На настенном экране демонстрировался документальный фильм. Камера взбиралась на шпили готических соборов, планировала с Ратуши на площадь, взмывала на гору и снисходила до тротуаров. Потом все заволакивало пламенем, и только картина разрушения проглядывала между его языками.
В просторном кабинете мистера Дугласа, главы компании "Тайм экспресс", находились пятеро человек. Сам мистер Дуглас восседал в большом начальственном кресле; слева от него, на троне размером поменьше -- мистер Приходько, представитель генерального подрядчика. Перед ними находился дубовый стол, на столе -- моделлер, под прозрачным сводом которого прятался миниатюрный средневековый Львов, объемная и живая проекция всех событий, о которых рассказывал фильм. Луи-Филипп Монпелье, капитан и пилот машины времени, дремал чуть поодаль, сверкая лысиной и приоткрывая глаз только тогда, когда заказчик вставлял какое-нибудь замечание. Ярослав Велицкий, штурман, шевелил во рту опротивевшую жевательную резинку. Двадцатилетний Тим О'Фарелл, расчетчик и программист моделлера, держал наготове панель управления на случай, если надо будет корректировать скорость показа, но бархатное повествование Александры Арвис, оператора и гида, не требовало никаких поправок. Оттого значение фраз то и дело ускользало от Тима, теряясь в обертонах ее голоса.
-- ...Таким образом, пожар во Львове в 1527 году начался не с пивоварни, как принято было считать, а с примыкающего к ней трактира. Произошло вооруженное столкновение между жителями города и группой приезжих, которые заперлись внутри. Осада длилась примерно полтора часа, затем к вечеру прибыли регулярные войска, начался штурм, и здание загорелось. Предположительно, оно было подожжено изнутри. Деревянные стены вспыхнули очень быстро, и в считанные минуты огонь перекинулся на пивоварню при монастыре францисканцев. К восьми часам пополудни полыхали уже все близлежащие кварталы. Неудачная, слишком плотная застройка, лишила жителей города возможности бороться с огнем. Очень многие погибли, пытаясь спасти свое имущество. Даже каменные здания, включая кафедральный собор, частично выгорели изнутри. К утру город представлял собою печальное пепелище.
Представитель подрядчика некоторое время взирал на руины в моделлере.
-- Это, конечно, потрясающая, очень кропотливая работа, много великолепных планов и удивительных подробностей. Но... я вынужден это признать... это совершенно не то, что нам нужно.
Луи-Филипп заинтересованно приподнял бровь.
-- Объяснюсь. О нашем городе до пожара мы знаем действительно не много. Почти все библиотеки, все архивы были уничтожены. Тем не менее, из различных источников известно, как выглядел город до этого происшествия и как выглядел после. Ваш фильм не привносит ничего нового в эту информацию, он только подтверждает ее. Кроме того, это факты, но слишком сухие факты. Их надо оживить.
Команда переглянулась.
-- Не понимаю, -- произнесла Алекс за всех сразу.
-- Покажите мне историю изнутри. Кто были эти поджигатели? Как они оказались в городе? Зачем заперлись в трактире? Покажите нам быт, расскажите историю -- вот что необходимо!
-- Вы хотите художественный фильм? -- сделал гримасу Луи-Филипп.
-- Это нереально, -- продолжил программист.
-- Я не говорю -- целиком художественный. Я говорю -- нам нужна доподлинная канва. Чтобы любой зритель мог стать рядом со своим предком на этом пожаре. Чтобы проникся, тронуло до глубины души, что история -- это не учебник, это живые люди, каждое движение, каждый поступок которых отражается на потомках.
Мистер Дуглас молчал, наблюдая, как взглядами, жестами, кивками и пожатием плечей общается между собой экипаж. Штурман шумно выплюнул жвачку в пепельницу.
-- Я знаю, в том, чего я прошу, нет ничего нереального, -- продолжил представитель подрядчика. -- Я видел чудесные работы ваших команд, я видел потрясающий репортаж о Тесее и древних Афинах. Собственно, поэтому я и выбрал именно вас. И именно за это наш Институт Археологии и Этнографии намерен заплатить ваш баснословный гонорар.
-- Вы имеете представление, что речь идет в таком случае о расходах другого порядка? -- заговорил, наконец, босс. -- Данные, которые были вам представлены, получены при помощи зондирования и расчетной трехмерной модели, собственно, вот этой штуковины, которую вы видите перед собой. То же, о чем вы теперь говорите, требует так называемого "рукава" -- ответвления в реально происходивших фактах. Это работа значительно серьезнее, так как все вот эти специалисты должны будут собственной персоной отправиться в прошлое. И это огромный риск, потому что неверное завершение "рукава" может стать непредсказуемым вмешательством в ход истории.
-- Но у вас же опытные сотрудники! Вы же делали масштабные проекты... я не знаю... да ту же Троянскую войну! Неужели один день из жизни одного города сложнее Троянской войны?
Луи-Филипп сложил губы бантиком, подражая шимпанзе, и подмигнул Александре Арвис. Фактически, совещание уже окончилось. Начались торги.
Ранним утром третьего июня одна тысяча пятьсот двадцать седьмого года капсула времени стояла припрятанной в овраге подо Львовом. До точки входа в проект оставалось два с половиной часа -- капитан Монпелье всегда рассчитывал перемещение немножечко с запасом, осмотреться, "подышать воздухом". Тени от листьев и ветвей рисовали узоры на полупрозрачной крыше, делая машину времени похожей на туристическую палатку.
Штурман и Тим прикидывали на моделлере возможные отклонения от маршрута, девушка подтягивалась на встроенном в переборку турнике, время от времени вставляя собственные замечания.
-- Жаль, конечно, что шефу не удалось раскрутить заказчика на третью петлю, но думаю, уложиться в два захода вполне реально, -- подытожил программист. -- Меня только беспокоит пожар. Очень много физических расчетов и вероятностей. Постарайся не лезть в сложные места, -- он обратился к Алекс, которая начала накладывать грим. Было что-то пугающее в том, что ее точеное личико постепенно скрывалось под морщинистой, грубой личиной старухи-паломницы. -- Очень тебя прошу. У меня не будет времени давать тебе точные координаты.
-- Я постараюсь, -- серьезно ответила девушка.
-- Меня другое тревожит, -- подал голос Луи-Филипп. -- Этот пожар, это же чертова туча человеческих смертей. Ты это выдержишь? Может, переиграем?
Седой парик застыл на секунду в ее руках.
-- Знаешь, когда я поняла, что выдержу все?.. Года три назад, когда казнили Жанну д'Арк. Помнишь, Олаф тогда считал тебе вероятность, что будет, если я вмешаюсь в ход процесса? Мне правда хотелось. Очень. Несмотря на то, что "рукав". Ее жгли на костре, а я выбирала ракурс получше, чтобы зритель проникся.
-- Меня самого временами бесит, что я не могу ничего изменить, -- кивнул капитан.
-- А меня не бесит. С тех самых пор и не бесит.
Тим не сводил с нее глаз. Алекс почувствовала, обернулась.
-- А считать тебе все равно придется много. Должна же у этих поджигателей быть какая-то зацепка, хоть что-то интересное.
-- Ну, не привыкать. Мне даже во сне то и дело снится, что я считаю.
-- Понимаю, -- кивнула девушка, скрывая лохмами парика крохотные клеммы наушников. -- А мне снятся сны в операторских линзах. Крупный план, общий план, уменьшить, увеличить... Экие мы помешанные на работе, Тим?
-- Вроде того, -- ответил программист. Александра Арвис надела контур на случай экстренного перемещения и тщательно спрятала его под рубищем. Проверила изображение, звук, переводчик. Готово. Штурман, капитан и расчетчик заняли свои места.
-- Стартуем, -- сказал Ярослав Велицкий.
-- Bonne chance, -- добавил Луи-Филипп.
Старуха-паломница вышла из перелеска никем не замеченной. Взобралась на пригорок, постояла, опираясь на палку, осмотрелась. Дорога на Львов уходила вниз и упиралась в городскую стену. Там, за рвом и мостом, среди ярких шапок деревьев, теснились друг к другу крохотные дома. Покатые деревянные крыши словно налезали одна на другую, и между ними вдруг выглядывали высокие шпили соборов -- в основном тоже деревянных, но изредка и каменных. Чуть поодаль, с другой стороны от въезда, поднимался холм -- весь густо поросший лесом и увенчанный замком, он был похож на кудрявую голову в короне.
У моста скопилась толпа народу: все телеги, всех пеших путников, желающих попасть внутрь, у ворот останавливала стража. Кто-то спорил, кто-то терпеливо ждал своей очереди. Какие-то жонглеры, застрявшие со всеми в пробке, вылезли из повозки и затеяли перекидывание шарами. Усатый мужик на возу с персиками тревожился за товар и зыркал по сторонам, чтобы не воровали. Особенно беспокойно он поглядывал в сторону расписной кибитки цыган -- тем не сиделось на месте, и пятеро или шестеро парней деловито прохаживались между телегами. Молодая смешливая цыганка взобралась на козлы и переговаривалась с возницей. Внутри на сене сидел скрипач и негромко подбирал какой-то мотив.
Сюда-то и держала путь Александра.
Цыганка спрыгнула на землю, обошла кибитку.
-- В общем, Павко, тут дело такое. Они разбойников ищут. Ихний бургомистр поехал куда-то под Золочев, и его карету ограбили, а теперь кто-то донес, что разбойники что-то во Львов везут. Вот все телеги и осматривают. Всех подозрительных сажают в карцер, выясняют личность.
Паломница взялась за борт телеги, тяжело дыша.
-- Может, не надо, Павко? Может, обратно вернемся? Далась тебе эта свадьба, все равно не успеем.
Он выпрямился, выглянул наружу.
-- Не волнуйся, успеем. Перед нами одна телега.
-- Слушай, я не хочу в карцер.
-- Успокойся, Зорянка. Все будет легко. Правда, бабка? -- он неожиданно обратился к старухе, едва держащейся на ногах. -- Залезай сюда, старая. В ногах правды нет.
Парень ухватил паломницу под локоть, и Александре стоило большого усилия так расслабить бицепс, чтобы он не показался на ощупь неестественно твердым. В этот момент телега тронулась -- стражник махнул рукой и скомандовал:
-- Заезжай! Кто такие? По какой надобности в город?
-- Мы артисты, шановный пан, -- вышел вперед скрипач. -- Ваш епископ сегодня племянницу замуж выдает, вот мы и едем из самого Кракова на свадьбу Оленки Россохи.
Солдат оглядел скрипача -- потертая кумачовая рубаха, расшитый жилет -- больно уж жалкий вид для приглашенного музыканта.
-- Есть ли бумага какая? По чьему приказанию едете?
-- А как же! -- парень осклабился. -- Есть бумага за подписью львовского дворянина, Павла Россохи, того же епископа племянника.
Он полез за пазуху и вытащил смятый лист. Стражник с недоверием изучал документ и всматривался в скрипача, когда цыганка, вытащив откуда-то бубен, звонко хлопнула и закричала:
-- Эй, ромалэ! Этак мы опоздаем сплясать у дома невесты! -- прошлась перед стражниками, позвякивая и сверкая монисто, игриво встряхнула волосами. Остальные цыгане с гитарами и скрипками пошли за ней следом, распевая свадебную песню. Парень выхватил депешу у стражника, нарочито низко поклонился и вскочил на козлы:
-- Опаздываем, правда, шановный пан! Епископ нас не простит, если опоздаем! Трогай, Жабка! -- и так, с песней, приплясывая, они и вошли в город.
Когда ворота скрылись из виду, повозка остановилась.
-- Мы через центр не проедем, -- сказал Павка, слезая с козел. -- Придется пешком идти. А ты, Жабка, сворачивай влево и езжай по улице Пивоваров, почти до самого конца. Там -- ты увидишь -- стоит корчма, мимо не проедешь. Там поставь телегу и жди себе нас, покуда не вернемся. Да... -- он заглянул в кибитку. -- ...старуху покорми, что ли. Пусть старая за наши грехи помолится.
Жабка цокнул языком, взялся за поводья и через некоторое время оказался в указанном месте. Однако когда он вспомнил про паломницу, той уже и след простыл.
Выскочив из телеги в укромном уголке, Алекс осмотрелась. Многочисленные архитектурные излишества -- балконы, украшения, рейки, планки -- были ей только на руку. Лучший вид на центральную площадь открывался сверху, и именно наверх она намеревалась забраться.
-- Тим, -- шепнула она, -- посчитай мне маршрут по крышам, чтобы по пути ни с кем не пересечься.
-- Двадцать секунд забраться на ближайший балкон, -- произнес штурман. -- Лежи. Рядом сейчас высунутся из окна. Вставай. Там справа выступы на стене, под плющом. Ты сможешь забраться?
Алекс протянула руку, нащупала.
-- Да.
-- Вперед. Двадцать четыре секунды на подъем. Есть. Видишь шпиль? В направлении шпиля беги до вон той островерхой крыши.
-- Оттуда сними общий план, -- добавил капитан, -- потом, наверное, спускайся. Нельзя от них отстать.
Впрочем, отстать от цыган паломнице не слишком грозило -- протиснуться в базарный день через центральную площадь было не так-то просто. Деревянные галереи, тянувшиеся по всему периметру вдоль домов, значительно сужали ее, а торговые ряды чуть ли не стояли друг на друге. Шумное многоголосие поставило в ступор даже переводчик: компьютер выхватывал отдельные бессвязные реплики, не давая понять, какая кому принадлежит:
-- Свистульку, свистульку, купи барышне свистульку!.. Вот песий сын, кошелек украл! Свистульку! Абрикосы! Пастилки на меду!.. Да пошел вон с дороги! Свистульку барышне! Куда лезешь, бесово отродье... Отрезы на платья! Дешевле отдаю! На меду!
Отдельным речитативом вдруг высунулся усатый кум, сидящий на подоконнике первого этажа:
-- Да я самый везучий человек в городе, ей-богу! Вот смотри: все арабской холерой болели -- меня обошло. Соседей разбойники обокрали -- меня не тронули. А дом перестраивал -- вовсе клад нашел! Это оттого, кумы, что я рыжий. Рыжих бог любит!
-- Ты бы не гневил бога, Ян Брода, -- ответствовал толстый купец. -- Везение -- никогда не знаешь, где началось, где кончится. Поэтому...
Но что "поэтому", осталось неизвестным -- Алекс спрыгнула с крыши на галерею, с галереи в переулок, вышла на соседнюю улицу, хоронясь за кустами, и там увидела прежних своих спутников.
Возле дома стояла бричка, щедро украшенная цветами и лентами; люди -- вероятно, соседи и знакомые -- празднично разодетые, теснились вокруг дверей. Паломница медленно, но верно протискивалась сквозь толпу, чтобы встать в первых рядах -- ей, как никому, нужен был хороший обзор. Кроме того, она вслушивалась в разговоры, пытаясь уловить нить происходящего.
-- А кто Оленку в церковь-то повезет? -- спросила одна толстая тетка у своей товарки. -- У нее ж ни отца, ни матери.
-- Дядька?
-- Да ну, дядька. Дядька в церкви ждать будет, он ее сам венчать собирается, люди говорят. Брата не ждут?
-- Типун на язык. Брат, говорят, помер давно. Подружки, небось, поедут. А вон она идет. Ты гляди-ка, на ней и платье гешпанское.
-- Так она и замуж идет не то за гешпанца, не то за немца.
-- Как-то это все-таки не по-людски.
-- Зато дядька пристроил сиротку и рад.
Оленка Россоха, ясноглазая тоненькая девушка в зеленом платье, вышла на порог в сопровождении подружек, и ей под ноги посыпались цветы. Ее волосы, убранные в высокую европейскую прическу, по местному обычаю были украшены венком из белых роз. Невеста, красивая, как все невесты, улыбалась.
Она подошла уже к бричке, когда откуда-то из толпы вынырнули цыгане.
-- Свадебная песня для Оленки! -- закричала Зорянка и ударила в бубен.
Горожане захлопали, музыканты завели веселую здравицу, приплясывая и прихлопывая. Лихо кружилась в танце молодая цыганка, но особенно старался красавец-скрипач. Он извлекал из инструмента невероятные звуки, рвал души и струны, стонал и смеялся в одной и той же песне. Невеста смотрела на него, как завороженная, и толпа уже начала шептаться, когда музыкант поклонился и протянул Оленке красивую брошь:
-- Будь счастлива, сестра.
Секунду-другую она с недоумением смотрела на подарок, потом воскликнула:
-- Павко! Ты хоть в церковь-то придешь? Приходи! -- обернулась, а скрипач уже улизнул с цыганами.
К кафедральному собору города Львова паломница подоспела с заднего двора. На ее счастье, бричка с невестой по запруженным улицам двигалась медленно. Кортеж жениха уже поджидал у церкви; статный иностранец стоял у дверцы кареты, осматривался по сторонам. Алекс едва вспомнила про то, что на входе надо сбавить скорость. Она низко склонила голову, чтобы скрыть патлами раскрасневшиеся даже под гримом щеки. В дверях столкнулась с епископом, тот скользнул взглядом по богомолке и, как только он прошел мимо, она шмыгнула на боковую лестницу и поднялась на хоры.
Небольшой балкон, опоясывавший собор поверху, давал возможность почти неограниченного обзора. Вот вошли гости; жених быстрым шагом проследовал вперед, занял свое место. Зазвучал орган; Оленка с большим белым букетом появилась на входе.
-- Кто выдает эту женщину замуж? -- разнесся эхом голос епископа.
Седенький старичок направился к невесте, когда последовал ответ:
-- Я! -- и Павел, в непотребной цыганской одежде, но с видом важного вельможи, повел младшую сестру к алтарю.
Высокие, невообразимо высокие потолки, узкими стрелками встречающиеся где-то в вершинах; иглы сводов, белые капители колонн, покрашенных в нежно-бежевый цвет; темные деревянные скамьи, запах ладана, а в центре, белым маяком -- огромное деревянное распятие. Алтарь был подсвечен спереди десятками огней на высоких подсвечниках, а по бокам, в тенях от цветных витражей, вокруг Иисуса вились белые ангелы. Замешательство епископа длилось едва ли секунду -- он раскрыл молитвенник и начал читать формулы соединения и благословения. Крупным планом: лица Павла, невесты, жениха.
Органная музыка, свечи. Страшно подумать, что скоро, буквально завтра, ничего этого не будет, все великолепие станет пеплом. И следом другая мысль -- зато она сама может стоять здесь вечно. Возвращаться и смотреть, и слушать. Быть в вечном сегодня. И завтра может быть гибель, но завтра никогда не начнется.
"В болезни и здравии, в богатстве и бедности", -- она достаточно учила в школе этот язык, чтобы понимать каждое слово, которое говорит епископ. Пролезла насколько возможно в сторону алтаря, чтобы видеть выражение лица Павла. Над ее плечом, бежевая и грустная, стояла деревянная Дева с кротким лицом. Было тепло от свечей -- "пока смерть не разлучит вас" -- и страшно, потому что солдаты уже встали между двойными дверями. И завтра все-таки должно когда-нибудь наступить. Аминь.
Когда жених повел невесту к выходу, Павел Россоха тоже заметил засаду и несколько замешкался.
-- Чего ты ждешь? -- сказали из-за спины. -- Иди, тебя там ждут.
-- Твоими стараниями, дядя? А зачем?
-- Чтобы ты знал свое место. Чтобы не зарывался. Если уж подался в цыгане-побродяжники -- так и не возвращайся.
-- Премного благодарен, -- шутовски поклонился Россоха. -- А может, оставишь меня в покое? Дашь мне жить моей жизнью? Я ведь тоже, не ровен час, мог бы вспомнить, что я -- львовский дворянин. Я мог бы еще припомнить, за какую-такую услугу польской короне ты, Бернардин, обычный каноник, получил эту шапочку, которая на тебе. И как пострадал мой отец из-за этой услуги, я тоже бы вспомнил. Но я -- ничего не помню. Память плохая. Я просто хочу жить так, как я хочу.
-- Высказался, фигляр? -- сухо сказал епископ и быстро удалился. А вместо него на сцене появились кирасиры с бердышами в руках.
-- Выходи прочь, -- сказал один из них, возможно, главный.
-- С чего бы это? -- осклабился Павка. -- В храме божием и комар не укусит.
-- У нас есть приказ.
-- Приказ убивать в соборе? -- картинно удивился шут.
-- Приказ на арест.
-- Ну, попробуйте, -- Россоха вскочил на ближайшую скамейку и прыжками, по спинкам, одолел расстояние до дверей. Но в этот момент кто-то с грохотом опустил засов снаружи. Вдалеке вскрикнула Оленка. Парень сосчитал нападающих -- с левой стороны четверо, с правой пятеро. И, наверное, должен быть какой-нибудь черный выход. Он снова запрыгнул на спинку скамьи с ловкостью акробата.
-- Хлопцы, вот не надо махать бердышами, я безоружен.
-- Так сдавайся.
-- Надо подумать...
Он патетически вздохнул, а потом в два ловких прыжка добрался до деревянных исповедален. Алекс перевесилась через перила, изыскивая лучшие углы обзора.
-- Он что, собирается драться? -- уточнила она у расчетчика.
-- Ну да, -- ответил Тим.
-- А чем?
Вместо ответа Павка сделал неприличный жест, насмехаясь над солдатом. Чтобы не мешать друг другу, кирасиры были вынуждены нападать по одному, впрочем, часть из них отправилась в обход, чтобы блокировать вторую сторону прохода.
Удар!
Алекс не уловила, что произошло. Солдат сделал колющее движение, намереваясь пригвоздить Павла к стенке, но он каким-то образом отскочил чуть вбок, и, открывая одну из дверей вместо щита, мощным ударом сбил противника с ног. Кроме того, острие застряло в древесине, Павел дернул дверцу, срывая ее с петли, схватил древко, и кажется, в эту же самую секунду полоснул второго пониже кирасы. Вопль раздался под сводами собора, Павел отскочил на расстояние чуть больше длины бердыша и ухмыльнулся:
-- Теперь семь.
-- Оказывается, мы снимаем боевик, -- заметил Луи-Филипп.
Два стражника бросились на Павла одновременно с разных сторон, но длина оружия, игравшая против них, была на руку защищавшемуся. Пользуясь древком, как шестом, он отбил один удар за другим, перехватил руку, размахнулся и обманным выпадом едва не пробил сплеча кирасу ближайшему сопернику. Лезвие соскользнуло, Павел ловко провел его под открывшейся дверцей второй исповедальни, рванул вверх и на отлете попал в лицо третьему. Четвертый в это время обошел колонну и наудачу рубанул Россоху в бок. Губы парня сжались, сдерживая звук. Он саданул древком по ноге четвертому, перехватил на лезвие удар, вывернул, выбивая бердыш из рук нападавшего. На рубахе пятном растекалась кровь.
-- Доснимаем еще минуту и можно уходить, -- сказал штурман.
-- Как -- уходить?
-- Все кончено. Сейчас он запрется в исповедальне и там истечет кровью.
-- В которой?
-- Третьей слева... Алекс!
-- Тим, в какой момент можно незаметно спрыгнуть вниз?
-- Два... один... давай!
Алекс удалось приземлиться не слишком шумно, не громче, чем шумели бойцы. Скрипач распахнул дверцу, влетел внутрь, подпер бердышом изнутри.
-- О, бабка, -- удивился он устало. Доковылял до окна, собирался разбить витраж, но увидел кованые решетки. -- Попался. Что молчишь, богомолка? Немая?
Она кивнула.
Он опустился на пол, рассмотрел рану сквозь прореху рубахи.
-- Думаешь, небось, зачем в драку полез? Понимаешь, пани, у меня кроме моей свободы нету больше ничего. Всю жизнь хотел быть свободным. Прожил коротко, зато -- как хотел. Понимаешь?
Она кивнула.
-- Пора возвращаться, -- напомнил штурман. -- Скоро начало пожара.
Александра закрыла операторские глаза, протянула руку и погладила парня по голове. Он взял ее ладонь, прислонился щекой, словно к матери. Солдаты пытались выбить дверь.
-- Я очень люблю жизнь, пани. Мне за жизнь и умереть не страшно.
Он усмехнулся, хотя губы еле двигались. "Дурак, идиот, кретин, -- думала Алекс. -- Жил фигляром и умер, шутя. Дошутился". Она злилась, не сознавая даже толком -- почему. "Потому что на самом деле -- понимаю. На самом деле. Такой же дурак, как я". Она вздохнула.
-- Не вздыхай, пани, -- он отпустил ее руку, и она смогла открыть глаза. -- Не стоит того. Все будет легко.
-- Алекс, на колени! -- скомандовал штурман.
Одним прыжком девушка приняла молитвенную позу. Дверь поддалась.
-- Умер, -- произнес кирасир.
Богомолка выбралась наружу.
-- Бегом!
Как ни старалась, к началу развязки оператор не поспела. Корчму, где сидели цыгане, уже окружала толпа, поджидавшая, когда придут солдаты. Кто-то пустил слух, что золочевские разбойники, главаря которых убили в соборе, находятся внутри.
-- Тим, как попасть внутрь?
-- Никак, -- ответил он без паузы. -- Ты пропустила точку четыре минуты назад.
-- Снимай пока снаружи, -- произнес командир. -- На втором витке попробуем развить линию.
Горожане пытались выкурить осажденных самостоятельно, а те пробовали вступить в переговоры. Безрезультатно. Шептались, что слух уже дошел до бургомистра и он приказал в крайнем случае не брать разбойников живыми. Через некоторое время солдаты окружили корчму плотным кольцом.
Дверь распахнулась, на пороге появилась Зорянка с факелом в руках.
-- Где бургомистр? Хочу говорить с бургомистром! А не то подожгу все к ляду!
В сумерках просвистел арбалетный болт, цыганка повалилась навзничь. Жабка, серый, напуганный, выхватил у нее факел и сунул в прореху под кровлей.
...Горел весь город. Занялся живо, дружно, словно долгие годы ждал этого часа. По ближайшим улицам пламя добралось до площади Рынок, пожирая деревянные галереи, двухэтажные дома, перекрытия и стены. Горело всю ночь, и всю ночь Алекс бродила по городу, снимая, снимая, снимая. Она впала в состояние, похожее на прострацию -- равнодушный свидетель, она запечатлевала, как гибнут дома и люди. Притихший Тим рассчитывал наиболее безопасные точки, штурман бесстрастно диктовал координаты, Луи молчал. Это была очень длинная рабочая смена.
Кричали люди -- кто-то не успел выбраться из здания, кто-то попал под лавину рассыпающихся развалин, кричали знакомо, как кричала Жанна, как многие другие до и после. Александра Арвис не чувствовала ни сострадания, ни боли -- одну только черную безысходность. Единственный раз она остановилась, когда в здании на пути к ратуше услышала крик младенца во втором, пылающем этаже. Тогда она просто села на землю и слушала, пока крик не кончился. Она надеялась, что младенец задохнулся раньше, чем сгорел, и больше ей надеяться было не на что. Когда эмоции подходили к опасной грани, она напоминала себе: "рукав". Это значит, когда она выйдет отсюда, то, что бы она ни сделала, не будет иметь значения. В действительности эти люди умрут, умерли столетия тому назад. Протестовать против этого -- не только непрофессионально, но и бессмысленно.
Ближе к рассвету, когда одна часть города уже отгорела, ей навстречу попался Ян Брода, самый везучий львовский человек. Он плакал и причитал:
-- Мой дом цел! Мой дом цел! Это чудо! -- и действительно, его деревянный дом огонь почему-то обошел стороной -- единственный во всем городе. Брода не знал, что благодаря этому факту попадет в летописи и больше ничем не прославится. Он ходил по улицам, словно пьяный, и пугался собственного везения.
-- Алекс, кафедральный собор, -- произнес Луи. -- Это все на сегодня, остальное на второй заход.
Главная католическая церковь города, хоть и была в те времена построена из камня, а внутренности и крышу имела деревянные, и огонь набросился на них, как собака -- на свежее мясо. Несколько прихожан во главе с епископом молились на улице, смиренно преклонив колени.
-- Кара божия! Кара за убийство! -- вдруг выскочил какой-то старик и, безумно вращая глазами, побежал прочь. Паломница миновала молящихся и пошла внутрь.
-- Тим, где можно безопасно встать внутри?
-- Уходи оттуда! -- рявкнул Луи-Филипп. -- Внешней съемки достаточно.
-- Я должна. Тим?
Падающая балка отрезала ее от выхода. Воздух закипал. Деревянная обшивка стен уже была во власти огня, словно пылающий ад вдруг разверзся вместо обещанного рая.
-- В центре, за два метра до алтаря, -- произнес расчетчик. -- Точка будет безопасной примерно восемь минут, потом упадет колокол.
-- Активируй контур, -- объявил штурман. -- Перемещайся вперед на четыре часа.
Она стояла в центре бушующего со всех сторон пламени. Платье нагрелось, волосы противно пахли теплом. Деревянное распятие загорелось целиком, сразу, от подножия креста до венца из шипов, оно обугливалось и медленно темнело, огонь и тени создавали причудливые выражения раскрашенному лицу. Оно смотрело на девушку с трогательной укоризной, и было уже непонятно, откуда льется этот неуправляемый свет.
-- Fiat lux, -- пропел где-то в вышине падающий через десять секунд колокол.
-- Контур!!!
Алекс задрала рукав, дважды коснулась сенсора и исчезла с мониторов капсулы примерно на четыре часа.
-- Ты дура, девка, ты чокнутая на всю голову, сволочь, мы еле успели тебя вытащить, твою мать, я тебя на кусочки разорву, идиотка...
Александра сидела на стуле. Капитан Луи-Филипп обнимал ей колени и бормотал, уткнувшись в них головой. Тим стоял, прислонившись к моделлеру, и губы у него дрожали. Ярослав курил за пультом.
-- Я же профи, ребята. Мы же сколько раз с вами...
-- Ты не профи, ты идиотка, ты кретинка, я тебя ненавижу, с тобой невозможно работать... -- монолог Луи был не злобным -- просто таким образом выходил страх.
-- Ну простите, родные. Я не знаю, что на меня нашло.
Она поцеловала пилота в лысину, встала, подошла к Ярославу, обняла за плечи.
-- Ну не сердитесь.
Она хотела обнять и Тима, но он отстранился, покачал головой.
-- Посмотрите зато, какие вышли кадры.
Программист молчал.
Потом неожиданно потребовал у Ярослава сигарету.
Ранним утром третьего июня одна тысяча пятьсот двадцать седьмого года капсула времени стояла припрятанной в овраге подо Львовом. До точки входа в проект оставалось не больше часа -- капитан Монпелье не рискнул переместиться точно в тот же отрезок, что и первый раз. Ученые говорили, конечно, что следов от "рукава" в природе не остается, но это было его, капитана, личное суеверие.
-- Я вчера уже, грешным делом, раздумывал, не отключить ли тебя от "рукава", -- сообщил Луи-Филипп, намазывая круассан джемом. -- Сделал бы второй виток, нагнал тебя и вытащил бы на моем контуре.
-- Угу, -- кивнул Тим. -- Вопрос только -- куда. Я диплом делал по максимально допустимым нагрузкам контура. Эффект воронки -- тело, существенно превосходящее по массе заданные параметры, выбрасывается не куда положено, а случайным образом. Если выкинет на слишком большой интервал, можно погибнуть.
-- А сколько там у контура максимум? Сто двадцать? Ну, послали бы тебя, ты вон какой худой. Алекс, а ты сколько весишь?
Александра, пока еще без грима, в коротком халате, молча делала себе бутерброд.
-- Слушай, девочка, мне не нравится твое эмоциональное состояние. Ты отработала шесть проектов практически без перерыва. Давай я тебя заменю сейчас на выходе?
-- Не надо. Все в порядке, Луи. Просто тема не из самых приятных.
-- Жалко город, конечно. И жителей жалко. Но ничего не поделаешь. Было.
-- И парня этого, -- продолжила оператор. -- Очень уж он был такой... живой.
-- Живой и дурной, -- осудил Ярослав. -- И погиб по нелепости.
Тим вздохнул.
...У моста скопилась толпа народу: все телеги, всех пеших путников, желающих попасть внутрь, у ворот останавливала стража. Кто-то спорил, кто-то терпеливо ждал своей очереди. Какие-то жонглеры, застрявшие со всеми в пробке, вылезли из повозки и затеяли перекидывание шарами. В цыганской кибитке скрипач заливался песней. Когда старушка-паломница проходила мимо, музыка прекратилась -- молодая цыганка что-то говорила музыканту горячо и сбивчиво. В этот раз услышалось только "не хочу в карцер".
-- Успокойся, Зорянка, -- от его голоса у Алекс защемило сердце. -- Все будет легко.
Паломница не остановилась, стражники пропустили ее беспрепятственно. Она встала в воротах, рассматривая, как скрипач подает бумагу за собственной подписью. Один из солдат, то ли очень глазастый, то ли очень памятливый, пристально рассматривал просителя, потом скрылся за стеной. Через некоторое время туда въехала кибитка. На козлах сидел Павел и, запрокинув голову, улыбался львовскому небу.
-- Походи немного по улицам -- и в собор, -- сухо скомандовал Луи-Филипп.
В этот раз паломница вошла в церковь на несколько минут раньше. Поправила плат на голове, перекрестилась, прошла почти до самого алтаря и там упала на колени, словно в молитвенном экстазе. Из притвора вышел епископ, поправляя завязки на облачении, и к нему тут же подскочил какой-то человек.
-- Вошел в город с цыганами? -- нахмурился пресвятой отец. -- Вы уверены?
-- Никаких сомнений быть не может.
-- Нельзя, чтобы он появился здесь. Впрочем... позовите своих солдат. Если он сюда сунется, хватайте его немедля.
-- Пан Вильчек, -- незнакомец почему-то обращался к священнику как к обычному лицу, -- это уж не в моей власти. Мне требуется приказ.
-- А у вас что, нет приказа? -- холодно уточнил епископ. -- Вы же ищете каких-то там разбойников? Вот и найдите. В конце концов, потом можно сказать, что вы ошиблись.
-- Да, пан Вильчек, -- поклонился собеседник, принял благословение и вышел.
-- Мимо исповедален вперед до поминальных свечей, -- распорядился штурман. -- Оттуда можно снять и свадьбу, и драку в хороших ракурсах.
-- Только не выходи в промежутке, -- добавил Тим, -- обратно не попадешь.
Александра встала за подсвечником с единственной толстой свечой.
-- Кто выдает эту женщину замуж?
-- Я!
Епископ читал все, что положено было читать. Жить скрипачу оставалось не более сорока минут. В красной рубахе, в нелепом шутовском жилете, львовский дворянин Павел Россоха бросал вызов всему, что мешало ему жить свободным. Поперек норм и правил, не считаясь с возможными рисками. Глупо? Возможно. Но так до глубины души близко, что у Алекс болело внутри. "В болезни и здравии, в богатстве и бедности" такие люди сохраняют вкус и удовольствие жизни. Они крутят с судьбой романы, соперничая, кто кого укротит. Девушка смотрела, как пляшет пламя тающей свечки -- "пока смерть не разлучит вас" -- и не верилось, что смерть -- и для таких тоже. Они любят жизнь, пока живут, и умирают, так ее и не разлюбив. Аминь.
Когда свеча догорела, Алекс очнулась от забытья. В наушниках наперебой звучали голоса капитана и штурмана, обеспокоенных, что изображение не меняется уже несколько минут. Судя по звукам, свадьба уже закончилась. Глухо лязгнула щеколда на входной двери, затем бег, прыжок -- Павел оказался в аппендиксе исповедален.
Удар!
Оператор выпрямилась. Ракурс должен быть лучшим, иначе нет никакого смысла. Парень лихо ушел от удара, двинул противника дверцей, подхватил бердыш, выпавший из руки солдата, и немедленно пустил его в ход. Перевел дыхание.
-- Теперь семь.
Следующие двое напали одновременно. Они мешали друг другу, Россоха воспользовался этим преимуществом и, жонглируя древком, как заправский циркач, умудрился не только отразить нападение, но и ранить третьего противника в лицо. Четвертый, тот, кому посчастливилось наносить смертельный удар, шел сейчас именно с этой целью со стороны богомолки. Через секунду-другую все будет кончено. Через секунду. И этот самый живой станет простым мертвым.
Алекс закусила губу, сжала кулаки и, сама не очень понимая, что делает, толкнула подсвечник на четвертого нападающего. Он ушибся, замешкался буквально на пару секунд -- но именно их не хватило для смертельного замаха. Павел был ранен, но кровь не хлестала ручьями, влево и вправо он отражал атаки, словно не знал усталости. Стражник в ярости перехватил бердыш и замахнулся на богомолку.
Грязную брань Луи-Филиппа в наушниках перекрыл вопль Тима:
-- Вправо! Сальто!
Запрыгнув на тумбу для поминальных свечей, девушка оттолкнулась и, сделав кувырок через острие, оказалась на боковине крайней исповедальни. Рубище запуталось в ногах и, вместо того, чтобы спрыгнуть, она кубарем скатилась через следующую стену. Туда как раз только что вбежал Павел, подпер изнутри дверь, согнулся от боли, но все равно добрался и дернул решетку окна.
-- Что, попались, прыгунья?
Он ополз по стене, осмотрел рану сквозь дыру на рубахе.
-- Буду жить, как ты думаешь?
-- Да, -- ответила Алекс, не заботясь о том, что он наверняка не понимает ее родного голландского. В дверь ломились.
Мат в наушниках достиг стенобитной силы.
-- Черт побери, она отключила "рукав"! Тим, рассчитай...
-- Простите, ребята.
Она обняла Павла -- без эмоций, просто включила в контур. Очень хотелось верить, что Тим окажется прав -- случайное время для слишком большой нагрузки. Хлопнула ладонью по сенсору на запястье, закрыла глаза.
"Все будет легко, -- сказала она себе. -- Все будет легко".