Навязчивое видение и только. Не было никакого иного объяснения тому, что я уже многократно имел возможность лицезреть. Причем ведь данное не всегда происходило в процессе моих мятежных сновидений, когда особенно душная и кратно темная ночь старалась выпотрошить моё депрессивное сознание наружу, добить, чтобы увеличенный контраст не опровергал душевные терзания, но напротив, чтобы дополнял, и пришедшее утро стало продолжением безвозвратно ушедшей ночи.
Я ставил задачи. Я составлял распорядок дня и даже пытался подвести под алгоритм еще несостоявшиеся мысли. Взял ровно четырнадцать листочков, свободных для письма лишь с одной стороны. Чтобы именно в этот объем уложился мой небольшой рассказ, который и должен был помочь мне избавиться от преследующих меня видений, которые, как уже было сказано выше, являлись непрошено не только ночью, но и средь бела дня. Стоило закрыть глаза. Стоило остановить взгляд на каком-то фрагменте акцентировано - и нате, получите, всё изменилось. Фактом передо мною атмосфера давно ушедших лет.
Пустые улицы, где на тротуарах больше жизни, чем вмещает в себя проезжая часть. Какой-то иной свет, совсем непохожий ракурс. Первая половина пятидесятых годов застыла, зафиксировалась в моих глазах. Я делал шаг, я нарочно совершал резкие движения и тут же возвращался обратно в свой мир. Но ведь при этом отлично знал о том, что неестественные галлюцинации и не подумают оставить меня.
Надежда была на рассказ. Только его я видел своим спасением. Только он должен будет вышвырнуть из моего несчастного сознания то, чего там быть категорически не должно: и это патриархальное, неспешное время, и этого незнакомца, часть жизни которого явилась мне, заблудившись в пространстве и времени.
Выглядел он жалко. Слишком сильно нервничал и боялся не только любого шороха, но и собственного существования, да, тех движений, которые им же и осуществлялись, будучи всегда одинаковыми и запрограммированными. Он не мог сидеть на месте более трех минут. Он постоянно вскакивал и подбегал к окну, выходящему во двор, тихому ничем неприметному, такому, каких огромное множество, что сейчас, что и тогда. Где маленькая жизнь всегда отторгнута от большой и шумной, где место сохранения и успокоения, с присутствием умиротворенной банальности. Всё обо всём, и в это же время, всё совершенно ни о чем. Можно запутаться, можно перепутать, Где всё же настоящая жизнь, где она имеет большую ценность? В отрешенной атмосфере спокойствия или в динамичной суете, в бесконечной относительности чужого движения. Мне всегда казалось, что первый вариант лучше. А вот моему непрошенному гостю, кажется, было всё равно. Хотя если предположить, углубиться, то ему второй вариант был бы куда предпочтительней. Ведь тишина и спокойствие имеют и обратную сторону, не приемля ничего чужеродного. Оно вторгнется, оно случится так, что образным грохотом разорвет идиллию. Испугает гораздо больше, чем в том месте, где и без того шумно, где мрачные люди из черного автомобиля не сумеют создать такой мощный, зловещий контраст.
Вот это, я почти уверен, и пугало моего героя больше всего. Слишком мягко и лирично падали мелкие, мартовские снежинки. Слишком звучными были шаги соседей, которым пока что нет никакого дело о том, что творится в душе человека, выглядывающего через окно, отодвинувшего левый краешек коричневатой шторы, боящегося и ждущего одновременно.
Они придут. Они не могут поступить иначе. Только вот, от чего они медлят и какой у них распорядок дел, насколько далека ему отведенная очередь.
Ночью лучше, меньше глаз, конечно, значительно меньше. Хоть еще явственнее звук мотора. Громче и жестче хлопки автомобильных дверей. И даже зажженная спичка подобна вспыхнувшему факелу. Но всё же ночью лучше. Особенно если отключиться, если суметь переместиться в забытье. Тогда лишь приступ, поплывшее зрение и слабость в ногах, когда, простреливая пространство, задребезжит электрический звонок. Доползти до двери. Руки неистово трясутся. Но выдержать, а уже затем наступит развязка. Один жуткий этап смениться другим, куда более страшным, но при этом четко определенным, не таящим в себе никакого муторного ожидания, никаких удушающих сомнений. Лишь смерть, растянутая во времени. Скорее, что так и будет.
Мой герой взвинчено отбегал от окна. На тридцать секунд возвращался в объятья старенького кресла, а затем вновь вскакивал с места. Теперь пунктом назначения становилась кухня, там тоже есть окно. Там стакан с коричневатой жидкостью, похожей на чай. Будет сделан глоток, сократиться содержимое стакана. Но почему я никогда не видел, как затворник наполняет чаем эту нехитрую принадлежность. Что он не принимает пищи - то логика заставляет войти в его положение - он просто не может, у него всё вывалиться обратно.
Из кухни комната, и вновь окно. Два небольших чемодана, примостившихся возле входной двери. Мой нечаянный товарищ приготовился. Он предусмотрел часть необходимого заранее. Пройдет десять минут, он ляжет на кровать, сделает это лицом вниз, но спать не будет. Я никогда не видел, чтобы он спал. Впрочем, мне не всё дано. Я не нахожусь возле него всё время. Если бы это было так, то я очень скоро стал бы его точной копией. Оставьте, зачем такое углубление. Ведь я уже сейчас во многом на него похож. Только что не бегаю из угла в угол по собственной комнате, не беспокою своим страхом прямоугольник современного, пластикового окна.
Еще десять минут, он поднимется, начнется процесс единственной радости. Мой непрошенный друг будет жадно затягиваться папиросным дымом, будет продолжать крутить головой от окна к двери. Уже в какой раз останавливать свой взгляд на двух черных чемоданах, заждавшихся своего часа.
Этим вечером, нет, точно, что этой ночью. А за окнами продолжает падать мартовский снег, успевший почернеть, но не везде, но лишь местами. Свисающие сосульки всё так же украшают пейзаж, всё так же угрожают тем, кто не хочет задумываться об их существовании. Вечер остановился. Вечер заставил полностью затихнуть окрестность двора. И сейчас ни голоса, ни стука, ни шороха. Так сохранится, так случится до самого утра. С каждым часом меньше квадратного света окон, с каждым часом сильнее одинокие шаги, и хорошо, что мягкий, податливый снег не издает скрипа.
Но с чего всё началось. Почему происходящее стало возможно. Я думал об этом. Я, признаться честно, не смог сопоставить одно с другим. Ведь дом, который я снял на две недели, чтобы закончить работу над романом "Мир вашему дому", находился очень далеко от тех мест, которые предоставляли мне возможность видеть моего незваного друга. Добрых двадцать километров между этими двумя географическими точками. Не может быть никакой связи. Но эта поверхностная мысль не успела закрепиться в моем мозгу. Кто мне скажет, кто сможет меня убедить, что несчастный неврастеник не являлся когда-то хозяином этого старого дома. А может, здесь проживали очень близкие ему люди. Вот и нашла меня странная, энергетическая связь. Помутилось измученное противопоставлениями и выводами сознание. Притянуло одно к другому. Уничтожило временное препятствие. И прошлое оказалось ближе настоящего. Хотя нет, правильно будет, что два пространства перепутались. Слишком близко удалось им подобраться друг к другу. Слишком сильно зажали они меж собой мою незначительную персону. Много общего между ними, много общего между мной и человеком из моего видения, которому больше пятидесяти лет, у которого небольшая, жидкая бородка, интеллигентные, тонкие черты лица, не знающие тяжелого труда руки и загнанный, ненормальный взгляд.
Я же закончил вторую часть романа. Мне нужно было отдохнуть. Что я и сделал, проспав целых пять часов. Причем случилось это в не самое лучшее для отдыха время суток, с четырех часов дня по девять часов вечера. Когда очнулся, то испытывал сильную головную боль, которую лишь частично приглушили две таблетки обезболивающего. Дальше последовала кружка растворимого кофе с молоком. Стало лучше, я обрел хоть что-то похожее на нормальное состояние. А когда минул еще один час, когда старенькие часы сообщили мне о том, что всего полтора часа осталось до наступления полуночи, я решил сделать то, что планировал еще несколько дней назад. Мне очень хотелось обследовать старый, двухэтажный дом. Ведь окрестность, ведь дорогу от остановки электрички до дачного поселка я успел изучить хорошо. Я дважды и целенаправленно совершал вечерние прогулки, ровно до того момента пока сгустившаяся темнота ни прекращала моё образное наслаждение незнакомыми и притягательными видами.
Нужно признаться, что было несколько не по себе, ведь до этого я никогда не имел возможности оценить столь старое строение в одиночестве, без какой-то помощи со стороны хозяев или кого-то еще. Сильно скрипела деревянная лестница. Я останавливался, чтобы по достоинству оценить завораживающее эхо. Я вдыхал полноценный своей необычностью колорит запахов. А ведь здесь были люди, я не о тех, кто когда-то и очень давно являлся хозяевами дома, кто встречал здесь утреннее солнце, кто в тепле и уюте наслаждался лунным светом через большие окна первого этажа, когда в распоряжении имелись несколько часов до наступления ночи. Я о тех людях, которые подобно мне арендовали эту необычную недвижимость.
Попытка отвлечься не удалась. Всё сильнее притягивала обстановка второго этажа, откуда начало пятидесятых не собиралось уходить вовсе. Настоящий, естественно образованный музей, и наконец-то меня покинул странный образ мужчины, являющегося дополнением к чудесно сохранившейся обстановке ушедших лет. Я не знал, сколько минуло времени. Я подсознательно почувствовал, что моя экскурсия затянулась, что необходимо вернуться к работе над книгой. И вот тогда началось самое интересное, правда, случились еще два часа. Работа не шла. Заранее приготовленный материал не нравился. Начал раздражать холод. Поэтому пришлось затопить котел, хотя эту процедуру я проделывал перед тем, как заснул днем. Вот тут я перестарался. Нужно было совсем чуть-чуть. Я же дров не пожалел. Стало слишком жарко, от того быстро потянуло в сон.
Мой герой не дождался гостей. Что-то потустороннее, взятое из ниоткуда, сообщало мне о том, что на полные двое суток несчастный человек, с двумя чемоданами у порога, был лишен моего присутствия. А в те минуты, когда мы встретились вновь, он заметно изменился. Он стал еще более нервозен, он уже не мог усидеть на стуле и минуты, он стал передвигаться еще быстрее. Нервно взмахивал руками, но по-прежнему, как притянутый магнитом, подбегал к заветному окошку. Правда, тут же удалялся прочь. Мне казалось, что за такой короткий промежуток времени он точно ничего не успевал рассмотреть. Его губы постоянно двигались, он что-то беззвучно шептал сам себе. А волосы, они представляли из себя бесформенную копну, давно не знавшей прикосновения расчески. Но всё же в какие-то моменты мой герой затихал, начинал вести себя еще более странно. Такого я не видел, происходящее было новым, и очень уж необычным откровением.
Мой герой тихонько подходил к стене. Прислонялся к ней ухом и переставал двигаться, превращался в каменное изваяние. Проходило несколько минут, он на цыпочках отходил от стены, он оказывался возле входной двери, и происходило то же самое. Он вновь не двигался, он вновь превращался в слух. Жуткое удивление и ощущение интриги наполняли моё существо. Мне хотелось узнать, я был совсем не против очутиться рядом со своим нечаянным товарищем. Чтобы узнать, что происходит, что случилось здесь пока я, не желая того, отсутствовал.
Кто-то свыше услышал, прочитал моё желание. Мой герой резко отскочил от двери. Было видно, что он сильно испугался. И в подтверждении случившегося, я мог видеть, как несчастный неврастеник начал прятаться в угол, как он судорожно и быстро крестился, бледнея, боясь пошевелиться. Если бы я мог слышать звуки, то догадался бы быстрее. Но такой возможности мне дано не было, поэтому лишь по истечению минуты, я догадался: в дверь стучат, к нему пришли.
Но почему он не открывает? Наверное, не может преодолеть приступ панического страха, который мгновением вогнал его в плотный сумрак близкого сумасшествия. Так или нет, узнать я был не в состоянии. Зато смог увидеть то, что и привело к столь существенным изменениям в сценарии.
Там были люди. Я был как бы со стороны. Невзрачный, хмурый старик стучал в дверь. По лестнице вниз направлялись еще несколько человек. Спустя небольшой отрезок времени они влились в большую группу лиц. Все вместе создавали они ручейки, которые, спустя какое-то время и расстояние, образовывали поток, состоящий из огромной массы людей.
Мрачные и сосредоточенные лица. Полное отсутствие улыбок и даже намека на смех. Глубокая, тяжелая скорбь придавила идущих, она же управляла ими, она вела их к тому, кто был для них всем, даже больше, чем всем - это носилось в воздухе, это делало меня похожим на всех них, и я не собирался сопротивляться потоку. Даже находясь со стороны, даже будучи отрезанным чем-то незримым, я следовал с ними одним маршрутом. Между ними и мной не было никакой разницы.
Время, пространство - это не имело никакого значения. Теперь я всё понимал. Теперь мне предстояло попасть на последнее свидание с тем, кого я видел лишь на фотографиях, о ком я знал значительно больше, чем все те, кто находился сейчас со мной рядом. Я мог бы усомниться, я мог бы протестовать, но отказаться я не имел никакой возможности.
Невероятно страшная сила придавила всё вокруг. Сама атмосфера, само встревоженное пространство двигали этими людьми. Что-то ужасное и в то же время грандиозно торжественное было во всем этом. И ведь именно от этого, сжигаемый истерикой и приступами близкого сумасшествия мечется по периметру своей квартиры мой неизвестный герой. Он сильнее меня. У него есть какая-то защита, которой я лишен совершенно. Вероятно, что что-то предоставленное временем, но не знанием. Неважно, поток же приближался к развязке. Какой потрясающий символизм, и если бы я не знал. А так мне предстояло стать свидетелем того, как случившаяся смерть может не согласиться со своим количественным числом, как она небольшим временным отрезком умножится кратно и кратно.
Улицы растаяли. Улицы стали криком и хаосом. Я рванулся прочь. Мне нужно было назад. Скорее, минутами покинуть город. Скорее, под крышу двухэтажного особняка. Тем более вечер уже успел состояться, успел высвободить на всеобщее обозрение полный облик ночного светила. Может мне хотелось, но я не разглядел на белой окружности кровавых пятен. Зато вновь встретился со своим знакомым. Он так же бежал из города. Он забыл о своих чемоданах. Он шарахался от каждой тени. Он направлялся ко мне, ему нужно было оказаться в том же старом доме.
Возможно, что наши пути пересеклись, вероятно, что мы, посмотрев друг другу в глаза, протянули бы навстречу руки. Но этого не случилось. Я опередил своего товарища, проснувшись. Чужой отсвет экрана не соответствовал тому, что окружало меня. Лишним выглядел ноутбук. Было бы время подумать, представить, отвлечься. Но снова нет. Сильные порывы ветра - вот что вторгалось ко мне, с этим, вгоняя в трепет и озноб, скрип и гул издаваемый деревьями. Напряжение, и показалось, в дверь стучат. Показалось? Нет, но стучат не в дверь. Стук на лестнице, наверх рванули торопливые шаги. Хозяин, минуя моё присутствие, бросился на второй этаж. А я, я сжимался от страха, ощущая кожей, как бешено колотит его сердце, как он тяжело дышит, как трясется его тело, пробираемое сдавливающим ужасом.
Он прятался. Для него ничего не изменилось. Я же сидел, не двигаясь, а ветер, приносящий мистические звуки, продолжал своё дело. Всё вокруг гудело. Всё вокруг двигалось само по себе. А когда над моей головой погасла тусклая электрическая лампочка, я понял, что до кульминации происходящего осталось совсем немного. Что подтолкнуло меня? Нет, я не знал. Я вновь превратился в марионетку, управляемую чужой волей. Зажигалкой освещая лестницу, я двинулся наверх. Я застыл возле комнаты, за дверью которой прятался он. Я не торопился. Мне нужно было ждать. Две минуты, точно, что больше не было, и я услышал сильный скрип входной двери. Холодный озноб покрыл всё моё существо. Куда-то в самый низ провалилось от страха сердце, а неспешные шаги чужака отмеряли, оставляли позади себя, деревянные ступени.
Воздух наполнился тяжестью. Кратно увеличилось атмосферное давление. Мне же ничего не оставалось, как открыть дверь в комнату. Только так я мог спастись. Только так, спрятавшись в одном из углов, я мог рассчитывать на то, что меня не коснется невозможное рандеву между властителем и жертвой. Не стоило удивляться, что мой герой меня не видел, а если бы и видел, то точно не обратил бы на меня никакого внимания. Ведь он ждал его. Он знал о том, что он придет.
Я прижался к стене. Я стал дополнительным узором на старых, пыльных обоях. Но меня всё одно легко можно было обнаружить. Если бы до этого им было дело.
Невысокий, суровый человек медленно оказался в комнате. Я, испытывая ощущение первозданного ужаса, пользуясь непосредственной близостью, разглядывал черты его лица, его мутные и сосредоточенные глаза, и то, как он спокойно закурил свою трубку, и то, как он, владея вселенским превосходством, молчал. Я не мог оторваться от созерцания властителя. Я не заметил, как мой герой оказался в петле, как его ноги добровольно отказались от последней жизненной опоры. Зато я видел, что ни один мускул на лице ночного гостя не дрогнул. Я видел, как он, не глянув в мою сторону, твердым шагом покинул комнату. Я слышал, как стихли его шаги, как следом успокоился ветер, пропал вой и гул, в оцепенении застыл старый дом.
Всё чувствовал, видел, слышал я. Но первое движение смог сделать лишь пять минут спустя. Передо мною болтался труп человека. За его спиной находился отрывной календарь, на котором застыла историческая дата, и в ней, в несуществующем зеркале обманувшего времени, лицом моего мертвого героя смотрело а меня собственное отражение.