Аннотация: Школьные годы с 5 по 7 классы. Пятидесятые годы, провинция.
Семилетка
Осенью 1954 года я пошла в 5-й класс. Наша 33-я школа была женской, но в тот год ввели совместное обучение мальчиков и девочек. Четвёртые "А" и "Б" классы расформировали, и лучших учениц обеих классов объединили в 5-А класс. Остальных определили в класс "Б". В оба класса добавили несколько мальчиков из мужской 23-й школы, которые жили в нашем микрорайоне.
К моему удивлению, кроме наших двух классов, в школе появились 5-В и 5-Г с непонятно откуда взявшимися детьми. Особенно колоритные ученики были в 5-Г. Многие дети там были явно старше 11 лет. Особенно выделялся Витя Кинслер, высокий широкоплечий мальчик, на вид лет тринадцати, с чёрными, как смоль, волнистыми волосами. Я забыла все фамилии учеников параллельных классов, и даже их лица, а этого мальчика запомнила. Он выделялся колоритной внешностью и шумным весёлым нравом. Всегда улыбающийся, розовощёкий, он на всех переменах бегал по коридору, вызывая замечания проходивших мимо учителей.
Как я потом поняла, 5-В состоял из выпускников начальной школы, расположенной в районе Лебяжки, а ученики 5-Г были детьми репрессированных и спецпереселенцев, живших в закрытых посёлках вокруг Тагила и занятых на лесоповале. Там эти дети окончили начальную школу, а больше учиться в тех местах было негде. После смерти Сталина детям репрессированных разрешили продолжить образование. Ребята эти жили в неблагоустроенном интернате. Не смотря на то, что среди них было много переростков, им в столь юном возрасте было трудно жить и учиться в отрыве от семьи. Успеваемость и дисциплина в этих классах была значительно ниже, чем в нашем классе "А". Через год на Вые построили школу-семилетку, и классы "В" и "Г" перевели туда.
Классным руководителем у нас была Валентина Николаевна Виноградова, женщина лет тридцати невысокого роста, чуть повыше нас. Она всегда носила причёску из кос, уложенных на голове кокошником. Валентина Николаевна вела в нашем классе математику и умело справляясь с дисциплиной. А это было очень непросто. По своей природе дети 11-12 лет, особенно мальчишки, очень подвижны, и усидеть на месте в течение 45 минут урока для многих почти невыполнимая задача. Лишь только зазвенит звонок на перемену, в классе поднимался невообразимый гвалт. Мальчишки начинали бегать по классу, перепрыгивая через парты, запускать бумажных птиц, дёргать девочек за косы. Поднимался визг. Дежурные выгоняли шалунов в коридор, по которому страшно было гулять из-за опасения быть сбитыми бегающими сорванцами. Для меня, привыкшей к степенным нравам тихой женской школы, всё это было дико.
Мальчишки нашего класса все, как на подбор, были низкорослыми, шустрыми и слишком шумными. Особенно выделялся среди всех бойким нравом Валера Черкасов, живший со мной в одном доме в соседнем подъезде. Он был старшим сыном в семье, где росло пятеро детей. Это была единственная многодетная семья в моём окружении. Впоследствии, Валера стал бравым моряком-подводником. Увы, его давно уже нет в живых.
Среди мальчиков сразу бросался в глаза Игорь Беляев. Он был курчавым, румяным и походил на хорошенькую девочку. Однажды погожим осенним днём, кажется, это было в 6-м классе, мы гуляли по улице большой компанией одноклассников, и кто-то предложил нарядить Игоря девочкой. Пошли домой к одной подружке, нашли подходящее платье, надели на Игоря, а на его светло-русые кудри нацепили бантик. Он не возражал. В таком виде мы пошли дальше бродить по улицам и очень веселились, глядя на Игоря.
Видным мальчиком был и Юра Яговитин. Он жил в частном доме недалеко от школы. У Юры были очень густые волнистые волосы. Он был смышленым, сообразительным и хорошо учился. С первых же дней он начал придумывать всем прозвища и дразнить. При виде меня, он непременно громко кричал: "Тит, пойдём молотить - брюхо болит. Тит, пойдём кашу есть - где моя большая ложка". Я не очень обижалась, но меня раздражали эти постоянные насмешки. Другого одноклассника, тихого и скромного мальчика Валеру Бородина, он часто дразнил: "Бородин, у матери один". Валера был действительно единственным ребёнком в семье, но и у Юры тоже не было ни братьев, ни сестёр.
Валера Бородин запомнился тем, что на переменах часто повторял две фразы: "Американский образ жизни" и "Давайте создадим джаз-банду". При этом, никакую джаз-банду он создавать не собирался, и американский образ жизни не вёл. Наверное, он дома слушал по радио зарубежные "голоса".
После глухих лет Сталинского правления, многие молодые люди тянулись к западным ценностям. Мне же были чужды и джаз, и появившиеся вскоре, даже в нашей провинциальной школе, стиляги. Помню нескольких старшеклассников, пытавшихся одеваться в болтающиеся пиджаки из букле, туфли на толстой подошве и немыслимой расцветки галстуки. У одного такого стиляги, бывшего соседа по сорокашке, был галстук длиною почти до колен, на котором красовалась обезьяна под пальмой. На голове стиляги взбивали кок. Но самое главное, выражение лиц у таких ребят было какое-то особенное, ещё больше чем одежда отличающее их от всех остальных. Девушек среди стиляг я не помню. Со стилягами школьные учителя отчаянно боролись, выдворяя их со всех школьных мероприятий.
В те годы очень популярной была итальянская песня "Два сольди", которую мы напевали, услышав от старших девочек слова в русской интерпретации: "Это песня за два сольди, за два гроша, с нею люди вспоминают о хорошем. И тебя она заставит вспомнить тоже о беспечной светлой юности своей". Далее, сообразно злобе дня, звучали переделанные, невесть откуда взявшиеся слова: "Стиляг немало есть у нас, их можно видеть каждый час в аудитории любой и на Сумской"... Что это за Сумская, я до сих пор не знаю.
Среди нас стиляг не было, мы были ещё малы для такого вызова системе. Когда же наше поколение подросло, стиляги исчезли, слившись с общей массой молодёжи времён хрущёвской оттепели. Впоследствии я не раз встречала бывших стиляг. Почти все они в дальнейшем одевались как все, стали хорошими специалистами и добропорядочными людьми.
Новым для учеников пятого класса было то, что вместо одной учительницы стало сразу несколько. К этому надо было привыкнуть. Появились и новые дисциплины: алгебра, геометрия, история, география, ботаника и английский язык. Изучение алгебры, истории и географии меня радовало, а вот за английский язык я волновалась. Мне казалось невозможным изучить совсем незнакомый язык так, чтобы разговаривать и читать на нём. Как ни печально, но мои опасения были не напрасны. Не смотря на многолетнее изучение, английский язык я так и не освоила, как, впрочем, и почти все мои сверстники. То ли методика была порочной, то ли такие мы все оказались неспособные.
Английский язык у нас вела пожилая женщина, разительно отличавшаяся ото всех других учителей внешностью, манерой поведения и интонацией голоса. Вроде бы и говорила, и одевалась она так же, как все, но отличие явно чувствовалось. Много позже я узнала, что Мария Николаевна Иванова была из дворянской семьи. Её отец был инженером, принимавшим участие в постройке КВЖД. Она выросла и получила образование в столице империи, а после революции эмигрировала и долгие годы жила в Харбине, а затем в Шанхае. На свою беду, она после войны вместе со многими другими эмигрантами, изъявила желание вернуться в Россию, где ей не разрешили жить ни в столице, ни в областных центрах, и она доживала свой век в одиночестве и стеснённых бытовых условиях под неусыпным надзором доблестных органов.
Обучение английскому сразу началось с грамматики. Это было бы хорошо, если бы мы имели хоть какой-то словарный запас. А без него, сухие грамматические построения были многим непонятны. По характеру Мария Николаевна была мягкая. Слишком мягкая и интеллигентная для нравов рабочей окраины индустриального города, где мы жили. На её уроках вечно стоял шум, летали бумажные голуби, а однажды кто-то подсыпал учительнице на стул горсть кнопок. Она в слезах вышла из класса. Потом были разборки поведения, вызовы родителей и классные собрания. Дисциплина улучшилась, но всё равно была далека от идеала.
В параллельных классах английский вела молодая красивая женщина. Она же была и классным руководителем класса "Б". Я часто любовалась её стройной фигуркой и красивыми нарядами, особенно эффектной шубкой с белым, как снег, воротником и такой же шапочкой. Как впоследствии оказалось, знание английского в классе "Б" было значительно лучше, чем в нашем, в целом более благополучном классе.
Года через два Мария Николаевна ушла на пенсию, и у нас за один год сменилось несколько учителей английского языка. Почему-то никто из них у нас долго не задерживался. Особенно запомнилась одна учительница, имя которой я вспомнить не могла. Это была высокая женщина лет тридцати пяти со звучным голосом и властным характером. Вспоминая её, я не могу понять природу того, почему у одних учителей на уроках царит тишина, а другие, как ни стараются, не могут совладать с дисциплиной. Эта учительница никого не наказывала, не повышала голоса, не вызывала в школу родителей, не ставила двойки за плохое поведение, но на её уроках всегда была мёртвая тишина, и даже самые отъявленные хулиганы сидели смирно, не смея пошевелиться. Закоренелые лентяи лихорадочно зубрили английские слова, готовясь к её уроку. Почему её панически боялись даже самые бойкие мальчишки, осталось для меня загадкой. К сожалению, а может быть и к счастью, эта удивительная учительница тоже долго у нас не задержалась.
Историю у нас вела Нина Андреевна, которая мне казалась красивой, хотя моя подруга Люда Рябинина так не считала. Свой интересный предмет Нина Андреевна читала как-то скучно, зато на следующий год, когда вместо Нины Андреевны историю стала преподавать Бетти Исааковна, на уроках истории стало очень интересно. У Бетти Исааковны, весьма полной яркой брюнетки лет сорока, энергия била через край. Она решила поставить в нашем классе спектакль на тему древней Руси. Все воодушевлённо готовились, шили костюмы, зачем-то фотографировали иллюстрации из учебников, учили слова. Мне поручили роль княгини. Но незадолго до спектакля я заболела, и роль княгини отдали Неле Шишкиной, красивой высокой девочке с длинными косами, нашей отличнице.
В начальной школе я каждую осень подолгу болела. В 5-м же классе осенью хворь меня миновала, но весной я всё же слегла с тяжёлой ангиной. Думали поначалу даже, что это дифтерия. Однажды меня навестили подружки и сказали, что в классе появился новенький, Валера Степанов. Выйдя после болезни, я увидела этого мальчика. В отличие от других, он был высокий, видный, и вёл себя не так шумно, как остальные. Когда мы все вместе пошли домой, оказалось, что он жил в том же доме, что и я, в соседнем подъезде на первом этаже. Как я узнала позже, его мать, жившая в другом городе, послала сына, якобы отбившегося от рук, для исправления в семью отца своего бывшего мужа. Мне это показалось странным, поскольку Валера, хоть и не очень блестяще учился, но никогда не нарушал дисциплину. Его дед, преподававший в нашей школе рисование и черчение, был очень строг и держал своего внука в ежовых рукавицах.
Дед Валеры, Алексей Фёдорович, был очень колоритной фигурой. Этот был седой старик с военной выправкой. Много позже я узнала, что он действительно был раньше военным, участником I Мировой и Гражданской войн. Когда он повышал голос на шалунов, его звучный раскатистый бас гремел по всей школе. За это ученики прозвали его Граммофоном. На его уроках всегда царила тишина. Даже хулиганы сидели тихо, как мыши. Преподавал он и в нашем классе. Однажды он дал задание нарисовать ель. Я очень, старалась, но учитель поставил мне четвёрку, сказав при этом, что моя ель слишком шаблонная. Я не знала тогда, что означает это слово, и полезла за разъяснением в словарь Ожегова, который мне только что подарил папа.
Дочь Граммофона, Маргарита Алексеевна, миловидная миниатюрная женщина лет тридцати, преподавала физику в той же школе. С шестого класса она учила и нас. А её муж, Рафаил Леопольдович, из ссыльных немцев, которых в нашем городе было много, был учителем физкультуры. Когда летом я поехала в пионерский лагерь, он был там физруком.
Через несколько месяцев Маргарита Алексеевна ушла в декретный отпуск, и вместо неё физику у нас стал преподавать учитель, которого ещё за много лет до нас ученики прозвали Ваней-лямой, и эта кличка передавалась школьниками из поколения, в поколение. Что означает слово "ляма" ни я, ни мои подружки не знали, но прозвище это очень ему подходило. По словарю Даля "ляма" означает мямля, вялый, слабый, разиня. Что-то такое было в этом довольно симпатичном, ещё не старом человеке. Однажды у нас проводились практические занятия, и я неосторожно прицепила провод не к той клемме. Посыпались искры. Я очень испугалась, а учитель закричал на меня: "Вы же чуть не испортили прибор! Вас надо судить товарищеским судом!" Я так и не поняла, почему меня надо было судить, вместо того, чтобы поставит двойку. Конечно, я была виновата, но не до такой же степени!
В шестом классе, но не в начале учебного года, а в октябре, в нашем классе появился ещё один новенький, Витя Хрущёв. Валентина Николаевна, знакомясь с ним, сказала: "О! Какая знаменитая фамилия!" Витя был однофамильцем Никиты Сергеевича Хрущёва, недавно пришедшего к власти после смерти Сталина и недолгого, но памятного правления Георгия Маленкова. Тогда генсек ещё не насаждал везде кукурузу и не успел постучать ботинком по трибуне ООН. Семья Вити жила в какой-то сельской местности нашей области. Его родители, желающие дать сыну образование лучшее, чем в той деревне, послали своего старшего сына в наш город, где жили его бабушка и тётя. С той поры Витя учился в нашем классе вплоть до окончания школы. Тогда я по малолетству не думала, что ему, наверное, было не очень комфортно с двенадцати лет по 9 месяцев в году жить без родителей, хотя и с родной бабушкой. Раньше Витя учил немецкий язык, который в нашем классе не преподавали. Ему срочно пришлось переучиваться. Очень скоро он не только догнал, но и перегнал многих из нас. Вообще, Витя учился очень хорошо, немного не дотянув до круглого отличника. Кроме того, он поступил в музыкальную школу по классу баяна, где тоже весьма преуспел.
В учебнике ботаники за 6-й класс был напечатан портрет учёного Вильямса, пожилого лысого человека в очках. Знаменитый почвовед был изображён в профиль. Кто-то из мальчишек заметил, что Витя, который в то время был острижен "под ноль" и носил очки, поразительно похож на портрет этого приверженца травопольной системы земледелия. С той поры Витю прозвали Вильямсом.
Витя был красивым высоким брюнетом интеллигентного вида с огромными карими глазами. В него сразу же влюбились почти все девочки нашего класса. Я тоже тайно и безответно вздыхала по нему много лет, правда, с некоторыми перерывами на другие увлечения. Витя вёл себя степенно, но иногда и он шалил. Однажды на перемене он нацепил на пальцы проволочные крючки, растопырил пальцы и, выпучив глаза, изобразил хищную птицу. В таком виде он бегал по классу, пугая девчонок. В другой раз, цитируя недавно прошедшую по радио юмористическую передачу, он, встав в эффектную позу, изрёк: "Хи-хи-с, сказала Красная Шапочка и дохнула на волка винным перегаром". Фраза эта вызвала дружный смех окружающих. Этот перл он с неизменным успехом повторял и позже, сопровождая слова выразительной жестикуляцией.
Как-то в школе организовали хор, и всех учеников, имеющих слух, обязали в нём петь. Одна из песен была шуточной и начиналась с таких слов: "Ухти-ухти, кто идёт, кто по берегу бредёт? Лапоть - чудо богатырь, с ним соломинка и пузырь. Надо речку переплыть, что тут делать, как тут быть?" Вторые голоса, при этом должны были петь на низких нотах фразу: "Ухти-ухти, ухти-ухти". Витя, не желающий петь в хоре, подговорил ребят, и они вместо "ухти-ухти" дружно затянули: "Ой, не надо, ой, не надо...". Под дружный хохот хористов, шалунов тут же изгнали из зала, чего они и добивались. Кары последовали незамедлительно: всем написали замечания в дневники, долго ругали и вызывали в школу родителей.
Витя жил в соседнем доме, но почему-то за все годы учёбы мы с ним ни разу не возвращались из школы вместе, не гуляли на улице, не разговаривали по душам. Он мне очень нравился, и я при виде него немела. Я так и не узнала, кто его родители, и почему они жили в сельской местности. Только на выпускном вечере в 10-м классе я первый и последний раз увидела его красивую маму и интеллигентного отца, на которого Витя был очень похож.
Примерно в то же время, что и Витя Хрущёв, в классе появился новый ученик, Гена Гаттих, симпатичный высокий русоволосый мальчик. У него был старший брат, такой же видный, как и Гена. Он часто заглядывал в наш класс проведать Гену. К сожалению, оба брата учились в нашей школе недолго. Так же недолго учился с нами и Стасик Литвяк, высокий мальчик с яркими веснушками. В него была влюблена одна из самых красивых и умных девочек нашего класса Эрна Бледнова.
Осенью 1955 года на Вые, где мы все жили, открыли новый кинотеатр "Мир". До этого события мы ходили в "Искру" и "Горн", расположенные в центре города, либо посещали тесный кинозал "Дома техники", который построили года за три до открытия "Мира". Новый кинотеатр казался нам большим и красивым, с просторным залом и вместительным фойе. Он находился совсем недалеко от нашего дома, рядом с парком имени Горького. Парк этот в народе называли "козьим загоном", и я не любила там бывать. На открытие мы отправились всем классом. Демонстрировали фильм "Неоконченная повесть" с красавицей Быстрицкой в главной роли. Любовная история взрослых людей нас тогда мало тронула. Зато когда мы в следующий культпоход всем классом смотрели "Дело пёстрых", все были в восторге. Фильм был снят по нашумевшему в те годы детективному роману, который многие из нас уже прочитали. Картина произвела большое впечатление занимательным сюжетом и хорошей игрой известных артистов Сафонова, Фатеевой, Пуговкина, Табакова, тогда ещё молодых и красивых. Но настоящий фурор произвела феерическая "Карнавальная ночь". Все только и говорили об этом фильме, распевали из него песни, цитировали смешные реплики незадачливого директора Огурцова и подвыпившего лектора в блистательном исполнении комика Филиппова. Удивительно, но никому из моих знакомых не понравилась главная героиня, не смотря на явный талант и потрясающую фигуру.
Если в каком-нибудь новом кинофильме звучали песни, уже на следующий день в нашей школе группа старшеклассниц звонко распевала новинку. Мы старались перенять у них и слова, и мелодию. В нашем классе многие девочки, в том числе и я, хорошо пели, но самой лучшей певуньей по общему признанию была Люся Грачёва, обладательница сильного голоса очень красивого тембра. Люся была невысокой блондинкой с голубыми глазами и точёной фигуркой. Она могла бы стать певицей, не хуже наших признанных звёзд эстрады, но в те давние времена для обитательницы окраины провинциального города карьера певицы была почти несбыточной. В дальнейшем Люся, не закончив 10 классов, поступила в педучилище на отделение дошкольного воспитания. Однажды, когда я уже работала в школе, она неожиданно нашла меня, заняла денег и навсегда исчезла из моей жизни.
Ни у кого из моих одноклассников в семьях не было ни телевизоров, ни стиральных машин, ни холодильников, хотя мы уже слышали об их существовании и обсуждали, насколько эти приборы могут облегчить быт. Даже радиоприёмники и электрические утюги были далеко не у всех. Наши мамы стирали в корытах, шоркая бельё об оцинкованную волнистую доску. Ни ванн, ни горячей воды в наших благоустроенных квартирах тоже не было. Газ в наш город подвели только в начале 60-х годов, и приготовление горячей пищи было очень непростой проблемой. Нужно было либо топить кухонную плиту дровами или углем, либо готовить на маломощной электроплитке. Чтобы приготовить завтрак к уходу папы на работу, моя работающая мама вставала в 5 часов утра, так медленно нагревалась спираль на нашей электроплитке. В частных домах были погреба, а в наших квартирах хранить продукты было негде. Полиэтиленовых пакетов тогда не вырабатывали. В холодное время года снедь заворачивали в газету, клали в авоську, которую подвешивали на гвоздь, вбитый в оконную раму, и перебрасывали за форточку. Летом готовили ровно столько, сколько съедали за один приём пищи, иначе продукты портились.
Весной и осенью, когда было тепло, учеников посылали собирать металлом. Мы бродили по улицам, свалкам, помойкам, подвалам, выискивая брошенные железяки, которые тащили на задний двор школы. Позже приходили машины и увозили металлом на переработку. Однажды, когда я волокла какую-то ржавую трубу, мне в левый глаз попала соринка. Напрасно я моргала, пытаясь от неё избавиться. Я пришла домой со слезящимся глазом. Что только ни делала мама, пытаясь мне помочь, даже водила к медсестре, живущей по соседству. Ничего не помогло. Так я и уснула со слезящимся глазом, надеясь, что к утру всё пройдёт. Увы, не прошло. Тогда мама взяла меня за руку и повела в больницу. Там мне закапали в глаз что-то обезболивающее, и специальным инструментом извлекли злополучную соринку, которая впилась в роговицу почти рядом со зрачком. Ещё немного, и я потеряла бы зрение.
В конце 5-го класса кроме испытаний по русскому языку и математике, нужно было сдать экзамен по ботанике, для чего ещё в марте всем было дано задание вырастить дома какое-нибудь растение из семечка. За ходом роста надо было наблюдать и записывать все изменения в дневник. На экзамен требовалось предъявить результат своих трудов. Мы с мамой пошли на Выйский рынок, потому что в те времена только там можно было купить семена. Их продавали частники крошечными ложечками из маленьких мешочков, в которых были вставлены деревянные дощечки с названием растения и рисунком, намалёванным масляными красками. Мы купили семена свёклы, и я посадила их в плошку. Всю весну я старательно за ними ухаживала и исправно вела дневник наблюдений. К концу мая растения изрядно подросли, радуя глаз крупными листьями с красными прожилками. Какова же была моя досада, когда в ночь перед экзаменом наш кот Бусик объел рассаду. Мама тщетно пыталась придать искалеченным растениям пристойный вид. Вся в слезах я понесла жалкие остатки свёклы на экзамен. Учитель Владимир Гурьевич с двойной фамилией Ильин-Широков отнёсся с пониманием к курьёзному происшествию и после хорошего моего ответа на вопросы билета поставил пятёрку.
Моя подруга и соседка по парте Люся Сухова, готовясь к экзамену, посадила семечко апельсина. К концу мая оно не взошло, и в её дневнике красовалась единственная запись: "10 марта я посадила семечко апельсина". Добрый учитель Владимир Гурьевич и к Люсе отнёсся снисходительно, сказав только, что следовало было посадить растение, которое быстрее всходит.
Владимир Гурьевич был пожилым человеком, из старых интеллигентов, страстным садоводом и коллекционером. Своим увлечением собиранием почтовых марок он заразил почти всех в классе, в том числе и меня. Мы приобрели кляссеры, каталоги и стали увлечённо собирать и обмениваться марками. Особенно преуспел в этом, конечно же, Витя Хрущёв. Он постиг все тонкости этого вида коллекционирования и, обмениваясь марками, общался с учителем на равных.
После окончания 6-го класса меня, как всегда, отправили в пионерский лагерь. Туда же поехал мой сосед и одноклассник Валера Степанов. Мы попали с ним в один отряд и всю смену дружно гуляли по лесу, загорали и купались. С Валерой было очень легко общаться, потому что в наших характерах было много общего. Он играл в футбол, а я отчаянно болела за него, когда команда нашего лагеря сражалась с командой соседнего лагеря "Иридий". Наши футболисты, к сожалению, тогда проиграли, потому что в команде соседей половина игроков была явно старше пионерского возраста.
В течение летних каникул несколько дней всем ученикам нужно было отработать в школе. В начале августа я исправно ходила на пришкольный участок, где вместе с подружками полола грядки. Однажды, возвращаясь домой, я увидела на дороге крошечный пищащий комочек. Это был выброшенный кем-то новорождённый слепой котёнок. Я не могла пройти мимо, и принесла котёнка домой. Лакать из блюдечка он не мог. Я нашла дома маленькую клизму, и из неё приспособилась кормить малыша коровьим молоком. Пришедшая с работы мама назвала меня "кошачьим счастьем". И верно. Я всю жизнь очень любила кошек, и они всегда у нас жили.
Недели через две котёнок заметно окреп, и у него уже начали открываться глазки. Но тут вернулся кот Бусик, который около месяца назад сбежал. Оборванный и злой, он сразу же зарычал на малыша, а наутро, мы нашли котёнка мёртвым - Бусик его задушил. Не успела я оплакать любимого котёнка, как вскоре умер и Бусик, по-видимому, отравившись в подвале раскиданным кем-то крысиным ядом.
Долго я рыдала, но слезами горю не поможешь, а каникулы продолжались. В нашем доме жила ещё одна одноклассница, Света Калиновская, симпатичная девочка с чёрными кудряшками. Мы со Светой часто гуляли во дворе возле дома. Вскоре к нам присоединился Валера Степанов и его младший брат по отцу Юра, совсем маленький мальчик трёх лет. Однажды я вдруг почувствовала, что скучаю, когда Валеры нет, а когда вижу его, радуюсь. Когда начался седьмой учебный год, моё чувство к нему ещё больше разгорелось. Каждый день, идя в школу, меня буквально распирало счастье от мысли, что я сейчас увижу Валеру. Осень с её дождями и слякотью расцветилась для меня яркими красками увядающей листвы. Я так увлеклась Валерой, что забыла о своём чувстве к блистательному Вите Хрущёву. В ту осень я никого, кроме Валеры, не замечала.
В тот год мы учились со второй смены и занимали последнюю по коридору комнату на 3-м этаже школы. В октябре мы возвращались домой в сумерках, а в ноябре стало совсем темно, лишь тусклый свет фонарей освещал узкую дорогу между частными домами, по которой мы обычно шли с Валерой. Однажды, последним уроком был классный час. Неожиданно погас свет и в наступившей кромешной тьме поднялся невообразимый гвалт. Учительница Валентина Николаевна тщетно взывала к порядку, но тут к доске вышел Валера и сказал: "Ребята, успокойтесь. Давайте я для вас спою". И он запел сильным чистым голосом украинскую народную песню "Ой, дивчина, шумит гай". Все с удивлением замолчали и стали слушать эту очень длинную красивую песню, восхищаясь неизвестным нам ранее талантом юного певца. Когда он допевал последний куплет, свет зажёгся, и всех отпустили по домам. После этого случая, моё чувство к Валере ещё больше распалилось. Жизнь впереди виделась радостной и счастливой.
Через несколько дней, во время урока алгебры, в наш класс заглянула незнакомая худенькая женщина. Валера вдруг встрепенулся и в большом волнении, не спросив разрешения, выбежал из класса. Удивлённая таким нарушением дисциплины, Валентина Николаевна вышла вслед за ним. Их довольно долго не было, а потом учительница вместе с раскрасневшимся Валерой и заплаканной незнакомкой вошли в класс. Валентина Николаевна, сама очень взволнованная, объявила, что Валера больше у нас учиться не будет, потому что уезжает вместе с мамой в другой город. Валера, глотая слова, наскоро попрощался с классом, взял портфель и, обещав написать, покинул наш класс вместе с мамой. Я сразу поняла, что обещание написать он не исполнит, и я больше никогда его не увижу. Так оно и вышло. В дальнейшем, я несколько раз спрашивала о Валере у родственников, особенно у его подросшего младшего брата, но всякий раз получала очень неопределённый ответ. Мне кажется, если бы Валера тогда не уехал навсегда, моя судьба сложилась бы более счастливо.
Именно в те дни советские танки подавляли восстание народа Венгрии, огнём и мечом сохраняя власть коммунистов в восточной Европе. До нас, подростков из провинции, дошли лишь отголоски тех трагических событий. Запомнились имена Имре Надя, Ракоши, Яноша Кадора. На переменах мы обсуждали угрозу, нависшую над нашим коммунистическим блоком, но что мы могли тогда знать, слушая лишь то, что разрешалось вещать нашему радио! И всё это было так далеко от наших снегов!
В памяти от наступившей вскоре зимы 1957 года, остался один вечер. Вместе с одноклассниками я возвращалась из школы домой. Было морозно и темно, лишь холодная луна и яркие звёзды освещали переулок, по которому мы шли. Я засмотрелась на звёздное небо и подумала: "Доживём ли все мы все до конца тысячелетия?" До заветной черты оставалось 43 года. Будущее казалось таинственным, прекрасным и полным фантастических научных открытий, которые как я думала, приведут к всеобщему счастью.
![На крыльце школы, 7 класс [Из личного архива]](/img/p/pozdnjakowa_n_w/semiletka/img134.jpg)
![На пришкольном участке. Слева - Витя Хрущёв, следующий - Владимир Гурьевич, в середине - Юра Яговитин. [Из личного архива]](/img/p/pozdnjakowa_n_w/semiletka/img142.jpg)