Дождь начался сразу после полуночи, а утром только усилился. Капли, то крупные, то мелкие, стучали по крыше, оплываали по стеклам и, казалось, проникали всюду, не давая Лидии забыть, что вчера умер Джек, ее любимая собака.
С ним и раньше так бывало - не ел, лежал пластом. Она уже знала, что делать в таких случаях: взбивала сырое яйцо, добавляла туда сухое красное вино и отпаивала Джека. И через день-два он поднимался.
А вчера, после всех спасительных раньше вливаний, он, полежав вечерок на крылечке с тоскливым взглядом - умер.
Она, никогда не знавшая нежности, ни в суровом детстве, ни в собственной семейной жизни, каким-то судорожно-вздрагивающим движением пригладила торчавший вихор на шее мертвой собаки и остро поняла: все. Закатилась ее жизнь.
Эта колкая мысль перестала приносить боль только к вечеру, когда во дворе у ее соседа рабочие, строившие огромный сруб, зашипели и зажужжали какими-то механизмами, размешивая цементный раствор.
Ненависть. Это то, что было центром ее существования вот уже год. Сосед, который вдруг "забогател", и которому она с ненавистью сказала, что не даст ему ничего строить, потому что он "все делает не по правилам", все-таки строил! А у нее, имеющей должность квартальной, были средства его прищучить. Чтоб знал, кто здесь главный, кто - умеет жить, и кто определяет правила этой жизни для всех, кто под ее началом.
Никогда раньше она не проигрывала: ни с мужем, который правильно решил через три года совместной жизни, кому надо подчиниться, ни с зятьями, за покорность получавшими от нее то, что она могла дать дочерям, ни с соседями, которые в свой срок отдавали ей все, что она присматривала и определяла, как свое. И даже теперь, когда муж ее умер, у нее еще остались два дома, которые она сдает квартирантам, и это дает ей право смотреть на зятьев сверху вниз. Щеглы бесхозяйственные!
Суд. Только он. Как повод снести соседский сруб и разрядить ненависть к непокорному соседу, высказать ему "в глаза" слова о неправильности и преступности всей его жизни, слишком вольготно протекавшей под ее боком. Слишком вольготно!
... И тут умер Джек. Она, конечно же, по инерции своего боевого настроя, надела все самое лучшее на первое судебное заседание, цыкнула на детей, робко предложивших участие: "Сама". И пошла. Потому что и раньше ненависть держала ее. Всегда, что бы ни произошло!
В заседании она сразу поняла: что-то идет не так. Слишком долго не было соседа, а потом вместо него вошла какая-то пышная дама с буравящими глазками и представилась адвокатом...
...И говорили судья с адвокатом с ней мирно и даже успокаивающе, и предложили ей стакан холодной воды, когда ее вдруг замутило и закружилась голова, и потом, когда она в навсегда меркнущем свете смутно различала то брезгливо-жалостливое лицо адвокатши, склонившееся над ней, то суховато-отстраненное лицо доктора, ей было уже все равно, что ненависть не выплеснулась, потому что вдруг ей померещилась легкая, как струя чистого воздуха мысль, что Джек жив, и встретит ее у калитки.