И. В. Алексахин
СЛУЧАЙ,
происшедший в Чехословакии с радистами 640 отдельного батальона связи
50 стрелкового корпуса 38 армии 2 Украинского фронта
во время Великой Отечественной войны 1941-1945 годов.
Это было зимним вечером.
Словацкий хутор под бугром,
ещё снарядами не меченный,
сулил приют, как отчий дом.
С утра мотались перелесками.
Искали место для КП.
Да, видно, иль начальство мешкало,
иль немец был невдалеке ...
Нам развернуть радиостанцию-
дело лишь нескольких минут.
И вот, входящему начальнику:
"Связь есть!" - звучит как наш салют.
Радистов балуют начальники.
"Связь есть!" - для них, как сладкий мёд.
И, чтоб ответить благодарностью,
над ухом флягой он трясёт.
В стакан гранёный на три четверти
спирт с винной брагой пополам
налил майор. И стало весело.
Огонь приник к моим устам.
"Ну, как? " - спросил майор, насмешливо
и, помню, "Крепко" - я сказал.
Он снова налил на три четверти
и "Мало" - Васька показал.
Майор ушёл. А жрать то нечего.
С утра "неемши" были мы.
А было это зимним вечером.
И это было в дни войны.
"Проверим погреб у хозяина"-
мне хмуро Васька предложил.
"Подзакусить давно пора нам"-
иницайтивный парень был...
Вошёл связист. Сказал, что
"нитка есть". А это значит: телефон
уж проведён, и должно выключить
радиосвязь. Таков закон.
Я встал и... впляс. (Не я, а - комната.)
А Васька, тоже, прохиндей,
держась за край стола, всё требовал:
"Дд-авай, до пп-огреба, бб-ыстрей! "
Радистка наша - Дусей звали-
ему советовала спать,
поскольку ночью, для охраны,
на пост им надо заступать.
А я связался со своими.
Дал "АС", что значит "ЖДАТЬ" - на час.
И отключился. Полагал я,
ничто не потревожит нас.
В углу солдаты спать намерились.
Один другому всё бубнил,
дескать, "Радисты-то нарезались!
А нас майор не угостил".
Влетел связист. В руках был сена пук!
Видать, собрался на ночлег.
Лицо спокойно, а в глазах - испуг!
От смерти спасся человек.
Молчал секунду. Потом вскричал:
"Не ... немцы! Свет гаси скорей! "
И, точно. Где-то на околице
раздался треск очередей.
Мгновенно на пол все попадали.
Задули свет. Открыли дверь.
Морозный воздух трассы резали.
Раздумывал я: "Что ж теперь?
Ведь, и минуты им не надобно,
чтобы до дома добежать!
А там - гранату в дверь иль очередь ...
И поздно меры принимать! "
А автоматы заливаются,
прижать к земле, стараясь, нас,
перед атакой. Подбираются
всё ближе фрицы. А у нас
оружие в повозке спрятано.
Связистам - связь, пехоте - бой.
Но рядом немцы с автоматами!
Тут я не совладал с собой.
Волна шальная в двери бросила.
И вот вдоль дома я бегу.
Стрельба! А ночь-то лунная ...
Как вымер хутор. Весь в снегу.
Но белый саван разукрасила
метель трассирующих пуль!
По черепицам крыши прыгает
цветной горох! Эх, добегу ль?
За домом, вроде, тише кажется.
И ... сено лошади жуют.
К повозке! Автомат! Винтовки!
В карман гранаты я сую.
Теперь назад. Там хлопцы маются.
Ведь, безоружные лежат!
Но тут как слева "задудукает",
что позабыл я про ребят.
То ДШКа. Крупнокалиберный,
зенитный, мощный пулемёт,
до времени, в сарае спрятанный,
заговорил. Да как метёт!
И немцы, снег и грязь, всё вздыбилось
подброшенное вихрем пуль.
Жгутом свернулось и рассыпалось,
разорванное сталью струй.
А справа, эхом, в отдалении
другой такой же "ДКШа"
прошёлся смерчем по лощине,
живых и мёртвых потроша.
И тишина ... Как с неба! Груженный
назад вдоль дома я "чешу".
Уж протрезвел почти. И чую-
не нужен груз мой. Зря спешу.
Однако, парни деловитые
порасхватали всё из рук.
И лишь один промолвил: "Лихо.
А мы тут думали - каюк".
Радистке Дусе не хватило.
Она просила: "А мэни!"
Так что мы с Васькой заругались.
Но тут не стоит нас винить.
Другой просил мою гранату,
а я её не отдавал и говорил,
что старшина, мол,
беречь гранаты приказал.
Потом отдал. Когда всё стихло,
он мне её вернул и рёк,
мол, старшина-то заругает,
если гранату не сберёг.
Потом узнали, что пехоты
пред нами не было. И вот
штабист немецкий, отличиться
решив, угробил взвод.
А в этот взвод согнали немцы
и поваров, и писарей.
Теперь они лежать остались
среди заснеженных полей...
Да. Мы-то думали о связи, ну и
пожрать да выпить. А майор
подумал и об обороне.
И вот мы живы. До сих пор.
А наши были все довольны,
и даже пленных привели.
Но оставаться в беспокойном
местечке больше не могли.
Луна с небес светила ярко,
как электрический фонарь.
И лес сверкал, облитый жарким,
горящим льдом. Ну, как хрусталь!
Четыре тени за повозкой,
средь красоты природы той,
шли торопливо, быстрым шагом,
держась просеки ледовой.
То были: Васька, я и Дуся,
и с нами верный ездовой.
Фамилии его не помню,
но был он свой, хоть пожилой.
Вдруг впереди, на белом фоне
возникла точка. Ближе. Вот
на снежном насте, на дороге
обыкновенный пулемёт.
А рядом мёрзнут два солдата,
и ходят, греются. Но нас
без шума, тихо пропускают.
Наверно, был у них приказ.
И мы уходим в тыл солдатам,
оставив их вести войну.
Себя и нас обороняя
и всю огромную страну
на этом крохотном участке,
на той просеке ледовой.
И было каждому неловко
пред ними и самим собой.
И Дуся наша не стерпела:
"Два молодых здоровых лба
уходят в тыл, а два солдата..."
И завелась, и понесла...
"Вот вам бы тоже с пулемётом,
как тем солдатам двум лежать!..."
Но мы шагали и молчали.
Да что могли мы ей сказать?
Васёк радист был первоклассный,
а Дуся - просто новичёк.
И, тем не менее, он часто
ей попадал на язычёк.
А это Васе не по сердцу.
И разъяснять он стал, что: "Мы
находимся при батальоне
и с "верхом" связь держать должны".
Что: "Батальон стоит на стыке
Двух корпусов. И есть приказ!..."
Ну, словом, что без нас не пашут,
и вся ответственность - на нас.
А, если б было указанье,
то мы бы тоже на снегу
лежали бы у пулемёта,