Аннотация: Слишком много испытаний на долю одного человека.
Представлялся ли вам когда-нибудь случай наблюдать события совершенно необыкновенные, такие, что и в обществе рассказать неприлично, и молчать о которых категорически невозможно? Каким же образом обстряпать дельце так, чтоб и жалким лгуном не прослыть, и от тягостных мыслей в одиночестве не лишиться рассудка? Мне тут видится всего одно единственное решение - я расскажу вам всё, как оно по правде приключилось, и дам своё наичестнейшее слово, кстати говоря, слово человека, никогда не только не попадавшегося ни на клевете, ни на вранье, но даже и не подпадавшего под сомнения подобного рода. Вы же, в свою очередь, обнаружите в себе доверие к этому честному, незапятнанному слову и лишь одну каплю сострадания. Искренно на вас полагаюсь и начинаю.
Художественные описания мне не давались еще с юношества, когда я - вдохновленный Тютчевым и Пушкиным гимназист - возомнил о себе не бог весть что и решил стихами поведать миру о красотах родного края. Господи помилуй, как же беспощадно распекли меня товарищи-гимназисты и даже учитель литературы - Собольянинов Григорий Палыч - за мои "облака нутряного сала", "реку цвета сарафана бабы Нюры" и "лес, пахнущий зайцами и косулями" - страшно даже вспомнить. Потому я вас избавляю даже от мельчайших своих поползновений к описаниям здешних мест.
Итак, необыкновенная история, ставшая мне тяжкой ношею, берет свои начало и конец в моём скромном фамильном именьице, где со своею супругою и её матушкой жили мы в полнейшем понимании и любви, упокой, господь, их души. Беда пришла безо всякого предупреждения, ворвавшись в уютный дом наш, варварским поступком дворовой девки Лидки. Только представьте себе: оказываюсь я, значится, на дворе в вечернюю пору, ни до чего дела не имею, как ни с того ни с сего, дьявол её видать надоумил, девка возьми, да и прыгни мне на шею. Люблю, говорит, вас, без ума, только вы в своих кальсонах и халате по утру на дворе явитесь, так у меня сердце занимается - весь день хожу, как прибитая, только утра следующего и жду. Так и сказала, верьте моему честному слову. Конечно, положение вышло пикантное, но силами своего рассудка и непомерной любви к жене моей, дай всего ей с достатком, господь, на том свете, а всё же разом отринул от себя несчастную и сказал собраться, мол, нечего барину на шею бросаться, поди делами займись.
На следующее утро застал я свою благоверную за чтением, а ненаглядная теща моя изящно распласталась в диване с шитьем. В облике жены не показалось мне ничего сверх обыкновенного, тогда как лицо её матушки подернула хитреца. И правда, улучилась минутка наедине с нежнейшей старухой, как та и говорит:
-Нужно нам с тобой потолковать, Петр Иванович.
-О чем же, любезная, Ольга Ивановна?
-Ты вчера на двор по вечеру ходил?
-Пусть ходил, так что ж с того?
-А то, Петр Иванович, что негоже вам дворовых девок в губы целовать! И это при живой-то...
-Тихо! Тихо, говорю, дорогая моя, несравненная, карга, сейчас дочь ваша услышит, с ней опять мигрень случится. Пойдемте-ка, лучше, за садом в беседке разговор продолжим - я там ничего не утаю. Ну как, мой друг, вы согласны?
-Пойдём, бесстыдник!
Так мы направились через сад к беседке, за которой располагался живописнейший обрыв, описывать который, в силу отсутствия способностей, я не стану.
Дойдя молча до беседки, обвинительница моя вдруг разразилась тирадой о верности, которую я терпеливо выслушал и взял слово сам. Так, ссылаясь на её слепоту и мое безграничное почтение к супруге, я полностью отстоял свою невиновность, объяснив ситуацию, как она была по существу, а не как ей донес кто-то из служанок, черт бы их побрал. Ольга Ивановна объяснения приняла, мы расцеловались и направились друзьями к дому, как вдруг, громом средь ясного неба стряслась беда - добрая маменька жены моей нечаянно оступилась и повалилась на бок, докатилась до обрыва и исчезла.
Сказать, что для нашей небольшой семьи такая утрата стала потрясением - вообще ничего не сказать, а промолчать только. Женушка моя несчастная, вся осунулась, побледнела, от еды отказывалась, из комнаты своей спускалась редко. Но трагедия заприметила наш дом, как своё пристанище, и не ослабила хватки когтистых лап.
Неделю опосля, встретилась мне девка Лидка и начала в лоб:
-Что ж ты, барин, тёщеньку свою в могилу свёл, небось, насолила тебе чем? Видать, прознала старая, какой ты сладострастник?
Я опешил сперва. Помолчал, оправился, собрался и так говорю:
-Ты - девка дрянная, напрасно тут поклеп наводишь свой. Маменьку женину я любил сердечно, а смерть её одной случайностью объяснима. Начни такой разговор в другой раз, прикажу выпороть тебя, как срамную бабу, ясно тебе?
Прошёл еще день, как господь услышал мои молитвы, и моя благоверная явилась к обеденному столу. Бледность лица её подчеркивал неизвестно откуда взявшийся румянец, а из глаз сквозило таким холодом, что меня настигло ревматизмом с единого взгляда.
-Ты оправилась, моя дорогая! Как счастлив я видеть, что идешь ты на поправку, мой ангел! - встретил я жену приветствием.
-Петр Иванович, нам нужно с вами поговорить.
Надо сказать, что знаком добрым такое обращение никак принято быть не могло, покуда последний раз доводилось слышать мне его пять лет назад, после того, как удача-злодейка махнула своим хвостом у моего носа и скрылась с имением жены и всякими надеждами отыграться. С тех пор, кстати говоря, наше уютное семейство и пополнилось Ольгой Ивановной.
Так вот:
-О чём же, моё счастье? - предвещая недоброе, ответил я.
-О том, что вы мерзавец и подлец! Вы хвастали вчера пред какой-то девкой, что маменька вам больше не помеха, что никто о вас более не узнает, что жена ваша, то есть, я - бледная тень нормальной женщины!
-Ложь! Отвратительная ложь! Кто вам донёс эту мерзость!
-Кто надо! А вы, Петр Иванович, объясните мне, пожалуйста, как это маменька могла споткнуться и докатиться до обрыва десять саженей, когда там даже склона нет? А ещё, где это вы каждую ночь пропадаете, я человека посылала - вас в комнате не бывает после полуночи - не у Лидии ли?!
-Снова! Снова чудовищная ложь! Я молю вас памятью вашей матушки, выслушайте меня! Девка Лидия - дурная баба, отвергнутая и обиженная, и не более. Вопрос же ваш резонный о несчастном случае может быть разрешен сию минуту, лишь дайте мне проводить вас на место катастрофы и указать на очевидные доказательства правдивости моих слов! Пойдемте же сию минуту, умоляю вас!
-Ну, Петр Иванович, только из уважения к памяти о моей матушке. Идемте!
Мы почти бегом прибыли на место, где апеллируя к моей бескрайней любви и здравому смыслу, мне-таки удалось наставить супругу на трезвость и рассудительность. В конечном итоге, доводы были услышаны и приняты, мы расцеловались и направились друзьями к дому, как вдруг, жена моя нечаянно оступилась и повалилась на бок, докатилась до обрыва и исчезла.
Как будто боль моя маяком освещала путь и манила к себе, потому что всего через два дня после трагедии явился мой двоюродный брат - Матвей Иванович.
Матвей Иванович стал мне успокоением необычайным - всегда опрятный, остроумный, жизнерадостный, брат мой не оставил равнодушными даже мужиков и баб. Ни свет ни заря встанет, пройдется, дворню побранит, поплюёт, тобаку понюхает и идет завтрак требовать. Такой барин на вес золота.
Приободренный приездом дорогого брата, я стал поправляться, есть с аппетитом, заниматься делами и прогуливаться перед обедом. Так, в одну из подобных предобеденных прогулок стал я невольным свидетелем следующего разговора:
-И не стыдно тебе у брата за спиною за моею юбкой бегать?
-Да что ты?! Братец мой - дурак, каких и сыскать захочешь - не сыщешь. А ты девушка молодая, славная, на что тебе с этим студнем в сюртуке свидания водить?
-Так он-то барин: имение есть, хозяйку на тот свет выпроводил, буду жить при нём, как барыня. А ты погуляешь, и ищи тебя потом с собаками.
-Ох, дура! Быть тебе девкой простой, а не барыней. Тюфяк тебя ни по чем за барыню не сделает. А я тебя женою возьму, если подсобишь мне брата уговорить имение на меня переписать. Ты ж сама толкуешь, мол, он женушку свою с её маменькой на тот свет увел. Я ему письмом губернатору пригрожу, а ты подтвердишь. На том и сойдемся. Раз имение моё - так женюсь!
-А не обманешь?
-Вот те крест!
-Ох и не чета ты своему родственничку злосчастному - говоришь, точно мужик простой. Ну ладно, будь по твоему, муженек.
Разве было мне снести такой удар? За что же ты, судьба, так разишь несчастного предательствами и несправедливостью?!
Решил я вызвать братца на откровенный разговор - а чего было таить? Куда лучше прямо с ним объясниться и выпроводить вместе с этой мерзавкой. Спускаюсь, значится, я к завтраку и завожу разговор:
-А что, милый братец, мы давно так вместе не прохаживались? Погода нынче славная, куда тут дома сидеть?
-Ну не знаю, брат, одолевает меня слабость такая, что ни на что не похоже. Ты, пожалуй, иди один, а мне девку эту пришли противную, Лида или как там её - пусть мне чаю принесет ромашкового и уксусом виски натрёт.
-Хандришь, брат, не дело! Пойдем, милый, по саду пройдемся, а Лида нам чаю принесет в беседку. Отказа не приму, подымайся!
Так на силу и уговорил.
В беседке разговор состоялся сразу, как эта змея Лидка принесла чай. Говорили недолго, я разил правдой, как мечом - строго и справедливо. Брат снёс признание мужественно, подал мне руку, которую я принял из одного лишь благородства и нежелания уподобляться низости, и собрался уходить, как тут случилось непоправимое: глупая девка споткнулась, неся поднос, брат ринулся к ней вернуть равновесие, как оба они споткнулись, упали на бок, кубарем докатилась до обрыва и исчезли.
Что осталось вам мне досказать? Место это не иначе, как несёт на себе проклятье - без дрожи и помянуть невозможно. Такими странными делами заинтересовались в губернском управлении. Явился инспектор провести осмотр - всё выглядывал, выпрашивал, неудобные вопросы ставил, но дела до конца не довел, потому как совершенно невероятным образом, уходя от беседки к дому, споткнулся, упал на бок, докатился до обрыва и исчез.
Та же незавидная участь постигла и другого инспектора, а за ним и третьего, потом Аркадия Семёновича, почти сразу после того, как обыграл меня в вист на сто сорок рублей серебром - не приведи господь такую удачу; тётку мою, Марию Андреевну - я, как единственная родная ей душа и наследник честно выплакал слёз за целую семью; двух старых служанок из дома - только представьте, тех самых, что были так близки моей покойной супруге и её маменьке; и наконец дворового пса - несчастное создание способно было к лаю такому громкому и пронзительному, что в доме звенели стаканы - всё непоправимые утраты.
Пора вашему покорному, убитому горем и слепотою рока, слуге закругляться.
Живым я остаюсь одними лишь надеждами на вашу веру моему слову и ту каплю сострадания, что приму я за божественный нектар приложить к своему разбитому сердцу. На том и кончаю.