Скажите, пожалуйста, ну как?! как можно выбрать удобный матрас?! Нет, сейчас конечно всё для людей - сервис не стоит на месте. В каждом матрасном салоне продавец, накинув плёнку на любой, выбранный образец, предложит вам полежать минуту-другую. Но так это - минута. А лежать на матрасе - каждую ночь, по семь-восемь часов, в выходные, - все десять, а после хорошо отмеченного праздника - и того больше. Вот если бы лошади умели разговаривать; они бы живо объяснили людям, как спать стоя и необходимость в мучительном выборе отпала бы сама собой.
Они обстоятельно готовились к важной покупке; изучали теорию, читая пространные статьи в Интернете, с удивлением узнавая, в какие инновационные дали шагнула матрасная индустрия со времён покупки предыдущего экземпляра. Что и говорить, даже само слово прошло апгрейд. Старый скрипучий "матрац" заменён теперь на современный, высокотехнологический - "матрас". За ужином теперь обсуждались не поведение легкомысленной красотки Васильевой из её отдела и не патологическая жадность его руководителя, а преимущества экологичного натурального латекса и кокосовой койры перед смешанными и искусственными наполнителями: струттофайбером, холлотеком и пенополиуретаном. Бурные дискуссии о боннелях, количестве пружин и необходимости использования меморикса - материала с эффектом памяти - часто приводили к тому, что содержимое тарелок приходилось разогревать по несколько раз.
Вооружившись знаниями, они перешли к практической части; расспрашивали, поражая своей эрудицией продавцов; по очереди, ложились: "Нет, этот слишком мягкий, проваливается. Этот студенистый, как желе. Этот - чересчур пружинистый, настоящий батут. Этот ватный, а этот, - старорежимный поролон, - и вовсе никуда не годится.
Наконец, выбор был сделан.
Занеся купленное изделие в спальню, грузчики, сноровисто разрезав толстую, прозрачную упаковку, уложили матрас на ламели новой двуспальной кровати.
Она застелила свежее постельное бельё.
- Ура! Сегодня спим, как короли!
***
Вернувшись из ванной в полупрозрачной ночнушке, она погасила свет и легла.
- Как тебе?
- Пока не понял. Вроде ничего.
- Да? А мне кажется, жестковат. В магазине у меня были совершенно другие ощущения.
Полежав немного на спине, они дружно повернулись на бок. Потом - на другой. Снова - на спину, и так далее; он - по часовой стрелке, она - против. Полночи, посапывая и вздыхая, они крутились, как веретёна, стараясь найти комфортное положение, пока сон, всё же таки, не одолел их.
Будильник звенел уже который раз.
С трудом разлепив глаза, они уставились друг на друга.
- Слушай, это невозможно. Он твёрдый, как асфальт. Я все бока отлежала. У меня на бёдрах точно синяки будут.
- Да, жёсткий, зараза. Я тоже извертелся весь.
- Что будем делать? может, поменяем?
- Надо попробовать.
- Не хочу с синяками ходить. Приду на работу, позвоню в магазин.
Вежливый голос, по третьему кругу, терпеливо объяснял ей, что по правилам торговли матрасы причислены к средствам личной гигиены и поэтому обмену и возврату не подлежат, тем более, - со вскрытой упаковкой.
- ...может из него твёрдое вытащить и набить чем-нибудь другим, помягче?
- Мы этим не занимаемся. У нас только готовая продукция.
- Что же нам делать?
- Попробуйте поверх этого положить ещё один, потоньше.
- У вас такие есть?
- У нас нет.
Встретившись после работы, они заехали в сетевой гипермаркет. Там, по разумной цене, был приобретён матрас; четырёхсантиметровой толщины, скрученный в компактный рулон, который, к их радости, без проблем, поместился на заднем сиденье их легклвушки.
- Ну вот! Теперь - другое дело. Я бы не выдержала вторую ночь на этом асфальте. Уж сегодня точно спим, как короли.
- Спокойной ночи, королевна! Хороших снов.
- Спокойной. Какие сны. Мне уже лет десять ничего не снилось.
- Мне тоже. А вот в детстве бывало...А-а-а - зевнув, он повернулся на бок.
***
Старенький дребезжащий автобус едет по пыльной, усеянной колдобинами, дороге. Её и маму, сидящих на дермантиновой седушке в середине салона, трясёт и подбрасывает, как груши. Она, конечно, - у окна. Молоденькая, как на чёрно-белых фотографиях, мама - рядом. Соседние места заняты бабами с бидонами и корзинами и белоплаточными старушками. Мужики - в красных рубахах, с загорелыми, красными лицами. В проходе - никого. Водитель, симпатичный вихрастый паренёк, где-то она его видела, накручивает баранку, насвистывая, до боли знакомую мелодию из фильма; удивительно, она никак не может вспомнить название.
Отпустив руль, водитель, вскидывает руки и, сладко зевая, потягивается; затем, - встаёт и идёт по проходу назад. Она смотрит, как на пустом водительском месте болтается, вправо-влево, рулевое колесо. Парень проходит мимо неё.
- Товарищ водитель, а кто же вести будет; мы же врежемся.
- Не волнуйтесь. Я ненадолго. У меня на заднем сиденье утка. Надо её вниз положить, а то, боюсь, потечёт.
Замедляя ход, автобус виляет и, накреняясь, начинает съезжать с крутой насыпи. Скорость растёт. Крен становится угрожающим.
- Ну, всё, сейчас перевернёмся.
Взлетев на трамплине, автобус делает в воздухе сальто и мягко приземляется на колёса; плавно и неспешно, как корабль - бороздит густое, оранжевое море растительности. Разлапистые сосновые ветви усеяны насыщенно-малиновыми черничинами, размером с арбуз.
Водитель возвращается на своё место. Впрочем, какой же это водитель. Это же Ванька Костиков, её одноклассник.
- Привет, Ваня.
- Привет.
- Как дела?
- Понимаешь, я вот думаю, куда поехать; в пионерский лагерь, на Мальдивы или в Канаду?
- В Канаде холодно. Езжай на Мальдивы.
- Я тоже так думаю. И наша классная, Елена Петровна, мне, после уроков, тоже самое посоветовала. Но вот какое дело. Я горные лыжи люблю, а на Мальдивах гор нет.
- Поезжай в Венгрию, там классно. Мы с мужем этим летом там отдыхали.
Неожиданно за окнами становится темно. Пока они болтали, автобус въехал в туннель. Реже и реже мелькают огоньки.
В школьном классе тихо; склонившиеся спины, поскрипывание перьевых ручек. Кабинет замедляет ход и, мягко упёршись в упругую, невидимую, преграду, замирает.
- Приехали. Надо передохнуть. Положив недописанное сочинение в портфель, она медленно встаёт из-за парты и, крадучись, не сказав "до свидания", выходит за дверь.
Спальня. На стенах - плотные чёрные шторы. Чёрная кровать, на ней - чёрные подушки и чёрное одеяло. Скинув резиновые сапоги, она ложится, утопая в мягкой, воздушной перине, и смотрит в потолок. Чёрный потолок сплошь увешан электрическими счётчикам и автоматами; с рубильниками и вращающимися колёсиками. Они тихонько гудят: "А ведь это вредно; напряжение, электрические поля. Ничего, просто надо открыть окно".
Встав, она раздвигает одну из штор и подходит к иллюминатору, закрытому разделочной доской; убрав доску - заглядывает в него. По, клюквенного цвета, небу, стройными рядами, пролетают собаки. За ними летят зайцы. За зайцами - яйца.
- Интересно, почему собаки летят первыми?
- Как, разве вы не знаете? Сегодня же праздник "Догони Собаку" - она оборачивается. В подъезде никого нет, кроме соседской таксы, Весты.
- Тогда, поздравляю тебя, Веста.
- Спасибо! - польщённая такса скалит мелкие острые зубки. - А мне, Денвер, лабрадор с третьего этажа, браслет подарил. - Веста кокетливо поднимает переднюю лапку - золотой. И духи.
- Ух, ты!
- А вы знаете, что у Васильевой из вашего отдела роман с зам. начальника, с Петляевым?
- Не может быть. Откуда тебе это известно?
- Откуда-откуда. От верблюда. Откуда все новости в офисе? Известно - от Светки секретарши.
Створки подъездных дверей плавно разъезжаются. - И, кстати, я в "Догони Собаку" не участвую; вид поменяла. Это же теперь так просто; подаёшь в МФЦ заявление и через четырнадцать календарных дней получаешь. По новому паспорту я теперь - антилопа гну. - Вперевалочку, семеня короткими ножками, такса выходит.
Снова кружок иллюминатора. - Пока они мило беседовали с Вестой, наступил вечер. На небесном светофоре загораются звёзды: сначала зелёные, затем - жёлтые, и наконец - красные. Самая яркая, красная звезда срывается с неба и начинает падать, оставляя за собой пушистый огненный хвост. Она быстро растёт.
Нет, это не звезда. Это - красный многоголовый дракон! Огнедышащее чудовище стремительно приближается! Он занял уже полнеба! Он увидел её! Он атакует!
Спасения нет!!
Вскрикнув, она вскакивает, судорожно хватая ртом воздух. В зашторенном окне брезжит рассвет. Муж посапывает рядом. Мерно тикающий будильник показывает полчаса до подъёма.
***
Огромный дворцовый зал. Теряющиеся в высоте, готические своды. Мрачно и сыро. Пол выложен серыми каменными квадратами. Между ними - полоски щелей. Найдя щель пошире, он засовывает в неё лезвие меча, - и-ии, раз! - приподнимает и отодвигает в сторону чудовищно тяжёлую плиту. Под ней - камни и обломки кирпичей. Шагнув в углубление, - голыми руками, начинает выбрасывать их наверх: "Быстрее! Быстрее! - пульсирует мысль. Яма растёт. Появляется круглая, массивная крышка. Откинув её, он пристально вглядывается в чёрное жерло вертикального колодца. Дна не видно: "Факел зажигать нельзя, обнаружат". - Он спускается, перебирая осклизлые, холодные, как лёд, скобы: "Вот и дно. Годится", - начинает путь обратно.
Перекинув через плечо окровавленное тело, задыхаясь от ужаса и напряжения, он спускает его на дно; с отвращением скинув страшный груз, карабкается вверх; накрыв колодец крышкой, закидывает яму камнями и обломками кирпичей; упираясь, что есть сил, сдвигает плиту, возвращая её на прежнее место.
Мышцы сводит от перенапряжения. Глаза заливает горько-солёный пот. Пот растекается по спине и чмокает под мышками. Перепачканная грязью и кровью, мокрая, ледяная одежда липнет к распаренному телу. На ладонях - маслянистые кровяные сгустки и мерзкая слизь: "Ничего, надо успокоиться. Он незаметно вернётся, тщательно вымоется; с шампунем, мочалкой и мылом, поменяет одежду. Да! Как он сразу не догадался, одежда - это улика. Её надо сразу же выбросить; причём не в помойку у подъезда, куда он по утрам выбрасывает мусор, а на какую ни будь другую, самую дальнюю...а ещё лучше, - сжечь... точно - сжечь. А от меча, орудия убийства, - как он об этом не подумал, - надо избавиться в первую очередь. Может, закопать на даче? Нет, опасно. Он бросит его в море, в самом глубоком месте; оттуда точно не поднимут. Хотя меча, конечно, жаль - подарок Генерального на юбилей. И резиновые сапоги жалко выбрасывать; такие удобные. Как в них хорошо в лес, по грибы, ходить. Не то, что эти новые, никудышные, которые жена на распродаже купила.
Какой позор! Убил! Собственную мать! Всю жизнь боялся, что, когда-нибудь убьёт человека и его посадят в тюрьму. За убийство дают лет пятнадцать, не меньше. Если к его возрасту прибавить пятнадцать лет... Нет, тюрьма - это конец; с убийцами там не церемонятся. Он уже не выйдет. Его прикончат.
Да нет. Чушь. Никто не найдёт тело. Никогда. Конечно, он теперь, до конца своих дней, будет мучиться и переживать. Но... если не узнает жена, дети, друзья, сослуживцы и знакомые; в общем, - никто, то, если он сам себя не выдаст - может сойти за честного человека, а не за кровавого маньяка. В конце концов, можно и себя убедить; заставить думать, что этого вообще не было. Может быть, с годами, отпустит.
Ему становиться легче. Покинув сырую затхлость дворца, он, с облегчением вдыхая чистый горный воздух, начинает спуск с обрывистой, почти вертикальной, стены. Осторожно ступая по замшелым, неровным ступенькам, вырубленным в скале, прижимается к шершавым камням. Мрачный дворец, как ужасный сон, исчезает где-то вверху; в облаках. На одной высоте с ним, с хищным клёкотом, летают орлы. Свирепый ветер свистит, завывая в ушах, пытаясь столкнуть его в бездну. Внизу едва угадываются очертания спасительной долины. Как же высоко.
Завернув за уступ, он видит в скале окно. В нём горит свет. Он заглядывает туда. Волосы встают дыбом. В конце подсвеченного факелами, горизонтального тоннеля - спрятанное им тело. Мысль; острая и беспощадная, как кинжал, - пронзает сердце: "К тайнику, в котором он схоронил труп, есть ещё один ход - горизонтальный".
Сверху и снизу, бренча шпорами о каменные ступени, к нему подбираются, облачённые в доспехи, фигуры. Длинные острые копья тянутся к его груди.
- Неееет! - он прыгает в бездну.
- А-а-а-а!
В зашторенном окне брезжит рассвет. Жена посапывает рядом. Он смотрит на будильник; до звонка - двадцать минут.
Какое-то время он не может прийти в себя. Обрывки сновидения, путаясь с мыслями, роятся в голове. Отделив, наконец, сон от яви, он расслабляется; на лице появляется блаженная улыбка.
- Он никого не убивал!
***
Она раскладывает по тарелкам румяные сырники; наливает ему полный, как он любит, стакан нежирного кефира и подаёт на стол. На скатерти - приборы, йогурт и вазочка с клубничным вареньем.
- Тебе кофе сейчас или попозже?
- Попозже. Садись, закрутилась, пчела.
- Приятного аппетита! - присев, она поливает сырники йогуртом. По тарелке расползается густое белое пятно.
- Приятного аппетита! Ну как королевне новая матрасная композиция?
- Помягче. Правда, жарко на нём. И знаешь, как то ... беспокойно. А тебе?
- Лучше. Хотя... ты знаешь... что-то нехорошее приснилось под утро. - Взяв вазочку, он, придерживая ложечкой ягоды, наклоняет её. Вязкая, тягучая струйка вытягивается красной струной. Он вздрагивает: "Кровь!"
- Что?
- Да...так...сон вспомнил.
- И что же?
- Да ну, ерунда всякая, даже не хочу рассказывать.
- Ну и ладно. Передай мне, пожалуйста, вареньку. - Ей, наоборот, нравится не сироп, а ягоды. Вываливающиеся из вазочки клубничины взрывают йогуртовою белизну расцветающими бутонами. Она зачаровано смотрит на растущие красные звёзды.
- Знаешь, а я вспомнила. Мне тоже сегодня приснился сон. И, представляешь - цветной!
- Ты же говорила, что тебе сто лет ничего не снилось.
- В том то и штука. Не снилось, не снилось, а сегодня приснилось.
- А какой сон то; хороший или плохой?
- Подожди...дай вспомнить...в голове какая-то каша. Я, когда проснулась, всё помнила, а сейчас.... А! Вот! Снилась мне мама и Веста, такса из соседней квартиры.
- Веста?!
- И ещё, Ванька Костиков - одноклассник. К чему это? Лет двадцать его не видела.
- Надеюсь, сон был не эротический?
- Ты всё об одном! О вечном уже надо думать.
- А я что? Это же не мне одноклассница, в пеньюаре, приснилась.
- Глупости у тебя на уме. Конечно, ничего не было...ещё, помню, зайцы летали.... надо же такому присниться... а в конце что-то страшное... я даже проснулась.
***
До конца недели, каждую ночь, им снятся сны: вязкие и тревожные. Они маются, беспокойно ворочаются, просыпаются и долго не могут заснуть; лежат с открытыми глазами, разгадывая тайну изгибов люстры.
По утрам, прихорашиваясь у зеркала, ей уже не удаётся скрыть набухшие синячки под глазами. Он тоже осунулся.
Они мучаются. Они устали от хронического недосыпа.
В пятницу за завтраком, единогласно, принимается решение: матрасы - в ссылку; на дачу. В воскресение, с утра - по магазинам.