Аннотация: О кристально честном человеке. Почти документальная проза.
Вахтовику Пекалову, с которым мне довелось работать и жить в одной комнате, не начислили северный коэффициент. Он поехал в управление разбираться. В большой комнате сидели за компьютерами прилично одетые сотрудники. Пекалов был в привычной ветровке, пропитанной какой-то дрянью, отпугивающей комаров.
— Я коренной житель, рожденный на Севере, — доступно разъяснил он. — У меня мама манси, а папа хант.
— Космополит? — высказал предположение сидевший поодаль молодой скучающий мужчина.
— Пожалуй, интернационал, — вставил своё мнение другой, тоже скучающий.
— А ну-ка, повернись, сынку, — заинтересовался третий, пожилой, надевая очки. — Я слышал, что вы, ханты-манси, самый загадочный народ в Сибири.
Остальные тоже заинтересовались его обликом. Юван повернулся к ним и так и сяк, ему не трудно.
— Только это...— уточнил пожилой. — Вы не туда попали, молодой человек. Мы тут занимаемся оптимизацией производства. Вам в следующий по коридору кабинет.
В следующем кабинете Пекалова приняла солидная дама с перманентной завивкой.
— Коэффициент вам не положен, — объявила она, полистав бумаги. — У вас необходимого стажа нет.
— Так мы в Салехарде долго жили, — дополнил Юван неизвестные бумагам сведения. — Я там в детсад ходил, в школу ходил. Это уж потом старший брат Саска, кандидат наук, на юг Сибири мать к себе забрал и меня с ней.
— Мало ли, где вы родились и учились, — обрезала женщина, явно желая закончить разговор. — У нас есть циркуляры и параграфы.
Не убедил. Но Пекалов полагал, что к нему отнеслись несправедливо. А несправедливого к себе отношения он не мог терпеть, начиная с яслей. Был случай, одна бойкая девчушка захватила его горшок, купленный мамой. Он терпеливо дождался, когда она встанет, взял горшок и опрокинул содержимое ей на голову.
Теперь же, добиваясь справедливости, он написал заявление на отпуск без содержания, и поехал в Тюмень, с намерением обратиться в Главк, к самым большим начальникам.
В Главке его миссия тоже не увенчалась успехом. Приняли, выслушали, в коэффициенте отказали, да ещё нелестно отозвались. Мол, вместо того, чтобы работать, вы тут пороги обиваете, мешаете нам глобальные задачи решать.
Но Юван был уверен в своей правоте, и его уже ничто не могло остановить. Он отправился в Москву и записался на приём к министру. Жить устроился в самой дешёвенькой гостинице на окраине, питался пирожками с ливером и бесплатными яблоками, когда, ожидая приёма, бродил по запущенному саду ВДНХ. Но всё одно деньги скоро кончились. Он позвонил с главпочтамта маме.
— Ома, я из Москвы. Ты как себя чувствуешь?
— Не здоровится мне, сынок. Сердце подсказывает, что с тобой что-то не так.
— Да, у меня действительно проблемы. Подкинь мне, пожалуйста, деньжат.
— А что ты в Москве делаешь, Юван?
— Добиваюсь справедливости. Мне северный коэффициент не заплатили. Я записался на приём к министру.
— Поняла, сынок. Это хорошо, что ты за справедливость. Верховный бог Нум-Торум велел нам быть честными и справедливыми. - Она помолчала. - Но только денег у меня нет. А до пенсии ещё далеко.
Мать у него получала минимальную пенсию, точнее сказать, социальную помощь, ибо всю жизнь была домохозяйкой. Поэтому Юван сказал, вспомнив, как называл её в детстве:
— Твоей пенсии вряд ли хватит, Ома. Тут дорого всё, и очередь ещё не скоро. Погоди, никуда не уходи. Я сейчас обдумаю, как выйти из положения, и перезвоню.
Юван вышел на парапет главпочтамта, что на Тверской улице, сел на каменные ступеньки и закурил для усиления мыслительного процесса.
К нему почти сразу подвалил хранитель общественного порядка в парадном мундире. Ему показалось странным и ненормальным, что практически в центре Москвы, где много иностранных туристов, на каменных ступеньках сидит мужчина бомжеватой внешности и отравляет воздух столицы дымом дешёвой сигареты.
— Что вы тут делаете? — строго спросил он.
— Да вот сижу и думаю: где денег раздобыть, — честно ответил Юван.
Полисмен оторопел.
— Ты в другом месте думай. И, это самое, не вздумай срубить бабло криминальным путём! Мы тут, знаешь, не мышей ловим. Считай, что ты уже на мушке.
— Да всё нормально, сержант, не беспокойся: грабить банк я не буду. Щас вот ещё немного подумаю и уйду.
Полисмен на всякий случай потребовал документы; паспорт оказался в порядке; служивый отстал. Юван, подумав, нашёл выход из положения. В Омске он с мамой жил в трёхкомнатной кооперативной квартире, ранее принадлежавшей брату Саске (Александру), который их вывез из Салехарда. На свою беду кафедру в университете Саска променял на бизнес и бесславно погиб в лихие девяностые. Как же мой приятель выкрутился из затруднительного положения?.. Он докурил сигарету, аккуратно отправил бычок в каменную урну и опять связался с родительницей.
— Значит, так, Ома. Срочно обменяй нашу трёшку на однокомнатную с доплатой. На доплату купи себе лекарств, а остальное вышли мне.
— Да ты что, сынок! — мать впала в панику, и эфир донёс её состояние до столицы. — Не смогу я, меня облапошат. Нынче, знаешь, сколько жулья развелось! Останемся совсем без жилья.
— Слушай внимательно, Ома. Помнишь Моню Зарембо, с которым я в Салехарде учился в одном классе?
— Не, не помню, сынок. У тебя всегда было много друзей.
— Ну, напряги ж память! Он часто приходил к нам, лопал твои калачи и нахваливал: ай, как вкусно!
— А-а, вспомнила. Только он не калачи, пончики мои хвалил.
— Ну, какая разница. Так вот. Моня тоже переехал в Омск. Не будь дураком, закончил юрфак и заделался адвокатом. Обратись к нему, напомни о нашей дружбе. Конечно, он маленько тебя надует, не без этого. Но всё провернёт, как надо. Записывай адрес.
Мать сделала, как велел сын, и через несколько дней отослала деньги. Юван получил перевод там же, на центральном почтамте, и сказал полисмену, тому самому, который к нему придирался: «Ну вот, получил денежку легальным путём. А ты беспокоился за благополучие наших банков».
В Москве Пекалов пробыл месяц. Удивительно, но он добился своего! Его хождения по властным кабинетам закончились тем, что известный член Совета федерации, сказал в кулуарах своим коллегам: «Господа, а в самом деле, не ущемляем ли мы, существующим закондательством, права коренных народов Севера?» После чего в Госдуме был поднят вопрос и скоренько принята поправка. Удовлетворенный Юван в последний день пребывания в столице отправился на Красную площадь и прошёлся победителем по её отшлифованным парадными маршами булыжникам.
Вернувшись на место работы в Тюменскую область, он получил причитающую ему доплату. Правда, вышло немного. Примерно сотую часть от того, что истратил, выбивая этот самый коэффициент. Но Юван был чрезвычайно доволен: справедливость восторжествовала! В вахтовой общаге устроил вечеринку по случаю своей победы. Разумеется, и я, тогда живший с ним в одной комнате, присутствовал. И по усам собравшихся тёк не только мёд.
Мы восхищались им.
«Ну, ты крутой!» — подхваливали, распаляя победителя на угощение. Да он и не скупился, был рад, что мы ему внимаем. Он подробно выдал свою биографию, рассказал о самом «северном городе в мире» Салехарде (я не стал его поправлять), с почтением поведал о своём погибшем брате Саске (Александре).
«У него была умная башка и добрая душа».
«Не вписался в рынок», — заключили мы, поняв, что его братан был такой же настырный и непреклонный, как сам Юван, и предложили выпить за помин. Странный народ пошёл! Вместо того, чтобы «поговорить о бабах», полностью переключились на политику. Мужики, вчерашние крестьяне, сорванные со своих деревень, нефтяным бизнесом, задались капитальным вопросом: а подходят ли нам рыночные отношения? Может, в прошлом, о чём рассказывали в советских школах, у нас всё-таки были кулаки-мироеды, коли нынешние частные собственники (уж не их ли прямые потомки?) в хвост и гриву эксплуатируют наемных рабочих, оставляя им из своих прибылей гроши на пропитание. Ведь не боятся ни законов, ни бога, ни чёрта лысого.
Среди ночи мужики разошлись по комнатам, и мы легли спать. Юван лежал в темноте, удовлетворенный оказанному вниманию.
Всё бы хорошо, но тут подоспело сокращение. И Пекалова сократили в первую очередь. Кто ж таких строптивых терпеть будет? Да ещё, воспользовавшись тем, что он пару дней прогулял, не уложившись в срок вояжа, сократили без пособия. Юван наскрёб деньги на плацкартный билет и поехал домой.
— Чаю не желаете? — в секцию заглянула симпатичная проводница.
— Неси, красавица! — откликнулся он с верхней полки.
Она принесла чаю, присела и предложила лотерейные билеты. Он не посмел отказать любезной женщине. Пошарил по карманам, собрал последнюю мелочь. На одну лотерейку хватило. Прибыв в Омск, едва нашёл новую квартиру —на отшибе, в старом коммунальном доме. Его с порога встретила мама - маленькая, сухощавая женщина с раскосыми очами. Ей по-прежнему нездоровилось.
— Ома, ты врача вызвала бы, — настаивал Юван.
— Я вызывала, — отчиталась она. — Он сказал, что это хорошо, что я плохо себя чувствую.
— Почему вдруг?
— Если, говорит, человек в вашем возрасте испытывает боль, значит, ещё жив. Я рада, сынок, что ты вернулся целым и невредимым. Мне уже лучше.
Билет, который Юван приобрёл в поезде, оказался выигрышным. На него выпал приз: автомобиль ВАЗ последней модели. По этому поводу умудрённые жизнью мужики завидовали Пекалову, подкрепляя своё мнение известной поговоркой: «Везёт же дуракам и пьяницам!» Хотя вряд ли она в полной мере относилась к Ювану. Глупым он не был, на работе не раз показывал смекалку, ПТУ закончил с отличием, да и выпивал не абы как, а по какой-нибудь стоящей причине. Про себя говорил: «Юван мерку знает». Правда, склонные к юмору мужики уточняли: «Ага, твоя мерка - ведро».
Как бы там ни было, но машину Юван не стал брать; в этом смысле он отличался от многих из нас, из-за всех сил копивших дензнаки, чтобы купить автомобиль. Может, ему было более свойственно приобрести оленью упряжку? Ну, так не в ту среду обитания он с юных лет попал. В нашем регионе автомобили всё-таки предпочтительней оленей.
Так что выигрыш Пекалов получил деньгами, купил маме лекарств, витаминов и аппарат «Диамант», которым, по словам рекламного агента, когда-то лечились члены Политбюро.
— Лечились, да, видно, не довылечились и наворотили дел, — заключил Юван, припомнив тех старых склеротиков после которых рухнуло государство. Он опять вообразил город Салехард, где родился и провёл детские годы. Ностальгия навалилась на него заполярным медведем. Теперь возможность навестить родные края появилась.
— Ома, ты не против, если я на родину предков съезжу, — почтительно попросил он разрешения у матери.
— Езжай, сынок. Поклонись там всем ушедшим от нас в Нижний Мир. Только, когда придёшь с кладбища, не забудь окурить себя дымом.
— Это зачем?
— Чтобы отпугнуть от себя невидимых посланников злого Кыня, — разъяснила мама. — А если, что не так, не забывай обращаться к Нум-Торуму. Он добрый и всемогущий, он тебе поможет.
Она перекрестила младшего сына, запроста соединив христианское знамение с воззванием к языческому богу. Юван пообещал ей не медля, как только выйдет за кладбищенскую ограду, выкурить сигарету, и окрыленный материнским напутствием, приобрёл билет на экскурсионный теплоход.
Плыли по Иртышу; Юван с открытой палубы наслаждался видами живописных берегов. Чем дальше на Север, тем глубже охватывали его чувства единения с природой. На сутки останавливался с группой в Ханты-Мансийске и дальше уже, по Оби, добрался до родного Салехарда. Когда сошёл на причал, поклонился, сложив руки на груди.
Домой вернулся без копейки. На что потратил неизвестно, но можно предположить, что в дороге и в самом Салехарде, как всегда, нашлось много друзей, которые восхищались, слушая истории о том, как он добивался справедливости.
— Ома, ты дома? — окликнул, переступив порог. — Покушать что-нибудь найдётся?
— Ой, сынок! Проходи, садись за стол. Как ты отощал! Как будто весь месяц не ел.
Мать захлопотала.
Бывало, накормив сына, она делилась своей радостью с соседками, что её сын, следуя заветам предков, стоит за справедливость: до копейки всё спустит, но своего добьётся. Соседки одобрительно кивали, угощаясь чаем, и нахваливали:
— Ах, какие у вас вкусные блинчики (печеньки, пончики)! Вы где кулинарии учились?
— Нигде не училась, — разъясняла она. — Просто стараюсь делать от души.
— У вас получается! — льстили соседки. — И сын у вас молодец. Таким людям, которые горой за справедливость, только в Госдуме заседать.
Мать получила очередную пенсию и послала сына за продуктами. Был жаркий летний день. По пути Ювану попался пивбар. Собственно, не сам пивбар его заинтересовал, а стоявший у входа бородатый ветеран с медалькой «За трудовое отличие» на потёртом пиджаке. Видя к себе интерес прохожего, он попросил на кружку пива. Юван опять проявил принципиальность. Кто его знает, какие на самом деле у дедка намерения, может, он вовсе не на пиво просит, а на мороженое.
— Пошли, сам возьму, — предложил он.
Они внедрились в зал, заняли столик; к ним подсели другие, составилось интересное общество — сплошь мужики и этот дед с медалькой. С подачи Ювана, рассказавшего о себе, занялись подсчётами, сколько на пенсию, что начислили его маме, можно купить пива. Мало! Всего сто кружек.
— А при Брежневе на мою пенсию можно было купить шессот кружек и бесплатно присыпать их солью в любом общепите, — с ностальгией припомнил дед.
Пекалов вернулся домой поддатый.
— А где продукты, сынок?
— Да погоди ты с продуктами! Я вот что выяснил. Маленькую пенсию тебе начислили.
— Опять в Москву поедешь? — с беспокойством спросила мать.
— Возможно, что и придётся.
— Нет, сынок, лучше не езжай. У нас одна комната осталась. Добьёшься справедливости, а мне куда? На улицу?
Он прикинул: мать права. Она же, видя, что сын закручинился от неутолённой справедливости, к которой сама же, с детства, детей приучала, посоветовала:
— Соседки, сказывали, что тебе, при твоём характере, в Госдуму надо.
Ага, задумался Юван, у меня же был успешный опыт обращения к думцам. Он ещё не раз осмысливал разговор с мамой и, в конце концов, решил конкретно разузнать, что нужно, чтобы влиться в славные ряды законодателей. Не поленился съездить к знакомому с детства адвокату, устроившему обмен квартир. Уверенной походкой вошёл к нему в офис.
— Привет, Моня!
Зарембо засуетился и принял без очереди.
— Юванчик, ты не сомневайся. Я сделал для вас всё, что мог. Ну, возможно, вариант подобрал не самый лучший, время поджимало. Твоя мама настаивала на срочном обмене и максимальной доплате.
— Да, ладно, Моня. Рыльце-то у тебя и сейчас в пуху. Но я не с разборками. Зашёл за консультацией. Короче, хочу стать депутатом Госдумы. Введи меня в курс дела.
Адвокат Зарембо, не выдержав, хихикнул.
— У тебя появился лишний миллион долларов?
— Ну вот, сразу на доллары перевёл, — поморщился Юван. — Я хочу пробиться в Госдуму честным путём.
Моня удивился, но консультацию дал. Надо стать общественно значимым человеком, разъяснил он, быть на слуху, участвовать в благотворительных акциях и прочее, прочее, прочее.
— Но прежде всего, — подчеркнул он, — желательно заиметь свой бизнес.
— Без этого никак? — спросил Пекалов.
— Никак. Власть и бизнес — близнецы-братья. Я даже не могу сказать, кто более матери-истории ценен.
Юван вспомнил про брата Саску. Сцепил ханты-мансийские скулы. Переборол себя.
— Поможешь?
Зарембо в память о дружбе в детстве взялся оказать юридическую помощь. Может, впервые в зрелые годы жизни бесплатно.
Пекалов, обнадёженный, вернулся домой. Сам он был во всем неприхотлив, к кулинарным изыскам вполне равнодушен, но знал о способностях матери. И сразу взял быка за рога:
— Ома, давай откроем блинную. Ты будешь стряпать, а остальное я беру на себя.
Мать перепугалась. Она тоже хорошо помнила, чем всё кончилось, когда на стезю частного предпренимательства свернул её ё старший сын. Но младший был настойчив, да и времена переменились, на улицах уже не стреляли и не взрывали. Она поддалась. А от работы никогда не отлынивала.
Путеводная идея двигала Юваном. Он бросил пить, курить; все силы, энергию и ум использовал для достижения поставленной цели. Бизнес пошёл. Появились деньги. Девушка, которую он нанял, чтобы помогала матушке, стала его женой и обещала в скором времени родить наследника. Таким образом, благодаря новому занятию, он стал семейным человеком, что тоже было желательно для кандидатства. Теперь среди жителей своего околотка Юван Николаевич Пекалов стал вполне узнаваемым и уважаемым человеком. Уже тем, что подсобным рабочим, которых изредка нанимал, платил вполне приличную зарплату, по крайней мере, не сильно отличавшуюся от собственных доходов.
Через три года он заехал к адвокату Зарембо за окончательными рекомендациями и с предложением стать доверенным лицом на выборах.
— Ну, что, Михаил Григорьевич, щас я гожусь в депутаты Госдумы?
— Да. Сейчас по всем статьям гож, — подтвердил Зарембо. — Ещё бы тебе на телевидении засветиться.
Тут Юван припомнил, что та девчушка, которой он в яслях надел горшок на голову, тоже закончила университет, стала журналисткой и теперь с успехом выступает на областном ТВ.
— Замётано, — кивнул он. — И после того можно записываться в кандидаты?
— Вполне! — заверил Зарембо. — Только я забыл тебе сказать одну важную вещь, Юванчик.
— Ну, говори.
— Там надо уметь врать: давать обещания избирателям и не исполнять. Без этого — никак. На этом вся выборная демократия построена.
Юван споткнулся, будто конь на полном скаку, пожух, как трава к зиме, и подавать заявку на выборы не стал. Врать он совершенно не умел. Ибо был патологически честен. Он поехал к своему старому другу, с которым работал в одной вахте (это ко мне), и всё, как есть, выложил в дружеской беседе. Затем пустился в воспоминания, крепко задумался, а когда обнажилось дно бутылки, вдруг с горечью осознал:
— А знаешь, наверно, Еремея Даниловича Айпина из меня не получится. Ведь я вспыхивал, загорался, когда несправедливость проявляли ко мне, ну или к моим близким. И не очень-то замечал, что гнобят других.
Кажется, мой товарищ в стремлении к поставленной цели самообразовался. Я понятия не имел, кто такой Еремей Айпин. Оказывается, писатель, публицист, общественный деятель из Югры.
— Не казнись, — как мог, успокоил я опечаленного Ювана. — На всё реагировать — так давно уже сгорел бы.
Кажется, не очень утешил. Он ушёл, крайне озадаченный своим прозрением. Что с ним стало дальше, не знаю. Больше он ко мне не заходил, а я адреса не знал и попыток разыскать не делал. Да и вряд ли нашел бы. Если судить по его настроению и высказываниям, он вполне мог уехать на Север, влиться в свою «среду обитания». Может быть, там, повзрослевший, умудренный опытом, опять занялся «бизнесом» или впрягся в общественную работу, разруливая людские конфликты. И пусть все боги, христианский и языческий, посовещавшись, не допустят, чтобы он повторил судьбу брата...