Тихая лунная ночь дремала над лесом. Синицын курил. В безветренном воздухе дым не рассеивался, а обволакивал человека голубоватым облаком.
Сзади подошёл майор Артемьев, сопя и вздыхая.
- Ну что? - уже догадываясь, каким будет ответ, спросила августейшая особа, не оглянувшись.
- Ничего, ваше высочество, - виновато сказал майор.
- Уже полночь, - сказал Синицын, посмотрев на светящийся циферблат наручных часов. - До рассвета совсем немного. Почему прекратили допрос?
- "Лев" не приходит в сознание, ваше высочество.
- Хорошо, пусть передохнёт. К утру с ним надо закончить.
Дверь в Старую Кузню была закрыта, и возле неё стоял постовой. Правда, определение "стоял" не очень-то подходило для его расслабленной позы. Он позёвывал, почёсывался и томился в ожидании смены.
Фанг неторопливо прошёл мимо "аспида". Старичок по-прежнему был в тёмном халате с белым поясом, опирался на длинный - выше него - посох, металлическую палку с причудливым набалдашником. Солдат не обратил на ниппонца никакого внимания. Фанг беспрепятственно отворил дверь и вошёл в Кузню.
Здесь тошнотворно пахло, было темно и тихо. Старик, прищурив и без того узкие глаза, увидел силуэт человека, подвешенного на крюке, прислушался и, уловив слабое дыхание, довольно кивнул.
Подойдя к очагу, Фанг разжёг огонь прикосновением посоха. Но внезапный разряд зелёной молнии, ударившей из-под углей, расколол каменное навершие.
Отпрянув, Фанг в замешательстве и даже в некотором испуге потрогал оплывший, потерявший форму набалдашник.
- Какая Сила... - проговорил ниппонец. - Что ж... покоряюсь.
Он медленно отошёл от очага, не решаясь повернуться к нему спиной, пока между ними не окажется достаточное расстояние.
Фанг пятился, пока не наткнулся на "царского льва". "На то, что осталось от "льва", - поправил себя старик.
Он придвинул скамеечку, влез на неё и, вынув из-за пазухи кисет, вытряхнул на ладонь коричневые, дурманно пахнущие шарики.
Голова парня бессильно свешивалась на грудь, волосы на висках и на лбу потемнели от смертного пота.
Фанг концом посоха приподнял его подбородок, голова запрокинулась, и ниппонец вложил в приоткрывшийся рот один из шариков, действие которого проявилось почти мгновенно - юноша пошевелился, открыл глаза. И Фанг быстро сказал, прежде чем тот испугался:
- Боли не будет полчаса. Постарайся уйти.
Парень разлепил распухшие, искусанные в кровь губы.
- Почему... ты мне... помогаешь?..
- Я вынужден, - прошелестел Фанг. - Торопись, "лев"...
Дей не чувствовал боли, не чувствовал и своего тела. В голове плыло, мысли путались, однако он уже не был обезумевшей от мучений жертвой. Ему не пришлось выбирать между изменой и гибелью. Впрочем, дилеммы не существовало - смерть тоже была бы предательством. В этом случае он мог бы подвести всех и вместе с собой погубить мир, который успел полюбить, - странный, воинственный, жестокий. Но благополучные миры - не удел Ордена... Ему нельзя умирать, пока не выполнено задание. Он не сделал главного, а чтобы начинать с нуля у его товарищей уже просто нет времени.
Дей собрался с силами и заставил себя думать. Он не заметил, куда делся Фанг, но и без того понятно, что в дверь путь заказан. А в окно?
Подняв голову, Дей скользнул взглядом вверх по цепи - от распухших обескровленных кистей рук, передавленных в запястье пластиковым шнуром, до блока, - а потом вниз, вниз... Вот оно, окно, узкое, как бойница, но протиснуться, пожалуй, удастся. Цепь проходит совсем рядом и, кажется, можно будет дотянуться... Сколько до него - сажени три, три с половиной? Спеши, "лев", пока нет боли.
Сжать руку в кулак Дей не мог, зато сумел просунуть бесформенные пальцы в звенья цепи и, подтянувшись, снять себя с крюка.
Тяжелее всего дались первые два аршина. Когда появилась возможность помогать подъёму упором ног, дело сразу пошло быстрее. И всё же, расстояние, на преодоление которого раньше у Дея ушло бы не более двух десятков секунд, казалось бесконечным. Чудилось, что давно миновали обещанные Фангом полчаса, а он всё карабкался и карабкался по стальной цепи, втискивая непослушные скрюченные пальцы в квадратные звенья. Что его тянуло? Уж никак не физические силы - они были давно исчерпаны. Скорее всего, свойственное Мартынову, а значит, и Карину, твердолобое несокрушимое упрямство.
Когда он всё-таки позволил себе взглянуть направо, то к изумлению своему обнаружил, что добрался до окна. И его проём был достаточно широк, чтобы в него мог пролезть и менее ловкий человек, чем "царский лев"...
Дей качнул цепь в сторону, чтобы при обратном движении дотянуться до окна. Его поднесло к стене, но руки не выдержали, скользнули по металлу - и Дей полетел спиной на неровные каменные плиты...
Полетел -
если бы снизу, из очага, где под тлеющими угольками лежал ключ-оберег, не хлынула мощная волна тёплого воздуха. Словно бережная рука поддержала парня в то мгновение, пока он перехватывал цепь и забрасывал ноги в проём бойницы.
Время, подаренное таинственным старичком, уже истекало. Дей чувствовал это по внезапно отяжелевшему телу, по навалившейся слабости, во рту вновь появился вкус крови, до того перебиваемый горькой мятой Фангова снадобья. Оставались считанные минуты.
Торопясь, он неловко, связанными руками, выбрал цепь и опустил её в окно, по внешнюю сторону башни. И позволил себе несколько секунд передышки, чтобы оглядеться.
Огромная луна заливала лес ярким зеленоватым сиянием. Она находилась с противоположной стороны Кузни, и, казалось, деревья светились сами, каждой веткой, листком, хвоинкой. Чёрная тень башни лежала на поляне, накрывала коновязь и лошадей, среди которых Дей увидел белого коня великого князя. Значит, Аркадий. Что ж ты с ребёнка-то начал, скотина? Чем тебе помешал одиннадцатилетний Венедикт? Он даже не наследник!.. И зачем тебе в покои? Что там, в двух мальчишечьих комнатах, может найтись такого, за что можно запытать человека до смерти?..
Боль проступала изнутри медленно, но уверенно, зная, что жертва никуда не денется, что через три-четыре минуты она захрипит, закорчится в невыносимой муке, и не будет жертве никакого дела ни до происков князя Аркадия, ни до какого-то Ордена, а будет лишь одно - полное подвластие ей, Боли.
Дей уже почти не сознавал, как спускался по цепи. Длины не хватило, и он падал сажени полторы, прежде чем покатился по жёсткой траве склона, прямо к коновязи.
Лошади заволновались, затанцевали, вот-вот подадут голос. Но рыцарь знал петушиное слово, доверенное ему магистром Ипполитом, ведавшим о лошадях абсолютно всё. Это слово, даже произнесённое хрипло и невнятно, успокоило животных.
Дей ещё смог отвязать повод белой княжеской лошади и, перевалившись через седло, попросить: "Вывези..."