Аннотация: Вот спрашиваю сам себя: хороший ли я человек? Пожалуй, да. Мне общую кассу доверяли!
После обеда, когда рабочий день шёл на убыль и в отделах поговаривали о том, как провести очередной уикэнд, на приём к управляющему попросился бухгалтер-ревизор Зяблов.
- Пошлите меня в срочную командировку, Виктор Александрович.
- Куда и зачем?
- Хоть куда. Честно сказать, хочу отдохнуть от семьи, от детей.
- Понятно. Достали тебя. Рыбачить любишь?
- Уже и забыл когда.
- Ну, вот и порыбачишь. Езжай в Ичиган. Мы их давно не навещали.
- Вы, главное дело, накажите секретарше, чтоб она мне домой звякнула: в срочную командировку, мол, уехал.
- Сам не можешь позвонить?
- Да я как бы уже уехал и нахожусь вне зоны доступа.
- Ты прямо меня в какой-то заговор впутываешь, - управляющий удивился.
Через час Зяблов ехал в кабине "Камаза", гружённого шифером. На своей старенькой Ладе он не рискнул. До Ичигана было больше ста вёрст. Свой мобильник он выключил, чтобы не донимали.
Машина мягко бежала по шоссе. Водитель молчал, и Зяблов тоже, углубившись в свои думы. Хорошо всё устроилось, с командировкой-то. Но над этой непрочной радостью хмуро висели семейные заботы. И всё дети. Выкидывают коленца. Нет, что ни говори, он любил своих детей. Дочь учится в университете, сын сдал выпускные экзамены в школе. Оба красивые, стройные, черты на удивление правильные, никаких изъянов. Вот показывают по телеку аристократов - Болконских, Ростовых - что-то подобное. Можно только удивляться: откуда взялось? Видимо, комфортная жизнь приносит плоды. Он и в других семьях наблюдал. Отец - сморчок сморчком, мать - клуша из курятника, а дети - писаные красавцы. Должно быть, по своей природе все люди красивы. Устранить несчастья, беды, голод, каторжную работу и расцветут, как цветы на ухоженной почве.
М-да, цветы... цветики. Радуйся, папаша, гордись! И гордился, бывало, хвастался их успехами. Но иногда они такое отчебучивали, прямо злость душила. Требуют, требуют - до ужаса много потребностей! Ну Наташка всё же помягче подъезжает, да и заслужила девчонка: учится не за страх, а за совесть, впереди ясная дорога. Зимой, после первой сессии, ей натуральную шубёнку купили. А вот Юрке рано голос подавать. Однако и он тут как тут. Мол, теперь я на очереди. А затребовал ни много ни мало мотоцикл. У Зяблова, когда услышал, даже дыхание перехватило, и он, чтобы отделаться, пообещал:
- Вот школу закончишь нормально, тогда и поговорим.
- А нормально, это как? - уточнил сынуля.
- Без троек.
- Замётано!
И вот на неделе, сдав последний экзамен, подошёл и объявил, что троек в аттестате не будет.
- Что ж, молодец. Двигай дальше.
- Двину, - пообещал Юрка. - Но дело-то за тобой стало!
- Какое дело?
- Ты чо, фазер? Не прикидывайся не понимающим. Слово держать надо. Я уже и выбор сделал. "Кавасаки" - классная лайба!
- Да ты... да ты! - вспылил Зяблов. Кроме всего прочего, бесил этот дурацкий "фазер", которым сын с некоторых пор стал навеличивать его.
- Ну, что я? - спокойно спросил Юрка. - Тебе денег жалко? И докуда они у тебя на сберкнижке будут лежать?
- Пусть лежат, есть не просят. Поумнее станешь, может, сам предложу на что-нибудь дельное.
- Я уже умный. Конечно, по-твоему, тогда лишь стану умным, когда, как и ты, начну скопидомничать. Но подумай, что получится? Ты копишь, я стану копить, мои дети продолжат. Это же в десятом поколении мы миллиардерами сделаемся! А там - бац, и деньги отменят. Так что лучше сейчас раскошеливайся, чтобы твоим потомкам не попасть впросак.
Вот ведь, наглец! Зяблов не поддался на его разглагольствования. Пользуясь отцовской властью, оборвал разговор: "Хватит глупости болтать!"
Однако теперь, сидя в кабине самосвала и нелюбопытным взглядом охватывая проносившиеся мимо поля и деревеньки, признал, что сын недалёк от истины. Всё-таки умный, стервец. Действительно, на что копить-то? Вековая крестьянская мудрость подсказывала: пригодятся на чёрный день. Но если разобраться? В чёрный день валюта имеет обыкновение обесцениваться.
А Юрка не отступил. Со свойственной ему изобретательностью продолжал операцию под кодовым названием "Даёшь Кавасаки!". Подкатил к матери. Что-то постарела жена, и теперь дети для неё - всё. Сам-то Зяблов, бывало, ещё встряхнётся, гульнёт в мужицкой компании, а она отсидит на своей работе и скорее домой, к детям. А уж те: "Мамочка, мамочка" - разжалобят, убедят. А она: "Коля, надо. Что ж мы, варвары, для родных детей жалеть". Он, правда, спорит с ней, повышает голос - она жалуется на головную боль и сердце, и он в очередной раз сдаётся. И теперь похожее: "Коля, ты же обещал Юрочке! Он ведь так старался!" А он: "О чём ты хлопочешь - мать! Они же на этих мотоциклетках носятся, как сумасшедшие".
Встревожилась. Тем не менее, после очередной консультации с сыном:
- Юра пообещал мне быть осторожным.
- Ну, знаешь! И потом, я уже заглядывал в магазины. Не видел там никакой "Кавасаки".
Он и в самом деле заходил в один или два магазина, посмотреть, что за штука, да узнать, сколько стоит. Но в тот же вечер к нему подкатил Юрка.
- Мать мне сказала, что ты уже по магазинам ходишь, байк мне присматриваешь. Но ты не ищи. Знакомый парень продаёт. Да ты его знаешь: Валерка Спирин.
- Э, погоди, - Зяблов сердито вскинулся, хотел возразить, что ничего он не ищет, но сказал другое: - Что с рук-то брать? Должно быть, угробил и тебе подсовывает. - Действительно, знал он этого мажора Спирина, который своих богатеньких родителей доил только так.
- Нет, папа, байк в норме. Почти новьё! И как раз, что я хочу: Кавасаки. А продаёт Витёк из-за того, что надумал податься в Шмоньку.
- Куда?
- В высшую мореходную школу. Во Владивостоке, на краю света. И покупку надо быстрей провернуть, как бы другие не перехватили.
Однако далеко зашли. Зяблов хотел осадить Юрку, окончить этот никчёмный разговор решительным отказом, но вместо того (опять!) спросил:
- И сколько он просит?
- Пол ляма.
- Ты это брось! Без жаргона!
- Ой, да не притворяйся. Знаешь же прекрасно. Ещё и запчасти впридачу. Ей-богу, не прогадаем!
- Э, послушай! - показалось, что раскусил сына. - А не хочешь ли ты меня обдурить? Где он, твой аттестат? Я ещё не видел.
- На днях вручат. В общем, готовь деньги. Витя наличными предпочитает. - В глазах Юрки загорелись чёртики. - Да и время поджимает.
- Что ещё? Куда собрался?
- Рванём в Сочи. Да ты не дрейфь, фазер. Всё будет норм. Дядя Петя с нами.
Не знал Зяблов никакого "дяди Пети", видно, для сына авторитет. Спросил о другом:
- Неужели у всех твоих сверстников мотоциклы есть?
- Имеются, будь спок. А у кого нет, тот на багажнике.
- Вот и ты бы - на багажник.
- Да что я, хуже других? - взъерошился Юрка. - И, потом, ко мне уже есть, кому подсесть.
Что-то замял сынок.
- В юбке? - понял Зяблов.
- Нет, она в джинсах ходит.
- Значит, путешествовать собрался. Ну, а дальше? Учиться думаешь? Или после турпохода свадьбу будем играть?
- Свадьбу отложим. Отдохну, наберусь сил и - в универ. Непременно поступлю, - Юркины губы сложились в усмешку. - А не съезжу, так и не поступлю, наверно.
"Да ещё и грозит, наглец!" - возмущённо вскинулся Зяблов. Однако смолчал. Аргументы иссякли. Вообще-то в любых спорах он привык оставлять за собой последнее слово, мог прикончить оппонента шуткой. Но в дискуссиях с сыном словно деревенел от серьёзности.
Конечно, он не в лесу жил. От знакомых нередко слышал жалобы на детей. Да, примерно у всех одно, равные условия и похожие дети, но вот что интриговало: рядом, под одной крышей, работал человек, у которого всё, не как у всех. И человек-то обыкновенный, ничем не примечательный - плановик Самсонов. С обычной зарплатой, с самой заурядной физиономией. И вот у этого-то обыкновенного Самсонова было необыкновенное количество детей - шесть. Как на это можно было решиться? Ну, это раньше, бывало, рожали помногу - от темноты, невежества или, может, рассчитывали, что в старости поддержка будет. Но в наше-то время?.. Однажды за одним столом обедали. Зяблов не выдержал, поинтересовался:
- Не представляю, как ты справляешься с такой оравой?
Самсонов с простецкой улыбкой предложил:
- А заходите, сами увидите. Я рядом живу.
Что ж, пригласили - надо зайти. Тем паче домой не хотелось. Квартиру Самсонову выделили просторную, ничего не скажешь. Мимо сновали подростки, девчонки, мальчонки и совсем малые карапузы... Голова кругом пошла.
- Послушай. Мне кажется, тут бегают не шестеро, а по крайней мере вдвое больше.
- Ещё соседские. - Самсонов поймал за руку какого-то мальца. - Лёша, ты почему с дядей не здороваешься?
- Здрасьте, дядя, - проговорил мальчик.
- Ну иди, гуляй, - папаша отпустил.
- Сколько ему?
- Скоро шесть будет. Читает, пишет. Правда, твёрдый знак не признаёт. Говорит, чтобы разделить, можно апострофом обойтись.
- Да ну? - Зяблов удивился. - Вундеркинд, что ли?
- Скажете, - засмущался Самсонов. - Они у меня рано грамотой овладели. Друг друга натаскивают. Рисовать любят. - Он заговорщически поманил гостя за собой.
Перешли в другую комнату. Мать честная! Одна стена, чуть ли не до потолка, была вся исчёркана, изрисована рожицами, фигурками, самолётиками, танками...
- Что же ты им стены разрешаешь пачкать?
- Только одну. Когда полностью измажут, сами делают ремонт.
Среди множества аляповатых рисунков было несколько удачных. Один эскиз, ну, очень похож на самого папашу.
- Старший изобразил, - охотно разъяснил Самсонов. - В деда пошёл. Тот всю жизнь маляром работал. Рисовал хорошо. Мы его и назвали в честь деда - Макаром.
Зяблов посмотрел на шеренгу двухэтажных кроватей. Удивление не покидало его.
- Никак не пойму: как ты мог решиться?
- Да я чо, - заскромничал Самсонов. - Жена всё. У неё пунктик. Аборты ужас как боится делать.
- А предохраняться? В каменном веке живёте?
Самсонов стеснительно пожал плечами.
- Кстати, а где она? - поинтересовался Зяблов, желая увидеть эту необыкновенную женщину.
- Так пошла... в женскую консультацию. Кажись, опять беременная.
- Я вижу, оба вы с пунктиками. Тяжело ведь, наверно?
- Живём помаленьку. Государство помогает. Квартиру, видите, дали полнометражную. Налогов, опять же, не платим. Да и родственники тащат лишнее.
- Слушай, Самсонов, - загорелся Зяблов. - Я тебе тоже хочу помочь. У нас много всяких шмоток, почти новые есть, чего дети не доносили или не стали носить. По-дружески предлагаю. Я как-нибудь завезу. Мне не трудно.
- Везите, - согласился Самсонов, однако оглянулся и понизил голос. - Только поосторожнее. Надо как-то ухитриться, чтобы Макар не заметил. Не любит он попечительства. И уж, конечно, ничего не наденет.
Мороз по коже. "Я такой же был". Приглушив голос, Зяблов попросил показать Макара. Подошёл худощавый подросток лет четырнадцати в чистеньком костюмчике, но уже изрядно поношенном. Поглядел на гостя внимательно, цепко - будто разгадал, что задумал чужой дядя.
В тот вечер переговорил с женой и, не откладывая в долгий ящик, принялись за дело. Извлекли из шкафов всё, что долго лежало нетронутым. Дети, увидев родителей за необычным занятием, тоже подключились. Набрали порядочно, набили старый, но ещё довольно приличный чемодан. Кое-какие вещи были почти новые, один-два раза надёванные. И потом, прежде чем переслать чемодан Самсонову, специально зашёл в магазин. Одаривать так одаривать! Купил приличную куртку для Макара.
Бывает так: история повторяется. В Макаре Зяблов увидел себя, малолетнего. Учился, кажется, в четвёртом классе, ходил, в чём придётся. Как определил родительский комитет: "из необеспеченной семьи". Купили вельветовую куртку, хотели торжественно вручить прямо на уроке. Сбежал и неделю в школу не появлялся. "Колька, идол этакий, - слёзно ругалась мать. - Да уж возьми, сделай людям приятное".
В Ичиган приехали в шестом часу. Зяблов, поколебавшись, решил своё явление в контору отложить на завтра и попросил водителя тормознуть в центре. В шляпе, в плотном плаще, несмотря на тёплую погоду, с портфелем в руке - типичный командированный. Хотя плащ и шляпа оказались на нём случайно: с утра в городе непогодило. В Ичигане он уже бывал и сразу прошёл к единственной здесь двухэтажной гостинице.
В фойе было чисто, уютно, стены отделаны зеленоватым пластиком, потолок матово подсвечивается лампами дневного света. Пока всё ровно, гладко, ничто не коробится и не отваливается. "Наши же и подряжались, - вспомнил, оценивающе поглядел. - Нормально поработали".
У стойки не спеша вытащил бумажник и спросил, есть ли свободный номер. Дежурная - полная, яркая женщина - мило улыбнулась.
- Для вас - всегда найдётся.
Слегка удивился. Помнят, что ли, его прежний визит?.. Может, и помнят. Кто в эту дыру ездит. Поигрывая ключом, пошагал к отведённому номеру. Две кровати аккуратно заправлены одинаковыми красно-бурыми одеялами. Повёл носом: воздух застоявшийся, спёртый - и открыл форточку. Потом облюбовал одну из двух коек, снял верхнюю одежду и прилёг, утомившись от поездки. Всё-таки ловко придумал с командировкой. Небось, Валерка Спирин не будет ждать и продаст свою лайбу. Да и сын поостынет. А если в турпоход собрался - ничего, на багажник сядет. Кремнём надо стоять. Баловство, мальчишество! Ещё вдруг разобьётся, а если жив останется, мотоцикл угробит.
"Разве мы такие были?" - с этим метафизическим вопросом, подложив руки под голову, пустился в воспоминания. Уж на родителей надеяться не приходилось; отец рано умер; мать, чтобы прокормить трёх нахлебников, работала в двух местах уборщицей. Спасибо, до пятнадцати лет кормила. Потом училище и дальше по строительству. Уже в зрелом возрасте, отслужив в морфлоте, получил высшее образование - заочное или, как шутили, "заушное". Теперь приходилось оперировать миллионами, и ничего - справлялся. А вот когда доходило до собственных сбережений, мизерных в сравнении с миллионами, тут-то жим-жим и начинался. Так они же с трудом доставались, эти деньги. Бывало, расходы превышали доходы, сидели в долгах. Много позже сделали первый вклад. И вот сейчас, когда ему за сорок, на сберкнижке приличная сумма. На его сберкнижке. Надежда экономической деятельности почти не касалась. И даже вряд ли знала точную сумму. "Хотя бы на что путное, тьфу! А то - Кавасаки!"
Хорошо ещё, что вклад оформлен на его имя, а то ничегошеньки уже давно не осталось бы. Жёнушка потворствует детям - неужели не понимает, что тем самым портит их. Здраво рассудить: зачем Юрке мотоцикл? Побалуется и при первой поломке забросит. Как забросил аккордеон. Не вышел из него музыкант. Чтобы вещь не оказалось бесполезной, самому приходилось на вечеринках наяривать. Правда, благодаря этому удостоился похвалы шефа.
И вот теперь "Кавасаки". Поди, Юрке не так мотоцикл нужен, как очередная победа над "фазером". Дескать, плевать на всё, что вы, предки, считаете ценностями. И ведь не дурак. Вон какую теорию выдал. Не понимает, сопляк, что до сих пор череда накоплений каждый раз прерывалась. Надя рассказывала, что у её бабушки было и золото, и камушки всякие драгоценные, но во время войны выменяла на хлеб и молоко. А если б не? Как твёрдо встали бы на ноги! Свой бизнес можно было заиметь. И вот сейчас, может, впервые за всю историю, передаточная цепочка могла бы успешно сработать. Однако дети не хуже, чем мор и голод, действуют.
Постучали в дверь.
- Войдите!
Вошла дежурная. Та самая. На лице милая улыбка.
- Извините, что побеспокоила. Хорошо устроились?
- Нормально.
Стояла в дверях, в розовой кофточке, в шерстяной юбке, туго облегавшей её стати, переступала с ноги на ногу. Шарообразно выделялось то левое, то правое бедро.
- Поужинать можете в кафе - здесь рядом, на главной улице. А если перекусить, то можно в нашем буфете.
- Спасибо за информацию, - поблагодарил, пряча недоумение: что же она зашла-то? Неужели только узнать, устроился или нет?.. А она, слегка улыбаясь, поглядывала на него и как будто ожидала: вот ей сейчас что-нибудь такое, приятное выдаст. Ну, женщина! А может, этак пошутить невзначай, поигривее? Однако чёрт знает, чем обернётся. Может, сервис в самом вольном ассортименте и сюда дошёл. Спросил, до какого часа буфет.
- До девяти. Поднимитесь на второй этаж, там увидите.
Вышла, ещё раз одарив улыбкой. То сделала вид, будто хорошо запомнила: "Для вас всегда место найдётся", - а то вдруг пускается объяснять, где буфет, как будто он впервые сюда забрёл. И чего крутит-вертит? Может, попытаться пойти на абордаж? Почему бы и не расслабиться? Полезно для нервной системы. А то как бы не приключился этот... стресс. И помех никаких не предвидится.
"Вот ведь эти помехи!"
Зяблов хлопнул себя по коленкам и весело призадумался над их происхождением. Он не был монахом и, доведись изменить жене, пожалуй, не слишком бы терзался. Подумаешь, физиология. На семейные отношения не сказалось бы. Надо же отличать баловство от основ жизни. Но, видать, точил его каждый раз какой-то червячок, подрывал почву вожделений. Случалось, шло к тому, но - тут как тут! - появлялись помехи. Так, может, в этот раз прокатит?
А пока надобно сходить в буфет, подзаправиться. Заказал яичницу с ветчиной, кофе. Имелось здесь и спиртное - французский коньяк, надо же! Можно на разлив. Наполовину опорожнённая бутылка на стойке. Не взять ли грамм сто, для повышения тонуса? Надо расслабиться!
"Ну и дрянь! И чего цену заламывают?"
Вернувшись в номер, помедлил, почёсывая затылок. Прогуляться? Не поманило. Да и вдруг фрау мадам ещё навестит. Впрочем, стограммовый тонус продержался недолго. Прилёг и вскоре заснул крепким сном.
Встал рано, выспавшимся и бодрым. С делами решил не откладывать, хотя и суббота. Кто-то должен быть на участке, пусть даже и никого - долго ли поднять всех на ноги. Да и как услышат о его прибытии, сами примчатся, грешки замаливать. А что грешки есть, не сомневался. Без этого и работы не бывает.
Когда вышел из номера, вчерашней фрау не обнаружил, за столиком сидела пожилая, тощая женщина, которой и отдал ключ. Возле местного рынка обнаружил неприглядную на внешний вид столовку и решил зайти. Не до ресторанов. Наличных в обрез, хватило бы на скромное питание. Возможно, придётся занимать. И как бы ни у Ромашкина, начальника здешнего участка.
Дёшево перекусив, направился к конторе. День начинался тёплый, ясный, а время ещё раннее: нет девяти. Но, к удивлению, застал служащих в сборе. Значит, пронюхали, что приехал. "То ли шофёр трепанулся, то ли связь с гостиницей имеют. Ушлый народ!"
Выбежал из своего кабинета Ромашкин, предстал в светлой рубашке, в наглаженных брюках и замшевых туфлях. Высокие, чуть ли не до затылка залысины, улыбка до ушей.
- Николай Федотыч, рад вас видеть! Что принесло в наши краи?
По тому, что начальник участка был особенно приветлив, понял: есть грешки! Но их ведь и выявить ещё надо, а то Ромашкин мастер запудривать мозги. Вполуха слушая его воркотню, солидно кашлянул и, обретая нужный тон, пожурил:
- Непорядки заводишь. Суббота, понимаешь, выходной день, а у тебя все сбежались. Не цирк ведь приехал.
- Так радеем за дело.
- Ну-ну!
До обеда сидел в отдельном кабинете, занимался бумагами. Ромашкин изредка заходил, спрашивал, не надо ли чего, и каждый раз внимательно вглядывался: что, мол, выискал, ревизор? Но лицо у Зяблова оставалось непроницаемым. Близко к полудню встал из-за стола, помахал руками, разминая затёкшие мышцы.
- Оставим эту бумажную возню. Давай-ка лучше прогуляемся, голубчик.
- Прекрасно! - подхватил Ромашкин. - Пройдёмся по нашим тихим улочкам. Аппетит нагоним. Не может того быть, чтобы моя благоверная не приготовила что-нить вкусненького. Посидим, потолкуем... поплануем, как провести воскресенье. Ты как насчёт рыбалки, Николай Федотыч? Раз уж попал к нам, пообщайся с природой! Не всё же у себя там выхлопными газами дышать, верно?
- Хо-хо, - засмеялся Зяблов. - А вдруг мне на вашей природе с непривычки дурно сделается?
- Хе-хе, - вторил Ромашкин. - А мы тебя к машине, к самой выхлопушке подтащим. Отдышишься!
- Ладно, там поглядим, - обрывая смех, кивнул Зяблов. - А сейчас, значит, на прогулку. Пройдёмся по твоим объектам.
- Что ж... с удовольствием. Буду вашим гидом, Николай Федотыч.
На строящейся овощебазе молча слушал своего "гида", казалось, не проявляя должного интереса. Однако в холодильной камере задержался, ткнул пальцем в бетон и спросил с откровенной усмешкой:
- Это что такое?
- В каком смысле? - живо откликнулся Ромашкин.
- В самом обыкновенном.
- Ну, стена.
- И притом голая. А по твоим липовым нарядам все стены уже обшиты теплоизоляцией. Это как понимать?
Ромашкин заюлил.
- Тактическая гибкость, Николай Федотыч. Стены мы так или иначе заделаем. Но в этом месяце были лишь подготовительные работы. Вот и закрыли наперёд! Людям же надо платить. Да и кто виноват, если разобраться?
- Ну-ну! Виноваты, конечно, не вы!
- Конечно, не мы! Я хоть сейчас могу поставить сюда бригаду. Но эти жерди гвоздями к бетону не приколотишь! - Ромашкин пнул по штабелю деревянных брусков. - Надо пристреливать. Ещё неделю назад просил стрелка. И где он? Что вы не чешетесь?
Нападение лучшее средство защиты. Зяблов, сохраняя хладнокровие, оценивающе приглядывался к начальнику участка. Интересно, сколько ещё у него грехов? Ну, дальнейшая проверка покажет. "А вину на других ты зря валишь, голубчик. Платить, видишь ли, нечем. О себе печёшься. Премия, то сё. Детишкам на молочишко и себе на коньячишко".
- У тебя дети есть? - спросил вдруг, впрочем, зная, что есть.
Ромашкин вздрогнул.
- А как же. Мальчик и девочка.
- Значит, так, - сказал твёрдо. - Я твои махинации прикрывать не намерен. Так что, пока я здесь, засучивайте рукава. Ты понял?
- А до какого пробудете? - от испуга, что ли, начальник участка перешёл на "вы".
- Думаю, к среде полностью вывести вас на чистую воду.
- Николай Федотыч! - Ромашкин всплеснул руками. - Разве до среды успеем? Стрелка опять же нету.
- Не знаю, не знаю. Сумел кашу заварить, сумей и расхлебать. - Зяблов поджал губы и пошёл вон из холодильной камеры.
Ромашкин плёлся сзади. На выходе из корпуса его окликнули две женщины в заляпанных раствором спецовках, он отмахнулся и нагнал инспектора.
- Николай Федотыч, а как насчёт прогулки?
- Так прогулялись уже.
- А насчёт рыбалки?
- Разве у тебя рыбалка на уме?
Ромашкин в растерянности потоптался и повернул назад. Задал ему задачку. И сам на бобах остался. В сложившейся ситуации лучше отказаться от приглашений, обедов и прочих знаков внимания. Эх, сколько таким-то образом не состоялось шикарных обедов! Народ у нас гостеприимный, хлебосольный, ничего не скажешь. Рады всё на стол выложить. Небось, будет окрошка с холодным квасом, домашние котлеты, разные там соленья, грибки, огурчики, лучок и редиска с грядки. Тут у каждого почти свой огород. И, разумеется, водворённая на стол бутылка беленькой с запотевшими боками. Или какая-нибудь, для затравки, самодельная настойка... Эх, слюнки потекли! Однако хватит дразнить себя, теперь рассчитывать на хлебосольство не придётся. И Зяблов зашёл пообедать в знакомую столовку. За свой счёт, дёшево и сердито.
В гостинице увидел, что вчерашняя, заигрывавшая с ним фрау беседует с артистом Басилашвили. То есть, не с ним, конечно, но оченьм похож. Увлечённо беседует, ничего не замечая вокруг. Сердито кашлянул.
- Мне ключ!
- Проходите, ключ на руках. Подселили к вам человечка.
Отойдя, услышал её заливистым колокольчиком зазвеневший смех. Ну вот, в очередной раз проворонил.
Новый жилец стоял посреди комнаты - видно, перед этим ходил взад-вперёд, а возможно бегал, потому что вид у него был загнанный. Худощавый, сутуловатый и малость рябой. Зяблову показалось, что в номере стало намного душнее, хотя форточка оставалась распахнутой.
- Фу, как душно, - выдохнул он. - Может, нам окно открыть?
Незнакомец бросился к окну, защёлкал с трудом поддающимися шпингалетами. Его усердие понравилось. Из двух сосуществующих один должен быть лидером. И, похоже, лидер определился.
- Ну, давай знакомиться, что ли.
Новый жилец назвался Колей.
- Вот как? И я тоже Коля... Николай Федотович, чтобы уж не путаться.
Коля оказался не очень общительным, сам ни о чём не спрашивал, на вопросы отвечал кратко. Сюда приехал "по личным делам". Пока разговаривали, смирно стоял, но когда вопросы закончились, опять быстрыми шагами стал мерить комнату.
"И чего бегает? - спрашивал себя Зяблов, улёгшись на кровать и вприщур наблюдая за ним. - С таким со скуки можно сдохнуть".
Сейчас сидеть бы дорогим гостем у Ромашкина. Но это мимо, и мечтать нечего. И рыбалка отпала. Зяблов почувствовал, что сожалеет, хотя, по правде сказать, до сих пор не тянуло на природу. Отвык капитально. Подремав с часик, поднялся. Коля по-прежнему на ногах.
- Ты всё ещё здесь? - воззрился на него. - Удивляюсь я, глядя на тебя. Сходил бы куда-нибудь, прогулялся. Вот я постарше и то сейчас думаю: не прошвырнуться ли в поисках приключений. Поддержишь?
- Нет, - с замешательством ответил Коля. - Мне нельзя.
- Почему?
- Я тут должен быть.
- Ждёшь, что ли, кого-то?
- Жду. - Коля помедлил и задал свой первый вопрос: - А вы давно тут остановились?
- Сутки почти.
- Меня никто не искал?
- Откуда я могу знать. Я тебя-то впервые увидел.
- Ну, а вообще? - пробормотал Коля. - Кого-нибудь здесь искали?
- Кого-нибудь всегда ищут, - авторитетно объявил Зяблов. - Но в чём дело-то?
- Я сказал, что буду в гостинице. А он меня должен найти.
- Да кто "он"?
- Валентин, мой знакомый.
Коля опять замкнулся в себе. Вытягивай из него клещами! Ну не хочет, и не надо. Зяблов, как и надумал, вышел прогуляться. Сейчас, к вечеру, ему здесь определённо нравилось. Тихо, спокойно. Изредка пробухтит автомобиль или трактор, и опять тишина. А вот и речка ихняя, где они рыбачат. Не очень широкая, с крутыми, заросшими ивами берегами.
Прогулка удалась, вот только облюбованная им столовка уже закрывалась. Возвратившись к себе, зашёл в буфет и взял то же, что и вчера: яичницу с колбасой и кофе. Только без коньяка. А Коля по-прежнему в номере.
- Не дождался ещё? Валентина?
- Нет, не появлялся.
Легли спать. Зяблов проснулся среди ночи и видит: Коля у открытого окна, в трусах и майке, облокотился на подоконник, и курит. Окликнул:
- Не спится, что ли?
- Не спится.
- Похоже, и мне больше не уснуть. - Зевая и почёсываясь, поднялся и подошёл к Коле. - Дай-ка и мне посмолить, что ли. Я давно бросил, но иногда тянет. Вот и сейчас торкнуло.
Коля молча подал сигарету из пачки, чиркнул спичкой. Теперь стояли рядом, дымили, оба в трусах и майках, только - разные. У Зяблова тело широкое, раздобревшее, занимало больше половины оконного проёма, а худой Коля - будто тростинка рядом с дубом.
- Я вот смотрю на тебя и удивляюсь, - заговорил лидер. - Тебя словно пыльным мешком из-за угла оглушили. Что стряслось-то?
- Погорельцы мы, - глухо обронил Коля. - Дом сгорел.
- Сами-то целы остались?
- Да сами-то целы, - кивнул Коля. - Вовремя выбежали. Только свинья в сарае подпалилась.
- Кто поджёг-то? - ещё спросил Зяблов. - Злоумышленников нашли?
- Какие там злоумышленники! Детишки и подожгли. Баловались в сарае. Оттуда пожар и начался. Ветер... и разнеслось.
- Эх! Всегда эти дети, - с досадой крякнул Зяблов. Он вдруг ощутил горечь во рту и отвращение к дыму. - Тьфу, перекурился! - поморщился, загасил окурок и пошёл к кровати.
Коля вскоре тоже закончил бдение, лёг и спрятался до носа под одеяло. Зяблов повернулся в его сторону.
- Детей сколько у тебя?
- Трое. Дочке одиннадцать, а пацанам семь и пять.
- Эк, наклепал! - невольно вспомнил семейство Самсонова. Конечно, Коле до плановика ещё далеко, но его, Зяблова, уже переплюнул. И опять поймал себя на том, что вернулся в круг обычных мыслей. Чёрт возьми, кажется, отдыха в отдалёнке от семьи не получается. Расспрашивать счастливого человека куда приятней. Теперь выказывай сочувствие.
- Да, неладно у тебя получилось. А сюда зачем приехал?
- Валентин соблазнил, бригадир шабашников. Ещё когда они у нас работали, я им в помощь набивался. Валентин, узнав про мои несчастья, пообещал взять в бригаду. Они больше деньги заколачивают. Подзаработаю, да начну заново дом отстраивать. Жена с детьми пока у сестры. Вот и приехал сюда.
Тут и закончить бы разговор, поддакнуть этому неудачнику: "Да, мол, выход из положения", - однако Зяблов, по своей привычке оценивать и взвешивать досконально, высказал сомнение:
- А верный ли человек этот Валентин? Почему до сих пор не объявился?
- Должен подъехать, - заверил Коля. Но уже дрогнул голос в сомнении. - Разве что-нибудь случилось?
"Ага, задержали и в кутузку посадили. Знать, мошенник", - вслух высказывать своё предположение Зяблов не стал. Он долго не мог уснуть.
Бессонная ночь сказалась, встал поздно. А Коля, заснувший, видимо, только под утро, ещё крепко спал.
Неторопливо слез с кровати, потянулся и в кои-то веки решил сделать зарядку. Помахивая руками, вышел на середину комнаты.
С улицы донеслось стрекотанье. Продолжая размахивать руками, подошёл к открытому окну и разинул рот от удивления. На тротуаре увидел ярко-красное идолище о двух колёсах и сына Юрку со своим приятелем. Оба были в шлемах, глазели на гостиницу, и почти сразу Юрка заметил отца. Подошёл ближе.
- Привет, фазер! Мы к тебе приехали.
- Ка-ак приехали?
- Да вот так. Час ходу - и здесь. Какой у тебя номер?
- Седьмой.
- Щас зайдём, потолкуем. Срочное дело!
Зяблов отошёл от окна и стал натягивать штаны. В номер ввалился Юрка и следом за ним этот, Спирин. Уже войдя, оба сняли шлемы.
- Прежде всего, вот тебе подарочек. - Юрка протянул отцу плотные синие корки. - На, полюбуйся. Аттестат зрелости. Ни одной тройки!
Оторопело взял аттестат, раскрыл его. Троек, в самом деле, не было, сплошь четвёрки, даже несколько пятёрок. .
- Убедился? То-то же. Правда, химичка такая вредная баба оказалась! Пришлось ей дорогущий подарок купить. Если чо, имей в виду: дополнительные расходы. А теперь, по нашему договору, жду ответного жеста. И желательно без промедления. Валерка уезжает, ему деньги срочно нужны.
- Погоди, не тарахти, - Зяблов медленно приходил в себя. - Ну и наглец же ты. Никакого договора не было.
- Как не было?! - Юрка выказал негодование. - Был! И отказываться... нечестно!
Валерка Спирин стоял в дверях.
- Кажись, зря прикатил, - сказал с ухмылкой. - Ваш сынок мне лапшу навесил, будто у вас всё обговорено. А мне, между прочим, прохлаждаться некогда. Я другому байк загоню. Уже спрашивали.
- Загоняй, - Зяблов этим утешился. - Раньше среды я отсюда не выберусь.
- Но мне вообще-то не срочно надо, - добавил Спирин. - Скажите только, что согласны. И я пересаживаюсь на багажник. А рассчитаетесь, ладно, когда вернётесь.
Зяблов напружинил шею и стал похож на вола, которого тащат за верёвку на бойню. Ох, как не хотелось давать согласие! В принципе не хотелось, а тут ещё возникло подозрение, что товар не так уж и хорош, раз парень согласен повременить с расчётом. Поди, врёт, плут: никому-то не нужен его мотоцикл и можно поторговаться. Не за пол-лимона же брать, в самом-то деле!
Юрка глянул на примолкшего отца, решил, что сломал его упорство, и весело сказал:
- Ты, фазер, не печалься. Позволь подсказать тебе старую, как мир, заповедь.
- Какую ещё заповедь? - пробурчал Зяблов, соображая, отказаться напрочь или уже начинать торговаться.
- Возлюби ближнего своего. Мама давно постигла. - Это тебя, что ли? - вскипел мгновенно.
- Хотя бы и меня. Я же вижу, какая для тебя тяжёлая ноша - свободный капитал. Проценты щас в банке малые капают, инфляция куда больше. И если тебе самому ничего не надо, то исполняй желания ближних твоих, радуйся нашим радостям. Такой твой родительский крест, фазер.
Кровь бросилась в голову. И главное, бесил этот вызывающий тон. Колебаний - как не бывало!
- А ху-ху не хо-хо?!
Юрка посмотрел со снисходительным сожалением.
- Ну, какой же ты дремучий...
Не дождавшись очередного "фазера", хлёстко ударил сына по щеке - ладонью, не скрадывая силы.
Юрка сжался и обмяк, прикрыв лицо руками, как было лет десять назад, когда недорослем получал от отца трёпку.
- Вижу: ебаты в семействе, - прокомментировал Спирин, надел шлем и вышел из номера.
Юрка поспешил следом, бросив на отца полный ненависти взгляд.
Стало больно и скверно. До сих пор был здоровый мужик, ничем серьёзно не болел, но сейчас почувствовал: вот так и хватают инфаркты.
За окном сердито взревел "Кавасаки". Протрещал, затихая. Минуты через две Зяблов, восстановив способность осознавать себя, обнаружил, что бегает туда-сюда по номеру. Как прежде погорелец Коля. Кстати, а что с ним? Лежит недвижимо, лицом к стене.
- Что притаился? Не спишь ведь!
- Да, не сплю, - признался Коля, отворачиваясь от стены и поднимаясь.
- Слышал?
- Почти, - опять согласился Коля, на этот раз виновато.
Но Зяблова не то беспокоило.
- Вот ведь дети пошли, а? - бросил резко, с искажённым от боли лицом. - Слушай, Коля, у меня внутри всё трепещет, и я не знаю, как успокоиться. Ты бы сбегал, а?
На лице у Коли - недолгое борение.
- Я не против, Николай Федотыч. У самого, знаете, погано на душе.
- Ну, беги. На втором этаже буфет. - Открыл бумажник и с досадой убедился, что остались мелкие купюры. - Хотя, знаешь, там только коньяк.
Коля полез в свой кошелёк.
- Я тебе верну, - заверил Зяблов.
Погорелец быстренько сбегал в буфет и вернулся с бутылкой коньяка. Заказчик сидел за столом, обхватив голову руками. Коля нашёл стаканы, вытащил из своего рюкзака несколько варёных яиц, сало, полбуханки хлеба.
Зяблов быстро захмелел. Должно, много потратил нервной энергии. Да и не закусывал. Коля тоже мало ел, курил одну сигарету за другой. Обоим хотелось жаловаться на свои беды, вывёртывать души наизнанку. Зяблов, захвативший инициативу, бранил сына, повторял: "Мы не такими были".
- Я ведь всегда рассчитывал только на себя, на свои силы, - исповедовался он. - С малолетства на стройку подался, на подхвате был, мусор убирал. Когда старшая сестра замуж вышла, добровольно перешёл в общежитие. В Морфлоте три года отслужил. Это сейчас я Николай Федотыч, а тогда, как и ты, Колькой был. Про меня говорили: "Коля Зяблов - свой в доску парень". В общаге мне общую кассу доверяли!
Долго рассказывал, требовал внимания. Очень хотелось, чтобы Коля признал: "Да, Николай Федотыч, ты - отличный мужик". И добился, выпросил:
- Да, Федотыч, с тобой хоть сейчас можно в разведку.
- А вот сын у меня - подонок!
- Да, сын у тебя ... не подарок, - опять согласился Коля.
- Вот скажи. Что мне с этим подлецом делать?
- Федотыч, друг...
- И ведь как ни крути, как ни верти, а правда на его стороне, - вдруг с грустью признал Зяблов. - Всё, конечно, им достанется. В гроб с собой не возьмёшь, ясное дело. На себя тратить, на всякую чепухенцию, тоже руки не подымаются. Ну ладно, пусть им. Вот только в голове торчит вопрос: почему им всё так легко достаётся?
- Именно, - поддакнул Коля. - В точку, Федотыч. Правда, я своих не очень балую. Не с чего баловать. Так, понимаешь, высказываются! Дочь теребит: "Папка, почему ты не можешь, как другие папы, двухэтажный коттедж купить?" Представляешь, Федотыч?
- Вот-вот, много хотят. Жизни не знают. Поэтому беспечные и растут. И бестолковые к тому же.
Зяблов застыл, глядя куда-то в угол и сильно наморщив лоб. Наконец, родил мысль.
- А ведь всё это пережитки прошлого.
- Истинно гово... А о чём ты, Федотыч?
- Заботы наши родительские - откуда взялись? В доисторические времена всё было обусловлено и взаимосвязано. Родители охотились за мамонтами и кормили своих детей. Потом родители старились, охотиться уже не могли, и выросшие дети кормили их. Сейчас же мы сами себя обеспечиваем по гроб жизни: у нас пенсия, квартира, всё путём. Стало быть, они нам своего долга не возвращают. Ну, я понимаю, пока дети беспомощные их надо кормить, раз уж родили. Но как только встанут на ноги, их надо отправлять... в самостоятельное плавание!
- Федотыч, умная башка!
- Ближних, говорит, люби, - с горечью продолжил Зяблов, припомнил, как насмехался над ним - да что там - издевался Юрка, и стукнул кулаком по столу. - Ну, уж нет! Любить - так дальних. Да если ты не оглох и не ослеп, оглянись вокруг: сколько их, дальних-то, которым помощь нужна. А ближние что? Ближние зажрались! Ближние Кавасаки требуют. Не будет того! Дальних надо любить! - Остановил мутный взгляд на Коле и ткнул его пальцем в грудь. - Тебя вот!
- Да-да, меня, Федотыч! Я не против, - лепетал опьяневший Коля.
- Не отступлюсь от своих слов. Скажи, Коля, тебя пол-лимона устроит?
Коля вздрогнул.
- Так, конечно. Закуплю материалов, восстанавливать стены начну. Фундамент же не пострадал, - ему что-то мешало говорить. - Глядишь, к осени и отстроюсь.
- Вот-вот! Я так и подумал, что тебе не очень-то хочется где-то на стороне, вдали от семьи, вкалывать. Да ещё кто знает, что за фрукт твой Валентин. Среди этого контингента честных мало. Последние штаны снимут.
- Оно так, сомнения были... Но Федотыч, - трезво, осторожно напомнил Коля, - у тебя жена, опять же, дети. Как посмотрят?
- Плевать! - решительно рубанул Зяблов. - Жена полностью мне доверяет, да и толком не знает, сколько я накопил. А Юрка, чертило эдакий, каким-то образом пронюхал. Потому ко мне и подкатывает. Но хрен ему, а не морковку! Значит, решено и подписано: отдаю свои сбережения тебе. Уж лучше, чем Юрке на мотоцикл.
- Федотыч! - Коля приложил руку к груди. - Я, конечно, отдам. Не скоро, но обязательно. С процентами. На ноги вот подымусь.
- Ладно, молчи. Какие там проценты! И не отдашь, так ничего страшного. - Зяблов поднял бутылку, хотел ещё налить в стаканы, но увидел, что она пуста. - Да нам ли, русским мужикам, не сговориться! Вот ещё бы грамм по сто, чтобы скрепить это дело.
- Скрепим, Федотыч! Обязательно скрепим! - радостно откликнулся Коля и полез в "пистончик" брюк. - У меня ещё есть. Припрятал на крайний случай, на обратную дорогу. Счас я... на свет божий!
Вытащил купюру и побежал в буфет. Повеселел погорелец, с оптимизмом заглянул в будущее:
- Думаю, лет через десять, когда всё уладится, будет над чем вместе с сынами, посмеяться. Они ж в партизан играли. Внутри сарая втихаря землянку вырыли. Костёр разожгли. Надо ж чего удумали!
- Через десять лет, конечно. Может быть, и посмеётесь, - согласился Зяблов.
Продрав глаза, он увидел, что уже светло, и понял, что начался новый день. Надо вставать и идти на участок. Хорош ревизор! Эх, как вчера разошёлся-то! Давно такого с ним не случалось. С трудом сел, окинул взглядом комнату. Слегка удивился. Ожидал увидеть беспорядок - окурки, пепел, пустые бутылки, хлебные корки, как обычно бывает. Однако всюду был идеальный порядок, пол подметён, на столе - графин с водой и чистые стаканы. Поднялся, налил и жадно выпил. Вода была свежая, прохладная. Коля прибрал? Смотри-ка, ледащий какой, а крепче оказался!
Взглянул на погорельца. Тот безмятежно дрыхнул. И ничуть он не крепче. Припомнил: просто Коля пил меньше, а подливал ему больше. Не то, чтобы специально спаивал, а просто воздерживался. Как и всякий человек, получивший надежду и ясную цель на будущее. "М-да, хорош я был. Наобещал, философию развёл. Кажется, даже целовался с ним".
Коля весело присвистнул во сне. Зяблов вдруг почувствовал сильное раздражение. И с этим раздражением - то ли на себя, то ли на Колю, то ли на весь мир в целом - собрался и пошёл на участок.
И пока шёл, думал: "Как же это я? Будто сдурел вчера. Это меня Юрка спровоцировал. Что же теперь, постороннему человеку свои сбережения отдать? За какие заслуги? У нас у всех равные возможности. Почему же он к сорока годам гол, как сокол?"
Опять припомнил, с каким трудом копились деньги. И сейчас отдать их чужому человеку, будто псу швырнуть под хвост. Сколько сил, сколько энергии ухлопал! Да если на то пошло, можно сказать, что менял единственную ценную валюту - жизнь, на другую - на эти проклятые бумажки. И отдать?.. С Юркой решено окончательно, точки поставлены - хрен ему, а не Кавасаки! Худшее, что может быть, сын заупрямится и не станет, как грозил, учиться дальше. Ну, и пусть. Самому хуже будет. Поймёт!.. Ну, а с Колей-то как быть? Ведь обещал, обнадёжил человека. Нечестно отказываться! А может, в самом деле выручить парня? Тем более что Коля сказал, что деньги вернёт. Но это, конечно, бабушка надвое... У него и в другой раз всё пойдёт кувырком.
Многажды всё перевёртывая и перетолковывая, шёл на участок. А времени было уже много. Служащие толкались в конторе и с любопытством поглядывали на него: "А не загулял ли ты, Николай Федотыч?" Голову пришлось опустить ниже, чтобы не видели красных, с похмелья, глаз. Ромашкин, как увидел, бросился навстречу.
- Николай Федотыч! Рад вас приветствовать! - весёлый какой. Вообще весь мир, кажется, встал сегодня с нужной ноги и с улыбкой на устах.
- Кхм, а рад ли?
- Конечно! - заверил Ромашкин. - Две бригады на овощебазе работают. Думаю, к четвергу, как вы и хотели, управиться.
- Разговор был о среде, - поправил Зяблов, показывая, что помнит и спуска давать не намерен. - Погоди, а где ты стрелка нашёл?
- Из-под земли достал, - Ромашкин подмигнул. - Сел в машину и махнул в город. Разузнал адрес, вытащил прямо из постели. Договорились на расчёт в конверте.
- На уголовщину тянет?
- Так из своего же кармана. Не оставлять же участок без зарплаты.
Зяблов посмотрел на благодеятеля в прищурочку. Знаем, плавали! Ясно ведь, что потом найдет способ свои расходы возместить. Весь день трудился, как пчёлка. Конечно, шумела голова и скрипело внутри, но, пересиливая недуги, в злом упорстве, кропотливо изучал документы. Он был зол на всех и в том числе на Ромашкина - за то, что тот весел, легко отделался и ничего не боится. А и в самом деле, ничего криминального найти не смог, так только, несущественные мелочи.
Но больше всего был зол на себя.
Около двенадцати начальник участка зашёл к нему в комнатку и пригласил обедать. И вновь отказался. Хотя на сей раз ясно понимал, что Ромашкин приглашает не из расчёта, а проявляет обыкновенное радушие. И в долг просить не стал, хотя деньги кончились. "Сиди голодный!" - повторял в злом упрямстве. Но позже поутих в своём рвении истязать себя и на последние гроши сходил в дешёвую столовку.
Работу закончил в семь вечера, когда в конторе никого, кроме сторожа, не осталось. Чувствовал себя сильно уставшим, разбитым. Не грех было пожаловаться: "Вот они как, денежки-то трудовые, достаются".
Погорелец сидел в номере.
Войдя, мельком на него глянул, и Коля подался навстречу. Но Зяблов, не встречаясь с ним взглядом, прошёл к кровати, плюхнулся на неё, не сняв пиджака. И вздохнул: "Уф-ф!" - устал, мол. И лишь потом нарочито небрежно спросил:
- Что? Валентин не приезжал?
- Нет, не появлялся, - тихо ответил Коля.
Вот и порядок. Одного вопроса было достаточно, чтобы дать человеку понять: "На меня можешь не рассчитывать". И Коля понял. Не лезет, не теребит - молодчага парень. Никаких соплей! Разочарован - да, но не обижен вовсе. Да и с чего ему обижаться? Ну, посидели, выпили, потрепались, как водится. Коля достаточно умён и, отрезвев, наверняка понял, что всё было ля-ля.
Успокаиваясь, прикрыл глаза. Хотя... если честно признаться, то не так уж и пьяный был, когда обещал помочь. Сорвался на другой почве: во-первых, Юрка допёк, а во-вторых, самостоятельно родил мысль. Как там? "Дальних любить надо". А это большой искус - отстаивать рождённую тобой мысль. Настолько большой, что даже против собственных интересов можно зайти. Что и случилось. Да, Коля понял, но по-прежнему неловко. Для себя оправдания требуются.
- Знаешь, Коля, - не открывая глаз, заключил. - Чтоб уж между нами никаких недомолвок не было... Я прекрасно помню вчерашний разговор. Но сам посуди: у меня своих забот полон рот. Кроме наглеца Юрки, ещё дочь на иждивении. А ты ещё молодой, здоровый. С Валентином подзаработаешь и никому обязан не будешь.
- Да, конечно, - отозвался Коля. - Выкручусь как-нибудь. Вы не беспокойтесь, Николай Федотыч.
"Да он и в самом деле молодчага! Меня же и успокаивает. Эх, понавыдумывал всякую муру!" - Надо покончить с этим весело, чтоб осадка не оставалось, подтрунивая над собой, пьяным да неразумным.
- А насчёт вчерашней моей мысли... помнишь? Что ж, и сейчас не отказываюсь: дальних надо любить!.. Но ведь мы с тобой так сдружились за эти дни! Я всё досконально про тебя знаю. То есть, ты для меня уже вовсе не дальний, а ближний.
- И я тоже о вас теперь всё знаю. Даже вашу любимую песню.
- Какую, это? - "Неужели я и пел вчера, идиотина!"
- "Я вышел из кубрика, а палубы нет, а палуба в трюм провалилась", - тихо продекламировал Коля.
- Ух, ты! Верно!
Наутро решил ехать домой. Хотя, правда, с теплоизоляцией ещё не закончили, да ладно, пусть! Теперь-то уже точно сделают. А остальное у них, как говорится, "на мази". Чего же сидеть? Да и денег ни копейки.
Как раз попутная машина подвернулась, опять грузовик за стройматериалами. Попрощался с Ромашкиным, малость постращал его: "Смотри! В следующий раз тебе такой номер не пролезет!" - и сел в кабину. Теперь заехать в гостиницу, забрать паспорт, плащ, да и с Колей попрощаться. Хотя бы удачи пожелать. Всё-таки неплохой парень, услужливый, уважительный. Поздно вечером организовал чаёк, уговорил-таки выпить стаканчик и съесть кусок хлеба с салом. От той самой, подкопченной при пожаре свиньи.
Фрау мадам на этот раз сидела одна, скучала без Басилашвили, и поэтому была любезна. Ка-ак? Вы уже нас покидаете? Сервис, притворство! Однако ответил прилично; мало ли, вдруг ситуация повторится.
А бедняга Коля по-прежнему в номере. Видно, до сих пор не приехал Валентин. Как никогда грустный, тихий. Распрощались, пожали друг другу руки. Уже пошёл к двери, и тут Коля, поколебавшись, окликнул:
- Николай Федотыч!
- Что такое?
- А у вас местечко в машине найдётся?
- Да, одно есть. А ты куда хочешь?
- Тоже поеду домой.
- Валентина разве не будешь ждать?
- Сколько можно. Я стал сомневаться, что дождусь.
- Ты же говорил, что он надёжный мужик.
- Он-то, может, и надёжный, да я вот в себе уже сомневаюсь, - тускло проговорил Коля. - Кажется, всё перепутал. Валентин рыскал по области, искал для бригады подходящую работу. Не только про Ичиган упоминал. А у меня голова кругом, зациклился на том. Боюсь, не туда приехал. И чем больше думаю, тем больше сомневаюсь.
- Эх ты! Ну ладно, конечно, довезу.
Вообще-то был рад оказать Коле услугу. Ведь
и Коля ему всячески услуживал! А сейчас тоже остался без копейки. "Не без моей помощи" - не хотел признавать, но само собой припомнилось. Хотя, как сказать. Не силком же принуждал Колю к выпивке, тот сам с инициативой оказался.
Выехали из Ичигана. Водитель, знай, крутил баранку. Зяблов сидел вплотную к Коле, поглядывал на него сбоку. Нет, всё-таки их разговор не окончен, нельзя так обрывать-то. Сам же близким человеком назвался.
- Слышь, Коля, а что ты теперь намерен делать?
- Пока не знаю, Николай Федотыч.
Зяблов почесал затылок. Как беднягу подбодрить? Проще всего, конечно, дать совет. Слышал он, что раньше погорельцам всем миром помощь оказывали, но, видимо, сейчас другие времена.
- Ты, Коля, кредит возьми!
- Ага. Под залог пепелища, - Коля горько усмехнулся.
Молчали. Коля закурил, спросив разрешения у водителя. Он был ещё здесь, рядом, но фактически уже отдалился от попутчиков. Зяблов тоже углубился в себя, задумался, критически оценивая результаты поездки. Ревизию, как и обещал директору, провёл. Но что обманываться? Ведь по другой причине сорвался. А чтобы дать сыну оплеуху, не обязательно было ездить так далеко.
Когда въехали в черту города, Коля заговорил.
- Вы меня где-нибудь поближе к автовокзалу выбросьте.
- Погоди, Коля! - Опять вспомнил, что у парня не осталось ни копейки, и хотя бы за одну бутылку коньяка обязан с ним рассчитаться. - Давай ко мне сначала заскочим, пообедаем. И ведь должок за мной.
- Пустяки, какой там должок.
- Ну, за коньяк-то.
- Сам же бегал: шлея под хвост попала.
"Нет, какой молодчага! Стопроцентная сознательность!" - Зяблов умилился и с ещё большей настойчивостью бросил: - Не ломайся! Тебе же на проезд до родной деревни деньги потребуются.
- Может, кто из наших попадётся. Или с водителем договорюсь. - Коля поднял рукав пиджака и как-то странно посмотрел на часы.
Ну, если так спешит человек... Зяблов попросил шофёра свернуть на ближнюю к автовокзалу улицу и высадил погорельца. В памяти запало, как Коля, тощий и сутулый, с опустевшим рюкзаком на плече, переходит улицу.
Через десять минут вошёл в свою квартиру. В управление отправится завтра, а пока - обедать, принять ванну, отдыхать. Обратил внимание, что дверцы в шкафе прикрыты не полностью - как будто что-то мешало изнутри. И - нехорошая догадка мелькнула. Распахнул: там стоял большой деревянный ящик, из которого высовывались резиновые трубки, какие-то железяки, тросики. А старый чемодан со "шмотками", который так и не удалось сбагрить многодетному Самсонову, отодвинут и прижат к самой стене. Будто ножом полоснули! Пошатнулся и бросился к телефону.
- Алло, Надежду Ивановну попросите. Алло, Надя? Да, я. Вернулся. Где Юрка?
- Поехал на турбазу с Лили.
- С какой Лили? На чём поехал? - вскричал в полный голос.
- Ну, с подружкой своей. Обкатывают мотоцикл. Да, купили. Юра сказал, что тебя ждать долго, но ведь в принципе ты был согласен. Деньги отдали. Я на своё имя ссуду взяла. В залог под квартиру.
Он бросил трубку. Сжал челюсти, так что скрипнули зубы. Некстати вспомнился странный Колин взгляд на часы. Сейчас понял. Так смотрят, не определяя время, а прикидывая, за сколько часики можно сбыть. Споро вышел из квартиры. Банк был неподалёку. Девушка-оператор отказалась выдать вклад: "Крупная сумма. Вы не заказывали". Разбушевавшись, потребовал заведующего. И "в виде исключения" добился своего. Поймал такси, поехал на автовокзал.
Сидел на заднем сиденье. Напрягался в мыслях.
С Юркой хватит цацкаться. Пусть идёт работать - грузчиком, дворником - куда и кем угодно. И никаких поблажек. Ещё за питание начну высчитывать. А эти деньги - Коле. Как и обещал. Без всяких условий. Последние гроши у человека выманил! До нитки обобрал, а потом всякую чушь советовал. Таким подонком ещё никогда не был!
Проклятые пробки! Не так быстро, как хотелось, добрался до автовокзала и забегал, разыскивая тёзку. Даже к диспетчеру, вежливой бабе, обратился, чтобы та по громкой связи вызвала Колю.
- Какого Колю? - уточнила она. - Фамилия?
- Да просто Колю... Погорельца, - добавил он.
- Николай Погорелец, пройдите к диспетчерской, - разнеслось на весь вокзал.
Но никто не подошёл. Николая и след простыл.