Проверь орфографию и пунктуацию. Ничего не добавляй и не убирай. **Глава 4,5:
Интерлюдия: Бог подгузников
Так или иначе, я всегда ошивался возле императорского престола..
Я менял пелёнки Нерону. И Коммоду. И даже Гелиогабалу - редкостному засранцу во всех смыслах этого слова. У того, кстати, пеленки были из шёлка, вышитые золотом, а писал он так, будто Марс проливал дождь на поле битвы. Но Ванька... Ванька превзошёл всех.
*"Счастье длится, только если остаётся неосознанным"*, - говорил я когда-то одному поэту, пока он не сжёг Рим. Ладно! Я знаю, что ничего он не сжигал. Это я вернул для красоты изложения. Так или иначе что счастье я говорил именно так. Теперь понимаю: счастье - это когда ребёнок спит, а ты не пахнешь мочой.
---
Ярослав приволок его среди ночи, завернутого в саван, словно крошечную мумию из дешёвого музея. Младенец был голоден и орал так, что летучие мыши в подвале попадали с потолка, а пыль с книжных полок поднялась туманом, будто сам Аид решил напомнить о себе. Липа, конечно, сбежала сразу - "проверить зелья", как будто в её сумке Louis Vuitton не было снадобий от всех болезней, включая идиотизм. А я остался. Потому что этот самый идиотизм мне никто никогда не лечил. А ещё потому что я проиграл спор. Ярик поставил амфору вина IV века против моего серебряного кинжала - и, чёрт возьми, я не ожидал, что он вспомнит, как Цезония жульничала в кости.
- Держи, - Ярослав сунул мне свёрток, от которого пахло болотом Стикса. - Тут всё есть.
Я развернул ткань. Внутри лежали:
1. Тряпки, напоминающие обрывки моей тоги времён Веспасиана (я узнал узор - их ткали в той же мастерской, где шили плащи для преторианцев).
2. Склянка с надписью "От колик. Не пить!" (спасибо, Липа, как будто я собирался её *пить*).
3. Набор бумажных трусов. Так я впервые за 2000 лет узнал, как выглядят подгузники. 4. Игрушка-оборотень, которая пищала при нажатии. На боку красовалась бирка: "Для развития моторики!".
- Ты смеёшься? - я поднял пищащий комок меха. - Это что, тренировка перед полнолунием? Ты хочешь, чтобы он, превратившись в волчонка, гонялся за этой дрянью по кладбищу?
- Просто помоги, - Ярик закатил глаза, поправляя чёрную водолазку. Он до сих пор одевается, будто готовится к похоронам. - Я должен найти молоко.
Он исчез, оставив меня наедине с орущим свёртком. И знаете что? Ванька тут же перестал плакать. Уставился на меня своими сапфировыми глазами (чертовски знакомый цвет - такие же были у моей прабабки Ливии, жены Августа) и... ухмыльнулся. Будто знал, что я последний, кто хотел этим заниматься.
*"Люди умирают - и они несчастливы"*, - твердил я когда-то сенаторам, водя их по Риму на поводках. Теперь я словно на поводке и вожусь с младенцем, который пахнет прокисшей амброзией. Ирония? Нет. Абсурд.
---
- *Salve*, малыш, - я склонился над ним, пытаясь вспомнить, как успокаивал Луция в его первые дни. - *Memento mori*. А забудешь, так дядя Гай тебе напомнит..
Он захлопал ресницами и затих. Успех! Но тут Ванька решил показать, на что способен. Фонтан его нежности взмыл вверх, заляпав фреску с Венерой, которую я нарисовал ещё в эпоху Возрождения.
- *Futue te ipsum!* - я отпрыгнул, как от греческого огня. - Ты что, гидравлическую катапульту проглотил?!
Ванька рассмеялся. Пискляво, мерзко. Я уже хотел вызвать гарпию на помощь, но... заметил, что он перестал орать. Его глаза блестели, будто он знал, что поставил мне мат.
*"Боги не существуют. Я заменю их"*, - провозглашал я когда-то, водружая статую себя в храме Юпитера. Теперь я - бог подгузников и срыгиваний. И знаете что? Это куда сложнее.
---
- Ладно, - я вытер лоб краем рубашки (чёрт возьми, XXI век, а плащей нет - как люди вообще выживают?), - ты выиграл. Но это война, а не битва.
Когда Ярик вернулся с бутылочкой молока ("Без лактозы!", - гордо объявил он, будто это нектар богов), я уже заворачивал Ваньку в третью пеленку. Идеально, как скульптуру Праксителя.
- Я бежал от гуннов. От персов. От кредиторов, - я бросил грязную тряпку ему в лицо. - Но этот... - кивнул на Ваньку, который мирно сосал молоко, - он страшнее.
Мы замолчали. Ванька засопел, засыпая у меня на руках. Его крошечная ладонь сжала мой палец - железная хватка, достойная гладиатора.
*"Свобода - это право не лгать"*, - говорил я поэтам, пока они не начали слагать оды моему безумию. Теперь моя свобода - это право не орать, когда младенец писает тебе на сапоги.
---
- Знаешь, - Ярик сел напротив, его лицо внезапно стало серьёзным. - Иногда я думаю... Может, это мы, бессмертные, и есть самые большие дети?
Я посмотрел на Ваньку. На его морщинистый лоб, на смешные брови, на губы, подёрнутые молочной пеной. Всё это я уже видел: у Нерона, у Коммода, у десятков других. Но впервые за два тысячелетия мне захотелось, чтобы этот комок плоти выжил.
*"Я выбираю луну!"* - кричал я сенату, требуя принести её в жертву. Теперь луна - это Ванькины глаза, и я молюсь, чтобы они никогда не потухли. Однажды он вырастет и я луна выберет его. Эта связь продолжится всю его жизнь.
- Дети не платят налоги, - буркнул я, передавая ему свёрток. - И не разбивают амфоры с моим лучшим фалернским.
---
С тех пор прошло шестнадцать лет. Теперь Ванька дерзит, ворует мой кофе ("Дядя Гай, ты же не пьёшь!") и называет "старикашкой". Но когда он смеётся, я всё ещё вижу того младенца, который обнёмсал меня фонтанчиком мочи.
*"Я жив, и это смертельно"*, - шепчу я себе каждое утро, глядя, как он гоняет друзей по кладбищу. Возможно, Камю был прав: абсурд - это единственное оружие против вечности.
И знаете что? Я бы не променял это даже на VIP-ложу в Колизее. Хотя... может, на две ложи. И бочку фалернского.
А Липа до сих пор вяжет ему носки. Говорит, для "защиты от сглаза". Но мы-то знаем - она просто боится признать, что этот волчонок стал ей роднее всех Птолемеев вместе взятых..
*P.S. Если вы думаете, что бессмертие - это власть, вы ошибаетесь. Это вечность смены подгузников. И я, Калигула, подтверждаю.*