Дорог на свете много. Они соединяются, расходятся, соединяя все дома, все города, все страны. Поэтому можно сказать, что дорога только одна. Или нет, лучше сказать: Дорога только одна. Вступив на Дорогу можно идти, ехать, плыть, лететь, сворачивая тут и там, и прийти куда угодно. Но все равно, куда бы ты ни шел, Дорога приведет тебя к твоему дому.

Я сижу на дороге, на пыльной обочине. Полдень, солнце печет прямо сверху; теней нет. То и дело мимо меня проносятся машины, обдавая меня запахами масла и бензина, поднимая тучи мелкого пыльного песка. Не сказать, что на шоссе оживленное движение, но и не бывает так, чтобы до самого горизонта не было видно ни одной машины.

Я сижу довольно давно. С утра машин почти не было, поэтому и воздух был чище. Солнце и пыль везде, они заполнили собой весь мир. Я почти суеверно боюсь сейчас дотронуться до своих волос или лица - кожа грязная, волосы наверняка свалялись и пропитались потом. Я боюсь того гадливого ощущения, которое непременно возникнет при прикосновении. Уж лучше оставить все как есть. Когда-нибудь я должен буду встать и идти дальше, и когда-нибудь мне попадется речка или ручей, тогда я и умоюсь.

Дорога идет в два конца. Если повернуть голову направо, то дорога, как вытянутая нитка, идет до самого горизонта. Но если повернуть голову налево, то такая же прямая дорога так же уходит вдаль, прорезая слегка всхолмленную равнину. Может показаться, что эти две дороги - одна и та же дорога, и это, с определенной точки зрения, безусловно, верно. Например, для тех, кто проносится мимо меня по трассе, дорога одна. Но мне, сидящему на пыльной обочине, явно представляются два луча, прямо противоположные друг другу.

У меня есть все основания разделить дорогу на две части именно здесь. Прямо передо мной, между моими пыльными кроссовками асфальт взломал зеленый росток. Он настолько мал, что увидеть его из движущегося автомобиля немыслимо; вижу его только я. Он живой, и в этом он прав. Он не подчиняется дороге, он не идет ни налево, ни направо; он жадно тянется к жестокому солнцу над моей головой. Он вздыбил асфальт, проложенный людьми, он презрел альтернативу, предоставляемую двумя половинками дороги, презрел возможность стлаться по плоскости. У него свой путь, вверх.

Я знаю, что он растет, но видеть этого не могу. Мы, люди, очень суетливые существа, и нам недоступно созерцание роста травы, а жаль. Кажется, с утра он чуть-чуть подрос, но ручаться за это я не могу. Я не хочу уходить отсюда: боюсь не найти потом свой росток, такой он маленький.

Если посмотреть на людей отстраненно, как бы сверху, например, из бездонной космической дали или с пыльной обочины дороги, то жизнь отдельного человека похожа на мчащийся автомобиль, или на поскрипывающую телегу, или на многоосную дальнобойную фуру. Все мы движемся за чем-то, все мы пытаемся достичь чего-то и куда-то прибыть. Дорога, по которой движется экипаж, называемый человеком, зовется: трасса Е105. Она зовется: Любовь. Она зовется: Бог. Она зовется: Деньги. Она зовется: Карьера. Она имеет много имен, предоставляя каждому огромный выбор направлений.

Загвоздка в том, что нельзя двигаться сразу во всех направлениях; нельзя двигаться даже в двух одновременно. Нельзя только выигрывать, не проигрывая. Нельзя приехать в Питер и Москву одновременно, нельзя любить Бога за деньги, нельзя избрать работой веру.

Дорога всегда соединяет две различные вещи. Москву и Питер, деньги и любовь, науку и Бога. Если две вещи суть одно, то и дорога им не нужна. Но из двух разных вещей изволь выбрать ту, которая дороже тебе, и жми на газ. Но тогда ты обязательно потеряешь другую вещь.

Машины мчатся слева направо и справа налево, и кто-то едет за деньгами, а кто-то за душой. Я сижу и смотрю, как упорно взламывает дорожное покрытие тонкий росток. Если бы я мог видеть медленно, то росток бы жадно дрожал, вытягиваясь навстречу новому миру.

Скорее всего, он не выживет здесь, и даже не от бензинового угара, заполнившего воздух; просто однажды какой-нибудь грузовик проедет по ростку, превратив стебелек и три тоненьких листика в мокрую кашицу. Но если бы я мог говорить на языке ростка, если бы я мог сказать ему, какая участь его ожидает, он не остановился бы. Он просто не понял бы меня - ведь жизнь и смерть это тоже разные вещи. И дорогу между ними проходит каждый.

Я сижу над крупинкой зеленой жизни, дышу горячим пыльным воздухом и не могу выбрать направление. Дорога идет в обе стороны, но росток тянется в небо. Он не знает другого пути. Ему безразличны деньги. Ему нет дела до политики. Он не пойдет на работу, в школу, на прием, на вечеринку. Он будет смеяться, если ему придет повестка из военкомата. Он не просит помощи. Он беззащитен. Он хочет лишь жить, и никому не мешает. Он не принадлежит нашему миру, поэтому он просуществует недолго.

Я хотел бы быть таким, как этот росток, но нельзя быть таким же, оставаясь рядом с ним, ведь он-то растет, а я только смотрю на его рост. Мне надо встать и идти, но я не могу выбрать путь, я не хочу его выбирать. Я не боюсь проиграть что-то, просто я не хочу выигрывать. Солнце нещадно печет голову. Я поднимаю глаза и, щурясь, смотрю на ослепительное раскаленное чудовище. Оно висит прямо надо мной, высоко-высоко.

Медленно, неуверенно, расправляя затекшие от долгого сидения суставы, я взлетаю к нему.