Все началось с того, что сердобольная Светка стащила из лаборатории Хомяка. Не поймите меня неправильно - Хомяка только звали Хомяком, в действительности он был здоровой мордатой морской свинкой и на нем проводили опыты. У них на биофаке вообще животных для опытов были толпы: и белые мыши, и крысы, с одуревшими от электрошока глазами, и умные шимпанзе, выманивавшие у посетителей бананы демонстрацией устного счета и партиями в домино. Почему из всего этого многообразия Светка прониклась нежностью именно к тупой, абсолютно тупой, как валенок, морской свинке, оставалось для меня загадкой. Я как-то задала два-три наводящих вопроса на этот счет, потом плюнула на это дело и взяла за аксиому, что сердцу не прикажешь. Лично я, если уж злить профессора Доницетти, выбрала бы белого кролика и спрятала бы его в шляпу, у кролика хотя бы нежный, умильный вид. Или мышь - по тем соображениям, что отсутствие мыши сложнее заметить, а следы похищения проще замести. Но ни Светку, ни Хомяка мне выбирать не приходилось.
Она прибежала ко мне на факультет в середине дня, вытащила меня из аудитории, где я вовсю корпела над своим проектом среди таких же сосредоточенных, погруженных в себя коллег; дико озираясь по сторонам, долго искала потаенный уголок (у нас! потаенный! ну-ну...), потом, ухватившись за пуговицу на рубашке, утянула меня в нишу за статуей Ады Лавлейс.
- Дженни, ты должна мне помочь. У меня крупные неприятности.
- Ты забыла тампон? - шепотом спросила я.
- Хуже. Я утащила у Доницетти Хомяка. Он обещал разыскать меня, завести уголовное дело и выгнать из универа, если Хомяк действительно у меня.
- Так чего проще? Пойди да верни его.
Светлана сделала плаксивое лицо.
- Он его убьет. - В общем, так, как она произнесла это слово, его следовало бы напечатать жирным подчеркнутым курсивом, обязательно капсом и выделить тире. Поскольку всей глубины интонации этим все равно не передать, оставляю, как есть. Тем более, что она тут же повторила, - Убьет! - еще более ярко и драматически.
- Покажи, - попросила я в ознакомительных целях. Светка с готовностью распахнула сумку, демонстрируя черную ощетиненную усами морду c черными же блестящими глазами. Морда немедленно попыталась меня цапнуть. Хомяк мне не понравился, я Хомяку тоже, но делать было нечего, Светка была моей кармой.
Еще когда мы вместе ходили в детский сад, я вечно выпутывала ее из передряг, в которые она попадала по милости своей неугомонной блондинистой головы. Она была до такой степени сангвиником, а я - до такой степени флегматиком, что нашу дружбу можно было считать идеальной. Поэтому вопрос - спасать или не спасать Светку - даже не стоял. Она еще смотрела на меня умоляющими глазами, а я уже прикидывала, что делать и куда бежать.
- Видишь, какое дело... я сейчас, в общем-то, занята. Я дипломную работу делаю.
- А прерваться?
- Да ты понимаешь... - я поцокала языком, потеребила нос, провоцируя мысли бежать быстрее и отчетливее. - Пойдем, я тебе покажу.
Мы вернулись в аудиторию, где, поставленная стоймя, находилась моя дипломная работа. Она медленно моргала, осматривая потолок и парты, а сквозь ближайшее стекло на ее огромный бюст пялились два второкурсника. Я повернула рукоятку жалюзи.
- Это что? - удивилась Светка.
- Это суккуб. Ну, мое воссоздание сущности суккуба внутри подготовленного физического тела.
- Тело да... тело ничего себе... - подруга подошла поближе, наклоняясь. - И целлюлита совсем нет.
Суккубиха приняла кокетливую позу, демонстрируя бедро; Светка отпрянула.
- Еще бы - нету. Это, матушка, полимер. Хороший полимер, она даже на ощупь теплая и кожаная. Не отличить. Суставы вшиты и прорезинены.
- Сама делала? У нее какое-то странное выражение лица.
- Ага, мне больше заняться нечем. Что я, химик? Готовую купила. В сексшопе. А с выражением лица - ой, мама, я замучилась уменьшать ей рот. То есть рот-то остался как был, а вот мимические мышцы под него легли не ахти, форма была жесткая. Такое чувство, что он все время глуповато приоткрыт.
Светка поспешно сомкнула челюсти и губы. Я села за компьютер, перегоняя программу управления в наладонник.
- Твоего Хомяка надо где-то спрятать. В таком месте, которое с тобою никто не связывает. Мы переулками доберемся до зоомагазина, и я попрошу продавщицу подержать его немного у себя. Потом мы оправдаем твое доброе имя, Доницетти убедится, что Хомяка ты не брала, и ты спокойно заберешь его домой.
- А что ты делаешь? - поинтересовалась Светка.
- Готовлю суккуба к вылазке. Мы возьмем ее с собой. У нее сейчас процесс прошивки личности, если я оставлю ее одну в ближайшие два часа - мне заново ее перепрошивать. Это еще три дня коту под хвост. Пусть на людей поглядит.
- А она ходит?
- А то!
Я отпустила крепления, кукла, одетая в мои же собственные топ, шорты и чужие туфли на высоком каблуке, походкой модели прошлась по аудитории, как по подиуму.
- Вот так, моя девочка. И как замечательно пошла. Мы это с ней уже проходили, - повернулась я к Светке с нескрываемым торжеством. - Парни, правда ведь, красавица?
Коллеги-программеры обернулись.
- Да видели уже. Ничего так тетка получилась, - сказал один, с трудом оторвавшись от работы. - Действительно, можно принять за живую, ты молодец.
- А вот эта походка... - подруга повихляла бедрами, - это ты ей специально такую задала?
- Что характерно - нет. Я установила простую схему перемещения. Я предполагаю, что на походку повлияла сущность.
- Как человек, совершенно, как человек, - восхищенно вздохнула Светка.
- А почему это обо мне - в третьем лице? - глубоким гортанным голосом а-ля "секс по телефону" произнес суккуб. - У меня, между прочим, имя есть. Я - Мария-Антуанетта.
- Ну, из-за шрама на шее, - как бы извиняясь, пояснила я. - Я же должна была как-то проложить мимику.
- Я тебя не виню, - сказала Мария-Антуанетта, страстно пожирая меня глазами. Я взяла наладонник и немного подправила настройки.
- Сорри, она еще не совсем отлажена. Ее то и дело сносит в бисексуальность. А этого нам не надо. Инкуб - это следующий проект.
Мы спустились по боковой лестнице, и перед самым выходом Светка сказала:
- Кстати, на улице могут быть проблемы. Там активисты движения "За новые нормы любви" собрали демонстрантов и пикетчиков.
- Страшно представить, что они демонстрируют, - заметила я. - А в чем проблема? Мы не пойдем на митинг. Мы пойдем мимо.
- Кажется, ты меня не поняла, - покачала головой подруга. - Посмотри сама.
Мы выглянули на улицу и обнаружили море. Плещущееся, шумящее, штормящее человеское море от самого здания во всю площадь и ближайшие переулки. Часть демонстрантов с красным и зеленым в руках была на стороне Боба Митчелла, лидера движения фрисексуалов, стоящего за объявление студгородка зоной свободной любви и свободного секса, вторая - со скромными фиолетовыми значками - была за любовь в ее классических видах. На самом деле Боб Митчелл изначально баллотировался в президенты студенческого совета; каким образом его предвыборная программа превратилась в этот богомерзкий балаган, я за своим дипломом как-то упустила.
Факт оставался фактом - нам с фиолетовыми значками или даже без оных предстояло пересечь раздраженную, взбудораженную Бобом Митчеллом толпу. А даже отсюда было видно, какая там толкотня - там обнимались, братались, целовались... в общем, с их стороны было значительно веселее.
- Пойдем по правому краю, - скомандовала я подруге и суккубу, который завороженно смотрел на народ. - Нырнем под трибунами фиолетовых, выйдем в переулок Коперника, оттуда попробуем дворами пересечь городок и выйти, куда нам надо. Светка, не отставай, держись все время в фарватере. Договорились?
На трибуне стоял маленький человечек в круглых очках и пламенно, но совершенно невнятно бубнил в микрофон. Рядом с харизматичным Бобом Митчеллом он котировался даже не как ноль, а как отрицательная величина. К тому же у него, кажется, был заложен нос.
- К чему они нас призывают? - зачитал он медленно с бумажки. - Стать транссексуалами и содомитами, пойти наперекор своей природе и нашему изначальному предназначению. Головотяпы Боба Митчелла и иже с ним толкают нас на путь, на котором нас ждет разве что очищение серой и огнем.
Я вздохнула. Пожалуй, мне было хорошо его слышно только потому, что я в этот момент находилась непосредственно под трибуной.
- Черт, - ругнулась я довольно громко, - ведь можно же о том же самом, на ту же аудиторию, но так, чтобы зажечь? Вот почему такие люди, как Боб Митчелл, всегда не на той стороне?
Было отчетливо видно, как выступающему Бобу рукоплещут его сторонники.
- Почему Боб может отстоять то, что считает правильным, а мы - не можем?
- Вот иди тогда сюда, - сказал человечек со злостью, - и прочитай речь за меня. Давай-давай, иди, вы все думаете, что это легко, что очень просто удерживать людей в узде здравого смысла!
- Дженни... - предостерегающе окликнула меня Светка, но было уже поздно, меня уже подхватили под руки и вознесли на трибуну. Я посмотрела на микрофон, микрофон посмотрел на меня, словно пожимая плечами.
- Братья мои, сестры мои, - начала я вкрадчиво и, кажется, слишком тихо. - Мы собрались в этот день, чтобы посмотреть на Боба Митчелла и решить, спорить нам с ним или не спорить. Что предлагает нам Боб? Свободу. Да, мы за свободу. Мы хотим сами решать, с кем нам спать или не спать, сообразно нашим собственным принципам и разумениям. Что предлагает нам Боб? Права. Права для всех. Для геев, для транссексуалов, для любителей мелкого и крупного рогатого скота, многоженцев, геронтофилов, и даже некрофилов и фетишистов. Права для всех, леди и джентльмены, для всех, кроме нас! Чем же мы, простые смертные, не выделившиеся ничем в глазах Боба, имеющие традиционные браки, обыкновенных партнеров, а некоторые, страшно сказать, сохраняющие девственность, - я чуть-чуть сбилась с мысли, обнаружив, что мой суккуб уже обнимает какого-то парня, - чем мы не угодили Бобу? Тем, что мы, леди и джентльмены, не гонимся за модой на физиологию! Не участвуем в его гонках! Не играем в его игры! За то, леди и джентльмены, что нам фиолетов этот Боб, и то, с кем он спит, нам сугубо фиолетово!
Толпа по ходу дела несколько оживилась, последние строки я выкрикивала, уже встречая бурное одобрение и поддержку, фиолетовые флаги взвились уже в совершенно новом контексте.
- Мы не против свобод Боба, пока Боб не ущемляет нашей свободы! Мы не против, чтобы он считал себя нормальным, каковым и мы считаем его в действительности! Но считать ненормальными нас, таких, какими нас создал господь, леди и джентльмены, это уже слишком. Мы не позволим Бобу Митчеллу и таким, как он, навязывать нам свои нормы! Мы не позволим диктовать нам, как нам жить и как себя вести...
"Не по-зво-лим! Не по-зво-лим!" - стала скандировать фиолетовая часть толпы.
- ...У меня есть подруга, которой двадцать два, а она все еще ждет своего прекрасного принца. Я не согласна с нею, я считаю, что принцев не существует. Но я согласна отдать жизнь за ее право ждать принца столько, сколько ей влезет, и не быть за это объявленной ненормальной Бобом и такими, как Боб. Я считаю: мы должны до-ка-зать Бобу, что ему наша личная жизнь должна быть так же фиолетова, как нам фиолетова его дурацкая мода!
И тут я обнаружила, что, кажется, немножечко перестаралась. Наша флегматичная, пофигистичная, фиолетовая толпа ломанулась в натиск на их красно-зеленые ряды, увлекая за собою мою подругу Светку и мою ценную, дипломную, уникальную в своем роде суккубиху.
Последнее, что я видела, слетая с трибуны вниз, чтобы догнать девчонок, был профессор Доницетти, командующий каким-то парням. Последнее, что слышала - голос ректора, усиленный мегафоном:
- Дженни! Дженни Симпсон! Я привлеку вас к ответственности за разжигание беспорядков!
Меня, не Боба. Ну-ну.
Я слишком поздно заметила, когда фиолетовые хлынули назад, Светка, кажется, не заметила вообще, суккубу было все равно, суккуб нашел уйму, прорву восхищенных, распаленных, неплатонически настроенных мужчин. Попутно я отметила, что сущность, кажется, удалась убедительной, впрочем, до защиты диплома ее следовало потестить не только на всегда готовых боб-митчелловцах, а на доходягах вроде трибунного очкарика. Объект должен быть настроен скептически, возможно, даже агрессивно, и все равно пасть жертвой соблазна. В теории было интересно, способен ли на это мой суккуб. На практике надо было сию же минуту выловить мою куклу, потому что денег на вторую груду полимера и ее оснастку у меня не было, а кафедра бы еще раз на такое не дала. Первую-то еле пробили с помощью Доницетти... Я остановилась, огляделась и, кажется, упустила какую-то важную мысль.
Собственно, произошло то, чего следовало ожидать. Сначала в толпу выпустили какой-то газ, наподбие слезоточивого. Ректор вызвал полицию, полиция окружила красно-зеленых и, тесня большими щитами, стала изгонять с площади. Боб Митчелл, красавец, харизматик, одетый в какую-то черную мантию, вещал со своего постамента, размахивая руками. Я прямо кожей почувствовала, как сгущается угроза.
- И если ректор не захочет нас слушать!.. - кричал он с яростью и надрывом, - мы принесем в жертву девственницу!..
Я остолбенела. Права правами, игры играми, а жертвы - это уже из какой-то другой игры. Разумеется, понятно, что в рядах "Новой нормы" проще найти марсианина, чем девственницу, но все-таки...
Раздался крик; высоко поднятую, посаженную на чьи плечи, толпа понесла Светку в кварталы, к которым теснила полиция. Светка испуганно верещала, прижимая к себе сумочку с Хомяком. Я бросилась за ней, уже не очень интересуясь, где блуждает и как ведет себя мой полимерный монстр.
- Фиолетовая! Это Дженни Симпсон, которая против нас! Фиолетовая!
Меня поймали и волоком потащили по течению толпы.
В огромном актовом зале биофака, где забаррикадировались митчелловцы, часть кресел была снесена напрочь, часть свалена к подиуму перед сценой, а на самом подиуме, привязанная за руки к какой-то свисающей с потолка арматуре, стояла Светка. Мне не было видно ее лица - меня, тоже с перехваченными руками и ногами, бросили вниз, под подиум, к нижней рампе. Кто-то, охочий до спецэффектов, включил яркое, праздничное освещение на сцене и погасил всякий свет в зале. Не хотелось верить, будто люди, обыкновенное студенты, многие из них - мои знакомые, могут всерьез кричать "в жертву! в жертву!" и воспринимать это как шоу. Не хотелось, но перед глазами у меня было именно так, и ни одного основания не верить глазам не находилось. Эти, которые только что выступали за самую свободную любовь, теперь не только целовались с кем ни попадя, а и дрались при первом мало-мальском поводе.
- Они сумасшедшие, они же сумасшедшие, они как объевшиеся наркотиками, - произнесли позади меня. Я обернулась - сзади валялся еще один мой соратник по партии фиолетовых, тот самый неудачливый очкарик, который вызвался прочитать речь. Он был зелен и частично желт в жарком свете рампы и немного клацал челюстью.
- Ты-то как сюда попал?
- Я... я побежал...
- Понятно. Как я. Не очень умный способ.
- Дженни... они правда ее убьют?
Я посмотрела на извивающуюся Светку.
- Не знаю. Черт, зачем, зачем я сказала про подругу и принца...
Боб Митчелл взобрался на подиум и что-то проорал под одобрительный гул толпы, кто-то кинул ему, он продемонстрировал лезвие залу, и все снова заорали "жертва!", поддерживая лидера.
Я уткнулась головой в колени. Почему? Почему они все сошли с ума? Почему она даже сейчас думает про своего Хомяка? Где эта чертова полиция, неужели нельзя взломать одну несчастную дверь?! Боб Митчелл примерился, куда лучше бить.
- В шею! - прокричал кто-то из зала.
- В сердце! - возразил другой.
По-че-му?
Я извернулась и вытащила из кармана наладонник. Если бы я хотя бы успела вшить в Марию-Антуанетту какое-нибудь сложное управление, так нет же - кукла со шрамом на шее была совершенно автономной. Судя по сигналу, она целовалась с кем-то где-то совсем рядом, пребывая в хаотическом поиске партнеров. А что если... Я ввела в настройки верность и быстро, на глаз, задала направление Боба Митчелла.
- Это все потому, - нудил над ухом очкарик, не попадая зуб на зуб, - что нас было мало. Почему с вашего факультета почти никого не было? Что за дурацкий пофигизм в такой момент?
Мария-Антуанетта вскарабкалась на подиум по перевернутым креслам и обольстительно улыбнулась Бобу Митчеллу. Она танцевала и вертелась вокруг него так, что он словно бы забыл про нож - так и стоял с поднятой рукой, нацеленной на Светку. Она суккуб. Она больше ничего не умеет, кроме как приманивать и соблазнять. И чертовски досадно, что кроме как на это, Светке сейчас больше рассчитывать не на что.
Я снова спрятала лицо, чтобы не смотреть. Потом вспомнила, что очкарик все еще ждет ответа.
- У нас, между прочим, и без вас хватало дел. Сначала у нас проводка загорелась, задолбались проветривать, потом - у нормальных людей сессия на носу...
У нормальных людей. У нормальных. У нор-маль-ных...
- Чееееерт... - я ударила себя по лбу и вцепилась в наладонник.
- Что такое? - очкарик заглянул через плечо, но на экране были ряды совершенно непонятных ему цифр.
- Зажигалка есть?
- Не курю.
- Совершенно напрасно. Черт, черт, черт... - я давила на кнопки, что было сил, решительно, не давая себе шанса остановиться. Мария-Антуанетта, теперь ласкающая на полу уже полураздетого Боба, нежно перевернулась с ним, смещая себя и его к рампе. Потом еще разок, согласно заданной мной программе. Моя кукла, такая красивая, с рассыпанными по плечам волосами, уперлась одной ногой в горячее стекло. Я всхлипнула.
- Что ты делаешь? - удивился за спиной мой коллега по несчастью.
- Гублю свой диплом.
Когда полиция ворвалась в актовый зал, там царила мертвенная тишина и ужас людей, приходящих в себя и не понимающих, где они, как они сюда попали и что происходит. Мерзко пахло паленой резиной. Погашенные остатки суккуба валялись на подиуме. Девушки утешали плачущую Светку, я сидела под подиумом, и меня трясло. Неподалеку приткнулся к сцене потерянный Боб Митчелл и чувствовал себя не лучше.
- Что происходит? - выкрикнул ректор, высовываясь из-за шлемов полицейских.
- Уже ничего, - ответили сразу несколько человек.
Доницетти осторожно направился к выходу.
- Задержите профессора! - крикнул Боб, и вовремя - копы уже расступились было, давая ему пройти.
- Профессора Доницетти? - удивился ректор. - Кто-нибудь может мне объяснить, что тут случилось? Митчелл?
- Я думаю, лучше расскажет Дженни, - мрачно ответил Боб. Мне пришлось вылезти из моего убежища и залезть на подиум к Марии-Антуанетте. Карьера оратора никак не хотела меня отпускать. Я откашлялась, профессура расселась по уцелевшим рядам.
- Мы тут переговорили с Бобом, картина получается такая. У Доницетти в лаборатории испытывали новый сверхустойчивый состав - мощный афродизиак, и не знаю, как - по глупости или по небрежности, что, в общем-то, одно и то же, - состав был разлит и попал в вентиляцию. Господин Доницетти посчитал, что событие никакой угрозы для общества не представляет, но не учел редкостные свойства своего состава. Это, я бы сказала, не афродизий получился. Это что-то практически психотропное вышло, высвобождающее все ранее скрытые желания и доводящее их до невиданных величин. Под влияние препарата не попали только те, у кого был насморк или оказалась природная устойчивость. Ну, я в этом не сильна, думаю, коллеги с биофака пояснят подробнее, если что. Первыми жертвами оказались Боб, который работал в лаборатории, и другие студенты биофака. Разумеется, Доницетти сразу предпринял попытки синтезировать нейтрализатор, но опробовал его на самом неподходящем животном: на морской свинке, к которой аспирантка с той же кафедры воспылала платонической любовью. Она подумала, что свинку собираются убить, и украла животное, сорвав эксперимент Доницетти. И тогда господин профессор на свой страх и риск запустил в толпу на площади неиспытанную версию нейтрализатора. Вот если бы аспирантка не украла свинку, он знал бы, что нейтрализатор не гасит сексуальное влечение, он дополнительно пробуждает агрессию. А так в роли свинок выступили все мы. Не очень удачно.
- А как вы догадались, что действие препаратов перебивает запах жженой резины? - спросил кто-то из студентов.
- Случайно, совершенно случайно, я же не химик. Я просто обратила внимание еще там, в здании, что практически никто с нашего этажа не попал под действие психотропа. Кто-то списал это на патологический пофигизм программистов, на самом же деле у нас в коридоре утром загорелась проводка, это единственное, что я нашла связанного в воздухом, что у нас было не как у всех. Поэтому я подожгла свою дипломную работу. А какой у всего этого механизм - пусть разбираются специалисты.
Ректор встал:
- Господин Доницетти, а почему же вы не обратились ко мне сразу? Зачем развели всю эту самодеятельность? Ведь достаточно было информировать люди, надеть на них противогазы, в конце концов, или что-нибудь в этом духе... придумали бы! Зачем вы пошли на неоправданный риск?
Профессор молчал, и за него ответил Боб Митчелл:
- У меня есть предположение на этот счет, господин ректор. Задумайтесь сами: для чего вообще кафедра биохимии занимается в этом году исключительно афродизиями? Для чего кафедра синтеза сущностей создает не кого-нибудь, а суккуба, причем, обратите внимание, средства на суккуба пробивает именно Доницетти - для чего? Не служит ли наш уважаемый университет просто прикрытием маленького личного бизнеса профессора? Впрочем, это предположение. Но это предположение, думаю, заинтересует полицию.
В зале стояла тишина. Потом кто-то зааплодировал, потом аплодисменты стали дружными. Профессор угрюмо сидел, рассматривая свои руки, потом поднял голову и поинтересовался у меня:
- Симпсон, а почему же это не подействовало на вас? Тоже насморк?
- Понимаете, профессор, - ответила я негромко, - у меня уже есть человек, которого я люблю. Я просто стала любить его еще сильнее. Любовь, профессор, это химия посильнее ваших бензоидов.
Я вошла домой, бросила рюкзак и потянулась. Сложный день, и как же хорошо, что он закончился. Сложные люди, и какое счастье, что мне их не понять. Мой мир совершенен, моя душа спокойна и гармонична. Я подошла к большому портрету Того-Кого-Я-Люблю и замерла в восхищении, зная, что это восхищение взаимно. Ведь на меня, с таким достоинством, с такими полными нежности и любви глазами, со стены смотрела я.
И я улетела в мою персональную, теплую, удивительную нирвану нарцисса...