Короток зимний день. Солнце, сонно краснея, приваливается к горизонту. Ползлут по заснеженной лесной чаще, на глазах удлинняясь, тени. Ползёт еле-еле, по накатанному, гружёный, с горкой, возок. Заунывно позвякивают бубенцы. Прихватывает морозцем. Сгорбившийся на облучке мужичок вяло понукает заморённых лошадок. Из-под овчины, укрывающей содержимое, выпрастывается девичье курносое личико.
- Дед, далеко ещё?
- Не.
Личико юркает обратно; в тепло... вскоре, появляется снова.
- Дед, ты чего? не слышишь?
- Чего?
- Кричат.
- Кто?
- Дед Пихто! Глухой стал, как сибирский валенок...
Оправив длиннополый армяк, заткнув за пояс топор, седобородый мужик лезет по сугробам на крики. - Ох, ты ж, ёлки зелёные! - Под сосной - завалившиеся на бок сани; один полоз покорёжен, на днище - прореха рваная. В упряжке - олешки. Ямщик, - пузатый старикан-очкарик, весь в красном - размахивая руками, приветствует его радостными возгласами. Мужик равняется с ним.
- Бог помощь! Чего случилася?
Очкарик, в ответ, лопочет какую-то тарабарщину.
- Вну-учка! Подь сюды! Иноземец здеся. По-нашенски ни бельмеса.
Посмотрев на жестикуляцию и срезанные, по нисходящей, стволы берёзок, девица заявляет.
Времена сейчас неспокойные. Охотников развелось...постреливают. Ну, ничего. Жив-здоров и слава богу. Подкинем до узловой. Спецов тама сыщешь - воротишься. Не замёрзнут твои олешки. - Тянет его за рукав. - Айда!
Краснопузый, отчаянно тараторя и тыча пальцем на стрелки вытащенных из кармана часов, сопротивляется. Девица переводит.
- Не вариант. Груз, говорит, срочный. В лепёшку расшибиться, а доставить сегодня надо.
- Да-аа, дела-а...А много груза-то? - пузан приоткрывает полог. - Ух, ты! Полна коробочка. К нам не влезет...Ну, да ладно. Не боись. Внучка, запамятовал, где у нас кувалдометр лежит?
- Сбрендил?! Чтобы кувалду достать, половину возка выгрузить надо. У нас, у самих, время - цигель-цигель!
- В дороге, внученька, первое правило - путник путнику всегда пособит; в беде не оставит. Скажи ему, - пусть идёт с нами, струмент откапывать.
- Де-ед! Опоздаем!
- Цыц, сопля голландская!...
В быстро надвигающихся сумерках, по ледяному безмолвию, кубарем, катится деловитый шум: жужжанье пилы, увесистый звон кувалды, сухой треск молотка, да покрикивание мужичка: 'Бей по энтой загогулине! Да не туды - сюды! Во-о!... Ах, ты ж раскудрить твою через коромысло!... Эвона оно как!...Шей гвоздём!
Кончено дело. Черпая пригоршнями чистейший снег, все трое отирают им ладони и разгорячённые лица. Выудив из-за пазухи кошель, очкарик достаёт из него купюры и суёт благодетелю.
- Не. Не надо. Спрячь. Самому пригодятся. Тут дело такое. Сегодня я тебе пособил, а завтрева, мож, и наизворот. Давай мы, лучше, с тобой, на посошок...по маленькой. Внученька, милая, организуй.
- Да ну тебя, дед! - девица поджимает губки; но, всё же, вскорости приносит две наполненные кружки, огурец и ломоть хлеба...
После затяжного разгона сани, наконец, отрываются от земли и, тяжело переваливаясь в воздухе, исчезают за белыми шапками сосен.
Посмотрев время, девица, в ужасе, обхватывает рукавичками румяные щёки.
- Батюшки святы! Ни за что успеем! Срам-то какой, дед!
Дед смеётся раскатистым басом.
- Ну, ты, Снегурочка, скажешь! Дед Мороз на Новый Год никак опоздать не может. Доставай-ка мою парадную шубу, шапку, и...как его... посох!
Сменив одёжу и усадив Снегурочку, Дед Мороз, встав на облучке в полный рост, бьёт посохом задрипозных каурых лошадок, превращая их в серых мощногрудых жеребцов, и рвёт, на себя, вожжи.
- А ну-у, па-ашл-и, залё-ёётныя!
Время замирает.
Разудалая тройка, мгновенно взмыв над непролазными буреломами, серебряной стрелой летит по звёздному новогоднему небу.