*опубликован в журнале Смена, номер 4 от 2011 года

Палыч был ужасен.

Хотя - почему "был"? Он наверняка и сейчас есть, и точно так же треплет нервы командиру своей части, если, конечно, его еще не выпихнули на пенсию.

Но тогда - то есть десять лет назад - Палыч был относительно бодр, гордо носил воинское звание "старший прапорщик" и занимал должность начальника котельной. Дело свое он знал хорошо, ничего не скажешь, но в остальном, повторюсь, Палыч был ужасен.

Во-первых, он жестоко, беспробудно пил. Организм нормального человека просто загнется в три дня от таких доз этилового спирта: сначала откажет печень, а потом, если печень все-таки крепкая, не выдержит мозг. К Палычу все это не относилось. Врачи на ежегодной медицинской комиссии разводили руками: здоров, совсем здоров, абсолютно здоров, то есть, говоря человеческим языком, избавиться от него пока не получится. Печень, почки, нервная система - все в полном порядке. Даже мозг - и тот...

Во-вторых, Палыч был кошмарный матерщинник и хронически жил без премии за постоянное хамство командиру.

"Разве я хоть раз хамил? - удивлялся Палыч, перекуривая это дело с сослуживцами. - Чего они говорят - матом ругаюсь? Я не ругаюсь! Я им разговариваю".

В-третьих, Палыч трескал килограммами чеснок, курил вонючие папироски и оглушительно храпел каждый обеденный перерыв после обязательной поллитровки с колбаской.

В-четвертых, он был отталкивающе некрасив, выглядел старше своих лет, редко принимал ванну и постоянно чесался в самых неподходящих для этого местах.

Ну, и в-пятых, Палыч был синестетик. Как знаменитый американский писатель Набоков. То есть, сигналы от органов чувств смешивались у бедняги в кашу и подменяли друг друга в самый неподходящий момент. Звуки имели для него вкус и запах, буквы - цвет, запахи - ощущение, вкусы - звуковое сопровождение, и так далее.

Нет-нет, все это случилось не от водки, как думал измученный командир части. Палыч был синестетиком с рождения, и еще в далеком несчастливом детстве, когда его звали просто Коля, удивлялся очевидным вещам: зачем есть еду, от которой идет звук натянутой струны, ходить в учреждение, где воняет конским навозом, а воздух гудит от стона, и надевать одежду, которая издает жалобное мяуканье котенка.

Мать раздражалась, шлепала его: это просто каша, это просто детский садик, это просто вязаный свитер, хватит ныть, я на работу опаздываю. Коля глотал слезы и подчинялся. Ему не нравилось жить, но он жалел маму, от которой шел постоянный вкус горечи. Папа исчез из семьи, когда она была на пятом месяце, аборт сделать не получилось даже за антикварные бабушкины серьги с изумрудами, и она тянула ребенка одна.

Потом возникла школа - странное, душное, темное место со звуком метронома, прерываемого детским визгом, и с удушливой вонью хлора. Он выдержал десять классов - чтобы не расстраивать мать, ведь она так надрывалась. Но нелюбовь к жизни все росла, и лет в пятнадцать Коля сказал себе: "Все это замечательно, но я - лично я - никому жизни не дам".

Так и вышло. Ему удалось ни разу не попасть на алименты, то есть - никто от него не забеременел. Заранее, еще на этапе первого взгляда, цветов и держания за ручку, он чувствовал, как "звучит" девушка. Если от нее шел тонкий, слабый, чистый звук, похожий на пароходный гудок, многократно ослабленный расстоянием, встречаться было можно. Но, если возникало что-то, похожее на "звук" матери - тягучий, низкий, плотный, какой-то телесный, он безжалостно прекращал звонить. Эта девушка хотела ребенка - а он не хотел.

Одну из таких девчонок Коля любил. Мучительно, до слез. Он почти согласился на новую жизнь, лишь бы остаться рядом с этой. Опомнился за пять дней до свадьбы, все отменил и впервые страшно напился. Она плакала, швыряла ему в лицо злые слова, кричала ее мать, матерился отец. Но Палыч - тогда еще молодой прапорщик Коля - только разводил руками: "Прости меня, я не могу, не имею права".

Лет пять он мучился, наверное. Она вышла за своего одноклассника, родила троих, и только случайная встреча на летней улице с ней - растолстевшей, потной, скучной, с коляской - излечила его от страданий.

Через год он женился на девушке из политуправления округа, хорошенькой, умненькой Розе с дивными черными глазами и косой, уложенной на затылке улиткой. Она была прекрасной женой, он почти бросил пить, но в тридцать лет Розочка вдруг пришла с диспансеризации серая, с потеками туши в уголках глаз, и Коля сразу понял все. Он обнял ее, стал гладить по голове, в которой уже росло нечто чужеродное - там, в затылке, под костями черепа, вкус металла и тухлого мяса - опухоль. Если бы он мог! Но чувство еще не значит способность лечить, и через три месяца Роза в муках умерла в военном госпитале. К счастью, она не понимала, что происходит, ее способность мыслить отказала гораздо раньше.

С того момента Палыч пил, не прекращая, вот уже лет десять.

...В то теплое зимнее утро с мокрым снегом и влажным ветром замполит майор Сергеев сидел в своем кабинете и пытался сосредоточиться на составлении плана воспитательной работы на полугодие. Он был жестоко простужен, чихал и сморкался в новую фланелевую портянку, бессовестно изъятую с вещевого склада, у знакомого прапорщика. Дома осталась дочка-первоклашка с гриппом, в семь вечера должен был прийти за деньгами хозяин квартиры, а денег-то нет, счастливые девяностые годы - зарплату задерживают. Поэтому майор Сергеев думал о чем угодно, только не о работе.

В десять часов он позвонил домой:

- Мариночка, ты там как?

- Лезу, - чуть слышно ответила дочка. - Вася акваиум уланил.

Он еле понимал ее искаженный болезнью голосок.

- Ты ничего не убирай, не вытирай. Папа сделает. Ты лежи. Чай пила?

- Пиа... Па, ты не звони, я сплю...

- Спи, кот.

Ему было грустно. Нещадно драло горло, из носа текло, как из крана, слезились глаза. Но больничный брать нельзя, надо отловить начальника финансовой службы и выбить хоть немного денег - и за квартиру, и ребенку куриного супа бы сварить, а лучше с котлеткой, да и вообще...

- Алло, коммутатор, со столовой соедините.

- Столовая.

- Люда? - майор улыбнулся. - Ты?

- Привет, Валь. Как дочка?

- Люд, ты мне в счет пайка курицу не выдашь? Очень надо. У ребенка тридцать девять и шесть, ей бы супчика горячего поесть.

Женщина вздохнула:

- Жениться тебе надо. Хочешь, на мне женись? - она хихикнула. - Всегда при курах будешь. Ладно, шучу. Приходи часов в двенадцать, мы продукты получим, сейчас вот накладные подписываю, дам тебе курицу.

И вот в этот момент...

Точнее, было не так. Это именно майору показалось, что все произошло внезапно, а на самом деле еще за час до этого начальник котельной Палыч вдруг услышал тончайший звук. Очень, очень тонкий, еле слышный. Звук разносился в воздухе, пел, плыл откуда-то со стороны штаба, и Палыч, который успел уже с утра принять свои обычные поллитра, на всякий случай перекрестился: "Черт, кажется, что ли...".

Потом звук стал сильнее, навязчивее. Он ввинчивался в барабанные перепонки вдрызг пьяного, немолодого, небритого и неухоженного мужчины и не давал ему покоя.

Палыч покурил на воздухе, вернулся в котельную, посидел и подумал. Потом встал, надел бушлат, шапку, сунул в нагрудный карман пачку сигарет. Еще подумал. И вот тогда...

- Ключи давай! - сказал он без предисловий, протягивая руку.

- Ч... что?! - майор Сергеев чуть не уронил стакан чая. - Какие ключи?! Что значит "давай", вы что, в кабаке, товарищ старший прапорщик?!

- Много говоришь, - буркнул Палыч и тут же увидел на столе связку ключей с самодельным детским брелком из дешевого польского бисера. - Горит твоя квартира. Там ребенок. Сиди. Я сделаю.

Майор не успел набрать воздуха в простуженные легкие, как Палыч уже сцапал со стола связку и выскочил вон.

- Стойте! Вы что?!..

Майора поймали под руки, когда он пытался бегом догнать стремительно уезжающий мусоровоз, который едва не вынес ворота части.

- Валя, успокойся! Это белая горячка! Мы в ВАИ уже позвонили, его остановят, все будет нормально! Что ты психуешь, он же твоего адреса не знает!

Замполит задыхался, кашляя:

- У меня дочка маленькая дома одна, он же ее напугает... он ключи мои схватил...

- Да не бойся, ты же всего месяц квартиру там снимаешь, он не знает, куда ехать...

Палыч знал.

Горела прихожая - куртки, пальто, тумбочка, красивая бамбуковая штора на двери. Горело покрывало на диване - с него и начался пожар, пышная синтетическая бахрома упала на открытую спираль электрического обогревателя. Ребенка знобило, а что понимаешь в пожарной безопасности в шесть с половиной лет? Отопление еле дышало, и она просто пыталась согреться.

Кашляя от едкого дыма, Палыч вышвырнул в подъезд ревущую от страха девчонку, отыскал в задымленной квартире перепуганного визжащего кота, вытащил его за хвост из-под кровати и тоже кинул в подъезд. Сунул девочке в руки клетку с хомячками. Сунул рыбок, которых она кое-как собрала с пола в банку. Набросил на нее шубку. Поднял на руки и поставил голыми ногами в валенки разного размера, найденные в прихожей на полу. Вернулся в квартиру и забил бушлатом пламя, которое уже ползло к кухне. Открыл окна. Сел. И потерял сознание - впервые в жизни.

Ему привиделось такое красивое, светлое - молодая здоровая Роза варит борщ, достает из кастрюли мозговую косточку, улыбается - на ней белый фартук с вышивкой, ровная челочка уложена колечками, красный лак на ногтях. Ей двадцать пять лет. У нее высокая грудь, тонкая талия, красивые руки, чистая линия шеи. Он подходит и целует ее в ямочку под ключицей:

- Я тебе никогда не говорил. То есть, говорил, но... В общем, я тебя люблю. Ты - самое хорошее, что было в моей жизни. Как мне тебя не хватает.

Роза обнимает его за шею, теплым дыханием греет щеку:

- Коленька, все будет хорошо. Ты меня еще увидишь. Смерти нет. Я тебя дождусь, не спеши. И мы будем вместе.

- Скорее бы, Розочка.

- Не надо скорее. Проснись. Просыпайся сейчас же - там ребенок!

Она отталкивает его, и...

Его били по щекам, плескали в лицо водой.

- О! Очнулся! Слава богу! А то я думал...

Пожарные, которые приехали по вызову соседей, застали картину: заплаканная, но совершенно невредимая девчушка на лестнице, примчавшийся на такси насмерть перепуганный папа, забившийся за мусоропровод полосатый сибирский кот с опаленными усами, следы пожара, едкий дым по всему подъезду и мертвецки пьяный мужчина с ожогами рук второй-третьей степени, храпящий на полу обгоревшей квартиры.

Палыча увезли в госпиталь и держали там три недели, не давая пить, от чего он озверел и вступил в гнусный сговор с соседями по палате: ночью, тайно они выбирались на территорию и прятались в старом дощатом летнем туалете, чтобы ввести себе водку с помощью клизмы. Это так занимало их воображение, что о дочке замполита Палыч начисто забыл и очень удивился, когда получил вдруг премию за январь.

- Чо это? - буркнул он в финансовой части, расписываясь за деньги.

- Благодарность! - охотно пояснила кассирша. - Ты же ребенка спас!

- Какого ребенка?..

Майор Сергеев поймал его в тот же день и вручил огромную бутыль коньяка. Бутыль Палыча порадовала, а насчет остального он высказался так:

- Слушай, мужик, я знать тебя не знаю и век бы не видел - с детства замполитов не выношу. И где ты живешь, понятия не имею. И что у тебя, оказывается, какой-то там ребенок есть, не знал. Так что за коньяк мерси, а в целом оставь меня в покое и в друзья не набивайся.

- Но... черт возьми... как?! - шокированным голосом доктора Ватсона из соответствующего фильма воскликнул майор вслед удаляющейся тощей спине Палыча.

Старший прапорщик обернулся и несколько секунд молчал. Потом буркнул:

- А вот так. И ты это... вообще с электричеством поосторожнее. И сынку скажи.

- У меня дочь...

- Да неважно.

Ровно через десять лет дочь майора едва не погибла от травмы электрическим током - но они уже давно не служили вместе, и сказать спасибо за предупреждение было некому.

***************