Аннотация: Преуведомление: Рассказ имеет смысл читать тем, кто знаком с творчеством братьев Стругацких. Не читавшие просто не поймут, про что речь.
Все они хирурги или костоправы;
Нет из них ни одного терапевта
"ОЗ"
Человек открыл глаза и почти сразу зажмурил их. От ламп дневного света они безнадежно отвыкли. Сознание восставало против мысли, что в маленьком матовом кружке на потолке заключен свет всех подсвечников и канделябров бальной залы королевского дворца. Ничего. Как говаривал один знакомец, нет в природе ничего такого, к чему бы человек не притерпелся.
- Где я? - спокойно спросил он.
- На борту патрульного дирижабля, - ответил знакомый голос совсем на другом языке.
- Что?! - человек рывком сел. - Вы с ума сош...
Он осекся, оглядывая себя. Торс, плечо, обе руки - правую ниже локтя, левую выше - покрывала белая глазурь гипсогеля. Шее было тесно. Он потянулся пальцами - так и есть. Гипсогель.
- Тут много кто с ума сошел, - спокойно заметил все тот же голос. Обладатель голоса возвышался над кроватью собеседника, со странным, спокойно-гневным выражением лица созерцая его из-под густых черных бровей.
- Это кто ж меня так? - с невольным уважением протянул лежавший, точнее, уже сидевший в постели, снова оглядывая руки и торс. - Неужто мои? Не побоялись?
- Ваш, а не Ваши, - отозвался стоявший над ним мужчина. Маленький, худой, с большими выпуклыми глазами на узком бледном лице, он казался сейчас высоким. - Ваш благодарный пациент. А кроме Вас, еще множество людей, не прошедших фукамизации. Знаете, единственное обстоятельство, как-то примиряющее меня с тем, что Вы, в отличие от них, благодарность пациента пережили - это то, что сейчас он наконец согласится на лечение. На нормальное лечение, а не на Вашу чудовищную самодеятельность. Потому что все, я подчеркиваю - все остальное нельзя описать иначе, нежели словами "полный провал". Абсолютный. Чудовищный!
- Бросьте, - энергично отозвался сидевший. - Мне многое удалось довести до ума. Процесс запущен. Государство вместо подыхающей выродившейся династии, грозившей вот-вот сорваться в гражданскую войну получило нормальную власть - власть, заметим, не оглядывающуюся на происхождение, а исключительно на способности. Самосознание третьего сословия моими усилиями значительно поднялось. Школа, насколько мне известно... о черт... Школа! Он туда заходил?!
- Оставайтесь в кровати, - непререкаемый голос стоявшего заставил опущенную было на пол ногу в поноже из того же гипсогеля вернуться под одеяло. - Вам еще сутки восстанавливаться. Ничего не случилось с Вашей Школой.
- Ну вот, - облегченно выдохнул загипсованный. - А Вы говорите... Но все-таки...
- Никаких "все-таки", - отрезал стоявший. - Ваши дела там закончены. Увенчаны, я бы сказал. Вы заживо взяты на небеса при попытке остановить озверевшего бесноватого - полагаю, так это будет выглядеть. Достойный финал жития, братьям и выдумывать ничего не придется.
- Да сядьте же, прошу Вас! - раздраженно сказал сидевший в постели. - У меня болит шея.
Пожав плечами, собеседник опустился в кресло напротив.
- Я не про Вашу деятельность в качестве резидента сейчас говорю, - произнес он. - Хотя и там есть... темы для обсуждения. Вот на кой Вам понадобилось устраивать кромешный ужас из несчастного королевства, до сих пор не понимаю...
- А как же?! - воскликнул, оживляясь, сидевший. - Как еще объяснить привыкшему быть балованной игрушкой аристократа алхимику, астрологу, поэту, что ему отныне предстоит преподавать в Школе детям презренных лавочников и трактирщиков? Что он отныне должен работать и приносить пользу, а не развлекать хозяйских гостей кунштюками? Да просто собрать эту сварливую, не терпящую никакой конкуренции стаю вместе, и заставить держаться друг дружки? Только одним образом - наглядно показав, что везде, кроме Школы - погибель верная, позорная и мучительная! Ну пришлось пожертвовать дюжиной-другой шарлатанов и безнадежных индивидуалистов, что поделаешь...
- Я же говорю, я сейчас не об этом, - перебили его из кресла. - Я про Вашего пациента.
- А что пациент? - независимо откликнулся сидевший. - Ценный сотрудник... в некотором роде. Своими выходками так запугал короля и двор, что человеку, взявшему на себя наведение порядка, они позволили все и чуточку больше.
- И этим человеком оказались Вы, - понимающе отозвался обитатель кресла. - Вот слушаю Вас, и думаю, что лечить надо не только его, но и Вас заодно.
- Меня нельзя лечить, - с достоинством произнес человек в постели, опускаясь на подушки. - Я психиатр.
- Полный тезка мой, только что не однофамилец, - неторопливо проговорил человек в кресле. - граф Суворов-Рымникский, говаривал, бывало, что всякого интенданта после трех лет службы можно без суда вешать. А я бы вот предложил всякого психиатра после трех лет работы лечить. В обязательном порядке. Как Вам идея такая пришла, как Вам меня-то на эту авантюру уговорить удалось - ни понять, ни простить себя не могу... Это ж додуматься надо - из целого королевства сделать дурдом, во всех смыслах этого слова! Вам знакомо это выражение?
- Знакомо, естественно, - утвердительно шевельнул головою лежавший. - Во всех смыслах.
- Это же додуматься надо! - не слушая его, продолжал негодовать сидевший в кресле. - Патологический тип с фиксацией на насилии, ходячий пучок комплексов и синдромов, не прижившийся ни на одной работе, ни в одном коллективе - и что с ним делают? Помещают в среду, где повседневное насилие норма жизни, да еще не давая применять его самому - якобы это запрещено правилами... как поверил ещё... Хотя что с больного возьмешь. Фанатичного поклонника средневекового горлореза сводят с этим горлорезом нос к носу... Вы что, надеялись, что он разочаруется в кумире? Пресытится насилием, так сказать, вприглядку? Я понимаю Павла, он по стенке был готов ходить, чтоб другу помочь, но Вы-то, Вы чего добивались?
Он махнул правой рукой, закрыл ею свои большие глаза и замолк. Молчал некоторое время и лежавший. Потом прикоснулся пальцами к коросте геля на груди и произнес отстраненно и несколько жалобно:
- Чешется...
- Чешется, значит заживает, - не отнимая руки от глаз, отозвался тезка древнего полководца. - Жаль, у Вас нигде не зачесалось, когда Вы всю эту кашу заваривали.
- Извините, Александр Васильевич, Вы рассуждаете дилетантски, - очень вежливо произнес лежавший, снова прикрывая свои круглые,
неестественно зеленые глаза. - Наблюдением за объектом в экстремальной ситуации создается наиболее яркая и ясная картина болезни. Это раз. Кроме того, целью предпринятой мною терапии было самое первое, самое необходимое в лечении подобного рода заболеваний - помочь пациенту понять, что он болен. И из Ваших слов я вынужден заключить, что это, пусть значительно позже ожидаемого, пусть со значительными издержками все же произошло. Стимуляция кризиса...
Александр Васильевич взлетел из кресла, словно подброшенный пружиной.
- Стимуляция кризиса?! - прошипел он. - Стимуляция кризиса?! Вы хотите сказать, что Вы - Вы осознанно вели его к этому? Вы заранее планировали, что кончится все именно так? За такое... за это уже надо не лечить, а судить!
- Не так, - ответил совершенно спокойно лежавший, открывая глаза. - Не так, не в это время, но кризис должен был быть пройден.
Александр Васильевич помотал головою.
- Ладно, я не буду Вам напоминать о судьбе Ваших людей, прикрывавших Вас от него. Сам, в конце концов, не ангел, а глава Республики, сам не одну сотню душ так или иначе списал...
- Совершенно верно, - лежавший на кровати даже улыбнулся уголками губ потолку. - Жаль парней, но взявший в руки меч - или топор, не суть - берет в руки и смерть от меча.
- Девушка, - тихо и как-то серо произнес стоявший, как свинцовую плашку уронил.
Вместо ответа стоявший соскреб со стола несколько снимков, и не глядя швырнул их на окутывавший грудь человека в постели гипсогель. Тот поднял их к глазам неловким движением и переменился в лице.
- Ох, черт...
- Хотите сказать, не знали?
- Да откуда?! Зачистка отработанных кадров в ротах, высадка десанта, переговоры с ночными - у меня ж одна голова, а не десять! Я послал туда парней и успокоился... так он, он что, решил, что это - я?!
- А что ему было решать, Вы ж ему сами внушали, что Вы тут главное пугало - уж не знаю, как это называется у вас в психиатрии...
- Не уследил... - простонал, говоря больше с собою, лежавший. - За горбуном не уследииил, дурраааак... Я ж не думал...
- А кто должен был думать?! - уже в голос заорал стоявший, делаясь страшен. - Пациент за врача думать должен?!
Он схватил со стола пульт, и, будто шпагой, ткнул им в белую стену. Немедленно на стене проступило огромное, от потолка до пола, лицо, наполовину затянутое вязью чудовищных шрамов. Губы кривились, а из единственного желтого глаза глядела даже не ненависть - просто смерть.
- В нашем деле, - хрипло произнесло это лицо, обнажая щербатые бурые зубы, произнесло на том языке, на котором задал свой первый вопрос в этой комнате лежавший. - друзей наполовину не бывает. Друг наполовину - это всегда наполовину враг. У тебя лоб в кр...
Большой палец стоявшего судорожно дернулся, жуткое лицо сошлось в линию и растворилось в белизне стены. Пульт с грохотом полетел на стол.
- Антон не понял, что ему только что не открытым текстом войну объявили. Антон нездоров был, у Антона кризис стимулировали! - в тихом голосе стоявшего было больше напряжения, чем в самом громком крике. - А ты, ты куда смотрел, психиатр, министр, епископ?! И не надо мне тут, что ты был занят! Взялся за делом за больным смотреть - так смотри! Не можешь - нечего браться было!
В комнате снова повисло молчание.
- А я так радовался, когда он с нею сошелся... - тихо проговорил лежавший. - Надеялся, легче будет... ну и убедился, что хоть тут у него все в порядке, а то после всех этих историй с дамами...
Оба снова замолкли. Потом Александр Васильевич опустошенно опустился в кресло, шумно вздохнул и с какой-то старушечьей желчностью произнес:
- Свою-то загодя наверх пристроил...
- Да! - встрепенулся лежавший, открывая глаза и поднимая голову. - Как она?!
- Лучше всех, - махнул рукою Александр Васильевич. - Уж лучше нас определенно. Кто-то проговорился, что Вас сюда привезли - толчется у дверей, как лиса у сметаны.
- Так зовите!
Сидевший в кресле заглянул в лицо собеседника, безуспешно ища там следы недавних сожалений. Не найдя, снова махнул рукою и поднялся.
- Сейчас позову. Вы это, Ваше преосвященство... не слишком буйствуйте все же. Помните, что я говорил - Вам еще сутки поправляться.
- Да-да, безусловно... - выразительнее тона, которым лежавший произнес эти слова, мог быть только тычок в спину посетителю. Александр Васильевич опять вздохнул, повернулся и пошел к двери. Не дойдя двух шагов, внезапно остановился, и произнес, не оборачиваясь.
- И вот еще что, уважаемый министр охраны бывшей короны. Я сейчас отбываю, дела Республики не ждут, и так уж засиделся. Не знаю, выдастся ли еще случай, скажу сейчас. Я не Горбатый, предупреждаю ясно и недвусмысленно. Если меня самого после этой истории не погонят из профессии поганой метлою - хотя следовало бы, конечно, да... так вот если не погонят - я сделаю все, чтобы Вас в Институте больше не было. Абсолютно все. Вам там не место. Вы потрясающе эффективный резидент, но человек страшный. А психиатр, уж извините, никакой. Поищите себе другое поле приложения Ваших несомненных талантов, я не знаю - Комкон, Галбез... Но в Институте вам не быть. Вы поняли меня, надеюсь?
- Конечно, Александр Васильевич. Вы были предельно ясны. До свидания.