Аннотация: Красными бывают закаты и кровь. А голубыми - небо и люди.
Я стою в ираклионском зале вылета и жду посадки на рейс: мне предстоит возвращение домой. Аэропорт "Никос Казандзакис" по нашим меркам маловат, и даже сейчас, задолго до пика сезона, в нем людно и тесно. За панорамными окнами мне видны три горизонтальные полосы: нижняя - графитовый асфальт, верхняя - голубое небо, а между ними - густая синева моря. Часов через пять я прибуду в родные хмарь и ненастье, а пока - стою, гляжу на ослепительный греческий день, на стекла сплошь в солнечных бликах и на самолеты с красными логотипами. Мне тоскливо и неуютно.
* * *
Тому, кто хочет посетить Крит, желательно сделать это во время первой своей поездки в Грецию. По сравнению с материком и с большей частью других островов архипелага, Крит выжжен солнцем. Увидевшему прежде него Халкидики, Родос или Корфу скорее всего покажется, будто Крит не зелен, как они, а жёлто-сер. Растительность на нем выглядит скудной и иссушенной, его пляжи каменисты, а их дно зачастую усыпано острыми ракушками, ранящими ноги не хуже битого стекла. Зато на этом самом большом греческом острове можно прикоснуться ко многим античным мифам, знакомым нам с детства.
Я там уже бывал, Артур - нет, вот почему, выбирая место для предстоящего совместного отдыха, я настоял на Крите. Артур любит выдать себя за эстета. Для него это в основном заключается в депиляции ног, коктейле Carrot Margarita и очках от Джимми Чу, но даже для такой утонченной личности слова "критский Лабиринт" не пустой звук, хотя исконного названия постройки - "Кноссос" - Артур не знает. Если честно, он предпочёл бы Миконос, который на слуху у любого в нашей тусе, но согласился на Крит, когда я рассказал ему о тамошних нудистских пляжах. Кроме того, у меня было право решающего голоса. Формально мы договорились когда-то делить все расходы пополам. По факту же Артур частенько ноет, что сидит с пустой картой, и просит войти его положение. Разумеется, он обещает вернуть все потом. И, разумеется, всегда рассчитывает на мою деликатность, не позволяющую бесцеремонно напоминать ему о долгах.
Я предпочитаю планировать все заранее. Готовиться к будущему отдыху я начал ещё в конце осени. Отель, билеты, маршрут путешествия. Если честно, ещё тогда в наших с Артуром отношениях появился некоторый разлад. Любовная лодка не разбилась о быт, но обросла всякой дрянью, мешающей скользить по волнам страсти и порока. Волосы, оставшиеся в ванне, тормозят суденышко не хуже плантации водорослей под килем, а кок, направившийся к массажисту вместо похода в супермаркет, может вызвать голодный бунт на корабле. Я надеялся, что проблемы преодолимы. Период, когда мы с Артуром радовали друг друга, как новые игрушки, миновал, и наши недостатки стали вылезать наружу. Это следовало перетерпеть, если мы хотели жить вместе - не до могилы (я не верю в наивные сказки!), но долго. Греческая поездка должна была помочь нам: отвлечь от повседневности, от вчерашних тарелок в раковине и полосок под сливом унитаза.
Но - мы предвкушающее открываем рот, а жизнь тем временем вставляет нам в задницу.
* * *
За зиму стало ещё хуже. Артур капризничал, жаловался на тьму и холод на улице, на холод и тьму в своей ранимой душе и изводил меня нелепыми выходками. Он то впадал в меланхолию, целыми днями не выходя из квартиры, то вдруг преувеличенно оживлялся и на форсаже заявлял, что продаст себя дорого и купит на эти деньги весь мир. Потом он начал пропадать, не ночуя дома - не часто, но регулярно. Я сам не святой и не прочь оторваться со свежим мясом, но не делаю этого столь демонстративно. Артур о своих похождениях открыто говорил: "Никого лишнего - просто бизнес".
Но в конце концов он, похоже, стал путать понятия free love и freelance.
* * *
Пришла весна, традиционно несущая осложнения в виде авитаминоза, сексуальной активности и психических обострений. Однажды я вернулся домой в неурочное время и застал в нашей постели незнакомого блондина, жеманно подтягивающего одеяло к ключицам. Артур суетился рядом с кроватью, торопливо напяливая легкий халат-кимоно, не замечая, что тот вывернут наизнанку. Он не стал оправдываться пошлой тирадой "Я тебе сейчас все объясню!.." и перешёл в наступление, с вызовом повысив голос:
- Ну, и что ты так смотришь?!
Я не ответил. Может быть, у меня ханжеское представление о верности, но я считаю: тайком притащить любовника и уложить его в супружескую постель - это самое мерзкое проявление измены. Даже если бы Артур ежедневно трахался невесть с кем на площадке перед дверью, я бы не был так возмущён. Но в нашей с ним кровати!..
Я посмотрел на не мной званого гостя. Мне не хотелось выяснять отношения при постороннем, однако торчать истуканом я не собирался. На миг у меня возникло желание в пику Артуру использовать приведённого им парня по назначению. Смазливый блондинчик наблюдал за мной. Все-таки не зря считается, что эмпатия у геев развита сильнее, чем у остальных людей. Словно почувствовав мое намерение, парень призывно ухмыльнулся и будто невзначай сдвинул одеяло, оголив бок и выпростав левую ногу, покрытую рыжеватыми завитками. В этом была его ошибка: я увидел его стопу с кривым большим пальцем, загнутым в сторону четырёх остальных, и меня замутило. Игнорируя Артура, я обратился к его пассии:
- Секс-сеанс закончен. У тебя есть пять минут на сборы. Не успеешь - выбежишь в том, что есть, из моего дома.
- Это, между прочим, и мой дом тоже! - встрял Артур.
Меня захлестнула ярость:
- Твоё здесь - только пузырьки в ванной и гондоны под подушкой!
Дальше началось то, чего я хотел избежать. Я высказал Артуру все, что думал о его похождениях, Артур визжал и выкрикивал встречные упреки, вскочивший блондин прыгал и втискивался в узкие джинсы, стараясь держаться от меня подальше. Большой палец на другой ноге блондина тоже оказался кривым. Потом за парнем захлопнулась входная дверь, и мы с Артуром лаялись ещё час.
Тем же вечером я сел перед ноутбуком, отменил бронь билета для Артура. С трудом, с потерей неустойки, сумел изменить заявку в отеле с двух человек на одного.
До запланированного отдыха оставалось чуть больше месяца.
* * *
Когда я объявил, что полечу один, Артур впал в истерику. Но тут уж нашла елда на гланды: отказываться от решения я не собирался, да и не смог бы переиграть все назад чисто технически.
- Чем тратить деньги на туры, лучше напрягись и погаси свои задолженности, - отрезал я. - Потом, если захочешь, мы попробуем начать все заново. Но если тебя не устраивает такой reboot, или плохо с финансами, съезжай отсюда до моего возвращения. Не после, а именно до.
До Артура дошло, что в этот раз все серьезно. Он заметался, то и дело меняя тактику: давил на жалость, изображал оскорбленное достоинство, даже пытался быть соблазнительным. Все было напрасно.
Разумеется, я улетел без него. Я опасался, что Артур решит в отместку нагадить, устроив перед исчезновением погром в квартире или сделав другую похожую глупость. Нет, неправильно. Не боялся: я даже немного хотел этого, чтобы получить повод устроить ему БДСМ-сессию: жесткую, без стоп-слова. Вот бы я оторвался!
* * *
Крит перезагрузил меня. Четырехчасовой перелёт завершился стремительным спуском к воде, чуть ли не в морскую рябь, и лишь в последний момент под брюхо самолета скользнул берег с протянувшейся почти от волн посадочной полосой. Пассажиры ахнули, потом с пошлой обязательностью зааплодировали. Когда самолёт замер, к струям воздуха из вентиляции в салоне подмешался освежитель - с ароматом хвои, пряностей, цветов. Создавалось ощущение, что так пахнет атмосфера острова, проникшая внутрь через открывшийся люк. Наивная иллюзия, но мне она понравилась.
Трансфер от аэропорта был неспешен, как любой греческий гешефт. Мой отель был хорош - добротен, велик, размашист, с подобием собственного парка на косогоре и с вместительным пляжем, где не требовалось столбить лежак до восхода, чтобы занять удобное место.
Я начал с растительного отдыха, сытого и ленивого: ресторан, натирание маслом с максимальным уровнем защиты, прожарка под солнцем у моря, выпивка в барах. Столичная суета с ее проблемами удалилась за горизонт. Кажется, даже пульс у меня замедлился - и к тому же никто не ныл над ухом о своих проблемах.
Свобода приелась, к неприятному удивлению, быстро. С одной стороны, ни под кого не требовалось подстраивать свои желания и режим. С другой - мне не хватало общения, вербального... и тактильного. Черт, мне не хватало хотя бы Артура. В своё время я намеренно выбрал для обитания отель респектабельный, а не gay-friendly. Теперь это играло против меня. Вокруг торжествовали семейные ценности. Посещение нудистского пляжа вышло удручающим: я лишний раз убедился, что в Европе компания всегда имеет преимущество перед одиночкой. Даже в таверне пара может рассчитывать на столик лучший, чем посетитель без спутника.
По ночам перед сном я лежал и ожесточенно мастурбировал, не испытывая ни радости, ни возбуждения. Кончая, я не тянулся к салфеткам и не шел в ванную, а просто передвигался на другую - сухую - сторону широкой кровати.
Утром простыня выглядела мерзко. В первый раз я без зазрения совести швырнул на неё пару монет в два евро и ушёл на пляж. К моему предобеденному возвращению постель восстановила девственность участием старательных рук. Через сутки я нарочно оставил лишь одну монетку. Не из жадности, мне хотелось передать кому-нибудь своё плохое настроение.
На экскурсии не тянуло. Я уже видел все местные достопримечательности раньше, мысль о возвращении к ним навевала уныние. Одно дело открывать новое или делиться впечатлениями с любовником, и совсем другое - ощущать своё одиночество в веселой толпе.
Лёжа в номере, я в очередной раз тщетно пытался придумать для себя развлечение. Отставка Артуру сэкономила мне средства, но подгадила эмоционально. Снова прогуляться по развалинам Лабиринта? Там жара, солнцепёк без тени и ор критских цикад, оглушающий до головной боли. Добраться до пещеры Зевса? Жара, подъем по бесконечной лестнице в гору и преодоление ещё ста тыщ пятисот ступеней в недрах гигантского грота. Побродить между крепостными стенами Фортеццы? Жара, каменистые неровности под ногами, всюду развалины и обломки.
А что, если... если...
Я внезапно понял, на что стоит потратить деньги, и сел в постели.
Санторини! Маленькое географическое чудо!
С Крита добраться до Санторини проще, чем откуда-либо ещё. Крошечный изогнутый остров, сверху похожий очертаниями на мусульманский полумесяц с заплывшей в его дугу звездой. Его массив образован почти вертикальной скалой, остатками взорвавшегося две с половиной тысячи лет назад вулкана - морская вода хлынула через трещину в раскалённый кратер, мгновенно вскипела и разметала его, наполовину разрушив. Некоторые считают, будто это событие породило легенду о затонувшей Атлантиде. Волна от Санторини дошла до Крита и смыла с него жителей вместе с постройками и всем хозяйством. Сейчас на Санторини, на хребте высокой скалы, бывшей когда-то стенкой кратера, лепятся несколько крохотных городков и деревушек, чьи планы застройки могли бы потягаться безумием с графикой Эшера. Местные жители разводят любопытных туристов, а заодно - виноград, фисташки и крохотные овощи, привыкшие довольствоваться вместо полива росой: пресная вода здесь в цене, она на острове привозная. В море, в центре островной дуги, выпучивается темная пробка дремлющего вулкана, горячая и сочащаяся дымкой. Возьмите наугад любой рекламный проспект о Греции: я уверен, что там найдётся фото ярко-синего моря, видного сверху сквозь просветы белой звонницы - и этот снимок сделан на Санторини. Мне приходилось там бывать два раза; оба путешествия были однодневными: прибытие к обеду, отплытие часов через пять. Все, кто наблюдал своими глазами, утверждают: на Санторини фантастические закаты - алые, карминные, багряные. Я видел их на фото - и хотел их увидеть воочию. Но для этого там требовалось остаться на ночь.
Отельный гид, к которому я обратился утром, слегка оживился: эта экскурсия была дороже многих других. Когда же я поведал, что одного дня мне мало, в глазах гида вспыхнул огонёк, как у охотника, приметившего редкую дичь. Он взял паузу, забился с трубой в руке в угол холла и затрещал напористо и многословно. Мне казалось, что задача проста: доплыть до Санторини с экскурсионной группой, покататься там вместе с ней, отколоться, провести вечер, ночь и часть следующего дня по своему вкусу и вернуться на Крит с группой очередной. Гид взялся за дело с таким энтузиазмом, будто я был Ясоном, а он - рекрутером на "Арго".
- Это не будет быстрым, но вам лучше не уходить далеко, - предупредил он.
Я кивнул. Пока гид искал варианты, я пил в баре метаксу. Бармен был неплох, но слишком уж пялился на моих соотечественниц.
- Все получается, - торжествовал гид чуть позже. - Завтра утром на Санторини скоростным катамараном, там автобусный экскурс, окончание его в столице, Тире. Группа вернётся на судно, а вас встретит мой коллега, Анастасис, он проводит вас к апартаментам. Вид из Тиры на кальдеру великолепен. Будете любоваться на неё с террасы. На другой день Анастасис поможет вам спуститься в порт. Обратно поплывет обычный корабль, он медленнее, зато вы подольше повеселитесь на борту. Будут ужин, музыка, танцы!..
- Извините, что не предупредил сразу. Я бы хотел заночевать не там. Мне больше нравится Ия.
Гид, казалось, был изумлён:
- Вы уверены? Ия, не Тира?
Я был уверен. Тира - столица острова. Она веселее, энергичнее, продажнее других поселений. Она бела, как снег, как медицинский кафель. Каждый дом в ней - если не таверна и не гостиница, то лавка.
А Ия...
Представьте себе складскую площадку, где в беспорядке нагромождены друг на друга коробки и ящики, с одной лишь заботой - чтобы кучи росли ввысь и не разваливались. Теперь представьте, что каждая коробка выкрашена в свой цвет, а зачастую - и не в один. Кроме того, кривые проходы и щели между ящиками тоже раскрашены. Представили? Ну, так Ия с ее радужными постройками в скальных нишах все равно безумнее, пестрее и удивительнее. Может, ее террасы не столь длинны, как столичный променад, но закат виден оттуда не хуже.
Гид снова взялся за смартфон. Минута - и он вновь трещал, то и дело повторяя собеседнику на разные лады одно и то же слово:
- Охи... Охи! Охи.
Могло показаться, что он охает, сетуя на бестолкового клиента. Но я знал, что в переводе это слово означает "нет". Гид явно отказывался от каких-то замечательных, не оценённых мною возможностей.
- Вам повезло! - гид был горд и доволен одновременно. - Очень удачный вариант, очень! Найти такое жилье накануне приезда - невероятное везение. Хотя и дорого...
Он назвал сумму, и я охренел. Отсутствие Артура обходилось мне дороже, чем траты на этого сукиного сына. Но охота пуще неволи!..
- Наличными? - спросил я.
* * *
Скоростной катамаран оказался огромным. Его металлическая громада у причала в порту была похожа на присевшего на корточки робота-слаломиста. Я поднялся по трапу вместе с группой и огляделся. Салон внутри напоминал театральный зал с комфортными креслами: партер, амфитеатр, три яруса внутренних палуб-лож. Каждый выбирал, где ему устроиться, самостоятельно. Грузились долго, нерасторопно.
"Ленивые греки за рулём превращаются в лихачей и гонщиков", - слышал я не раз. От себя добавлю: за штурвалом - тоже. Когда катамаран загудел, завибрировал и медленно отполз от пирса, я оставил кресло и прошёл на корму - единственное место на открытом воздухе, доступное для пассажиров. Катамаран неуклюже развернулся, дрогнул и с неожиданной легкостью рванулся вперёд. Волны под его махиной вдруг стали жесткими, и вся конструкция заскакала по ним, как железный лист по каменистому склону. Вода позади встала дыбом, и от кормы протянулись назад две белые косматые косы - следы от двигателей-водометов.
В пути я слушал музыку и дремал в кресле, читать с экрана из-за качки было неудобно. В прошлые разы я плыл на тихоходной посудине, там были бар внутренний, бар палубный и ресторанчик , а гиды общались со своими группами, собирая их по очереди в потрепанной кают-компании. Здесь же все было осовременено и максимально обезличено. Что ж, зато быстро. И буфетная стойка имелась.
Часа через два катамаран перестал конвульсивно подпрыгивать и сбавил ход. Мимо нас прополз черепаший горб - небольшой островок, отколовшийся от основного массива. Впереди выросла каменная стена, края ее загибались справа и слева: мы вплыли в изгиб Санторини, как в лежащую подкову. Стена поднималась все выше, я помнил, что она торчит над морем почти на четверть километра. Слышал, что под воду она уходит метров на четыреста: от осознания, что эта скала вырастает из дна, как колонна, захватывало дух. Издали в вышине кромка серых камней выглядела белой, точно ее покрыли снег или птичий помёт. На самом деле, это города: на расстоянии отдельные домики почти неразличимы.
Потом был пирс. От порта всех прибывших повезли на гребень скалы экскурсионные автобусы. Дорога взбиралась по вертикальной стене крутыми размашистыми загибами, словно пандус в подземном паркинге. Сбоку зияла пропасть. Внизу, посреди ультрамарина, темнела сквозь дымку клякса в центре кальдеры. Пассажиры в автобусе ахали, женщины повизгивали. Экскурсовод бормотал в микрофон. Я его почти не слушал.
Первая остановка традиционно состоялась в Пиргосе. Тут деревушка карабкается на вершину высокой горы, ее улочки беспорядочны, перепутаны и кривы, и все вместе это напоминает вавилонскую башню незадолго до обрушения. По легенде, таким Пиргос задумали в давным-давно, чтобы обороняться от пиратов. Наверное, морские захватчики плутали по переулкам и проходным аркам, пока не погибали в тупиках от усталости и голода - и тогда их останками удобряли виноградники. Туристам проще: сейчас для их удобства повсюду намалёваны путеводные стрелки. С вершины виден чуть ли не весь остров - только поэтому туда и бредут толпами приезжие, оступаясь на бесконечных лестницах. Смотреть по пути приходится больше не по сторонам, а под ноги - свои и чужие.
По ногам я на него и наткнулся.
Я считаю ноги очень сексуальной частью тела. Если меня донимают расспросами те, с кем я развлекаюсь, я признаюсь, что предпочитаю лайт-версию фут-фетиша, без интереса к грязи, запахам и заношенной одежде.
Рассматривая ступени и - вынужденно - десятки ног тех, кто поднимался передо мной, я заметил пару идеальных стоп, изящно переставляемых с камня на камень. Выше были икры, достойные молодого греческого бога. Я поднял глаза.
Это был юнец лет двадцати, миловидный и стройный. В выцветшей джинсовой кепке для бейсбола, белой футболке навыпуск, темно-серых шортах до колен и черно-белых резиновых шлепках с тонкими ремешками, расходившимися углом. По торцу подошвы у шлёпок были выдавлены рельефные надписи и звёзды.
Я достал из кармана айфон, перевёл его в бесшумный режим и, притворившись, будто что-то рассматриваю на экране, осторожно нацелил камеру. Придавил символ затвора и позволил камере делать кадр за кадром без остановки. Не слишком этичное занятие, но я не образец добродетели. Разумеется, я не демонстрировал своего интереса - хотя, если честно, в толпе каждому безразлично, чем занимаются другие, пока это не коснётся его лично.
На вершине я занял позицию, чтобы видеть юнца. В моей груди разгоралось пламя, прозрачное и жаркое. На обзорной площадке все фотографировали всех, и я сделал множество снимков - лишь на паре или тройке были виды острова, на остальных красовался объект моего внимания, во весь рост или в зум-увеличении.
У юнца была вполне славянская внешность, хотя обладать такой мог и европеец. Волосы, торчавшие из-под бейсболки, были светлыми. В гаме вокруг, даже приближаясь, я не мог разобрать, на каком языке он говорит - тем более, что красавец больше молчал, а на обращённые к нему реплики спутников улыбался и отвечал односложно. Он явно был с семьей - толстым отцом, ярко накрашенной матерью и ещё каким-то человеком, средним по возрасту между юнцом и его родителями. Я не смог услышать их фраз, настолько негромко они общались. Казалось, что они обсуждали какой-то секрет. Например: "Видите? Вон тот тип глаз не сводит с нашего мальчика!"
После Пиргоса была Ия, где мне предстояло заночевать - маршрут общественной экскурсии не учитывал моих планов и заканчивался в Тире. Я следил за юнцом везде, где было возможно; все группы перемещались по одной и той же траектории, и их пути неизменно переплетались. Туристы вдоволь наудивлялись пестрым домикам Ии, облепившим склон, как ласточкины гнезда, расписным каменным лестницам вместо улиц, остаткам бурой крепостной башни и живописной ветряной мельницей, белым клином воткнутой в голубое небо. У меня тоже прибавилось кадров: юнец сбоку, юнец сзади, ноги юнца крупным планом. Солнце стояло высоко и пекло мне голову, подначивая сделать что-либо безумное: например, просто подойти к мальчику, взять его за руку и увести от всех в какой-нибудь безлюдный тупик городского термитника, а там прижать к стене и впиться ртом ему в губы.
Экскурсия закончилась в госпитально-белой Тире. Толпа, разбившись на группки, прогулялась вдоль парапета, любуясь кальдерой в мареве и лайнерами в окружении яхт, подступившими к вулканическому островку. Мимо храма, мимо дверей в парапете, открывающихся просто в голубое небо (на самом деле за ними начинаются крутые и оттого невидимые лестницы вниз), к скоплению магазинов и лавок, торгующих ювелирными украшениями и сувенирами. Здесь же расположился вход на станцию канатной дороги, перевозящей пассажиров с вершины к порту: за время сухопутной экскурсии доставившие их к острову корабли перебрались сюда, к финишу. Я остановился поодаль и стал наблюдать. Среди множества спин мелькнули знакомые кепка и футболка и затерялись. Я даже пожалел, что остаюсь - ведь пленивший меня мальчик, скорее всего, уплывал с большинством путешественников прочь, и увидеть его мне больше не светило.
Толпа всасывалась в устье канатной станции, как вода - в сток. Я постоял бесцельно, потом нашёл магазинчик, где купил удивительного местного вина, сладкого и ароматного, сделанного из вяленого винограда. Добавил к вину бутылку с водой и большую упаковку надколотых фисташек, похожих на смайлики. Затем прошёлся по улице-террасе и выбрал ресторанчик по вкусу. Сидя за столиком под навесом, во втором ряду от парапета (было бы нас двое - заняли б место у самых перил!), я без спешки поужинал. В условленное время вышел к дороге - и меня встретил Анастасис. Такси отвезло нас в Ию.
* * *
От стоянки, разумеется, пришлось долго идти пешком - ни одна машина не способна проехать по этим лестницам и пандусам. Анастасис из вежливости предложил мне помочь с багажом, но я отказался: всего-то и было, что рюкзачок с минимумом барахла и пакет с вином и фисташками.
Апартаменты мне понравились: частично встроенные в скалу, со своей терраской, подъем на которую вёл прямо от улочки, с видом на море. Улочка, огибавшая их, меня не беспокоила: люди ходили ниже уровня двора-балкона. Владелец, носатый бородач в возрасте, многословно и угрюмо объяснял что-то. Анастасис переводил: постояльцу надлежало не приводить других гостей в дом, не мусорить, не забывать перекрывать воду в душевой. Создавалось впечатление, что, принимая от меня деньги, хозяин при этом считал мое присутствие вынужденным злом. Я отнёсся к нему аналогично: вскоре он должен был оставить меня в покое. Кончилось тем, что мы распрощались, и я стал располагаться.
Вино я убрал в крошечный холодильник. Посидел комнате, разглядывая непривычную архитектуру: я словно находился внутри цилиндрической банки, лежащей на боку. Такая форма помещений на острове придумана ещё в древности и делает постройки устойчивыми к землетрясениям. Кухня, санузел, спальня были тесноватыми, но мне хватало. Краска на деревянной мебели, в отличие от стен и дверей, была облуплена: не то от старости, не то для антуража. Я выбрался наружу и устроился на подушках широкого топчана. Солнце валилось вниз. На море было больно смотреть: оно жгло глаза, как расплавленный металл. Голубое небо над нимипропитывалось розовым. По всему городу, на каждом доме, вдоль каждой улочки-загогулины зажглись янтарные фонари, сделавшие постройки полупрозрачными.
Я принёс вино, воду, бокал, приготовил фисташки и тарелку для скорлупок. Оставил заряжаться пауэрбенк. На всех террасах, балконах, площадках сидели люди. Прибавилось гуляющих и внизу: все хотели видеть Тот Самый Закат.
Клочковатые облака густо поголубели поверху, а их донца налились пунцовыми разводами. В дымке над горизонтом переливались карминные и багряные струи, выше желтизна смешивалась с пурпуром, теснимая синим, и в этой мешанине тонуло солнце, то и дело менявшее цвет. Я попробовал описать самому себе, на что это похоже, но мне в голову пришло лишь дурацкое: коктейль "Секс на пляже" с вишенкой и слоем кюрасао-блю. Подняв айфон, я стал снимать кадр за кадром, одновременно потягивая вино. Пару раз я повернулся к закату спиной и сделал селфи с красным и голубым позади - для Инстаграма; получилось очень глянцево.
Наконец, солнце растворилось в море. Внизу, за границей террасы, захлопали, кто-то выкрикнул: "Браво!"
То, ради чего я плыл сюда, завершилось в несколько минут.
Кое-где люди стали покидать балкончики. По улочке зашаркали зеваки.
А у меня появился гость.
Он поднялся по лестнице и возник на террасе.
Кепка с изогнутым козырьком, футболка навыпуск, шорты до колен... Юнец, за которым я следил половину дня! Я просыпал из горсти фисташки, а он молча встал у ступеней, никак не объясняя своё пришествие.
- Калиспера, - произнёс я.
Мой гость только улыбнулся.
Любой турист в Греции знает, что "калиспера" - это вечернее приветствие, но я на всякий случай добавил:
- Здравствуй. Салют. Ивнинг!
Ответа я не получил.
Зато улыбался юнец во весь рот. Он преодолел разделявшее нас расстояние, приблизился. Придвинул стул и сел напротив меня, на фоне тускневшего неба. В сумерках, в отсвете фонаря над углом фасада его лицо было хорошо различимо. Он улыбался, по-прежнему дружелюбно, но теперь с примесью лукавства. Уперевшись в спинку стула, выпростал одну стопу за другой из шлёпок, синхронно оторвал их от пола и уложил мне на колени. Я обалдел. Это больше походило на сцену из эротической фантазии, чем на реальность. А юнец, воспользовавшись моим ошеломлением, мимолетно склонился и вынул у меня из руки айфон. Я даже не успел отреагировать - его палец быстро заскользил по не успевшему заблокироваться экрану. С новой улыбкой - теперь насмешливой - он развернул айфон и предъявил мне фото: стопы крупным планом в шлёпанцах со звёздами. Те самые, что босыми лежали сейчас поверх моих ног.
Мне стало жарко, жарче, чем от вечернего марева и винного хмеля. Мой сосед сдвинул стопу и повёл ею от колена выше. Сам он смотрел мне неотрывно в глаза, улыбаясь, улыбаясь, улыбаясь. Кончик его языка на миг выглянул, лизнув верхнюю губу, и тут же спрятался. Мои шорты вздыбились, внезапно распертые изнутри. Улыбка юнца стала понимающей - и похотливой. Он по-прежнему не произнёс не единого слова.
Откуда он взялся? Неужели не уплыл с острова? По совпадению тоже остался здесь с ночевкой? Где его семья? Не появится ли сейчас за ним следом, разыскивая? И вообще, как он меня нашёл?!
Вопросы теснились у меня в голове, не давая сосредоточиться. Я верю в гейдар, чувственный "радар для геев", но сейчас он у меня молчал. Происходящее было столь же нереальным, как если бы незнакомец из толпы внезапно набросился на вас и страстно запихнул язык в рот без всякого повода. Но части тела в моих шортах было плевать на сомнения части того же тела у меня над плечами.
Я подхватил лодыжки юнца и, придерживая их, встал. Он опустил ноги на плитки пола. Я шагнул к двери в апартаменты, оглянулся через плечо:
- Пойдём. Кам ин.
Он тоже поднялся и без задержки зашлепал ко мне. Его сброшенная обувь осталась под стулом.
Мы вошли: я первый, он за мной.
В комнате я повернулся к нему, он замер в паре шагов. Я засомневался: предложить душ или сразу увлечь его на кровать?
Юнец стоял между мной и дверью. Он ухмыльнулся - уже иначе, и его гримаса меня смутно обеспокоила. Теперь в ней не было ни игривости, ни соблазна. Она вообще не предвещала ничего хорошего. Инерция возбуждения мешала мне оценить ситуацию здраво, но я воспринял тревожный сигнал. Что может означать это изменение - развод на живца, подстроенную ловушку?
Он растянул губы ещё шире, хоть это выглядело невозможным. Как ни кривляйся, углы рта не способны переместиться к центрам щёк, под скулы. А у юнца они поползли дальше, к ушам. Рот приоткрылся, и лицо от этого треснуло почти поперёк, как ударенное о край сковородки яйцо. В щели виднелись многочисленные зубы, острые и неровные, точно осколки скорлупы.
Я тряхнул головой. Я пьян? Или под наркотой? Это гипноз?..
Юнец... нет, не он, а кто-то, им притворившийся, развёл руки, и они странным образом перегородили половину комнаты. Обращённая ко мне физиономия теперь была какой-то ветхой, глаза ее почернели, вовсе лишившись белков. Я дернулся, намереваясь прорваться к выходу, но непонятная тварь реагировала чутко, покачивая торсом вправо и влево. Я отрешенно подумал, что позиция у неё в комнате с аркой-потолком - как у вратаря: мне ее не пробить.
Удивительно, но я не мог позвать на помощь. Сначала из-за нелепости происходящего - что я крикну? "Меня хочет сожрать чудовище!"? Потом страх сжал горло, и я лишь сипел - а тварь шипела в ответ. Она все же умела издавать звуки, хоть и не пользовалась речью.
Я швырнул в существо стулом. Тварь увернулась с какой-то животной грацией, подпрыгнула, изогнулась в воздухе, на миг уперевшись пальцами руки в пол и спружинив на них, повисла на потолке. Ноги она раздвинула горизонтально, выполнив идеальный гимнастический шпагат. Стопы ее уперлись в стенки белёного цилиндра. Невозможно удержаться за счёт распорки в таком округлом куполе, но твари это удалось. Стул бесполезно грохнул, что-то расколотив у выхода.
Затравленно пытаясь найти путь к спасению, я на автомате отмечал новые удивительные метаморфозы. Одна нога твари почернела, покрылась коростой, будто сгнила, и лишь ногти на ней стали на вид металлическими - рыжими, блестящими, загнутыми. Другая нога превратилась в тот же рыжий металл полностью, став подобием костыля с шарнирными сочленениями; когти ее были массивнее, грознее. Завивая хребет, существо тянулось ко мне лапами - они тоже стали когтистыми. Из распахнутой пасти вылез полуметровый язык - толстый, заострённый - и устремился ко мне. А ещё от гадины стали исходить волны смрада.
Я схватил другой стул. На мое счастье, мебель в комнате была массивной, нарочито грубой. Я не стал его швырять и использовал, как щит и дубину одновременно. Размахивая деревянным оружием, я пытался нанести противнику хоть какой-то урон, но больше доставалось обстановке, в первую очередь - столу и стенному выступу. Я действовал скорее шумно, чем успешно.
Удивительно, но при всей своей агрессивности тварь, загнав меня в угол, не шла в наступление. Она осаждала, но не бросалась на прорыв. У стула отлетела ножка. Держа его обеими руками, я попытался заехать мрази по зубам, белевшим в пасти, и напрасно - излишне приблизился, и меня зацепил коготь, пропоров предплечье. По счастью, снаружи, а не с тыла, где так хорошо видны вены, но кровь потекла. Едва кожа покрылась мокрыми красными дорожками, тварь заверещала - а я вдруг продул горло, обрёл голос и заорал. Я вопил и дико бил деревяшкой, не целясь, лишь бы не оставлять пространство перед собой без защиты.
Наконец, наша схватка кого-то побеспокоила снаружи: не глухими же они были, все эти любители тихих романтических вечеров с вином и алыми закатами.
В дверь заглянули, что-то возмущённо лопоча, потом закричали. Снаружи донёсся топот, выкрики. На террасе стало людно. Существо на потолке висело, разворачивая тело из стороны в сторону под неподвижными, как балка, ногами: не оставляя намерений добраться до меня, оно одновременно следило за помехой в своём тылу.
Я, вжавшись в стену, заголосил, матеря и понукая свидетелей: при всей многочисленности, они не спешили принимать участие в стычке.
Кто-то протиснулся сквозь толпу и ступил в комнату. Священник в чёрном, он встал у порога, поднял руку с чем-то округлым и массивным в ладони и протянул ее вперёд.
Тварь забилась и завизжала. Она обрушилась на пол с тяжелым металлическим звоном и хрустом, присела. Скакнула к двери - снаружи с криком расступились - и исчезла. Ее прыжки сопровождались через один звуками ударов, как от кувалды.
Я сполз по стене, не в силах разжать пальцы на деревянных брусках.
Дальнейшее я по причине шока запомнил смутно. Зеваки глазели на меня и обсуждали увиденное, появившийся мрачный хозяин апартаментов возмущённо кричал, тряс руками и указывал то на погром в обстановке, то на потолок, где остались глубокие царапины и единственный след - полоса грязи. Хозяин не знал ни слова по-русски и немногим более владел английским, поэтому я его не понимал и не отвечал. Затем возникли двое полицейских, один заспорил с толпой, другой - пожилой - склонился и терпеливо задавал мне, похоже, одни и те же вопросы по кругу. Толку от меня он не добился. Мне перевязали руку. Наверное, прошло много времени - Ию накрыла ночь, толпа по большей части разошлась, зато прибыл кем-то извещённый Анастасис. Он вступил в переговоры, перевёл претензии бородача: я нарушил условия аренды, зазвал гостей, принёс убытки его дому. Полицейский, как выяснилось, интересовался моим самочувствием и спрашивал: знаю ли я напавшего и намерен ли подавать заявление о расследовании. От себя Анастасис добавил, что частично компенсировать урон мне придётся, но хозяин жаден и хочет лишнего, все местные это понимают и пойдут мне навстречу, полиция поддержит, особенно, если я не буду портить репутацию городу. Смущаясь, он объяснил также, что в доме мне остаться нельзя.
- Мне спать на улице? Или меня отведут в участок?
Нет, не на улице и не в участке. Анастасис подвёл меня к чёрному священнику. Тот грустно вздохнул и приложил мне тёплую руку ко лбу.
Полиция ретировалась после того, как я расстался с несколькими крупными купюрами в результате торга хозяина и Анастасиса. Я собрался - благо, вещей было немного. Покидая апартаменты, я обратил внимание: на стене, где я держал оборону, висели длинные темные чётки с греческим распятием. На террасе мебель была сдвинута: ещё бы, столько людей потопталось тут! Под стулом, на котором разулся мой незваный гость, что-то темнело. Я присмотрелся и различил в свете желтой лампы изношенные сандалии, смастерённые из тряпок и, похоже, соломы.
Священник и Анастасис отвели меня к небольшому храму. Священник отпер дверь, предложил войти. Анастасис объяснил:
- Останьтесь тут до утра. Я не могу пригласить вас к себе, сегодня никто вас не приютит, только здесь вы можете найти кров. Не бойтесь, внутри безопасно. Вас никто не потревожит.
- Я не останусь один!
Анастасис лишь развёл руки.
- Кто это был?
- Кто-то... Что-то злое. Наверное, вы привезли его с собой.
- С собой?! В рюкзаке?
- Поверьте, больше я ничего не скажу вам. Я здесь живу, и здесь мой бизнес. Важно одно: это с вами не повторится. Вам просто... не повезло.
- Такое бывает часто?
Анастасис похлопал себя ладонью по губам и промолчал.
Священник уложил на полочку рядом с дверью темный предмет, который показывал в апартаментах. Толстый овальный медальон из камня, с рельефной резьбой - святой в нимбе и с поднятыми ладонями, с надписью по кругу. Мягко ко мне обратился и произнёс несколько слов, а Анастасис их перевёл:
- Яспис. Это дополнительно защитит вас.
Они ушли. Я постоял, затем сел, после лёг на пол и подложил рюкзак под голову.
А потом - много позже - настало утро.
* * *
Если кратко, я выехал из Ии с первым заведшимся такси.
Долгие часы до отплытия я провёл в Тире, перебираясь из кафе в кафе. Мне хотелось спать, хотелось покинуть остров поскорее.
К концу дня, но задолго до заката Анастасис, расправившийся с собственными делами, выполнил обещание и сопроводил меня в порт в кабине канатного спуска.
Когда я пытался расспрашивать его о ночных событиях, он закрывал себе рукой рот. По-моему, он рад бы был отделаться от меня и находился рядом, чтобы только убедиться в моем убытии.
Обратное плавание совершалось на неторопливом корабле, уютном и старомодном. На палубе к каждому пассажиру, поднявшемуся с причала по трапу, подступали справа и слева парень и девушка в национальных костюмах. Профессиональный фотограф делал снимок - перед окончанием путешествия его можно было выкупить. Когда появился я, фотограф посмотрел мне в лицо - и не стал поднимать камеру.
Ужинать на борту я не стал, меня уже тошнило от кафе. Корабль мерно покачивало. В салоне шумели и смеялись. Я не мог там находиться - от громкой музыки начинала болеть голова. На галереях снаружи было тише, зато темно, одиноко и страшно. Я нашёл компромисс - принёс с обзорной палубы пластиковый стул и сел снаружи против двери, чтобы на меня падал свет. Иногда кто-то проходил мимо. Один человек приблизился - и остановился рядом.
Я посмотрел на него. Это был гид, причём знакомый мне: с ним я совершил путешествие на Санторини в самый первый раз. Колоритная фигура: в возрасте, толстый, с длинными вьющимися волосами, при усах и треугольной бородке. Я даже помнил: его звали Серж. Занимайся я кастингом актеров, предложил бы ему роль пожилого художника с Монмартра - прохиндея, пьяницы и балагура.
В руках он держал по стакану, один из них протянул мне.
- Зачем? - не понял я.
- Чтобы начать разговор.
- Спасибо, Серж!
Он поднял брови:
- Мы знакомы?
- Четыре года назад вы сопровождали нашу группу.
- Вот как? Я бы мог соврать, будто припоминаю вас, но не стану.
- А для чего врать?
- Чтобы вызвать доверие и вступить в беседу. Слухи у нас распространяются быстро. Вы ведь ночевали в Ие? И ночевка была беспокойной?
- Об этом знает весь пароход?
- Нет, конечно. Но у гидов корпоративная солидарность, как и у многих других профессий. Так что я про вас уже наслышан.
Что я терял?
Я пересказал ему события, начиная с вчерашнего вечера. Разумеется, кое-что я опустил. В моей версии неизвестный молодой человек просто заглянул в комнату, когда я там находился, и не ответил на вопрос, что ему нужно, зато... Дальше я не отклонился от правды, какой она мне предстала.
- Молодой человек? Юноша? - уточнил Серж. Брови его снова поднялись.
- Да. Что-то не так?
- Я бы не удивился девушке... По крайней мере, о ней я слышал.
- Что? Кто это был? В Ие мне отказались обьяснить.
- Неудивительно. Где бы то ни было, местные не любят демонстрировать скелеты в своих шкафах. Санторини живёт за счёт туристов. Зачем их отпугивать?
- А вы?
- Я тоже, но я потчую их байками. Наоборот: чем удивительнее, тем больше спрос. Мои группы приплывают, уплывают - в полной безопасности. Днём всё такое безобидное! А страшные сказки любят все.
- Странно, я вспомнил только что: вы ведь упоминали когда-то, что в Ие живут вампиры! Я забыл об этом напрочь.
- Ага, даже это у вас всплыло! Но нет, не думаю, что это был вампир в вашем представлении. Ничего общего с Дракулой.
- Тогда кто это?..
- Скорее, эмпуса.
- Кто?!
- Тоже мрачное создание. Античное чудище: под видом девушки подкатывало к неудовлетворенным эллинам, питалось их эмоциями - и закусывало их же плотью. Слышали про такое?
- Не уверен. Хотя... "Эмпусина рать, не в силах взирать в огонь из-за голизны", - это, кажется, Стивенсон, что-то там про ад. Читал когда-то. Засело в голове.
- Вот!
- Почему он... Почему она выглядела так странно? С железной ногой - как киборг.
- Некоторые источники описывают, будто ноги у эмпусы с копытами, одна из ослиного навоза, другая - из меди. Наверное, она предстала перед вами именно в этой ипостаси.
Я невольно представил себе точеную стопу юнца - и во что она превратилась. Нет, никаких копыт. Вместо них - пальцы с острыми блестящими крючьями.
- Получается, меня спасло распятие? Чётки с крестом висели на стене.
- Вряд ли. Эмпуса - порождение тех времён, когда крест был орудием казни, а не символом веры и спасения. С таким же успехом можно попробовать отпугнуть ее петлей с виселицы. А вот яспис - действенное средство.
- Яспис? Священник говорил про него. Я думал, это имя святого.
- Яспис - это яшма. Лучше темная: эмпуса ее боится. Чётки на стене были каменными?
- Не знаю, не трогал их. Штука у священника - точно да, я ее рассматривал в церкви. Она была вырезана из камня.