Аннотация: Роман переработан и осовременен. После полной публикации старая версия будет убрана
---
ЧЁРНЫЙ БУЛЬВАР
ПРОЛОГ
Пятница, 25 июля, 00.00.
Городские куранты на ратуше должны были бы пробить полночь. Но в городе не было ни ратуши, ни курантов.
Двери отеля "Хэмптон бай Хилтон"
взмахнули сверкающими стеклянными крыльями и выпустили яркую блондинку лет двадцати с фигурой фирменной манекенщицы. Как говорил впоследствии ее личный сутенер офицеру полиции, на ней ни то что ниточки - пылинки отечественной не было. Один из дежурных обезьян, опекавших гостиницу, предложил подвезти ее домой, она скорчила ему рожицу и свернула в аллею старого и совершенно неосвещенного бульвара. Обезьян не выказал никакой настойчивости, и она, пройдя двести метров вглубь аллеи, плюхнулась на садовую скамейку с трудолюбиво вырезанной на спинке надписью, совершенно непереводимой ни на один иностранный язык: "С собой трахаться не приносить!" Судя по всему, она никого и ничего не боялась. Позже следствие установило, что она здесь спокойно выкурила сигарету "Мальборо" примерно до половины, так как окурок со столбиком пепла до самого фильтра оказался неподалеку. Следствие не могло, разумеется, знать, что при этом она вполголоса ругалась, поглядывая на луну, и говорила себе под нос: "Долбанное полнолуние! Опять всю ночь ворочаешься с боку на бок и не уснешь. Так что, Оленька, готовься - головка завтра будет ой как бо-бо!" Впрочем, это для следствия значения не имело, ибо никакого завтра у Ольги не было.
Огромная, одутловатая, нездорового желтого цвета луна висела над городом, затапливая его тяжелым похмельным светом. Одуряюще стелил свой ядовитый аромат магнолия, кое-где перебиваемый смелым и свежим запахом ночных фиалок. Ольга поднялась со скамьи, бросила сигарету, снова враждебно взглянула на луну и грязно выругалась по-испански. Видимо, она собралась уходить, так как сделала несколько шагов в направлении автостоянки, когда в тишине, царящей на бульваре, услышала чье-то хриплое и тяжелое дыхание. Звуки доносились из зеленой, а вернее, черной изгороди напротив скамейки. Пожалуй, впервые в жизни она осознала смысл словосочетания "ледяной ужас". Она попятилась, сорвавшимся голосом вскрикнула: "Что это?! Кто... там?!" В кустах что-то затрещало, как разрываемая ткань, и на аллею спокойно вышла большая белая собака... или - огромный волк? Нет-нет, это собака, откуда же здесь возьмется волк, да еще белый? - по-видимому, подумала Ольга и залепетала: "Песик, песик... хороший! Ты меня так напугал... Что смотришь? Иди, иди себе..."
Инстинктивно ее рука нащупала в сумочке смартфон и вытащила его - единственное оружие, которое она носила с собой. Пальцы лихорадочно скользили по заблокированному экрану, безуспешно пытаясь вызвать экстренный набор. "Яндекс-Такси" до дома - вот о чем она думала еще минуту назад, а теперь ей нужна была полиция.
Зверь двинулся в сторону девушки. Он шел, медленно ступая, не отрывая тяжелого темного взгляда от завороженной Ольги. Внезапно глаза его вспыхнули - не сверкнули, не отразили свет, а именно вспыхнули - и засветились мрачным красным огнем, уши прижались к голове, и он испустил вой, нет, не вой, а парализующий мозг, ни на что не похожий рев.
Ольга взвизгнула и бросилась наутек. Не переставая кричать, она бежала, как не бегала никогда в жизни, сжимая в руке бесполезный смартфон, теряя в бешеном движении туфли, сережки, брошь и предметы из распахнувшейся сумочки. Позже по ним следствие с достаточной точностью установит траекторию ее последнего марафона. Зверь двигался за ней, не приближаясь и не отставая. Бегущая женщина в вечернем платье, пусть даже платье путаны, по-видимому, не представляла для него серьезной проблемы.
Ольга бежала из последних сил - их прибавил страх, но отобрали никотин и алкоголь. Грудь разрывало от горячего воздуха, из которого истерзанные сумасшедшей гонкой легкие не успевали напиться кислорода. Глаза застилала черно-кровавая пелена, для крика уже не хватало сил. Она уже почти ничего не видела и не слышала. Последним ее ощущением в этой жизни было чувство потери равновесия (она споткнулась о шланг поливальной установки) и жгучая дерущая боль в лице, ладонях и коленях, будто она ничком упала на вращающийся наждачный круг. Злополучный телефон вылетел из руки, разбив дисплей о плитку. Внезапной мыслью, пронесшейся в мозгу, был не страх и не боль, а странное, почти детское сожаление: "Новый айфон... Мама убьет..."
Прежде от удара об асфальт на такой скорости она бы, вероятно, потеряла сознание, но сейчас она вскочила и попыталась бежать дальше. Однако было уже поздно: чудовищные челюсти сомкнулись на ее затылке...
Пятница, 25 июля, 9.05.
Старший инспектор уголовной полиции четвертого округа Свободной Черноморской Экономической Зоны Сергей Снег только повесил фуражку на вешалку у себя в кабинете и собрался пройти к столу, чтобы начать обычный рабочий день, как к нему ворвался дежуривший этой ночью Залесский. Снег по установившейся между ними дружеской традиции вместо приветствия пошутил: "У тебя такой вид, будто ты получил наследство от дядюшки-миллионера, а потом телеграмму, что он жив и просит извинить за ошибку". Залесский молча бросил на стол пачку фотографий с клеймом оперативно-технической полицейской службы. Служба недавно получила новую японскую цветную аппаратуру, поэтому качество и краски были отменными. Снег одну за одной просмотрел яркие глянцевитые картинки и потянул вниз галстук вместе с воротником: "Что это? Откуда это?"
"Сегодня на Черном Бульваре, ну, ты знаешь, в Нижнем городе, утренний патруль обнаружил женский труп, точнее, остатки трупа. В конце одной из боковых аллей. Труп, по-видимому, принадлежит валютной проститутке Ольге Вилдене". Снег уже овладел собой и снова пошутил: "Так позвони ей, чтобы она за ним приехала... Ладно, ладно. Что ты обо всем об этом скажешь? Рэкетиры? Подростки? Маньяк?" Залесский, не спрашивая разрешения, что было для него нехарактерно, открыл дверцу холодильника и, вскрыв бутылочку "Колы", опорожнил ее почти наполовину. Перевел дыхание и ответил: "Если бы мы жили в Африке, я бы сказал, что сегодня ночью на нее напал лев..."
ГЛАВА ПЕРВАЯ. КОНЬЯК
Воскресенье, 27 июля, 16.00.
Жара была ужасающая. Казалось, что плиты, которыми была вымощена небольшая площадь здесь, в скверике, только что вынесли из кратера действующего вулкана. Ни ветерка, ни дуновения - лишь нестерпимый зной, голуби, с дурацким видом прогуливающиеся вокруг вялого фонтанчика, да двое металлистов (как только они не падают в обморок в своих кожанках?) сидят на парапете. Народу больше никого - всех разогнало лютое солнце. Ближе к вечеру они, конечно, появятся, но сейчас - боже упаси!
Наташа, как всегда, опаздывала, и Саша, сидя в тени старой яблони, уже подумывал, а не плюнуть ли на приличия и не пойти ли плюхнуться в фонтан, когда его внимание привлек разговор металлистов:
- Нет, ты приколись, приколись, - говорил один, а второй лениво отмахивался: "Что я тебе, в натуре, значок что ли? Сам и прикалывайся!"
- Да я тебе цветняк леплю! Какой-то лох вычислил, что его мочалка путанит, привалил ее, раскурочил, как на плакате в мясном отделе, а запчасти раскидал по Черному Бульвару. Посеял, значит.
- Да не мели пургу! Хорош лапшу вешать, кулинар-кондитер!
- Да вот чтоб меня детским великом задавило! Покатили на Черный, я тебе и место покажу. Ее позавчера там нашли, бульвар до сих пор жужжит.
- Ладно, поперли. Но если прогнал...
- Заодно окунемся - там пляж близко.
Металлисты снялись и ленино побрели к автобусной остановке.
"Бред какой-то, - проговорил себе под нос Саша, провожая их глазами. - Убил, раскидал... Да еще по Черному Бульвару, в центре города. Бред какой-то".
И тут он увидел Наташу. Она двигалась так, будто ласковый горячий воздух нес ее над каменными плитами как золотисто-розовую пушинку. Золотистыми были ее волосы, розовым - платье. Еще издали она заулыбалась и помахала ему букетом бордовых роз. Саше очень хотелось встретить ее сдержанно, но он, невольно залюбовавшись ею, ответил на ее улыбку.
- Прости меня глупую - снова опоздала! Она чмокнула Сашу в щеку и уселась рядом.
- Ну что, мой славный рыцарь, куда мы направим свои стопы?
- Можно просто погулять... - Саша не мог оторвать от девушки влюбленных глаз.
- Ну да! - рассмеялась она и лукаво надула губки, - Ты что, хочешь сказать, что я похожа на булочку и меня остается только поджарить в этой солнечной печке? Ну уж нет. Мы пойдем в какую-нибудь кооперативную на набережной и там посидим, пока не спадет эта противная жара.
- Ната, ты неподражаема! - Саша обнял девушку и поцеловал ее в один из локонов, судя по цвету, 26-й пробы. - Туда же надо ехать на автобусе, в котором ты изжаришься еще быстрее.
- Ну, я не знаю, придумай что-нибудь. Ты же у меня такой красивый, такой сообразительный! - Она насмешливо посмотрела на него.
- Ну что я могу придумать в такую жару? Никаких мыслей - одно кипение мозгов.
- А я придумала! Пойдем на Черный Бульвар. Там много тени и ветерок с моря. Пошли, - она вскочила.
- Ну ты идешь, или мне тебя тащить? - Наташа протянула руку, и они отправились в сторону Морского проспекта, несмотря на жару, тесно прижавшись друг к дружке.
...Бульвар оказался переполненным. Влюбленные с трудом отыскали свободное место на скамеечке рядом с дряхлым старичком, похожим на пожилого ворона.
- Красота какая! Старые липы, тень густая, как холодная сметана. Ветерок, цветы цветут... Жалко, что народу много. Не одна я такая умная, оказывается. Сюда бы вечерком прийти, часиков в одиннадцать. Представляешь - никого нет, ночь, луна и мы с тобой вдвоем на пустом бульваре! Романтика!
Старичок с кривой ухмылкой обернулся к ним: "Ночью гулять желаете, барышня? Смотрите, одна уж догулялась".
Саша вздрогнул, будто ему за воротник уронили кусочек льда. Наташа недоуменно посмотрела на старичка, улыбка слетела с ее губ.
- Что вы этим хотите сказать, дедушка?
- Как, барышня, вы не знаете? - старый сплетник обрадовался свежим ушам. - Позавчера ночью здесь убили женщину. Вот, совсем недалеко от этого места, в конце вон той аллеи. Какой-то маньяк искромсал ее на куски. Сплошное кровавое месиво.
Наташа вздрогнула и отпрянула, прижалась к Саше. Старичок ухмылялся, довольный произведенным эффектом. Саша поднялся, увлекая ее за собой.
- Как вам не стыдно рассказывать такие вещи! Пойдем отсюда. Пойдем, пойдем, Наташа! - ему пришлось приложить усилие, чтобы она последовала за ним, потому что какая-то странная сила на мгновение будто заморозила девушку. Наконец она оторвала взгляд от ухмыляющегося старого ворона, и они, обнявшись, как прежде, пошли по бульвару в сторону набережной, расположенной несколькими кварталами ниже. Однако радужное настроение померкло, вечер был безнадежно испорчен. Давно скрылась из виду лавочка со стариком, а Наташа временами все еще оглядывалась назад. Наконец, Саша не выдержал.
- Ну что ты, Ната, что с тобой? Загипнотизировал тебя этот старый болтун своими россказнями?
- Нет, ты не прав, это не россказни, об этом весь город говорит. Только я не знала, что это случилось здесь.
Голос ее стал жалобным, она зябко поежилась, несмотря на духоту и зной.
- Сашенька, ты знаешь... Мне что-то не по себе. Страшно как-то. Ты только не говори ничего. И проводи меня домой. Пожалуйста.
Они шли молча, и это молчание было гуще и тяжелее любой ссоры. Обычно Саша чувствовал в ее руке легкое, игривое напряжение, словно она в любой момент готова была выскользнуть и пуститься в пляс. Теперь ее пальцы вцепились в его ладонь мертвой хваткой, холодные и липкие от пота.
"Дурацкий старик, - зло подумал Саша. - Напугал девочку до полусмерти своими сказками". Но внутри него самого что-то ёкнуло - холодный, тяжелый комок беспокойства. Это была не просто городская байка. Слишком уж много деталей: и "раскурочил, как на плакате в мясном отделе", и "запчасти раскидал". Слишком конкретно для обычного сплетника.
Он украдкой взглянул на Наташу. Призрачный свет уличных фонарей скользил по ее лицу, делая его чужим, застывшей маской. Ее беззаботная, розово-золотая аура, которую он так любил, куда-то испарилась, оставив после себя лишь бледную, испуганную тень.
"Все нормально, - попытался он убедить себя. - Завтра все забудется". Но почему-то ему показалось, что запах ночных фиалок, доносившийся с Черного Бульвара, вдруг смешался со сладковатым и тошнотворным душком разложения.
Воскресенье, 27 июля, 18.50.
Саша сам не знал, зачем он снова вернулся на Черный Бульвар. Будто они с Наташей что-то очень важное здесь утратили, но пропажа эта еще никем из них не обнаружена. Только смутное предчувствие этой невосполнимой утраты заставляет теперь его бродить по аллее взад и вперед, своим мрачным видом распугивая старух, выгуливающих на свежем воздухе собак и детей.
Неожиданно он вспомнил, что здесь неподалеку находится уютный небольшой бар.
- Да, выпить бы сейчас неплохо, - пробормотал он себе под нос, и эта мысль ему, видимо, понравилась, поскольку он ускорил шаг и резко изменил направление.
...Бар, невзирая на вечернюю духоту, был забит народом. Дым стоял не то столбом, не то коромыслом, не то еще чем-то деревянным, на что в поговорках принято вешать топоры. Да и музыка не лилась, не извергалась, а просто валилась на головы распивающих, как садовый инвентарь из переполненного сарая. Впрочем, нечто подобное Саше как раз и требовалось в эту минуту. Некоторое время он протискивался между столиками и танцующими, не давая себе труда извиняться ни перед первыми, ни перед вторыми, потому что это одинаково не имело смысла. Вдруг впереди, почти у самой стойки, Саша увидел столик, за которым сидел всего один человек.
Саша ринулся туда.
- Извините, у вас не занято?
Парень поднял голову и бросил изучающий взгляд на Сашу.
- Садитесь, пожалуйста.
Саша едва успел пробормотать обычную благодарственную формулу и поудобнее усесться, как у столика обнаружился свежезамороженный официант, на котором приятно отдыхал взгляд. Саша попытался было осведомиться у него насчет сегодняшнего алкогольного репертуара, но парень остановил его мягким движением головы и обратился к служителю Эпикура:
- Алеша, принесите, пожалуйста, то, что я заказывал. Тот, кого я ожидал, пришел. Официант молча кивнул и растаял в дыму и шуме. Саша удивленно уставился на своего соседа. На некоторое время он почел за лучшее помолчать и использовал эту отсрочку, чтобы получше рассмотреть его.
Перед ним, рассеянно улыбаясь, сидел молодой человек неопределенного возраста и потрясающей красоты. Это была не женственная красота дамского угодника и не обаятельная фотогеничность хорошего парня из Голливуда. Безупречно гладкая, лунного цвета кожа, причем цвета, подчеркнутого вьющимися безукоризненно-беспорядочными линиями беспросветно-черных волос, ниспадающих на плечи. Лицо классических форм и идеальных пропорций. Синие бездонные глаза слегка печального разреза, не без основания скрывающиеся то и дело за длинными пушистыми ресницами (слишком много, по-видимому, мог привлечь внимания взгляд этих глаза, брошенный прямо и пристально). Бледная кожа лица и черные тени под глазами наводили на мысль о том, что этот человек либо слишком много времени проводит в тени и темноте, либо смертельно болен. Тонкие длинные пальцы холеных рук поигрывали бокалом с шампанским. На безымянном пальце правой руки сверкал огромный сапфир в почти неразличимой оправе. Гибкая худощавая фигура его была затянута во все черное, лишь несколько мелких алмазов, вшитых в ткань пуловера, подмигивали таким живым и озорным блеском, что мысль о подделке убегала сама собой, оставляя безмерное удивление этим человеком, небрежно инкрустированным драгоценностями, которому явно не место в этом дешёвом демократическом баре. Саша машинально огляделся вокруг, интуитивно надеясь отыскать его телохранителя. Но ничего похожего не обнаружил.
Молодой человек еще раз улыбнулся и кивнул несколько ошарашенному Саше.
- Я вижу. Вы удивлены? - его голос был мягким, спокойным, несколько томным.
- Признаюсь, очень, - пробормотал Саша, чувствуя себя первокурсником, попавшим на прием к ректору. - Не каждый день видишь... ну...
- "Тома Круза собственной персоной?" - с легкой усмешкой закончил его мысль незнакомец. В его глазах на мгновение мелькнула искорка насмешливого огня, но тут же погасла, уступив место прежней бархатной меланхолии. Саша покраснел. Казалось, этот человек слышит не только сказанные вслух слова, но и сам ход его неловких мыслей.
- Расслабьтесь. Я не граф Дракула и не призрак оперы. Да и не Том Круз, а то вдруг Вы начнете просить автограф? Просто человек, которому наскучило собственное одиночество. А в ваших глазах я прочел ту же самую усталость. Отсутствие точки опоры. Неправда ли?
Вопрос прозвучал так, будто от него ждали только утвердительного ответа. И Саша, к своему удивлению, молча кивнул. В этом был страшный, гипнотический соблазн - позволить кому-то другому, такому уверенному и сильному, на мгновение взять на себя бремя его собственных сомнений и разочарований.
Тут вновь материализовался кондиционированный официант с заказом, и на столе как кинозвезда на экране появилась бутылка невероятно дорогого импортного коньяку в сопровождении принца Лимона мелкими дольками. Молодой человек взял бутылку, девственность которой была предупредительно нарушена тут же исчезнувшим официантом, и наклонил узкое горлышко к сашиному бокалу: - Позвольте, я вам налью. Надеюсь, вы пьете эту марку? Саша некоторое время оторопело следил, как густая драгоценная жидкость нехотя наполняет недостойный ее благородства простой стеклянный стаканчик, наконец справился с собой и заговорил: - Но, простите. Вы меня, наверное, с кем-то спутали. Я с Вами совершенно незнаком, уверяю Вас! Саша все больше чувствовал себя инопланетянином, попавшим в чужую летающую тарелку. На его родной планете за этот коньяк можно было купить рабочую неделю четырех таких, как он, простых гуманоидов. Молодой человек рассмеялся весело и совершенно беззлобно.
- Если дело только за тем, что мы незнакомы, тогда разрешите представиться - Ян Карлович Понятовский. Для Вас - просто Ян.
Саше ничего не оставалось сделать, как назвать себя, пожать протянутую к нему холодную безжизненную руку.
- А теперь давайте выпьем, - сказал Ян, наливая и себе. - Уверяю Вас, что это очень хороший коньяк. А потом, если хотите, я Вам все объясню.
Коньяк - слов не было - оказался действительно очень хорошим, Саша понял это после первого же глотка. Медленно потягивая золотисто-каштановую жидкость, он смотрел на молча улыбавшегося Яна. "Совсем ты, Александр, пропал, - думал он. - Сидишь в простом кабаке с каким-то невероятным незнакомцем в брильянтах и пьешь его баснословный (даже на валюту) коньяк. Шел бы ты отсюда, пока при памяти". И он уже совсем решился уйти, даже приподнялся было, но... снова сел на место. От человека напротив веяло таким спокойствием, таким умиротворением, да и коньяк разливал волшебное тепло по всему телу и начинал действовать так обезоруживающе, что он улыбнулся в ответ человеку в черном и подумал: "Здесь пахнет приключением. И даже тайной..А почему бы не провести хоть раз в жизни вот такой необычный вечер в обществе необычного человека? А удрать, если что, я всегда успею". Совершив таким образом главную в подобных ситуациях ошибку, он окончательно успокоился. Внутри у него все еще клокотала настороженность, тот самый инстинкт самосохранения, который он унаследовал от своих практичных, не склонных к романтике родителей. "Уйди, дурак, - твердил внутренний голос, похожий на голос отца. - Бесплатный сыр знаешь где бывает". Но был в нем и другой голос - юный, алчущий, жаждущий чуда. Этот голос шептал, что вся его жизнь - серая, предсказуемая дорога от студенческой общаги до канцелярского кабинета, и если сейчас не свернуть с нее, то уже никогда. Ян был этим самым поворотом. Он был олицетворением иной, блестящей и опасной жизни, о которой Саша читал в книгах. И пусть эта жизнь грозила обернуться миражом или ловушкой - возможность прикоснуться к ней стоила риска. Стоила того, чтобы променять безопасную скуку на тревожное, пьянящее волнение ...
Ян пододвинул ему пачку сигарет "Кент" и закурил сам.
- Понимаете ли, Саша... Объяснить, почему я пригласил именно Вас за свой столик, мне будет так же трудно, как Вам ответить на вопрос, зачем Вы остались, а не ушли, как хотели это сделать минуту назад. Нет, я не читаю мыслей, просто все ваши побуждения тут же отражаются у Вас на лице. Давайте еще выпьем. За знакомство. И, если Вы не против, перейдем на "ты". Так будет проще.
Они снова выпили, Ян подцепил на вилку дольку лимона. Саша последовал его примеру, Ян закурил новую сигарету и откинулся на спинку стула.
- Сколько тебе лет?
- Двадцать два.
- Студент?
- Да, истфак заканчиваю.
- А мне уже тридцать семь, - вздохнул Ян. - Розовая юность осталась позади, наступила суровая молодость.
Воцарилось неловкое молчание. Мог бы пролететь тихий ангел, но они здесь, по-видимому, не летали. Ян еще налил себе коньяку до краев и залпом выпил. Саша тоже опрокинул рюмочку и неловко попытался утешить Яна: - Тридцать семь - это еще не предел.
- Не предел, говоришь? - Ян криво усмехнулся. - А вот это еще как сказать! Ладно, не будем о грустном. Давай лучше еще выпьем.
- А не достаточно ли?
- Да ну, я только начал!
И Ян снова наполнил бокалы. Саша отсалютовал в ответ на его "будем", проглотил что-то уж больно ласковый на этот раз дринк, взял лимонину и тут его осенило: - Слушай, а ты не тот ли самый Понятовский?..
- А если тот? - голос Яна вдруг сделался ледяным, - это что-нибудь изменит?
Саша был удивлен. В последнее время местные газеты превозносили доктора Понятовского как восходящее светило онкологии и прочили ему грядущую всемирную славу, упоминая, что он нелюдим, холост и весьма скромен в быту. В сашином воображении рисовалось нечто совершенно отличное от того, что он имел перед глазами.
- Это что-нибудь изменит? - повторил Ян. - Или врачу запрещено сидеть в кабачке?
- Нет, я просто хотел узнать...
- Что делает в этом баре восходящее светило онкологии? Объясняю: сидит и пьет коньяк. - Понятовский довольно рассмеялся.
- Но вернемся к нашим баранам... Черт, бутылка совсем пустая. Алеша! Повтори, сударь мой, по полной программе, - в пьяных глазах его сверкнул огонек.
- Я так и не объяснил, почему я назвал тебя тем, кого я ждал. А-а, вот и коньячок. Разливай, Алеша... Можешь быть свободен... как Остров Свободы.
Он пьяно хихикнул, а Саша туманно подумал о том, что некоторые не так уж пьяны, как хотят казаться и что кое-кому не мешало бы на это обратить внимание... И пока он пытался сообразить, к кому именно относятся эти мысли, Ян наклонился к нему через столик и заговорил, глядя своим странным взглядом прямо Саше в глаза: - Понимаешь ли, Александр... В этом баре я бываю каждый год. И именно в этот день. Даже если меня нет - ни один завсегдатай сегодня не сядет сюда, будь он хоть родным братом старшему бармену. Никто, слышишь, никто! не садится сюда... если я этого не захочу. Сегодняшний вечер - первое исключение за последние годы. Ты - первый человек, который пришелся мне по душе за все это время.
- Но почему?!
- Видишь ли... Вот уже четвертый год, как я вернулся в родной город. Друзей детства не осталось, однокашники разлетелись по стране, старые любовные привязанности вышли замуж, новых я не ищу, потому что... да не ищу, вот и все! Работаю в этом скорпионнике, где каждый ждет, когда другой споткнется, чтобы ужалить. Вечером - пустой дом или какой-нибудь кабак с пьяными рожами... Неприкаянное существование! В своем медицинском деле я - бог, там рядом со мной некому встать. А в обычной жизни - космонавт, который вышел в космос и забыл пристегнуть страховку. Так и болтаюсь - не улетаю и не приближаюсь... Прозит!.. А твое лицо мне сразу понравилось, оно открытое и доброе. К тому же, ты был чем-то расстроен, и мне захотелось пообщаться с тобой, развлечь тебя и развлечься самому. А сейчас я очень рад, что ты не ушел, и надеюсь, что наше знакомство продолжится.
Он говорил еще и еще, а Саша слушал и все больше жалел его, и они все пили и пили...
---
...Было переговорено множество важнейших тем, Саше казалось, что они с Яном знакомы чуть ли не с детской палаты в роддоме, и он уже объяснил Яну, что ни с кем он так запросто не сходился, уже поведал про сложности сегодняшнего дня и про старика-ворона на Черном Бульваре, как вдруг друзья обнаружили, что стоят на улице перед закрытым баром. Над городом неподвижно, без единого ветерка или вздоха висела густая и черная, как шоколадная глазурь, южная ночь. Ян обнял за плечи нового друга и спросил, заглянув в глаза: - Послушай, Александр, как у тебя со временем?
- Вообще или сейчас? - не понял Саша.
- Сейчас. Насчет вообще выясним попозже, - обнял его за талию Ян.
- До пятницы я совершенно свободен, - отшутился Саша и принялся искать то, что у него закончилось час назад, а именно - сигареты.
- До пятницы управимся, - совершенно серьезно ответил Ян, чем прервал безуспешные сашины поиски.
- Это в каком... смысле? - Саша попытался сфокусировать зрение на лице своего странного друга, одновременно стараясь отделаться от ощущения, что они летят в вертолете с оторванной лопастью.
- Вот ты, например, ищешь сигареты. Это не предположение, это констатация факта. Ищешь ты их напрасно, потому что пачку ты смял и выбросил еще в баре. Следовательно, у тебя их нет. НО! - Ян торжественно поднял к звездам палец, - я знаю одно местечко неподалеку, где они водятся в достаточном количестве. Это - раз. Второе - там же, в этом самом месте, причем заметь, совсем недалеко отсюда, в достаточном количестве имеется точно такой же коньяк, как и тот, что переливается сейчас в наших кровеносных (почему-то он с особым удовольствием подчеркнул это слово) сосудах. Кроме того, там же имеется достаточно сносная закуска, а также видеосистема, н-ну, не то, чтобы очень отличная, однако вполне пригодная для просмотра тех двух-трех дюжин кассет, которые я предпочитаю всем остальным. Итак, ты готов отправиться со мной туда, чтобы достойно завершить сегодняшний вечер?
- А куда это?
- Как, я разве тебе еще не сказал? Ко мне домой. Это через парк, сразу за Черным Бульваром.
- Да как-то неудобно... А что скажут твои?
- Мои? - Ян от души расхохотался и довольно долго не мог остановиться.
- Моих там никого нет. По крайней мере за последние несколько лет я там никого не встречал из моих. Так что, мы никому не помешаем. Пошли!
...Несмотря на отвратительные пилотажные качества вертолета с оторванной лопастью, они довольно быстро оказались у старого дома в грязном переулке сразу за Черным Бульваром. Подъем на четвертый этаж прошел на удивление организованно и быстро ("дома и стены помогают" - прокомментировал Ян, отпирая дверь), и они очутились в темной прихожей, в которую проникал из какой-то далекой комнаты красноватый непонятный свет. "Милости прошу к нашему шалашу, - хихикнул Ян. - Хоть у меня, конечно, не Разлив... но и не Шушенское".
После этого он заявил, что идет на кухню, а Саше предложил чувствовать себя как в общеевропейском доме. Саша ощупью двинулся на светящуюся красным дверь. Квартира была настолько огромна, что по мере продвижения он все больше трезвел, а вместе с отрезвлением начал появляться страх и злоба на свою нерешительность. Надо было уйти, уйти как можно раньше. Бесплатных пирожков не бывает, все эти баснословные угощения, горячая дружба, граничащая с любовью...
Ба! А может быть Ян - просто голубой? Хорошо бы, если просто... Саше вспомнился рассказ старичка-ворона на Черном Бульваре о жутком ночном убийстве. Бульвар, кстати, под боком. Н-да, повезло, - как России в 17-м году! Удирать надо, пока ветер без кирпичей!
В этот момент он, наконец, добрался до комнаты, еще более необъятной, чем коридор, и в красном фотографическом свете высокого торшера боковым зрением заметил персидские ковры, черный кабинетный "Беккер", уходящий под потолок камин из тускло блестящего кирпича, но в центре, прямо перед собой он увидел нечто, заставившее его похолодеть от ужаса: напротив двери, заслоняя собой более мелкие детали комнатной обстановки, слегка покачиваясь, беззвучно скалилось на него огромное мохнатое белое чудовище с горящими красными глазами...
Воскресенье, 27 июля, 22.38.
...Снег задержался в своем кабинете позже обычного. Он перебирал фотографии и экспертные заключения Технической службы, доставленные ему только что. Здесь были снимки следов, подробные протоколы осмотра места происшествия, описания и анализы обнаруженных явлений и предметов. Внимательно ознакомившись со всеми этими материалами и отметив про себя высочайший профессиональный уровень (все-таки Свободная Зона - не какой-нибудь карломарксовский район бывшей совдепии), он занялся тщательной сортировкой. Ту часть фотографий и документов, где фиксировались следы неидентифицируемого животного из породы собачьих, а также данные химического и лазерно-спектрального анализа обнаруженных волосков белой шерсти, он изучил особенно внимательно и часть из них уничтожил вместе с приложенными образцами в полиэтиленовых кулечках. Все это сгорело в специальном приборе для уничтожения документов, а зола и пепел были спущены в унитаз. Оставшаяся группа была рассортирована и описана в протоколе следствия таким образом, чтобы соответствовать той версии, которой был склонен придерживаться старший инспектор.
Версия, которую выбрал Снег, была проста, как мычание: бытовуха на почве ревности с участием иностранного гражданина и последующей попыткой скрыть следы с помощью бойцовых псов. Удобно, проверяемо, начальству понятно. Но в ящике стола, под стопкой никому не нужных отчетов, лежала одна-единственная фотография, которую он не уничтожил и не подшил в дело. На ней, в луже уличной грязи, отпечатался след. Очень четкий, крупный, с вдавленными в землю глубокими точками от когтей. Ни одна собака, ни один волк в мире не оставляли таких следов. Отпечаток больше походил на лапу огромного кота или... на что-то, для чего у Снега просто не было названия. Он достал снимок, долго смотрел на него, потом закурил. Сложил фотографию вчетверо и сунул в нагрудный карман рубашки.
Он понимал, что его версия была во многом пока еще умозрительной, нуждалась в обогащении свидетельской и материально-доказательской базой, но в основу работы ее вполне уже можно было положить. Инспектор с удовольствием выпрямил затекшее от долгого сидения за столом тело и потянулся, негромко застонав...
Его взгляд упал на сводку новостей на экране компьютера. Уже мелькали первые сообщения: "Звероподобный маньяк на Черном Бульваре?". Он с силой щелкнул по выключателю монитора. Это было именно то, чего он боялся больше всего - не чудовища, а истерии. Если по городу поползут слухи о монстре, о вурдалаке, о неведомой твари, начнется паника. На туристов, которые были кровью Экономической Зоны, можно будет ставить крест. Начальство, помешанное на имидже, сожрет его с потрохами. Нет, дело нужно закрыть. Быстро, чисто и с максимально простой, понятной обывателю версией. Его пальцы снова потянулись к сложенной вчетверо фотографии со следом. Черт возьми, это же просто собака. Огромная, возможно, гибрид волка, кавказской овчарки - да какая разница? Сбежала из частного питомника, которых тут пруд пруди. Например, из этой новой корпорации "Хундланд", что на окраине. Они как раз бойцовых пород выводят. Надо будет к ним заехать "на беседу". Пусть признают, что у них была недосдача, собака сбежала, они вину признают и заплатят штраф. Все будут довольны: начальство - раскрытым делом, пресса - козлом отпущения, "Хундланд" - относительно небольшими потерями по сравнению с громким скандалом. А он, Снег, получит очередную галочку о ликвидации угрозы общественному порядку. Идиллическая картина. Он сунул злополучную фотографию обратно в карман, чтобы сжечь ее дома. Некоторые улики были слишком неудобны, чтобы хранить их даже в служебном сейфе...
Что-то вдруг заставило его насторожиться и замереть. В следующую секунду он опрометью кинулся к двери, забыв даже запереть сейф с документами, чего с ним никогда не случалось...
...Ян буквально оторвал Сашу от массивной входной двери, где тот, в состоянии, близком к истерике, безуспешно боролся со старинными замками, пытаясь вырваться на волю. Неожиданно сильные руки Яна так больно сдавили сашины плечи, что тот вскрикнул и, наконец, услышал то, что пытался сказать ему Ян: - Дурачок, чего ты испугался? Это же "Монстр-фантом", надувное чучело, шутка для гостей. Ну извини, извини, пожалуйста, я совсем забыл об этой дурацкой кукле. Думал, если приведу девчонку - пугану, чтоб штанишки подмокли. Слово дворянина, я просто о ней забыл. Извини, виноват. Прощаешь? Руки его стали мягкими, а пожатие их - дружественным. Голос же производил на Сашу такое успокаивающее воздействие, что тот сразу же расслабился и позволил проводить себя в комнату, где уже горела ярким светом многоцветная хрустальная люстра, и продемонстрировать себе процесс сдувания и накувания мехового чучела, наполняемого легким газом. Ян успокаивал его, как ребенка, снова и снова извинялся, наконец принес чуть согретую бутылку "Хеннесси", голландский сыр, салями и мороженый ананас дольками. Появились и хрустальные бокалы с фамильным гербом.
- Я полагаю, от моей неуместной забывчивости ты совсем протрезвел, мой бедный друг, так что давай выпьем за наше примирение и прогоним прочь эту мерзкую трезвость вместе с теми подозрениями, которые у тебя возникли по отношению ко мне. Выпьем, а потом я постараюсь все эти подозрения развеять. Прозит!
...Потом они долго пили, болтали, курили.
Ян рассказал о себе много интересного; показывал, стараясь не оставить у Саши никаких сомнений в правдивости своих слов, свои дипломы, фотографии. Потом он взял с полки тонкий планшет, провел по экрану, и перед Сашей предстали оцифрованные, заверенные электронными подписями документы: Геральдический лист, заверенный Российским Дворянским Собранием, где подтверждалось его родословие и право на пользование фамильным гербом князей Понятовских. Показал и копию завещания, по которому к нему отходило все наследство покойного отца и дяди, недавно опочившего в Румынии. Копия была на трех языках и заверялась таким множеством никогда не виданных Сашей печатей, что у него зарябило в глазах. Так же там были международные патенты на его медицинские исследования, выписки из швейцарских банков. "Вот, - Ян увеличил изображение. - Все это можно проверить. Мои научные работы есть в открытом доступе. А вот это - сканы завещаний. Видишь? Я не призрак и не аферист. Я очень даже реальный человек, чья жизнь и репутация прозрачны, как этот коньяк.