Лампа дневного света неприятно жужжала. Боголюбов, вчитываясь в отчеты, грыз шариковую ручку за три рубля пятьдесят копеек. Ему удалось сосредоточиться, забыв про надоедливую лампу, но тут, не в самый подходящий момент, позвонила Элиза и спросила, как он себя чувствует. "Хреново", - совсем не интеллигентно хотел ответить, но сдержался.   - Ты что-то хотела сообщить? - встречно спросил, разумно предполагая, что не за тем же она позвонила, чтобы поинтересоваться его самочувствием.   - Да нет... ничего.   Видимо, передумала. В последнее время она стала иной, неузнаваемой. Ушла из университета, где преподавала отечественную историю. Он не расспрашивал, подозревая, что уход вынужденный, и ей это неприятно. Однажды в воскресенье собралась куда-то идти, ничего ему не сказав. На ее голове был скромный серенький платок.   "Куда?" - все же спросил вдогонку. Разумеется, у него и в мыслях не возникло, что она собралась, скажем, на свидание. Но и ее ответ оказался довольно неожиданным.   "В церковь", - ответила она.   Да, да, странное дело, Элиза стала набожной и теперь регулярно посещала недавно открытый в их районе храм. Сам же он - ну, хоть тресни! - не верил ни в бога, ни в черта, ни в ад, ни в рай. Не удивительно, ибо вырос в семье просвещенных людей, атеистов и материалистов. И вообще, думать о душе, о спасении пока не было времени. Лишь иногда, приглядываясь к тому, что происходит в мире, он с удивлением замечал характерные подвижки в направлении мистики. Маги и чародеи (разумеется, все как один фальшивые) заполонили страну, и, скорее всего, это было знаком общего неблагополучия.   Гипотетически, не очень напрягаясь, Боголюбов все же допускал, что какие-то высшие разумные силы, намного опередившие нас в развитии, возможно существуют. Но им до нас... попросту говоря, до лампочки. Они не хотят с нами пересекаться. Это понятно. Мы не доросли до них. Например, очень глупо, если б человек задумал изменить социальное устройство в муравейнике. Так и высшие цивилизации - не снисходят до человейника. А коли они так, то и мы эдак. Мы должны жить автономно, надеясь только на самих себя. И работать, не покладая рук.   Лампа на потолке продолжала отвлекать. Как она достала своим жужжанием! А еще хуже, что заглянула секретарша Нелли и скороговоркой напомнила, что на пятнадцать ноль-ноль намечена встреча с телевизионщиками. Нет, это невыносимо. Боголюбов поморщился и связался по громкоговорящей связи с замом.   - Лев Семенович, тут к нам журналисты с минуты на минуту пожалуют. А я сильно занят. Вы не смогли бы их принять?   - Всегда готов! - по-пионерски ответил зам.   - Примите их, пожалуйста, в зале заседаний.   - Бу сделано!   К научной работе Лев Семенович никакого отношения не имел. Но языком владел, как д'Артаньян шпагой, был всюду вхож, коротко знаком со многими влиятельными лицами, и Боголюбов часто этим пользовался. Продолжая изучать отчетные материалы, он краем уха и частью внимания, контролировал интервью, которое вместо него давал Лев Семенович. Его уверенный, полный оптимизма голос гремел по включенной громкоговорящей связи из зала заседаний. Он разохотился, стал выдавать такую развесистую клюкву, что у Боголюбова уши завяли.   "Ну, нельзя же столько работать в институте и быть таким дремучим", - с беспокойством подумал он, каждую минуту ожидая, что сейчас Льва Семеновича разоблачат и обличат. И только одного желал: скорей бы эта пытка закончилась. В продолжение всей этой мистерии чувствовал себя виноватым. В конце концов, у зама свои обязанности, и он их прекрасно исполняет. "Отдал на потеху", - укорял себя Боголюбов.   Лев Семеныч, выпроводив корреспондентов, зашел в кабинет. Как всегда веселый и неунывающий, довольный выполненной миссией. Боголюбов его поблагодарил и попрекнул в самой корректной форме:   - Вы как-то уж очень оптимистично выступали.   - Ничего, скушали! А вечером по телевизору покажут, - похвастался зам. - Можете посмотреть. В девятнадцать нуль-нуль.   "Ну вот, - опять сник Боголюбов, - еще и вечером слушать эту бодягу". Ясно, что среди телезрителей наверняка найдутся более сведущие люди, чем эти журналисты. Нет, все-таки позора не избежать.   Меж тем Лев Борисович раскрыл папку и перешел к главным, с его точки зрения, делам.   - Я тут проект и смету подготовил.   - Какой проект?   - На ремонт вашего кабинета. Вы таки уже полгода у нас за главнокомандующего, а за ремонт не брались.   Боголюбов сморщился, как будто ему подсунули горькую пилюлю, и вспомнил про гудящую лампу. Но, к своему удивлению, не услышал ее. Лампа с появлением зама притихла.   - Лев Семеныч, не до того сейчас. Какой там ремонт! Нам на опыты денег не хватает!   Зам легко согласился и вытащил отдельный лист.   - Хорошо, вернемся к этому вопросу позже. - Он как-то странно засмеялся. - А сейчас вот, на десерт.   - Что такое, Лев Семенович?   - Да так, анекдот припомнил. Важный человек, вернувшись из отпуска, спрашивает, что случилось в его отсутствие. Да ничего, мол, особенного, только Жучка померла. Слышали?   Боголюбов ничего такого не знал и не слышал, но торопливо кивнул. Хотел поскорей разделаться с текучкой и сегодня еще пройти в лабораторный корпус, где, по его мнению, дело совсем застопорилось.   - Ну, тогда подпишите эту бумагу, и дело с концом.   - А что здесь у вас?   - Да насчет Веткиной. Надоело с ней нянчиться. Пора увольнять! Я такую формулировочку дал: "За систематическое пьянство в рабочее время".   - Вижу. Неужели она так... систематически? И кто эта Веткина? Что-то не могу припомнить.   - Да гардеробщица наша. Почти каждый божий день закладывает. А у нас все-таки институт, а не артель какая-то. Представьте, заходит к нам посторонний человек, и что же он видит в первую очередь? Пьяную, неопрятную бабу! То есть нашу Веткину. А она мало того, что сидит на своем месте вечно пьяная, так еще и поет!   - Поет? - удивленно переспросил Боголюбов.   - Да, случаются у нее такие закидоны. Как затянет что-нибудь русско-народное. Ее Руслановой прозвали. Вообще-то нельзя отрицать, голос у нее есть. Трубный голос, мощный, но уже сказывается длительное воздействие цэ-два-аш-пять-оаш.   - Ах, вы про Русланову! - Боголюбов понял, о ком речь. - А я полагал, это ее настоящая фамилия.   - Нет, настоящая - Веткина. А Руслановой прозвали. Так подпишите, Артем Сергеич. Да и так ли она нам нужна? У нас же не театр, и вешалка не самое главное в нашем учреждении.   - Так, поясните, пожалуйста, - попросил Боголюбов. - Основная причина увольнения: несходство нашего института с театром или пьянство на рабочем месте?   - Последнее, - подумав, ответил Лев Семенович.   Ни разу еще Боголюбову не приходилось увольнять людей с таким заключением. Да и вообще не приходилось. В директора он попал недавно, а до этого руководил ведущим в институте отделом. Но что значит "руководил"? Прежде всего, занимался научной работой по собственной программе. Интересно, что на новую должность его выдвинул прежний директор, который ушел в коммерческие сферы. И перед уходом передал "бразды правления". В беседе с ним Артем Сергеевич пытался возразить, что не имеет ни опыта, ни таланта...   - У вас нет выбора, - оборвал бывший. - Субсидирование нам, то есть вам, уменьшат. Грядут сокращения, и вас одним из первых выставят. Куда вы пойдете? Колготками торговать?.. А я вас двигаю, потому что точно знаю: вы тут самый талантливый, и боготворите науку в себе, а не себя в науке. И не тушуйтесь! Руководите и продолжайте заниматься делом. Преданные мне люди останутся вам верны. Я позабочусь. Засим, до свидания.   Как понял Боголюбов, одним из таких верных людей, оставленных ему в наследство, и был Лев Семенович Орлов - от науки человек далекий, но в хозяйственной и в общественной сферах чувствует себя, как рыба в воде. И не раз уже выручал в запутанных ситуациях.   Шариковая ручка директора нависла над приказом. Но в самый последний момент замерла.   - Лев Семенович, все-таки неудобно так-то, заочно, выставлять человека. Пожалуй, мне следует предварительно поговорить с этой Веткиной-Руслановой.   - Толку не будет, - отозвался Орлов. - С ней хоть говори, хоть нет. Как об стенку горохом.   У Артема Сергеевича слегка, самую малость, порозовели щеки. "Сейчас он, наверно, думает обо мне: ну, развел слюни!.. Почему б самому Льву Семеновичу не руководить институтом?" Он отложил ручку и, окончательно решив, объявил:   - Все-таки, будьте любезны, пригласите в кабинет.   Орлов пожал плечами и пошел звать гардеробщицу.   Через минуту дверь кабинета потихонечку приоткрылась, и в щель просунулась женская голова.   - Вызывали?   - Входите.   Боголюбов посмотрел на вошедшую. Определенно, не надо быть врачом-наркологом: лицо сильно пьющего человека. Сейчас оно болезненно сморщено, тусклые глаза беспорядочно мигают, губы дрожат. Проглянула вымученная, неуверенная улыбка. А голос действительно трубный, низкий, хотя и с хрипотцой.   - Садитесь... - он попытался припомнить имя-отчество гардеробщицы, не припомнил и обратился к ней официально. - Госпожа Веткина, вынужден сообщить вам, что Лев Борисович настаивает на вашем увольнении.   Женщина вздохнула. Опустила голову, надолго замолчала. Боголюбов немного занервничал. Время неумолимо шло.   - Что ж вы молчите? - нетерпеливо спросил он.   - Так чего уж... увольняйте.   Он удивился ее равнодушию, обреченности даже.   - Ну и куда вы после этого пойдете? С таким-то клеймом?   - Да уж куда-нибудь. Ваше клеймо пергидролем выведу или вааще без трудовой книжки устроюсь.   Она сидела чуть боком к нему и все еще не поднимала головы. Отечное, серое лицо; пегие волосы, мешковатая, заношенная кофта и сверху темный халат с одной пуговицей. Зам дал верную информацию. Но ведь она человек и, больше того, женщина! Женщина и - алкоголичка? Это не укладывалось в голове. Ну, мужчина-алкоголик - тоже избавь бог, но женщина! Ведь у них, у женщин, должны быть сдерживающие начала. Они - матери, жены. Он подумал о жене. Нет, не представимо, чтоб его Элиза так опустилась.   Взглянул на часы. Беседа затягивалась. Но что делать? Сам инициативу проявил. Эх, не послушал мудрого Орлова. Ладно, еще минут пять придется потратить.   - Простите, как вас звать-величать?   - Лидой.   - А по отчеству?   - Отца Иваном звали.   - Лидия Ивановна, спрошу напрямую: что вас побуждает пить? Ведь наверняка вы прекрасно знаете, слышали и читали, что алкоголь причиняет вред здоровью, ведет к разложению личности, к утрате памяти... в конце концов, к разжижению мозгов! Хоть частично согласны со мной?   - Не только частично, но и полностью согласна. Мне и раньше это говорили.   - Почему же тогда не бросите? Это правда, что вы каждый день употребляете?   - Наврали вам. На каждый день зарплаты не хватает. Седни еще и грамма во рту не держала.   Так и есть, с похмелья. Ненароком он припомнил, что рядом в шкафу стоит бутылка коньяка. Лев Семенович снабдил. Ждали гостя из Московской области, представителя известной фирмы, работающей на космос. От них зависело субсидирование и заказ на новые материалы, которые институт разрабатывал. "А как же нужно обязательно иметь, - внушал Орлов. - Ваш предшественник всегда про запас держал".   "Сейчас времена иные", - корректно возразил Боголюбов.   "Времена иные, да люди прежние, - афористически заметил Лев Семенович. - Может, коньячок и не понадобится, но когда стоит, оно как-то надежней. При Альберте Михалыче всегда в ход пускали. И, надо сказать, такие славные банкеты случались!"   И деньги не захотел брать - сказал, что найдет статью расхода. Но тут уж Артем Сергеевич решительно запротестовал и сполна рассчитался. Так что, можно считать, коньяк его собственность. А из космической фирмы никто не приехал. Хотя так ждали! Все повисло в воздухе. И коньяк оказался невостребованным.   Звякнул телефон. Боголюбов приподнял и сразу опустил трубку. Элиза уже звонила, а если из лаборатории, то сам к ним скоро наведается. Остальное - неважно.   - Что же все-таки? Какая причина? - повторил он вопрос. - У вас семья, дети есть?   - А как же. Дочь. Уже, правда, взрослая, отдельно живет. А я с мужем осталась. Но мы с ним одного поля ягоды. Ругаемся, деремся, не без этого. Пить он мне не разрешает - вот беда. Заберет бутылку и сам выпивает. Мужик, чурбан! Не понимает, что у нас равноправие, и женщина теперь тоже человек. Дочь это на своем примере доказала. Умница, талант! Торговую академию с красным дипломом закончила. Теперь заведует секцией в супермаркете, - не без гордости сообщила Веткина, но тут же поникла. - Однако чтоб я к ней заходила, не позволяет. Не позорь, говорит, меня, мама. Она и до внучки меня не допускает. Говорит, дурно действую.   - Может, она в чем-то права?   - Конечно, права, кто ж спорит. Но мне-то от этого не легче. Обрыдло все, скука заела. А как выпьешь, веселее становится.   - Но ведь это самообман! И жизнь лучше оттого, что вы пьете, не станет.   - Конечно, самообман. Все хуже и хуже жизь.   - Лидия Ивановна, я вижу, вы нормально рассуждаете. Следовательно, для вас еще не все потеряно. Может, вам устроить лечение? Хотите - тайное?   - Зачем мне тайное? От кого скрывать? Все знают. И я уже, слава богу, лечилась. Дочь устроила, большие деньги заплатила.   - Вот как? - заинтересовался он. - И что же?   - Вылечилась капитально. Ну, и выпила на радостях. И опять все пошло-поехало, - сказала она с такой безнадежностью, что он содрогнулся.   - Понимаю. Вы попали в лапы к могучему, безжалостному зверю и не можете освободиться. Я к чему говорю? Чтобы вы осознали. Тут, видимо, никакие лечения не дадут радикального результата. Только силой духа можно перебороть...   Он говорил ей, сам же не веря, что его слова что-то изменят. "Боже, что лепечу! Но что делать? Выгнать? Избавиться раз и навсегда? Зачем пригласил тогда, затеял разговор? Прав, прав Лев Семенович!"   И она уловила его неуверенность, усмехнулась даже, что доказывало: перед ним не совсем разложившаяся личность. Живет еще сознание, дышит человеческий дух.   - Хорошо вам так говорить, - с чисто женской обидой сказала. - А сами, небось... Вас разве на выпивку не тянет?   - Лидия Ивановна, да я перед вами, как перед ... истинную правду говорю: не испытываю ни малейшего влечения!   Он вообще не пил. В очень редких случаях, когда привяжутся, как с ножом к горлу, мог себе позволить пригубить рюмку. Но сейчас, чтобы приблизиться к этой женщине, не оборвать тонюсенькую нитку понимания, решил выставить себя сторонником "культурного пития". Вот только время, время в дефиците!   - Ну, понимаю, можно выпить рюмку-другую, - торопливо продолжил он. - В кругу семьи или с добрыми друзьями, отмечая юбилей или праздник. Отдать дань традиции и достаточно.   - Хм, а если в бутылке еще останется?   - Спрятать подальше и с глаз долой. Пусть себе стоит до следующего случая.   - Ну, вы скажете, - опять в ее глазах недоверие и горькая усмешка. - Разве ж устоит?   - А почему нет? У меня это в порядке вещей. Купишь - даже не для себя, а для гостей, поставишь в холодильник и забудешь. По полгода стоит. Почему бы и нет? - повторил он и в порыве, в сознании того, что убедить можно только на конкретном примере, потянулся к шкафу, распахнул дверцу. - Видите! Даже тут, в кабинете, преспокойно стоит, поджидая своего часа. И вовсе нераспечатанная!   Он не повернулся к шкафу, а смотрел на Веткину, желая оценить произведенный эффект. Но эффект вышел странный. Нет, она удивилась, но при этом, что называется, прыснула в кулачок.   - Как же... нераспечатанная... ага.   Развернувшись, заглянул в шкаф сам. И замер в неестественной позе. Бутылка коньяка, водворенная сюда с неделю назад (с тех пор не заглядывал), была ополовинена. А на горлышке висел стакан. "Что ж это такое? - соображал он. - Лев Семенович? Может, каких-нибудь гостей принимал? Но что же мне не сказал? Или я пропустил мимо ушей?"   Возможно, и припомнил бы, но не успел. Его отвлекли странные звуки. Как будто рядом человек давится и задыхается. Опять поглядел на Веткину и - перепугался! Давилась она. Ее лицо побледнело, а протянутая в сторону шкафа рука мелко дрожала.   Боголюбов привстал. Надо ж, спровоцировал. От кого-то он слышал, что люди даже умирали, во время не опохмелившись. Надо срочно оказывать медицинскую помощь! Схватил бутылку коньяка, снял с горлышка стакан и торопливо налил ей единственно возможного на этот момент лекарства.   - Выпейте!   Двумя руками приняла посудину. Он подумал, что она проглотит коньяк вместе со стаканом - но нет, медленными, трудными глотками продавила в себя. Откинулась на спинку стула.   - Уф! Полегчало. Думала, концы откину, - с благодарностью поклонилась, приложив руку к груди. - Спасибо, родненький!   Опять прозвенел звонок. Боголюбов во второй раз, с досадой, приподнял и опустил трубку. И вытащил из шкафа блюдце с нарезанными ломтиками лимона, тоже оказались на полке.   - Закусите. Немедленно закусите!   - Гран мерси, - она ожила, даже по-французски заговорила. - Что ж вы, голубчик, себе не наливаете?   В первую секунду он обомлел от ее наглости. Потом подумал: да нет, не наглость, естественный жест, вежливое предложение поддержать компанию. И придется роль инструктора "культурного пития", которую сам же навязал себе, исполнить до конца. Он встал, подошел к дверям и выглянул в приемную. Нелли сидела на месте и листала какой-то журнал. Девушка досталась ему от прежнего директора и, наверно, тоже входила в число преданных.   - Нелли, я пока занят. Ко мне - никого.   Она заметно удивилась. Знает ведь, с кем он сидит. Но сразу вышколено и обычной скороговоркой ответила:   - Хрошо, Артем Сергеич.   Он вернулся к столу.   - Ну, так и быть, - сказал посетительнице. - Я на деле покажу, как надо пить. Смотрите, Лидия Ивановна, сейчас выпью немного - для бодрости. И остановлюсь. И ничто меня не заставит повторить.   Сейчас продемонстрирует. С ним, конечно, ничего не случится. На песни не потянет. Налил себе с четверть стакана и поднял. Хотел опорожнить одним глотком, чтобы не распознавать этот гадкий вкус, который, по его мнению, имеет любой, даже самый элитный спиртной напиток. Однако не рассчитал, махом не получилось - поперхнулся, подавился и закашлялся.   Она привстала. На лице - беспокойство и сопереживание. Руки в карманы халата запустила.   - Ой, что ж вы так? Не торопитесь, вы ж предупредили свою секретаршу. К вам теперь никто не сунется... Ой, у вас слезки на глазах. Платочек есть?   Он кивнул, вытаскивая платок. Она дождалась, когда он приведет себя в порядок, вновь села и откинулась на спинку стула.   - Значит, и вы тут разговляетесь? - спросила и, не дождавшись ответа, заключила: - Конечно! Вам все можно. Я и раньше слышала, что вы, начальники, вытворяете.   - И что же мы вытворяем? - отдышавшись, спросил он.   - Закрываетесь в кабинетах и хлещете во всю ивановскую. А секретарши у вас голые на столах пляшут.   От таких обвинений Боголюбов потерял дар речи. Однако надо было прекращать это безобразие. Он взял бутылку, опять накрыл ее сверху стаканом, но - чтобы выйти победителем из этого сражения - присовокупил к сказанному ранее:   - Ничего мы не "хлещем". Просто... влиятельных гостей ждали. Из Москвы, - объяснил и сам же ужаснулся: "Что ж я оправдываюсь?"   А она и приняла, как оправдание.   - Да ладно вам, не надо передо мной отчитываться. Я не ревизор. И не собкор. В газете описывать этот случай не собираюсь.   Действительно, не из тех она, которые наушничают и злорадство проявляют. Он кивнул почти благосклонно.   - У вас сейчас почти здоровый вид, Лидия Ивановна. И заговорили вы нормально. Видите, как хорошо во время остановиться. Я, вот, выпил и остановился. И вы, надеюсь, последуете моему примеру.   Про себя отметил: "Внимает! Это ж я с ней фактически сеанс психотерапии провожу. А не обладаю ли я экстрасенсорными способностями?" Он по-хорошему обрадовался. Это прекрасно, человека излечить! Может, еще один, два сеанса и все будет в порядке. Нет, в самом деле. От себя таких способностей не ожидал. А коньяк - крепкий. Сразу в голову ударил.   Она покивала и хитро сощурилась.   - Да-а... захорошело мне. Да и вам тоже, вижу, в масть пошло. Сергеич, а давай еще по чуть-чуть, а?   - Ну вот, - раздосадовано сказал он. - Вам про Фому, а вы мне про Ерему!   - Ладно, не серчай. Не хошь, не надо. Хозяин - барин. А я еще маленько приму, - она неожиданно быстрым движением схватила бутылку со стола.   Не успел он и слова сказать, как набулькала себе с полстакана.   - Э-э, позвольте!   Но она уже выпила. На все ушло считанные секунды. Он осознал, что коньяк не вызвал у него отрицательных реакций, в голове приятно зашумело. "Ну, Семеныч! Хороший коньяк купил. Знает толк". Если сейчас нашелся бы повод к продолжению - например, объявился ожидаемый гость, то, пожалуй, можно было и повторить. Он поймал себя на этой мысли, и смятение охватило его. И он слаб! И он подвержен!.. Вспомнился сосед, интеллигентный человек, литературный работник. До пятидесяти лет не пил, а потом - как с катушек сорвался. Да еще, в оправдание, теорию выдумал: "Каждому челу, уважаемый Артем Сергеевич, столько-то гектолитров за жизнь положено выпить. Вот я и приступил... к исполнению".   С юбилея, бедняга, начал. Ужас какой-то. Разумеется, его доводы были не основательны. Боголюбов ему возразил: "Но, простите, позволю с вами не согласиться. Некоторые и до самой смерти не употребляют".   "Так потому что раньше времени умирают, - тотчас нашелся сосед. - Не дождавшись звездного часа".   Выходит, все зависимы? И кто придумал эту заразу?.. Боголюбов из каких-то источников (ах да, жена просвещала!) знал, что в широкое употребление водку ввел Петр Первый. От Петра Великого спаивание народа началось. Какой же он после того "Великий"? Лишить звания!.. В казну, конечно, стала идти существенная прибавка. Но сколько горя, страданий, бед принесла стране за триста лет эта пагубная страсть.   А рядом женщина на глазах пьянела.   - Слышь, касатик, ты уговорил меня: я, так и быть, еще раз попробую бросить. Но сегодня уж давай докончим, а?.. Тут и осталось-то грамм по пятьдесят.   Она опять подняла бутылку с коньяком; прищурив один глаз, прикинула и налила половину. Душевно улыбаясь, протянула стакан ему, а он, ошеломленный, боясь, что все сама допьет и вконец опьянеет, взял и выпил. Следом, вылив все до капельки, выпила и она. Благодарно посмотрела:   - В первый раз такого хорошего начальника вижу. Прям приятная неожиданность.   - Только учтите, мы эксперимент п-проводили, - опомнившись, заикнулся он. - Поэтому попрошу: никому ни слова.   - Будь спокоен, Сергеич. Тут я могила, - она приставила палец к губам. - Своих собутыльников никогда не выдаю.   Похоже, действительно, не выдаст. Но будет использовать тайну. Завтра же зайдет и попросит: "Опохмели-ка меня, Сергеич". Ну, влип! Вот так влип! Не послушался Льва Семеновича, не подписал сразу приказ. А теперь разве подпишешь? После того как вместе пили? Невозможно! Но что делать? Да теперь ее магнитом в кабинет будет тянуть. И сейчас пьяная выйдет. То-то Нелли удивится. А интересно, с чего Веткина взяла, что Нелли голая плясала на столе? Сплетни или - нет дыма без огня?.. Однажды он подслушал странный разговор секретарши с зашедшей к ней подруги из бухгалтерии. Выходил уже из кабинета, но, услышав, что разговор идет о нем, замер у приоткрытой двери.   "И как тебе новый шеф? - спросила подруга. - Глянется?"   "Хороший мужик, безвредный, - ответила Нелли, - только спецпитанием не обеспечивает". И они почему-то засмеялись. Он ничего не понял: какое ей "спецпитание" надо? Молоко за вредность? Так она не в химлаборатории работает. Да и во всех лабораториях уже давно талоны на молоко отменили.   Однако пора заканчивать этот балаган. Боголюбов встал проводить (выпроводить) гардеробщицу. Слава богу, Нелли куда-то отлучилась. Веткина качнулась; он поддержал ее за руку.   - Вы уж, пожалуйста, соберитесь с силами... Или знаете что? Идите домой! Я вас отпускаю.   - Как же домой... Там ваш плащ висит и еще чей-то. Не-ет, я матерьяльную ответственность несу, - заплетающим языком ответила она.   Надо же, какая сознательная. Нет, больше таких экспериментов он проводить не станет. Ему урок. Задержавшись на пороге приемной, смотрел, как гардеробщица, пошатываясь, пошла по коридору. Хорошо, что и в коридоре - ни души.   Еще раз прозвенел звонок. На этот раз поднял трубку. И услышал незнакомый голос.   - Артем Сергеевич Боголюбов? Никак не могу до вас дозвониться. Я по делу, не терпящему отлагательств.   - По какому делу?   - Надо решить вопрос с размещением вашего сына.   - С каким размещением? - пролепетал он. - Кто вы такой?   - Извините, не представился. Вас беспокоит Угаров, главврач наркологической клиники. Я уже имел беседу с вашей женой, но считаю нужным поговорить и с вами. Потому что она... как бы это вам сказать... сейчас вряд ли способна принимать решения. Так вы согласны на размещение вашего сына в нашу клинику?   Этот требовательный вопрос незнакомого человека поверг Боголюбова в шок.   - Алло, вы слышите меня? - послышалось в трубке.   - Да, слышу, - проговорил, собираясь с силами. - Будьте добры, перезвоните через пять минут.   - Пять минут у меня найдутся, - недовольно сказал главврач. - Но не больше.   Боголюбов связался с женой.   - Мне тут звонили... - он даже не успел объяснить, откуда.   - Я в курсе, - ответила Элиза. - Только не хотела говорить. У тебя уже был гипертонический криз. Я боялась за тебя, поэтому скрывала. Но это факт. Наш Олежек наркоман.   - Когда это началось? - подавленно спросил он.   - Неважно... давно.   - Как же так? - Боголюбов не поверил. - Он же учится в университете, увлекается айти-технологиями. Мы же ему новейший компьютер купили!   - Какие там айти-технологии! Он в игрушки играл. В стрелялки всякие, а университет давно бросил.   Артем Сергеевич припомнил все прежние недомолвки в разговорах с женой и сыном, подчас неадекватное поведение Олега, его странные требования. А уж общий язык с ним он потерял давным-давно. Конечно, хотелось, чтобы единственный сын пошел по его стопам - в русле семейной традиции. Ведь и отец Артема Сергеевича был ученым-химиком. Но сын, еще, кажется, в восьмом классе, заявил, что нафиг ему химия, неактуальная наука. Вот информатика - это да. Тогда же купили первый компьютер. А оно вон что выходит. Стрелялками увлекался. Да, верно. У него на заставке монитора долгое время какой-то монстр торчал, которого позже сменила голая девица. Один только раз Олежка мнение о химии переменил. Даже подластился: "А ты, батянька, я вижу, преуспел... Молоток!"   А позже, узнав об отъезде ученика и помощника отца за границу, прямо насел: "Ну, а ты, батянька, почему медлишь?" Боголюбов смолчал, не стал сыну говорить, что тоже предлагали работу за границей. Но Олег и сам потом об этом узнал (Элиза проговорилась) и прямо-таки насел: "Что же ты не рванешь в Штаты? И мы с мамкой прицепом". Да настойчиво так наседал, чуть ли не угрожая, что здесь сопьется, опустится. Потом им просто катастрофически не стало хватать денег. "На Олежку много уходит", - объясняла Элиза. Уже, наверно, тогда сын подсел на наркотики...   - А где он сейчас?   - У Олежки страшная ломка. В реанимации под капельницей.   - Еду! Говори адрес.   - Да куда ты поедешь? К нему не пускают.   Он помолчал, обдумывая.   - Так что? Согласие на лечение дать? - спросил совсем иным, неуверенным голосом.   - А что делать?.. Как бы хуже не было.   - А что хуже?   В трубке зарыдали.   - Они же (Элиза побоялась сказать - наркоманы) обычно до тридцати лет не доживают. А нашему - двадцать шесть.   Уже двадцать шесть! Боголюбову показалось, что он проспал лет десять. Вроде сын еще только вчера окончил школу и находится в начале жизненного пути. А оказывается, уже и конец близок.   - Хорошо, - сказал в трубку (хотя - чего хорошего!) - Я передам доктору о нашем общем согласии.   И застыл в ожидании повторного звонка. Только нервно барабанил пальцами по столу. Эх, молодежь! Нет у молодого поколения стержня... Нет, есть: центр удовольствий чрезвычайно развит. Но, может, и сам виноват. Мало сыну внимания уделял. С того времени, как Олег объявил, что химия его "не колышет", почти не беседовали... Сейчас припомнил все. И то, как американцы заинтересовались, и как сын уговаривал ехать. Они тут, в заштатном городе, который, правда, раньше был аванпостом отечественной науки, в своих работах по композитным материалам, опередили всех. Но потом субсидирование резко сократили. Экспериментальный завод закрыли. В общем, как везде. Но желание завершить труд было настолько сильным, что он тоже стал подумывать: "А может, и в самом деле рвануть в Штаты?"   Однако поезд ушел. Беспокоили все меньше и меньше. У них там, в США, свое светило объявилось. Смит Локк и компания. Ему с этими ребятами на одном симпозиуме посчастливилось встретиться. То есть - это им посчастливилось. Боголюбов тогда шел впереди.   Незнакомый главврач, хоть и объявил, что у него времени нет, перезвонил только через полчаса. Переговорив с ним, Артем Сергеевич еще некоторое время сидел в кабинете, ничего не делая. Да и понял он, что сегодня ни чем уже заняться не способен. И коли к сыну нельзя, то в эти минуты надо быть рядом с женой.   "Сам виноват, - клял себя. - Отстранился от семьи, от воспитания Олега, все легло на ее хрупкие плечи". Теперь почти понимал, как ей жилось в последние годы. Не мудрено - пойдешь и в церковь. Только, странное дело, сделавшись набожной, Элиза перестала быть кроткой и уступчивой. Иногда между ними возникали споры, которые рождались буквально на голом месте. Впрочем, и это понятно. Он своим неверием оспаривал ее право на единственную надежду и защиту.   Лампа на потолке опять надоедливо зажужжала. Еще громче, чем прежде. Дождалась, когда он останется один. Как будто злой и хитрый бес засел в ней.   "Нет, сегодня я уже не работник", - Боголюбов наказал появившейся Нелли, чтобы его сегодня никто не ждал, и вышел в фойе. В гардеробной Веткиной-Руслановой след простыл. Зайдя за перегородку, сам взял плащ. Отвлеченно, подумал, что сегодня не худо бы воспользоваться служебной машиной. Кроме преданных кадров, прежний директор передал ему и "Волгу" с водителем. Но чаще она оказывалась в распоряжении Льва Семеновича. "Ему нужней", - понимал Боголюбов. Он заметил, что зам и водитель очень дружны. Бывало, отвозили домой и сами ехали куда-то дальше.   Сейчас никого - ни Льва Семеновича, ни водителя с "Волгой" - не видно. Да и Боголюбов не стал отыскивать. Миновал проходную - раритет прежних, советских времен, когда институт был строго режимным объектом, - и вышел на улицу.   День стоял типично осенний, пасмурный и тоскливый. В бумажнике почему-то не оказалось денег. Припомнил, что в похожей ситуации уже оказывался. "Олег выгреб", - мелькнула мысль. Все-таки два металлических пятака в плаще нашлись. Он проехал три остановки на троллейбусе, а далее пошел пешком. Оставалось перейти широкую площадь. Не очень разбираясь в разметке дороги и в светофорах, которых натыкали, как морковок в грядке, пошел вслед за молодой женщиной, несмотря на ненастье одетой в шорты и в кофточку с глубоким вырезом на груди. Она даже оглянулась и, одарив улыбкой, что-то ему сказала. Но он, не понимая причину внимания к себе, не улыбнулся в ответ. Не до улыбок.   На середине площади эту даму вдруг подхватила машина, и он остался торчать один в потоке нахлынувших автомобилей. Они пронзительно сигналили, неслись, казалось, прямо на него, глазастые иностранные чудовища, с темными непроницаемыми окнами. Вдруг эти монстры потеряли устойчивость и стали качаться, заслоняя горизонт. И следом Боголюбов провалился в пропасть, в кромешную черноту, в которой ничего нет. И только слышится укоризненный голос Элизы: "За неверие тебя бог покарает!" В полушариях что-то замкнуло, и головной магнитофон стал прокручивать их последний спор. Он ей ответил:   "Не думаю, что бог призван осуществлять карательные функции. Если бог и существует, то он мягкий, интеллигентный человек... я хотел сказать, существо".   "Не путай бога с собой".   "Во всяком случае, я стараюсь не нарушать его инструкций".   "Каких инструкций?" - спросила она, и в ее было отчаяние.   "Ну, десять заповедей. Не убий, не укради, не прелюбодействуй и так далее. Я разделяю его позицию в данном вопросе".   "В каком?" - не похоже на нее, раздраженно спросила она.   "В вопросе о моральных установках".   "Ты полагаешь, что существуют надбожеские установки добра и зла, которых придерживается и сам бог?"   "Ну, вроде того", - он опомнился, не захотел с ней спорить.   "Тогда поведай мне, каким непостижимым образом они доведены до тебя?"   "Я не хотел бы забираться в эти дебри; я не теолог".   Бедная! Она изначально все знала о сыне. Но оберегала от потрясений. Зря скрывала. Вместе как-нибудь... А что вместе? К кому взывать в минуты полного отчаяния, если ты неверующий?..   Над ним склонилась фигура в грязно-белом халате.   - Пробу на алкоголь делать будем? Или так скажете, сколько выпили?   - Но я трезв, - с трудом соображая, сказал Боголюбов. - Просто с головой что-то. У меня уже было такое, я терял сознание.   Лоб саднило. Он притронулся к нему ладонью. На пальцах оказалась кровь.   - Еще бы не потерять, - снисходительно улыбнулся милицейский врач, промокнув его лоб ваткой, смоченной в йоде. - Столько в себя влить.   - Я всего с полстакана выпил, - возразил Артем Сергеевич.   В амбулаторию вошел милиционер с четырьмя звездочками на погонах и заговорил о клиенте в третьем лице.   - Как он? Оклемался?   - В норме. Показания давать сможет.   - Пройдемте, - милиционер повел в другую комнату с письменным столом, телефоном, сейфом и рядом железных шкафов.   - Отпустите меня, - попросил Боголюбов, вспомнив, что дома ждет Элиза, а сын в реанимации.   - Отпустим... немного погодя, - сказал офицер, открывая журнал и откручивая колпачок у шариковой ручки. - Фамилия, имя, отчество?   - Зачем вам, я трезв, отпустите.   - Не так уж и трезв, но у нас точно отрезвеете. А потом вас придется переправить в дежурную часть. Вы создали аварийную обстановку на площади, - офицер закурил и дохнул отвратительным дымом.   - Нельзя ли не курить? - болезненно сморщившись, попросил Боголюбов.   - Чего сказал?! - поразился сотрудник.   - У меня аллергия к табачному дыму.   - А у меня, может, аллергия к перегару. Я ж не призываю вас не пить, - заметил офицер и опять, густо, пустил струю дыма.   Тут же сидели еще два милицейских сотрудника, ниже чином. Поддерживая начальника, они тоже включились в разговор. Опрашивая нового клиента, дружно потешались над ним.   - Где работаете?   - В НИИ... В научно-исследовательском институте.   - Вон даже как! А по специальности кто? Уж не ботаник ли?   - Нет, химик.   Все трое захохотали, как будто он сказал невесть что смешное.   - Химичишь, значит?.. Скажи еще, что ты доктор химических наук.   - Да, я доктор наук.   - А не лауреат ли ты Нобелевской премии?   - Нет, - он припомнил неудачи последних лет, невнимание к его разработкам и вздохнул. - Увы, не срослось.   - А-ха-ха, у него не срослось, - как-то тяжко, багровея, засмеялся капитан, и его смех подхватили подчиненные.   Боголюбов стиснул зубы: "Ни слова больше не скажу".   У входа раздался шум, громкие голоса и в приемную комнату ввели еще одного клиента... клиентку. С немым изумлением смотрел Боголюбов на знакомое лицо - на свою сотрудницу Веткину Лидию Ивановну. И она тотчас заметила директора.   - И-и, Сергеич, касатик, и ты здесь, - в каком-то щенячьем восторге, с радостной пьяной улыбкой, хлопнула себя по бедрам.   На сотрудников напал новый приступ веселья.   - Господин ученый, - спросил один, - это ваша научная сотрудница?   - А-ха-ха, - закатывался другой. - "Место встречи изменить нельзя". Продолжение следует.   Боголюбов молчал, подавленный.   Веткину повели дальше, в женское отделение. Из коридора донеслось проникновенно-пронзительное: "Живет моя зазноба в высоком терему". И было слышно, как сопровождающий грубо осадил: "Заткнись, лесбиянка!"   Артем Сергеевич успел определить, что голос у Веткиной высокий, сильный, и подумал, не зря ее прозвали Руслановой. Возможно при других жизненных обстоятельствах, в другой среде обитания из Лидии Веткиной и получилась бы певица, под стать Лидии Руслановой. Но случилось то, что случилось.   - Отпустите меня, - попросил он. - Мне домой надо. У меня жена в стрессовом состоянии. И сын в больнице.   - В какой больнице? - полюбопытствовал капитан.   - Не знаю... В наркологической.   Это вызвало у сотрудников новый приступ веселья.   - В папашу пошел!.. Яблоко от яблони!   - Ну-с, раздевайтесь, господин ученый, вытаскивайте все из карманов. Отдохнете тут, соберетесь с силами... перед очередным симпозиумом.   Над столом у сотрудников негромко вещал приемник. Боголюбов услышал знакомую фамилию. Насколько он понял, диктор сообщал о претендентах на Нобелевскую премию за этот год и упомянул про Смита Локка.   - Снимайте штаны!   Послушно приспустил штаны до колен и взмолился:   - Сделайте, пожалуйста, ваше радио громче.   - Зачем тебе?   - Последние известия... Про Смита Локка...   - Про какого Смита?   - Про моего американского коллегу.   - А-ха-ха!   Впрочем, по радио уже говорили о другом. Боголюбов так и сидел с наполовину спущенными штанами. Думал. Если теперь мы захотим и дальше двигать нашу промышленность, то патент (или сами материалы) придется "у них" закупать, миллионы долларов тратить. И всего лишь из-за того, что лаборатории во время не подкинули, как говорит Орлов, "лимон деревянных". Именно тогда, год назад, когда он, Боголюбов, узнал, что субсидирование его отделу урезали вдвое, а экспериментальный завод закрыли, с ним случился первый гипертонический криз.   Капитан поторопил:   - Ну, что вы застыли! Давайте, в опочивальню. Отдохнете, придете в себя, а последние известия о шнобельских лауреатах дома дослушаете.   Сопроводили в каменный зал без окон, с двумя рядами железных коек. Почти все заняты раздетыми до трусов мужиками. Кто лежал в беспамятстве, кто сидел... Один, буйный, синюшный, как баклажан, дергался, привязанный к кровати жгутами.   Боголюбов присел на отведенную ему кровать, опустил голову и сцепил руки. Сколько он так сидел, самому было неясно. Может, пять минут. А может быть, час. Заворочался в кровати сосед, молодой, исколотый татуировками мужчина. Привстал, посмотрел на свежего постояльца и сказал:   - Не отчаивайся, батя. Выйдешь отсюда, похмелишься, и жизнь снова покажется замечательной.   - Если найдется на что похмелиться, - добавил другой мужик, сидевший на кровати в позе йога.   И они завели меж собой разговор, дружно ругая инфляцию, дороговизну и грубость аптекарских работников, не желающих отпускать им дешевые "фанфурики". К их разговору подключился некто бледный, дрожавший, как осиновый лист, с разноцветными пятнами в локтевых сгибах и тоже выказал свое неудовольствие.   - Да уж! Рецепт требуют на самые безобидные таблетки. Одно слово, узурпаторы!   "Наркоман", - понял Боголюбов и тотчас подумал о сыне, об этой погибельной страсти. Не смог смолчать:   - Скажите... Эти безобидные таблетки вы давно употребляете?   - С пионерского возраста, - охотно ответил тот.   - А сколько вам сейчас?   - Тридцать семь.   - Так почему утверждают, что нарко... такие как вы... до тридцати едва доживают?   - Враки. Я надеюсь еще лет пятнадцать кайфовать.   "Надеется дожить до моего возраста", - тотчас подсчитал Боголюбов и представил, что ему объявляют: хватит, друг любезный, белый свет коптить, ты - покойник. Раньше у него и близко таких мыслей о скором конце не возникало. Наверно, потому что очень хотелось свою работу завершить.   Еще один мужчина включился в беседу. Этот находился в приемной, когда Боголюбова допрашивали. Спросил уважительно:   - Так это правда, что вы ученый?.. Вот, елки-моталки! Я первый раз в жизни с доктором наук разговариваю. И какой щас у вас, у докторов, оклад? Сколько в месяц огребаете?   - На жизнь хватает.   - А за проход заплатить остается? - полюбопытствовал тот мужик, который был озабочен грубостью аптекарей.   - За что заплатить? - не понял Боголюбов.   - Э, да я вижу, вы, доктора наук, наших анекдотов не слышали, - продолжал любитель "фанфуриков". - Ладно, расскажу. Это про то, как один бизнесмен институт приватизировал. У него приятели в сауне спрашивают: "Толк-то есть, прибыль имеешь?" А он: "Есть и толк, и прибыль. У меня научные сотрудники деньги на проходной платют, чтобы в лабораторию попасть". - "А чей-то они?" - "Работать шибко хочут".   В другой раз Боголюбов, может, и посмеялся над этим анекдотом, но сейчас было не до смеха. Ладно, задержали его. Всякое случается. Но позвонить-то ему позволят? Он слышал, что даже преступники, совершившие тяжкие преступления, имеют право на один звонок. Подстегнутый этой мыслью, встал и подошел к запертой двери, постучал в закрытое окошко. Никто не отозвался. Забарабанил сильнее. Окошечко открылось. Заглянул молодой милиционер.   - Мне позвонить бы домой, - попросил Боголюбов. Про свое "право" упоминать не стал.   - У нас телефон служебный, - отозвался милиционер.   У двери зашевелился еще один обитатель вытрезвителя. И не уныние, не отчаяние появилось при пробуждении на его лице, а эдакое благодушие. Заплывшие глазки приветливо помаргивали. Боголюбов обратил внимание, что и кровать-то у него заметно отличалась от всех, была шире и с деревянными спинками.   - Антон Иваныч проснулся! - с почтением воскликнул любитель "фанфуриков".   - Разбудили, мать вашу...   - Однако частенько вы сюда залетаете, Антон Иваныч. Вы тута, можно сказать, вип-персона.   - Можно и так сказать, - зевая, подтвердил проснувшийся. Меня даже просят, чтобы я в других районах не светился. Уверяют, что завсегда рады принять.   - Конкуренция, однако.   Боголюбов вернулся на свою кровать и сидел, склонив голову. И такое отчаяние проступило на его лице, что вип-персона сочувственно откликнулась:   - Позвонить хотел? Счас устрою, - и, не вставая, вип-персона нажала на кнопку у изголовья кровати.   Почти тут же, бронированная дверь с ужасным скрипом открылась, и в палату вошел тот же милиционер.   - Что хотели, Антон Иваныч?   - Мобилу мне! У вас? Я не потерял?   - Никак нет, в целости и сохранности. В бронированном шкафу лежит. Сейчас предоставим.   Он мигом принес Антону Иванычу мобильник. Тот благодушно протянул Боголюбову.   Артем Сергеевич взял мобильник, но замешкался. Звонить Элизе? Из медвытрезвителя? Нет, не следует. Вспомнил про Орлова. Вот кто всегда выручал в нестандартных ситуациях. Набрал его рабочий номер. Не отвечает. Наверно, уже глубокий вечер. Напрягшись, припомнил домашний номер зама и набрал. Ответил женский голос. Узнал - это жена Льва Семеновича. Пару раз встречались на каких-то званых вечерах. Как ее?.. С трудом припомнил.   - Тина Григорьевна, можно Льва Семеновича?.. Отсутствует? А не подскажите, где он?   - У любовницы, - последовал краткий ответ.   - И что? - растерялся Боголюбов. - С ним нельзя связаться?   - Почему ж нельзя. Можно. Позвоните по номеру... - Тина Григорьевна продиктовала номер.   - Большое спасибо, - поблагодарил он.   - Не за что.   Зазвучали частые сигналы отбоя, и Боголюбов поспешил набрать сообщенный номер, пока в памяти.   Опять ответил женский голос. Но на этот раз не строгий, а с игривыми интонациями.   - Извините. Если я туда попал, то попрошу Льва Семеновича.   И вот уже в трубке звучит знакомый, с приятной бархатцой, голос зама.   - Лев Семенович, я к вам из вытрезвителя...   - Откуда? Из какого вытрезвителя? - Орлов очень удивился.   Боголюбов повернулся к обитателям камеры.   - Какой у нас вытрезвитель?   - Центрального округа, - охотно подсказали ему, и Боголюбов объяснил в трубку, где он.   - Понятно! - сориентировался зам. - Все бросаю и еду! Ни с кем не спорьте и ведите себя благоразумно.   Томительно тянутся минуты. Но вот дверь камеры приоткрылась с прежним ужасающим скрипом и молодой милиционер, не заходя, крикнул:   - Боголюбов! На выход!   В приемной - Лев Семенович Орлов. Решительный, солидный, спокойный. Боголюбов опустил голову. Неудобно почему-то было, что предстал перед замом в таком виде - в трусах.   - Ой, Артем Сергеич, вы в крови! Вас избили?   - Нет, - отозвался Богомолов. Язык его плохо слушался. Мешали возникшие горловые спазмы. - Расшиб лоб при падении.   - Освободите! - непререкаемо приказал Орлов милиционерам и даже пригрозил. - Мы поедем сейчас в травматологию и определимся там с нанесенными травмами.   - Что за шум, а драки нет, - из своего кабинета вышел заспанный капитан и глянул на Орлова. - Да вы, собственно, кто такой?   - Я заместитель директора НИИ.   - По научной работе? - с усмешкой спросил капитан. - Вот у этого доктора наук?.. Как же, осведомлены.   - Да, - жестко подтвердил Лев Семенович. - Артем Сергеевич Боголюбов - доктор наук. Директор института. Лауреат премии имени Лебедева.   У капитана вытянулось лицо - поверил. Однако не отступил.   - Но ваш директор пьян. Это медицинский факт. Кроме того, он создал аварийную обстановку на площади Ленина. И пусть он хоть академик! Закон для всех одинаков.   - Ладно, ты мне, капитан, прописные истины не излагай. Я и сам их знаю, - фамильярно сказал Орлов. - А дай-ка лучше домашний телефон твоего шефа.   - Какого шефа?   - Что у тебя их несколько?.. - Лев Семенович надел очки в золотой оправе и вытащил мобильник.   - Кто вам нужен? Конкретно?   - Начальник УВД области, - отчеканил Орлов. - Генерал-майор Ротмистров.   - Я не уполномочен... - капитан сбился с прежнего тона, - ...оказывать такие услуги.   - Ладно, не очень-то и нужны мне твои услуги. Сам узнаю, - небрежно сказал Лев Семенович, тыкая на кнопки мобильника. - Алло, соедините меня с Павлом Эдуардовичем. Алло, это ты, Павлик? Подскажи-ка мне, как выйти на Виталика.   - Э... погодите! - подал голос офицер.   - Что такое? - строго спросил Орлов.   - Ладно, забирайте своего доктора наук.   - Ну вот, разумно действуешь, капитан. Зачем беспокоит уважаемых людей?   - Учтите, отпускаю под вашу личную ответственность, - процедил капитан.   - А то под чью же, конечно, под мою, - легко согласился Лев Семенович.   Милицейский начальник, все еще не примиряясь с поражением, с апломбом предложил:   - Так, может, вы еще одну научную сотрудницу под свою ответственность возьмете?   - Какую сотрудницу?   - Сейчас скажу, - капитан заглянул в журнал. - Веткину Лидию Ивановну. Что у вас там сегодня в институте, банкет?   Лев Семенович вопросительно глянул на своего директора, а тот опустил голову, и зарделся, как девчонка.   - Нет, Веткина пусть тут отоспится, - решил Орлов. - Одевайтесь, Артем Сергеич.   Пока Боголюбов одевался, Лев Семенович попросил капитана переговорить, и они удалились в кабинет.   Боголюбов выбрался на свежий воздух. Незнакомый двор, огороженный бетонной стеной, выход на улицу через ворота, и там белеет знакомая машина. Он пошел к "Волге", едва передвигая ноги. Не осталось ни физической, ни духовной энергии. Сын - в больнице, дома - подавленная последними событиями жена, и теперь ее душевное состояние не поднимет ни один священнослужитель. Водитель Володя вылез из машины и услужливо открыл заднюю дверь. И его Лев Семенович подключил к спасительной акции. А вот и сам появился. Как штурман, сел впереди, рядом с водителем.   - Расскажите, как вы оказались в вытрезвителе, Артем Сергеич, - спросил, оглянувшись. - Впрочем, не важно. Как чувствуете сейчас?   - Да все нормально... Вы уж извините, что я вас побеспокоил. И вы, Володя, извините. Столько времени отнял.   - Пустяки, мы свое наверстаем, - и за себя, и за водителя ответил Орлов и, озаботившись, спросил: - Может, вас в больницу все-таки отвезти?   - Нет, везите домой, - попросил Боголюбов, хотя по-прежнему чувствовал себя не лучшим образом. - Еще раз извините. Я ведь впервые в жизни попал в это заведение...   - Ничего, бывает!   - Теперь сообщат в институт? Так обычно в таких случаях, да? Будут требовать от руководства, чтобы приняли меры...   Лев Семенович, не выдержав, рассмеялся.   - О чем вы, Артем Сергеич? Вы же сами наше высшее руководство.   - Ах, да! - припомнил Боголюбов. - Но насчет премии имени Лебедева вы промахнулись. Это физик, а не химик. Мне чуть ли не дурно стало, когда вы меня лауреатом объявили.   - Прокололся, - согласился Орлов. - Но слопали. Так что держите хвост пистолетом. У вас превратные понятия об этом заведении. Вам просто оказали платную услугу. Всего лишь!   - Да, да, - тотчас подхватил Артем Сергеевич. - Я заплачу. Они написали в протоколе, что я создал аварийную ситуацию. Наверно, и штраф выпишут...   - Не надо платить! - отрезал Орлов. - Я договорился. Им нужно громкоговорящую связь наладить. Пошлем нашего электрика Лаптева. Он разберется.   - В таком случае, я оплачу труд Лаптева.   - Ну что вы, Артем Сергеич! Проведем Косте обычный трудовой день.   - А если за день не управится?   - Проведем, сколько нужно. Ноу проблем! И вообще забудьте. Ни о чем не беспокойтесь. Я коротко познакомился с капитаном. Можете, смело опять попадать. С вами будут предельно вежливы.   "Золото-человек", - подумал Боголюбов и почему-то вспомнил про надоедливо жужжащую лампу в своем кабинете. Ее тоже неплохо бы наладить. Но... вот глупости в голове.   - А скажите, Артем Сергеич, вас там не оскорбляли, не подвергали физическим воздействиям?.. - продолжал беспокоиться зам. - А то ведь я могу всерьез волну поднять. Прессу в известность поставить, своих новых друзей из телевидения подключить. И на генерала Ротмистрова натурально выйти.   "Господи, у него и телевизионщики уже в друзьях!"   - Нет, все нормально. Я сам во всем виноват.   - Хм, нормально... Вид у вас до сих пор не вполне. Скажите честно: вы в порядке? - Лев Семенович спросил так, как осведомляются друг у друга герои американских боевиков, выпутавшись из очередной переделки-перестрелки.   - Вполне, - Боголюбов, доказывая, что он в порядке, бодр и адекватен, припомнил: - Я даже там, в вытрезвителе, новый анекдот услышал.   - Неужели новый? - встрепенулся Орлов, полез в карман и вытащил пухлую записную книжку, в которую с давних пор записывал анекдоты. Один раз он ее потерял и предлагал солидное вознаграждение тому, кто найдет. Теперь она опять при нем. Значит, нашлась. - Если действительно новый, то ваше попадалово в вытрезвитель не напрасно. Рассказывайте, я запишу!   - Про нас, про ученых. Как мы деньги платили за то, чтобы нас на работу через проходную пропускали.   - Ну, какой же он новый, - разочарованно сказал Лев Семенович и начал перелистывать странички. - Где-то есть... Вот! В самом начале. Значит, давно в ходу.   - У меня сегодня вообще анекдотический день, - примирительно сказал Боголюбов. - И от вас я днем анекдот слышал. Только вы недорассказали.   - Это какой? - зам не смог припомнить. Видимо, много рассказал анекдотов за этот день.   - Ну, про Жучку.   - Ах, про Жучку! Ну, этот тоже с бородой, - Орлов спрятал книжку. - Извольте, дорасскажу. Возвращается, значит, командир в свою часть из Крыма... Кстати заметьте, Артем Сергеич, в нашей стране самые невероятные события случались, когда высшие бонзы в Крым на отдых удалялись... Вот, возвращается, а ему докладывают: "Господин полковник, во время вашего отсутствия происшествий не случилось, только Жучка померла".   И далее Лев Семенович подробно рассказал, что Жучка померла оттого, что жареной конины объелась. А лошади сгорели оттого, что дежурный по части бросил окурок в сено. Правда, он уже давно не курит, но ведь любой закурит, если узнает, что знамя полка сперли...   Боголюбов, не улыбаясь, никак не реагируя, слушал его. И только последняя фраза зацепила. "Точно, сперли у нас знамя, - пронеслось в голове, - и подсунули совсем иной флаг". Заодно упразднили серп и молот, перестали сеять и ковать, а он, Боголюбов, даже умудрился не заметить, когда и как это свершилось, и почему его мнения не спросили. А может, и спрашивали, да он пропустил мимо ушей. Даже то, что случилось с единственным сыном, прошляпил. Благо вышел бы толк от его усилий, но вся работа насмарку, усилия тщетны, и куда весомее оказалось последнее, совсем не научное открытие, что сын - наркоман.   Отзывчиво смеялся водитель Володя, а Боголюбов сидел, сжавшись, на заднем сиденье, ошеломленный последними открытиями. М-да, Жучка померла и принесла много бед, и такое ощущение, что вот-вот случится итоговая беда. Мокро на улице, стелется ночной туман, машины летят, слепя друг дружку, и сейчас их "Волга" либо вылетит на встречную полосу, либо врежется в бетонный столб.   Однако нет, он ошибается. С удачливым и веселым Львом Семеновичем ничего не может случиться, и катастрофа коснется лично его, Боголюбова. Хватит очередной криз, третий по счету, если считать и тот, что случился на площади, - хватит и разом освободит от всех бед, неурядиц и недугов...   "Нет, нет, - воспротивился он, теребя ладонью затрепетавшее сердце. - Господи, только не сейчас!" Ведь еще надо сына проведать. И попытаться восстановить с ним близкую связь, которая точно была, когда он трехлетнего носил его на руках, а потом незаметно, неизвестно с какого времени оборвалась...   - Я удивляюсь на вас, Сергей Артемыч, - журчал рядом бархатный голос Орлова. - Все-таки, как вы далеки от устного народного творчества! Вроде декабристов, которые разбудили Герцена, а он спросонья, не разобравшись, стал колотить в колокол. Ну, уж эту песенку вы наверняка слышали. Леонид Утесов великолепно исполнял. На ту же тему. "Все хорошо, прекрасная маркиза. Все хорошо, все хорошо!"