|
|
||
В нашем городке... еще много удивительных событий произойдет в нашем городке. Следите за СМД (средства массовой дезинформации). | ||
| В нашем городке на центральной площади стоял памятник вождю мирового пролетариата. Автором являлся датский скульптор Пётр Якушкин, увековечивший и других государственных деятелей. Над статуей Владимира Ильича он работал особенно долго, требуя из госбюджета всё новых и новых вливаний. Наш бывший председатель горсовета, друг покойного скульптора, сокрушался: - Петруша, на эти деньги можно было золотую статую отлить. Но как бы там ни было, к стопятилетию вождя монумент водрузили на массивный пьедестал. Ленин, в натуральную величину, изображён в необычном ракурсе, он не простирал руку вперёд, мол, верной дорогой идёте, товарищи, а обе широко развёл в стороны, как будто собрался обнять весь мир. После того как самая передовая и верная идеология стала непопулярной, новые власти, располагавшиеся на той же площади, не стали монумент сносить, видимо, здраво рассудив: мало ли какие изменения ещё последуют в нашем непредсказуемом отечестве. Впрочем, Владимир Ильич почти и не был виден, так как со всех четырёх сторон оброс вечнозелёными ёлочками, высаженными здесь ещё в эпоху обязательных добровольных субботников. Так что иностранные туристы, желающие посетить наш городок и испытывающие идеологическую неприязнь к вождю пролетариата, могли быть спокойны. Да и, боже, о каких туристах, речь? Отродясь их у нас не было! Но иногда и осведомлённые о памятнике жители, приглядевшись, застывали в изумлении. Потому как на пьедестале вдруг открывалась дверь, и оттуда выбирался небритый и нестриженный мужчина средних лет, выпрямлялся и зевал, оглядывая окрестности. Сей муж, проживающий в основании памятника, был Вася Хомутов, сантехник. Дело в том, что под монументом с давних пор находился городской коллектор, куда сходились трубы, снабжающие теплом, холодной и горячей водой находящиеся вокруг пятиэтажки и здание администрации. Причём, Хомутов раньше жил в одной из этих пятиэтажек, но когда сварливая жена спускала на него полкана, он оставался ночевать в коллекторе. Это происходило всё чаще и чаще, а год назад Вася перебрался сюда насовсем. Начальство поначалу было против его проживания в этом экзотическом и, разумеется, не подлежащем регистрации месте, но потом махнуло рукой. Да и выгодно: человек всегда при деле. А что постоянно портвейном попахивает и нос в табаке - так это, при высоком профессионализме Хомутова, не мешало ему выполнять вменённые обязанности. Однажды по осени, в начале ноября, когда чиновники дружно отмечали день народного примирения, Хомутов побрился, принарядился и отправился в свою бывшую квартиру, надеясь, помириться с женой. Увы, явившись к ней с самыми лучшими намерениями, застал в своей бывшей квартире сексуального заместителя. Это был здоровенный, волосатый мужчина. Волосы у него росли даже из ушей. Раздосадованный Хомутов удалился, правда, без повреждений физической оболочки. Подул резкий, холодный ветер, нагнал туч, с небес полилось и посыпалось. Хомутов прошёл сквозь ёлочки и уже нашарил в кармане ключ от висячего замка, как вдруг заметил нечто неожиданное в архитектуре памятника. Задрав голову, уже точно определил, что его смутило. Ленин перестал обнимать мир, а согнул руки и тёр ими нос. Сантехник застыл в безмолвии. - Что вы так на меня смотрите? - раздался сверху грассирующий голос. - Я удивляюсь на вас, что вы трёте нос. - Погода мерзопакостная, - разъяснила ожившая скульптура. - Пустили бы к себе погреться. - Так я того, я не против, - отозвался сантехник, вступая в общение с вождём. - Только как же вы сойдёте? - Подставьте, пожалуйста, плечо. Владимир Ильич присел, одной рукой опёрся на подставленное плечо и с кряхтеньем слез с пьедестала. С не меньшей трудностью, согнувшись в три погибели, пролез он в дверь и, тяжело ступая, спустился по каменным ступенькам. Хомутов усадил его на железный топчан, застланный ватником, и включил свет. Тускло горела лампочка, освещая сократовский лоб и малоподвижные черты ожившего вождя. - А как получилось, что вы ожили? - всё удивлялся Хомутов. - Разве можно вытерпеть такой собачий холод? - недовольно сказал Ленин. - К тому же ваши оппортунисты с меня кепку содрали! - Ну, согревайся, Ильич, - переходя на свойственный ему запанибратский язык, сказал Хомутов. - Тут тепло, светло и мухи не кусают. - Вы кто? - Василий я, сантехник. - Сан техник? - изогнул бровь Ильич. - Из привилигированного сословия? - Да нет, из простых я. Мой дед землю пахал. - Хм, с лесником я беседовал, с печником беседовал, с ходоками общался, а вот с сан техником... Нет, не припоминаю. - Зато я кое-что припомнил! - оживился Хомутов. - Нам учителка в первом классе читывала про вас из книжки. Вы там добрый, мудрый и самый человечный. - Таким я и остался, - кивнул тяжёлой головой Ильич. - Ага, вижу. А то про вас щас такое плетут... - И какое же? - Будто вы это самое... с Троцким однополой любовью занимались, - тактично высказался сантехник. - Гнусная ложь! - возмутился Ленин. - Ильич, так, может, для сугреву? У меня есть. - На свет божий появилась бутылка с тремя семёрками. - Я не пью. - Ну, а я трохи себе налью, - Хомутов налил в жестяный ковшик на донышко, выпил и достал пачку "Примы". - Тогда, может, закуришь? - И не курю. А вот от чайку не отказался бы. - Так я мигом заварганю. Они пили якобы индийский чай и вели задушевную беседу. Ленин обстоятельно расспрашивал сантехника. - Вы рассказывайте, рассказывайте, товарищ Василий. Какой, говорите, у вас век на дворе? - Двадцать первый. Слава богу, милениум проскочили. - Коммунизм построили? - Да нет, в капитализм вернулись. - Как же вы допустили! - раздосадованно сказал Ленин. - Куда пролетариат смотрел? - Нету теперь пролетариата. - Как нету? А кто на заводах и фабриках работает? - Роботы вкалывают, - докладывал сантехник. - Да и заводов уже почти нету. Остались нефтяные вышки. С их олигархи денежку стригут и за границей дворцы скупают. А мы тут, - он обвёл взглядом убогое жилище, - в подземельях прозябаем. - Ай-я-яй... Я вижу, товарищ Василий, вы остро чувствуете социальную несправедливость. - Дак как не чувствовать, Ильич. Назначь меня на место любого олигарха, и я бы справился. На яхтах кататься - дело не хитрое. А вот любого олигарха поставь на моё место - не, не справится. Везде протечка будет. А у меня, как видишь, сухо, нигде не капает. - Так почему терпите? Почему не бастуете? - Куда мне с грыжей? Вякну - и этого подвала лишусь. - Вот что, товарищ Василий! - решительно сказал Ильич. - Я примиться с таким положением вещей не могу. У меня есть опыт революционной борьбы, но самостоятельно, в виду моей нынешней малоподвижности, мне действовать затруднительно. Даже перо не удержать в каменных пальцах. А ведь наверняка придётся первоапрельские тезисы заново писать... Вы согласны оказать мне помощь? - Так я завсегда готов. Только учти, Ильич, у меня почерк плохой и зарплата маленькая. Едва на хлеб и портвейн хватает. Тут Ленин привстал с топчана и попытался наклониться, но не смог. - Ну-ка, товарищ Василий, - попросил он, - снимите с меня башмаки. Что-то они сильно жмут. Хомутов присел на корточки и исполнил просьбу вождя. Стельки внутри блеснули золотом высшей пробы. - Вот это да! - удивился он. - Вона куда скульптор Якушкин народные деньги сховал. - Немедля экспроприируем! - решительно объявил Ильич. - Для нужд обкраденного же народа. Они беседовали далеко за полночь. Ярко вспыхнула и лопнула некачественно сделанная отечественная электролампочка. Хомутов услужливо стряхнул осколки с плеч вождя и зажёг свечу... Через три дня, после череды праздников, вновь учреждённых и втихую упразднённых, наши граждане с неохотой вышли на опостылевшую работу, вся прибыль с которой уплывала за границу. Пересекавшие центральную площадь с удивлением обнаружили изменения в окружающем ландшафте. Из-за вечнозелёных ёлочек не выглядывала фигура вождя и не распростирала для объятий руки. Исчезла! Как есть, исчезла! Останавливались, высказывали предположения: - Ежели бронзовая была, то, скорей всего, бомжи на цветмет сдали. - Да нет, она вроде каменная была, только кепка и башмаки из бронзы. Самые любопытные продрались сквозь ёлочки и заметили, что дверь в подземелье распахнута и как будто приглашала - заходите! Однако никто спуститься не решился. Зияющая пустота безмолвия пугала. А вдруг там трупы или притаились в ожидании жертв современные вурдалаки? Наконец, явилась милиция, и капитан Шерстенев, обнажив пистолет и подсвечивая поступь фонариком, спустился вниз. Никого. На железном столике оплыла догоревшая свеча. Прижатая пустой бутылкой лежала пояснительная записка, написанная корявым почерком сантехника Василия Хомутова: "Эмигрировали в Швейцарию. Начнём всё сначала".
|