Аннотация: Кому же не хотелось попасть в мечту? Свершать подвиги, слышать восхваления... Но! То самое "но", что есть везде и всегда: что делать, если мир фантазии оказался слишком реален?
Часть 1. Бойся своих желаний
*****
Осенним днем, о котором без часов и не скажешь точно, день то или вечер, шоссе блестело от моросящего дождя. Строго говоря, еще шло календарное лето - середина августа, но у природы на этот счет явно имелось иное мнение.
По обе стороны асфальтовой ленты тянулись поля: желтые ржаные и пшеничные, зеленые картофельные; разделенные рядами кленов и, местами, уходящими в стороны грунтовыми дорогами.
Колеей, раскатанной в грязи меж полем и шоссейной обочиной, светло-гнедая лошадь неторопливо тянула полную плотно набитыми мешками телегу. На мешках развалился пожилой худощавый возница в телогрейке, серой вязаной шапке, выцветших мешковатых штанах, и резиновых сапогах. Он лениво следил, как вдалеке ярким пятном ползет по серой нити шоссе красный "Икарус", и откровенно скучал.
Появление автобуса, впрочем, обещало неплохой шанс встретить попутчика: часто пассажиры, направлявшиеся в село, предпочитали высадиться на перекрестке. Все ближе идти, чем из райцентра.
-Тпррруу! - протянул возница, когда кобыла тяжелым рывком вытянула телегу со скользкого подъема на проселок.
"Икарус" не заставил ждать напрасно. У поворота он притормозил, постоял, фырча мотором, и укатил, оставив искомого попутчика на обочине, рядом с "челночной" клетчатой сумкой.
Возница с сомнением оглядел пассажира: темные волосы, добродушное выражение лица с открытыми крупными чертами, глаза мягкого карего цвета... Не столь уж грозный вид, но прическа-ежик и недельная щетина вряд ли кому придадут интеллигентности. А добавь к тому рост заметно выше среднего, лицо, какое уместится не во всяком зеркале, да соответствующее сложение: поневоле задумаешься, прежде чем такого подвезти. Вспомнились мелкие бандиты, временами мотавшиеся из райцентра к кому-то из местных девиц... Впрочем, к этой-то компании парень вряд ли имел отношение.
Вероятный попутчик тем временем одернул шерстяную черную куртку, расправил серые брюки. На летних легких ботинках затянул шнурки, словно готовясь к пешему переходу, подхватил раздутую сумку, ровно пустую, и зашагал к телеге.
- До села подкинете? - голос парня развеял все сомнения: спокойный басок, без присущей "хозяевам жизни" наглости.
- Рыська, - повторил дед, не слишком старательно пряча улыбку. - Молодая резвая была, иначе, как рысью, ходить отказывалась. Меня дедом Василием зовут.
Надежда на интересного попутчика оправдалась "на все сто", по выражению внука Веньки. Пассажир охотно отвечал на расспросы, между делом успевая читать выуженную из сумки, устроенной под ногами, книгу, прикрывая ее от дождя полой куртки. На обложке Василий сумел углядеть мужика в музейных доспехах и здорового ящера.
- По истории, что ль?
- Сказка! - ухмыльнулся пассажир.
Попутчик успел представиться - Олег, - рассказать, что в селе, у родителей, проведет оставшиеся после институтской практики две недели каникул - отдохнет перед сдачей "хвостов", и пожаловаться деду, потрясая книгой, что в средние века жить было куда проще: взял меч и разом уладил все проблемы. Дед рассказал тройку охотничьих историй, что с ним случились по молодости. На чем приятная поездка и закончилась.
Источник характерного мотоциклетного тарахтения, до поры скрытый тянувшейся меж проселком и полем лесополосой с кустарником, обрисовался в образе уже упоминавшейся банды: пятерых недорослей на древнем "Восходе" с "люлькой". И, судя по неровному курсу, в гостях они уже были. Уступить середину колдобистого узкого проселка "байкеры" не успели, или не пожелали... Словом, кобыла шарахнулась, отвернув от столкновения, телегу же потряс мощный скользящий удар. Мотоцикл запоздало вильнул в сторону.
Попутчик, не вовремя отвлекшийся, привстав поправить сумку, ласточкой слетел с телеги, в воздухе извернулся по-кошачьи и, сжавшись, рухнул рядом с лесополосой. Дед видел это лишь краем глаза - хватало своих проблем: Рыська, с визгливым ржанием, пыталась умчаться напрямую через кусты.
Только когда лошадь, запутавшаяся упряжью в переплетенных ветвях, перестала брыкаться, и стих мотор "Восхода", что, не сбавив скорости, скрылся за поворотом, дед вспомнил про пассажира. Вспомнил, но... так и не смог найти: под кленом, куда тот упал, на влажной земле не появилось даже вмятины.
Остались ветви, чем-то срезанные с кроны, разом обретшей идеально цилиндрическую форму, книга на дороге, да четко отрисовавшийся среди мокрой жухлой травы след - несомненно волчий, хотя в районе волков годов тридцать, как не водилось. Отпечатки только начинали наполняться водой, и выходило по ним, что зверь, возникнув из пустоты, прошел метра два вдоль деревьев, после чего исчез бесследно.
Олег успел, уже в полете, выгнуться, оберегая голову и правый бок с привешеннным к ремню мобильником. Чуть хрустнула принявшая удар земли спина, подвернулась неловко стопа, но обошлось без увечий.
Как-то резко смолк мотоцикл.
Воздух судорожно пытался прорваться в легкие, сбитое дыхание рывками восстанавливало ритм. Отдышавшись, Олег перевернулся, упираясь ладонями в грязь, подобрал ноги под себя. Выпрямился, постоял, пошатываясь, опершись о дерево, - в ушах шумело, словно в улье - и поднял взгляд на телегу...
Глазам предстало безоблачно-синее, словно на рисунке, небо, с которого клонившееся к закату солнце щедро сыпало огненно-желтые лучи. В их свете раскинулась ровная - от горизонта до горизонта - степь, взметнувшаяся по колено травами невероятного, изумрудного цвета, ходившими волнами под сухим шуршащим ветром. Суха оказалась и почва под зеленым покровом, словно уже давно не видела дождя, но посреди летнего простора, на крохотном пятачке, царила слякотная осень. Травяной ковер обрывался в шаге от ботинок Олега, граница зелени и раскисшей от влаги земли изрядно напоминала работу циркуля.
Ошалелый взгляд уперся в дерево, служившее опорой: оказалось, корявый сибирский клен обзавелся аккуратной, точно в английском парке, цилиндрической кроной, остриженной вровень с кругом сырости. У корней несколько ветвей лежали так, словно упали с других деревьев, - которых рядом в помине не было, - срезами точно на линии трав.
Не доверяя враз ослабевшим ногам, Олег вцепился в клен. Выждав, осторожно выпустил ствол дерева, опустился на землю и с минуту сидел, уставившись в пустоту. Сердце прыгало и металось от неоформленного ужаса, но мыслям адреналин придал ясность:
"Как я попал в степь? Не помню. Бывает. По "ящику" таких беспамятных-амнезийных показывают раз в неделю, пучками по десять. Много ли я, кстати, забыл?" - Олег снял с пояса мобильник - связи не было - проверил время, дату. Выходило, что с момента прибытия "Икаруса" на перекресток минуло не больше четверти часа. Взглянул на правое запястье - стрелки часов показывали то же самое.
"Ладно, на часах даты нет, а настройка телефона не обязательно точна. Потом, есть более насущная проблема: выбираться или ждать помощи? С одной стороны, в наличии дерево со стрижкой, выходит, люди здесь были. Но теперь в степи ни души не видно, а до предела обзора быстро разве что самолетом доберешься. Вывод: спасатели на перерыве, придут нескоро. Может, подальше заглянуть?"
Олег поднял голову, оценивающе оглядел ветви клена, хмыкнул с некоторым сомнением. Тем не менее, он снял ботинки на скользкой подошве, куртку - чтоб не цепляла сучки - и полез вверх. С первой "ступенькой" пришлось помучиться, поскольку росла она на уровне глаз: ни прыгнуть, ни подтянуться; не удивительно - после четырех-то лет сидячей жизни программиста. В итоге пришлось карабкаться к ветви по стволу, как по шесту. В кроне дело пошло легче: ступеньки росли настолько густо, что и в самом деле напоминали лестницу.
Когда очередная ветвь опасно хрустнула под тяжестью верхолаза, он закрепился в развилке и, приняв позу богатыря с картины Васнецова, осмотрел горизонт. Со стороны восхода степь оказалась не столь ровной, как на первый взгляд: попросту очертания холмов, пологих и невысоких, скрадывали густые беспокойные травы. За холмами виднелась темная неровная лента с частозубчатым верхним краем.
"Темная гребенка - лес, что в моем случае почти Ташкент. Там тепло, там яблоки... Ну, или еще что пожевать. Вода, наверняка, тоже есть, хотя бы ручьи: вряд ли целый лес вырос на одних дождях, с которыми здесь, кажется, туго. А дальше - как в школе на военподготовке: ручей ведет к реке, река к озеру, ну а на берегах кто-то да живет".
Конкретный план действий оказался надежным средством от неподконтрольных истерик. Совершенно успокоившись, Олег отправился вниз, отметив про себя, что, согласно множеству книг, от фэнтези до учебника туризма, в пешем переходе необходим посох. Посему, ощутив стопами почву и приведя в порядок одежду, он среди валявшихся ветвей выбрал сравнительно прямую и длинную. То, что получилось после отламывания сучков, могло сносно заменить, если не посох, то дубинку - от собак отбиться. Напоследок запомнил место: вдруг придется возвращаться? Теперь - вперед!
Травы шелестели под ногами, колыхались ветром, скрадывая пройденное расстояние. Олег измерял путь широкими шагами, мысли же крутились около странного мокрого пятна - словно бы дождь во всей степи шел только над стриженым кленом. Даже собственные волосы и одежда - хоть выжимай, а дважды шагни в сторону - засуха! Срез ветви-дубинки тоже наводил на размышления: гладкая, словно полированая, поверхность, слишком ровная для работы садовых ножниц.
Незаметно начавшийся уклон перешел в резкий спуск, столь же резко превратившийся в подъем. Спуск, подъем, спуск... Ботинки соскальзывали с травы, и вскоре дубинка стала тростью, а все и всякие мысли сгинули, заглушенные стуком крови в висках и шумным дыханием.
Справа блеснуло, повеяло прохладой. Олег свернул и, спустя полминуты скольженья-карабканья, остановился на крутом берегу небольшого пруда. Очертания водоема напомнили нечто знакомое: овально вытянутое зеркало, с одной стороны невысокий обрыв, с другой - пологий склон... Вскоре, ничего толком не вспомнив, Олег списал смутные ощущения на амнезию и повернул в прежнем направлении - вершины деревьев уже виднелись над очередным холмом.
Оказалось - лес высился по ту сторону неширокой реки, до поры скрывавшейся за всхолмленной местностью. Кусты и деревья смыкались в плотную стену, оставив лишь у воды узкую песчаную полосу. Олег стоял на высоком противоположном берегу и обозревал пейзаж, изумленно широко раскрыв глаза.
Если пруд лишь показался знакомым, то обрыв, оставшийся от высокого холма, подмытого рекой на повороте, Олег узнал без колебаний: такой точно пейзаж он рассматривал ежегодно в селе, куда ехал не то год, не то пару часов назад. Плюс пруд по дороге, посадки в ближней низине, лесок на той стороне реки: знакомые с детства приметы.
Впрочем, селение, застолбившее берег, здесь насчитывало не тысячу - полтора десятка дворов: скорее хутор, чем село; а в низине, вместо двух больших луж с гусями и утками, блестела речка-ручей. Старожилы, вроде, говорили: те две лужи как раз и остались от такой же речки, не то пересохшей, не то забитой сором.
А еще хутор оказался пуст.
Олег прошелся по единственной улице, заходя в огороженные плетнями дворы, заглядывая за двери, подпертые жердинами - ни души. Дома выглядели непривычно: с подсыпными завалинками, без сеней, под тесовыми крышами. Окна - прорези шириной в ладонь, закрытые ходящими влево-вправо задвижками. Внутри одинаково пусто: дощатые полы, бревенчатые голые стены, балки крыш вместо потолков да печи из серого какого-то кирпича. По дворам нашлись неопознаваемые обломки, и топор, наглухо засаженный в тяжеленный - шириной в полобхвата, по пояс высотой - суковатый комель. Высвободить инструмент не удалось, даже упираясь ногами.
Безрезультатно обыскав последний дом, Олег отряхнул с одежды пыль и пару секунд раздумывал: остаться на ночь на хуторе, или продолжить переход? Последнее привлекало больше, поскольку ни еды, ни даже спичек в селении не нашлось, да и хозяева явно не собирались вскоре вернуться. Вдоль реки же, по низине, из хутора вела грунтовая дорога: наезженная телегами, натоптанная людьми и лошадьми, изумительно надежная после скользких трав. Наконец, Олега не оставляла надежда, что где-нибудь по пути треклятый телефон, все еще молчавший, уловит волну, решив разом большую часть проблемы. Словом, решение было принято.
Дорога легко ложилась под ноги, Олег, небрежно помахивая дубинкой, любовался местностью, находя все больше сходства со знакомым селом. Когда грунтовка привычно свернула на бревенчатый мост без перил, он уже почти не удивился:
- Бывают же совпадения! - и, не замедляя шага, вступил в лес. Деревья разом стиснули дорогу, оставив места примерно для одной телеги. Изнутри лес уже не казался знакомым. Деревья росли сплошь неизвестные: узнал Олег разве что клены, да на опушке встретилась пара берез. Перепутавшиеся кроны пропускали к земле причудливо расцвеченный зеленым свет, лежавший на стволах и слое опавших листьев резными пятнами. Светло-рыжая полоса прямых лучей освещала сквозь прореху вырубки лишь далекие верхушки, слегка шуршавшие от ветра, не достигавшего земли.
Засмотревшись на светотени, Олег едва не налетел на весьма странного типа в мешковатой серой одежде - и впрямь, словно из полотняных мешков, подпоясанного толстой веревкой. Косматые борода и шевелюра его были серы от пыли, а меж ними виднелись острый нос и колючие темные глаза. Довершали портрет лапти - один в один из музея, - и дубина, размерами сопоставимая с палицей былинного богатыря.
Столкнулись у поворота, из-за которого и появился незнакомец. Мгновение удивленно разглядывали друг друга, затем...
Олег, отпрянув от дубины, пронесшейся в опасной близости, вскинул трость. В сравнении та выглядела хрупко: раза в полтора длинней, но и в пять раз тоньше неандертальского оружия противника. Тот уже вновь примеривался ударить, не реагируя на возмущенное: "Ты чего, мужик?!"
Избегая дубины, Олег попятился. Вовремя - вторая атака едва не размазала его по дереву, от остановившего палицу ствола только щепки брызнули! Противник двинулся следом, обрушивая удар сверху, словно пытался в землю вбить заступившего дорогу наглеца. Олег быстро шагнул вбок, подавляя желание закрыться руками, тростью, всем, чем возможно. Дубина гулко ухнула о землю.
Покуда не в меру агрессивный абориген вновь поднимал оружие, ударил Олег: не замахиваясь, крутанул кистью. Попадание пришлось по пальцам противника, тот глухо возопил из бороды, но дубины не выпустил. Олег выбил ее из ослабевшей хватки ударом ноги. Абориген отступил, прижимая к себе ушибленную руку, а другая уже тянула из-за пазухи нож. Отблеск тусклого закатного луча на остром лезвии отбил всякое желание "разобраться" и "решить по-хорошему", и Олег, перехватив трость обеими руками, начал бить. Быстро, не останавливаясь и не выбирая цели. Противник выронил нож, промчался, держась края тропы, мимо и, подхватив дубину, бросился наутек в сторону хутора.
Олег переводил дыхание, вцепившись в остатки трости, измочаленной о спину "лесного жителя". Заметил, что держит обломок, отбросил его и присел, разглядывая лежавший в пыли нож. Оружие с обоюдоострым клинком длиною от запястья до кончиков пальцев, симметрично сходящимися к острию лезвиями и нелакированной деревянной рукоятью, покрытой резными узорами, не несло и следа фабричного клейма.
- Кустари делали, - пробормотал Олег, протягивая руку за ножом. - Кто же это был? Отшельник? Старообрядец?
Он покрутил оружие перед глазами... и рванул с низкого старта - спину обожгло страхом, когда позади рокотнул плотоядно рык. Что-то метнулось под ноги из кустов, Олег прибавил скорости, избегая встречи. За спиной коротко прорвался разочарованный вой.
Обратная дорога к хутору не заняла и минуты: подстегнутые адреналином ноги несли все быстрей, рассекая замерший воздух, даже крутой подъем из низины не заставил сбавить скорость. На бегу Олег свернул, промчался через двор, где днем нашел пень и застрявший топор. Не чувствуя веса, подхватил всю конструкцию за топорище и грянул обухом о стену дома. Комель, невесть сколько сохший на солнцепеке, удара не выдержал: рухнул наземь двумя половинами.
Олег развернулся на пальцах ног - топор и нож наизготовку - и тут же понял: не остановись он, успел бы вбежать в избу и захлопнуть дверь. Преследователи - два черных... пса? Волки! - мчались в трех метрах... нет, уже рядом! На миг они замерли, словно выжидая.
Солнце исчезало за горизонтом с сюрреалистической скоростью. В стремительно сереющих сумерках скользнул пробный порыв холодного вечернего ветра, заставив тишину звенеть подобно гитарной струне.
Олег осторожно начал пятиться.
Звери кинулись вместе, беззвучно скалясь. Один тут же подпрыгнул, легко уходя от брошенного левой рукой ножа, второго встретил удар ноги. Волк попытался укусить ботинок, но клыки соскользнули с подошвы. Первый вновь атаковал, метя в горло, наткнулся на подставленный локоть. Человек отшатнулся под тяжестью зверя, тот немедленно впился в предплечье. Второй полоснул клыками справа, попал в бедро: Олег, повернувшись, успел подставить ногу, прикрывая пах, и неловко ударил повисшего на руке волка топором. Лезвие не пробило шкуры зверя, но клыки тот разжал, упав перед мордой второго, отступившего. Невдалеке подтягивался еще зверь: черно-седой, заметно хромавший. Впрочем, продолжать сражение Олег вовсе не собирался: за спиной уже чувствовалась пустота дверного проема.
Быстрый шаг назад, широкую деревянную скобу-ручку - на себя! Дверь гулко стучит о косяк перед тремя клыкастыми мордами. Вместо засова - топорищем вогнать, вколотить под ручку топор! Темно, слух напряжен до предела... Разочарованное царапанье. Все.
Адреналин схлынул, оставив усталость и безумную боль. Все тело трясло, словно в ознобе, особенно старались руки и желудок. Олег осел на пол, с трудом разжал кулаки, кое-как скинул куртку. Рубаху разодрал на кривые полосы, плотно обмотал бедро и предплечье, которые уже просто горели от боли. Затем лег на пол, на брошенную куртку. Сознание плыло, волчья возня у стен дома то почти оглушала, то стихала до невнятного шороха.
Минуты тянулись.
*****
Олег очнулся-выпал из забытья. Щель в неплотно прикрытом задвижкой окне лучилась ярким светом. Хотелось пить.
С трудом заставив работать затекшие мышцы, он поднялся, постоял, пережидая боль ран. Повязки за ночь заскорузли, застыли жесткими лубками. Кровь они, впрочем, остановили.
Прохромав к двери, Олег прислушался... Тихо. В полутьме долго раскачивал под ручкой топор, наконец, выдернул: дверь со стуком отворилась. Замер на пороге, сжимая топор, щурясь под ослепительными с непривычки солнечными лучами.
Волков не было: ушли, на память оставив множество пыльных отпечатков на крыльце, да под стеной - недорытый подкоп. В глубине лаза виднелся фундамент - объемистое бревно.
Неловко скособочившись на левую сторону, чтоб не тревожить раненое бедро, Олег дотянулся до лежавшего в пыли ножа, отряхнул его и принялся разрезать перепачканные бинты: засохнув, те основательно перетянули кровоток, да и брюки, накануне в спешке примотанные к ноге, следовало освободить. Тут же выяснилось, что срывать повязки придется по живому - они накрепко приклеились к ранам.
Бросив, после двух попыток, болезненное занятие, Олег принялся искать костыль, чтоб добраться до реки - смочить бинты, да и напиться заодно. В итоге он топором распотрошил плетень, откуда выдернул и, на случай визита волков, заострил длинную опорную палку. Остальное оружие он вложил за ремень, который пришлось изрядно ослабить.
Дорога к реке, столь приятная накануне, превратилась в сущую пытку, когда понадобилось вначале "на полутора ногах" спускаться в низину, а затем еще слезать, по узкой тропке, с берега метровой высоты. Наконец, шипя от боли, Олег скользнул в реку.
Вода оказалась неожиданно чистой и ледово-стылой: даже кровь, было, засочившаяся из-под повязок, моментально унялась. Олег напился вволю, пару раз нырнул, хоть и моментально замерз. Ко времени же, когда бинты, отмокнув, отстали от ран, он и вовсе закоченел. Выбирался, цепляясь за прибрежные кусты, что с одной действующей рукой оказалось весьма непросто.
На берегу, содрогаясь от омерзительной дрожи в спине, всякий раз, как взгляд падал на раны, Олег извел на повязки остатки рубашки. Затем втиснулся в куртку и брюки, из-за бинтов ставшие тесными, и медленно, наваливаясь на корявое копье, поплелся к хутору.
Одолевали мысли на извечную тему: что делать? План пешего перехода явно сорвался: даже не водись в лесу волков, больше нескольких километров на рваной ноге не одолеть. С другой стороны, ждать невесть чего в заброшенном селении, в припасах имея лишь свежий воздух... Медленный, но верный способ самоубийства.
- Если гора не идет к Магомету... - глубокомысленно недоговорил Олег. Впрочем, как заставить явиться кандидата в пророки, еще было нужно придумать.
День прошел в безделье и тревожных размышлениях. Олег слонялся вдоль улицы, болезненно морщась при каждом шаге, но на ходу идеи появлялись куда охотнее. Другое дело, что пригодных к использованию среди них не попадалось. Единственные события: пару раз, чтоб утолить жажду, приходилось ковылять к реке, поскольку запасти воду было решительно не в чем.
Ночь так же не принесла покоя: давили ребра жесткие доски пола, мешали раны и голодно урчавший желудок, а слух напрягался помимо воли, силясь различить в тишине волчьи шаги. Пару раз, чтобы успокоиться, пришлось встать, подергать заклиненную копьем дверь - крепка ли? - а рука то и дело нервно тянулась к разложенному рядом с курткой-постелью "арсеналу".
Рассвет в таких условиях был воспринят как избавление от мук. Едва по улице стало возможно пройти, не спотыкаясь поминутно в утренних сумерках, Олег засобирался к переправе: на водопой и, заодно, за зелеными ветвями. Последние понадобились во исполнение созревшего плана подачи сигнала бедствия - хоть какая-то польза от муторной ночи.
На то, чтобы нарубить и втащить из низины три охапки зелени, ушел час. Еще два заняла битва с плетнями. Из их обломков и добытых ветвей вышел внушительный ворох посреди улицы, каковой предполагалось использовать в виде костра-дымокура. На том дело и застопорилось, точно по поговорке "нет дыма без огня". С последним то и возникли проблемы. Затея высечь искру ножом из обуха топора блестяще провалилась: искры сыпались веером, но ими ничего не получалось поджечь.
Провозившись до полудня, Олег плюнул на бесполезное занятие. Затем плевался еще - в "стекло" от разобранных часов. Наполненный слюной гнутый пластик оказался вполне способен заменить линзу, и вскоре растопка - два завалявшихся в кармане автобусных билета и самые мелкие щепки, какие удалось нарезать с валявшихся во дворе половинок сухого пня - задымилась под фокусированным светом. Еще полчаса возни с подсовыванием щепок, порядком сточенный пень - и слабый огонек разросся в накрывшее костер пламенное покрывало.
Дым вышел, что надо - темный, слегка покосившийся столб, настолько плотный, что, казалось, о него можно набить шишку. Полюбовавшись делом рук своих, Олег уселся на уцелевший кусок пня и, подумав, решил, что свалял-таки дурака: не успел наведаться к реке. Теперь же любая отлучка из деревянного села грозила появлением костра куда большего, чем задуманный, и лишением единственно доступного убежища. Оставалось только ждать, пока прогорит пламя, или кто-нибудь появится на сигнал.
Результат всей дымной деятельности объявился уже в сумерках, в свете почти прогоревшего костра - трое верховых, въехавших в село со стороны реки. Двигались новоприбывшие, выстроившись треугольником, и старались держаться тени.
Оба "замыкающих" остались в начале улицы, "впередсмотрящий" осадил коня уже у костра. Олег поднялся, потягиваясь после долгой неподвижности, с любопытством оглядел наряд конника: брюки, куртка со скрывающим лицо в тени капюшоном, сапоги. Куртка и обувь из кожи, не модной черной, а коричневой, вроде, даже, некрашенной. Брюки матерчатые, но на внутренней части, соприкасавшейся с лошадиным боком виднелись вставки той же кожи.
- Кто таков? - недружелюбно поинтересовался всадник.
- Олег... - ответил тот, но остаток приветствия замерз на губах, поскольку дошло: задан вопрос не по-русски.
- Скиф что ли? Здесь откуда взялся?
Нет, все-таки говорил всадник на русском, хотя ставил ударения самым неожиданным образом и смягчал не к месту согласные. В итоге выходило нечто вроде "ЗтЕсь Откута всялсЯ?", что при некотором воображении вполне переводилось на нормальный язык.
- Я... заблудился, - проговорил Олег. - Потом волки напали. Прячусь вот... - и подавился словами во второй раз, когда лучше рассмотрел собеседника. Из-под коротких рукавов и полы куртки, больше похожей на кожаное подобие свитера, виднелись края кольчужной брони, а из прикрепленных у седла ножен - рукоять с крестовиной, блестевшей металлом. Меч.
Меж тем всадник, не обращая внимания на остекленевший взгляд Олега, махнул спутникам. Подъехал только один.
- Что говорит? - речь он коверкал точь-в-точь, как напарник, да и одеждой почти не отличался. Впрочем, у седла он вез не меч, а топор на прямой рукояти, формой лезвия напоминавший музейное вооружение русских витязей: ровный верхний край и выгнутый нижний.
- Чудно говорит, - ответил первый. - Вроде не по-нашему, а прислушаешься: понятно.
- Не местный что ли?
- Олегом назвался - должно, скиф. Словом, пока пойдет с нами, а в Погранце разберутся. Зови обоз, - и, спрыгнув наземь, всадник принялся затаптывать остатки костра. Второй упылил по дороге, третий в начале улицы изображал статую.
Олег, убедившись, что к нему потерян всякий интерес, добрел до ближайшего крыльца, двигаясь преувеличенно аккуратно. Тщательно оперся рукой, сел и расслабился, не чувствуя уже ни страха ни удивления, лишь некоторую заторможенность: должно быть предел сильных эмоций за последние дни был вычерпан до дна. В общем, появился ощутимый шанс поразмыслить здраво над творившейся чертовщиной. Увы, единственный разумный вариант - ролевка - оказался надежно погребен лавиной нестыковок: от переиначенного языка до боевого оружия у седел "спасателей" - мечу из пластика стальная гарда без надобности.
"Мокрое пятно под стриженным деревом... словно перенесло в степь кусок лесополосы, прямо из-под дождя. И меня заодно, без потерь времени, в полном согласии с показаниями приборов. А дерево целиком не вошло, и потому стрижено - кругом переноса. Моментальное перемещение. Телепортация. Бред собачий! Но, как говаривал мистер Холмс: "Если выбираете из невероятного, отбросьте невозможное, и останется истина." В моем случае истина - перенос в иное время... или даже иной мир - здравствуй, фэнтази! Или сдвиг по фазе. Нога болит, рука болит... Нет, что-то слишком кусачие получились "галлюцинации". Да и есть уж точно хочется по-настоящему, чуть не до судорог!"
На этой мысли голод немедленно проявился отчаянной резью, и Олег, невольно скривившись, поднялся, чтобы проковылять навстречу въезжавшему в хутор обещанному обозу: столь гордо звалась вереница из пяти телег, под охраной полудюжины конников. В одной повозке, накрытые тканью, возлежали, весьма невнушительной грудой, вожделенные съестные припасы - в этом нос Олега тогда не ошибся бы даже за километр от "склада". Вторую телегу занимал единственный пассажир, из-под штанин которого виднелись бинты; остальные повозки, плотно набитые всяческим багажом: от одежды и кухонной утвари до штабелей досок, двигались в невеликой толпе аборигенов, прическами и одеждой в большинстве своем изрядно походивших на памятного "лесника".
Расставив телеги по дворам, обозники распечатали плотно упакованный довольно объемистый котел, обнаружившийся под полотном, и выстроились в очередь.
Что было во всученной ему миске, Олег так и не понял: глотал порцию торопливо, давясь, не чувствуя вкуса. По виду - совершенно неопределенное варево, не то суп без следа привычного картофеля, не то вообще слишком густой травяной чай, куда смеха ради сыпанули первой попавшейся крупы.
Посуда впечатлила не в пример больше: даже знакомые по телепередачам деревянные миска и ложка впервые "вживую" попали в руки Олега, а уж конструкция местной походной фляжки... Выглядела она как два широких берестяных "стакана": высокий - собственно, емкость с водой - и низкий, плотно насаживавшийся сверху вместо крышки.
Обозники тем временем развили кипучую деятельность вокруг телег: забирали узлы и, прихватив ужин, споро отбывали по избам. Словом, когда Олег отвлекся от вдумчивого созерцания кустарных поделок, оказалось, что на улице он остался наедине с вечерними сумерками. Он сгреб опустевшую посуду и захромал в сторону дома, который привык уже считать своим.
Оказалось, так считал не только он: за дверью избы обнаружились двое, неспешно располагавшиеся на ночлег при свете длинной горящей щепы, закрепленной на невысоком треножнике из красноватого металла.
- Ищи другое место, самим тесно - заворчал один из обозников на звук открывшейся двери, не потрудившись даже повернуть голову. Второй, светлые борода и шевелюра которого даже носили следы знакомства с ножницами - редкость, судя по его соплеменникам, посмотрел на замершего у порога пришельца и добавил:
- Занято здесь. Меты не видел?
В щели наружного косяка действительно наличествовала пестро раскрашенная щепка.
- Моя метка лучше, - мрачно буркнул Олег, входя и указывая кивком на засохшую багровую лужу в центре комнаты. Он вовсе не собирался отказываться от идеи заснуть в ближайшее время, а блуждание по всем избам села - наверняка, набитым куда как более плотно - в эти планы не вписывалось.
Оппоненты изучили: предложенную "метку", прореху на брюках Олега и видневшиеся в нее бинты, бурые пятна на его одежде, оружие на поясе и ничуть не схожее с кротостью выражение лица.
- Присаживайся, - после некоторого раздумья предложил тот, что говорил о метах. - Будем знакомы: купец я, зовут Сорок. - Ударение он оставил на последнем слоге. Товарищ Сорока соизволил, наконец, оглянуться: оказалось, он гладко выбрит и коротко - в сравнении с прочими местными - стрижен. Смерив Олега взглядом черных глаз с лица цвета темного кирпича, он шевельнул плечами, отчего толстая холстина просторной рубахи тихо затрещала, и сообщил:
- Кузнец. Ведмедем прозывают.
"Медведем, - мысленно перевел Олег. - Похож, похож". Сам он слегка замешкался в раздумьях: как назваться - поскольку имена собеседников более напоминали прозвища. Затем вспомнил, что уже успел представиться одному из конных.
- Олег, - назвался он, оценил озадачившиеся при виде протянутой руки лица аборигенов и повторил жест Сорока - ладонь, раскрытая вперед на уровне уха.
- Будем знакомы, - заключил Сорок.
*****
Во главе растянувшейся колонны намечалось нервное оживление. Мимо телеги, на которую определили - к товарищу по несчастью - раненого новичка, то и дело проносились вперед-назад всадники, чтоб заглянуть за скрытые зелеными лесными стенами повороты. Один из конников непрестанно разглядывал видневшееся меж деревьев небо, где кружила стайка птиц. Не то охрана опасалась погони, не то засады...
Олег поерзал на жестких скрипучих досках, стараясь поменять позу так, чтоб не тревожить соседа, и сдавленно ругнулся. Утром ведь мирно и тихо покинули село - и на тебе! Часы полдня не отсчитали, а у обоза, по всему судя, уже проблемы. Воздух буквально истекал тревогой, и до зуда хотелось взвесить в руке что-нибудь острое - жест, после стычки с волками, ставший навязчивой привычкой. Увы: топор, как и нож, изъяли в пользу обозного "пешего ополчения". Осталось лишь корявое копье, прихваченное под видом костыля, и лежавшее там же, в телеге, неприятно упираясь под ребра.
От переднего края обоза раздались возмущенные вопли, затем кто-то затараторил на местном исковерканном языке так, что слова слились в невнятный поток. Сосед, все же задетый неловким движением, неприязненно покосился на Олега и едко процедил сквозь зубы:
- Еще найденыша приволокли. Прямо не просека лесная, а торговый тракт!
Ответом ему стал демонстративно-безразличный взгляд в сторону - Олег предпочел не нарываться на ссору. По крайней мере, пока он ранен и зависит от дружков этого вояки.
Телега проехала мимо "найденыша" - невысокого парня хрупкого сложения, облаченного в нечто, не поддающееся описанию. Единственная примета - в отличие от некрашеной мешковины прочих местных, его одежка, сквозь налет пыли, просвечивала сочным фиолетовым цветом. Лица разглядеть не удалось - парень сутулился, полой одежды бережно прикрывая незнакомый струнный инструмент, гриф которого возвышался над плечом, пестря пыльными цветными лентами, словно своеобразное знамя.
Олег бросил взгляд на соседа по телеге, наткнулся на кислую враждебную физиономию, скривился тоже и отвернулся, уставившись в лес. Повозка ощутимо тряслась на ухабах, а сколоченные из досок, угловатые колеса отнюдь не смягчали толчков. Деревянные оси мерно поскрипывали, и казалось, не повозка катится вдоль полосы леса, но деревья, покачиваясь и скрипя корнями, строем неспешно движутся куда-то по своим непостижимым делам...
Из мечтательного настроения Олега выбил дикий вопль. Выбил почти в буквальном смысле - возница при этом крике так резко остановил коня, что пассажир едва не повторил полет с телеги и ошалело закрутил головой. Судя по сонному морганию склочного соседа, замечтался Олег крепко и надолго. Он вытянул шею, пытаясь разглядеть, что творится во главе колонны, откуда неслись короткие возгласы и железный лязг. Миг спустя, тот же шум раздался и позади; Олег, скрипя зубами, встал в рост.
На переднем крае шестеро стражей обоза рубились с двумя десятками "чужих" конников. Те и другие, с трудом расходясь на тропе, наворачивали невообразимые петли вокруг противников, мелькая топорами и мечами. "Свои" всадники чуть увереннее владели оружием, действовали слаженно и методично, разделяя и атакуя врагов по одному. Но их противники проявляли чудеса ловкости, гарцуя на мохнатых скакунах, и резво теснили охрану, используя преимущество в числе.
В тылу обозники, закрепившись за опрокинутой повозкой, отражали, топорами и ножами, досками и заточенными кольями, атаку пешей оравы в таких же, как у защитников, серых одежках. Напавшие с этой стороны вооружены были скромнее - в основном, дубинами, да иногда мелькали ножи.
- Дай копье! - прокричал сосед, пытаясь выдернуть означенный предмет из-под ноги Олега. Тот поспешно освободил оружие и оглянулся.
Конные стражи ретировались, по пятам преследуемые врагами. Пятеро пронесшихся на полном скаку коней распугали все живое, включая сражавшуюся пехоту, а погоня довершила дело. Один из "чужих", притормозив у телеги, занес топор, явно намереваясь укоротить пассажиров на голову. Кровожадные намерения пресек раненый воин, подарив незваному палачу метр заточенного дерева. Самодельное копье треснуло, пробивая кожаную, украшенную частыми костяными бляшками, куртку, вошло глубже... под собственный крик и хлюпанье крови, всадник ударил, промахнулся и рухнул из седла. Скакун его шарахнулся, захрапев, и умчался прочь.
- Давай сюда лук! - потребовал лишившийся копья воин. Олег растерянно осмотрелся; единственный экземпляр указанного оружия виднелся в соседней телеге, рядом с возобновившимся пешим сражением: воспрянувшие после отбытия конников разбойники выбили обозных с "баррикады" и теперь, на открытом пространстве, организованное прежде сопротивление перешло в свалку. Причем, судя по успехам неизвестных бандитов, для них именно такой стиль боя был привычней, чем для рыбы - вода.
- Вперед! - рявкнул воин, и Олег подчинился. Спрыгнув, он принял удар земли здоровой ногой; стараясь не влипнуть в кровь, дернул из сапога раненого врага нож. Похромал к телеге, но бой уже сместился, заслоняя дорогу. Пришлось идти к мертвой лошади - должно быть, пешие постарались, когда конница неслась через толпу - у седла виднелось искомое оружие. Чтоб не возиться с узлами, Олег разрезал крепящие ремни, лук перебросил вместе с тулом и седельными сумками воину и... оказался перед ножами двух бандитов.
Первый удар он принял на бинты левой руки. Пропитанные кровью слои ткани остановили лезвие, но как это было больно! Попытка шагнуть назад запоздала - хромота, разумеется, не помогала скоростным передвижениям, и второе лезвие пропороло руку выше локтя. Взгляд замер на вражеском клинке, окрасившемся в алый цвет; Олег растерялся: почему-то казалось невероятно диким видеть собственную кровь на оружии в чужих руках. По бинтам на ноге крепко приложили пинком, перед глазами все поплыло.
Под ключицу одного противника впилась прилетевшая из-за спины Олега стрела, второй счел за лучшее спасаться бегством. Его стоптали вернувшиеся всадники, преследуемые изрядно поредевшими врагами, растянувшимися в цепочку. Верховая толпа врезалась в пешую, слишком уж увлекшуюся битвой.
Конная охрана моментально вырезала едва ли не половину выживших бандитов, остальные врассыпную кинулись наутек.
Враждебную конницу поприветствовали самодельными пиками и снятыми оглоблями обозные. С телеги их поддерживал стрелок.
Затем по остаткам "чужих" ударили развернувшиеся охранники, завершая разгром.
Олег стоял, зажимая рану, и старался не смотреть по сторонам. В ноздри бил запах ржавого железа, а, может, крови... И вонь, как в парке, где нетерпеливые граждане помогают "удобрять" кусты. Слух терзали хрипы раненых и короткие свисты добивающих ударов. Зубы отстукивали затейливый ритм.
"Это так я хотел "улаживать проблемы". "Взял меч и разобрался"... Кретин! Аника-воин, тоже мне!" - мысли заполонила бессильная горечь, и горечь же поднялась по пищеводу. Олег упал на колено, неловко отставив искалеченную ногу, и скорчился в спазме, про себя радуясь, что успел переварить завтрак.
*****
- Привал! - зычно объявил конник, взявший на себя должность командира отряда. Его предшественник лежал на телеге в глубоком нокауте, и возвращаться в сознание, вероятно, не собирался, как и его соседи. Увечных осталось после стычки столько, что всякие хромые за таковых уже не считались. Можешь идти - неважно, пешком ли, ползком ли - значит, получи перевязку и топай сам.
В длинных тенях под ногами проступала глубокая темная синева ночи, воздух полнился свежестью, которой так не хватало на дневном переходе... Олег, впрочем, успел утерять всякий интерес к красотам природы: покинув лес, оборвавшийся опушкой невдалеке от места схватки, он полдня шагал по настоящему пеклу, под неумолчные стоны "груза" набитых повозок, почти повисая на корявом, выломанном в ближайших кустах, костыле.
На подгибавшихся ногах добравшись до обочины - если можно так назвать край широкой утоптанной тропы - Олег опустился наземь. Буквально в трех шагах немногие оставшиеся на ногах обозники разводили костер, готовясь разогревать ужин, он же - недоеденный обед, ехавший в плотно упакованном котле. Олег вяло наблюдал за их суетой. Не хотелось ни шевелиться, ни думать - вообще ничего не хотелось. Вот разве домой...
- Держи, - опустившийся рядом музыкант сунул ему в руки знакомую берестяную конструкцию. Фляжка. Олег оглядел менестреля - тот успел почиститься и вообще привести себя в порядок.
- Это что? - пересохшие губы подчинялись неохотно.
- Это долг, он платежом красен, - весело усмехнулся музыкант. - Ты, что, забыл уже?
- А-а... - протянул Олег. Он, действительно, успел забыть, как непривычный к переходам по жаре поэт моментально выхлебал отмеренную на полдня порцию воды, а потом приставал ко всем подряд, осипшим голосом прося напиться. Олег, наученный горьким опытом жизни "всухую" на хуторе, воду берег. Но, не выдержав молящего взгляда, сделал глоток, напоследок, и всучил полупустую посудину ошалевшему от подобного везения менестрелю. Теперь же фляжка вернулась к владельцу, налитая до краев. Какой-то фруктовый сок. Прохладный. Вкусный!
- Спасибо, - Олег, оторвавшись от напитка, с искренней благодарностью взглянул на менестреля. Тот выглядел довольным:
- Так и знал, что тебе понравится. Действительно отличное вино, даже странно, что такую прелесть пьют воины.
В зародыше задавив предательское выражение изумления, рвущееся на лицо, Олег поинтересовался:
- И как же ты убедил... воинов с ним расстаться?
- Легко, - рассмеялся поэт, снимая с плеча лямку музыкального инструмента. - Новый командир охраны - благородных кровей, ценитель прекрасного слога. Потому я на хорошем счету у наших защитников.
Менестрель почти нежно погладил деревянный корпус. Инструмент походил на уменьшенную гитару с длинноватым грифом, чуть суженным, в ближней к нему части, корпусом и грушевидной выпуклостью вместо нижней деки. Разглядывая творение местного коллеги Страдивари, Олег задумался, ловя мысль, не дававшую ему покоя с момента встречи с поэтом.
"Если принять за аксиому, что я умудрился посетить иной мир, словно в столь мною любимых книгах... Вопрос: а нет ли в тех же книгах описания способа возвращения? Насколько мне помнится, чтобы вернуться из фэнтези, обычно нужно..."
- Скажи, о чем чаще слагают баллады? - от неожиданного вопроса менестрель чуть сбился с ритма задумчивого перебора струн, однако быстро выправился. Помолчал минуту и начал излагать:
- О любви, о войне, о дружбе и чести. Словом, обо всем, что привлекает внимание и развеивает скуку обыденности.
- О древних героях?
- Несомненно!
- Тогда, - Олег замялся, подбирая слова. - Возможно, есть герой, или подвиг, особо популярный среди менестрелей? О котором охотно и много слагают стихи?
Неспешный перебор струн длился, на сей раз, минут пять.
- Баллады о спасении принцессы, - отозвался, наконец, поэт. - Самая благодатная тема: здесь тебе и любовь, и бесстрашный герой, и великий подвиг, и великая награда... Но к чему ты спрашиваешь? Не в обиду будет сказано, сейчас твоим голосом сложно исполнить хоть что-то, и ты слишком взросл, чтобы начать учебу.
Олег пожал плечами. Развеивать заблуждение поэта он вовсе не собирался, потому произнес:
- Нет, так нет. Я далек от мысли любой ценой осваивать именно твое ремесло.
Помолчали. Олег, прикрыв глаза, впитывал запах сухих степных трав, дуновения ветерка, похожее на рулады кузнечиков стрекотанье, словно нарочно подобранное к неспешной мелодии менестреля. Затем поэт ушел - играть баллады у огня. Наваливалась тяжкая усталость, слегка кружилась голова: легкость местного вина оказалась обманчивой, словно взгляды кокетки. Отчаянно зевая, стараясь не моргать и без того слипавшимися веками, Олег перешел к границе выкошенного под костер круга, рухнул на плотное сплетение трав.
Сквозь дрему ясно послышался гул под прижатым к земле ухом; шум вскоре перешел в тяжелый топот, сменившийся металлическим бряцаньем, скрипением выделанной кожи и привычным уже лошадиным фырканьем.
Тихий разговор. Командир охраны обоза отчитывался о потерях - сплошь раненые. Затем незнакомый голос, отрывистые приказы.
Последняя запомнившаяся мысль: неужто из города? Прислали встретить?
*****
Оказалось, не угадал ни разу. Отряд, пересекшийся с обозом, направлялся как раз таки в Погранец, усиливать стражу в боях. Это, а еще то, что ледяная роса - наилучший будильник, Олег выяснил очень ранним утром, еще и рассвет не начался.
Погрузка багажа и размещение болящих прошли в суматошном темпе: новоприбывшие вояки сами страшно торопились, и подгоняли обозников. Пешеходов, что не уместились на повозках, подсадили "вторыми номерами" в седла конной охраны.
Олега "водитель" их общего транспорта предупредил - держаться крепче. Норовистый скакун, крайне возмущенный двойной нагрузкой, попытался сбросить лишнюю тяжесть, получил от хозяина по ушам и сделал вид, что успокоился. Рывок - и ветер свистит в ушах, под краткие дробные перестуки копыт.
Скачка запомнилась полной концентрацией на двух мыслях: не выть от боли при резких толчках и поворотах, и не разжать вцепившейся в "рулевого" намертво руки - надежность хватки второй кисти оставляла желать много лучшего.
- Прыгай, приехали! - весело подытожил всадник, уяснив, что пассажир далек от идеи наблюдать за дорогой, и даже не заметил остановки. Олег, с усилием распрямив задеревеневшие пальцы, мешком рухнул из седла, невесть как устояв по приземлении.
Справа и слева, за спиной, вдоль дороги, теснились избы знакомого по хутору вида, но с пристроенными сенями. На том различия заканчивались - покинутыми казались и эти жилища. Жизнь здесь начиналась лишь по ту сторону полного водой рва, раскинувшегося перед мордами первых в походной колонне коней.
За рвом высилась каменная кладка: именно так это воспринималось. Воображение отказывалось целиком охватить стену, ни вершины, ни углов которой не удалось бы разглядеть без вывиха шеи. Прямо напротив обоза стена обретала особо героические пропорции: кладка утолщалась, образуя изрядно выдававшуюся квадратную арку. По центру арки располагались квадратные же ворота - щит, роста в три, составленный из неошкуренных бревен, и ни намека на петли или, хотя бы, щель меж створками. Довершал загадку о способе проникновения ров, даже не думавший прерваться перед входом.
Откуда-то с каменных зубцов, завершавших стену на недосягаемой высоте, надрывался парламентер от охраны крепости. Командир конников орал на ворота - шлем явно мешал поднять лицо к собеседнику. Беседа велась торопливо, понять удавалось едва ли через слово, но общий смысл Олег уловил: местные интересовались, кто пожаловал на их головы. Предводитель прибывших, не подбирая выражений, требовал впустить отряд, а затем уж приставать с расспросами. Для пущей убедительности он предъявлял множество претензий и печать на свитке с приказом, но сверху на претензии плевали, а печать не могли разглядеть.
Впрочем, скоро переговорщики сошлись во мнении: не то бдительный охранник поверил коннику, не то устрашился обещанного начальственного гнева. Во всяком случае, вопли стихли, а странные ворота, оказавшиеся подъемным мостом, повисли на толстых канатах и медленно легли поперек рва. Верхняя - в таком положении - часть бревен оказалась аккуратно стесана, и вполне заменила мостовую.
За мостом обнаружились и нормальные двустворчатые ворота, вели которые в довольно длинный коридор. По стенам сего прохода изобиловали узкие отверстия, подозрительно похожие на бойницы, в потолке зияли круглые дыры - из таких удобно поливать врагов, штурмующих коридор, кипяточком - а завершалось все решеткой из тяжелых брусьев. Последний, так сказать, рубеж, едва ли не более впечатляющий, чем все, нагроможденное ранее. После коротких переговоров сквозь решетку и это препятствие осталось позади - тяжелая конструкция, вытянув из каменного пола неожиданно длинные нижние концы брусьев, ушла в потолок.
Над отверстиями, обозначившими положение решетки, Олег постарался проковылять как можно более резво - не вызывала у него доверия прочность местных канатов - и вступил, наконец, на территорию средневекового городка. Непосредственно за воротами, да и вдоль всей стены раскинулось пустое пространство; по кольцу утоптанной почвы, местами пересеченному брусчаткой улиц, вполне могли бы проехать, не помешав друг другу, пара автомобилей. А дальше начиналось выгадывание территории: до небоскребов дело не дошло, но, в пределах видимости, зданий ниже, чем в три этажа, Олег не нашел. Первые ярусы из камня: матового темно-серого, при взгляде с различных точек слегка отсвечивавшего то синим, то зеленым; и теми же цветами проглядывала из-под пыли мостовая. Выше - бревенчатые надстройки, поражавшие разнообразием оттенков и узоров аккуратно тесаного дерева...
Мечтательный взгляд Олега помрачнел: при всей красоте жилищ, вряд ли владельцы их окажутся столь великодушными, что пустят на ночлег безденежного оборванца...
Возникшие, было, невеселые мысли "куда же деться?" оказались преждевременными: конники передали беженцев на попечение отряда городской стражи. Стражи немедля погнали подопечных на перепись, крестьяне едва успели затащить повозки под навес - казенный, охраняемый стражами, - поскольку транспорт власти официально конфисковали в связи с военным положением. Формулировка, разумеется, прозвучала иначе, но запоминать вычурные обороты местной канцелярщины Олег и не пытался. Крестьянам, впрочем, обещали как-нибудь на досуге выплатить компенсацию, но никто, кажется, особо этому не верил - даже зачитавший приказ герольд.
Контора переписчиков - опиравшийся на городскую стену небольшой дом, вроде сторожки - располагалась там же, у ворот; очевидно, стражи не столько служили проводниками, сколько следили, чтоб никто не ускользнул от регистрации. Сама перепись более напоминала допрос: входить по одному, выйдя, у очереди не задерживаться, языком не чесать. Правила изложил один из стражей, добавив упоминание о полагающихся нарушителям розгах, в количестве, зависящем от настроения мирового судьи - человека, по словам стража, мерзкого сверх всякой меры.
Двигалась очередь ни шатко, ни валко, но конец приходит любому ожиданию, и Олег шагнул внутрь. Край длинного стола, представлявшего собой всю мебель в тесном помещении, занимали двое. Один задавал вопросы, другой, при свете из единственного узкого окна, вел запись. Посетителю присесть не предложили.
- Имя?
- Олег.
- Что умеешь?
Недоуменное пожатие плечами. Не называться же программистом - сожгут еще.
- Без ремесла, - определил "дознаватель" - Грамотен?
Пауза. А какая здесь письменность? Если смотреть по языку - на русскую похожа. Наверное...
- Отчасти. Еще не доучился.
Озадаченность на лицах регистраторов.
- Какому сеньору служишь?
- Никому.
- Беглый? - подозрительный взгляд.
- Вольный!
- Раньше кому служил?
- Князю! - все одно за местного не сойти, с таким-то произношением. Да и к чему? В крепостные идти?
- А, скиф... - допрашивавший поскучнел и повернулся к напарнику. Тот сверился с документами, затем, вновь работая пером, заговорил:
- Через три дня приходи, припишем к монастырскому обозу. Держи, - он протянул свежеотписанный свиток, предварительно посыпав текст песком. - Встряхнешь на улице, здесь без тебя пыли хватает.
Поняв упоминание об улице, как приглашение выметаться, Олег послушно развернулся к выходу. Тонкая дверь едва не открылась сама по себе, под напором раздавшихся снаружи гула трубы и вопля:
- К оружию!
*****
Олег пробирался по улицам, почти привычно вжимаясь в стены: хотя обложившие город кочевники не могли похвастать осадными орудиями, время от времени они присылали подарки в виде туч горящих стрел. Так что немногочисленные прохожие разумно передвигались вдоль домов, под прикрытием нависавших вторых этажей.
Пожары от залетных стрел немедля тушились, штурмовать стены кочевникам было нечем. А городской гарнизон отнюдь не спешил на открытый бой с превосходящим противником: подступившая к стенам орда впечатляла размерами. Продолжалась вся эта тягомотина четвертый день, вызывая уже не страх, - ясно ведь, что захвата не предвиделось - но глухое раздражение. Горожан, в виду неопределенности положения вообще и сроков отбытия врага в частности, косила жесточайшая эпидемия жадности. Посему пришельцу, не имевшему в городе ни родственников, ни знакомых, ни малейшего заработка, приходилось ночевать в переулках, где почти сходившиеся верхние этажи чужих жилищ давали хоть какое-то подобие крыши над головой. Есть не приходилось вовсе, так что завершения нелепой осады Олег ждал с отчаянием обреченного.
Впрочем, как раз накануне по городу бродили слухи, что кочевники понемногу начали уходить. Информацию стоило проверить, наведавшись к воротам: кому, как не страже знать, что творится за стенами, а единственным "наземным" постом оставалась охрана запертых наглухо ворот. Остальные стражи, включая бывшие уличные патрули, временно переехали на гребень стены, куда гражданских не пускали.
По улице прокатился характерный грохот деревянных колес. Вскоре показался его источник - закрытая карета. Кучер опасливо посматривал на небо, явно опасаясь очередного железного дождя, коней же погонял так, что колеса грозили в любой момент отвалиться.
Прикинув, что ширина улицы отнюдь не гарантирует возможности вывернуться из-под копыт и колес, Олег заспешил к видневшейся невдалеке нише меж домами, но укрытие успели занять двое пыльных оборванцев, судя по скорости, напрочь позабывшие о своих увечьях, так помогавших выпрашивать подаяние. Пришлось попросту влипать в стену покрепче и молиться - на всякий случай.
Карета промчалась мимо, сопровождаемая звенящим звуком падавших монет. Олег несказанно удивился щедрости неизвестного пассажира, но размышлять о ее причинах моментально стало некогда: из ниши выбирались конкуренты. Судя по выражениям лиц, нищие искренне негодовали посягательству на добычу, которую считали своей по праву. Это была еще одна милая особенность жизни в городе, лишенном стражи: ежедневные стычки из-за чего угодно; на улицах царствовало право сильного.
Что-то вякнула гордость о жалких подачках, осторожность попыталась преувеличить опасность, исходившую от попрошаек, но все перекрыл зловещий рык проснувшегося голода. Полюбовавшись услужливо подкинутыми воображением картинками, сколько и чего съестного можно купить на нежданную милостыню, Олег оскалился. Руки словно сами собой перехватили костыль-посох за середину - в боевую позицию, уже опробованную на местных собаках: голодных, наглых и злобных сверх всякой меры.
Видимо, нищие пришли к решению почти тем же путем, что и противник: после некоторого колебания, они воздели палки, служившие клюками, и, с отчаянным блеском в глазах, пошли в атаку. Первого встретил тычок торцом посоха - Олег вовсе не собирался никого подпускать на расстояние удара и вовсю применял преимущество длины оружия. Второй попытался ударить по забинтованной руке, но забыл о защите собственной кисти, за что и поплатился.
Отдышавшись, и прекратив трясти ушибленными конечностями, попрошайки, сплотившись в единый фронт, вновь двинулись вперед. Олег заработал посохом, с трудом успевая подставить его под все удары. Нищие, впрочем, действовали весьма осторожно, наученные опытом первой стычки, только потому Олег сумел отхромать на пару шагов назад, не получив увечий серьезнее синяков.
Тотчас один попрошайка вышел из боя; второй продолжил махать палкой, с удвоенным рвением, но, нарвавшись на удачную контратаку, потерял клюку и отскочил, закрываясь руками. Его подельник, сгребавший с мостовой мелочь, присоединился к бегству. Ближе к концу улицы они сцепились уже между собой, очевидно, деля добычу.
Олег рукавом утер кровь с треснувшей губы, помянул вполголоса чью-то мать и, непрестанно оглядываясь, принялся подбирать монетки, оставшиеся на его долю.
У ворот он объявился только часа через три, не то, чтобы сытый - все же кусок хлеба не самая роскошная трапеза - но довольный. Раны прикрывали новые бинты: дольше щеголять прежними грязными тряпками Олег находил опасным для здоровья. В карманах вновь было сколько угодно свежего воздуха, в улыбке - отличного настроения, в речах стражей - брани.
Отправили любопытствовавшего далеко и по весьма извилистому пути, но из контекста следовало, что вопрос о кочевниках стражи услышали за утро далеко не впервые. Олег предположил, что первому десятку посетителей все же ответили нормально. А значило это, если учесть полное отсутствие сплетен, отрицающих скорое отбытие осаждающих, что враги действительно уходили восвояси.
Придя к однозначным выводам, Олег отправился в контору регистраторов, благо, от ворот пройти следовало шага два. Господ писцов он застал за важным занятием: те прятали под стол нечто, запахом подозрительно напомнившее памятный подарок менестреля. Сдав старым знакомым разрешение на пребывание в городе, получил приглашение выметаться побыстрее, в виду немедленного отбытия обоза. И почти до темноты слонялся, в ожидании, поперек полосы отчуждения под стенами.
Городская жизнь постепенно набирала обороты: вновь появились патрули, затем рискнули покинуть жилища некоторые горожане. По мере того, как стражи наводили порядок - в основном, загоняли в трущобы распоясавшихся нищих, народ все охотнее выбирался на свежий воздух. К вечеру никто бы не предположил, что еще утром на улицах царило безлюдье.
Олег взглянул на часы, затем на солнце. Закат оставался закатом, как ни смотри, а обоза все не было. Впрочем, неподалеку наблюдалось некое столпотворение, участники коего, судя по немытому виду, вполне могли оказаться беженцами. Предположение попало в точку: через головы аборигенов удалось разглядеть знакомые телеги - конфискованное крестьянское богатство. Даже клячи под хомутами оказались теми самыми, что волокли многострадальный обоз от безвестного села в степях.
На одной из повозок стоял настолько худой тип, что серая ряса на нем висела, словно на оригинальной вешалке-скелете. Монах, вооружившись полуразвернутым свитком, неожиданно зычно зачитывал список пассажиров. На имени Олега он споткнулся трижды, пока, наконец, нашелся:
- Скиф здесь?
- Я скиф, - по старой студенческой привычке, упомянутый вскинул руку. Монах обмакнул перо в чернильницу на поясе, черканул в свитке и перешел к следующему имени. Добравшись до конца списка, он оглушающе заорал, выкликая неявившихся. Один таки явился, на бегу облегченно отдуваясь и ругая пьяных писарчуков, неверно указавших место сбора. Махнув на оставшегося "опоздуна" рукой, представитель духовенства уселся, где стоял - в телегу, то есть, и скомандовал выступление.
Места на повозках на сей раз хватило всем; собственно, пассажиры да их почти пустые вещмешки составили весь груз этого рейса. Прежние-то обозники помнится, разве только дома с собой не прихватили.
Деревянные колеса скрипели убаюкивающе, дополняя в этом воздействии уже привычную равномерную качку. Созерцание местности - испытанный в междугородних автобусах способ развлекаться - помогло слабо. Едва скрылись вдали стены Погранца, взгляд растерянно заскользил, не находя, за что зацепиться: поля обоз миновал еще раньше, а привычных лесополос не наблюдалось вовсе. Лишь равномерно колыхались травяные метелки, бесконечными рядами сплошь усеявшие степь, отсвечивая под вечерним солнцем всеми оттенками малахита; иногда по грандиозному газону прокатывались более темные волны, от особо сильных порывов прохладного ветра. Небесный океан застыл бирюзовыми просветами меж округлой бело-серой пеной облаков, что смещались неприметно глазу, а, может, и вовсе оставались на месте. Приглушенные ими солнечные лучи не пекли, но ласково грели...
Еще какое-то время прошло в героической борьбе с зевотой, но затем возница затянул заунывую песню. До менестреля этому кучеру было, как до Луны на карачках, но в детсад он мог устраиваться немедля - исполнителем колыбельных для особо непоседливых воспитанников.
Ребра изрядно хрустнули от крепкого тычка; Олег, от неожиданности, с грохотом ссыпался с телеги, хорошо, хоть на здоровую ногу.
- Здоров ты спать, скиф, - добродушно подсмеивался рядом знакомый голос.
- Что-то я тебя, Сорок, в обозном списке не припоминаю, - пробурчал Олег, выуживая из телеги костыль. Повозки стояли недвижно, неподалеку в ночной тени угадывалась область и вовсе непроницаемой тьмы, размером вполне тянувшая на обещанный монастырь.
- Так меня там наверняка именем записали, не прозвищем, - пояснил купец. - Чего ждешь, идем!
- А ворота где? - темнота и отсутствие встречающих вызывали недоумение. Ночевать под стенами не хотелось, и все тут!
- Да без тебя их закроют, - отмахнулся Сорок. - Давай, раз уж встал, заодно просыпайся. Мы уже в монастырском дворе, не видишь?
- Ни зги не вижу, - вздохнул Олег. Словно в ответ на его слова, в массивном силуэте здания прорезался ослепительный луч света. Из открывшейся двери высунулся знакомый монах, повыше поднял фонарь-лампадку, огляделся и приглашающе махнул замешкавшимся пассажирам. Те послушно зашагали к входу.
- Значит, худая твоя память на лица, - с удовольствием сообщил Сорок и рассмеялся. - На самом деле поотстал я малеха в городе, да пока повозку для товара нанял, пока нагнал. Последнюю версту мог на твой храп ехать - не промахнулся бы.
- Знаешь, - проговорил Олег, не меняя задумчивого тона. - Мы, скифы, по сути гордый и неуживчивый народ... Уверен ли ты, что не перестараешься с шутками?
- Просто дела мои хороши, скиф, - казалось, кряжистый бородатый мужик вот-вот пустится в пляс, прямо посреди монастырского коридора, тускло освещенного лампадами, или подпрыгнет до сводчатого потолка. - Могу тебе что-нибудь продать, со скидкой.
- Успокойся, - Олег и сам уже ухмылялся до ушей. - Почтенный купец, а ведешь себя...
- Скучный ты человек, - Сорок укоряюще покачал головой и скрылся в указанной ему келье. Олегу провожатый кивнул на соседнюю дверь и ушел.
Обитель неизвестного монаха до изумления напоминала комнату в коммуналке: достопамятные девять квадратных метров, уставленные скудной мебелью, неоштукатуренные стены из темного камня, из-за которых помещение казалось еще меньшим. Обстановку составляли: кровать, больше похожая на чрезмерно широкую скамью, треногий стол, размером напоминавший раскладного собрата из купе поезда, а видом - большой табурет, и подобная конструкция поменьше, явно предназначенная для сидения. При попытке проверить мебель на гладкость, Олег моментально словил в ладонь занозу.
Задумчиво пытаясь выдернуть из ладони мелкую щепу зубами, он улегся на прикрывавший доски кровати соломенный тюфяк. Пожалуй, впервые, за время суматошного существования в новом простанстве-времени, появилась возможность не сосредотачиваться целиком и полностью на спасении собственной шкуры, а перейти к более отвлеченным материям. Например, к извечным вопросам типа "кто виноват?" и "что делать?".
"Поиск виновных отложу до лучших времен. Желательно до тех, когда буду сидеть в кресле, перед монитором и набирать мемуары. Что касается нынешнего плана действий... Подобью информацию.