Вот наделаем колбасы, и не будет у нас диссидентов.
Ю. Андропов.
В тот день Жора Сковородников оказался перед самым главным выбором в своей жизни.
Собственно, он только и занимался весь вечер тем, чтобы выбора этого избежать, но не тут-то было - неумолимый рок словно принуждал его выбирать.
Дело в том, что была пятница - день привоза. Все прикрепленные к торговой точке от мала до велика собирались в этот торжественный день у своих магазинов, ведь "выбрасывали" на прилавки не какую-нибудь там ерунду, выбрасывали ее. Колбасу.
По пятницам в магазине всегда стоял ее дурманящий, повергающий в блаженство всех советских граждан запах. Сама же колбаса в ту пору стала символом изобилия и благополучия. Это был самый мощный фетиш перестройки. "Колбаса или смерть!" - всерьез можно было услышать в очередях, или: "Лучшая рыба - колбаса!" "Кабы колбасе крылья - не было б птицы краше". В общем, если купил колбасу, значит жизнь удалась - таково было твердое убеждение загнивающей части советских граждан.
Среди прочих в пятничный вечер в предвкушении причащения колбасой стоял в очереди и Жора Сковородников. На руке его красовался номер 484: на прошлой неделе отоварили 400 предыдущих душ, так что на этой он гарантированно получал колбасу и мог становиться в очередь заново, чтобы через две недели вновь оказаться в числе счастливчиков, иначе никак. Эти строгие правила распространялись на всех, так что по пятницам, пока в магазинах оставался хоть грамм колбасы, жизнь в городе была парализована, и лишь начальство разного пошиба могло себе позволить избегать многочасовых стояний.
Впрочем, кое-кто усматривал в очередях и некоторые плюсы. Даже первомайские демонстрации не сплачивали так людей, как очереди. Здесь все были едины. Очередь, точно воспетый поэтами водопой в саванне, примеряла и делала равным и бухгалтера и сторожа, и интеллигента и пролетария, и бездельника и передовика производства, и даже тещ с зятьями.
Мужики забивали стрелки на воскресенье (по воскресеньям давали водку), бабы расценивали очередь как неплохой повод на людей посмотреть и себя показать, а дети из разных дворов впервые встречались друг с другом именно здесь. Младшие дружелюбно играли, а у старших была возможность без кулаков разрешить территориальные и идеологические претензии.
Сегодня в ассортименте было аж два сорта колбасы: пузатая любительская со шпиком и, хоть и внешне напоминающая кое-что, но от этого не менее аппетитная чайная. В одни руки полагалось полкило либо того, либо другого и народ был занят решением этой мучительной дилеммы. Из подсобки, как уверяли особо чуткие, наносило еще и копченой чесночной, но все знали, что на прилавке она не появится, так как уже давно распределена между избранными.
Жора давно определился: берет только любительскую. О, что это была за колбаса! Настоящая, гостовская, из мяса, без малейшей примеси туалетной бумаги. До получения права купить колбасу оставалось всего человек 25, и Жора, наконец, вплыл с улицы в магазин. Запах уже столь близкой колбасы будоражил воображение и раздражал желудок. И тут Жора заметил, что из приоткрытой двери в смежное помещение, где располагался книжный магазин, торчит хвост еще одной очереди. Это был нонсенс. Впервые наблюдалось небывалое зрелище: сразу две очереди. И это в колбасный день, когда, казалось, в мире не должно существовать ничего, кроме колбасы, и думать о чем-либо ином - просто кощунство.
- А там чего дают? - живо интересовались в колбасной очереди.
- Идиота какого-то, - отвечали наиболее осведомленные. - Тепереча и идиотов продавать стали.
- Какого идиота? - не понял Жора.
- Да Достоевского.
Колбаса тут же вылетела из головы. Достоевский был самым редким из классиков, полузапрещенным. Дефицит похлеще даже колбасы, не укупишь. Разве что в обмен на центнер-другой макулатуры, да и то по блату, а тут - на тебе. У Жоры пересохло во рту.
Это потом выяснилось, что том Достоевского был из забракованной партии собрания сочинений - корешки вышли с другим тиснением - вот книги и сплавили в глубинку, но сейчас те счастливцы-книгочеи, кто уже отоварился колбасой, стояли за Достоевским. Однако никто из еще неоколбасившихся не решался выйти из очереди и занять место еще и за "Идиотом". Стояли и мучились. А Жора мучился больше всех, ведь Достоевский был его любимый писатель. Каких только усилий он не прилагал, чтобы прочесть наконец "Бесов", но даже в областной научной библиотеке ему было отказано как неблагонадежному. В домашней коллекции у него имелись лишь "Бедные люди", "Белые ночи", да "Преступление и наказание" с надорванной обложкой. Все куплено с рук, а тут новая книга...
Жоре с большим трудом удалось договориться и отлучиться из очереди. Он подскочил к очереди за Достоевским и занял место там. Еще несколько человек рыпнулись было за ним, но остались на месте. Кто-то даже предложил отоваривать и колбасой и Достоевским одновременно, но чистые колбасники возмутились: "Как это мешать колбасу с Достоевским? Это же кощунство, это неуважение к колбасе". Больше никто не решился досрочно выйти из очереди, так как понимали, что одного выскочку толпа простит, но если наглеть, все закончится плохо. Нерешившиеся с завистью смотрели на Жору, а Жора теперь боялся только одного: как бы очередь не подошла и там и там одновременно.
Хоть очередь за Достоевским и была несравнимо короче, а массовость ее создавали скорее зеваки, падкие до любого дефицита, а не реальные ценители классики, но колбаса улетала мгновенно. Никому не приходило в голову ее нюхать или что-то спрашивать о ней. Быстро совали деньги, быстро хватали свою пайку и осчастливленные пробивались сквозь толпу к выходу. А вот Достоевского листали, спрашивали, будут ли остальные тома, в общем, смаковали сам процесс покупки. Так и получилось, что обе очереди подошли одновременно. Но это было еще не самое страшное.
- Последний остался! - крикнула Жоре продавщица из книжного. - Бери прям щас, а то отдам - у меня тут еще трое ждут.
Чтобы успеть купить Достоевского, Жора хотел было пропустить вперед пару человек в колбасной очереди, но вызвал лишь возмущенный ропот. Согласно строгим правилам выработанным годами, такое не разрешалось, и отовариться можно было лишь строго в соответствии с номерком на руке. Нужно было выбирать. Жора опрометью метнулся за Достоевским, но так и застыл в дверном проеме между магазинами.
Пропустить очередь - значит остаться без колбасы на целых две недели. С другой стороны можно остаться без Достоевского на всю жизнь - когда еще привезут. Колбаса такая вкусная, со шпиком, во рту тает - аж желудок свело. Но Достоевский, он же Достоевский, он же...
Все с любопытством наблюдали за Жорой. Он стоял в дверном проеме и словно под разрядами тока дергался то в одну сторону, то в другую. Это зрелище застопорило даже священный процесс распределения колбасы.
- Граждане! - наконец взмолился Жора, не выдержав душевной муки. - Ну вот же у меня на руке номерок! Ну почему я не могу купить и то, и то? Ну две минуты же!
- Ишь чего удумал. И рыбку съесть и на х.. сесть, - выкрикнули из колбасной очереди.
- Ты это того, давай выбирай скорей, где будешь отовариваться, не задерживай.
- Колбасу возьмет, колбасу! - делали ставки в толпе.
- А может все ж ентого "Идиота"?
- Да че ж он, идиот что ли, менять колбасу на "Идиота"!
- А вот как мы его в очередь вообще больше не пустим, и номерок не получит, бузотер!
Мгновения между двумя прилавками показались Жоре целой вечностью. Променять Федора Михайловича на колбасу, пищу духовную на пищу черт знает какую, означало предать классика, предать себя, поступиться, пойти на поводу. Но колбаса, эта вожделенная колбаса... "А по правде, всеобщая идея лишь одна - желудочно-генитальная, другие идеи большинству ни к чему" - вспомнилось вдруг язвительное замечание Ивана Карамазова.
- Вы-ы бе-ере-ете-е? - как на замедленной пленке спрашивала продавщица из книжного.
- Ну-у, ты-ы? - орала продавщица из продмага.
- Эий, эий, эий! - скандировала толпа, окончательно загоняя Жору в угол.
- Не красота, а колбаса спасет мир, Жора! - пошутил кто-то из образованцев. Это оказалось последней каплей. Издав нечеловеческий вопль, Жора решительно перешагнул порог и отправился за Достоевским.
- Идиот, - констатировал свежеотоварившийся мужик, державший в одной руке батон, словно скипетр, а в другой семейное кило любительской, словно державу.
- Да уж, - глухо выдохнула толпа.
- Идиот с "Идиотом", а мы с колбасой, - злорадствовали в колбасной очереди, когда Жора пробирался сквозь нее к выходу. Но Жоре было наплевать на эти смехуечки - у него теперь был свой собственный, новенький, а не затасканно-библиотечный Достоевский. И пусть это был всего лишь разрозненный том: Жора верил, что когда-нибудь у него будет все собрание сочинений.
- Вот зимой-то еще прибежите: дай почитать, а я вам даже за колбасу не дам, - пригрозил он. Причем произнес эти слова так убедительно, что некоторые даже засомневались:
- И чего ж там такого в этом Достоевском, что даже колбасы дороже?
- А вот, - загадочно произнес Жора, - есть там кое-что. Про вас про всех правда там. А вы жрите свою колбасу, подавитесь! Вычеркивайте меня из своих списков к черту! Ненавижу вашу колбасу!
Подобное выступление удивило, ведь Жора всегда был тихий, неприметный парень и позволял себе рассуждать лишь на чердаке, уединившись ото всех с какой-нибудь книгой. Но тут его зарубило. То ли Достоевский, том которого словно жег руку, так подействовал, то ли съел чего. Или понял, что не съест.
- Да вы и Ленина, случись чего, на колбасу променяете, не то что Достоевского, - не унимался Жора. - Да вы ж и Родину на нее променяете, иуды!
Это Жора, конечно, загнул. Процесс отоваривания начисто заглох, и в магазине воцарилась небывалая тишина.
- Так, а вот про Ленина и про измену Родине поподробнее, - нарушил тишину отделившийся от толпы незаметный человек в сером костюме. Это был местный чекист, о котором все знали, но делали вид, что не знают. Колбасы ему было не надо, так как он спокойно мог купить ее в райкомовском спецбуфете, но в очереди он стоял постоянно, так как здесь всегда можно было подцепить кучу полезной информации. А вот теперь дело даже до антисоветизма дошло. Ради такого чекист счел необходимым рассекретиться. Но Жоре уже было наплевать на чекиста.
- А до меня, когда я вот тут посередке стоял между колбасой и Достоевским, - почти кричал он, - вдруг дошло, что колбаса есть самый антисоветский продукт, буржуазный пережиток. И вот помяните мое слово: колбаса погубит весь СССР.
- Да ты чего несешь-то? - вмешалась жирная с родинкой на носу продавщица, у которой встала вся торговля. При этом она отмахнула ножом кусок колбасы от очередной палки и положила его в рот и теперь осторожно щупала его языком, будто впервые пробуя. - Да какой же это антисоветский продукт? Даже свежая совсем.
- А с вас, торгашей, спрос особый! - продолжал пророчествовать Жора. - Пособники капитализма, мать вашу!
Чекист уже в открытую фиксировал все происходящее в блокнот.
В этот момент Жоре вдруг почудилось, будто чайная колбаса на прилавке извивается змеями, или рыбами-прилипалами вокруг жирной любительской.
Жора бросился к продавщице и, чуть не сбив весы, выхватил у нее из-под рук загогулину чайной. Колбаса извивалась и противно пищала, так что пришлось стукнуть ее головой о прилавок.
- А ведь что такое колбаса? Ничего не напоминает? - с этими словами Жора приставил загогулину к заднему месту. - Вот это из нее после и выйдет. Это ж символ безотходного и бездуховного потребления. Вот что такое колбаса. Колбаса - страшная штука, я вам говорю!
Жора вновь перегнулся через прилавок, вырвал прямо из рук у продавщицы почти целую палку любительской, бросил на пол и принялся топтать, приговаривая:
- Вот он враг подлый, незаметный, яко тать в нощи! Все вы поклонились колбасе, колбаса - это ваше все, но она-то вас и погубит!
На Жору смотрели как на святотатца, у некоторых даже навернулись слезы от столь грубого попрания колбасы.
- Ну ты это! Святое не трожь! - крикнул, наконец, кто-то и все дружно бросились спасать колбасу.
Еще бы мгновение, и обезумевшая толпа растерзала бы Жору, но вовремя подоспел наряд милиции, заблаговременно вызванный чекистом.
- Меня за борьбу с антисоветизмом сажать?! - орал Жора, когда его запихивали в козелок. - Вы лучше ее посадите!
- Кого еще?
- Колбасу!
Менты изумлено переглянулись.
- И "Идиота" заберите, - вспомнил Жора о книге, которую выронил, когда боролся с колбасой.
- Так уже вроде забрали, - заржали менты.
- Сами вы все идиоты. Так и просрете всю страну. На колбасу променяете.
- Но-но, пооскорбляй еще при исполнении, - пригрозили менты, захлопывая стакан.
В участке Жору закрыли на сутки за хулиганство и предписали заплатить за растоптанный батон колбасы. Чекисты, а инцидент в виде анекдота дошел до самого верха, антисоветизма в словах Жоры не обнаружили, но кое-кто над ними задумался. Высказывались опасения по поводу того, что колбаса почему-то становится выражением духовной сущности советского населения и символом пресловутого капиталистического изобилия и благосостояния. Однако рассуждать о сакральном смысле сего продукта было уже поздно. Колбаса побеждала.