У моего мужа коэффициент полезности - восемьдесят девять. Для сравнения: у главы Академии Наук - девяносто два, у президента - девяносто пять, у верховного конгрессмена Конфедерации - девяносто восемь. Говорили, был кто-то, у кого насчитали девяносто девять, но фамилию немедленно засекретили, даже не просочилось, в какой стране это произошло. До сотки еще не добирался никто.
У меня - ноль. Я домохозяйка, и хотя в моем паспорте красуется штампик 'семьдесят четыре', я не сдавала тесты, не проходила генетического контроля, не доказывала ни научных познаний, ни другой ценности для общества. Короче говоря, шлак. Мусор. И только сомнительное право жены превращает ноль в солидную двузначную цифру. Впрочем, у меня есть способ ее поубавить. Развод не годится, развода мне Эрик не даст. Но даже у него страховка не бесконечная.
Руки мгновенно становятся влажными, скользят по рулю. Шлагбаум перед переездом закрывается медленно, и это напоминает мне такую штуку, хлопушку, какую используют в кино. 'Кадр четыре, дубль восемь!' Нащупываю в бардачке пачку сигарет, вылезаю из машины, курю, хотя не могу припомнить, чтобы когда-нибудь раньше курила. Из будки высовывается старик, пристально смотрит на меня, машет. Меньше всего хочу сейчас с кем-либо говорить. Ныряю обратно в машину, он бежит, кричит что-то - не слышу ни слова. Приближается поезд, своим грохотом забивает все другие звуки. Газую резко, ломая в щепы шлагбаум. Ловлю себя на том, что страха нет. Ничего нет. Рассчитано правильно: вылетаю на переезд за две секунды до поезда. Машинист, разумеется, не успеет затормозить. Это невозможно физически.
Мой коэффициент полезности - ноль.
Я слушала, как шелестит их одежда. Еще не видела ничего, не могла пошевелиться, но слух и обоняние уже вернулись - острые и мучительные, как никогда. Кто-то набрызгался резким одеколоном, запах бесил меня и сводил с ума. И уже по шороху, раньше, чем услышала голос Эрика, догадалась, что происходит. Вот так, неуверенной, шумной толпой, обычно ходят интерны. Им очень подробно показывают и рассказывают все, чтобы создать в них уверенность, будто они понимают, что происходит. Эта уверенность наивна - мы сами еще понимаем далеко не все.
И почему-то тут же кольнуло неприятным - никак не ожидала, что Эрик приведет их на экскурсию ко мне.
- Таким образом, благодаря сохраненному заранее образу всех клеток организма, мы получаем точное их восстановление по состоянию на тот момент, когда был снят образ.
- А из чего? Из чего они делаются?
- Не совсем понял ваш вопрос.
- Ну, вы берете мое собственное тело и переделываете его, или вы делаете какой-то бульон, как для холодца...
Взрыв смеха. Шикнув на посетителей, Эрик ответил:
- Фактически, мы используем и то, и то. Понимаете, просто так взять и переделать ваше тело не так-то просто - вы стали старше, у вас, возможно, образовался цирроз печени или где-нибудь притаилась раковая опухоль. Все эти излишества мы должны отсечь.
Опять одобрительный смешок.
- То есть бульон вы фактически варите прямо из меня? - не унимался дотошный посетитель.
Я открыла глаза.
- Приходит в себя, - сообщила ассистентка.
- А память? Что случается с памятью? - спросил все тот же человек. Теперь я его увидела: он небольшого роста с черной бородой и яркими сапфировыми глазами. По возрасту он на интерна не походил - скорее, на представителя какой-нибудь ученой комиссии. Леди средних лет, одетая дорого, почему-то глядела на меня с завистью.
- Давайте перейдем в аудиторию, - заторопился Эрик, - и я с радостью отвечу на любые вопросы. Пациентка приходит в себя.
Пока посетители выходили, приблизился ко мне на минутку, лицо внимательное, серьезное, спокойное. Совсем не такое, с каким, наверное, стоило бы смотреть на свежевоскресшую любимую жену.
- Ты постарел, - пришла к выводу я. - Сколько прошло лет?
- Это не имеет сейчас научного значения, - он наконец-то мне улыбнулся.
Большая комната казалась и знакомой, и незнакомой. Много чего поменялось, хотя почти вся мебель - на тех же местах. Всякие любимые мелочи - сувенир из Лондона, который я привезла с той конференции, где впервые делала доклад о возможности оцифровки структурного кода каждой клетки и где его, честно говоря, освистали. Большое зеркало в кованой раме - подарок Эрика на первую годовщину. Дотронулась до бронзового завитка, заглянула. Конечно, мне не требовалось смотреть на себя, чтобы знать, сколько мне лет - последним воспоминанием было сохранение образа, второй раз на моей памяти. Значит, мне около двадцати восьми. А Эрику на вид теперь сорок или даже сорок пять, у него уже седина.
А у меня - я взяла руки расческу с тумбочки перед зеркалом - еще не было седины.
Муж подошел сзади, тоже посмотрел в отражение.
- Словно никуда и не уходила, правда? - я улыбнулась.
- Правда, - показалось, он поморщился. - Есть хочешь?
- Хочу.
Что-то шло ощутимо не так - словно это был совсем не мой Эрик, а какой-то чужой, отстраненный человек в теле моего мужа. Молча села на табурет в кухне, наблюдая, как он разогревает еду. Взяла в руки вилку - слова не шли. Поняла вдруг, что не знаю, чем заполнить эту холодную паузу.
- Отчего я умерла?
Эрик прекратил жевать, замер.
- Несчастный случай. Ты разбилась на машине. Кстати... Я бы тебе пока не советовал садиться за руль. Возможно посттравматическое наложение.
- Это что за зверь?
- Некоторые клетки мозга, несмотря на восстановление с образа, сохраняют какую-то остаточную память о происшедшем. Это приводит к дежавю и паническому синдрому, мы с этим уже сталкивались.
- Как такое может быть? Ведь если восстановление было точным...
- Мы пока не разобрались.
- А можно я как раз к этому и подключусь?
Я вдруг почувствовала острый интерес к жизни. Вот так, с места в карьер, в научную проблему - да еще разобраться бы, насколько я успела разработать свои темы - наверняка же они были интересные. Я жива, жива, и мне теперь нагонять и нагонять! А холодность Эрика - это ненадолго, это от непривычки.
- Ты хочешь вернуться в лабораторию?
- Конечно! - я протянула руку, коснулась его щеки. - Больше всего на свете я хочу сейчас чего-то привычного. Знакомого.
- Рано, - он отвел мою ладонь. - Тебе на адаптацию нужен как минимум месяц. До этого момента, пожалуйста, даже и не думай о науке.
- Я... пойду спать.
- Доброй ночи. Я попозже, мне надо еще до завтра успеть доделать кое-что.
- Я хочу выйти из дома.
- Рано! - муж неожиданно повысил голос и тут же добавил мягче. - Рано. Ты еще не вполне отдаешь себе отчет, насколько мир переменился.
- Насколько? Эрик, как я узнаю - насколько, если ты отгородил меня вообще от всего? У нас нет телевизора, потому что мне рано. Ты не подпускаешь меня к компьютеру, потому что мне рано. Ты даже газет не даешь мне читать, потому что мне тоже рано. Что я освою дома? Холодильник? Сотовый телефон? Так вообрази себе, я уже достаточно освоила телефон. Я хочу жизни, Эрик. Зачем ты меня вернул, если все равно не даешь мне жить?
- Я... не даю тебе жить? - лицо его стало вдруг очень грустным.
- Да! - в запале я готова была крушить, не считаясь с его чувствами.
- Я просто не хочу, чтобы что-нибудь снова произошло.
Он стоял в дверях - я поймала его буквально перед выходом на работу.
- Ты тяжело пережил мою смерть?
Эрик помолчал.
- Что-то пошло не так? Эрик, я не вчера родилась, я знаю, что наверняка были другие образы, более поздние, и что ты не стал бы без крайней нужды восстанавливать меня с образа давностью в пятнадцать лет.
- Все пошло не так, - он отвел глаза. - Твой самый последний образ... он был непригоден.
- Насколько непригоден?
- Я тороплюсь.
- Ты уже пробовал меня восстановить, и все опять закончилось смертью?
Пауза.
- Я куплю тебе телевизор.
Он стремительно вышел.
- Еще четыре страны мирового сообщества присоединились к системе коэффициентов абсолютной полезности, сообщает агентство Рейтер, - бодро сказал диктор новостей. - К концу года, по заверению Конгресса Конфедерации, ожидается вступление оставшихся одиннадцати стран.
На экране появилось суровое лицо политика, окруженного репортерами:
- В последнее время я слышу много критики в адрес внедрения коэффициентов абсолютной полезности в развивающихся странах. Скептики говорят, что поскольку в странах с отстающей экономикой нет возможности эффективно использовать восстановление по сохраненным данным из-за высокой стоимости и наукоемкости этой процедуры, то и коэффициенты абсолютной полезности, также известные как коэффициенты Менке, будут, извините за каламбур, бесполезны. Однако я скажу таким критикам: перед лицом демографической катастрофы, на пороге которой мы стоим, перед лицом перенаселения, все мы должны сплотиться плечом к плечу и помочь друг другу выжить. Мы подчинили коэффициентам не только воскрешение в случае гибели, но и социальное, и медицинское обслуживание. Наиболее достойные члены общества, наиболее необходимые для выживания человечества в целом - они достойны самого лучшего. И уже с их помощью мы должны позаботиться о выживании всех.
Я замерла на стремянке с тряпкой в руках.
- Перемотай обратно на 20 секунд, - сказала я телевизору - голосовые команды были для меня все еще внове, и, разговаривая с техникой, я чувствовала себя немножечко глупо.
- ...абсолютной полезности, также известные как коэффициенты Менке...
Менке - наша с Эриком фамилия. А абсолютную полезность мы обсуждали как-то на кухне за стаканом вина.
- Эта система не будет работать! - кипятился Эрик. - Ну сама посуди... Предположим, мы определим, что ученый, который строит космические аппараты, полезен, так как никто, кроме него, не может делать эту работу. Но он может эффективно работать, только если его дома ждет жена. Значит, она тоже полезная? Он же без нее не может. Она о нем заботится. Она стирает ему вещи. По нашей схеме получается, что ее работу может делать кто угодно. А на деле - только она, потому что для него существует только она.
- А разве с этим ничего нельзя сделать?
- Что ты можешь сделать с любовью?
Я нахмурила лоб. Красное вино придавало мысли самые невиданные повороты.
- Любовь - это химия организма. Мы же научились справляться с восстановлением сложных структур клеток головного мозга. Можем найти и эту химию тоже.
- Найти - и что? Мы все еще не можем корректировать эти структуры так, чтобы не пострадала целая картина. Это как... как файл с картинкой. Мы можем зайти в код, можем поменять один символ на другой. Но картинка больше никогда не откроется.
- Это у нас не откроется, - я с жадностью затянулась - мне нравилось это ощущение адреналина в крови, как перед прыжком, я чувствовала, что мы подобрались очень близко к такой загадке природы, какую до нас никто не мог разрешить. - А если за дело возьмется настоящий хакер - откроется. Просто он будет знать, где и что менять.
- Что ты предлагаешь? - Эрик был совсем уже пьян.
- Хакер нам нужен. Консультация хакера нам нужна.
Значит, Эрик все-таки нашел способ выстроить непротиворечивую систему. Почему же я, почему я осталась теперь в стороне от этого открытия? Почему он вытеснил меня на обочину, в этот дом, в четыре стены, а сам занимается в лаборатории всем тем, что составляло мою жизнь - без меня? Я домохозяйка... Я домохозяйка! Это даже не смешно! Я стою на стремянке, с тряпкой в руках, в косынке, делаю генеральную уборку, смахиваю пыль с книжных торцов - вместо того, чтобы творить, чтобы искать, вместо жизни, в конце концов! Я в сердцах так треснула по книжному ряду, что стремянка накренилась, и я полетела вниз, хватаясь руками за шкаф. Несколько книг выпало на пол - прямо возле меня, из одной веером вылетели фотографии.
Я и незнакомый кареглазый брюнет. Мы хохочем, едим мороженое. Катаемся на колесе обозрения. Он обнимает меня - и обнимает явно не дружески. У меня счастливое лицо. Я совсем не похожа на 'Леди Строгость', как прозвали меня в Лондоне коллеги. И лет мне на вид... Я немножечко старше, чем сейчас.
- Что это? - спросила я у пылесоса в полной растерянности.
- Команда не распознана, - разочарованно ответил пылесос.
Денег в квартире не оказалось, документов тоже. Пропуск в лабораторию - запасной ключ, который я всегда хранила в личном тайничке - бесследно исчез. Очевидно, Эрик тщательно обыскал квартиру перед моим возвращением и сделал все, чтобы я не вышла и не попала на работу. Пропустил только фото - или, наоборот, сам хранил их там. Как доказательство моей неверности? Как что? Что это вообще такое?
Влажными от волнения руками я еще раз перебрала фотографии. Может, в этом все дело? Я влюбилась в кого-то другого, Эрик начал ревновать и сделал так, чтобы я оказалась отстранена от всего, что имело для меня значение? От науки, от исследований! Сделал из меня маленькую домашнюю женушку, которую, очевидно, совсем уже не любил? Нет, академик Менке, вы не с той связались. Попомните мое слово. Хоть я и ношу вашу фамилию, но я профессор, доктор наук, и я, черт побери, не позволю обращаться с собой, как с девчонкой! Я пойду и выясню всю правду, какой бы она ни была!
Меня почти трясло от негодования. Выбрав из шкафа одежду, которая выглядела поновее, я вышла из дома, положив одну из фотографий в карман. На визитке Эрика я видела адрес Академии наук - он остался прежним. Значит, это не так уж далеко от нашего дома. У меня нет денег на транспорт - но я вполне могу добраться туда пешком.
- Моя фамилия Менке. Жанна Менке. Забыла пропуск, - я старалась, чтобы мой голос звучал уверенно и четко. Как во время доклада, когда на тебя смотрит несколько сотен человек, и половина из них - враги. На охранника, однако, это не произвело никакого впечатления.
- Паспорт нужен, - сказал он буднично.
- Я Жанна Менке, профессор. Не может быть, чтобы вы обо мне не слышали.
- Дамочка, - охранник взглянул на меня с пренебрежением, - да в этом здании все тут через одного профессора. Я должен всех помнить?
- Позовите кого-нибудь, кто более компетентен, - я добавила стали в голос.
- Не устраивайте мне тут... - заговорил мой несговорчивый собеседник, но я его недослушала. Из стеклянной двери-вертушки в холл вышел тот самый красивый брюнет с моих фотографий. Я немедленно устремилась к нему. Он замер с удивлением и едва ли не страхом:
- Жанна?
Мы сидели в кафе.
Андрей - незнакомца звали Андреем - рассматривал меня так, словно я вышла из могилы, что, по сути вещей, было не так уж далеко от правды.
- Закажешь что-нибудь? - спросил он для того, чтобы что-нибудь спросить.
- Я на мели. Эрик спрятал деньги, чтобы я не могла выйти из дома, - легко пожала плечами, будто все это ерунда. - Вы же знаете Эрика?
- Мы на 'ты', - напомнил Андрей, подзывая официанта. - Я закажу тебе сам, то, что ты любишь. Я еще помню все. Мы были с тобой друзьями.
Я выложила на стол фото.
- Друзьями?
- Друзьями, - он встретил мой взгляд спокойно. - Прежде всего - друзьями. И коллегами. Соратниками по проекту.
- И это - все?
- Я хотел бы, чтобы это было все.
Я пригубила кофе - действительно, очень хороший кофе, точно, как мне нравится.
- А на самом деле?
- Жанна, давай прекратим этот разговор. Для меня с прошлым - каким бы оно ни было - покончено. Девушка, дайте мне счет. Если у тебя есть какие-нибудь вопросы - задавай их Эрику. Что бы нас ни связывало - этого больше нет.
- Ты все еще помнишь, какой я люблю кофе, - сказала я тихо.
- Это ничего не...
- Ты, наверное, знаешь, сколько значила для меня наука.
- Жанна... - он привстал, намереваясь выйти.
- Вот уже месяц я нахожусь в положении умственного инвалида. Я сижу взаперти, занимаюсь домашними делами, я задаю мужу вопросы - он молчит. Мне очень важно узнать, почему я оказалась на обочине. Мне нужно понять, что случилось. Если я когда-нибудь была тебе хоть сколько-нибудь дорога, то ты понимаешь, как для меня тяжело - бездействовать.
- Жанна...
- Пожалуйста, Андрей. Эрик меня не любит, держится, как чужой, - на моих глазах выступили слезы. - Я не могу доверять ему. Я увидела эти фотографии - и подумала, что могу доверять тебе. Помоги мне, пожалуйста. Я хочу разобраться.
- Я не знаю, чем могу помочь, - похоже, он колебался.
- Мне нужно попасть в лабораторию.
Удобный случай представился совсем скоро. Я смотрела телевизор, когда муж вернулся с работы злой и мрачный.
- Верховный суд по правам человека отклонил иск представителей искусства, в котором они заявляли, что коэффициенты Менке целенаправленно дискриминируют людей творческих профессий, - сообщил диктор. - В ответ конгрессмены опубликовали открытое письмо...
Я сделала потише.
- Хотел тебя вывести в свет, - сказал Эрик. - В Академии наук сегодня премьера новой экранизации 'Божественной комедии'. Но не получится.
- Почему?
- Завтра еду в Нью-Йорк. Очень не вовремя, мне сейчас совсем нельзя никуда отлучаться.
- Эксперимент?
- Да, в решающей стадии, - он вздохнул.
- Расскажешь?
- Это очень долгая история.
- А раньше мы всегда работали вместе.
Он промолчал, отправился на кухню, я осталась сидеть в кресле.
- Какой у меня коэффициент полезности? - спросила вдруг громко. Эрик высунулся в комнату, посмотрел внимательно.
- Пятьдесят девять.
- На девять пунктов выше минимума?
Кивнул.
- А как он считается?
- По сложной формуле, - он вернулся на кухню, но я уже спешила следом.
- Я не сдавала никакие тесты. Меня не проверяли на чистоту хромосом. Я не занимаюсь сейчас никакой работой. Откуда у меня коэффициент?
- Ну допустим... ты жена крупного ученого. Этот ответ тебе подойдет?
Стиснула зубы.
- Когда ты едешь?
- Сегодня в ночь. Самолет через четыре часа, надо успеть собраться.
- А вернешься?
- Завтра вечером, если все будет хорошо.
Я кивнула. Добралась до телевизора, унимая нервную дрожь, еле дождалась, когда Эрик сложит в портфель ноутбук, костюм и зубную щетку, закрыла за ним дверь. Набрала телефонный номер, который держала в памяти, не рискуя никуда записать.
- Андрей? Сегодня. Я готова сегодня.
- Как считается коэффициент?
Фонарик шарил по стене. Андрей был в перчатках, словно заправский взломщик.
- Если упрощенно, - он говорил еле слышно, - рассчитывается количество человек, способных выполнять ту же самую работу. Оценивается профессиональный уровень человека, социальная значимость его дела. Есть специальная таблица с коэффициентами. Таблица Менке.
- Звучит ужасно.
- Ты находишь? - он усмехнулся.
- Иерархия, как у роботов.
Андрей пожал плечами.
- Проходи.
Я ощутила трепет - мое любимое, мое знакомое, лучшее мое в мире рабочее место. Стол все так же стоял в углу, над ним нависала полка - битком набитая папками, как в старые добрые докомпьютерные времена. Но многое изменилось. Не было раньше, к примеру, высокого стеллажа, наполненного тонкими то ли папками, то ли коробками.
- Образы, - подсказал Андрей. - Это не все, только наши, лабораторные.
- Над чем вы сейчас работаете? - я провела пальцами по подписанным торцам.
- Все над тем же. Коррекция образа. Монтаж образов.
- Монтаж?
- Иногда требуется, чтобы телу было двадцать лет, а воспоминаниям - все сорок.
- Получается?
Он что-то ответил неразборчиво. Не переспросила: перед мной, одна за другой, стояли пятнадцать папок, все датированные разные годами и с одной и той же надписью - 'Жанна Менке'.
Я хотела было сесть и начать читать, когда внизу вдруг завопила сигнализация.
- Бежим! - воскликнул Андрей.
Успела захватить с собой охапку тонких папок. Мы бежали по переходам, по темным галереям, по длинным безлюдным коридорам. Здание, переполненное камерами наблюдения, разумеется, готово было выдать нас любому, и стоило нам оторваться от погони, как из какого-нибудь другого коридора немедленно доносился топот преследователей.
- Наверх! - я увидела открытый люк вентиляции в стене коридора.
- Ты с ума сошла...
- Наверх, - повторила я. - Отсюда мы попадем в трубу над кинозалом. Там отсидимся до конца сеанса, а потом в темноте вылезем наружу.
- Ты с ума сошла, - еще раз сказал Андрей, и через некоторое время до нас донеслось знаменитое 'Любовь, что движет солнце и светила'.
Он убивал меня в общей сложности восемь раз. Экспериментировал с образами, использовал то более поздние, то более ранние - что-то искал. Я умирала - каждый раз одинаково, в автокатастрофе. Воскресала, мы жили вместе, потом я влюблялась в Андрея, а Эрик скрупулезно, детально, протоколировал все в результаты эксперимента. Потом случалось что-то еще - об этом не было подробного описания - и я умирала снова. И так - раз за разом, смерть за смертью, жизнь за жизнью. 'Если рассматривать состояние влюбленности как функциональное расстройство, вызванное генетической предрасположенностью к определенным химическим реакциям...' Я читала это, лежа в пыли вентиляционной трубы, при свете фонарика, Андрей обнимал меня, мои плечи дрожали то ли от холода, то ли от напряжения, а сквозь стену трубы до нас доносились звуки прекрасных слов Данте Алигьери. Божественная комедия... Воистину, божественная. Ребята, дорогие, вам не кажется, что вы немного заигрались в богов?..
- Почему ты не рассказал мне сразу?
- Я не мог. Я хотел откреститься от этого всего, забыть. Забыть и не вспоминать.
- И забыть меня?
- И тебя, - обнял меня крепче. - Я надеялся, что хотя бы очередной раз ты в меня не влюбишься.
- Это невозможно, - я покачала головой. - Это где-то внутри меня, это сильнее. Когда я увидела тебя там, в холле, я уже знала, что я тебя люблю. Это не в памяти, это что-то совсем другое. Это было... как неизбежность.
- Я просто не мог с этим больше жить. Рестарт за рестартом...
Он словно бы извинялся, а я почти не слушала его. Меня накрывало этим освободившимся вдруг, накопленным за несколько лет чувством. Имело значение только одно - он рядом.
- Здесь же грязно, - Андрей в последний момент будто засомневался.
- Ерунда...
- Он не в Нью-Йорке, - сказал вдруг Андрей, пытаясь объехать толпу. Народ валом валил из кинозала, расступаясь в две стороны от красной ковровой дорожки. По ней, гордые, в роскошных нарядах, шли звезды, снимавшиеся в 'Божественной комедии'.
- Самое страшное - это, конечно, эти коэффициенты, - я продолжала рассуждать вслух. - ...Как не в Нью-Йорке?
- Он на вашей даче. У него там встреча, - лицо любимого оставалось совершенно бесстрастным.
- С женщиной?
- Можно сказать, что да. Почему коэффициенты - это страшное? Ну хотя бы взять этих актеров. Чем они занимаются? Что полезное производят?
- Искусство. Мне кажется, мир бы сошел с ума без искусства. С этой точки зрения они полезнее многих и многих. Например, нас с тобой.
- Хороший бэкап, - усмехнулся Андрей.
- Что?
- Ты еще думала об искусстве. Жанна, наш мир вымирает, о каком к черту искусстве ты говоришь? Ты знаешь, сколько рождается детей в последние годы? Ты знаешь, сколько умирает стариков? Мир перенаселён. Мы не можем помочь всем, мы помогаем только наиболее достойным. Но зато им - помогаем полностью. Мы можем вылечить любую болезнь...
- Даже любовь? - съехидничала я.
- Даже смерть, - он оставался серьезным. - Но это дело, которое не терпит хаоса. Только четко, хорошо организованная система...
Раздался рев мотоцикла, за ним страшный скрежет и крики. Я выскочила из машины, рванулась вперед, Андрей поспешил за мной.
На запруженной площади перед зданием Академии наук столкнулись две машины и мотоцикл. Последний пытался прорваться сквозь пробку на высокой скорости, водитель одной из машин в попытке избежать столкновения резко вывернул руль, но второй машиной, пытавшейся уйти вбок, мотоциклиста выбило на обочину, туда, к красной дорожке. И там, на пафосном бархате, лежало двое раненых - один из актеров и тот мужчина с сапфировыми глазами, которого я видела в тот день, когда очнулась. А рядом спорили врачи.
Похоже, проблема была в том, что проехать могла только одна 'скорая'. Одного из пострадавших могли увезти быстро, второму пришлось бы ждать. Актер ждать не мог, так как пострадал куда больше.
- Чего они медлят? - спросила я через плечо.
- Один актер, другой политик, - ответил Андрей. - У политика коэффициент Менке семьдесят восемь. У актера сорок три. Они не имеют права первым вывезти актера.
- Это же бесчеловечно! - произнесла неожиданно громко, сама удивившись.
- Зато логично, - отметили сбоку.
- Как минимум, в этом должна быть последовательность, - поддержали с другой стороны.
- Бесчеловечно? Скажите это Менке, - съехидничали откуда-то еще.
- И что ты ему скажешь?
- Я не знаю.
В лесу было прохладно и тихо. Пели птицы, наш уединенный дачный домик выглядел райским уголком.
- Но я сориентируюсь на ходу.
- Очень на тебя похоже, - Андрей пискнул сигнализацией, направился к дому.
- Но ты мне поможешь? Ты меня поддержишь? - схватила его за рукав, задержала.
- Конечно. Я очень давно на твоей и только на твоей стороне.
- Я просто хочу знать - что сделало его таким...
Дверь распахнулась. На пороге стоял Эрик.
- Мне сказали, у тебя здесь встреча? - я решила сразу пойти в атаку.
- Да, - мой муж улыбнулся. - Стою вот, жду вас. И вот, наконец, вы.
Они сидели напротив меня, такие разные - мужчина, которого я любила когда-то давно, и мужчина, которого я любила сейчас.
- Тебе нужно успокоиться и выслушать, - примирительно сказал Эрик.
- Выслушать что? Да, я очень хочу выслушать, почему ты убивал меня столько раз. Почему в тебе ничего не дрогнуло ставить на мне такие опыты. Почему...
- Сначала надо успокоиться, - напомнил муж.
- Успокоиться? Ты лишил меня моей жизни, вычеркнул мое имя из истории науки, ты просто-напросто лишил меня всего!
Андрей рассмеялся.
- Я сказала что-то смешное?
- Я слышу это восьмой раз, - он сдержанно улыбнулся. - Ты говоришь это каждый раз слово в слово. И каждый раз обличаешь Эрика. И каждый раз влюбляешься в меня. Я начинаю думать, что это безнадежно.
- Ты же только что говорил мне...
- Что я на твоей стороне. И я на твоей стороне. Только твоя сторона - несколько не там, где ты предполагаешь.
- Что ты несешь? Что вы оба несете? Вы выродили идею, способную спасти человечество, во что-то страшное, во что-то уродливое. Вот, вот тут: 'Если рассматривать состояние влюбленности как функциональное...' - что это? Это наука? Мы занимались тем, что спасали жизни, а это... - я растерялась, не в состоянии подобрать цензурных слов.
- А это твой почерк, - подсказал Эрик.
- Привет, дорогая, - на экране компьютера красовалась Жанна Менке. В этот раз ей было под сорок, она выглядела роскошной циничной стервой. - Я делаю эту запись на тот случай, если вдруг у тебя с ребятами возникнут какие-нибудь разногласия. Все началось в тот день, когда мы нашли хакера-консультанта. Я всегда питала слабость к айтишникам - и тут не устояла. Мы делали важное общее дело, а отношения между нами тремя становились все хуже и хуже. Тогда мне пришлось вмешаться - потому что могло пострадать важнейшее научное исследование. Я нашла способ нейтрализовать предрасположенность к любви. Правда, для этого мне пришлось убить Эрика и восстановить его с образа, но зато результат оказался потрясающий. Все вышло как надо с первого раза. Со мной было хуже - я рассчитала для себя около пятнадцати возможных вариантов. Все данные я передала Эрику и Андрею, они должны будут спровоцировать тебя и посмотреть реакцию. Если ничего не получится - твоя задача убить себя и дать ребятам возможность начать все с начала. Если получится - мы сделаем с тобой мировое открытие. Ну и спасем вселенную заодно, - она хищно мне улыбнулась. - Любовь вносит хаос. Выживание человечества в том, чтобы превратить хаос в порядок. Это очень простая мысль, правда? Да, и не подведи меня. Пока Эрик и Андрей не придут к выводу, что любви в тебе не осталось, вернуться в науку тебе не светит, так что не делай глупостей. Пока эксперимент не завершен, ты - подопытный образец. Домохозяйка. Но я надеюсь, что ты будешь молодцом. Ведь ты - это я, - ее голос потеплел.
Эрик выключил запись.
- Здесь неподалеку есть переезд. Если хорошо рассчитать, можно выехать на рельсы прямо перед поездом. Быстро, относительно безболезненно, нет риска испортить материал каким-нибудь химикатом, - буднично сказал Андрей. - Возьми ключи от моей машины.
- За эти восемь раз я когда-нибудь говорила, что все это - бред?
- И не единожды.
- Не понимаю, - я смотрела на Андрея. - Не понимаю.
- Я просто больше так не могу. Мне твоя любовь не мешала, даже наоборот. Но ты... это не ты, понимаешь?
- Ты говорил, ты на моей стороне?
- На твоей, да, - он кивнул в сторону экрана. - На ее.
Эрик протянул мне мой паспорт. Мой настоящий паспорт.
- Ты нужна науке. Ты должна закончить эксперимент.
- Ключи на столе, - тем же обыденным тоном сказал Андрей.
- Почему? Почему девяносто девять? За что? - меня пробирала дрожь. Я уже догадывалась об ответе и боялась его услышать. Любимый вложил мне в руки книжечку.
Я подъезжаю к шлагбауму. Руки дрожат. Меня преследует непереносимое чувство дежавю, как будто меч кармы занесся надо мной. Полосатая рейка с двумя огнями медленно опускается. Я почему-то вспоминаю актера, который лежал на ковровой дорожке, словно на съемочной площадке. 'Кадр четыре, дубль девять!..' В бардачке нахожу сигареты Андрея, выхожу - мне требуется минутка на последнюю сигарету. Вижу, как из домика выбегает старик, смотритель переезда. Мне чудовищно не хочется с ним говорить, к тому же я рискую пропустить поезд, но он мчится быстро - даже не думала, что такой дряхлый дед может так бежать.
- Успел, - выдыхает он. - Хоть один раз - но успел.
Протягивает мне записку.
- Вы просили меня передать это вам, если я вас еще раз увижу.
Глубоко затягиваюсь, разворачиваю листок. Там всего три слова.