У императора, несчастного наследника Гедды Белой, который умер на второй год после вторжения северных варваров, как в иных сказках было три сына. Император оказался большим любителем чудесных эликсиров и не менее ядовитых минералов - так что не всем из его детей стоило рождаться на белый свет.
Старший, процарствовав несколько недель, так и не успев короноваться принуждён был отречься после любопытного разговора, что произошёл между ним и магистром Дебом, евнухом, который ведал дворцовыми службами, сношениями с иностранными державами, столичной гвардией, Управой Благочестия да и охраной самого императора.
Тем поздним, но ясным утром обычно вежливый и со всеми любезный, мрачноватый сейчас евнух пригласил старшего сына на прогулку в дворцовый парк. Они собирались осмотреть павильоны, откуда через несколько дней выпустят в ночное небо целую тьму замечательных бумажных фонариков, каждый с крошечными огоньком за хрупкой стенкой из вощёной бумаги.
Именно Деб, большой любитель мастерить и собственноручно запускать эти фонарики, предложил дворцовым вспомнить старый и по большей части простонародный праздник - отметить приближающуюся коронацию возвращением к истокам. К незамутнённым добродетелям древности...
Деб предложил, а старший сын мёртвого императора, человек вежливый, утончённый, с прекрасными, до душевной мягкости манерами - согласился. Не хотелось ему ссориться с этим ... человеком. И без того было трудно.
Мало кто знал, но с детства чахлый старший внук императрицы страдал ещё и редкой болезнью ног, приключившейся на нервной почве, да и отчётливо наметившееся ожирение отвращало его от сколько-нибудь долгих пеших прогулок. Но держался он молодцом и всегда помнил, не забывал, что рождение его сопровождалось благоприятными знаками: огромный Эр тёк чистой и сладкой водой неделю, а небо было покрыто милыми розовыми облачками. Твёрдо рассчитывал на судьбу великого императора.
... Порядок следования на прогулке определялся подробнейшим церемониалом и здравым смыслом: впереди в роскошных одеждах будущий властитель полумира, чуть сзади - скромно одетый, но всё равно внушающий евнух, за ним десятка два придворных, и, конечно же, охрана, да и просто холуи из обслуги. На одном из плавных изгибов мраморной тропинки глава этого микрокосма империи обратил внимание ближних на прекрасных статей коня, что по недосмотру, наверное, случился тем утром совсем рядом с дворцовыми путешественниками.
- Да нет же, Ваше Вечность, - суховато улыбнулся евнух, - покорно прошу меня простить, но разве это конь? Это всего лишь корова.
Звонко, хотя и не слишком громко засмеявшись, будущий император, подозревая сложную, на много ходов шутку своего жутковатого спутника, потыкал шёлковым, с жемчужными лепестками веером в вороного:
- Я положительно уверен, что конь. В самом крайнем случае, согласен на кобылу, ха-ха-ха!
- Почтительнейше уверяю, вы обманываетесь, верно виновато это яркое солнце. Что же касается данного животного, то это, конечно, корова. Источник молока. И сметаны. - вежливо, но твёрдо продолжил свою партию Деб.
Стало ясно, что он не шутит.
Будущий император судорожно стиснул пальцы, спрятанные в длиннейших рукавах кафтана. Он ещё ничего не понял, но беседа грозила перерасти в спор, что было, конечно, совершенно невозможно, и он, как человек воспитанный, воззвал к мнению случившихся там в большом количестве придворных - что за невразумительное существо о четырёх копытах встретилось им этим недобрым утром?
И все, все до одного - и седоусый великан, могучий воин и начальник приказа варваров, и весёлая дворцовая девушка, и чопорный старик, называемый хранителем императорских кладовых, обещавший верную службу во время полуночных разговоров о достойных чиновниках, которые поддержат планы нового властителя, и даже милый друг, отрада сердца! - все, как один в высшей степени учтиво, но твёрдо подтвердили - да, корова.
С рогами, молоком и выменем.
Несостоявшемуся императору стало дурно.
Он споткнулся на мраморной глади дорожки, запутавшись в сложном парадном платье. Подкосились больные ноги на высоких каблуках, выпал из ослабевших рук веер, его вульгарно вытошнило на тщательно подрезанные розовые кусты.
Что ж, зато стало понятно насчёт коня-коровы, а чего не понял - объяснили вечером, перед тем как отправить в ссылку на север, в монастырь из мёрзлого камня.
Магистр же Деб, который никогда и ничем не был доволен вполне, почувствовал некоторое удовлетворение.
Дело о корове и неугодном лично ему наследнике устроилось без дополнительных расходов - неумный старший сын всё равно не пережил бы этот дурацкий праздник: люди Деба были готовы, но перед взрывом пришлось бы устроить пожар, а по нынешней безалаберности криворуких его помощников так недолго было бы и Небесный Ларец спалить.
Что ж, у недавно умершего императора оставалось ещё двое собственных, скорее всего, сыновей, было из кого выбирать.
Правда младший из оставшихся, Варда-Солдат, вырос человеком такого склада, что коровой его напугать было трудно, да и милых друзей у него не имелось, зато тот был окружён горцами-побратимами и четырьмя тысячами лично преданной тяжёлой кавалерии из вторых-третьих сыновей динатов победнее, которым наверх можно было пробиться только в седле, и не долгой и честной службой, а скорее - лихим напуском.
Справиться с Вардой обычными мерами, "женским мечом" отравителя, например, не было никакой возможности (магистр Деб пытался и не раз). Варда предпочитал пребывать на окраинах, а двор у него был поставлен просто, но с большим бережением.
К тому же имелся там один, хуже горца-побратима, Костяной Волк именем, бывший чиновник собственной Управы Благочестия! натасканный рвать горло врагам хозяина, как хорёк на крыс. Кто знает, сколько его, Деба, людей, что исправно отправляют почтовых голубей или суют клочки пергамента незаметным купчикам на рынках далёких селений, уже говорят с ним с чужого голоса.
Ах, как всё же хороша была благословенная старина - высказал порицание проштрафившемуся сановнику, нахмурился и - готово дело. Даже проверять не нужно: сам удавится в нужнике и завещание не забудет переделать в пользу отца своего, императора. А всё потому, что благо государства! А ныне...
А ныне магистр Деб готовился действовать так, как и множество его предшественников, что сделали из лесных бродяг-артов мировую империю.
Ему было ясно, что Варда не упустит ничего из древних "Советов Государю", оружия старых и равнодушных империй. Оружия сточенного, но всё ещё опасного, как обломанный наконечник стрелы в живом мясе. Дело это было обычное - ещё со времён картушей было известно, что стоять к врагу нужно как можно ближе, что нужно многое обещать, слать к противнику мнимых предателей и лукавых перебежчиков, стараясь узнать с кем он уже имеет дело на твоей стороне, совать чужим вождям ядовитую наживку, дурить голову, стравливая их друг с другом.
Деб всё это знал и умел, но и мотавшийся сейчас с войсками по северо-западу Варда был не глупее: знал, чего ждать. Но имелся тут один выверт, очень для Варды Солдата неудобный.
Из двух зол, что обрушились на северные пределы империи, варвары являлись силой враждебной, конечно, но скорее природной и чуждой стране; восставшие же в тех краях крестьяне были - свои. Северян можно и нужно было пустить под нож и частью похолопить, а вот крестьян хоть и стоило стесать топором до костей, чтобы сволочи помнили, но выводить их за последнюю черту не следовало. Не в жалости к своему добру было здесь дело. Что таким, как Деб или Варда, жалость... Но как сломанная кость торчала наружу древняя правда империи - община выше динатов!
Посаженный Столицей в провинцию чиновник мог брать взятки (и брал), отдавая свободных на поток и разграбление, мог завышать им налоги и обманывать, хищничать по-другому. Но рано или поздно по слову императора государство сворачивало такому шею, вспарывало ненасытное брюхо. Верные слуги государевы вышибали властелей с захваченных хитростью земель, освобождали деревни общинников. Бывало, те и сами жгли динатов (а заодно - и дурных чиновников), творили страшные дела, куда там нынешним. Но добрый император, которого обманывают (все, кому не лень, если судить по результатам), он поймёт, он всё в конце концов узнает и всё, всё исправит - в деревне в это верили истово, как в рассвет.
Самое смешное, что верили не зря.
Багрянородные хорошо понимали, без кого они обойтись могут, а без кого - Великие Фамилии раздавят их как лягушку на конюшне, и не забывали время от времени отстирывать постельное бельё империи, на котором сами и спали.
Варда, как всем известно, метил в великие государи: крови и смерти не боялся, страну был готов вывернуть наизнанку, динатов же сильно не жаловал. Северяне для него - плевок. Встретит и разотрёт железным сапогом. А вот свои мужики, травяные сапоги - другое дело. Не сможет он отдать их динатам на расправу, сам накажет, а местные властели, которые достаточно уже претерпели за эти два года, могут и не выдержать, могут попробовать откусить змее голову, пока она не превратилась в дракона, в какого-нибудь нового Громмана. Задатки у Варды известно какие...
Вот на это и сделал ставку магистр Деб.
Варда обязательно попытается встретиться с вожаками взбунтовавшихся крестьян, но прежде всего - захочет он поглядеть на северян. А в лагере варваров имелся, как ему, Дебу, уже донесли, некий Рагван, совсем ещё щенок, но уже с титулом, пусть и северным. Для эрленца - все варвары на одну нестриженную рожу, но этот - другое дело. Этот как будто оказался сыном покойной леди Эльвид (тут магистр невольно содрогнулся, как ему сыпанули за шиворот снега), и уже поэтому стоял неизмеримо выше любого северного царька. Этот понятен - кто он и что.
У его, магистра Деба, людей вполне может получиться заманить этого Рагвана, в окрестности лагеря имперцев - на переговоры, пообещав прощение и чин. И тут же схватить, выдать головой динатам - вот он, один из послов варваров, которых втихомолку принимает у себя Варда. Да и сынок он - чей, вспомнили? Мало эта бешеная сука голов наших срубила, теперь её гадёныш императору Варде будет служить?!
С этого острого и совершенно, видимо, неожиданного для Варды обвинения и можно будет начать. Придётся, конечно, провернуть всё это через Айлонца, которому Варда в Небесном Ларце тоже ни к чему. Вот так мы избавимся от Варды.
И это будет хорошо, но это будет только начало.
А потом придёт время и тамошним властелям напомнить, что кровь императорская есть субстанция волшебная, и даже одна чёрная мысль об одной её капле, не то что сама пролитая кровь нашего драгоценного второго сына императора, - дороже всех Великих Фамилий, взятых вместе. И сразу же после этого дойдут руки до айлонской сволочи, дука этого, что "герцогом" именоваться вздумал, и даже "Великим", подстилка пелетийская (тут Деба совершенно натурально перекосило). Э-э-э, нет, милейший, погоди, а на колу ты не сидел?!
В конце концов Варда прав - община должна получить защиту, как завещали хозяева империи, а не хозяева подворий, которые хотели бы увеличить их до размеров империй!
Пока же с Айлонцем нужно быть поласковее, а в войско Варды, что стояло сейчас где-то под Ингером стоит отправить своих людей: сыграть "в две руки". С правой зайдут знающие и опытные, эти борозды не испортят. А вот слева будет у него "наконечник" с малым числом помощников - такого шлют обманом на убой, для смертельного дела - на один раз. И нужен тут человечек из тех, кто был зачислен в Управу недавно, кого не знает старый и пока ещё живой его товарищ Элг, кого не успел тот зацепить и зачаровать.
Да-а-а, Элг - лихой был советник, не похеришь, но ведь даже сдохнуть на каторге не смог, как подобало, переметнулся к варварам, девка непотребная, а уж какого слугу государства из себя корчил!
2. Распалась связь времён
Больше всего на свете Арчибальд Верран Уквитт ненавидел запах нагретого солнцем мундирного сукна, уютную тяжесть золотых пуговиц и неохватный глазом морской простор. Равно как и корабли, паруса, солёный ветер в лицо и солнце, тонущее на весте. А об этих дурацких речках и разговора не было - умирающее течение, отвратительная тина, осклизлые лягушки, мерзкий ил да режущий ладони камыш ежеминутно наносили ему оскорбление почти личное. И ещё этот старый пердун Ильбон Рейнст, глава их маленького торгово-разбойничьего клана, постоянно именующий его полным именем!
Имя своё он тоже не любил. На языке эльсов оно означало "ярко-золотой блеск" или что-то вроде этого, а на пеле: "благородство". Он ничего не имел против этого самого "благородства", живут ведь в деревне, да и в городе, сущеглупые дурачки, не убивать же их за отсутствие вкуса, а вот когда тебе самому суют в рожу гнилое мясо псины и требуют не только жрать, но и ещё и улыбаться при этом...
Что же касается родового имени, то - ладно. Прежде всего это имя Старого Уквитта, хозяина горного Фэйбланда, его великого деда. Да и какой-то далёкий родственник отметился исторически даже здесь, в Эрлене. Предателем оказался, судя по всему - заработать решил, животное, хотя и неудачно.
Мать, уроженка великой империи, слишком хорошо знавшая историю северного соседа-исполина, этого самого Эрлена, очень не любила говорить об этом деле. Старый же Уквитт смеялся и утверждал, что всё было не совсем так, да и предатель - это иногда очень любопытный человеческий тип.
Раньше Арчибальд соглашался с дедом. Но права, кажется, была его мать.
... Советника Элга он впервые увидел сереньким дождливым днём, сразу по прибытии их замечательного судна, отвратительной речной коровы, в среднее течение Олькоги; местной великой реченьки, как говорят наши дорогие уроженцы империи, чтоб ей поперёк себя треснуть.
К вечеру порывистый ветер разогнал тучи, развиднелось и они - всем гамузом, как говорят уже в иных местах, во главе с мастером Рейнстом, старым пердуном, сошли на берег. Сошли наконец на твёрдую почву принимающей стороны и под охраной эрленцев в их нелепых кафтанах и с не менее нелепыми бердышами двинулись на встречу с Вардой-Солдатом. Они имели аудиенцию, как сказали бы в сравнительно цивилизованном государстве. Арчи присутствовал на ней в унизительном качестве переводчика.
Местные хозяева поглядывали на гостей с надменностью несколько деланной и от того совершенно уже запредельной. Долгая процедура представления друг другу, эти идиотские "спросить о здоровье государя" (государя, как раз в это временя, в Пелетии не было, было какое-то невнятное "общее благо" и Парламент с его грандами) да кто именно спросит, да кто ему ответит... И это при том, что императора и в Эрлене сейчас не имелось! А попробуй не спроси или не теми словами ответь - разорвут.
Откуда-то поналезли непонятные словеса времён едва ли не войн с картушами и не менее дремучие, старообразные обороты, которые и не переведёшь толком. Под конец он просто плюнул на эти танцы ущемлённого тщеславия и перестал слушать, что ему бурчали местные, да и свои, быстро и по возможности ожидаемо отвечал обеим высоким договаривающимся сторонам, закаменев лицом.
Две кучки людей собрались на лужайке у охотничьего домика, размером с хорошее палаццо, который занимал сейчас принц Варда, именуемый пелетийцами "Отважным" (называть его "Солдатом" всем в письменной форме запретили ещё до того, как их корова-барка начала свой многотрудный путь по речной системе огромного и в той же мере бестолкового соседнего государства). Мастер Рейнст, старый ..., то и дело бросал плотоядные взгляды на трёхэтажный многобашенный "домик" с бесчисленными окнами, заделанными широченными листами отличного, отсюда было видно, стекла. Старый ... полагал, что "домик" - принадлежит лично Варде Отважному, и акции последнего заметно поднялись в его глазах. В пустой голове старого ... звонко щёлкали щедро смазанные глупостью золотые шестерёнки наживы.
А вот и здоровенный, быстрый и откровенно ненавидящий его, Арчи, - и всех остальных "гостей с запада" - человек, главный телохранитель Варды, называемый ни много ни мало Костяным Волком. Да и сам Варда, тоже высокий и, видно, что очень сильный человек стоит совсем рядом. И везде, куда не кинешь унылый взгляд, какие-то чиновники, многочисленные и разнообразные, какие-то, якорь им в зад, военные, просто холуи... Постельничие, стольники-спальники, кравчие, чашники и чарочники, прочая саранча. И у всех форменные одежды, знаки и даже Знаки. Ос-споди...
Арчи, не стараясь ничего запомнить, медленно ведёт взглядом вдоль стайки этих попугаев, где золотые и серебряные тона забивают все остальные. Он знает, что вечером перенесёт всё на бумагу - перепишет их всех, никто не выпадет из памяти, его хорошо научили разбираться в обитателях заснеженного тропического леса.
С неба перестало течь, облезлая статуя чего-то аллегорического на мотив идеи Справедливости у высокого крыльца "охотничьего замка" быстро сохнет под ветром, только по щеке ползёт жирная капля, тяжёлая, как сиротская слеза. Какая пошлость! Справедливость плачет, с отвращением думает Арчи, не успев стереть с лица гримасу. Он осторожно косится окрест - не видел ли кто его промашки, выражения истинных чувств.
Оказалось - да, заметили.
Чуть в стороне от попугаев, на первой ступеньке широченного крыльца стоит ещё один высокий человек, пусть и не богатырь видом, возрастом лет на сорок - сорок пять. Сухое, острое лицо под шапкой седых волос, простенькая серая униформа и аж целый рубин на тонком обруче белого металла, надвинутом на лоб.
Человек хлестнул его коротким взглядом, как розгами, вымоченными в солёной воде.
Сердце Арчи даёт перебой.
Да ведь это ... О, матерь божья, Дева Пресвятая! Самый опасный человек в стране, как говорил ему дед, когда был жив. Самый опасный для него, Арчи, речного окунька-переростка, что ещё секунду назад мнил себя жестокой щукой, лениво раздвигающей плавники в тёмно-зелёных зарослях жизни.
Советник Элг расфокусировал взгляд, видно тоже запоминает это отвратительное зрелище в деятельном ожидании событий и действий. На Арчибальда Уквитта Младшего он больше не смотрит, только медленно, едва заметно покачивает головой в такт почти никому не слышной здесь мелодии, которая всегда с кавалером Уквиттом.
В воздухе разлито нетерпение и жаркая духота. Дождь собирается вернуться и не один, а в обнимку с грозой.
***
Ильбон Рейнст, формальный глава их миссии, как была обтекаемо названа эта пелетийская авантюра, желал получить исключительные права на ввоз и продажу в Эрлене табака, продажу везде - кроме Регата Дальнего. Взамен предлагал казне выплаты от торгов этой дрянью, которая быстро тогда вошла в моду в закатных странах, и даже готов был на небольшой авансовый платёж ("Семь тысяч отличных серебряных монет, чёрт меня дери! Неплохо, как вы полагаете, Арчибальд?!"). Собирался ещё поставлять в год чуть не тысячу фунтов нюхательного зелья императорскому двору совершенно бесплатно - но только если выйдет урвать беспошлинный ввоз курительных принадлежностей.
Господину Рейнсту Арчибальда порекомендовали люди, которым тот отказать не мог, да и не хотел - молодой Уквитт был довольно хорошо известен в Джюниберге, он уже сейчас был ловким и удачливым человеком и кроме того прекрасно знал этот дикий Эрлен. Дед его, конечно, умер, и дела в горном герцогстве наладить в свою пользу будет Арчибальду нелегко, а уж полностью удержать в руках огромный пай в Компании не выйдет ни при каких обстоятельствах, но лет через пять этот молодой человек может стать одним из влиятельнейших лиц в Пелетии, а там...
Сам мастер Рейнст был туповат, а ближайшее его окружение оказалось утыкано ещё и прямыми жуликами. Уквитта Младшего они приняли без особого почтения и чуть ли не с похлопыванием по плечу. Похлопы Арчи быстро прекратил, но грандиозные планы его деда на Эрлен (а не этот дурацкий табак), которые они вызнали непонятно откуда, окружением вежливо высмеивались, Арчи же этим немного раздражался.
Впрочем, справедливость, как кара глупцам, казалась ему неизбежной: в Эрлене заморскую гадость табак уже распробовали, ввозили её из Эндайва да и на месте сеяли, ума большого для этого не требовалось. И поэтому для того, чтобы обеспечить толстому и глупому Рейнсту обещанную монополию, пришлось бы перевешать сотни эрленских чиновников, берущих только по таможням и приграничным заставам, а насчёт исключительных прав на сбыт смог бы помочь только сам Искупитель, лично. Это было ясно уже в Джюниберге, но Арчибальд не стал никому ничего объяснять. По разным причинам. И в конце концов он просто хотел увидеть наконец эту страну.
И не потому, что у него там - в душе - ожили вдруг какие-то чувства. Он всего лишь знал о планах деда на Эрлен немного больше скалящих зубы дураков и даже эрленских корреспондентов Уквитта Старого.
Нет, герцог не собирался никого обманывать, все его планы на совместную с империей эксплуатацию некоторой части того хорошего, что плохо лежало на Островах, они были всерьёз и надолго. Но и момент он терять не мог - Эрлен обезглавлен и поэтому совершенно беспомощен. Да, у миллионов людей, там живущих, всего одна голова на всех, и вот она взяла и потерялась, император умер... Ну как упустить такую возможность, как не подвинуть чуть-чуть контрагента.
Речь шла, ни много ни мало, о новой династии.
А что же, Золотой Князь имел не больше сил, чем мог выставить для такого дела Фейбланд, да наёмники из южных провинций, да собранные на паях войска Ланриера и Гееста. А заплатить хозяевам этих наёмников и самой Пелетии можно было империей. Никто не собирался её разрушать и грабить - ну, почти, только немного по окраинам, по верху, да по некоторым особенно жирным местам - а вот сбывать там поскрёбки с Островов и продукты собственной быстро растущей промышленности и получать от местных дары их недр и пашен без всяких глупых налогов, пошлин и чиновников было бы очень славно. Да и мало ли что ещё можно устроить в огромной стране, которой пользуешься, но за которую не отвечаешь...
Дед был реалистом - кто бы дал ему протолкнуть свиное эрленское рыло к богатствам Островов, если бы не поистине императорский подарок хозяевам этих богатств.
А самое смешное, что в Небесном Ларце воссесть должен был кто? Кого эрленские властели пригласят на царство, пусть и псиное, на поводке у Великих Фамилий - ну не деда же! Отец - непонятно кто, какой-то капитан... А внук, вон какой парень, на него даже взглянуть приятно. И сам наполовину эрленец да ещё из рода тамошних дуков, которые были из Норбаттена! А поскольку рода этого на земле не осталось совсем, что тоже было очень неплохо, с эрленской точки зрения во всяком случае, то дело складывалось очень удачно.
Да и кровь императоров, детей Гедды Белой, которая впустила к себе в спальню Хестера Дюка, потомка одной из ветвей герцогского рода Ничеркотта, была так похожа на его собственную. Конечно, в империи на этот брак смотрели косо и никаких новых Хестеров там и даром не было нужно, но ведь как тут всё лепилось одно к одному...
Через два дня после Великой аудиенции эрленская охрана "принца" Варды перетряхнула пелетийскую барку от киля до клотика. На робкие протесты мастера Рейнста Костяной Волк, который носил, как оказалось, старинное пелетийское имя Аарлонг, только нагло ухмылялся, иногда порыкивая совершенно по-медвежьи. Впрочем, к тому времени старый пердун уже сам кое-что понял насчёт почвы принимающей стороны, и возмущался "этим неприкрытым варварством" больше для вида.
Тем более, что люди мастера Рейнста и он сам вовсе не ссорилась с людьми "принца". Наоборот - Варда решил провести трудные переговоры на корабле своих новых союзников, в камерной, скажем так, обстановке, и уже поэтому там всё должно было блестеть "как у кота яйца", как не без внутреннего злорадства перевёл на пелетийский требование этого замечательного Аарлонга, кавалер Уквит.
А они у котов блестят? не смог не осведомиться ошарашенный такими делами кто-то из пелетийской банды утончённых дворянчиков. Ну, смотря какой кот - не смог удержаться блестящий кавалер, продемонстрировал торжество разума, закалённого в боях с варварством, во всех его, варварства, проявлениях.
Начались переговоры, начались и проблемы с Бойдом Аккером, место которого столь бесцеремонно занял Арчибальд. Бойд был молодым парнем, даже младше кавалера, толковый и красивый, как девушка. Рыжий, смешливый, легко и много разговаривающий, он часто и заразительно смеялся. Жестковатый и несколько надменный с плохо знакомыми людьми, Арчибальд ему немного завидовал, сам не понимая, чему именно, и ничего не имел бы против нормальных или по крайней мере рабочих отношений.
Но Бойд Аккер младшего Уквитта едва ли не ненавидел: дядя Бойда, большая шишка в муниципалитете Грейлага, занимал известное положение в партии "селёдок", а Старый Уквитт был не то что "крючком", то есть природным оппонентом этой партии, дед был самым настоящим Крюком, лидером группы людей, которая со временем эволюционирует в одну из двух "главных" партий Пелетии.
"Крючкам" и "селёдкам" договориться было трудно. Собственно, Арчи, плевать хотел на политику, до тех пор пока она лежала снизу, а он - сверху, а вот Бойд Аккер был человеком прямым и немного горячим ("нелепым в своей наивности", как полагал Арчи, впечатлений своих не скрывающий).
Рабочие отношения у них не складывались, а работать приходилось много.
Советник Элг, который с самого начала начал присматриваться к Арчибальду, конечно не упустил этой детали, опустил очередную монетку в копилочку. Он всегда старался изучить предмет до того, как начать действовать, а не в процессе, но время поджимало.
И однажды поздней ночью или может быть очень ранним утром после очередных переговоров на барке пелетийцев советник запустил первый шар по самой прямой из всех трёхмерных траекторий.
Разговор начинается по-эрленски и после нескольких прозрачных намёков советник Элг переходит к делу:
- Ты хочешь мне что-то сказать?
- Хочу, но кроме ругани пока ничего в голову не приходит. - Даже поперхнулся Арчи от такой непосредственности.
- А ты подумай.
- Да какого чёрта! - переходит на пеле Арчибальд, уже зная, что советник Элг прекрасно читает на этом языке и "всё понимает", но вот разговаривает - без блеска. - Вы что же, собираетесь, - и тут поневоле приходится вернуться к языку противника - "привязать ласточку"? Это не так просто, милейший!
Не слишком опытный и переоценивающий свои силы, он не понимает, что его уже начинают привязывать, запускают крючья в душу. Чтобы тебя победить, мне нужно тебя понять - эта мысль никогда не станет слишком популярной в известных службах Пелетии. Что там собственно понимать, обычно полагают даже лучшие её представители...
- Тебя неплохо обучили языку и о важных вещах не забыли. Мать постаралась?
- Оставьте мою мать в покое! - уже откровенно злобно шипит на него мальчишка со шпагой, а его накрахмаленные манжеты начинают злобно потрескивают. - Что вам за дело до моей ...
- Перестань, Арчибальд. Я не виноват в том, что произошло.
Глаза у того округляются, он отступает на шаг.
- Что - произошло?! Да что вы себе... Прекратите!!
... Советник Элг был неплохо знаком, к счастью, заочно, с дедом Арчибальда Уквитта, хозяином Ничеркотта, сильнейшим из герцогств Горной Пелетии, создателем Компании. Делатель королей и богатейший человек Пелетии.
Несколько лет назад герцог Ничеркотта начал о чём-то договариваться с дуком Айлона, а затем с помощью последнего вышел и на столичных чиновников высокого ранга.
Пока страна меняла императоров, как несвежее бельё, чиновники остались без присмотра и почти сразу пошли чудить, мерзавцы, начали выдумывать всякие планы-небылицы.
Элг лично говорил тогда с некоторыми из них - и не в пыточном подвале, но за богато накрытым столом. Пронырливые хищные твари, на которых клейма негде было ставить, захлёбываясь смехом рассказали ему о заморских дурачках, которые придумали... вот такое, что и в ум не возьмёшь.
Он предлагает нам лишить самих себя власти. Он не понимает, что говорит с чиновниками, которых так сильно ненавидит?
Старый Уквитт предлагал им - ни много ни мало - совместную эксплуатацию Островов. Конечно, в подчинённом положении, конечно предложен был только кусочек, бедноватый Мандай - в двуединое владение.
А чё хочет взамен? следовал законный вопрос.
Чиновники только пожимали плечами, отводили в сторону налитые кровью глаза. Мол, корабельный припас ему нужен, беспошлинный для евонной компании, вроде - лён да канатная пенька, мачтовое дерево - своё-то подбирают уже, мореходы драные, а втридорога через Эндайв наше таскать надоело им ...
Чиновники мялись, продажные скоты темнили, лгали, конечно, но он хорошо видел, что каждый, как ребёнок, был очарован океанскими далями, каждому снился золотой прибой Островов, но самое, бесконечно более главное - каждый захвачен мыслью о том, что можно, оказывается жить вот так, своим умом. То есть на свой карман - по своему разуму и оборотистости. И провались она эта родина, не говоря уже об этом поганом государстве...
Как же трудно было ему, советнику Элгу, скрывать свою ненависть к этим... Нет, изменнические по сути планы его мало заботили, но "жить своим умом" - он ведь именно этого хотел для своего народа. И вот что начинало получаться и как всё это начинало выглядеть, стоило хоть немного ослабить вожжи, отложить на минуту плеть.
Самый же молодой или пьяный из его собеседников, оставшись с советником наедине, бухнул правду: да ничего ему не надо! Мы сами будем строить корабли, вести торговлю - сначала с Островами, а потом и со всем светом, что лежит к востоку от нас, куда пелетийцам хода нет. Будут у нас свои моряки, капитаны и навигаторы, школы для них, будут верфи тысячные. Такое дело, - шептал молодой чиновник, не сделать обычным чиновным порядком. Да и не надо! Чё мы носимся, сука, с этими церемониями и чинами?! Чё мы экзамены эти б...ские сдаём индюкам старым, как дети малые?!
Тут требуется частный интерес, тут другие люди нужны. Вот моя, к примеру, фамилия - батя меня по чиновному раскладу пустил, а брательник - у него голова, как счёты. Людей за мух не считает, даже я его опасаюсь иной раз. Выйдет ему подходимый случай на Острова эти сплавать, вернётся - с телегой золота. Если не с кораблём. Не глупее мы пелетийских, только живём, как мудаки с этим императором...
Молодого чиновника немалого уже ранга советник Элг приказал своим людям кончить под видом несчастного случая; за Управой Благочестия надзор тогда тоже прохудился, многое можно было сотворить. А потом собрал четверых человеков, кто поосторожнее, потяжелее на подъём, из тех, с которыми разговаривал, и строго хоронясь от магистра Деба, который ничего такого не одобрил бы, договорился с ними.
Его, Элга, допускают к переговорам с пелетийцем, а он за это обеспечивает им безопасность. Не так он представлял себе лучшее будущее своей страны, но выбирать не приходилось. И он честно выполнял обещание пока не узнал о смерти одного странного и опасного герцога из такой же страны. И в очередной раз остался у разбитого корыта. А там и Дебу донесли, конечно, и это стало последней соломиной: дальше уже всё - поездка на север, на смерть.
Да, план старого герцога был неплох.
Ничего бы не вышло, конечно, кроме кровавой ерунды, но можно, можно было бы попробовать. Этот пресловутый золотой прибой Островов - попади он в правильные руки - многое мог бы упростить для тех в Эрлене, кто хотел - нет не телег золота в своих карманах, а всего лишь чуть подвинуть свою прОклятую кем-то от века страну, пустить её по другой дорожке. Пусть и не обязательно в сторону чиновников, которые захотели вдруг (да что там, всегда хотели) прихватить за мягкое уже целую страну.
Но чиновники - малая беда да и нельзя пока без них. А вот Великие Фамилии, дуки-властели, которые пудовыми комьями грязи висели на ногах его народа - который и не замечал своей ежедневной муки, не мыслил иной жизни, - вот их, пожалуй, стоило бы и ... Одними деньгами, да ещё в чужом кошельке, тут не обойдёшься, но лучше сеять и жать золото, чем лить кровь и закапывать трупы, полагал советник.
Да и его ли народу бояться прыжка через пропасть? Разве в первый раз отрываются они от корней, сжигая на белом песке разбитые корабли, швыряя на кон настоящее ради зыбкого будущего?
Может и не получится пройти по лезвию, да и лезвия у этой бритвы может и не быть вовсе. Может быть. Но нельзя бояться жизни. Нельзя бояться будущего.
Это прежде всего глупо. Если что-то можно сделать, что-то выгодное человеку, полезное ему, пусть и убийственно страшное для его народа, для страны, которая тебе дорога, для представлений о жизни, которые кажутся тебе правильными - то это будет сделано, и запретами, казнями, изуверскими наказаниями не отвести руки убийцы. Всё, всё развалится, всё покатится под гору и хорошо если рано, чем поздно.
Прошлое не поможет тебе. Возможно, оружие найдётся в будущем. А может быть и нет. Но ведь нужно иметь смелость меняться, чтобы иметь право быть.
Старый Уквитт умер около года назад. Вместе с ним умерли его планы, а перед этим кто-то убил его сына и невестку. А вот этот парень - остался.
Советник не знал больше ничего об этом непонятном деле, но ясно видел, как ползёт под накрахмаленной простыней, разрывая тонкое полотно шипами и клешнями, немалых размеров нечто. А настроенный благожелательно к ним, к эрленцам, пелетиец сейчас был нужен крайне.
Его люди уже прихватили двоих морячков с барки, но толку от того большого не вышло. Один неплохо заработал и постарался обо всём забыть, но рассказанное им могло бы помочь разве что в штурме с воды пелетийский корыта. А второму, драчливому и неумному субъекту, пришлось исчезнуть бесследно. На этом советник решил пока остановиться, а тут ...
- Я могу прекратить. Но это не поможет. Как ты будешь жить дальше? Как ты вообще живёшь... - глубоким тихим голосом сообщил он кавалеру Уквиту. Поднятой ладонью пресёк взрыв негодования, коротко поклонился и ушёл.
3. Люди и Их Людоеды
Вернувшись в каюту кавалер Арчибальд сообразил, что его, кажется, опоили. Имелись у местных снадобья, что развязывали человеку язык, делали неосторожным. То-то этот чёртов советник возился там со стаканами, а сам он, Арчи, разболтался как пьяная девка...
Выбирая между слабительным и долгой прогулкой верхом, кавалер Арчибальд в конце концов выбрал спиртное в ассортименте. Быстро и аккуратно - как делал почти всё - окончательно и бесповоротно напился, разделся и залёг в узкую и неудобную, именно такая и была ему сейчас нужна, койку.
Сон ему приснился обычный, надоевший: всё тот же стылый ужас, как он есть.
... Больше всего на свете маленький Арчи хотел стать фрегатом. Да, именно фрегатом, шальной океанской птицей, а не другим каким-нибудь кораблём или тем более - судном.
Вот он стоит у края гранитной набережной, море глухо клекочет ярдах в десяти под ногами, а к пирсу как раз и швартуется "Шквал", отцовский фрегат. Вокруг люди - десятки и сотни. Тысячи...
С Островов пришёл ежегодный "серебряный флот", и родные (и близкие) моряков флота благодарят Всевышнего, что всё прошло сравнительно благополучно, а по большей части - просто радуются, что-то кому-то кричат, весёлое, машут руками, не забывая при этом о своём месте.
Отец будущего кавалера Арчибальда командует конвоем, он - один из главных актёров этого ежегодного театра, и поэтому - Арчи, вместе с пока ещё "мамкой", леди Агельстайн, её слугами и служанками, телохранителями и ... нет, подруг у "мамки" нету, занимают одно из лучших мест на набережной.
Местное купецтво называет, пусть пока и не очень уверенно, это место "эспланадой" ("Это просто и всего лишь набережная! Да и слово-то чужое." - Немного сердито и очень мило морщит носик "мамка". - "Ты видишь здесь крепость?"). Нет, он не видит тут крепости, форты лежат намного южнее, он видит закушенную губу, злой высверк бриллианта в маленьком ухе - мать отворачивается, не хочет смотреть в лицо поднимающегося снизу отца. Она не рада...
И он в который раз - в этих проклятых снах-кошмарах - "вдруг" вспоминает, что мать никогда, насколько он помнил, не отселяла его наедине с отцом. Она постоянно, как не было у неё иных забот, торчала в спальне маленького Арчибальда, беспардонно пренебрегая няньками читала на ночь, придумывала игры; дверь между их спальными всегда была приоткрыта... Она как дикая эрленка часто брала его, маленького, в свою постель, и он мог поклясться, что ходила к нему ночами: проверять - как оно там, всё ли так хорошо, как должно быть?
Мелкие точки и чёрточки понемногу свивались в верёвку.
А днём всё опять было хорошо, мило и так, как будто отец не плавал где-то без малого год, а только вчера...
И ещё было у них с мамкой одно на двоих острое и опасное.
Об империи, которая убила её род, одна она осталась - вспоминала леди Агельстина редко, но языком с ним занималась регулярно, порядки описывала так точно, как это было возможно для изгнанницы, никогда не видевшей родины - каковой она совершенно явно для сына, но незаметно для себя, считала холодную и мрачную северную страну.
Леди Агельстайн, как называл её дед, на жизнь смотрела трезво, восторженной дурочкой она не была даже по его высоким меркам, но... Казалось, помани её, открой кто ворота в этот страшный Эрлен, рявкни, хлестанув плетью по голенищу - и пойдёт, побежит, спотыкаясь, на правёж, на смерть, не оглянется на добрую, милую жизнь. Арчи видел это отчётливо, и это чрезвычайно сердило его: он всегда был готов защитить "мамку", ещё и потому, что не понимая этого сам, знал, что она очень несчастлива в браке.
Но далёкую северную страну он не только ненавидел (и слегка побаивался). Его мать была сильной и умной женщиной. Может не зря она так относилась к этому Эрлену, тысячу чертей ему в ...? Так что сам он глядел на эту замечательную империю с опаской и некоторым удивлением. С интересом, короче.
Потом пришёл и сам дед, редкий гость в его снах, изысканно одетый, только кружева на горле смяты и побурели - кровь натекла из перерезанного горла.
... Вся его деятельность, насколько мог судить чуть повзрослевший Арчибальд, так или иначе была связана с Компанией и, следовательно, с Островами. Он очень многое знал о них, он тщательно и неутомимо собирал эти знания в самых разных местах: выкупленные или украденные навигационные карты, лоции и дневники, долгие беседы с капитанами, торговыми агентами и офицерами колониальных войск. Он тратил время и деньги, пытаясь разобраться в одиннадцати видах сахара и двуустах восьмидесяти восьми видах пряностей (в те времена к ним относили и некоторые красители, лекарственные растения, мази и всякую иную дорогущую хрень, что везли с Островов); перец красный, белый и чёрный; корица, шафран, ваниль и гвоздика, своенравная королева морских караванов; расположение факторий и крепостей с их гарнизонами, укреплениями, составом артиллерии и комендантами; торговые флотилии и военный флот, пираты и каперы, и эти непонятные братья сур.
Но когда Арчи спросил его однажды, в очередной раз гостя у герцога в Кайдене, дед, а почему ты никогда не плавал туда и вообще ведь никуда почти не плавал, и ...
- Почему?
- Потому, - ответил дед. И посмотрел, как на дурака.
Арчи ничего не понял тогда, конечно, кроме главного: он уже давно, оказывается, укладывает камни в стену, которую строит между собой и этим человеком. Заодно и море-океан невзлюбил, и постепенно это чувство, подпитываемое из самых разных источников, выросло в прямую ненависть. А ненависть ... уже ни во что не выросла.
Но сейчас-то, во сне, кавалер Арчи знал, что один раз Старый Уквитт туда всё же сплавал - просто не было другого выхода. Понял, однако, и то, как странно было деду услышать такое - а чего ж ты сам не ...
Для старшего Уквитта Острова были вроде породистой лошади на скачках: он очень многое собирался на них поставить, движимый далеко не только простой жаждой наживы, и хотел, разумеется, разобраться в том, что там и как происходит. Но вот жить на конюшне, вычёсывать и скрести эту самую замечательную лошадь лично... Господа, разве это - его дело? Герцог не был чванлив, но люди ведь не равны от природы и каждый должен заниматься своим делом.
***
День этот, который разделил его жизнь на две половинки, живую и мёртвую, начинался совсем неплохо.
Некоторое время назад Компания, вернее её канцелярия, отрастила себе, в большой тайне, очередную конечность - Третью экспедицию. Другие органы с похожим названием были скорее хватательными, а этот предназначался для изучения и подсказок, что же остальным щупальцам хватать в первую очередь.
Начальником там сразу воздвигли одного из младших акционеров, как и полагалось, а собственно работников должен был набрать скромный секретарь. Вот сегодня Арчибальда Веррана Уквитта и назначили этим секретарём.
Дело это решалось долго, шло трудно, у деда было полно могущественных врагов, да и люди нейтральные проявляли разумную осторожность, не собираясь складывать всё своё дорогое в одну корзину. Дед пошёл на уступки в некоторых вопросах, да и младшему Уквитту ясно объяснили, что набирать персонал следует на только в Фейбланде из своих людей, а - более равномерно.
Арчибальд не спорил: требования эти были разумны, а в своих способностях держать подчинённых под контролем двадцатитрехлетний кавалер не сомневался, как и в том, что совместная непростая работа и большие деньги людей часто сближают. Ради чего и было всё придумано, как ему иногда казалось. То есть не только Третья экспедиция, но и собственно Компания и многое чего ещё.
Новое назначение Арчибальд и его многочисленные знакомые (друзей он не имел) шумно отпраздновали в модном на тот момент "Зондерланге". Потом они все куда-то поехали, но - не доехали, потому что шлюхи многим приелись, а вот служанки в Джюниберге были те ещё оторвы, то есть вели себя и одевались, как их хозяйки, что смотрелось особенно выигрышно в смысле нижнего белья и всякого рода женских штучек.
... Всё на свете, однако, имеет свойство по крайней мере заканчиваться, вот и кавалер Уквитт (Арчи был с рождения записан в орден "Утренней Звезды") вечерней уже порой понемногу приходит в себя у порога семейного дома.
Это очень хороший дом, большой и каменный; трёхэтажный и канал на заднем дворе, и вид из окон, и местоположение. Такой дом в таком месте могут себе позволить не так уж много людей в этом городе, который он совершенно искренне считает столицей мира. И вовсе не потому, что тот правит морями (только начинает) и торговлей этого самого мира. Сила - это прекрасно, но когда сила и свобода (сила и "правда", как сказали бы на тысячу миль восточнее) идут под венец рука об руку, то ...
Как порой трудно, но интересно жить в кипящем котле новых идей, среди интеллектуальной и социальной разнородности, которая рушит такие привычные нашим соседям - общепринятые! - отношения подавления чужих религиозных прав, отношения между хозяевами и слугами, дворянами и просто людьми, военной властью и гражданским населением. Да, аристократ, генерал и даже простой глава семейства может рассчитывать на некоторое безотносительное уважение, но "подобающий" статус - это уже как получится.
А получается уже неплохо: превосходные приюты и больницы, ограниченный характер духовной власти, не говоря уже о военной, а также выдающиеся достижения искусства, философии и науки.
И как забавны в своём презрении к нам эти даже не восточные, а западные соседи со своими корольками, поганым духовенством, погрязшем во всех мыслимых пороках, и неисчислимыми ордами холуёв. И если ...
Но тут он всё-таки угомонился, сообразив, что уже несколько минут топчется на пороге собственного жилища, которое угрюмо скалится на него тёмными провалами окон.
Опять никого нет дома... Мать укатила в свой дурацкий храм, молиться непонятно о чём, отец в клубе Адмиралтейства ... отдыхает, слуги по случаю надвинувшегося праздника Белой Девы по большой части отпущены, надеюсь, хоть Марта осталась - жрать ведь хочется нестерпимо.
Вот когда бы стоило явиться к нам с визитом леди Кэйри - красивая ж девка: мы бы выпили, я бы ей прочёл свою замечательную лекцию о силе прогресса и источниках этой силы, а прекрасная дикарка, восхитившись, не стала бы ломаться, как в тот единственный раз, когда Провидение оставило нас наедине, беззлобно усмехается Арчи.
Да, дом кажется и в самом деле пуст, даже привратник куда-то делся. Никогда такого ещё не было, да и как там, например, лошади? Сами по себе? Но Арчи довольно сильно пьян: на ногах стоит твёрдо, но многое проходит мимо его взора.
Впрочем, в Джюниберге семейству Уквиттов и имуществу этого семейства лихие люди не грозили. О деде и говорить нечего - воровское дно в этом городе он держал за яйца, как и не герцог, но даже в дом его сына нехороших людей можно было бы затащить только на верёвке, если не на канате.
... Встречать его никто не собирается.
И запах какой-то странный в огромном зале на нижнем этаже: уксусом, кажется, пахнет. Странности множатся, но кавалеру нет до этого дела... Широкая дубовая лестница негромко поскрипывает под ногами усталого человека. Сейчас он доберётся до своей части третьего этажа и ... И чёрта с два: на втором этаже под неплотно притворённой дверью в малую гостиную ясно видна полоска света. Это что же, кто-то из домашних уже вернулся?
Арчибальд с тяжёлым вздохом направляет стопы в гостиную, дверь бесшумно открывает ему путь в новый мир, который полон ужаса и отвратительных теней-перевёртышей. А он, забыв вдохнуть, стоит на пороге и смотрит, и всё никак не может понять, что же он видит.
... Мать свою, Агельстину Энрох, внучку уничтоженного императрицей Геддой дука Норбаттена, он в детстве называл только по-эрленски и только "мамкой", не вполне, видимо, понимая все оттенки смысла, заложенные в таком обращении - особенно когда оно используется в отношении женщины высокого происхождения.
Совсем ещё молодая "мамка" Агельстина хмурилось, морщила точёный носик и всё старалась извести плебейское словцо, но когда он однажды свалился со стены семейной часовни, ободрав руки, ноги и немного кожи со лба, она, прибежав первой, всё повторяла белыми от ужаса губами, не плачь, сыночек - а он совсем и не плакал, только хрипло молчал, смотрел на неё и на свои окровавленные конечности огромными глазами - не плачь, миленький, мамка здесь, м-мамка всё сделает, шептала, заикаясь, точно такими же глазами осматривая единственного сына Агельстина.
Измазав в крови любимое платье, расшитое золотом и каменьями, отнесла его чёрным ходом к себе в спальню - у них был званый обед, толпа гостей, чужих людей, которые её часто раздражали, а уж общаться с ними теперь она не смогла бы чисто физически.
Дед, впрочем, всё заметил или как обычно - донесли ему, и матери пришлось переодеться и спуститься вниз развлекать приглашённых (будь они прокляты трижды и семирежды!), а балбесом Арчи занялся лично Уквитт Старый в компании своего слуги, молчаливого дикаря с Островов. Дикарь, звали его, кажется, Иниго, был единственным врачом, которого старик признавал в профессиональном качестве.
После того случая это слово вышло у них из употребления, но, как оказалось, не навсегда.
- Мамка... Мама! - заорал он во весь голос по-эрленски. - Что ж это такое, Господи...
Гостиная прекрасно освещена: у самого порога, где стоит пока Арчи, навалена горка чьей-то одежды, а у дальней стены стоит неприятно похожий на него, Арчи, молодой человек блондинистой масти, совершенно голый, на низко опущенных руках блондинчика - его, Арчи, мать, одетая как для большого выхода в город.
Слабосильный блондинчик не может удержать тело, руки его дрожат, голова её мелко мотается, как у поломанной куклы.
Увидев Арчибальда он дико вздрагивает всеми своими мослами и роняет тяжеловатую для него женщину на пол.
Мать падает на паркет красного дерева, головой ударяясь о твёрдые, металлически блестящие в огнях многочисленных свечей тёмно-красные квадраты, привезённые сюда из тропиков. Но костяной стук не беспокоит Арчи. Он отчётливо видит её разбитый правый висок, уже засыхающую кровь и на правой стороне лба, где чуть растрепалась причёска под изысканным головным убором, огромную шишку. И то, как она упала...
Его мать мертва.
Арчи не в первый раз видит мёртвого человека.
Он вдруг вспоминает, как зовут Блондинчика.
Даже имя у гадёныша какое-то жеманное: Ильзен, господи прости. Все его звали - Зен. Зен Стуклиф, да. Из тех Стуклифов, которые когда-то владели Кершо, а теперь влачат и клянчат. Ильзен начинал на самом первом отцовском фрегате, юнгой. Так и ползал за ним по ступеням служебной лестницы. Вот и дополз.
Блондинчик всхлипывает. Делает шаг назад и начинает что-то сипло орать - это не я, я не виноват, она сама, она...
Арчибальд не слушает.
- Мамочка... - ещё шепчет он на родном языке и, кажется, плачет, а длинная тяжёлая шпага выскальзывает из ножен сама собой.
Выпад в горло.
Блондинчик отбивает рукой, гранёный клинок режет ему ладонь и разрывает мясо на предплечье.
Следующий - в живот. Удар проходит.
Арчи ускоряется, он отличный фехтовальщик, но сейчас не совсем в форме. Не слышит криков Блондинчика, не слушает его оправданий, теряет картинку, теряет чувство боя, дистанции, всё теряет! Так нельзя, это опасно - но какая сейчас разница, если мир его рушится, погребая под глыбами горящего камня понятия пользы, опасности и надежды, только пена вскипает на губах. И слёзы текут по хорошо выбритому лицу, катятся на мятый кружевной воротник, не могут остановиться.
Блондинчик совсем не двигается. Стоит столбом, пытается закрыться руками и всё ещё что-то лепечет, сильно вздрагивая от рвущих мясо ударов.
... Шаг и выпад в бедро, хлёсткий удар тяжёлым клинком по правой руке, кажется у того хрустнула кость, рубящий по роже, по этим поганым голубым глазкам. Колющий в почку, почти проходит. Тварь снова хватается за липкий от крови клинок, падает на колени, задевая мать...
Голова взрывается от ярости.
Быстрее, быстрее, на мясо его! И рвущий горло рык - от ненависти хрустит в висках - он случайно кажется попал этому в сердце и этот, этот ... умирает, уже умер, возможно, и поэтому он торопится, бьёт, кромсает мерзкое бледно-синее тело пока тварь может быть ещё жива...
НО тварь уже умирает, зато в незакрытую дверь малой гостиной заглядывает ещё один человек, полностью, даже парадным образом одетый. Страшный гул в голове отступает на мгновения, красно-белое безумие пока может гнуть его только когда они одни, когда он один против всего мира и никто не поможет, никто не услышит крика - за что?! а вот тут кто-то стоит на пороге и это - его отец.
Вспыхивает надежда, пришедшая из детства, где нагретое солнцем сукно мундира, золотые пуговицы и прекрасные гордые фрегаты. А у него, Арчи, больше нет гордости, и ничего больше нет, только красное и белое, и он так хочет верить, что отец поможет и объяснит, вытащит из бездонной ловушки сумасшествия, сделает так, что...
- Нет! Не надо!! Что ты де... - кричит человек в дверях и бросается в гостиную, роняя какие-то кожаные предметы по дороге: лицо красное, руки протянуты в бессмысленном и бессильном жесте защиты. - Что же это, Господи?!
- Папа, - лепечет чушь Арчи, впервые с раннего детства называя человека этим именем, - Что это, папа...
Но человек отталкивает его, грубо и сильно, человек неверной походкой проходит мимо мёртвой Агельстины, без малого не наступая на тонкую мёртвую ладонь сапогом, и падает у изрезанного трупа Блондинчика. Через мгновение он поднимает на сына глаза - там плещется ненависть, всё тоже сумасшествие и что-то ещё. Что-то такое, от чего Арчи вдруг понимает всё. Или по крайней мере главное.
- Вот как? - спрашивает он вдруг совершенно спокойным голосом.
Голосом ледяным и равнодушным до такой степени, что свечи в шандалах съёживаются и стараются умереть. - А ведь действительно... Ведь можно было бы догадаться. И как он был в постели, этот костлявый хорёк? Голосистым? И на меня ведь похож. ... Что ж, в высшей степени разумный выбор, господин коммодор. А что вот за ... инструменты страсти тут по ковру разлетелись? Я в этом не силён, но вдруг случится нужда. Будут же и у меня когда-нибудь дети. Ведь нужно знать, как их правильно ... любить, разве нет?
Красно-белое не покинуло его, оно успело свить нечистое гнездышко в сердце; оно растёт, тыкает кривым пальцем с обломанным ногтем, объясняет - ударь сюда, да-да, так будет больнее.
Отец медленно поднимается и делает шаг вперёд. Его собственная шпага уже на прямой руке хищно взблёскивает остриём.
- Ты мне не сын! Я тебя ...
- Ну уж нет, дражайший. Нет-нет-нет. Не так просто. - отшвыривая клинок тихо смеётся Арчи, шепчет на эрленском. Ненависть, которая сейчас сильнее безумия, на этом языке быстрее находит дорогу к сердцу. - Ты не так просто сдохнешь, отец мой. Мамка была хорошая...
Не трогая дагу на поясе, он одним быстрым движением достаёт из сапога зачернённый стилет, уличное оружие, которым учил его работать дед. Эт-то будет в самый раз...
Прошло время, и встрёпанный, умытый своей и чужой кровью человек, который медленно раскачиваясь сидит на ступеньке шикарной лестницы, начинает понемногу осознавать себя.
Есть такое горе, которое не то, что не выразить, даже просто поверить в него трудно. Вот и он не знает, что ему - нет, не делать, а как ему быть, как жить дальше. И надо ли.
Сидит на последней ко второму этажу ступеньке лестницы, не видя глядит на застывшую в страхе обстановку холла.