Директор школы подмахнув заявление на отпуск и спросила:
- Ольга Львовна, вы с театром в это лето никуда не едете?
Хрупкая, похожая на выцветшую фарфоровую куклу учительница литературы изношенным за учебный год голосом ответила:
- Нет, - и тихо, как бы извиняясь, добавила. - собственно, и ехать некуда: смотр в Костроме отменили из-за недостаточного финансирования.
- Ну, и к лучшему!- директриса встала, давая понять, что разговор оконче. - Отдохните от школьной жизни!
Оля кивнула, а сама подумала: "А если другой жизни нет?!"
Очередную железнодорожную станцию не разбудил даже гудок отправляющегося поезда. Оля оторвала голову от подушки и посмотрела в вагонное окно: высвеченная неярким фонарём избушка навсегда уплывала в прошлое.
Ольга повернулась лицом к замызганной перегородке.
"Жизнь мимо", - прошептала она беззвучно, одними губами.
Какое-то время Оля еще лежала с открытыми глазами, пытаясь увидеть в отсветах редких фонарей что-то знаковое для себя. Подружки повыскакивали замуж и растили малышей. Оля поздравляла с годовщинами свадеб, именинами, но ходить к ним перестала - тяжело было смотреть на чужое счастье.
Поезд набирал ход. Оля ехала туда, где была когда-то счастлива - в детство и юность.
"Зря поехала. Всё пустое, - поняла она вдруг отчётливо. От неожиданного прозрения она даже села на жесткой вагонной полке. - Зачем себя обманываю?! Ни родных, ни друзей. Старый дом, забывший лица и голоса обитателей. Даже встречать некому".
Оле захотелось, чтобы поезд отвёз её обратно.
"Раннее отчество и страх, что тебя никто никогда не назовёт Оленькой - хочется сойти с ума, чтобы не думать больше об этом".
Близкий рассвет, который нельзя рассмотреть, но можно угадать, принёс облегчение. Душа, устав сопротивляться, поверила заклинанию колёс "всё-прой-дёт, всё-прой-дёт, всё-прой-дёт... " и успокоилась.
Ольга любила это время: уже не реальность и еще не сон - лазейка туда, где всё ясно и просто. То, что пряталось за дневной суетой в такие мгновения само приходило правильным решением - выходом из безвыходного.
Вот и сейчас колокольчики с горшочка свинопаса под перестук колёс заиграли песенку "Ах, мой милый Августин, всё пройдёт, всё". Мир вокруг раскрасился в полутона, как будто кляксы голубой, желтой и красной акварели упали на очень влажный лист и расплылись. Мир засветился, зазвучал по-иному и...
... поезд ни с того ни с сего дёрнулся и стал тормозить.
Оля вздрогнула. От сна не осталось и следа, лишь в памяти всё ещё звучал голос из акварельного времени подсказок: "Всё пройдет - что останется?! Пора".
- Девушка, вы чего сидите-то?!! Ваш поезд только что ушёл!
Прибежавшая из деревянных вокзальных недр кассирша высунула "химическую" голову из единственного окошечка.
- Я же предупреждала - в любой момент могут зелёный дать! - и она беззлобно ругнулась.
Потом Оля долго стояла под дождём на пустом перроне. В детстве ей хотелось жить на большой станции, чтобы мимо проносились длинные поезда. Она представляла, как она - повзрослевшая и красивая - машет платком пролетающим окнам вагонов, а оттуда ей отвечают чьи-то руки. Кроме рук в окнах-мечтах ничего не было видно.
Дождь не утихал. Оля замёрзла и вернулась в здание.
В ветках акации, за грязным окном пропахшего сыростью вокзальчика, возились воробьи. Лохматый пёс приоткрыл мордой дверь в зал ожидания, но войти не решился и дверь со скрипом закрылась.
Уже пришла уборщица в старых калошах. Они были надеты на мохнатые шерстяные носки - точно такие вязала Олина бабушка, сидя зимой у печки-столбянки. "Бабулечка, миленькая, я всё помню", - Оле стало жалко и себя, и бабушку, недождавшуюся правнуков, и пустой запущенный дом. Вспомнились карты, разложенные веерами на цветастой скатерти. "Бабулечка, а короли в твоей колоде оказались ненастоящие. И обещанное счастье где-то заблудилось".
Старуха-уборщица принялась возить шваброй.
- Чего расселась? Погляди - грязи с тебя натекло!
Оля не проявляла к происходящему ни малейшего интереса. "Всё пройдет - что останется?" - вопрос, который не давал ей покоя, был почти материальным. Можно было протянуть руку и потрогать острые концы ножек-стеблей у букв ч, т, н. Можно было...
- Девушка, здесь находиться нельзя.
Оля вздрогнула и увидела, что рядом с ее дорожной сумкой и уборщицей стоят кассирша и молодой милиционер - курносый и потому какой-то ненастоящий.
- Девушка, я вам говорю!
Строгие и деланно равнодушные интонации никак не вязалось с его мальчишеской физиономией.
- Я не девушка. Я Ольга Львовна, - вспомнила Оля о своем небогатом наследстве - отчестве.
- Да мне хоть тигровна, - съязвил парень и улыбнулся, довольный своей шуткой.- Документики.
"Смешной, - подумала Оля. - Хорошо, что его "тигровну" мой пятый "А" не слышал. Они бы порезвились от души!"
Пока Оля доставала паспорт, кассирша успела рассказать недлинную историю её появления на вокзале:
- Главное, я предупреждала - перегон откроют в любой момент, и поезд ту-ту! А она молчит. На улице под дождем стояла - пошто, спрашивается? Сумку здесь кинула! А ну, кто возьмёт? Лёнька, скажи, я что, должна еще и за сумкой смотреть?
- Тёть Нин, помолчи. И на работе я тебе не Лёнька, а младший лейтенант Клочков.
- Слушай, Клочков, - вмешалась в разговор старуха-уборщица. - Ты бы ейну сумку проверил - а что, как бомба?!
Оле хотелось, чтобы всё быстрее закончилось, и она смогла дальше искать ответ на вопрос "Всё проёдет - что останется?".
- Ольга Львовна, вы зачем с поезда сошли? - в голосе лейтенанта прозвучали несвойственные казённому человеку нотки, и Оля невольно прислушалась. Он её жалеет? Что-то явно не милицейское померещилось в его вопросе.
- Сумку с собой взяли - значит, дальше ехать не собирались? - Клочков посмотрел на Олю.
"Странно посмотрел, - подумала она. - А он не сердится. Пытается казаться сердитым, но не сердится".
От мелькнувшей мысли, что она ему нравится, Оля отмахнулась, как от назойливой мухи., Стоявшая рядом старуха-уборщица тоже махнула рукой, хотя никаких мух и в помине не было.
Оля приготовилась объяснять участливому Клочкову, зачем вышла, но... вдруг поняла, что не знает ответа на его вопрос.
Лёнька не унимался:
- Ольга Львовна, вы же куда-то ехали?! А чего не доехали?
- Меня там никто не ждёт, - сказала Оля и удивилась, что всё так просто.
Старуха-уборщица захохотала громко и задиристо:
- А тута тебя ждут! Я с тряпкой жду - грязь за тобой подтереть. И Нинка ждёт - сумку твою посторожить!
- Баба Дуся, не мешай! - Клочков застыдился словоохотливой помощницы. - Вы, Ольга Львовна, зря с поезда-то сошли. На нашем полустанке он раз в двое суток останавливается - по чётным числам.
- Ничего, - ответила Оля. - Я подожду.
- Совсем непутёвая! - всплеснула руками кассирша. - Ленька, ну?! Что я говорила?
Оля начала просыпаться от своих мыслей, и, странное дело - ей не было ни страшно, ни грустно:
- У вас воробьи тут такие драчливые, - сказала Оля. - Место на ветке никак не поделят, - она посмотрела на Лёньку и улыбнулась. - А еще собака интересная заглядывала. С мохнатой мордой.
- Так это Полкан! - Лёнька засмеялся. - Меня искал - с вечера еще увязался, паразит.
Полкан словно услышал, что речь зашла о нём, и опять приоткрыл мордой дверь в зал ожидания.
- Подслушивал?! - прикрикнул Лёнька. - Я вот тебе!
Дверь скрипнула и закрылась.
Оля вдруг поняла, что ей нравятся эти люди. Нравится, как они разговаривают. И носки бабушки-уборщицы нравятся, и желтые, прозрачные от бесконечных завивок кудряшки кассирши, и Ленькины светлые вихры, вылезшие из-под фуражки.
"Хорошо, что я вышла. Хотела туда, где всё, как в детстве - вот и дали. Вернусь - буду вспоминать. А в пустой дом не поеду".
Старуха-уборщица села рядом и заглянула Оле в лицо:
- Улыбается! - удивилась старуха. - От поезда отстала - и улыбается! Моя внучка такая же дура. Только помоложе, да покрасивши. А мозгов столько же. Укатила в город - ни денег, ни адресочка, куда можно приткнуться, - и старуха громко шмыгнула носом, собираясь заплакать.
- Баба Дуся, не начинай! - взмолился Клочков. - И никакая она не дура! А чего ей тут-то ловить? Я вот не по кой фиг остался. Чего я тут делаю?!
- Мои документы проверяете, - ответила Оля и захихикала.
Клочков удивлённо глянул... но промолчал. Оле показалось, что он покраснел.
- Да вы не смущайтесь, - сказала Оля и раскатисто рассмеялась.
- Пройдемте! - чересчур громко и официально скомандовал Клочков.
- Э-э! Лёнька! - схватила лейтенантика за рукав кассирша. - Ты тут не очень-то командуй! Чего она такого натворила, что ты ее "пройдёмте"?! Ну, вышла случайно раньше своей станции. Ну, посидела на креслах.
- Напачкала, - вставила старуха.
Кассирша цыкнула:
- Да помолчи ты! Лёнь, ты это... не надо её никуда. Я сейчас сменюсь и домой её заберу. А послезавтра отправлю в лучшем виде.
Кассирша потянула Олю за рукав легкого плащика, но Лёнька второй рукав и не думал отпускать:
- Тёть Нин, не лезь, а?! Сам разберусь. Мне еще протокол составлять. Да и пристроить Ольгу Львовну надо, - и он повёл Олю к выходу.
- Я те щас покажу, не лезь! Покажу, пристроить! - кассирша поджала губы. - Я сейчас мамке-то твоей позвоню, да расскажу, как ты службу-то несёшь! Недаром сеструха просила присмотреть! Эвон! Видали, что власть-то с людьми делает?!
Кассирша потянула Олю за рукав. Раздался треск рвущихся ниток.
- Ой... - вскрикнула старуха-уборщица. - Да ты ж, Нинка, порвала такой красивый плащ! Глянь - шов на плече разъехался.
Ольга посмотрела на оборку зелёной блузки, выглянувшую через дырку в плаще, и подумала, что зря надела зеленую - в розовой она выглядит моложе.
"Боже, о чём я думаю?!" - удивилась Оля. "И для кого я хочу выглядеть моложе?"
- Леонид, а вам сколько лет?
Все одновременно замолчали.
Оля повертела головой и поняла - кроме нее всем известно, сколько лет Лёне. Значит, спросила она.
- Тридцать, - помедлив, ответил Клочков.
- Врёт! - сказал кассирша. - Тридцать только зимой будет.
Она стояла у дверей, сложив руки на груди, и была явно обижена.
- А моему Кольке уже тридцать один. И нос у него не как у этого... - она мотнула головой в сторону племянника. - И волосы чернявые. И тоже не пьёт.
Лёнька засмущался и, не найдя, что сказать, уткнулся в паспорт, который выучил наизусть.
До Оли начало доходить, что вокруг её никчёмной по городским меркам персоны начинают закипать нешуточные страсти.
Ей стало смешно. Надоевший за утро вопрос "Всё пройдёт - что останется?" уменьшился в размерах и стал совсем бледным, словно написан был простым карандашом с маркировкой Т2.
"У меня настоящее приключение!" - подумала Оля и хихикнула.
Ленька, поднявший глаза от чистой странички "семейное положение", справился с волнением:
- А вам идет смеяться, - сказал он как-то по-детски. - Оля, пойдемте к нам. Вы, наверное, проголодались, а мама пироги вчера напекла.
За спиной гулко захлопнулась дверь в кассу.
Оля, прислушиваясь к своим новым ощущениям, смиренно шагнула за Лёнькой, который направился к двери.
- Куда?! - старуха-уборщица схватила Ольгу за пострадавший рукав, и тот оторвался окончательно.
Не обращая внимания на попытки Оли пристроить рукав на место, старуха накинулась на Лёньку чуть не с кулаками:
- Ах ты, пострел! Мало мой Алёха тебя - шмакодявку - лупил! Подрасти еще сначала, городских заезжих девок-то кадрить!
И старуха, оттеснив Клочкова, принялась подталкивать Олю к двери:
- Девонька, чего скажу тебе! Мой внучок нечета этим голодранцам! Алёха на ногах-то крепко стоит! Сорок лет парню! Дом свой! Трактор свой! Лесопилку со товарищем держат! Делянку в леспромхозе выкупил - не обойти!
- Стоять! - заорал Лёнька и закрыл широкой спиной выход из зала. - Ты, баба Дуся, совсем ополоумела! У твоего Лехи Танька Африканова из нового дому не вылезает, а ты раскудахталась!
- А нам такого добра не нать! Хошь - сам и бери Таньку Африканову! По третьему-то разу в замуж ходить - небось, еще смекалистей да опытней стала.
Бабка рухнула на деревянное кресло передохнуть. Недобро зыркнув на Лёньку, она дернула Олю за руку, и та плюхнулась рядом.
- Ты, окаяныш, за моёй внучкой бегал? Бегал. В город за ней ехать собирался? Собирался! Так езжай! Я с тобой еще и гостинец передам. А мне Алёхину судьбу ладить не мешай.
Оле стало так смешно, что она не сдержалась и прыснула от души.
Ленька, заразившийся её весельем, хохотал так, что фуражка съехала набекрень, а потом и вовсе свалилась на пол.
Со швабры, прислонённой к стене, натекла грязная лужа. Бабка Дуся не замечала её - она бормотала что-то про треллёвочник, который вот-вот купит внук, и новый забор из штакетника.
Когда Оля и Лёнька, проболтавшие, как старинные знакомые, не меньше часа, вышли из зала ожидания - мир был залит жёлтой акварелью. Даже во сне Оля никогда не видела такого яркого цвета.
"Так бывает?! - мысленно спрашивала себя Оля. - А я ведь чуть главное слово не прослушала - "пора". Глупый вопрос "что останется?" Жизнь останется - та, в которой будет любовь, семья, дети. Бабушкины карты не соврали. И голос - тот, что сказал "пора" - не обманул.