'Как же достать ключи? В руках - тяжеленные, глубоко впившиеся в скрюченные фаланги пальцев, пакеты. Как назло, у подъездной двери - ни души. Можно, конечно, на несколько секунд переложить их в одну руку. Но только на несколько секунд; больше - не выдержат пальцы. Самое гадкое, что он, как всегда, не помнит, в каком кармане у него ключи. А может поставить пакеты и спокойно открыть? Нет, нельзя, наругает; скажет - 'Вечно ты грязные пакеты на чистый пол ставишь'. - Нет, нет, исключено. Надо выбирать. Скорее всего, в левом. Перекладываем всё в правую. Ай, ай, больно! Ура!! Угадал!' - Он, суетливо, прикладывает блямбу магнитного ключа. Внутри противно пищит. Скрипя зубами, - дёргает ручку на себя. Распахнувшись, дверь, стервозина этакая, стремительно несётся назад, норовя отвесить пинка. Увернувшись от скрипящей гадюки, он, распределяя ручки пакетов между немеющими ладонями, залетает внутрь; взойдя по лесенке, подходит к лифтам.
'Ай-ай! Как же больно!' - Твою ж мать!! - Бумажка. - 'Ув. ж. рем. лифтов до 23 прен. изв. за неуд.'
- Твою ж мать! Двенадцатый этаж!!
На седьмом - стоп! Дальше идти невозможно. Выскочивший живот, подскакивая на каждой ступеньке, норовит окончательно спустить с него брюки: 'Вроде чисто. Может и не заметит.' - Поставив пакеты, он подтягивает брюки и заправляет рубашку. Сердце бьётся, как перепуганная птица в клетке, стуча тугими, мясистыми молоточками в висках: 'Надо перекурить.' - Приоткрыв оконную фрамугу, он жадно закуривает.
- Фу-у-у! Наконец то. - Выкрашенная по трафарету красной краской, цифра 12. Он носом давит кнопку дверного звонка.
- Ну сколько можно тебя ждать?! Стой! Куда?! Куда ты грязные пакеты на чистый пол ставишь?
- Да не грязные они.
Она пальчиком проводит по низу одного из пакетов.
- А это что?!
Он сидится за стол. Вроде столько времени прошло: пакеты выгрузил, переоделся, руки вымыл, а сердце всё не успокоится, скачет, как оглашенное: 'Ничего, сейчас мы его подлечим.' - Протянув руку, он, быстрым, отточенным движением, подхватывает с этажерки бутылку и наливает рюмку под самый край, не пролив ни одной драгоценной капли. Жена тут же поджимает губы.
- Что ты сразу? Надо же стресс от восхождения снять. Врачи рекомендуют.
- Тебе врачи рекомендуют кардиограмму снять и на диету сесть. Сколько у тебя килограммов лишних?
- Наверно... килограммов двадцать - нагло врёт он, вспоминая, что года два назад их уже было за тридцать. С тех пор, чтобы не расстраиваться, он перестал вставать на весы.
- М-м-м-м, какое мяско вкусное! Ты у меня хозяюшка! Можно добавки?
Польщённая комплиментом, она выкладывает из противня на тарелку ещё один шмат запечёной свинины; черпая ложкой, щедро поливает его тягучим расплавленным жиром.
'Что за чёрт?! Что так давит и жмёт в груди, слева?! Надо срочно это дело перекурить.'...- Вернувшись с балкона и не застав супруги на кухне, он молниеносно наливает себе полную. Махнув, - тут же наливает ещё и, заслышав приближающиеся шаги, моментально отправляет содержимое в рот.
Жена садится напротив. Он наливает себе под самый край.
- Опять?!
- Ладно тебе. Всего лишь вторая. Под твоё мяско просто нельзя не выпить.
- Ты давай, закругляйся с этим. Пойдём, там наш любимый сериал начинается.
Налив официальную третью, он торжественно передаёт жене полупустую бутылку. Та возвращает её на этажерку: 'Вроде бы вот она - бутылочка, но пить из неё нельзя. У благоверной глаз - алмаз. Но ничего, есть запасной вариант.'
Что-то непривычно тяжёлое и жгучее, какая-то огненная жаба забралась ему в грудь. Полулежа на диване, вперив непонимающий взгляд в мелькающих, громко говорящих и кричащих людей, которых постоянно прерывают записанные взрывы смеха и длинная реклама, - что-то там про прокладки, льготные кредиты, лечение геморроя и недержания, - он непроизвольно массирует левую половину груди: 'Может жахнуть таблетку? Нет, после этого дела не стоит. Надо подлечиться проверенным методом.' - Он встаёт.
- Ты куда? - она смотрит на него с подозрением.
- Куда-куда. В туалет.
Щёлкнув задвижкой, он осторожно, стараясь не греметь, достаёт нычку. Глоток. Второй. Тёплые волны расходятся по пищеводу и попав в желудок, начинают расползаться по всему телу: ' М-мм. Вроде немного отпустило.' - Шумит спускаемый бачок. Прополоскав рот, он споласкивает горящее лицо холодной водой; вернувшись, валится на диван.
'Нет, жаба никуда не делась. Она даже стала больше, раздулась, заполняя жжением все внутренности. Сказать жене?... А толку? Скажет - А как ты думал, опять нализался, вот ему и плохо. - Да и что она сделает, таблетки всё равно с этим делом не сочетаются.' - Потихоньку массируя огненную жабу, он терпит, дожидаясь конца сериала.
Прежде, чем отойти ко сну, он ещё разок заходит, подлечиться, в туалет и перекуривает на балконе.
Они ложатся. Прижавшись сзади, она начинает ластиться, требуя ответного внимания.
- Слушай, давай не сегодня. Мне что-то нехорошо.
Отдёрнув руку, будто ожёгшись, она с демонстративным шумом отворачивается и ретируется на другой край кровати.
- Что за мужик стал? Ничего не может. Опять нализался. Вспомни, каким ты раньше был, до утра спать не давал...
Жена тихонько посапывает. Он гукзно переваливается с боку на бок: 'Нет. Никак не уснуть'. - Состояние беспричинной тревоги овладевает им. По лбу и по телу ползают холодные змейки пота, делая неприятно мокрыми и противными, наволочку и простыню. В голове носятся чугунные обрывки мыслей: 'Что-то не так с автоматической коробкой, он чувствует; если накроется, плохо дело... старший сын под следствием; как ни крути, от срока не отбрыкаться; хотя... могут дать и условно... Вдруг! - Давным-давно умерший отец; следом - лицо покойницы-матери. Мерзкая, пульсирующая жаба, надуваясь, шевелится, сдавливая нестерпимо тугим, огненным обручем грудь.
Хватаясь за стены, он плетётся курить. На обратном пути заходит в туалет. На дне бутылки из нычки - всего ничего. Запрокинув голову, он замирает, ловя сухим, разбухшим языком, стекающие из опустевшего сосуда, последние капли...
В окне, бледною тенью, брезжит рассвет. Ему совсем худо. В груди полыхает пожар. Дальше терпеть невозможно. Нашарив немеющей рукой мягкое тело жены, он судорожно тормошит его.
- Ну чего тебе?
Он уже не может говорить, хрипит что-то нечленораздельное. Она спросонья ничего не понимает. Вскочив, включает свет; увидев страшное, тёмно-багровое лицо, вскрикивает; тыкает дрожащими пальцами в телефонные кнопки.
Что-то лопается в груди. Обжигающая лава выливается внутрь, сметая всё на своём пути. Океан боли всасывает в широкую чёрную воронку. Бессознательно, он хочет принять позу младенца в утробе. Это ему не удаётся. Обхватить руками согнутые колени мешает огромный живот.
Воронка мучительной боли сужается, засасывая всё глубже и глубже. Кромешная тьма. Вдруг створки лифта бесшумно расходятся. Из кабины бьёт ослепительный свет. В ней - фигура.
- А...что...лифт уже починили?
Фигура протягивает руку, приглашая войти. Он заходит. Створки, так же бесшумно, смыкаются. Лифт стремительно взмывает вверх.
Через час приезжает неотложка. Усталый, с кругами под глазами, врач в синей куртке и бахилах, выйдя из спальни, садится в гостиной за стол и, сгорбившись, начинает заполнять документы, констатируя летальный исход в результате обширного инфаркта.
Быстро строча набитой рукой, он сообщает новоиспечённой вдове, что в течение нескольких часов подойдёт участковый; потом приедет труповозка; ребятам платят копейки и поэтому положено их, по возможности конечно, отблагодарить: адрес и телефон морга, а так же телефоны похоронных агентов он запишет на отдельном листочке...
Один их двух дюжих санитаров, засовывая в карман купюры, басит - Хозяйка, добавили бы пятихаточку, за превышение, так сказать, весовых габаритов... Во, спасибочки. Всё сделаем в лучшем виде.
Ухватившись за края простыни, - Раз-два, взяли! - крякнув, они перекладывают голое, синюшное тело на носилки. Оно уже окоченело. Только детородный орган переваливается из стороны в сторону... В последний раз.
Бугаи накрывают тело простынёй; чертыхаясь, оббивая ручками носилок стены и дверные косяки, втискиваются в полутёмную, пропахшую мочой и исписанную граффити, кабину лифта.
Обшарпанная дверь, двигаясь рывками и дребезжа, закрывается. Натужно скрипя, кабина ползёт к земле.