "Семи холмах"! Сто четыре и семь эф-эм!
И он начинает судорожно крутить тюнер на магнитоле, эти самые "Семь холмов" ловить. Поймал! Фу! Слава Богу! Успел! И он с облегчением откидывается на спинку кресла и две минуты слушает новости "На семи холмах", а едва они заканчиваются, он опять крутит тюнер, чтобы поймать "Открытое радио" или "Радио Романтика" - в общем, что-то там на сто два и пять эф-эм, где новости передают в сорок пять минут. А попробуй отвлечь его в этот момент! Ну к примеру, замечу я какую-нибудь девочку на тротуаре и скажу:
- Смотри-смотри, скорей! Вон слева в желтой курточке! В синих джинсах! Какая задница!!!
Что тут будет! Аркаша кричит:
- Тише! Тише! Дайте ж послушать! - и его трясет, как наркомана, у которого последний косяк отбирают.
Заканчиваются эти новости и он опять накручивает тюнер, ловит "Русское радио", где последние известия передают в начале каждого часа. И что же он слышит? - "Новости спорта на Русском радио"! Понимаете, там каждый час - последние известия, а в шестнадцать ноль-ноль - новости спорта. И Аркаша бьет кулаком по панели и кроет матом это "Русское радио", и опять крутит тюнер в поисках "Европы Плюс" или "Хит-Эф-Эм", в общем что-нибудь, где и в шестнадцать ноль-ноль передают нормальные, а не спортивные новости. И пока он поймает нужную станцию, информационный выпуск уже заканчивается, и тут надо видеть его страдальческую физиономию! Он переживает так, как будто всерьез думает, что за пятнадцать минут могло произойти нечто особенное: скажем, Явлинский одумался и снял свою кандидатуру с предстоящих выборов, а заодно пояснил, кого именно он имел в виду, когда говорил, что в правительстве берут взятки.
Прослушав новости, Аркаша каждый раз произносит многозначительно "Хм" или "Так-так" или еще что-нибудь в этом роде и хранит глубокомысленное молчание, всем своим видом показывая, что это для нас, простых смертных, все эти новости - переливание из пустого в порожнее, а он как человек, поднаторевший в политических играх, понимает глубинный смысл событий, за которым уж если не угадывается ход истории, то по меньшей мере прослеживаются планы Березовского, каверзы Гусинского и перспективы Чубайса. А по мне, я вам скажу, если президент подался из Чупы не в отставку, то уже не имеет значения, куда именно - в Барвиху или в Горки-9. И я целыми днями слушаю самое лучшее "Авторадио" и в ус не думаю!
4.
Ну что вы опять возмущаетесь?! Что я все перепутал?! Уже полчаса рассказываю, как с крыши упал, а до самого главного еще не дошел! Так вы же сами слова сказать не даете, все время перебиваете! Ну не хотите слушать, так и не надо! Давайте лучше я вам расскажу, чего с Шуриком нашим случилось? Да вы не беспокойтесь, я в двух словах.
Мы искали по саду Василича, никак понять не могли, куда он запропастился? А Ирка еще все на Серегу ругалась за то, что он все стекла в доме выбил. Вдруг слышим сигналы клаксонов и видим необычный кортеж, сворачивавший с шоссе на главную и единственную деревенскую улицу. Впереди ехал военный "УАЗ-469", именуемый в народе "козлом", за ним "ГАЗ-66" со взводом солдат в открытом кузове и военный "Урал" с бронированным фургоном. Понятное дело, что это были те самые саперы, которых мы вызвали. А необычно было то, что следом за военными ехали шестисотый "мерседес" с тонированными стеклами и громадный джип сопровождения "шевроле тахое", тащивший за собой на тросе "запорожец" Кузьмича без левой дверцы. За рулем сидел огромный амбал с очень узким лбом, никак не сочетавшимся со строгим костюмом, в который этот здоровяк был облачен. Ни Шурика, ни Кузьмича внутри "запорожца" не наблюдалось. Они, как выяснилось, катались в багажном отделении "шевроле".
А знаете, что с ними произошло?! Я в двух словах.
О том, каким образом Шурик изображает красный пояс России, я уже рассказывал. Так вот, он конечно очень нервничал, как бы ни случилось так, что и за время второго приезда в эти края ему не обломится повода водрузить красный флаг на карте. И пока Тимофевна колдовала на кухне, а Хобыч ходил в курятник за яйцами, Шурик поделился своими проблемами с Кузьмичем. И тот немедленно порадовал нашего товарища сообщением о том, что есть-де в соседней деревушке бабенка, подходящая по всем статьям: ну во-первых, охочая, а во-вторых, внешне вполне ничего, по крайней мере заезжего гостя можно ею угостить, не опасаясь того, что после общения с нею у того сложится негативное впечатление о местных девушках.
Как человек многословный, но скупой на слова, Кузьмич сопровождал рассказ интенсивной жестикуляцией, и когда он, живописуя достоинства бабенки, дошел до места ниже талии и развел руки на ширину своего ушастого “запорожца”, Шурик не выдержал, его сердце забилось вдвое сильнее обычного, в груди защемило, а низ живота отозвался сладкой тягучестью.
- Едем! - воскликнул наш герой с искаженным моральным обликом.
Кузьмич, у которого в деле был свой интерес, для приличия немного помялся, но затем заявил, что ради хорошего человека готов хоть к черту на куличики, вот только в город заскочить за бутылочкой, чтоб здоровье поправить, да и к бабенке опять-таки - не с пустыми ж руками идти, и если у Шурика найдется рублей пятьдесят, а лучше сто, то он, то бишь Кузьмич, готов войти в предприятие со своим вкладом в виде “запорожца”, у которого, правда, тормозная жидкость вытекла, но вообще он на ходу.
Тут я должен напомнить, что у нашего друга склад ума сугубо гуманитарный, а техническое образование ограничено несколькими уроками вождения, которые он брал у Хобыча, вследствие чего он, кроме как о бензине, ни о каких других жидкостях, применяющихся при эксплуатации транспортного средства, не имел ни малейшего понятия. Впрочем, в такие минуты, как сказал бы Толик, действиями руководит не разум, а хренотень пеликана.
Не откладывая в долгий ящик, они выкатили из гаража “запорожец”, завели машину, и Шурик, сел за руль, поскольку Кузьмич в тот день здоровье уже подправлял.
- Ребята, я съезжу тут недалеко, вернусь часа через два-три! - крикнул краснознаменный Дон Жуан через опущенное стекло, проезжая мимо иркиного дома, и помчался навстречу своему счастью.
Он изо всех сил давит на газ, “запорожец”, несмотря на возраст, на удивление весело тарахтит, подпрыгивая на ухабах, из допотопного приемничка доносится голос Розенбаума, сбоку о чем-то лопочет Кузьмич, а Шурик уже видит, как он уводит по василькам куда-то за горизонт добрую русскую женщину и где-то там за горизонтом падает в душные травы. На какое-то мгновение его грезы бесцеремонно прерываются. Слева его обходит кортеж из шестисотого “мерседеса” и внушительного джипа, которые через минуту скрываются за горизонтом. Несколько секунд Шурик сокрушается по поводу того, что сам он не ездит на таких машинах, и возвращается в мир своих фантазий. Впрочем, он уже не ведет свою женщину за использованный "новыми русскими" горизонт, а падает с нею в стог и зарывается в душистое сено, и щекочет ее соломинкой за ушком, а высоко в небе ястреб выписывает круги.
Тем временем, изрядно поднатужась, "запорожец" перемахивает через пригорок и летит вниз, впереди маячат "мерседес" с джипом и памятник участникам войны справа по ходу движения перед самым перекрестком. На противоположной стороне возле будки лениво прогуливаются двое гаишников. Светофор загорается красным светом и "мерседес" с джипом, несмотря на крутую шестисотость, законопослушно останавливаются. Приблизившись к ним, наш друг впервые за всю дорогу вынужден тормозить. Он давит на среднюю педаль, она проваливается, и тогда Шурик начинает смутно догадываться о значении фразы "тормозная жидкость вытекла".
А старенький "запор" словно, воодушевившись предстоящим приключением, мобилизовал все имеющиеся лошадиные силенки и, развив скорость аж до восьмидесяти километров в час, несся навстречу неминуемым неприятностям. Кузьмич, помянув мать той бабенки, к которой они ехали, стал орать:
- Тормози!!!
При этом оставалось загадкой, к кому он обращается, поскольку "запорожец" как мы уже знаем, если б даже понял, затормозить бы не сумел, а Шурик мог бы затормозить, разве что выставив левую ногу на асфальт. Впрочем, нужно отдать должное нашему другу, он не растерялся, а начал быстренько озираться по сторонам в поисках какого-нибудь объекта подешевле и попроще, чтобы врезаться в него с наименьшими риском для жизни и материальным ущербом. Он разглядел, что первым на перекрестке перед "мерседесом" стоит крапчатый от ржавчины "москвич-412".
- Держись! - крикнул Шурик Кузьмичу. - Сейчас остановимся!
И он взял немного влево, чтобы обойти кортеж "новых русских" и дать в задницу крапчатому "москвичу", надеясь, что сидящие в нем действительно пристегнули ремни безопасности, а не просто накинули их, подъезжая к посту ГАИ, а заодно моля Господа, чтоб объект столь пристального торможения не влетел под колонну автобусов со школьниками. Однако выяснилось, что джип сопровождения только с виду, наверно, из-за своих тонированных стекол, казался абсолютно индиффирентным к тому, что происходило во внешнем мире. На самом же деле ребята, сидевшие внутри, были начеку, и водитель, заметив взбесившийся "запорожец", вывел машину на полкорпуса влево, чтобы прикрыть подопечный "мерседес" от местного камикадзе. Если б наш друг взял еще левее, чтобы обойти бдительных секьюрити, он окончательно выскочил бы на встречную полосу и угодил под колеса "МАЗа", выехавшего из-за поста ГАИ. Вот почему Шурик вывернул руль резко вправо, перелетел через бордюр к подножию памятника героям огненных лет и, описав полукруг по скату, выложенному гранитными плитами, обогнул джип и на глазах у изумленных охранников еще раз, словно через трамплин, перелетел через бордюр, но уже в обратном направлении и врезался в зад шестисотого "мерседеса".
- Уй, бля! - воскликнул Кузьмич, вероятно, вспомнив ту бабенку, ради которой было затеяно все мероприятие, и головой выбил лобовое стекло.
Шурик ушибся грудью о руль, но остался жив и невридим, хотя в ту минуту не был уверен, что этому можно радоваться. Охранники, подгоняемые уже не столь служебным рвением, сколько яростью сторожевых псов, выставленных круглыми идиотами перед хозяином, бросились к "запорожцу". Одновременно с этим задние дверцы "мерседеса" открылись, и с левой стороны вышел мужчина в красной майке с надписью "Чикаго буллс", по лицу которого было видно, что он привык любые конфликты решать по справедливости и вынужден окружить себя толпой телохранителей, поскольку не все с его справедливостью соглашались. А с правой стороны выпрыгнула стройная брюнетка в белых брючках с черными полосками, - это была та девушка, из-за которой Шурик всю дорогу со станции канючил и уговаривал Хобыча вернуться и кое-кому набить рожу. И когда он увидел вокзальную знакомую, его сердце сжалось от недобрых предчувствий. Но неожиданно Шурик почувствовал необыкновенную легкость бытия: чьи-то сильные руки, оторвав с корнями дверцу "запорожца", вытащили нашего Дон Жуана на свет божий и приподняли в воздух. Его ноги безвольно повисли, но у него хватило мужества поднять округлившиеся по семь копеек глаза, после чего они стали квадратными, потому что силач, вытащивший нашего друга из машины, оказался тем самым грубияном, набить рожу которому Шурик уговаривал Хобыча. У самого ж силача и вовсе глаза чуть из орбит не выскочили, когда он узнал в водителе "запорожца" того лоха, которому он два часа назад собственноножно дал пинка под зад, чтоб не клеился к девочке хозяина.
- Ну, прозаик, запорол ты косяка! - честно сообщил он Шурику, несмотря на удивление.
Подошел сам хозяин - изнуренный жизнью праведник в красной майке с надписью "Чикаго буллс". Он молча смотрел на подвисшего Шурика, огромные желваки перекатывались по его, пошедшему красными пятнами, лицу. Охранники застыли, глядя на босса и ожидая санкции на растерзание. Шурик с тоской посмотрел на двоих гаишников, деловито проверявших документы какого-то свекловода на "Ниве" и не замечавших дорожно-транспортного происшествия, случившегося под самым носом. Затем и он, и охранники обратили внимание на хозяина, лицо которого становилось мертвенно-бледным по мере того, как он что-то рассматривал на своей машине. Проследив его взгляд, Шурик обнаружил небольшой барельеф на багажнике "мерседеса" с надписью "М 869 цежоропаЗ". Нашему другу стало совсем грустно. Он с завистью посмотрел на Кузьмича, распластанного на смятом в гармошку капоте "запорожца", потом посмотрел на девушку в белых брючках - с еще большей завистью и слабым голосом произнес:
- У меня тормоза отказали!
- А теперь у тебя еще и почки откажут! - процедил, брызгая слюной, силач.
И вдруг девушка звонко расхохоталась:
- Анекдот! - воскликнула она. - Ну как бы они остановились, если бы нас тут не было?!
Благодаря ей, обстановка немного разрядилась. Хозяин "шестисотого" вышел из оцепенения, знаком приказал своей пассии вернуться в машину и повернулся к Шурику.
- Порву падлу?! - то ли спросил, то ли сообщил верзила, державший нашего друга.
- Чикаго, замажем крысу! - поддержал идею щуплый с пасквильным выражением лица.
- Погодь, - ответил хозяин "мерседеса".
Он был воспитан на принципах справедливости, воспетых американскими боевиками, и считал, что формальная законность в защите прав должна быть соблюдена даже по отношению к тем, кто ездит на "запорожце".
- Сам ответишь или у тебя "крыша" есть? - спросил он.
- Есть "крыша", есть, - соврал Шурик ради отсрочки экзекуции.
Удивленный Чикаго ткнул пальцем вниз и Шурик был опущен на землю.
- Ну и что у тебя за "крыша"? Кто такие?
- Хоботовские, - пролепетал наш друг, сам ужаснувшись собственной лжи.
- Какие еще "хоботовские"? Главный кто там? - грозно спросил Чикаго.
- То есть как погоняло? Никуда его не гоняло,.. - пролепетал Шурик.
- Слышь, тундра, ты че, туфту гонишь в натуре? - прохрипел щуплый с пасквильным выражением лица и подскочил к нашему другу, норовя тыкнуть в лицо ему растопыренными пальцами.
Чикаго ленивым движением отстранил щуплого в сторону.
- Кличка как у твоего Толика? - повторил он вопрос более доступным для Шурика языком.
- Хобыч.
- Какой-такой Хобыч? Не слышал я о таком? - пожал плечами Чикаго Буллс.
- Да мы не местные, мы из Москвы.
- Ну и как нам потолковать с твоим Хобычем? - спросил Чикаго Буллс.
- Слышь, Чикаго, да этот ершик косяка запорол и в болвана играет! - опять захрипел щуплый. - Сдавай рога в каптерку и порвем лоха без лишнего хипиша!
- Да он тут Хобыч! В деревне неподалеку. Мы тут погостить приехали...
- Так чего ж ты сразу не сказал! - воскликнул хозяин "мерседеса" и быстро распорядился. - Ты, - он ткнул пальцем в грудь верзилы с изломанной бровью, - привяжи их колымагу, сам внутрь. Этих, - Чикаго кивнул на Шурика и Кузьмича, - в багажник. Глот, брызгай лупетками, чтоб копыта не заточили.
- Парафин льешь, я ж не форшмачник, - обиделся щуплый.
Вот так они и приехали в деревню, по дороге встретившись с колонной военных. А мы, конечно, смотрели на эту кавалькаду и понятия не имели, что Шурик с Кузьмичем томятся в багажнике джипа.
А когда вся эта автоколонна поравнялась с иркиным домом, произошло вообще нечто из ряда вон выходящее. С другого конца деревни откуда-то со стороны игнатьевской избы раздалась автоматная очередь. Несколько пуль прошили лобовое стекло шедшего впереди “уазика”, к счастью, из людей никто не пострадал. Женщины, находившиеся на улице, завизжали и бросились по домам. Мы присели на корточки и из-за любопытства, пересилившего страх, вытягивали шеи, пытаясь разглядеть, кто это стреляет. Офицер, сидевший в “уазике”, не растерялся.
- К бою! - моментально скомандовал он.
Военные машины быстро разъехались по сторонам, солдаты высыпали наружу и залегли в канавах вдоль дороги. Улица ощетинилась стволами “калашниковых”, а автомобили "новых русских" оказались под прицельным огнем неизвестного, занявшего оборону в игнатьевской избе.
Следующая автоматная очередь превратила лобовое стекло “мерседеса” в паутину. На этот раз охранники, сидевшие в “шевроле тахое”, действовали куда проворнее и даже самоотверженее, чем в случае с Шуриком. Джип взревел, вырвался вперед, обогнал “мерседес” и, развернувшись, прикрыл его своим корпусом. “Запорожец” при этом занесло и он налетел на столб, охранник вывалился в канаву и его придавило машиной. Трос оборвался. Тем временем “мерседес” развернулся, колеса взвизгнули, поднялись клубы пыли, и машина рванула назад в сторону шоссе. Джип помчался следом.
- Помогите этому парню, - сказал нам Сергей, а сам, прыгая из стороны в сторону, перебежал за “уазик”, где укрылся старший лейтенант, командовавший солдатами.
- Здорово, Серега! - поприветствовал тот нашего друга. - Что тут происходит? Кто это стреляет?