Аннотация: Немного страшный, немного скучный сюжет. Бездействие в действии
"Торждественный запуск второй линии был сорван глупыми горлопанами и мегалопитеками в одеждах из мышиных шкурок. Лектор нервно стучал молоточком по зубам, ожидая удачной развязки, и зубы отзывались тихим мелодичным перезвоном, приятно вибрируя в своих суставных сумках.
Но глупцов и сорванцов никак не могли успокоить. Полицейские пошли на крайнюю меру - массовое самоубийство, но даже это не помогло. Тогда полицейские ожили и задумались. Лектор всё порывался придумать новый способ, позволяющий усмирять шантрапу, да вот только его слушать не стали. Впрочем оно и понятно - не так-то просто слушать идею изложенную на языке древних финикийцев, и репродуцируемую на акустику в виде четвертичного кода. Причём все звуки лежали в районе до диез восьмой октавы, что причиняло значительное неудобство. По сему, молоточек из рук Лектора вырвали, а сами руки связали самым надёжным морским узлом, заклеили, обмотали скотчем, изолентой, обоями и шерстяными нитками. И ещё гвоздями забили..."
"Боже мой, какая чушь!" - подумал я закрывая книгу. Стало невыносимо жаль денег протраченных зря на это произведение "современной прозы". Небо за окном покрывалось тучами - к ночи предполагался снегопад, о котором предупредили местные метеорологи, но в который никто, кроме самих метеорологов и нескольких метеозависимых людей, не верил. Впрочем снегопаду было наплевать - верят в него или не верят.
Я отвернулся от окна. Гнусная, совершенно невыносимая погода угнетала меня больше, чем мысль о зря потраченных деньгах.
Отопление в квартире оставляло желать лучшего, так как, по мнению жилищной службы, на улице было недостаточно холодно, из-за этого непрерывный насморк сопровождал меня весь октябрь. Когда на улице целый день льёт дождь, а в квартире холодно и сыро, сложно оставаться здоровым.
Я пошёл на кухню ставить чайник. В подобной античеловечной среде чай служил и утешением, и лекарством, он согревал тело вместе с душой, превращая унылые осенние сумерки в уютный полумрак. Шелест старого радио только добавлял уюта в эту идиллическую картинку..."
Волк закрыл книгу и посмотрел на Макса.
- И что ты мне хотел этим сказать?
- Да, собственно, ничего. - На лице Макса проступила растерянность. - Просто, обычно, когда люди гадают по книге, у них получается совершенно случайно нарваться на те фразы, которые они воспринимают как ответ.
- Макс, ты слышал мой вопрос, ты слышал то, что я зачитал. Ответа здесь я не услышал. - В голосе Волка были слышны нотки раздражения и разочарования. - Знаешь, Максим, все эти твои эзотерические заморочки... - Волк выразительно замолчал, стараясь мимикой донести до собеседника то пренебрежение, которое он испытывал ко всем гаданиям вместе взятым.
Макс понуро смотрел на книгу дискредитировавшую его. Он сам был разочарован результатом, но, в отличие от Волка, в действенности метода не разуверился. "Просто книга не та, или неизвестность не захотела раскрыться перед нами", - мысленно он утешал себя, твёрдо веря, что в другой раз опыт удастся. Скептицизм Волка его почти не расстраивал, так как сколько Максим помнил себя, всё это время Волк был скептиком и циником, что не мешало ему быть отличным другом."
Я оторвался от монитора и зевнул. Рассказ мне наскучил до чёртиков. Чёртова привычка авторов искать новые приёмы раздражала до безумия. Нет чтоб освоить для начала классические методы! Все выделываются как могут. Тут бесконечное вкладывание рассказа в рассказ, там идиотский поток сознания, а вон там вообще чёрт разберёт что понаписано, но зато все ходят с умным видом, повторяя как мантру: "Постмодерн! Постмодерн!". Тьфу!
Ноги затекли от долгого сидения. Да и как тут не затечь - мне приходится прочитывать по два, а то и три десятка таких вот писулек, а всё только для того, чтобы впихнуть наиболее достойные в журнал. Причём каждую неделю концетрация достойных рассказов неумолимо падает, а это значит, что приходится всё больше и больше времени проводить в своём кресле ища среди графоманских плевел хоть что-то, похожее на нормальный рассказ. Хотя бы отдалённо.
Я подошёл к полке и любовно оглядел ряды корешков смотревших на меня. Тут и Акутагава, и Буковски, и Верещагин, и Гюго, и Дюма, и Ерофеев, и Жуковский, и Золя, и Ирвинг, и Камю, и Лорка, и Майринк, и Набоков, и Озон, и Паустовский, и Рабле, и Стивенсон, и Твардовский, и Ушинский, и Фонвизин, и Хайям, и Цвейг, и Чапек, и Шолохов, и Щипачёв, и Эренбург, и Ювенал, и Янсон. И даже гораздо больше. Библиотека Литературы!!!
Вздох вырвался из груди. Я отвернулся от всего этого великолепия - не до него сейчас. На столе лежали кипы литературного хлама, в котором наверняка можно было бы найти пару страничек приемлемых для печати, а именно этого сейчас не хватало и так похудевшему за прошедший год журналу. Сотни папок с нетленкой на столе, сотни файлов с нетленкой в компьютере... Теперь я точно знал, как выглядит ад для редакторов."
Электричка остановилась на конечной остановке оторвав меня от книги. Погидать нагретое место не хотелось, напротив, хотелось ехать дальше, продолжая читать книгу и не задумываясь о времени и месте прибытия. Но позволить себе такую роскошь я не могла.
Глупо, наверное, перед самым экзаменом читать художественную литературу, но за годы учёбы это пошло в привычку. Всё равно всё перед экзаменом не повторишь, а только невроз заработаешь. Уж лучше успокоиться при помощи интересной книжки.
Предновогодний снег хрустел под ногами. Хотелось бежать по нему, словно школьнице начальных классов, но большая толпа хмурых людей не располагала к подобному поведению, поэтому я решила оставить заряд бодрости на потом, а сейчас вместе с потоком влиться в метро.
Пройдя турникеты и спустившись бегом по эскалатору, я, не теряя ни секунды, вбежала в свежеподъехавшую электричку..."
Ужас свёл живот спазмом. Я вдруг ощутил вселенского читателя способного отвести взгляд от книги жизни. И что тогда? Прекратится ли всё на свете от этого, или мы продолжсвою жизнь подобно простым литературным героям, бесконечно протяжённо идущих по своему литературному пути внутри закрытой книги..."