Аннотация: Незаурядное фронтовое происшествие с моим знакомым герцогом.
И.В.Алексахин
ИЗ ЖИЗНИГЕРЦОГОВ
(Заурядная быль)
1
Борька - наш командир отделения телефонистов - лихой был сержант и носил странную фамилию Коряков-Савойский. То, что он был лихой, решительный парень, сразу-то особенно в глаза и не бросалось, а вот его странная фамилия резала слух и некоторых подозрительных заставляла присматриваться и даже придираться к Борису. Особенно это проявлялось, если появлялся в нашей команде какой-нибудь самоуверенный новичок. Правда, новички к нам попадали не часто, поскольку мы обеспечивали телефонную связь штаба полка с батальонами, иногда и с ротами, сами в окопах регулярно не сидели, а потому и таких потерь, которые выпадали на долю пехоты, не несли. Да и опыт у нас, как-никак, был. У тех, что в живых остались.
Дело-то было уже у западной границы Польши. Уже и Германия маячила где-то всего в паре сотне километров. А тянули мы провода аж от самого Смоленска. И тут появляется у нас Вилен Молодцов. Пришел к нам из госпиталя с красной полоской лёгкого ранения. Держался независимо. Но не в независимости дело. Держался так, будто всё ожидал, что кто-то его хочет прибить, унизить. Чуть что, сразу возникал. Спуску никому не давал. Даже задирался, если что не по нему. Вот и с Коряковым-Савойским у них не всё гладко пошло. Борька-то считал, что раз он командует отделением, то он и отвечает за связь. А этот Виль Молодцов, хоть и ранен был, хоть и передохнул несколько недель в госпитале, но ума, как видно, не набрался. До ранения воевал он в артиллерийской разведке, а там ситуация покруче, чем у нас. Так что, как-никак, а, хоть и не заявлял Виль об этом прямо, но смотрел на нас сверху вниз, с вершин, так сказать, своего боевого опыта. Видать, считал, что это он должен нами командовать.
Случилось раз так, что поле, через которое надо было протянуть "нитку" в только что взятую деревню, держали немцы под непрерывным артиллерийским обстрелом. Боря наш покумекал-покумекал, да и задержал ребят. Чуял, что оставили немцы в нашем тылу наблюдателя. Уж больно отзывчиво и точно посылают они снаряд за снарядом. Вот Боря и решил не рисковать, решил дождаться сумерек. Немедленно Виль и среагировал. Он окрестил Борю "серуном". Взял и переименовал нашего благородного Корякова-Савойского в Корякова-Серунского. Заглаза, конечно. Иногда просто пренебрежительно бросал: "наш Коряка-Серун".
2
Чтобы представить себе, каким на самом деле был наш командир отделения, и что значила для него его благородная фамилия, придётся заглянуть в прошлое.
Фамилия пра-пра-прадеда Бориса Корякова-Савойского, была Кориньян-Савойский. Этот предок был, ни много, ни мало, одним из герцогов Савойских, базировавшихся, как известно, в городе Кориньян. Того самого, что на границе Италии и Франции. Но случилась у них, в своё время, там в Савойе какая-то заварушка. То ли этот герцог свергнуть кого-то замышлял, то ли его собирались убрать, но вынужден был бежать этот предок-герцог однажды тёмной ночью. Скрылся он верхом на любимом коне, прихватив увесистый мешочек золотых монет и личное оружие, которое, в тот романтичный18 век, состояло из пары пистолетов, пороховницы, запаса свинцовых пуль, да верной шпаги.
Долго ли коротко ли скакал герцог по дорогам Европы, ловко обходя прикордонные команды, сколько рек и границ он пересёк - история умалчивает. Известно только, что путь свой он закончил на Украине, войдя в боевую семью запорожских казаков. Видно по нраву пришёлся герцог вольнолюбивым запорожцам, поскольку быстро завоевал он там и авторитет, и воинскую славу. Через пару лет, герцог стал полковником войска Запорожского. Но приключения на этом не закончились.
Покорив Крым, войска Светлейшего князя Потёмкина возвращались в Россию. Один боевой полк, свернув с общей дороги, окружил Запорожскую Сечь и предъявил казакам ультиматум: сдать оружие и разойтись по домам. Была и скрытая причина таких решительных действий. Перед походом на Крым, Светлейшим было предложено грозной семье запорожцев принять участие в этой исторической операции русских войск. Но они, вольнолюбивые, хотели своим умом жить и от участия в покорении Крыма отказались.
Обойдясь без их помощи, Светлейший, закончив компанию, разъяснил сечевикам: крымский хан нынче покорён, и Войску Запорожскому теперь делать нечего. Так что, идите, казачки, землю пахать. Те, что приняли ультиматум, были распущены по домам. Тех, что оказали вооружённое сопротивление, в живых не осталось. Казацкие воеводы, не согласные с условиями ультиматума, закончили свой век в Сибири, в земляных ямах, на цепи. Та, же, часть казацкой элиты, что пошли под руку Матушки Императрицы - была облагодетельствована. Некоторым высшим чинам даже было пожаловано дворянство. Нетрудно догадаться, в числе каких оказался наш герцог. Он снова стал дворянином, русским дворянином и полковником теперь уже российской армии. Так что, по предкам, был наш Борька дважды дворянин.
В тот судьбоносный для Сечи момент произошёл небольшой сбой в исторической биографии беглого герцога. Писарь войска Запорожского, в спешке составлявший списки своего начальства для представления оных пред светлые очи Императрицы Великой, запамятствовал имя герцога, запутался в этом извилистом итало-французском словечке "Кориньян". Оно и раньше-то добродушные запорожцы именовали своего полковника не "Кориньян", а "Коряка". Этак как-то сподручнее было, как-то более просто, по-нашенски звучало. Так и записал писарь в списке, так и подали Матушке Императрице, так и состоялся герцог русским дворянином, полковником Коряковым-Савойским.
3
Все потомки герцога, по мужской линии были военными. Борькин прадед брал Карс, т.е. участвовал во взятии Карса. При этом какой-то отчаянный янычар ятаганом возложил деду печать на чело. Всю оставшуюся жизнь деда мучали страшные головные боли. Это довело его, в конце-концов, до самоубийства.
Отец Бориса был полковником царской армии. Во время Первой Мировой войны, служил он в штабе Брусилова, разрабатывал и осуществлял знаменитый Брусиловский прорыв и, вместе с Брусиловым, перешёл к большевикам. Служил в Красной Армии, участвовал в боях с бандами.
Семейная легенда донесла следующий эпизод. Комполка Коряков-Савойский направлялся со своим отборным боевым отрядом в один из районных центров для уничтожения бесчинствующей там банды. Для этого он был временно назначен начальником бронепоезда. В поезде присутствовал К.Е.Ворошилов, впоследствии, уже при Сталине ставший Главнокомандующим Красной Армии. Он, со своей командой, направлялся, по своим управленческим делам, в тот же город, что и Коряков-Савойский. Свита Ворошилова приготовила обед и ящик водки для своего начальства. Коряков-Савойский, на ходу поезда проходя по вагонам, увидел водку. Ни слова не говоря, он схватил этот ящик и вышвырнул в окно вагона. Свита Ворошилова замерла. Что сейчас разразится! Но Ворошилов оказался на высоте. Он спокойно произнёс: "Раз начальник бронепоезда считает, что пить не положено, то так тому и быть".
Честно служил царский полковник Советской Стране, но на следующую ступень воинских званий не поднялся. Генералом не стал. Однако и под репрессии не попал. Внимательно следил Иосиф Виссарионович за царскими офицерами. Жизнь Савойскому сохранил. И на том спасибо. Когда же, во время Второй Великой Отечественной войны, были введены воинские звания, стал Коряков-Савойский снова полковником; полковником Советской Армии.
Полковник был вызван по тревоге за неделю до начала войны и исчез на несколько месяцев. Бориса же призвали и определили в войска связи. Со временем, уже на фронте стал он сержантом, командиром отделения телефонистов.
И вот, уже в наше время, наш Боря - этот благородный отпрыск герцогов Кориньян-Савойских и дважды дворянин - превращается теперь в Корякова-Серунского.
4
Через сапёров пришла к нам в штаб полка любопытная информация. Отступая, немцы оставили на нейтральной полосе продуктовый склад-блиндаж, набитый, в частности, коньяками и консервами. Те, что побывали там, рассказывали басни нам, сидевшим на скудном армейском пайке. Рассказывали сказки и утверждали, что собираются повторить свой набег. Вилен Молодцов это раньше всех унюхал. Сидел с телефонной трубкой на ухе, примотал её бинтом к голове, чтобы руки не занимать, связь контролировал, а сам всё сокрушался:
- Ну, что это за жизнь такая? Коньяк рядом и закуски целый склад, а не дотянешься.
Вот Борька возьми да и скажи:
- Можно подумать, что ты до войны только коньяки и распивал.
Не ожидал Вилен такого, не нашёл ничего лучшего, как заметить:
- Да уж не так, как ты, Серун!
- Чего, чего?
- Да то, что слышал! Слабо в блиндаж-то наведаться!
Помолчал-помолчал Борька, сдержаться надо бы, да соскочил с зарубки, примочил:
- Вот с тобой - пойду!
Тут Вилен и притих. Одно дело зубатиться, а другое - за глотком коньяка под пули ползти. Да ещё и неприятности наживёшь с начальством. Правда, представитель отдела СМЕРШ ("СМЕРть Шпионам") где-то там во втором эшелоне маячит, но разнюхать о самоволке к немцам - раз плюнуть, а уж тогда... о последствиях лучше не думать.
Ребята посмеивались. Не долго молчал Вилен, уйти в кусты не решился. Позу принял:
- Кто третий с нами?
Нашёлся ещё один чудак. Теперь уже и фамилии его не помню.
5
Собрались они в землянке около полуночи. У одного был автомат, а Борис и Вилен - наши беспечные вояки - даже оружия не захватили. Руки решили не перегружать, чтобы побольше хапануть немецкого добра. Правда, фонариками и тарой запаслись. У каждого было по два пустых стандартных солдатских вещмешка. Тот, что пришёл с автоматом, подумал-подумал, да и отложил свой автомат. Решил последовать примеру заводил. Вилен его на этот подвиг подстегнул. Разъяснил, дескать, блиндаж то рядом, и только очень пугливый боится встречи с немцами на предстоящем коротком пути. Застыдил осторожного.
Без приключений, ползком миновали они ячейки нашего боевого охранения. Немцы регулярно, с точностью чуть ли не до секунды, пускали осветительные ракеты. Так что, в рассчитываемые периоды нетрудно было короткими бросками, от одной снарядной воронки до другой, преодолеть какую-нибудь пару сотен метров до заветного блиндажа.
Вот и несколько ступенек спуска к бронированной двери. Она плотно прикрыта и замочные скобы скручены толстой проволокой. Не по нашенски это. Боря то сообразил, что не наши это ребята утруждали себя - закручивали дверь проволокой. Но выражать свою мысль не стал. Какая разница, побывали тут немцы после наших ребят или нет? Дверь-то на запоре - значит, в блиндаже людей быть не может. А то, что сюда и немецкие солдаты дорогу знают, так об этом лучше не вспоминать. Ещё опять нарвёшься на оскорбление.
Большое и просторное помещение блиндажа было доверху заполнено картонными коробками с немецкими надписями. Читать их, конечно, не стали. Раскурочивали и смотрели, что там внутри. Но прежде чем набивать бутылками и консервами свои вещмешки, решили наши отважные трофейщики, не медля, отметить свой успех. На небольшом столике в углу биндажа зажгли они пару плошек - немецких стеариновых светильников, раскрыли несколько банок консервов и откупорили три бутылки французского коньяка. Чего тянуть то с этим важным делом? Гуляй, ребята!
6
Только провозгласили первый тост "За Победу!", как услышали скрип шагов по мерзлому снегу, услышали незнакомую речь. Немцы приближались не ползком, а во весь рост, не таясь и громко разговаривая. Блиндаж был расположен довольно близко к немецкому боевому охранению и они чувствовали себя хозяевами.
Обжигая ладони, Борис придавил горящие плошки, смахнул их на пол. Стало темно. Ребята устремились вглубь блиндажа, за этажи коробок с желанными трофеями. В углу, присев на пол за баррикадой из коробок, затаившись, слушали они, как, громко разговаривая, зажгли немцы такие же плошки - их было более, чем достаточно на столе - и начали раскупоривать коробки. Они не торопились.
Наши ребята их не видели, но по звукам понимали, представляли, как немцы, которых было человек пять-шесть, накрыли стол, раскрыли бутылки, консервы и принялись пировать. Они тоже были с передовой, и судьба их тоже не баловала.
Шло время, немцы насытились, захмелели, расслабились, затянули песню. Один аккомпанировал на губной гармошке. Уходить они не собирались. Начали горячий спор, но о чём те спорили, нашим было невдомёк. Снова немцы откупоривали бутылки, снова раскурочивали консервы, снова пили и закусывали. Снова пели песни под свою губную гармонику и снова спорили. А наши всё слушали и слушали. Ни вмешаться, ни бежать никакой возможности не было.
Но вот начало светать. Это было заметно благодаря тому, что, время от времени, немцы, по очереди, выходили наружу и возвращались. Не собирались они насиловать свои внутренности. А что было делать нашим в их положении - один Бог ведает. Они об этом не рассказали.
Наконец и немцам пришло время сматывать удочки. Они выбрались наружу и исчезли. Повременив ещё минуту, наши тоже подобрались к дверям. Но было уже совсем светло. Ни пешком, ни ползком преодолеть расстояние до своих пытаться было бесполезно.
7
- Давайте рывком! - Вилен и тут проявил инициативу. Бросили свои набитые трофеями мешки, выпрыгнули один за другим из углубления при входе, помчались к ближайшей воронке. Ещё и половины расстояния не преодолели, как завывающие мины, одна за другой легли неподалёку. Заметили их, засекли. На белом фоне заснеженной равнины мало было шансов на спасение. Но ещё успели добежать и задержались минут на десять в первой спасительной яме. Отдышались.
- Ещё рывочек! - крикнул Вилен. Все трое успели пересечь ешё пару десятков метров до следующей воронки. Но мины стали ложиться так близко, что духа не хватило бежать дальше. До своих оставалось метров двести. И ям подходящих впереди больше не наблюдалось. Передохнули минуту.
- Эх! Кто не рискует, тот не пьёт... - тихо сказал Вилен и выскочил из воронки. Он не сделал и десяти шагов. Две мины разорвались почти одновременно у него под ногами.
Прошло минут двадцать. Двое сидевших в воронке не разговаривали.
- Да, связался я с вами,.. -задумчиво вдруг заявил тот, что был третьим. Он на четвереньках выполз из ямы и, не оглядываясь на Бориса, что есть силы припустил к своим. Несколько секунд немцы не стреляли. Мины завыли, когда он пробежал уже половину расстояния до нашего боевого охранения. Опытными были немецкие миномётчики. Разрывы сразу накрыли бежавшего солдата. Борис остался один.
Броситься бежать - значит повторить судьбу товарищей. Надо было предпринять что-то нестандартное. И Боря думал не долго. Бессмысленно было пытаться бежать в темной одежде по белому снегу. Слишком заметная цель. Борис сбросил сапоги, сбросил стёганые брюки, телогрейку и гимнастёрку. Хотел бежать в нижнем белье, как в маскхалате. Но мороз сразу прихватил обнажённое тело. Тогда он сбросил и бельё. Потом надел на голое тело гимнастёрку и брюки. Одел и телогрейку, а сверху напялил нижнее белое бельё. Натянул сапоги, приспустил на них штанины кальсон и, не задерживаясь ни на минуту, рванул к своим. Можете себе представить, немцы не стреляли. По-видимому, Борины соображения были справедливы и, действительно, не засекли сразу немецкие наблюдатели белую фигуру на белом снежном фоне.
Промчавшись мимо ячеек нашего боевого охранения, Борис свалился в свою траншею.
- Ну, как французский коньячёк? - спросил незнакомый пехотинец. По роте уже прошёл слух о лихих, неудачливых трофейщиках.
- Дай глотнуть! - потянулся Борис к его фляге.
- Что ж, отведай нашинского, - не пожалел солдат глотка спирта.
Никаких последствий, то есть, никаких упрёков или наказаний - ни Борису, ни его начальству - не было. Фамилии его больше никто не коверкал. Потомок герцогов и дважды дворянин дотянул свою телефонную "нитку" до Берлина и расписался на стене Рейхстага. Его отец-полковник вернулся с войны тоже невредимым, служил в Днепропетровске и был похоронен в центре города, в пантеоне почётных граждан.