Он думал о ней много и бережно, как обо всем хрупком, что может разбиться даже от неловкой мысли. Без нее ему было холодно, поэтому она представлялась ему теплой и мягкой, на ощупь - как перья птицы. Обязательно белая, обязательно светящаяся. Ее шаги, едва слышные, скрашивали ему одиночество. Казалось, сейчас он обернется, а она здесь, с добрым лицом, и к ее крыльям можно будет осторожно прикоснуться. Он знал, что касаться надо нежно, и тренировал пальцы, чтобы не помять ни единого перышка.
Однажды он решил, что дело в музыке, и стал подбирать мелодии, чтобы ее приманить. Это представлялось ему очень отчетливо - вот, звучит правильная мелодия, и она открывает двери. Разумеется, у нее еще нет своих ключей, поэтому дверь он на всякий случай держал открытой. Он ставил и Гайдна, и Брамса, иногда джаз, и никогда попсу - он знал, что не сможет с нею выжить, если она любит то, чего не любит он. Но она не могла быть такой. Ее белые нежные перья должны были топорщиться от всякого неприятного звука. И очень скоро он уверовал, что она материализуется прямо из прекрасных нот.
Так он мечтал, пока не закончилась колбаса. Не выключая приемника, он набросил пальто и сбежал вниз. Он едва дождался, пока продавщица отпустит товар единственной покупательнице перед ним, спешно отсчитал деньги, забыл взять сдачу и примчался назад. Ветер шевелил занавески.
Пропустил, подумал он. Пропустил.
Она вышла из магазина с колбасой и снова услышала, как наверху тоскует джаз. Когда-нибудь он появится, рыцарь ее мечты. И у него обязательно будут белые мягкие перья...