Потехин Дмитрий Владимирович : другие произведения.

Врата

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вселенную породил Создатель, но жизнь на Земле и человечество создал его зловещий двойник Разрушитель. Создал, чтобы подпитываться болью и страданиями собственных детей. В марте 1953 года простые советские школьники становятся невольными участниками схватки двух высших существ.
  День Лёньки
  
  Лёнька проснулся и увидел заливающий комнату солнечный свет.
  'Ого!' - подумал он, уже забывший, когда последний раз видел солнце.
  Потом с еще большей радостью он осознал, что у него уже почти не дерет горло, и голова больше не налита свинцом. Болезнь окончательно сдала позиции.
  'Весна! Наконец-то!' - весело думал Лёнька, валяясь на раскладушке в небольшой комнате коммунальной квартиры, вся меблировка которой состояла из широкой деревянной родительской кровати, покосившегося книжного шкафа, тумбочки, письменного стола, пары стульев и зеркала.
  Родители ушли на работу, и Лёнька был предоставлен самому себе. Болеть было скверно, но в то же время это были дни настоящей, неподдельной свободы, которую едва ли могли омрачить одиночество и назойливое жужжание над ухом домашних заданий.
  Лёнька зевнул, потянулся. Нашарил лежавшую под кроватью 'Машину времени', полистал, вспомнил, что забыл заложить страницу. Да и не очень-то хотелось сейчас читать.
  Голые ветки с налипшими остатками снега весело махали ему в окно, требуя сейчас же выйти на улицу. Лёнька встал с кровати и подошел к окну. Мартовское солнце преобразило скучный желто-серый лик Москвы, превратив городской пейзаж в сплошной праздник жизни. Во дворе среди подтаявших сугробов, визжа, словно горные орлы, носились дети. Старуха, высунувшись из окна, кормила птиц хлебными крошками. Трое дюжих парней выносили из подъезда шкаф и кое-как грузили его в кузов полуторки под недовольные крики стоявшего рядом хозяина.
  Лёнька открыл форточку, высунул руку. Не весна, а настоящее лето! Может и правда выйти?
  Он представил, что будет, если он снова заболеет.
  Ерунда! Болезнь дышит на ладан. Главное: одеться потеплее, укутаться шарфом и не дышать через рот. Да что, в конце концов, может сделаться от десятиминутной прогулки?
  Лёнька сунул ноги в стоптанные тапочки, надел рубашку, взял коробку зубного порошку, щетку и почти бегом направился по длинному, обшарпанному коридору к ванной. Этот коридор, в котором никогда не горел свет, а вдоль стен неизменно висело на гвоздях разное барахло, всегда казался ему карикатурно мрачным и неестественно длинным. Даже в такой прекрасный день сюда не проникал ни один лучик света.
  Одна из дверей открылась. Лёнька не обратил на это никакого внимания, думая о своем, но вдруг оглушительная затрещина обожгла его правое ухо. Чья-то сильная злая рука схватила его за шиворот и резко дернула назад.
  - А ну иди ко мне!
  Лёнька в ужасе и недоумении обернулся.
  Над ним застыло бледное, вытянутое лицо с крупным сломанным носом и маленькими, круглыми, зияющими безжизненной пустотой глазами.
  Рослый человек в белой рубашке и потертых галифе, с полотенцем на шее и опасной бритвой в одной руке наклонился к Лёньке и тихо проговорил, глядя в испуганные глаза мальчика.
  - Еще раз будешь подслушивать у моей двери! - он поднес лезвие бритвы к Лёнькиному носу и внушительно повертел им. - Еще раз сунешь свой нос...
  Лёнька не верил своим глазам. Он вдруг понял, что этот урод мог напиться или просто сойти с ума, а в соседних комнатах ни души. Никто ему не поможет!
  - Ты меня понял, жиденок? - злобно спросил мужчина.
  - Д-да
  - Пошел! - он пихнул Лёньку с такой силой, что тот едва не споткнулся и не забороздил носом по шершавому полу.
  Довольный своей выходкой негодяй, распевая, двинулся в сторону ванной.
  - Широкие лиманы, зеленые каштаны...
  Лёнька юркнул в одну из незапертых комнат и решил пока зубы не чистить.
  - Качается шала-анда на рейде голубо-ом...
  Лёнька с ненавистью посмотрел ему в след. На глаза наворачивались слезы.
  Это был Георгий Гарцев. Человек без семьи, без друзей, неизвестно откуда взявшийся в квартире много лет назад и неизвестно чем занимавшийся. Соседи смотрели на него со смесью страха и брезгливости, однако тронуть его не смел никто. Ходили слухи, что на его совести самые темные дела, что это благодаря ему из квартиры в свое время исчезли профессор Кондрашевский и инженер Асмолов со своей женой. Впрочем, это были лишь предположения.
  Настроение гулять пропало, но не полностью. Лёнька вышел из подъезда и сразу понял, что нет, пожалуй, все-таки еще не лето. Однако поворачивать назад было поздно, и он, подняв воротник (как для тепла, так и для конспирации), похрустывая льдом, направился в сторону арки.
  Улица была непривычно пуста и по-прежнему отдавала глубокой зимней меланхолией. Темные молчаливые окна, блеклые вывески, облупившиеся парадные двери. По слякоти проезжей части, ворча, катились серые автомобили. Кое-как убранный с тротуаров снег громоздился грязными сугробами под окнами домов, над которыми свисали, словно зубы хищной глубоководной рыбы, огромные сосульки. Мало кто гулял по Москве в полдень буднего дня. Когда же на другой стороне улицы вдруг показался конный милиционер, Лёнька ощутил себя в новом, прежде незнакомом ему амплуа прогульщика и прохиндея.
  Он вдруг почувствовал, что даже в его неполные четырнадцать лет школа по-прежнему держит его душу на короткой цепи. С этим надо было что-то делать.
  'Если не порвать эту цепь сейчас, то не освобожусь никогда!' - решил Лёнька и вдруг с какой-то внезапной решимостью зашагал в сторону кинотеатра.
  Он чувствовал себя почти преступником.
  'Зато не рабом!'
   Уже на подходе к зданию до уха Лёньки донесся бой литавр и чья-то громогласная речь. Лёнька почувствовал будоражащее приближение заветного полумрака кинозала.
  - На 'Максимку', пожалуйста!
  Женщина с большим, кривым ртом и уродливой родинкой на щеке c презрением взглянула на мальчика.
  - Прогуливаем?
  У Лёньки что-то передернулось внутри. Он попытался принять холодный и невозмутимый вид.
  - Один билет на 'Максимку', - медленно повторил он несгибаемым тоном.
  Кассирша равнодушно забрала деньги.
  Фильм оказался превосходный: красочный, полный тепла и романтики, пусть даже немного наивной. Из зала Лёнька вышел, думая о парусниках, океанах и о далеком, солнечном острове Куба. Хотя все знающие и уважаемые люди твердили, что он живет во времена небывалого подъема и расцвета Родины и должен быть счастлив, порой Лёньке казалось, что раньше жизнь была немножко лучше или, по крайней мере, попроще, не сказать посвободнее. Был все-таки шанс увидеть далекие страны, о которых теперь можно узнать лишь из книг и журналов.
  Поглощенный этими мыслями Лёнька незаметно для себя спустился в метро, доехал до 'Охотного ряда'. Там от нечего делать прогулялся по залитой солнцем Красной площади и гудящей на все лады улице Горького. Воспоминания о болезни настолько поблекли, что уступили место страху вернуться домой позже родителей. Даже при том, что времени еще было хоть отбавляй.
  Когда, выйдя из метро, Лёнька зашагал через дворы, коротая путь к дому, взгляд его приковали к себе двое подростков, шедших впереди и осторожно, как ему показалось, державших друг друга за руки. У того и у другой были школьные портфели.
  Лёнька прибавил шаг и стал стремительно нагонять хорошо знакомую парочку.
  - А-ая-яй, молодые люди! Как непгилично демонстгиговать всем свои чувства! Вот мы-то в наше вгемя! - прокаркал Лёнька, искусно изображая старого, насмешливого еврея.
   - Леон! - воскликнул коренастый парнишка с коротко остриженной головой.
  - Ты же болеешь, - улыбнулась хрупкая, темноволосая девочка с глазами красавицы из восточной сказки.
  Егор Журавлев и Элина Шахова были лучшими и, пожалуй, единственными друзьями Лёньки. Элина жила в соседнем от Лёньки дворе, и Егор в последнее время взялся провожать ее из школы, очевидно надеясь на новую ступень в отношениях. Никакого разлада в дружбе с Лёнькой это, к счастью, не принесло. У Лёньки любовь стояла на третьем месте после учебы и фантастических романов. Чувство ревности было для него такой же неведомой страстью, как алчность или гордыня.
  - Решил сам себе устроить каникулы? - усмехнулся Егор.
  - Вроде того. Последний день болею, все-таки.
  - Не боишься, что кто-то увидит? - кокетливо спросила Элина. - Стыд-то какой!
  - Мы все чего-то боимся, - мудро парировал Лёнька.
  Они шагали вместе, всячески шутя и подтрунивая на тему Лёнькиного прогула. Лёнька поинтересовался последними событиями в школе.
  - Да все как обычно, - Егор махнул рукой. - Немка сошла с ума. Колыч ей сегодня что-то сказал, так она ему словарем по морде как даст! Потом еще нам всем четыре страницы сильных глаголов задала учить. Четыре страницы к понедельнику, представляешь!
  - Я ее понимаю, - иронично вставила Элина. - Целый класс таких лоботрясов кого угодно с ума сведет.
  - Угу, а у вас, можно подумать, сплошные благородные девы учатся!
  - Девицы! Неуч.
  Егор достал из кармана папиросу, не спеша размял и с важным видом начал закуривать.
  - А тебе, Лёнь, хотят поручить придумать сюжет к первому мая. Димка сказал: только без всяких заумностей. Чтобы не было как в прошлый раз.
  - А он Пушкина редактировать не пробовал? - усмехнулся Лёнька.
  - Делай, как он говорит. Чем проще, тем лучше, - посоветовала Элина, морща свой аккуратный носик от папиросного дыма.
  - Кстати, что там с домашним заданием?
  Они шли вдоль длинного, уродливого забора стройплощадки, не подозревая, что из-за угла наперерез им с неуклонностью падающей кометы движется другая троица.
  Разглядывая каракули в дневнике Егора, Лёнька не сразу заметил возникшие перед ним полосы грязной тельняшки и распахнутое пальто без половины пуговиц.
  В любой школе, в любом классе обязательно есть хотя бы один настоящий выродок. В Лёнькином классе таким выродком вне всяких сомнений был второгодник Семен Богданов. Долговязый лысый парень с настолько мерзкой физиономией, что еще в семь лет перестал походить на ребенка.
  Компанию ему составляли дружки Рыбин и Рычкин, которых из-за схожести фамилий и феноменально низких умственных способностей вся школа воспринимала как одно целое. Они даже напоминали друг друга внешне.
  - Зари-ицкий! Сколько лет, сколько зи-им! - нараспев заголосил Богданов своим визгливым голосом. - Ты че, а? Ты же больной?
  Лёнька молча вернул Егору дневник и жестом показал, что надо идти дальше, не останавливаясь.
  - Э-э! Я с тобой разговариваю!
  Рыбин и Рычкин перегородили друзьям дорогу.
  - Че, прогуливать начал? А мамочка-то знает?
  Лёнька молчал.
  По лицам хулиганов было ясно, что они готовят себе большое развлечение.
  - Слишком хитрый стал, жидяра? В школе наплел, что болеет, а сам себе взял и выходной устроил! Ничего себе а, братва?
  Прихвостни дружно заржали.
  - А знаешь, что с вами, жидами, скоро будут делать?
  - Если мы жиды, то ты фашист! - неожиданно для себя выпалил Лёнька.
  Ухмылка исчезла с лица Богданова и уступила место тупому недоумению.
  - Чего?
  Лёнька пожал плечами, чувствуя, как Элина в отчаянии трясет его за рукав.
  - Гитлер тоже евреев ненавидел и считал низшими людьми, - невозмутимо продолжал Лёнька, хотя от страха у него сводило кишки. - С этого и начинался фашизм в Германии.
  Богданов схватил Лёньку за воротник и проговорил ему прямо в лицо, брызжа слюной и обдавая водочным перегаром:
  - Мой батька в Кенигсберге фашистов зубами грыз! И жидов грыз тоже! Понял, гнида?
  В тот же миг Егор что было силы боднул Рычкина в грудь.
  Богданов выругался и пихнул Лёньку так, что он упал на спину. К счастью, меховая шапка защитила затылок от удара.
  Лёнька с ужасом видел надвигавшегося на него полоумного верзилу.
  Егор и Рычкин отвешивали друг-другу тумаки. Рыбин нерешительно подступал к Элине, которая, дико визжа, размахивала перед собой портфелем. Желание помочь другу боролось в нем с соблазном поколотить слабую жертву.
  Богданов насел на Лёньку и с размаху ударил его по лицу. Однако Лёнька успел сместить голову, и кулак, скользнув по щеке, врезался в асфальт. Из костяшек пальцев брызнула кровь. Богданов подскочил и принялся трясти разбитой рукой, воя от боли и унижения. Лёнька тоже вскочил. На какой-то миг он почувствовал себя Давидом, сокрушающим огромного Голиафа. Он встал в боксерскую стойку, выставив вперед кулаки. Богданов посмотрел на Лёньку, и в его стеклянных глазах вспыхнуло настоящее бешенство.
  Ни с того ни с сего в руке у хулигана появился большой, наточенный самодельный нож. Богданов полоснул им по воздуху с быстротой матерого урки.
  Второй раз за этот день Лёнька усомнился, что сможет дожить до его конца. Ему захотелось бежать без оглядки от этого дьявола. Прощайте, родители! Прощай, школа! Прощай, жизнь!
  - Ржавый! Ржавый хрен! - завопил вдруг Рыбин с неподдельным ужасом.
  Из двора на них, грохоча валенками, несся рыжебородый великан в ушанке, с лопатой для чистки снега.
  Хулиганы бросились наутек. Рычкин, которого Егор с успехом уложил на лопатки, оказался последним и тут же получил здоровый удар железкой по непокрытой голове.
  - Шобла сортирная! - проревел дворник, пинком отправив Рычкина догонять свою стаю.
  Затем, развернувшись к Егору, дал ему подзатыльник.
  - Чего в драку лезете, когда девчонка с вами!
  Егор тихо ругался, Лёнька облизывал губы, Элина плакала.
  Остаток пути друзья прошли, не обронив ни слова.
  После такого приключения завершить день у себя дома в кругу семьи показалось величайшим счастьем.
  Несмотря на то, что следующая встреча с Богдановым неизбежно должна была произойти в самом ближайшем будущем (если не случится чудо, и его не исключат из школы), Лёнька твердо знал, что пережитый кошмар не повторится. Ни один настоящий убийца не бросится бежать от дворника с лопатой!
  Впрочем, это, конечно же, не значило, что Богданов перестал быть опасен. Да и кто сказал, что новая угроза будет исходить именно от него? Лёнька знал, что любая уверенность в завтрашнем дне не более чем самоуспокоение. Он жил в мире, где по улицам ходили люди гораздо более страшные, чем Богданов (о них не говорили по радио, но он их видел), где по дорогам носились ревущие грузовики, а человека могли забрать из его комнаты неизвестно куда, неизвестно за что.
  - Травина встретил, - тихо сказал отец, когда мать, поставив кастрюлю на огонь, вернулась в комнату.
  - И как он?
  - Весел и здоров. Говорит, очень вежливо себя вели, даже налили выпить.
  - Господь-спаситель! Он хотя бы понял, за что его?
  Отец безнадежно махнул рукой.
  - Не знаю, что он там понял. Я, когда услышал его лекцию про строительство египетских пирамид, я... честно сказать, усомнился в его состоятельности.
  - Господи! - отец с горьким смехом схватился за голову. - От него уже пол университета шарахается, он не замечает! Вдохновение!
  - Ну, зато, видишь, не так страшен оказался черт...
  - Это называется 'пощупали'! Помнишь сказку 'Карась-идеалист'?
  Лёнька вспомнил про сборник Салтыкова-Щедрина, которым одно время зачитывался. Потом какой-то гад свистнул у него эту книгу из портфеля.
  - Ладно! - с внезапной бодростью сказал отец, отложив газету и хлопнув в ладони. - Корея в огне, коллеги сходят с ума, студенты тупеют... Будем надеяться, что хотя бы ужин удался!
  В огромной, пропахшей жаренным луком и щами кухне, с висящими под потолком словно привидения простынями, собрались все обитатели коммунальной квартиры. Дети мастерили что-то из спичек, работяги пили водку и рассказывали анекдоты, баба Зоя разливала из самовара чай.
  - Так, все тихо! - грозно скомандовала Мария Александровна, повернув выключатель радио. - Тихо, я сказала!
  Вся кухня, включая даже пьяных, погрузилась в гробовое молчание.
  Репродуктор заговорил. Лёнька слышал этот голос сотни раз, но никак не мог разгадать секрет его удивительной, гипнотизирующей силы.
  'В истекшие сутки состояние больного оставалось тяжелым. Развившееся в ночь на второе марта, на почве гипертонической болезни и атеросклероза, кровоизлияние в мозг, в его левое полушарие, привело, наряду с правосторонним параличом конечностей и потерей сознания, к поражению стволовой части мозга с расстройством важнейших функций - дыхания и кровообращения'.
  - Глухо дело, - мрачно проговорил один работяга.
  - Небось, работал по двадцать часов в сутки, от того и слег, - сочувственно прохрипел второй.
   Мария Александровна яростно шикнула.
  'В течение ночи на четвертое марта нарушения дыхания и кровообращения продолжались. Наибольшие изменения наблюдались со стороны дыхательной функции'.
  Лёнька несильно прислушивался к тому, что рассказывал диктор, зная, что все равно не сможет составить полную картину. Из чреды медицинских терминов его внимание привлекло одно особо причудливое словосочетание 'Дыхание Чейн-Стокса'.
  - Чейн-Стокса, это что значит? - спросила баба Зоя у пожилого человека, который, кажется, когда-то работал врачом.
  - Агония, - едва слышно ответил тот.
  - Что?
  - Ничего... не знаю!
  Лёнька явственно расслышал первое, произнесенное им слово, и почувствовал, как неведомая сила незаметно начинает сотрясать эту кухню и этот дом, и этот город, и весь мир. Агония! Возможно ли после нее что-то кроме смерти? Он посмотрел на родителей. Отец и мать были бледны, но в глазах у них - Лёнька готов был поклясться в этом - сиял крохотный огонек надежды. Краем глаза Лёнька заметил, как стоявший в дверях Гарцев с полным безразличием на лице наливает себе стопку водки.
  - Никто не знает, что будет, - промолвил отец, когда Лёнька лежал с закрытыми глазами у себя на раскладушке, тщетно пытаясь уснуть.
  - Может, нас оставят в Москве? - прошептала мать.
  - Никто ничего не знает, - медленно повторил отец.
  Лёнька все-таки смог заснуть. Ему приснился дурацкий страшный сон, от которого он очнулся, содрогаясь всем телом. Услышал за дверью чьи-то тяжелые шаги и снова провалился в сон, на этот раз глубокий и мгновенный.
  
  Добрый маг
  
  Георгий надел армейский тулуп, шапку и, дымя папиросой, вышел из дома в направлении станции метро.
  Пока трофейный немецкий поезд нес Гарцева по тоннелям Сокольнической линии, из здания научной библиотеки МГУ на Моховой вышел невысокий старичок в бежевом пальто и шляпе с причудливой узловатой тростью в руке. Из-под опущенных полей шляпы виднелся лишь бледный кончик его носа и стекла пенсне на серебряной цепочке. Нижняя часть лица утопала в роскошной седой бороде, забота о которой, очевидно, занимала у владельца немало времени.
  Старик стоял на автобусной остановке посреди безлюдной улицы, когда до его слуха донеслись торопливые приближающиеся шаги.
  - Добрый вечер!
  Профессор Травин обернулся и, придвинув к глазам пенсне, с недоумением посмотрел на Гарцева.
  - Это вы? Добрый вечер. Хотя, по правде, уже скорее ночь. Что вы хотели?
  - Я... - нерешительно начал Георгий. - Простите. Я э-э... хотел бы знать точно, что происходит, и какие ходы у нас еще остались?
  - Это странно, потому что вас уже должны были детально проинструктировать. На худой конец, у вас есть дексиаскоп, - в голосе профессора отчетливо проступало раздражение.
  - Да, я все знаю, но... я чувствовал, что должен с вами встретиться и поговорить.
  Гарцев перевел дыхание.
  - Он умер?
  Профессор кивнул:
  - Уже несколько дней назад.
  - Но почему...
  - Оно полезет на поверхность, как только тело положат в мавзолей. Должен свершиться последний акт преклонения перед мертвым.
  - У нас есть гвеналоник, ведь так? Мы можем его использовать!
  - Вы считаете, что я идиот и не думал об этом? Мы все об этом думали! Гвеналоник Его не остановит, потенциал слишком низок. Кроме того, Оно знает все наши уловки и фокусы лучше нас самих. Мы сами против воли передаем Ему свои мысли, когда хотим Его уничтожить.
  Гарцев чиркнул спичкой, зажигая новую папиросу в подрагивающих губах.
  - Но там, - он кивнул в сторону тлевших неподалеку в ночном небе рубиновых звезд. - Что-то же они должны придумать!
  - Конечно. И уже придумали! Очередное жертвоприношение! Эти младенцы надеются Его задобрить после того, что сами натворили.
  Георгий презрительно хмыкнул.
  - Да, я полностью разделяю ваши чувства, - продолжал профессор. - Если кого-то и стоит принести в жертву, то только их самих. Поразительные трусы! Алчные, тупые... Столько лет заигрывать с этим чудовищем и не думать о последствиях!
  - Стало быть, в жертву принесем себя мы, - прошептал Гарцев.
  Они стояли на остановке, переминаясь с ноги на ногу и провожая взглядом редкие автомобили. Гирлянды уличных украшений сияли, словно гигантские жемчужные бусы.
  - Это будет великое бедствие. Смута, голод, возможно даже новая война. Война, в мире, где уже изобрели бомбу! А, может, Оно выкинет что-то еще, чего мы пока даже не в силах себе представить.
  - Вы хотите, чтобы мы спустились вниз и самостоятельно закрыли все порталы? - сухо спросил Георгий.
  В полутьме его лицо под шапкой казалось мертвенно серым.
  - Я не хочу. Я проголосовал за это решение, как за единственно возможное. Это единственный способ выиграть время.
  - Что-то не так? - осторожно спросил профессор, глядя в беспокойные зрачки Гарцева.
  - Д-да.
  - Что именно?
  - Не знаю, возможно, это сущий пустяк... - Гарцев неумело подбирал слова. - У меня сосед по квартире - мальчишка, еврей. Смышленый, но, сволочь, везде сует свой нос. По-моему, он что-то подслушал... может быть, даже увидел в замочную скважину мои тренировки.
  - Нестрашно. Мы сотрем ему память.
  - Савелий Аркадьевич...
  - Черт, где же автобус! Наверно они уже перестали ходить.
  - Мастер.
  - Да! Кстати, впервые слышу от вас это слово.
  Георгий подошел ближе к своему учителю и слегка наклонился. Рядом с ним седобородый старик казался маленьким гномом.
  - Вы отправите меня в Лимб без поддержки и без товарищей?
  Травин утвердительно моргнул.
  Гарцев скривил рот в нервной усмешке.
  - Но... вы же осознаете, что посылаете меня на верную смерть?
  - Почему на верную? Шансы есть. И потом не вы один будете рисковать жизнью. Неизвестно, кто из нас вернется из этих пещер живым, а кто превратится в пепел. Это чистая лотерея.
  - Вы знаете, что это за место! Глупо даже сравнивать с другими секторами!
  - Знаю.
  - И отправляете меня туда! В одиночку!
  - Да.
  - Почему, п-профессор?
  Травин поднял брови, и в его выцветших глазах сверкнула стальная беспощадность.
  - Есть три причины, по которым вы отправитесь в Лимб. Первая: вы добрый маг, и это ваша обязанность. Вторая: я считал и продолжаю считать вас своим самым выдающимся и талантливым учеником. Кроме того, у вас врожденный иммунитет к Его чарам террора, никто другой в Ордене не может этим похвастаться. И третье, - профессор понизил голос. - Простите за такую откровенность. За свою жизнь вы совершили столько зла и преступлений, что способ искупить их есть только один.
  По окаменевшему лицу Гарцева поползли уродливые желваки, безумный взгляд наполнился ненавистью.
  - Вы... вы...
  Он схватился за голову, потом вдруг яростно плюнул под ноги профессору, оскалив желтоватые зубы.
  - Вот! Что я думаю о вас, о вашем Ордене и о вашей школе!
  Травин ничего не ответил и лишь многозначительно кашлянул.
  Гарцев издал сдавленный вопль, чувствуя, как невидимый комок лезет ему в горло, перекрывая дыхательные пути. В приступе мучительной асфиксии он согнулся пополам и начал оседать на грязный асфальт, хрипя и хватаясь за шею. Травин смотрел на него помертвевшим взглядом, не выражающим ничего, кроме презрения и безразличия. Через некоторое время Гарцев уже бился в конвульсиях, из последних сил пытаясь схватить учителя за полы пальто.
  - Придется идти своим ходом, - со вздохом промолвил профессор, взглянув на стрелки карманных часов. - Всего доброго! Знаете, если б я не был с вами знаком столько лет, то наверно не решился бы отправить вас в Лимб. Вдруг вы из чувства мести попытаетесь саботировать операцию? Но! Зная то, как сильно вы любите жизнь, как страстно вы за нее цепляетесь, я пребываю в полной уверенности, что все будет сделано на совесть.
  Он бросил последний взгляд на судорожно дергающееся под ногами тело Гарцева и медленно удалился, шаркая калошами.
  Комок в горле исчез так же внезапно, как и появился. Гарцев лежал на тротуаре Моховой улицы с покрасневшими, выпученными глазами, отчаянно хватая ртом драгоценный воздух и оглашая улицу жуткими воплями.
  Когда он попробовал встать, его стошнило. Пошатываясь и надрывно кашляя, словно больной туберкулезом, Георгий побрел по улице, думая лишь о том, где бы ему сейчас напиться до полного забытья.
  
  Похороны
  
  Елена Дмитриевна схватилась за сердце и, теряя сознание, начала заваливаться набок. Бледный как полотно директор нашел в себе силы ее подхватить. Коридор школы огласили разноголосые рыдания, всхлипы, стоны. Плакали взрослые, плакали подростки, плакали дети.
  Сбросив с себя оцепенение, Лёнька повернул голову и увидел тяжело потупившего взгляд Егора. Он не плакал, но выглядел совершенно опустошенным.
  - Занятия отменяются! Все свободны! - голосом актера-трагика воскликнул директор.
  Ученики стали возвращаться в классы, чтобы забрать вещи. Впервые их мысли ничем не отличались от разговоров взрослых.
  - Что же теперь-то?
  - Америка нападет!
  - Отец говорит, на нем одном все держалось!
  - Это должно было случиться, но я не верил! - причитал староста Димка Соловьев, ломая пальцы. - Ах, ах, какая потеря! Какой подкоп под фундамент нашей страны! Если бы было изобретено средство от смерти!
  - Пошли в колонный зал!
  - Кто ж нас туда пустит! Надо на похороны идти девятого!
  - Да че его смотреть-то? - угрюмо буркнул Пашка Козуб, запихивая учебники в старый вещмешок. - В газетах фотографий полно. Айда во двор шайбу гонять!
  Биджо Роинишвили врезал ему по макушке трясущимся кулаком.
  - Ты щто баран глупий?! О ком разговариваишь, дурак! - вскричал он, заливаясь слезами.
  Краем глаза Лёнька увидел, как Богданов вышел из класса, свистом зазывая свою братву.
  - Пойдем на похороны? - тихо спросил Егор Лёньку.
  - Мы все равно его не увидим. Представляешь, сколько народу будет.
  - Пойдем! Никогда его вблизи не видел, только на мавзолее издалека. Теперь хоть шанс появился.
  Лёньке не очень-то нравилась эта идея, но глаза Егора были полны решимости. 'Что-то должно случиться', - мрачно думал Лёнька. Он не смел бросить товарища.
  Когда они вместе с сотнями ребят и взрослых высыпали из дверей школы, у входа в соседний корпус Лёнька увидел мелькавшую в толпе черноволосую девочку.
  Элина посмотрела на друзей мокрыми глазами.
  - Как страшно! Никто ничего не знает, говорят, конец нам всем!
  - Слушай их больше! - Лёнька обнял дрожащую фигурку. - Король умер, да здравствует король! Знаешь такую французскую пословицу?
  - Мы решили идти на похороны девятого марта, - сказал Егор.
  - Я с вами!
  - Элина...
  - Я тоже хочу увидеть.
  Родители Лёньки не допускали и мысли о том, чтобы присутствовать на похоронах. Отец, расхаживая по комнате, гадал, кто же теперь станет 'новым кесарем', мать писала письмо родным в Гомель. Зная родителей, Лёнька ни одним словом не обмолвился о своих планах.
  Утром девятого марта небо над Москвой было безукоризненно белым, словно огромный кусок савана, накрывший город.
  Лёнька, Егор и Элина, стуча ботинками, бежали по улице Кирова, целиком отданной во власть пешеходов. Автомобильное движение прекратилось. Люди неслись отовсюду. Из каждого переулка, подъезда и подворотни то и дело выскакивал взъерошенный человек с замутненным взглядом и присоединялся к потоку. Казалось, в Москву входит беспощадное вражеское войско, или ее вот-вот затопит лава извергающегося вулкана. Мужчины, женщины, подростки, старики, даже безногие инвалиды, катившиеся на своих жалких тележках между тысяч ног. Лёнька видел женщину, у которой в заплечном мешке болтался ее муж, лишенный всех конечностей.
  - Держимся вместе! - задыхаясь, орал Лёнька. - Чтоб в толпе не растеряться!
  Егор указал на вход во двор.
  - Туда! Срежем!
  Огромный поток, движимый теми же соображениями, что возникли у Егора, всасывался в темную арку. Толпа заполнила дворы. Люди перелезали через заборы, пробегали по цветочным клумбам. Тот, кто спотыкался, съеживался подобно полураздавленному червю, моля бога, чтобы чужие ноги пощадили его.
  Держа друг друга за руки, друзья бежали вперед, навстречу чему-то грандиозному, но от того не менее жуткому и таинственному.
  Случайно подняв глаза, Лёнька заметил в одном из окон двух маленьких девочек, которые, прильнув носами к стеклу, изумленно наблюдали за непонятными людьми.
  - А-ай! - завизжала Элина, падая на одно колено. С неожиданной для самого себя силой Лёнька рванул ее вперед, смягчив удар. Он все больше злился на Егора, за то, что тот завел их в эти чертовы дворы.
  Они бежали дальше. Опасный путь по скользким ступенькам, через невысокую решетчатую ограду привел их на Сретенский бульвар. Народу здесь было еще больше, но препятствий меньше.
  - Егор, вернемся!
  - Что?
  - Вернемся! Мне это не нравится!
  - Ты чё, мы уже почти...
  Какой-то широкоплечий коротышка в рыжем ватнике едва не сшиб Лёньку с ног, ненамеренно ударив кулаком в плечо. По асфальту, причитая, ползала баба в платке, о которую тут же споткнулся кто-то из бегущих. Лёнька лишь мельком увидел эту сцену, и ему в голову пришла страшная мысль о массовом помешательстве. Он видел оборванца, который не бежал вместе со всеми, а стоял у ограды бульвара, не задетый человеческой рекой, и смотрел в небо испуганными глазами блаженного.
  'Надо убираться!' - все настойчивее звенело у Лёньки в мозгу.
  На перекрестке, отделяющем один бульвар от другого, живой цепью выстроились военные в серых шинелях и ушанках. Они пытались сдержать толпу, но силы оказались слишком неравными. Плотина рухнула, и ее обломки поползли вниз по бульвару, подхваченные бушующим потоком. Конные солдаты бессмысленно стегали нагайками спины бегущих, которые даже не оглядывались.
  В какой-то миг Лёнька почувствовал, что бежать ему становится все труднее, толпа густела и затвердевала с каждой секундой. На площади царило настоящее столпотворение.
  - Ничего себе, а! - крикнул Егор сквозь общий гул. - Такого даже на футболе не было!
  Они продолжали держаться вместе, уже с трудом пробираясь сквозь сонм живых тел.
  - Надо на Неглинку! - орал Егор.
  Словно превращаясь в единый многоголовый организм, человеческая масса медленно колыхалась из стороны в сторону. Над головами поднималось облако пара.
  Лёнька сумел подтащить к себе Элину и ухватить ее под руку. Вторая рука продолжала держать запястье Егора, который, в свою очередь, крепкой спортивной хваткой сжимал запястье Лёньки. Протискиваться вперед становилось все сложнее.
  Они уже не двигались, а стояли на месте. Что-то было не так. Из толпы все чаще доносились крики ужаса и боли. Не обладая высоким ростом, Лёнька не мог увидеть, что происходит впереди, но, кажется, там стоял кордон из тяжелых автомобилей, заблокировавший выходы с площади.
  Лёнька заметил афишную тумбу, которая, покачиваясь, медленно плыла в человеческом море. Он почувствовал, как ноги его все чаще непроизвольно отрываются от земли. Сдавленные со всех сторон ребята, казалось, попали в какой-то иной мир, где не было даже привычного земного притяжения. Элина испуганно озиралась. Рука, обхватившая подругу, ныла от боли.
  Лёнька вдруг осознал, откуда на этот раз, вполне возможно, к нему подобралась смертельная опасность.
   - Да двигайтесь же! - закричал он в бешенстве, чувствуя заползающую в душу ледяным червем панику.
  Прежде единичные крики боли превратились в чудовищный многоголосый хор стонов, воплей и проклятий. Какой-то человек в дорогом сером пальто и шляпе кричал что-то на неизвестном языке. Со стороны домов слышался звон разбитого стекла: пытаясь спастись, люди лезли в витрины и окна первых этажей. На крышах сидели те немногие, кому удалось взобраться по пожарным лестницам и водосточным трубам. Они напоминали зрителей, спокойно наблюдающих с высоких трибун безумное представление.
  Внезапно Лёнька увидел парня, очень похожего на Богданова, который висел на фонарном столбе, отчаянно размахивая ногами, словно незадачливый циркач на перекладине. Когда Лёньке вновь попался на глаза этот столб, на нем уже никого не было. Он видел подонков, которые вынырнув из толпы, матерясь, лезли по чужим головам. Видел, как они проваливались, застревая в самых нелепых позах и вопя от боли.
  - Куда нас завел! - хрипел Лёнька, чувствуя, как хрустят ребра. Элина визжала.
  Лёньке вспомнилась игра, в которую он играл еще в детском саду, и которая начиналась загадочными ритуальными словами: 'Море волнуется - раз, море волнуется - два, море волнуется - три...'. Теперь он ясно понимал, о каком море шла речь.
   'Мы все морские фигуры, и все мы скоро замрем!' - думал Лёнька.
  Он ощутил на своей щеке прикосновение чьих-то волос. Колыхавшаяся рядом с ним пожилая женщина все сильнее запрокидывала голову.
  Далеко, безнадежно далеко был выход на Неглинную улицу. Если бы удалось до него добраться, возможно, они смогли бы забраться в грузовик или проползти под ним.
  Впрочем, похоже, это место таило в себе еще большую опасность. Человеческие массы напирали на грузовики, давясь о них. Люди разбивались о металлические кабины и борты 'Студебеккеров', как волны о скалистый берег.
  - Убери машину, сволочь! - доносились до Лёнькиного слуха бешенные крики.
  Стоявший в кузове военный разводил руками и что-то кричал в ответ.
  Над Москвой глухими раскатами загромыхал артиллерийский салют. Однако мало кто теперь вспоминал о причине этих залпов.
  Лёнька с ужасом ощутил, как Элина обмякла в его руках. Ее голова моталась из стороны в сторону.
  - Козлы-ы! - не своим голосом взвыл Лёнька, толком не понимая, кому адресует это слово, да и не желая понимать. Он был готов загрызть и растерзать кого угодно, хоть военных, хоть Егора, хоть любого болвана в этом тупом стаде.
  Внезапно часть толпы пришла в движение, снова превращаясь в поток. Один из грузовиков, перегородивших Неглинку, сдвинулся с места, образовав небольшую брешь в кордоне.
  - Туда! - крикнул Егор.
  Впрочем, нужды кричать не было: толпа сама несла их к выходу. Лёнька изо всех сил прижимал к себе тело Элины. Рука Егора давно соскользнула с его запястья, но он по-прежнему видел голову друга в нескольких метрах от себя.
  - Элина с тобой?
  - Ты ее убил! - в отчаянии проревел Лёнька.
  Егор в ужасе оглянулся на побледневшую подругу.
  Приближаясь к выходу, Лёнька почувствовал, как что-то пружинит у него под ногами. С Элиной в руках он бы уже десятки раз споткнулся и был бы затоптан, но плотная толпа держала их не хуже болотной трясины, спасая от падения.
  Лёнька, едва не рассек себе висок об угол кузова. Как только толпа начала редеть, Егор перехватил у Лёньки Элину. Лёнька держал ее под руки, Егор за ноги. Оба лихорадочно искали глазами безопасное место.
  Внезапно Егор упал, точнее, провалился, как будто под ним треснул лед замерзшей реки. Мгновение Лёнька видел голову и плечи друга, после чего из темноты открытого канализационного люка раздался плеск воды и сдавленный крик боли.
  - Егор! - вскричал Лёнька, склонившись над колодцем.
  В тот же миг из темноты к нему потянулись чьи-то руки в перчатках.
  - Девчонку давай!
  Лёнька бережно, как только мог, опустил ноги Элины в люк. Невидимый спаситель тут же подхватил легкое тельце.
  В следующую секунду жесткий удар в спину сшиб Лёньку с ног. Какой-то парень в рваной шинели, перелетев через Лёньку, распластался на земле. Поясницу тут же оттоптал, чей-то острый каблук.
  Охнув от боли, Лёнька пополз назад, свешивая ноги в колодец и моля, чтобы никто не наступил ему на голову или на пальцы. Через пару секунд он оказался по колено в ледяной, мерзкой воде, окруженный непроглядной тьмой.
  
  Мама
  
  - Все в порядке, обморок, - сказал небритый мужчина, щупая у Элины пульс. - Нашатыря б ей дать понюхать.
  Глаза Лёньки понемногу привыкали к темноте.
  - А вот у друга твоего, похоже, перелом. Не успели мы его поймать!
  Сидящий у стены на каменном выступе Егор выплюнул непечатное слово.
  Кроме них в канализационном тоннеле находилось еще несколько человек. Время от времени они подхватывали и спускали вниз новых 'счастливчиков'.
  - Много там народу? - спросил один из спасителей молодого человека с круглыми от потрясения глазами.
  - Достаточно! - мрачно ответил за него небритый мужчина. - Не задавай идиотских вопросов! Сейчас вылезать смысла нет, до ночи точно не рассосется.
  - Сколько ж людей подавило... - дрожащим голосом промолвила седая женщина с разбитой губой.
  - Почище Ходынки будет, а, мамаша? - съехидничал кто-то из темноты.
  При этом слове Лёнька вдруг вспомнил о своей матери, и сердце его, похолодев, сжалось в груди. Мама... где она сейчас? Знает ли она, что происходит в городе?
  - Здесь мы, может, даже и к утру не вылезем, - продолжал небритый, заглядывая в люк. - Надо искать другие люки. Вы оставайтесь здесь, ловите людей, а вы пойдите, разведайте, что там.
  Лёнька подошел к Егору.
  - Сильно болит?
  - Пока ногой не двигаю вроде ничего, - проворчал тот. Его полусогнутая нога с задранной штаниной и распухшим коленом упиралась в дно канализации. Выступ в стене был слишком узок, чтобы на нем можно было нормально сидеть.
  - Вот зараза! Теперь наверно полгода бегать не смогу. Еще эта вода...
  Элина, которую небритый все это время держал под руки, начала приходить в себя.
  - Ч-что это? Где мы? Где? - забормотала она, испуганно моргая глазами.
  - У Кощея в темнице! - тут же вставил веселый циник.
  Элина вскрикнула, увидев, что ноги ее в воде, хотя она была из тех, кому в тот день посчастливилось надеть сапоги.
  Ближайший люк оказался в паре сотен метров, и в него также то и дело проваливались чьи-то ноги. Кто-то даже пошутил, что давка скоро начнется внутри канализации.
  Медленно и гадко протекали часы в темной, зловонной трубе. Когда круглое светящееся окно в потолке незаметно сделалось грязно-серым, и гул толпы уже не был таким страшным и отчаянным, пошли разговоры о том, что пора вылезать на поверхность.
   На соседней улице толпа схлынула, и люди, шлепая ногами, стали уходить к дальнему люку, тая во тьме.
  - Ну чего, как быть? - небритый кивнул в сторону Егора. - Со сломанной ногой его отсюда не вытащить. Не дай бог, что-то повредим. Веревку бы сюда... веревку и носилки.
  - Могу из дома принести. Я недалеко живу, - предложил Лёнька.
  Он в нерешительности посмотрел на Элину, потом перевел взгляд на небритого.
  - А вы здесь не останетесь?
  - Нет, парень, ты чего! Мне своих поскорее надо увидеть. Тревожно за них!
  - Иди, я побуду с Егором, - тихо сказала Элина, глядя на Лёньку своими прекрасными карими глазами.
  - Но... может быть...
  - Правильно говорит, - поддержал небритый. - В городе сейчас черти что творится. А здесь внизу безопаснее всего. Сыро, правда. Если крыса появится, не завизжишь?
  Элина помотала головой.
  - У нас их в старом доме было полно. Противные, а так ничего.
  - Молодец! Спички есть?
  - Забыл, - вздохнул Егор.
  Небритый протянул ему зажигалку, сделанную из патронной гильзы.
  - Вот. Без света не останетесь, - он повернулся к Лёньке. - Пошли к люку, я тебя подниму. Главное: запомни место и название улицы. Я бы сам помог, но... понимаешь, какое дело.
  Лёнька ожидал увидеть скопление людей или, напротив, абсолютно пустую, спокойную улицу. Но то, что представилось его глазам превзошло все ожидания. Незнакомая улица, посреди которой он оказался, была безлюдна, если не считать людьми валявшиеся то тут, то там мертвые тела. Некоторые из них еще подавали признаки жизни, оглашая улицу слабыми стонами. Кроме тел, на асфальте лежало еще множество маленьких черных предметов. Сначала Лёнька не понял, что это, но, присмотревшись, разглядел перед собой сотни потерянных калош.
  Новый друг, вслед за ним вылезший из люка, быстро скрылся в темном переулке, махнув на прощание рукой. Когда Лёнька запоздало раскрыл рот, чтобы спросить дорогу, его уже не было видно. Лёнька двинулся вперед, надеясь, что улица выведет его к знакомым местам. До дома было недалеко: главное выйти к Садовому кольцу.
  Лёнька быстро шагал, сунув руки в карманы и слыша, как в его ботинках продолжает отвратительно чавкать вода. Фонари освещали улицу злым, безжизненным светом. Откуда-то продолжал доноситься невыносимый рев толпы, напоминающий гул пчелиного роя.
  По улице, испуганно тявкая, бежала маленькая, лохматая собачонка, в позвякивающем ошейнике. Вдалеке Лёнька увидел быстро идущего навстречу ему старика с окровавленной лысиной и выдернутой, болтающейся, словно плеть рукой. Когда они встретились, старик посмотрел на Лёньку сумасшедшими глазами.
  - Кузьму не видел? - прохрипел он.
  Лёнька помотал головой.
  На перекрестке, где также уже не было народу, с десяток военных складывали в кузовы грузовиков бездыханные трупы. У Лёньки появилась дурацкая мысль.
  - Простите, - обратился он к офицеру, затягивающемуся папиросой. - У меня...
  - Отвали!
  - Мой друг сломал ногу.
  - Сказал, отвали! - рявкнул военный, сверкнув на Лёньку свирепым взглядом.
  Никто здесь не собирался кому-то помогать.
  Лёнька снова бросился наугад. Последствия давки, кордоны, ночь, а также разливающиеся по воздуху страх и безумие превратили Москву в иной, совершенно незнакомый город.
  Лёнька сам не понял, каким чудом сумел выйти к современным массивным зданиям и широкой проезжей части Садового кольца. Здесь, как ни в чем не бывало, продолжали ездить автомобили, люди спокойно шли по своим делам. Никто не бежал, не орал, не лез по головам, а главное, видимо, даже не подозревал, что произошло всего в нескольких километрах от этого места.
  Каждый шаг приближал Лёньку к дому. Свернув на свою улицу, он не выдержал и снова перешел на бег. Он не очень беспокоился за своих друзей, хотя понимал, что худшего места для ночлега, чем канализация в мартовскую ночь не найти. Даже со сломанной ногой от Егора веяло таким спокойствием и уверенностью, что Лёнька почти не сомневался в благополучном конце обрушившихся на них злоключений. Он держал в голове название улицы, где находился люк, тоннель был прямым, и никто, кроме крыс в нем не обитал - чего бояться? Он уже явственно представлял себе выражение лица Егора, когда тот, лежа на носилках, скажет: 'Ну, тебя только за смертью посылать, Леон!'.
  Вот только почему же тогда в груди так отчаянно колотится сердце, а по спине бегут липкие мурашки? Внезапно Лёнька осознал, что боится вовсе не за друзей.
  Знакомый с первых лет жизни дом равнодушно встретил его тусклым светом своих высоких окон. Не дожидаясь, пока сверху приползет издыхающий лифт, Лёнька вихрем взбежал на третий этаж. Дверь в квартиру была открыта, хотя на ночь ее всегда запирали. Лёнька несся по коридору, чувствуя, как от волнения у него звенит в ушах, а во рту собралась сухая, царапающая, словно наждачная бумага, горечь.
  Он рванул дверь своей комнаты. В первую же секунду все стало ясно. Посреди комнаты на кровати сидел отец с серым лицом и обезумевшим, устремленным в пустоту взглядом. Казалось, он даже не заметил появления сына. Мама... ее не было.
  - Где мама? - содрогнувшись, спросил Лёнька, чувствуя, как родные стены и потолок сужаются над ним и вот-вот раздавят.
  Отец поднял глаза, медленно раскрыл рот, словно был мертвецки пьян.
  - Там, - еле слышно произнес он, сделав неопределенный жест рукой.
  - На кухне?
  - Нет... там...
  - Где?! - вскричал Лёнька, так что в книжном шкафу зазвенели стекла.
  Отец ничего не ответил и снова уставился в пол.
  - Она вернется!
  - Не вернется...
  В глазах у отца заиграли слезы.
  - Я был там... вместе с ней. Я видел... - его прежде неподвижное, каменное лицо вдруг исказила гримаса боли и отчаяния. - Господи... Не было даже 'скорой помощи'! Их просто... б-бросали в грузовики и увозили! Она... там!
  У Лёньки потемнело в глазах. Больше всего на свете он сейчас хотел просто умереть, забыться сном и не никогда просыпаться. В панике мозг посылал организму безумные импульсы. Тело тряслось и ходило ходуном, как Москва в день этот страшный день.
  - Это ты... - вдруг прохрипел отец, уставившись на Лёньку ненавидящими глазами. - Ты виноват! Она пошла искать тебя! З-зачем ты убежал? Зачем?!
  'Это сон! Просто кошмар!' - думал Лёнька. Сейчас я закрою глаза, открою, и все будет как раньше. Мама будет жива, папа будет нормальный. Надо только проснуться!'
  Но чуда не происходило. Вместо этого он видел спятившего отца, встающего с кровати и надвигающегося на него с трясущимися, растопыренными, словно орлиные когти пальцами.
  Лёнька с диким криком бросился прочь. В следующий миг он уже был во дворе, не помня, каким образом преодолел шесть лестничных маршей. Огромные, свисающие с крыш сосульки напоминали дьявольский оскал. Москва превратилась в ледяное озеро, где стонут замерзающие души грешников, а посреди торчит, ухмыляясь тремя жуткими лицами, чудовищный Люцифер.
  Лёнька метнулся в темную арку, выскочил на улицу, бросился бежать, не зная куда и не зная зачем. 'Пока я бегу, я не думаю! Надо вечно бежать, не останавливаясь!' - возникла в его помутненном мозгу безумная мысль.
  Впереди по улице медленно брел высокий человек в тулупе и галифе, с вещмешком за плечами. Лёнька даже не увидел его. Но, когда они поравнялись, человек, внезапно остановившись, круто обернулся. Его огромная рука, преградила Лёньке путь. Лёнька ударился об эту руку, как о шлагбаум, упав на спину и по инерции прокатившись еще добрых два метра по скользкому асфальту.
  Гарцев в недоумении посмотрел на лежащего подростка, и на его лицо наползла гадкая улыбочка.
  - Физкульт-привет!
  Лёнька перевернулся на живот и мигом вскочил на ноги. Перед ним стоял сам Люцифер. Огромный, страшный, невероятно гнусный, пусть даже с одним лицом. Издав вопль, мало похожий на человеческий крик, Лёнька кинулся на врага, нанося беспорядочные удары в живот и в грудь.
  - Вот это да! Нечего себе! - с восхищением заговорил Гарцев, слегка отводя назад голову, чтобы не получить по лицу.
  Он был явно изумлен, даже немного ошарашен. Лёнька ревел, тщетно пытаясь причинить противнику боль, сквозь толстую броню тулупа. В таком состоянии он избил бы даже Богданова, но Гарцев был слишком высок и слишком уж хорошо защищен.
  - А ну пришел в себя, сука! - прорычал Гарцев, схватив Лёньку за плечи и тряхнув так, что у Лёньки чуть не отлетела голова.
  Лёнька почувствовал, как стальной обруч сдавил его тело, парализовав любые движения. Оставалось только лягаться ногами, но на это уже почему-то не хватало сил. Из Лёнькиных глаз против воли потекли слезы.
  Гарцев бросил мальчика и, матерно выругавшись, начал искать в карманах портсигар.
  Слушая всхлипы Лёньки, он жадно сосал табачный дым, расхаживал из стороны в сторону и что-то шептал себе под нос.
  Все-таки поведение подростка было слишком странным, любопытство пересиливало злость.
  - Ну что? Кого задавило - папку, мамку? - небрежно спросил Гарцев, наклонившись к Лёньке
  - Мама... пропала, - прошептал Лёнька, хотя вовсе не хотел ему отвечать.
  - Н-да... Чего ж на площадь-то поперлась! А еще еврейка-интеллигентша!
  Лёнька поднял на Гарцева ненавидящий взгляд.
  - Урод! - произнес он остатками голоса.
  - Что, что?
  - Сексот несчастный! - продолжал Лёнька без тени страха.
  Слезы как-то вдруг исчезли из его глаз.
  Георгий поднял брови, и в его безжалостных глазах на секунду мелькнул призрак уважения.
  Он наклонился так близко к Лёнькиному лицу, что тот ощутил едкий запах 'Казбека'.
  - Надо же! А ты у нас кто? Сэр Ланселот?
  Гарцев медленно выпрямился, обводя улицу рассеянным взглядом. Он любил, когда его боялись, и даже умел ценить ненависть. Но терпеть презрение от того, кто слабее было выше его сил.
  - Ты хоть знаешь, кто я? - спросил Георгий с неожиданным пылом.
  Он вынул из кармана спичечный коробок и взял одну спичку.
  - Вот!
  Гарцев поднес спичку к Лёнькиным глазам и сосредоточенно уставился на нее.
  С тихим треском коричневая головка вспыхнула сама по себе. Лёнька был настолько убит своим горем, что не сразу понял суть увиденного.
  - Думаешь, фокус?
  Гарцев указал на свисающие с крыши дома сосульки.
  - Смотри! Вон там!
  Одна за другой ледышки со звоном попадали на асфальт, разбившись на сотни сверкающих осколков.
  - Совпадение?
  Распаляясь все больше, Гарцев указал на светильник уличного фонаря, под которым они находились. Светильник нервно замигал ему в ответ и вскоре погас.
  Лёнька изумленно смотрел на бледное лицо, в которое минуту назад готов был вцепиться зубами.
  - Волшебство, магия, чародейство, противоестественные способности - называйте это как хотите, - заговорил Гарцев, словно преподаватель физики, продемонстрировавший студентам любопытный опыт.
  Он вдруг как-то разом вывалился из амплуа квартирного злодея и негодяя, к которому все так привыкли.
  - Я... я догадываюсь, что случилось с твоей мамой.
  Гарцев достал из потайного кармана стеклянный шар величиной с куриное яйцо и устремил в него взгляд.
  Лёнька отказывался поверить своим глазам. Он мог допустить и принять на веру все что угодно: и то, что через миллион лет люди поделятся на два непохожих вида, и то, что на Марсе живут мерзкие осьминоги, передвигающиеся на механических треножниках. Он мог поверить в человека с жабрами акулы и в пушку, которая засылает людей на Луну. И в то, что американцы помещают в пуговицы своих шпионов микроскопические фотоаппараты. Любая нелепая фантазия имела право на воплощение в этом огромном, абсурдном мире. Но магия и колдовство... в это не верят даже маленькие дети. В это не верили даже до революции!
  - Да, все как я и думал, - Гарцев повертел шар в пальцах и сунул его обратно в карман. - Мама твоя... скорее мертва, чем жива. А ее душа сейчас находится там, куда я направляюсь.
  Он поймал оцепенелый взгляд Лёньки.
  - Душа! - еще раз отчетливо произнес Гарцев. - Не та, о которой твердят попы, а настоящая.
  - Она...
  - Ее можно вернуть. И ты это сделаешь сам. Если пойдешь со мной.
  - Но как...
  - Да или нет?
  Лёнька кивнул.
  - Место, куда мы идем... - Гарцев замешкался, подбирая нужные слова. - В общем, если все удастся, твоя мама завтра будет кормить тебя борщом. А если нет... тогда тебе и не нужна будет никакая мама.
  Лёнька мрачно смотрел на знакомое лицо незнакомого человека, не утратившее, впрочем, и сотой доли своей прежней подлости и коварства. Он был готов идти хоть с самим дьяволом. Хуже не станет.
  - Пошли, - прошептал Лёнька.
  
  Путешествие
  
  Лёнька и Гарцев приблизились к канализационному люку. Тому самому, из которого Лёнька давным-давно вылез на поверхность, еще, когда был совершенно счастливым подростком. Благодаря чьим-то жалким усилиям люк наполовину прикрывала чугунная крышка, оставляя черный, зияющий полумесяц.
  Гарцев не без труда откинул крышку и, повиснув на металлической скобе, спрыгнул в темноту. Лёнька спустился следом.
  Он почувствовал, как ледяная вода вновь окутала его ноги мерзкими щупальцами.
  - Если я правильно понял, - проговорил Гарцев, зажигая и вешая на ремень маленький электрический фонарь. - Бог меня осчастливил и послал мне еще двоих детей?
  Он покосился на Лёньку, но тот не ответил.
  Гарцев сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул. Из непроглядной тьмы тут же донесся похожий свист. Вдалеке забрезжил огонек.
  - Долго же ты! - радостно воскликнул Егор, не заметив в полумраке странного выражения на лице Лёньки.
  - Слава богу! - выдохнула Элина.
  - Здрасьте! - Егор улыбнулся Гарцеву. - А где веревка?
  Гарцев окинул ребят презрительным взглядом.
  - Ты им что-нибудь скажешь? - раздраженно спросил он Лёньку.
  Лёнька попробовал заговорить, но горло как будто промыли кипятком.
  - У вашего друга беда! - торжественно произнес Гарцев. - Пропала мать. Мы идем на поиски. Если вы ждали спасителей, то придется потерпеть до утра.
  Друзья смотрели недоумевающими глазами то на незнакомца, то на Лёньку, не зная, как им реагировать на такой поворот. Слова и внешность Гарцева не внушали ни малейшего доверия, но и Лёнька был явно не в себе.
  - Это правда, - тихо промолвил Лёнька.
  - Лёнь... - заговорила Элина дрожащим голосом. - Но... как же...
  Гарцев положил руку Лёньке на плечо. Это выглядело как сердобольный жест, но на самом деле это лишь означало, что надо двигаться дальше.
  - Простите... - прошептал Лёнька.
  Они направились вперед по тоннелю.
  - Эй! - раздался голос Егора. - Вы что, будете искать здесь? В канализации?!
  Гарцев устало закатил глаза.
  - Да!
  - Почему?
  Георгий устремил на Егора испепеляющий взгляд.
  - Любопытной Варваре... надели на башку маску с длинным носом! До конца жизни!
  Егор невозмутимо и с подозрением глядел на Гарцева.
  - А вы кто вообще?
  - Да, Лёнь, кто это? Почему ты ему веришь? - подхватила Элина.
  Лёнька не знал, с чего начинать рассказ и стоит ли. Друзья решат, что Георгий обвел его вокруг пальца с помощью пары фокусов, а расшатанные нервы усилили впечатление.
  - Добрый волшебник! - Гарцев скривил рот в брезгливой усмешке. - Так, все, идем!
  Они продолжили путь.
  - Лёнь! Он обманывает тебя! - закричал Егор.
  Лёнька в нерешительности остановился.
  - Кто вы такой? - почти с ненавистью проговорила Элина.
  - Твою ж мать! - рявкнул Гарцев и пихнул Лёньку. - Сам объясняй! Или ты язык проглотил?
  - Он... правда волшебник, - сказал Лёнька. - Он знает, где мама и сказал, что поможет мне...
  - Он ничего не знает, Лёнь! - категорично замотала головой Элина.
  - П-простите, ребята, я пойду. Подождите до утра. Утром здесь будет много врачей и милиции, вас вытащат.
  - Ну, ты дура-ак, - прошептал Егор, хлопнув себя по лбу.
  Наступило недолгое, гнетущее молчание. Было слышно, как вдали что-то отвратительно плещется в воде.
  - Я иду с ним! - Элина решительно подошла к Лёньке и схватила его за руку. - Я не оставлю его наедине с этим...
  Глаза Гарцева сделались совершенно круглыми, как выпуклые оловянные пуговицы.
  В гневе он быстро шагнул к Егору и снял со спины вещмешок.
  - Хотите с нами? Не проблема!
  Георгий вытащил из мешка небольшой деревянный футляр.
  - Только потом звать маму будет поздно!
  Он достал из футляра скальпель и схватил Егора за ногу так, что тот закричал от боли.
  - Что вы делаете?! - взвизгнула Элина.
  - Заткнись!
  Гарцев сделал на распухшем колене два длинных надреза, из которых потоками хлынула кровь.
  Все наблюдали за его действиями с нескрываемым ужасом. На такое варварство не осмелился бы ни один нормальный врач.
  - Козел, ты че творишь?! - орал Егор.
  Гарцев намеренно сдавил пальцами сустав, так что у Егора потемнело в глазах.
  - Еще раз вякнешь, будет больнее!
  Зажав между колен ногу Егора, он вынул из футляра небольшой шприц с какой-то мутновато-белой жидкостью и быстрым движением всадил иглу прямо под коленную чашечку.
  Егор взвыл сквозь сжатые зубы, оглашая тоннель чудовищным эхом. Если бы немцы или американцы взяли его в плен и стали пытать, то вряд ли бы добились лучших результатов.
  Гарцев вымыл окровавленные пальцы в сточной воде и подождал, пока Егор накричится вдоволь.
  - Ну, что? Чувствуешь ногу?
  Егор, прерывисто дыша, ошарашено помотал головой.
  - Вставай!
  - Чего...
  - Вставай, сказал!
  Егор несколько секунд смотрел на Гарцева дикими глазами, потом несмело попробовал приподняться с каменного выступа. Элина поддержала его.
  Боли не было. Нога полностью онемела, словно вместо нее стоял протез. Колено не сгибалось. Тем не менее, Егор с изумлением обнаружил, что может стоять и даже ходить. Кровотечение прекратилось, шрамы от скальпеля затянулись, словно обычные царапины.
  - Я хожу!
  - Конечно! - Гарцев улыбнулся самодовольной улыбкой.
  - Как это? - прошептала Элина. - Как вы... как ты это сделал?
  - Камбиуновая сыворотка.
  Гарцев поймал на себе недоверчивые взгляды.
  - Новейший американский препарат от компании Хьюз! - устало поправился он.
  - И что я теперь никогда не смогу согнуть ногу? - вдруг испугался Егор.
  - Действие сыворотки временно. Сейчас у тебя на ноге что-то вроде гипса.
  Элина в полном недоумении всплеснула руками.
  - Это невозможно! Сломанные кости так не срастаются. У меня дядя сломал руку, и он...
  Гарцев хотел ответить ей что-то нелицеприятное, но лишь махнул рукой.
  - Если вам дорога жизнь, оставайтесь здесь! - сказал он, вешая свой вещмешок обратно за спину.
  - А мы с товарищем Зарицким, - он хлопнул Лёньку по плечу, - Сходим на прогулку в другой мир, спасем его маму и возможно не только ее.
  Егор, выругавшись, подковылял к Лёньке.
  - Ты даже бегать не можешь...
  - Да пошел ты! Раз ты идешь, то и я иду!
  Он презрительно хмыкнул в лицо Гарцеву:
  - Другой мир, говорите?
  Гарцев, Лёнька и Егор уже двинулись в путь, когда сзади раздался вопль, полный невыразимого отчаяния. У Элины прыгали губы, на глазах выступили слезы.
  - Вы идиоты! Вы... вы просто...
  Она вытерла рукавом глаза и устремилась за друзьями.
  Обмелевшая река Неглинная, полтора века назад упрятанная в подземную трубу, вела путников все дальше и дальше. Иногда друзьям казалось, что из темноты вот-вот вынырнет потайной ход или дверь, или хотя бы решетка, но вместо этого им открывалось лишь продолжение тоннеля. Выполненные на совесть и даже с некоторым изяществом кирпичные своды напоминали внутренности какой-то гигантской извивающейся змеи. По бокам торчали забитые грязью и ветками ливневые стоки. Кое-где сквозь дыры в потолке проступали очертания черных металлических труб. В полутьме вода реки казалась довольно чистой, хотя в ней, то тут, то там попадались сгнившие деревянные ящики, бутылки, мертвые крысы и прочая дрянь. Один раз друзья увидели истлевшие останки человека, погибшего, быть может, еще в прошлом столетии.
  Гарцев уверенно шагал вперед, как человек, хорошо знающий эти места. Или это была лишь маска? Никто из ребят не хотел случайно выдать свой тайный страх, однако у каждого в голове звенела одна и та же дурацкая мысль: что если Гарцев вдруг развернется и нападет на них? Кто мог с ним справиться: Лёнька, Элина или покалеченный Егор? Втроем они представляли для него такую же опасность, как для африканского льва. Впрочем, такой поворот можно было ожидать лишь от самого настоящего безумца, а Гарцев при всех своих странностях и пороках выглядел более чем уравновешенным.
  - Элина, - заговорил Лёнька шепотом. - Прости, что я так... Я все сделаю, чтобы тебя защитить.
  Его глаза шарили по воде, ища хоть что-то, что могло бы сойти за оружие.
  - Что вы там шепчетесь, домой захотели? - раздался насмешливый голос Гарцева.
  - Ты сказал, что мы идем в другой мир, - проговорил Егор, с трудом переставляя свою закостеневшую ногу. - Это шутка что ль?
  - А я похож на клоуна?
  Гарцев сбавил шаг и стал внимательнее оглядывать стены.
  - Другой мир означает - другой мир. Это не тайные подземелья Кремля, не какие-то там пещеры со сталактитами. Это даже не секретный бункер Его величества... - глаза Гарцева весело блеснули. - А где, вы думаете, он собирался прятаться от американской бомбы, хе-хе?
  Гарцев подошел к стене и начал водить по ней ладонью, что-то бормоча себе под нос, словно разговаривал с кирпичами. В этот момент он сильнее всего походил на сумасшедшего.
  Пошарив минуты две, Георгий нащупал кирпич, едва заметно выдающийся из общей кладки. Просунув ногти в незаполненные раствором щели, он с огромным усилием выцарапал кирпич, и тот упал, булькнув в грязной воде. Лёнька не разглядел, что было под ним. Кажется, там находилось, что-то вроде кнопки или, быть может, замочной скважины.
  Гарцев достал из кармана круглый, плоский предмет на цепочке, размером не больше пятикопеечной монеты и приложил к углублению. Неожиданно часть кирпичной кладки дрогнула и почти беззвучно стала отползать назад, образовывая узкий проход в стене. Лёнька ожидал увидеть внутри какие-нибудь шестеренки потайного механизма, но, кажется, там не было вообще ничего.
  Гарцев и ребята вошли внутрь.
  - Впереди будет лестница, - заговорил Георгий. - Если...
  Вопль ужаса взорвал тишину канализации, заставив содрогнуться всех. Элина пронзительно визжала, глядя в пол и пятясь назад.
  - Что у тебя?!
  У ног Элины, шевеля усами, ползал огромный белесый таракан. Гарцев раздавил насекомое носком сапога.
  - Здесь такого дерьма по горло, каждый раз будешь орать?! - пролаял он в лицо девочке.
  Когда Элина пришла в себя, они двинулись в путь. Отойдя на несколько шагов, Лёнька услышал за спиной едва различимый шум, с которым затворилась кирпичная дверь.
  В отличие от канализационного, этот тоннель больше походил на возникшую естественным путем пещеру, чем на проход, созданный человеческими руками. Своды и пол были неровными, так что приходилось шаркать ногами, чтобы не споткнуться. Тьма ослепляла своей чернотой.
  Хотя самочувствие теперь уже беспокоило Лёньку меньше всего, он не без досады слизнул с верхней губы текущие ручьями сопли. Часы, проведенные на холоде по колено в воде, мигом оживили угасшую болезнь и вдохнули в нее новые силы.
  - Ступеньки! - предупредил Гарцев. - Всем смотреть под ноги!
  Они начали спускаться по узкой винтовой лестнице, с замиранием сердца ожидая, что нога вот-вот провалится, не досчитавшись ступеньки. Наибольшую опасность лестница представляла для Егора, который ставил свой живой протез практически наугад. Лёнька держал его под руку, Элина придерживала сзади. Внезапно Гарцев сам предложил Егору помощь. Вызвано это было, впрочем, не столько заботой о нем, сколько боязнью, что тот, упав, повалит всех остальных.
  Лестница по спирали уходила вниз, словно резьба гигантского сверла, пробурившего насквозь земной шар. Лёнька не знал, сколько времени они спускались; кажется, прошло уже не меньше четырех-пяти минут. Лестница и не думала заканчиваться. За каждым новым поворотом вокруг каменного столба скрывался лишь новый поворот.
  Позади Лёнька слышал всхлипы Элины. Было неясно, плачет ли она или, как и он сам, подхватила насморк. Перед глазами маячил светлым пятном тулуп Гарцева.
  'Что же это за лестница?' - тревожно думал Лёнька. - 'Кто и когда ее построил? Куда она нас приведет?'
  Он вспомнил, что мама жива, только пока он принимает на веру слова Гарцева о душе и другом мире. Если так, то пусть эта лестница станет дорогой в волшебную страну, где творятся чудеса, и где можно исправить непоправимое.
  - Скоро придем? - устало промычал Егор.
  Гарцев рыкнул в ответ что-то нечленораздельное.
  Бесконечный спуск в темноту все больше напоминал дурной сон.
  Лестница закончилась также внезапно, как и началась. Впереди был еще один тоннель. Гарцев достал из кармана нечто вроде компаса - небольшой предмет кубической формы, сделанный ни то из камня, ни то из черного дерева, с круглым сияющим циферблатом и мечущейся из стороны в сторону серебристой стрелкой.
  На этот раз они попали в лабиринт. Множество совершенно одинаковых подземных ходов переплетались друг с другом, словно десяток змей в корзине.
  - Куда мы идем? - вдруг подала голос Элина, которая все это время молчала.
  - Я, кажется, уже дал понять, - раздраженно заметил Гарцев.
  - Ты не объяснил, - настойчиво продолжала Элина со слезами в голосе.
  Гарцев скрипнул зубами.
  - Короче, - начал он. - Давным-давно, когда наверху были только леса и болота, и когда все поклонялись деревянным болванам, один сумасшедший увидел во сне, что именно здесь пролегает путь к вратам... ада, если угодно. Хотя это не ад. Таких ворот на земле несколько.
  - Что значит 'ада'? - спросил Лёнька.
  - Это значит, что через эти двери можно попасть в логово чудовища... или дьявола... или Оно, как мы его уважительно называем.
  Гарцев резко обернулся, ослепив ребят лучом фонаря.
  - Тот, кто захочет вернуться, будет искать дорогу сам! Это не лучшая мысль, предупреждаю.
  - Мы... - Лёнька замешкался, понимая, что вопрос слишком страшен. - Мы встретимся с ним?
  - Ни в коем случае.
  Егор зашел Гарцеву за спину и, оглянувшись на друзей, быстро покрутил пальцем у виска. Впервые Лёнька видел страх на лице своего старого друга. Впрочем, это был страх иного рода: страх перед тем, во что он в отличие от Лёньки и Элины не мог даже попытаться поверить.
  Георгий внимательно следил за стрелкой волшебного компаса, которая очевидно указывала ему дорогу. Каждый шаг, каждый хруст камешка под ногами отдавался в катакомбах зловещим эхом. Неизвестность в сочетании с бредовым рассказом про чудовище делала этот мрак и тишину совершенно невыносимыми. Лёнька чувствовал в легких нехватку кислорода.
  
  Логово
  
  Из тьмы навстречу путникам выступили тяжелые, черные ворота, украшенные грубым барельефом. Что он изображал, невозможно было понять.
  - Стоять! - приказал Гарцев, хотя все уже прекрасно видели, что дальше пути нет.
  Он прикоснулся рукой к воротам, снова начав шептать себе что-то под нос. То, что в первый раз показалось Лёньке простым монологом вслух, похоже, представляло собой заклинание или заговор.
  Внутри ворот что-то глухо щелкнуло, но, когда Гарцев попытался их открыть, створки не поддались.
  - Что ж ты хочешь? - с досадой проворчал Гарцев и оглянулся на ребят. - Идите сюда!
  Он медленно обвел друзей взглядом.
  - Это непростые ворота. Чтобы их открыть нужно... Один раз в жизни вы обязательно должны были увидеть Его. В вашем первом ночном кошмаре. Пусть каждый приложит руку к дверям и вспомнит этот сон.
  Лёнька, Егор и Элина послушно дотронулись до бугристой, древней поверхности. Лёнька хорошо помнил свой первый кошмар.
  Ему было года два. В тот вечер он очень сильно развеселился, дрался с папой и не хотел ложиться спать. Когда его уложили в маленькую кроватку, стоявшую у стены, он увидел, как в темноте, прямо по стене к нему подбирается черная, лоснящаяся тварь, похожая на бесформенный тюк кожи. Она рычала и похрюкивала, у нее были острые когти или рожки, которыми она, как паук, цеплялась за отстающие от стен обои. Вплотную подобравшись к Лёньке, безглазое чудище слегка укололо его своими когтями-рожками, словно решив попробовать на вкус. Лёнька заорал. Раздавшийся внезапно пронзительный вой напугал тварь, и она, злобно ворча, быстро уползла по стене обратно во тьму.
  Лёнька рыдал. За окном страшно ревели сирены, и шевелилось багровое зарево. Что-то громыхало.
  Мама подхватила Лёньку на руки.
  - В подвал! - прозвучал папин голос.
  После этого случая Лёнька долго боялся спать возле стены. Он был абсолютно уверен, что это был никакой не сон. Он даже прикидывал, где могло прятаться это неведомое существо при свете дня: в стенном шкафу, в антресолях на кухне или в той комнате, которая постоянно заперта? Несколько раз он видел его во сне, но не столько его, сколько свой страх перед его появлением, и именно во сне, а не наяву.
  Ворота растворились сами собой. Гарцев и ребята вошли в просторный, темный грот, стены которого также покрывал непонятный барельеф, а потолок, кажется, имел куполообразную форму.
  Посреди пещеры друзья увидели нечто вроде большой чаши, стоящей на высоком, каменном пьедестале и до краев наполненной водой. С высокого потолка в чашу каждые десять секунд звонко падала капля.
  Позади чаши во мраке проступал силуэт огромной статуи, изображающей ни то человека, ни то зверя.
  Гарцев медленно двигался вперед, поглядывая по сторонам, очевидно тоже впервые видя это место.
  - Что там? - спросил Лёнька, указав на статую.
  Гарцев направил свет фонаря в лицо монумента, и все ненадолго обомлели от страха.
  Перед ними стояло подобие человеческого существа. Непропорционально длинные руки и ноги, тощее, костлявое тело и огромные кисти рук придавали ему сходство с богомолом. Почти все лицо, которое едва ли можно было назвать лицом человека, занимала оскаленная пасть и узкие, косые глаза, доходящие до самых висков. Несмотря на темноту и грубость, с которой была выполнена статуя, на 'лице' очень живо читалось вожделение и порочное блаженство. В огромных ладонях существа Лёнька различил десятки маленьких фигурок, изображающих голых людей, которые сидели и лежали, прикрываясь руками, или же, напротив, стояли, протягивая руки навстречу исполину. Намеренья чудовища не вызывали никаких сомнений.
  - Мамочка! - прошептала Элина.
  - Это что за... ч-черт? - нервно проговорил Егор.
  - Он самый.
  Гарцев обвел лучом фонаря стены грота, и все увидели, что барельеф ничто иное, как тысячи человеческих лиц, застывших с выражением страха и боли. Некоторые из них ничем не отличались от обычных лиц, иные были совершенно неправдоподобно вытянуты, имели гигантские рты, высокие лбы, выпирающие скулы.
  Подойдя к ногам статуи, Гарцев снял со спины вещмешок и вытащил из него громадный выдвижной циркуль, который в следующий миг стал еще больше. Быстрым движением Георгий очертил на полу пещеры круг, пылающий ярким, фосфорическим светом. Затем в руках у него появился тонкий выдвижной металлический жезл. Всех порывало спросить, что он делает, но слова застыли на языке. Зачарованные друзья наблюдали за тем, как Георгий с быстротой опытного профессионала рисовал на полу сложную пентаграмму. Жезл, служивший ему пером, летал из стороны в сторону, оставляя на камнях причудливые сияющие символы.
  Когда Гарцев закончил работу, его лицо было неподвижным и мертвым совсем как у стоявшей у него за спиной статуи. Георгий извлек откуда-то небольшую алюминиевую флягу, опустил ее в чашу с водой, подождал, пока последний пузырь вынырнет из горлышка.
  - Встаньте внутри пентаграммы, там, где лучи пересекают окружность! - скомандовал он хриплым голосом.
  Лёнька, Элина и Егор молча выполнили приказ. Любопытство и предвкушение чего-то невероятного на какое-то время превратило их в самых покорных слуг.
  Гарцев вошел в круг и по очереди заставил каждого отпить из фляги. Едва влага коснулась Лёнькиных губ, он сразу понял, что внутри вовсе не вода. Непонятная жидкость обжигала, как водка и при этом была невероятно холодной. Лёнька почувствовал, как лед на мгновение сковал его кровеносные сосуды. Желудок и легкие покрылись инеем. Язык онемел.
  Гарцев отпил из фляги в последнюю очередь, с традиционным выдохом.
  - За то, чтобы все мы снова увидели солнце! - промолвил он без тени сарказма.
  В тот же миг полчища каменных лиц, глядевших на них из тьмы, озарились ярким, белым огнем. Ослепительное пламя вырывалось из ртов, ноздрей, глаз, оставляя от масок смутные очертания. Грот, в котором секунду назад ничего нельзя было разглядеть, превратился в огромную, распаляющуюся лампу. Из стен начал исходить оглушительный, вибрирующий звук, будто ожившие лица слились в каком-то адском хоровом пении.
  Лёнька ослеп. Он видел перед собой лишь мутно-зеленое марево, в котором совершенно ничего не было, даже его собственного тела. Возможно это был лишь обман зрения.
  Он вдруг почувствовал, что лишился одежды. Неизвестное вещество обволакивало его со всех сторон, подобно вязкому клею. Любое движение стоило громадных усилий, как это бывает в тяжелых, мучительных снах.
  Лёнька заорал от ужаса. Паника полностью захватила все его существо, убив способность думать. Зеленая пустота равнодушно глядела в его невидящие глаза, постепенно темнея и становясь еще более муторной. В легких заканчивался воздух.
  Неведомая сила вырвала Лёньку из плена. Он упал сначала на колени, потом на живот, ударившись лицом о каменный пол. Даже боль не могла притупить жажду и наслаждение, с которыми он судорожно глотал вожделенный воздух. Глаза снова начинали различать отдельные предметы.
  Когда дыхание восстановилось, Лёнька, закашлявшись, перевернулся на спину. Над ним простиралось странное изумрудное небо, похожее на сводчатый потолок... или это и был очень высокий потолок? Лёнька удивился тому, насколько большим оказался грот, в котором они только что...
  Он вскочил на ноги, ошарашенно глядя по сторонам. Друзья и Гарцев стояли и сидели в нескольких метрах от него. Вся одежда была на месте.
  Это была пещера. Если возможно назвать пещерой огромное пространство, площадью с десяток футбольных полей, залитое холодным голубовато-зеленым светом. Высокие стены, переходящие в свод, простирались так далеко друг от друга, что походили на пустынный мираж. Их даже немного затуманивала висевшая в воздухе серебристая дымка. Вся пещера состояла из какой-то прекрасной голубой породы, мерцающей мириадами ярких бликов и огней. Многогранные драгоценные камни облепляли стены и пол, словно застывшие капли росы на листьях ранним утром. Огромные выпуклые прожилины в стенах напоминали ребра гигантского кита. А в центре... Лёнька чуть не заорал от потрясения и необъяснимого, сводящего с ума восторга. Посреди пещеры, зависнув прямо в воздухе в сотне метров над землей, рассыпаясь ослепительными лучами, переливался и пульсировал огромный шарообразный сгусток неведомого вещества, похожий на голубую звезду вроде Сириуса.
  Это было непостижимо, волшебно... Лёнька теперь уже не на секунду не сомневался, что спит и видит сон, поначалу страшный и темный, но под конец загадочный и восхитительный.
  'Сейчас я проснусь, и все это покажется мне полной чушью и нелепицей: и похороны, и давка, и Гарцев-волшебник, и путь под землю к изумрудной пещере...'
  Лёнька даже усмехнулся собственной наивности - надо же было принять такое за правду!
  Он посмотрел на изумленных друзей, но уже не как на людей, а как на бессмысленные образы, рожденные заигравшимся мозгом.
  'Как жаль, что к себе в сон нельзя пригласить друзей!' - подумалось Лёньке.
  Элина застыла, молча раскрыв рот и вытаращив глаза. Егор тоже молчал, тупо моргая и медленно поворачивая голову.
  - Ни хрена себе! - вдруг заорал он так, как никогда не кричат персонажи сновидений. - Это же... это... Вот (непечатное слово)! Е-е-мое! Надо было фотоаппарат у отца... (непечатное слово)! Это что вообще, а?!
  Гарцев выглядел совершенно невозмутимым, хотя вид миниатюрной звезды, похоже, впечатлил и его.
  - Спокойно! - негромко приказал он, и его взгляд озарила нешуточная тревога. - Тут не место для восторгов...
  - Где мы? - прошептал Лёнька.
  - Двадцать километров под землей.
  Под землей! Значит они по-прежнему в этом мире...
  В голове у Лёньки всплыло что-то из уроков географии, которой он никогда особо не интересовался: земная кора, мантия, ядро...
  - Все, что вы здесь видите, существует только для вас. Не для геологов.
  Это было самое короткое исчерпывающее объяснение, после которого задавать вопросы уже не имело смысла.
  - Пошли.
  Гарцев двинулся в направлении парящего шара.
  Внезапно Лёнька сообразил, что раз это не сон, то и опасность никуда не исчезла. Он не знал, что случится в следующую секунду и подозревал, что Гарцев не знает тоже. Иначе откуда у него эта ледяная суровость готового ко всему смертника?
  Пройдя немалый путь, они приблизились к звезде. Свет под ней был на столько яркий, что у Лёньки начало рябить в глазах. Казалось, наверху вовсю трудится бригада электросварщиков.
  Гарцев снял вещмешок и, поставив на землю, стал вынимать из него какие-то удивительные инструменты, сделанные из легкого, светлого металла и напоминающие огромных насекомых. Оказавшись на свободе, каждый из предметов самостоятельно распрямлял тонкие, изящные лапки, резко увеличиваясь в размерах. Среди содержимого мешка были и такие привычные вещи, как горелка, пробирки, змеевики. На глазах у ребят посреди пещеры создавался незнакомый аппарат, похожий на огромного членистоногого обитателя океанического дна или на фантастическую марсианскую машину. Гарцев работал с изумительной быстротой. В заключении он вынул из небольшого мешочка пригоршню серебристых шариков, похожих на капли ртути и подбросил их вверх. Лёнька видел, как крохотные шарики зависли на мгновение в воздухе, но вместо того, чтобы упасть стремительно унеслись в направлении пылающего шара, словно притянутые его излучением.
  Текло время. Аппарат работал с тихим шипением, время от времени выбрасывая голубую искру. Гарцев напряженно глядел то на него, то на висящий шар, то на стрелки наручных часов. Никто не осмеливался спросить, что происходит.
  Внезапно звезда начала менять цвет из голубовато-зеленого в зеленый, а потом и в желтый.
  - Есть... - прошептал Гарцев, словно охотник, подстреливший налету глухаря.
  Пышущий желтым огнем шар начал распадаться на тысячи маленьких, кружащихся в воздухе подобно рою снежинок светлячков. Изумрудная пещера на глазах превращалась в янтарную.
  - Есть! - заорал Гарцев.
  Лёнька впервые видел, как его мертвое, злое лицо пылало от радости.
  - Сделано!
  Он подбежал к Лёньке. На миг Лёньке почудилось, что Гарцев, свихнувшись от счастья, решил обняться с ним. Вместо этого Георгий вынул скальпель и схватил мальчика за руку.
  - Засучи рукав!
  Не дожидаясь, пока Лёнька поймет в чем дело, он сам рванул рукав Лёнькиной рубашки, да так, что обе пуговицы отлетели прочь.
  - Нужна боль!
  Он сделал небольшой, но болезненный порез на тыльной стороне руки повыше запястья.
  - Вон они, видишь! - Георгий указал на огромную стаю кружащихся по всей пещере светлячков. - Твоя где-то там!
  Лёнька в недоумении посмотрел на Гарцева.
  - Дурак, зови ее! Мысленно зови, через воспоминания! Вспоминай, как она тебе пела на ночь и... все такое! Любовь и боль - лучшая приманка!
  Лёнька принялся лихорадочно выискивать в памяти самые ранние, нежные воспоминания. Песни на ночь, книжки, первая ссадина, речка, луг... Кровь из пореза струилась по руке и капала на янтарный пол.
  Он видел, как тысячи светлячков стали опускаться к нему, танцевать вокруг него, окутывая до самых пят золотистой пургой. Лёньке нужен был лишь один из них.
  Он почувствовал это. Не увидел, но почувствовал. Она вновь была с ним. В нем. Внутри его тела.
  Огненный сгусток внезапно стал наливаться оранжевым.
  - Нет... - в испуге прошептал Гарцев.
  Как по команде светлячки вдруг устремились обратно в шар, мелькая точно светящиеся пули.
  Из оранжевого шар стремительно превращался в красный, затем кроваво-багровый, начиная походить на зловещую умирающую звезду. Прежде янтарная пещера теперь уже казалась рубиновой и напоминала внутренности разрезанного гранатового плода.
  - Вот сволочь! - простонал Гарцев, не в силах поверить в крушение всех своих надежд.
  В воздухе по нарастающей стал раздаваться клокочущий, ритмичный звук, в котором было что-то неуловимо схожее со злорадным хохотом.
  По затухающему багровому шару ползали черные пятна.
  - Уходим! - заорал Гарцев, брызжа слюной. Его перекошенное лицо дышало неподдельным ужасом.
  Он схватил за руку Лёньку, Лёнька - Егора, Егор - Элину. Второе прохождение сквозь зеленое ничто пугало не больше, чем заплыв под водой.
  Они очутились посреди темного грота с чашей и статуей. Гарцев включил висящий на ремне фонарь и достал из-под тулупа что-то похожее на пистолет. Только вместо дула этот предмет имел два коротких спаренных жезла, соединенных кольцом, внутри которого шевелился зеленый огонек.
  - Держаться вместе!
  Они медленно вышли из ворот. Гарцев яростно всматривался во тьму тоннеля, держа перед собой 'пистолет' и компас. Друзья в ужасе скучились у него за спиной. Каждый пройденный метр стоил величайшей смелости и невыносимого страха. Едва они достигали поворота, Гарцев молниеносно оборачивался, выставляя вперед оружие, готовый увидеть приближающегося из черноты минотавра или что похуже. Такого холодного, безжалостного, беспросветного кошмара Лёнька не знал даже в ту минуту, когда потерял маму.
  Егор прижимал к себе Элину, тихо плачущую от страха, и сам похоже был готов зарыдать. Всем казалось, еще чуть-чуть и им навстречу, сгибаясь под сводами тоннеля вылезет костлявое существо с огромными ручищами и оскаленной пастью.
  - Стоять! - прошептал Гарцев.
  Что-то живое преграждало им путь.
  
  История братьев
  
  Однажды, когда еще не было ни пространства, ни даже времени, из ничего появился Создатель. Появился и подумал: раз уж я сумел создать себя, создам и весь мир. И начал было создавать, но вдруг понял, что, не очистив себя от всего лишнего, не сможет достигнуть совершенства в работе. И Создатель вынул из себя все лишнее, и убрав в сторонку, приступил к строительству вселенной. Да только, пока он творил, из лишнего родился его младший брат. Брат этот не умел создавать, зато жаждал разрушения.
  - Ты меня таким сделал, - сказал он. - Ну так я тебе отомщу! Уничтожу все, что ты создаешь! И тебя уничтожу следом!
  Создатель не стал прислушиваться к лепету братишки и продолжал работать. Он и не замечал, как братец поедал плоды его труда, становясь все больше и сильнее. Когда младший брат почти сравнялся в размерах и силе со старшим, то внезапно напал на него.
  Началась битва. Создатель победил, и злой брат, сжавшись до ничтожных размеров, растеряв всю свою мощь, позорно бежал с поля боя и спрятался внутри одной из далеких планет. В том краю вселенной, куда Создатель почти не заглядывал.
  Планета была самая обычная. Но поскольку ослабшему Разрушителю нужно было чем-то питаться, он решил попробовать создать собственный мир, который будет давать ему жизненную силу. Созидание оказалось для младшего брата тяжелейшей мукой. Все получалось совсем не так, как у Создателя, а гораздо хуже, смешнее, нелепей.
  Он достал где-то воду, создал живых существ, заставил их расти и множиться. Эти существа давали ему ничтожное количество энергии.
  Время от времени на планету прилетали метеориты, сводившие на нет плоды его тяжкого труда. Разрушитель плакал от злости, впадал в глубокое уныние. Кроме того, не научившись как следует управлять своей планетой, он сам допускал досадные промахи, устраивая землетрясения, извержения вулканов, перепады температур.
  Впрочем, со временем у него начало получаться. Когда на смену случайно убитым динозаврам пришли млекопитающие, Разрушитель понял, что дела резко устремились в гору.
  Эти существа с более развитым интеллектом давали ему куда больше энергетической пищи. Когда же на планете появились люди, у которых помимо инстинктов еще было сознание, Разрушитель впервые за миллиарды лет смог отъесться вдоволь.
  Люди стали его основным и самым любимым детищем. Он очень аккуратно и последовательно увеличивал их популяцию, заботился о том, чтобы общество становилось более сложным и, как следствие, более конфликтным, устраивал войны.
  Правда очень скоро он обнаружил, что люди не совсем такие, какими ему хотелось их видеть. А, может, и совсем не такие.
  Во-первых, люди, догадываясь о его существовании, не желали признавать его своим родителем. Свои молитвы и упования они по какой-то необъяснимой причине возносили Создателю, о котором уж точно не должны были иметь ни малейшего понятия, ведь он никак не участвовал в их создании. Именно старшего брата люди почитали своим отцом, а в своем истинном отце видели только зло и неустанно осыпали его проклятиями и хулой. Это было неприятно и оскорбительно, ведь Разрушитель вложил в создание людей немало сил и считал себя вправе ожидать от них хоть какой-то благодарности. Он не мог понять, откуда это и почему. Быть может, его брат таким образом решил посмеяться над ним. Но нет... если бы Создатель узнал, где он прячется, то наверняка пришел бы и добил его.
  Кроме того, помимо производства вещей, которые могли бы облегчить их физическое существование, люди с самых ранних лет зачем-то начали заниматься бессмысленным созиданием под названием 'искусство'. Эта работа не приносила никакой пользы и стоила им огромных усилий и душевных терзаний, но, как ни странно, именно ее результаты очищали души людей, делая их менее плодоносными. Ведь пищу для Разрушителя представляли только темные стороны человеческого существа: страх, ненависть, страдания и те всепоглощающие, разлагающие страсти, которые у всех без исключения народов именовались пороками.
  Во-вторых, среди людей появились те, кто совершенно точно знал о существовании Разрушителя. Их называли по-разному: друиды, волхвы, шаманы, маги, вайделоты, а позднее просто волшебники и чародеи. Люди с рождения обладающие способностями, которые он в них не закладывал. Это были самые настоящие смутьяны и бунтари, паршивые овцы. К счастью, их было очень немного, и они не имели возможности делиться своими необычными свойствами с другими.
  Могут ли муравьи, живущие в стеклянном ящике, убить своего хозяина? Разрушитель не брезгал всерьез задумываться над такими вещами. Могут! Если хозяин споткнется, разобьет ящик и, неудачно упав, сломает себе хребет, муравьи просто приползут и сожрут его. Сожрут того, кто гораздо больше, сильнее, разумней...
  Чтобы обезопасить себя и полностью контролировать людей Разрушитель стал наводнять мир своими агентами: людьми с пустым взглядом, из которых он с их же позволения предварительно высасывал душу. Эти существа с человеческим телом и с сознанием хладнокровных рептилий были его шпионами среди людей, послушными марионетками. По ночам Разрушитель сам забирался в кроватки к маленьким детям и проверял степень их годности.
  Со временем люди все больше разочаровывали и раздражали своего хозяина. Проект, который подавал такие надежды, оказался очередной тупиковой ветвью. Чтобы как-то поднять урожайность, он принялся экспериментировать: устроил технологический прорыв, который должен был обострить в людях самые низменные страсти, развязал две войны, каких человеческий род еще не видел. Подумывал и о третьей.
  Во всем мире Разрушитель по-настоящему боялся лишь трех вещей: разрушения планеты, в которой он так удобно обустроился, полного вымирания живых организмов, в которых он вложил слишком много своей энергии и нападения со стороны всемогущего Создателя, от которого его ничто не могло защитить. Разрушитель мечтал, что когда-нибудь, пусть и нескоро он снова наберется сил и, внезапно восстав, съест ненавистного брата и все его поганое 'искусство'. А потом... потом...
  
  Песочный человек
  
  Из темноты к ним приближался высокий, сухопарый мужчина в клетчатой коричневой жилетке, бежевых брюках, остроносых, блестящих туфлях и с пышным галстуком на шее. Точь-в-точь как те, что стоят за прилавками магазинчиков в фильмах с Чарли Чаплином.
  Свет фонаря ударил незнакомцу в глаза, заставив невольно сощуриться. Его сухое лицо было песочного цвета и довольно сильно обветрено, словно в него выстрелили зарядом микроскопической дроби. Длинные, седые волосы были зачесаны назад. Ввалившиеся, полуприкрытые глаза под орлиными бровями смотрели на мир слегка иронично и совершенно бесстрастно. Изящный, но при этом крючковатый нос почти доходил своим кончиком до верхней губы, придавая лицу вид декоративной керамической маски, висящей над камином. Тонкие губы изгибались в приятной, хотя и тоже карикатурной улыбке.
  - Здравствуйте! - воскликнул человек высоким, надтреснутым голосом, приветственно разведя руки. - Вот уж не ожидал встретить кого-то здесь!
  Лёнька, Егор и Элина вздохнули с облегчением. Лёньке даже на миг подумалось, что, может быть, перед ними обычный человек, заблудившийся в тоннелях. Он тут же отринул эту надежду, как совершенно абсурдную.
  - Удивительный день сегодня выдался! Я не так уж редко бываю в Москве, но такой народной энергии, таких эмоций, такого национального колорита не видел уже где-то лет пятьдесят.
  Лёнька не мог видеть лицо Гарцева, стоя позади него. Но уже по застывшей фигуре чувствовалось, что Георгий вне себя от ужаса.
  - Ну что ж, - продолжал незнакомец. - Перейдем к делу! Поскольку наша встреча явно неслучайна и, к сожалению, не обещает быть приятной, я думаю, нам стоит немного разрядить обстановку, начав с чего-то веселого и занимательного. С игры! Игры ваши на знания и догадливость! В какую игру играл коварный сфинкс с царем Эдипом? Именно! Я пропущу вас дальше, только если вы правильно, - он поднял вверх длинный, сухой указательный палец. - Правильно, ответите на три моих вопроса.
  Гарцев пошатнулся. Лёнька испугался, что он сейчас грохнется в обморок.
  - Вопрос первый: кто я такой?
  Все в нерешительности молчали, глядя на незнакомца и не видя в его облике никаких подсказок.
  - Ну-с?
  - Песочный человек! - выпалил Лёнька неожиданно для самого себя.
  Он даже не понимал, откуда взялось это словосочетание. Кажется...
  Лёнька вспомнил как лет пять назад, возвращаясь домой из школы, увидел пленных немцев, укладывавших в безлюдном дворе бордюрный камень. В тот день ему задали по математике несколько уравнений, которые оказались слишком сложными. А надо было еще подготовиться к диктанту.
  Поборов угрызения совести и страх перед немцами, Лёнька подошел к пожилому человеку в старом, расстегнутом кителе, который присел на бордюр передохнуть.
  - З-здрасьте! - небрежно проговорил Лёнька, не зная в каком положении себя ощущать.
  - Страсте! - улыбнулся немец.
  - Мне тут... - Лёнька достал из портфеля тетрадь. - Задали кое-что... Уравнения!
  - Э-э, не понимай, - виновато произнес немец.
  - Вот, уравнения! - Лёнька ткнул пальцем в свои записи. - Махен! Пожалуйста.
  - Вас золь их... э-эм... это... где?
  - Все, что тут задано.
  - Э-э...
  - Задано!
  - Зо шлехт гешрибен...
  - Задание!
  - Зандман?
  Лёнька заметил, что немец смотрит вовсе не на уравнение, а на бородатого человечка, которого Лёнька зачем-то нарисовал на полях во время урока.
  - Вот это задано!
  - Это Зандман?
  Лёнька и немец непонимающе уставились друг на друга.
  - Песочни человек, - пояснил солдат. - Ти рисоваль здесь?
  Лёнька совсем растерялся.
  - Маленьки человек... он ходит в дом ночь и дети спать помогайт!
  Немец улыбнулся желтозубой улыбкой.
  - Да нет же! - отчаянно замотал головой Лёнька. - Вот!
  Он снова ткнул пальцем в уравнение и всучил немцу карандаш.
  Немец был явно разочарован, когда понял, что от него требуется.
  - Карл! - заорал один из рабочих, который видимо был у них главным. - Ком хиа, ду фауленцер!
  - Йа... йаволь!
  Он с наигранным сожалением вернул карандаш Лёньке.
  - Энтшульдигунг, надо работать! Тасвиданья! Песочни человек, хе-хе!
  После этого случая Лёнька покончил с вредной привычкой рисовать в тетрадях и каждый раз, натыкаясь на свой последний рисунок, вспоминал слова веселого немца.
  - Правильно, - сказал незнакомец, слегка приподняв брови от удивления. - Это одно из моих имен. Все зовут меня по-разному. Хотя я предпочитаю, чтоб меня называли Мистер Сэндмен. Очень благозвучно и в ногу со временем!
  - Второй вопрос: чем я занимаюсь?
  Лёнька хотел привести описание, которое услышал от немца, но не был уверен, что правильно понял его смысл.
  - Вы бросаете непослушным детям в глаза горсть песка, прячете их в мешок и уносите на луну, чтобы скормить своим детям, - внезапно дрожащим голосом заявила Элина.
  Все ошеломленно посмотрели на нее. Ни Лёнька, ни Егор, ни Гарцев не понимали, откуда она взяла эту чушь.
  - Гм... вот это ответ... - озадаченно проговорил незнакомец, ощупывая свой гладко выбритый подбородок. - И он мне нравится! Да, именно так и есть! Ненавижу шалунов!
  - И последний вопрос, после которого я отпущу вас на все четыре стороны: ответьте, зачем я сюда пришел? И пусть взрослый наконец уже что-то скажет!
  Это был вопрос, ответ на который знали все, но никто не осмеливался озвучить его.
  - Ты здесь живешь? - тихо прошелестел Гарцев иссохшими губами.
  Лицо незнакомца приобрело недоумевающее и даже оскорбленное выражение.
  - Я?! Здесь?! Мой бог, да вы что, шутите? У меня множество домов по всему миру, зачем мне селиться в подземелье? Это неправильный ответ!
  Он заговорил вдруг более тихим и вкрадчивым голосом.
  - Некоторые детки разных возрастов не любят по ночам ложиться спать. А некоторые не только не спят, но и ходят по ночам туда, куда не следует. Мне приходится что-то с этим делать.
   Гарцев судорожно вытер стекающий со лба пот.
  - Слушай... пропусти нас, а? - вымолвил он совершенно несвойственным ему высоким, дребезжащим голосом. - Прошу, уйди! Я... я отплачу за твою доброту, клянусь! Я стану твоим слугой! П-послушай... я уничтожу их проклятый орден!
  Казалось, он вот-вот упадет на колени и начнет ползать в ногах у Мистера Сэндмена.
  - Мне все это обещают. Надоело! - широко зевнув, ответил тот.
  Гарцев вытянул руку с оружием.
  - Уйди! Пожалуйста!
  - Никогда!
  Гарцев в отчаянии огляделся по сторонам. Он выглядел, как человек, готовый вот-вот приставить пистолет к виску и спустить курок. Затем он вдруг бросился в ближайший коридор. Лёнька, Элина и Егор устремились следом.
  - Это не выход! - долетел до них голос Сэндмена. - Можете даже не пытаться!
  Гарцев безумными глазами впивался в свой компас, серебристая стрелка которого вертелась как хотела, не давая никакой информации. Они шли наугад. Гарцев ничего не говорил и не оглядывался, словно вообще забыл о существовании ребят. Лёнька видел перед собой обычного, перепуганного человека.
  - Вы заблудитесь и умрете от голода!
  Мистер Сэндмен возник у них за спиной.
  - Давайте-ка передохнем. Ложитесь спать! Я помогу вам уснуть, а на утро все как-нибудь разрешится само, я уверен. Правда в этих тоннелях никогда не бывает солнца, ну что ж... К счастью, у нас у всех есть внутри биологические часы!
  Гарцев резко обернулся и его бешенные зрачки встретились с бездонными дырами в глазах Сэндмена, сквозь которые открывались черные глубины вселенной.
  - Ты сдохнешь! Как все! - лицо Гарцева исказилось в маниакальной улыбке, глаза округлились настолько, что роговицы перестали касаться век. - Рано или поздно ты...
  - И такое мне тоже говорят, - вздохнул Песочный человек.
  - Мы найдем способ тебя уничтожить, мы на пути к этому! - в угаре тараторил Гарцев, тряся 'пистолетом' перед носом Сэндмена. - Гвеналоник - это только начало! Мы найдем способ убить тебя!
  - Ты... - Сэндмен подождал, пока у Гарцева в легких закончится воздух. - Зря притащил с собой этих детей.
  Он щелкнул пальцами, и Егор с Элиной растаяли в воздухе.
  - Мне нужны не они, а ты... - его глаза переползли на Лёньку. - И, возможно, твой юный друг.
  Лёнькино сердце стукнуло и заглохло, как остановившийся часовой механизм.
  - Лёнька Зарицкий, - оскалился Сэндмен. - Я тебя помню еще с той ночи. У-тю-тю!
  Он оттопырил указательный палец и мизинец изображаю страшную козу.
  - Лёнька, скажи: кому из нас двоих ты доверяешь? - он небрежно махнул рукой. - Глупый вопрос, конечно же, мне!
  - Он обещал вернуть твою маму? А я могу сделать так, что она будет с тобой всегда, хочешь?
  Мистер Сэндмен улыбнулся еще шире и хитро подмигнул, внезапно напомнив дворового хулигана, зовущего поучаствовать в какой-то особенно дерзкой проказе. Его недавняя маска порядочности и меланхоличности пропала без следа.
  - Лёнька... хочешь подвесить этого урода, - он ткнул пальцем в Гарцева. - Вверх тормашками, за все, что он тебе сделал? Даже не надо отвечать, просто пожелай. Он у нас заверещит от страха!
  Сэндмен разразился клокочущим, грязным смехом.
  Гарцев в ужасе поглядел на Лёньку, беззвучно двигая челюстью. Его рука с 'пистолетом' резко выпрямилась, зеленый огонек вспыхнул, на миг озарив тоннель ярчайшим светом.
  Мистер Сэндмен обратился в факел и с нечеловеческими криками забился в предсмертном танце. Пламя было настолько яростным, что в нем мелькали только смутные очертания трепыхающегося тела.
  Гарцев схватил Лёньку за руку. Зеленое марево. Через пару секунд они уже бежали по другому тоннелю, слыша до сих пор долетавшие откуда-то вопли и визг.
  Из темноты перед ними возник обожжённый до состояния полускелета уродец. О Песочном человеке в нем напоминали одни глаза. Из одежды остались лишь почерневшие туфли.
  - Привет! - прохрипел он остатками голосовых связок.
  Зеленая искра вспыхнула вновь и вновь, не причиняя существу ни малейшего вреда.
  Сэндмен оскалил белые акульи зубы.
  Гарцев яростно вскрикнул и снова вместе с Лёнькой окунулся в зеленый туман.
  - И даже тут вы не спрячетесь... - донеслось до их слуха сквозь толщу вязкого вещества.
  Они, сломя голову, неслись по тоннелю. Лёнька чувствовал, как в его теле стремительно поднимается температура. Голова тяжелела и кружилась, из носа ручьями текла слизь. Похоже, с Гарцевым происходило то же самое.
  - Я иду! - страшный голос исходил уже прямо из стен.
  В воздухе по нарастающей слышался чудовищный, ни на что не похожий звук, гораздо ужасней шума приближающегося поезда. Словно сипели одновременно тысячи крокодилов. Гнавшееся за ними существо принимало свою истинную форму.
  Гарцев вдруг исчез, утонув во мраке. Лёнька заорал, поняв, что оказался совсем один. Он полностью ослеп и видел лишь зернящуюся вокруг черноту. Он ринулся вперед, ударился лицом о стену, упал на спину. Что-то горячее заструилось у него изо лба, заливая невидящий левый глаз. Над бровью прорезалась острая боль.
  Гарцев вывалился из тьмы также внезапно, как и пропал. Его тулуп был изодран в клочья, лицо и руки покрывали многочисленные кровавые следы зубов и когтей, словно его ненадолго бросили в вольер к стае бешенных кошек. Висевший на ремне фонарь пропал, и единственным источником света оставалась искра 'пистолета', который он до сих пор продолжал сжимать в руке.
  - Держись... - прохрипел он, почти теряя сознание.
  Он снова взял Лёньку за руку, и они перенеслись в другую часть лабиринта, такую же темную, но с гораздо более узкими проходами. Это был даже не тоннель, а почти нора. Тяжело дыша, Гарцев, пробирался вперед, продолжая отчаянно следить за стрелкой компаса. Рев чудовища становился ближе с каждой секундой.
  - Здесь... - шептал Георгий, то и дело запрокидывая голову.
  Он быстро повесил что-то на низкий потолок и, развернувшись, метнулся за ближайший поворот, увлекая с собой Лёньку.
  Тьма полыхнула огнем, раздался оглушительный грохот. В глаза и горло полезла пыль. Когда они вернулись на прежнее место, Лёнька увидел, как из потолка шумным потоком хлещет ледяная вода. Уже через пол минуты поток иссяк, и Лёнька разглядел образовавшуюся в потолке дыру, очевидно ведущую, в другой тоннель уровнем выше.
  Гарцев сунул в карман Лёньке магический компас.
  - Поклянись, что поможешь мне! - потребовал он.
  Лёнька кивнул.
  Гарцев подхватил мальчика на руки и подбросил с такой силой, что Лёнька оказался наполовину в верхнем тоннеле. Он отчаянно хватался руками за покрывающую пол шершавую корку льда, чувствуя, что быстро сползает вниз. Левый глаз продолжала заливать кровь. Голова горела. Воздух царапал обожженное горло, вызывая нестерпимое желание кашлять. Гарцев подталкивал его снизу, держа за ступни. Еще пара мучительных секунд, и Лёнька выбрался на поверхность, огласив тоннель надрывным воплем.
  Отверстие, проделанное взрывом, было слишком узким, чтобы в него мог свободно пролезть взрослый человек. По какой-то причине Гарцев не мог перенестись в пространстве сквозь каменный потолок.
  - Давай, жиденок, тащи! - рычал он, ухватившись за протянутую Лёнькину руку. - Уцепись там за что-нибудь!
  Лёнька шарил вокруг себя свободной рукой, не находя ничего, кроме ледяного пола и шершавой стены. Пальцы наткнулись на какой-то обледенелый полый предмет, который тут же откатился в сторону.
  Голова и плечи Гарцева уже выглядывали из дыры, но дальше пролезть не удавалось.
  - Твою ж ма-ать! - с отчаянием взревел Георгий. В его крике смешались ужас, гнев, боль и даже горький смех над собственной нелепостью.
  Это были его последние слова. Прежде, чем Лёнька догадался отпустить руку, тело Гарцева обмякло и начало обугливаться. Что-то с невероятной силой рвануло его вниз. По краям ямы осталась лишь пара клоков меха от изорванного тулупа.
  Лёнька хотел отползти от дыры, но спина тут же уперлась в стену. Он начал оглядываться в поисках выхода, стал лихорадочно ощупывать стены и пол, слыша внизу невыносимый, раздирающий барабанные перепонки вой.
  Выхода не было. Гарцев завел его прямо в ловушку. Осталось только подождать, когда из отверстия появится огромная, когтистая лапа и схватит его.
  Лёнька в отчаянии запрокинул голову и вдруг сквозь слезы и кровь увидел над собою слабый свет. Свет ночного неба. В следующий миг он заметил, что сверху к нему спускается длинная, тонкая цепь. Это был никакой ни тоннель и не нора!
  Лёнька вскочил на ноги и, звякнув лежавшим рядом железным ведром, ухватился за цепь руками.
  Он ненавидел, когда на уроках физкультуры его заставляли лазать по канату. Если бы он тогда карабкался как сейчас, то несомненно получил бы пятерку в четверти.
  Корявая ржавчина царапала пальцы, щели в звеньях коварно резали кожу. Лёнька выл от боли. Пару раз он чуть было не сорвался вниз. К счастью, расположенная в полуметре стена давала возможность, упираясь в нее ногами, шагать вверх.
  Отвратительный подъем наконец закончился. Лёнька схватился истерзанной рукой за деревянный ворот, который тут же предательски крутанулся, грозя сбросить его обратно в колодец.
  Продолжая держаться за цепь, Лёнька закинул ногу за бревенчатый сруб, подтянулся как можно ближе к краю и, оттолкнувшись что было сил, упал на мягкую заснеженную землю. Словно чья-то ласковая, невидимая рука подтолкнула его сзади.
  Над ним простиралось темное, беззвездное небо. Где-то совсем близко лаяла собака.
  Лёнька поднялся на ноги.
  Он стоял возле обычного деревянного колодца во дворе, перед обычным серым покосившимся бараком, к крыльцу которого был привязан заливающийся лаем косматый пес.
  Не дожидаясь, пока дворняга сломает перила, Лёнька перелез через невысокий забор и побежал по грязной, немощеной улице. Компас Гарцева подскакивал у него в кармане.
  
  Ночное безумие
  
  Труся по глухой, забытой богом окраине Москвы, со всех сторон, то тут, то там Лёнька слышал бешеный, завывающий лай собак. Едва ли он в одиночку мог наделать столько шуму. Да и лай был не совсем обычный: в нем слышалась не столько злость, сколько страх и непонимание. Будто всем собакам одновременно привиделись кошмарные сны.
  Из кустов, отчаянно щебеча, вылетела стая маленьких пташек. Умолкла сова.
  Лёнька не знал, что прямо в эту минуту из ядра земли поднимается тот, с кем он полчаса назад общался в подземелье.
  Муравьи-таки нашли способ больно покусать своего хозяина. Порталы в разных точках планеты были закрыты, питательная сила душ оказалась отравлена. Но, несмотря на неудачу, чудовище твердо решило не отказывать себе в задуманном удовольствии.
  Часть его невидимого существа стремительно вырывалась на поверхность земли, летя по канализационным трубам и тоннелям метро. Сквозь Него проехал первый утренний поезд, и некоторые не до конца проснувшиеся пассажиры с содроганием видели, что за окном тянутся не электрические кабели, а что-то вроде мертвых жил.
  Оно рыскало по баракам, общежитиям, квартирам. Врывалось в больницы и приюты. Тысячи умалишенных оглашали воплями коридоры психиатрических лечебниц, заставляя санитаров бить их по лицу и нещадно колоть шприцами. Маленькие дети ревели, увидев, как что-то мерзкое выглядывает из шкафа или спускается с потолка. Матери нежно гладили их лбы.
  В ту ночь поэты и меланхолики наливали себе водки, стремясь заглушить мысли о неизбежном конце. Самоубийцы шагали в окна, как на весеннюю демонстрацию, полосовали себе запястья, прыгали с табуреток и спускали курки.
  В ту ночь огромная стая ворон с диким ором сорвалась со своих гнезд на Воробьевых горах и, черным шаром пролетев над красными звездами, унеслась подальше от столицы, осев где-то в окрестностях Загорска. Вороны знали, что хозяин считает их слишком умными.
  В ту ночь инженер трамвайного депо Степаненко, который дрожал и плакал, пока офицеры госбезопасности вытряхивали ящики его стола и вспарывали диван, который, по словам знакомых, не мог убить даже муху, вдруг схватил со стола перьевую ручку, ударом в шею заколол капитана, несколько раз пронзил тело сержанта, перед этим откусив ему палец, и успокоился, лишь когда старший лейтенант, в панике визжа, разрядил в него обойму ТТ.
  В ту ночь Пашка Козуб понял, почему никто не пошел играть с ним в хоккей.
  Жар в теле сменился ознобом, но Лёнька почти не обращал на это внимания. Даже боль и головокружение, которыми отдавался в мозгу каждый шаг, не мешали ему неотрывно следить за серебристой стрелкой волшебного компаса.
  Огороды, пустыри, фонарные столбы, заборы фабрик и стройплощадок - все вертелось и мелькало в каком-то бессмысленном, летящем навстречу потоке видений.
  За воротами морга, прямо на снегу, среди множества мертвых тел, которые днем привезли в грузовиках, и которые из-за транспортного паралича еще не успели отправить в крематорий, чуть поодаль от основной груды лицом к небу лежала красивая женщина с переломанными ребрами и побледневшими, но еще не заострившимися чертами.
  Сторож был совершенно пьян. Охая и причитая, он поминутно крестил то себя, то Лёньку и невнятно молил о чем-то бога
  Лёнька понимал, что умрет. Если у него не получится, если чуда не произойдет, то пусть небеса хотя бы одарят его мгновенной смертью.
  Мамины глаза были закрыты. Лёнька положил руку на ее холодную шею.
  Двор поплыл перед глазами, накренившаяся земля не больно ударила по спине, свинцовое небо, которое едва начали озарять первые лучи солнца, заволоклось густыми чернилами. Лёнька пропал.
  Глядя на открывающиеся глаза мертвой женщины и лежащего без чувств подростка, сторож заставил себя протрезветь.
  
  Прощание
  
  Лёнька внимательно рассматривал свое отражение в треснувшем зеркале школьного туалета. Из полумрака на него смотрело глубокомысленное, хотя и довольно скучное лицо с большими, выразительными глазами и спадающей на высокий лоб упрямой челкой черных волос. Шрам почти полностью исчез, однако проклятая бровь срослась неровно.
  Лёнька скорчил дурацкую гримасу и, поправив на груди галстук, вышел в залитый солнцем, непривычно пустой коридор. Весело помахивая портфелем, он спустился на первый этаж.
  - Ну что, до сентября? - улыбнулся Егор, надевая фуражку.
  - Я вот что хотел сказать, - вдруг вспомнил он. - Помнишь, когда мы с Элинкой сидели в колодце, а ты бегал за помощью?
  - Ну?
  - Странная история... Скажи, ты бы смог там заснуть?
  - Да не думаю, - содрогнулся Лёнька, вспомнив ледяную, грязную воду и мерзкую кишку тоннеля.
  - А мы, кажется, заснули. Там было на чем сидеть, но, сам понимаешь, удобно не устроишься. А у меня еще и колено сломано. Как я умудрился заснуть?
  Лёнька пожал плечами. Он мог бы рассказать Егору обо всем, что с ними произошло, но не хотел показаться другу сумасшедшим. После той ночи все трое попали в больницы. Лёнька три недели пролежал с воспалением легких и еще неделю дома, поскольку был совершенно без сил. Когда он, снова придя в школу, встретился с друзьями, выяснилось, что никто из них совершенно ничего не помнит об их невероятном приключении.
  - Может, дело в переохлаждении? - гадал Егор. - А знаешь, какой сон мне снился?
  - Про Песочного человека?
  - Про кого?
  - Неважно...
  - Сон был очень похожий на правду. Про светящийся шар! Шар, висящий в воздухе, внутри какой-то огромной... пещеры, что ли? Там еще была каменная лестница... Знаешь, мне ведь сны почти не снятся.
   Они вышли из дверей школы навстречу сияющему майскому дню.
  - Тебе помочь?
  Лёнька взял Егора под руку и помог спуститься по ступенькам.
  - Доктор сказал, мне очень повезло, - заметил Егор, осторожно ступая вниз. - При таких переломах нога обычно вообще перестает гнуться.
  У ворот их ждала Элина.
  - Мы сейчас идем в Парк Горького на аттракционы, - улыбнулась она. - Хочешь с нами?
  Лёнька многозначительно поднял глаза. Он с удовольствием провел бы остаток дня с друзьями, прежде чем расстаться с ними на все лето, но, кажется, в дружбу начинало вклиниваться что-то такое, от чего следовало держаться подальше. Он видел, что Егор уже взял Элину за руку и как-то без особой радости ожидает его согласия.
  - Спасибо, но... мне надо домой. Отец просил помочь кое с чем.
  - А ну ладно, - вздохнула Элина. - Пока, Лёнь! Теперь уж, наверно, до осени.
  - Бывай! - промолвил Егор, сдавив Лёнькины пальцы в крепком рукопожатии.
  Они расстались.
  Лёнька бодро шагал по веселой и прекрасной улице. На деревьях искрилась молодая листва. По дороге мчались сверкающие машины и звенящие троллейбусы. Хотя с небес до сих пор веял арктический холодок, и лето явно не собиралось быть жарким, Лёнька чувствовал, что все вокруг дышит любовью и счастьем. Зима и страшный март поблекли и застыли в прошлом, как лживый, мерзкий сон. Мама постепенно поправлялась. Отец снова любил его. Конец света, о котором все кричали, так и не случился.
  Зайдя в небольшой, тенистый сквер, Лёнька присел на скамейку, слушая щебет птиц и крики взлетающих на качелях детей. Звучавшие из далекого репродуктора слова известной, уже надоевшей всем песни про перелетных птиц разносились над сквером трагично-восторженным эхом.
  Мимо прошел высокий офицер с каменным лицом и чемоданом в руке. Лёнька вспомнил про Гарцева. Никто в квартире не опечалился его внезапному исчезновению, и это еще мягко сказано. Зато о причинах гадали и спорили все, кому не лень.
  - Да небось, свои же и шлепнули! - ворчала баба Зоя, пихая палкой варящееся в баке белье.
  Большинство разделяло ее точку зрения. Кто-то, однако, полагал, что Гарцев сам бежал из Москвы, когда почуял, что со смертью хозяина его сладкая жизнь подошла к концу. Впрочем, когда управдом распорядился взломать дверь в его комнату, ошибочность этой версии стала очевидна: в шкафу остались вещи Гарцева, а в столе - деньги и документы.
  В тот же день проживавший в квартире делопроизводитель Прусаков за ужином объявил, что лично видел, как люди в штатском высадили Гарцева из черной 'Победы' на мосту и, связав ему руки, сбросили в Москву-реку.
  Лёньку порывало спросить, отчего же он не рассказал об этом раньше. Но подвыпивший Прусаков так искренне и самозабвенно врал, что сочувствие взяло верх.
  Да и мог ли Лёнька с полным правом утверждать, что знает истину? Он не был в этом уверен. Быть может, ему, как и Егору, приснился слишком правдоподобный сон? Быть может, испугавшись за маму, он ненадолго сошел с ума и бегал в мире своих фантазий? Если это принять, жить становилось гораздо легче. Никто на свете не видел того, что видел он и не поверил бы ему. Что-то подобное Лёнька испытывал только в детстве, когда в его кроватку приползала черная тварь.
  Компас, подаренный Гарцевым оказался самым обычным, пусть даже старинным и очень красивым. Независимо от того, чего желал Лёнька, стрелка теперь показывала строго на север, а циферблат не хотел гореть в темноте.
  Ничего больше от похода в подземелье у Лёньки не осталось, кроме, разве что, шрама и развалившихся от долгого пребывания в воде ботинок.
  Мистер Сэндмен не приходил к нему в кошмарах, и спал Лёнька после встречи с ним на удивление хорошо. Впрочем, кое-что он все-таки видел... После знакомства с Сэндменом Лёньке начали сниться женщины. Прекрасные, изящные, невероятно соблазнительные. Женщины в кружевном белье и дорогих украшениях, пахнущие тончайшими духами. Они легко касались Лёньки своими нежными пальцами, заигрывали, норовили поцеловать. Лёньке было трудно сопротивляться им, даже когда жемчужные улыбки начинали походить на алчный оскал, подведенные карандашом глаза, казалось, растягивались до самых висков, а пальцы с длиннющими алыми ногтями напоминали цепкие лапы хищного насекомого.
  Лёньке меньше всего сейчас хотелось думать о необъяснимом и таинственном. Он просто сидел на скамейке посреди зеленого рая, в котором не было ни мрака, ни колдовства, ни вождей, ни смерти...
  По песчаной дорожке медленно шел седобородый человек в темном, совершенно неподходящем для такого дня костюме, с узловатой палкой в руке. Пыльца деревьев слегка запачкала его лацкан. На носу поблескивали стекла пенсне.
  Подойдя к Лёньке, он внимательно посмотрел на мальчика и, поздоровавшись, сел рядом с ним.
  - Вы Леонид Зарицкий?
  - Да, - ответил Лёнька.
  Его удивило, что незнакомец обращается к нему на 'вы' без тени иронии.
  - Меня зовут Савелий Травин, я преподаю в том же университете, что и ваш отец.
  Лёнька вспомнил папины рассказы. Сидящий рядом пожилой гражданин, даже скорее господин, вовсе не был похож на того беззащитного, полу-блаженного старичка, которого ему рисовало воображение.
  Профессор думал, какими словами лучше начать разговор, ковыряя тростью золотистый песок.
  - Мне очень жаль, что я заставил вас мучиться в неведении целых три месяца.
  - Что вы имеете в виду?
  - Я имею в виду всю эту ужасную историю, в которую вы и ваши друзья попали по нашей вине, - профессор тяжело вздохнул. - И за это я от лица всего Ордена Розенкройцеров тоже должен попросить у вас прощения.
  - Вы знаете, что случилось в канализации?! - Лёнька чуть не подскочил от возбуждения.
  - Да, да, - быстро закивал Травин.
  В его голосе и взгляде проступало неподдельное сочувствие. Людей со столь человечными лицами Лёнька в своей жизни мог сосчитать по пальцам.
  - Вы попали в руки опасного преступника... и предателя. Если бы он выжил, уверяю вас, здесь его ждал бы самый суровый суд.
  - Но он помог мне спасти маму, - неуверенно промолвил Лёнька. - И пытался выполнить все, как надо. Я видел!
  - О да, но... вы не знаете, что им двигало. Вашу маму спасли вы сами, проявив потрясающий героизм!
  Лёнька попытался вспомнить хоть один эпизод, когда бы он проявлял героизм. Вроде все, что он тогда делал - это, дрожа, прятался у Гарцева за спиной.
  - Мы обязаны были лучше контролировать его действия...
  - А теперь самое главное, - профессор поднял указательный палец, глядя на Лёньку своими выцветшими, но сохранившими проницательность глазами. - Мы приняли решение. В общем... мы предлагаем вам перейти в другую школу.
  - Здесь опасно? - удивился Лёнька.
  - Нет. Я имею в виду, школу другой направленности. Это совершенно иная школа, где вы сможете реализовать заложенный в вас богатый потенциал. Вам в детстве читали сказки про волшебников?
  Лёнька помотал головой.
  - Не волнуйтесь, вы быстро освоитесь.
  - А где это?
  Профессор гордо улыбнулся и, наклонившись ближе к Лёньке, проговорил вполголоса, многозначительно кивая головой:
  - Шварцкольм. Германия.
  Он рассмеялся, категорично помахав руками.
  - Это совсем не та Германия, о которой вы привыкли слышать! Вы будете поражены! Вашим родителям...
  - А если... я не соглашусь?
  Травин поднял седые брови, явно не веря своим ушам.
  - Ну... тогда мы будем вынуждены стереть вам память, - ответил он, и его голос вернул прежнюю невозмутимость. - И все, что вы пережили, превратится для вас в дурной сон.
  Лёнька запретил себе колебаться. Хотя ему очень хотелось увидеть Германию и необычайную школу...
  - Вы сотрете мне память прямо здесь?
  - Нет. Обычно это делается во сне.
  - Хорошо.
  - Вы все для себя решили?
  Лёнька уверенно кивнул.
  Профессор с некоторым разочарованием пожал плечами.
  Лёнька встал со скамейки и уже хотел попрощаться, но, подумав, открыл портфель и достал из него волшебный компас.
  - Возьмите. Это ваше.
  - Это он вам дал?
  - Да.
  Травин смущенно принял из рук Лёньки то, что осталось от его бывшего ученика.
  - До свидания! - Лёнька щелкнул застежкой и, вежливо поклонившись, пошел домой.
  Профессор не без труда поднялся на ноги и медленно двинулся в другую сторону, пытаясь вспомнить, каким он сам был в четырнадцать лет. Неужели молодежь стала настолько другой... Они уходили все дальше и дальше друг от друга, два разных человека из разных миров, родившиеся из одного замысла. Создатель провожал их сверху всевидящим взглядом.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"