Детство я провёл в таёжном селе, которое ничем особенным не выделялось. Правда, в нём родился замечательный человек, актёр и режиссёр. Однажды он приезжал к нам и заходил в школу. Заглянул на урок литературы, который вела молодая учительница Наталья Ильинична.
- И что вы сейчас прохОдите? - совсем по школьному поинтересовался народный артист.
- Изучаем ЭН ВЭ Гоголя, - ответила Наталья Ильинична.
Она так и сказала, употребив инициалы, а не полностью имя-отчество. И гость поинтересовался:
- А что вы так-то? Будто с пренебрежением.
Учительница с почитанием и восторгом смотрела на знаменитого земляка, но всё же ей хотелось предстать современной, способной высказывать собственные суждения.
- Не могу сказать, что пренебрегаю. Но всё-таки считаю, что Николай Васильевич устарел.
- Устарел?
- Я, конечно, всё понимаю, - поспешила объяснить. - Он писатель знаковый - для своего времени. И представляет интерес для изучения. Но читателям уже не очень интересен. Он подобен старинной картине, покрытой кракелюрами.
- Чем? - удивился наш земляк.
- Трещинками. Я, конечно, сознаю, что "все мы вышли из шинели Гоголя". Но, заметьте, что именно "вышли". Скинули гоголевскую шинельку, как износившуюся одежду, и зашагали дальше.
- Голенькими? - уточнил гость.
Мы засмеялись. Даже вошедший с ним директор затряс своим, как сейчас говорят, пивным животиком.
- Нет. Облачились в новые, современные одежды, - зардевшись и обидевшись, что её не понимают, сказала Наталья Ильинична. - Сейчас уже не приветствуется образ маленького человека-страдальца. Свободная, активная личность - вот приоритет. И я считаю, что пора переходить к факультативному изучению "Шинели". Пусть ей занимаются, кто пожелает. Конечно, я всего лишь выразила свою мысль. Или, может быть, я не права?
- Может быть, может быть, - как-то рассеянно сказал гость и взял в руки книгу с её стола. - А можно, я отниму у вас пару минут?
- Пожалуйста, Михаил Александрович.
Народный артист полистал томик, выбрал что-то и стал негромко читать. Мы, притихнув, слушали о некоем Иван Ивановиче, который у входа в церковь разговаривал с нищенкой. Читал наш гость негромко, просто, но в его голосе появилась какая-то дрожь, которая стала пробирать всех в классе. А одна из наших девчонок, когда Иван Иванович велел нищенке убираться вон, вдруг заплакала.
- Ты что, Тихомирова? - спросила обескураженная учительница.
- Бабушку жалко, - всхлипывая, выговорила Катя.
А мой приятель Коля Гущин, сидевший с ней за одной партой, сказал негромко: "Сволочь он, этот Иван Иванович". Вряд ли Николка внимательно слушал уважаемого артиста. Скорее всего, он рассвирепел из-за того, что этот литературный герой расстроил Катю, с которой он дружил с первого класса. Ну, так её просто было расстроить. У неё с рождения было больное сердце, и она часто пропускала уроки. Потом, правда, догоняла нас, оболтусов.
Народный артист смутился. Видимо, не ожидал такой реакции и решил загладить свою вину. Он прошёл меж рядами к Тихомировой и погладил её по плечу.
- Успокойся, девочка, - виновато сказал он. - Как тебя зовут?
- Катей.
- Ну, Катенька, не принимай близко к сердцу. Это ж происходило в далёком прошлом. Да и то - выдумка, сочинённая устаревшим, как подсказала ваша учительница, писателем.
Может, он остерегался, как бы с Катей не случилась истерика. Впрочем, на этом разговор об "устаревшем писателе" и закончился. Вниманием всех овладел Максимка Разуваев, тоже мой приятель. Он спросил у гостя, сыгравшего роль ворошиловского стрелка в нашумевшем фильме:
- А вы и вправду метко стреляете?
- Ну, за пятьдесят шагов в глаз белки попаду, - ответил народный артист и засмущался, как юноша. - Это я не про себя. Один знакомый охотник так говорил.
Вернувшись со школы, я открыл книжный шкаф. Мой отец был фельдшером - считайте, сельский интеллигент. Не имел он права не иметь книг. Был в шкафу и том с повестями Гоголя. Я хотел найти, что читал нам именитый гость. Полистал и не нашёл. Зато наткнулся на "Страшную месть", название заинтересовало, и я стал читать. Оживающие мертвецы, ведьмы и колдуны... Мороз по коже! И по сей день остался от той повести мистический ужас. И я не хочу перечитывать.
Вспомнил этот случай, когда мы втроём, вчерашние школьники, а отныне гордые собой студенты, прогуливались в воскресенье по нашему главному городу.
Максим учился на юриста, у него дядя был подполковник полиции. Николка благодаря способностям, без чьей-либо помощи, сдал экзамены в университет, на радиофизический факультет. А я... увы, не добрал баллов в медицинскую академию и смог поступить только в колледж. Впрочем, отец меня подбодрил. Так, мол, ещё лучше: выучишься на фельдшера, практики поднакопишь, а потом и на врача.
Мы теперь редко встречались. Я жил в общаге, Максимка обитал у дяди, а наш изобретатель Никола, по прозвищу Тесла, устроился ночным сторожем и там же, в сторожке, обитал.
Ровными шеренгами выстроились эксклюзивные фонари. Впереди блистал позолоченными куполами вновь отстроенный собор. Пожалуй, это была лучшая улица для прогулок. Но, несмотря на всё великолепие, несколько нищих, как и во времена Гоголя, сидели неподалёку от врат.
На запрещённую для проезда улицу вдруг въехал джип. Из него вышел солидный господин и направился к входу. Ближний нищий что-то сказал, но господин не услышал. Тогда нищий, чтобы привлечь к себе внимание, одной рукой ухватил его за край длиннополого пальто, а второй рукой протянул жестяную кружку. И получил удар ботинком, да ещё и с начальственным окриком: - Иди работать!
Кружка полетела, несколько монет покатились по мраморным плитам. А один из сопровождающих расплылся в улыбке и угодливо сказал:
- Отличный удар, Роман Петрович! Из вас мог выйти классный футболист.
Мы всё слышали. Первым отреагировал Николка.
- Сволочь этот Роман Петрович!.. Ты чего лыбишься? - это он мне.
- Да так, твою реакцию на Иван Иваныча припомнил.
- А, я тоже помню, - встрял Максимка.
- И кто это сейчас был? - спросил я.
- Рыбин, - ответил будущий следователь. - Кстати, он и спонсировал восстановление храма.
- С чего бы? - не отставал я. - Верующий? Грехи замаливает?
- Сомневаюсь, - сказал всезнающий Максим. - Деньжат награбил, теперь популярности ищет.
Николка в нашу болтовню не вовлекался. Он был угрюм и озабочен. Я знал, почему. Катя Тихомирова лежала в областной больнице. Я сразу смекнул, в чём дело, и предложил навестить.
В фойе больницы сидел Катин папа, уже неделю обитавший в городе. И по виду Андрея Семёновича мы поняли, что дело худо.
- Сказали, операция нужна, - сообщил он. - Но здесь не берутся делать. В Москву надо ехать, а там очередь на год вперёд и платно.
Мы не знали, что сказать. Если б сбросились, то, наверно, на букет цветов набрали. И тут у меня возникла идея обратиться к нашему знаменитому земляку.
Андрей Семёнович даже и не понял, о ком я. Максим пожал плечами. Но Николка с отчаяния, наверно, поддержал моё сумасбродное предложение.
Мы пошли на главпочтамт, где находился междугородний переговорный пункт. Однако дозвониться не получилось. Женщина-оператор потребовала номер домашнего или хотя бы служебного телефона нашего земляка. Откуда мы могли знать! Но нас уже было не остановить. Мы решили дать Михаилу Александровичу срочную телеграмму. Опять же: на какой адрес?..
Телеграмму всё-таки отправили. В графу КУДА внесли: "Москва, Большой художественный театр" - кажется, напутав с названием театра. Текст в основном сочинял Максим. Получилось длинно: включили эпизод-напоминание об уроке с чтением Гоголя. Скинулись, и денег на срочную телеграмму всё-таки хватило. Потом уже, когда вышли на улицу, Максим засомневался: "Не на деревню ли дедушке отправили?" Я, как автор идеи, был настроен оптимистично.
В палату к Кате в тот вечер нас так и не пустили. А через три дня рано утром ко мне ворвался Николка.
- Ну, спасибо тебе! - он схватил мою руку и с силой пожал. - Я сейчас из аэропорта. Провожал Катю с отцом в Москву. Михаил Александрович договорился об операции. Катю кладут в клинику профессора Бакулева.
Впоследствии мы стали встречались реже, почти перестали ездить домой, в родную деревню. Но и в городе нам было не до встреч. Учёба отнимала много времени. Что скрывать, у нас, сельских жителей, была слабая подготовка. Приходилось навёрстывать упущенное. И всё-таки изредка встречались. Помню пасмурный осенний день, когда ко мне зашёл вездесущий Максим.
- Поехали к Николке, проведаем. Парень никак не может выйти из стресса.
Я кивнул и стал собираться. Причина стресса Николки мне была ясна без разъяснений. Месяц назад похоронили Катю. Я знал, что она умерла, но на похоронах не присутствовал. На летние каникулы выезжал далеко в составе строительного отряда. Но я заблуждался, полагая, что смерть Кати от болезни. Максимка поведал, что в Москве, благодаря стараниям нашего знаменитого земляка, операция на сердце прошла бесплатно и успешно, а главное - без осложнений и последствий. Катя даже поступила в педагогический институт на худграф. Она хорошо рисовала.
- Так что же с ней случилось? - с недоумением спросил я.
Он рассказал, что она стояла на автобусной остановке, собравшись ехать к родителям. Как вдруг проезжавший мимо джип вывернул на тротуар и зацепил несколько человек. Катя получила травмы несовместимые с жизнью. Нарушитель с места происшествия смылся. Было ранее утро. Свидетелей не оказалось. Вернее, были трое, но потом двое от своих показаний отказались, а третий исчез. Должно быть, оказался неподкупным. После похорон Катины родители слегли, так на них подействовала смерть дочери.
- Кувшин остался недоделанным, - прибавил Максим.
- Какой кувшин? - спросил я.
И Максим рассказал о кувшине, которую Катин отец, известный у нас на селе умелец, вырезал из кедра, а Катя расписала снаружи. Получился красоты необыкновенной. Хотели послать Михаилу Александровичу, только дарственную надпись не успели сделать.
Пришли к Николке. Почернел парень. И встретил нас тем, что открыл бутылку и стал разливать водку в немытые стаканы. Не дождавшись, когда мы поддержим, сам выпил. Я с тревогой смотрел на него. Эдак недолго заразиться самой распространённой в нашем отечестве болезнью - алкоголизмом.
- Ну, разузнал? - спросил он у Максимки.
- Да это и не являлось тайной, - ответил Максим. - За рулём сидел Рыбин. Возвращался в лоно семьи после ночёвки у любовницы. Видно, заснул за рулём.
- А, тот самый? - Я припомнил нашу прогулку по улице, ведущей к храму.
- Да. Он теперь в Горсовет пролез. К нему на кривой козе не подъедешь.
- Вот подлец! - не выдержал я. - И как только земля таких носит.
- Слабаки мы, - вдруг сказал Николка.
- Это почему?
- Михаил Александрович не стал бы раздумывать, что делать.
- Отстреливать? - шёпотом, как будто нас подслушивали, спросил Максим. - Никола, ты путаешь Михаила Александровича с его героем. Вот я защищу диплом, и вернусь к этому делу. Такие преступления срока давности не имеют. Наверняка можно найти других свидетелей, надавить на его любовницу: ведь она в курсе, в каком виде он за руль садился.
- Если бы да кабы. - Я пожал плечами.
Николка молча слушал нас, соображая о чём-то своём. Я подумал, что если он что-то задумал, то наверняка не будет ждать, когда за дело возьмётся Максим. Наш друг принадлежал к тем людям, которые могут жить лишь одной страстью, целью, стремлением. Мне стало страшно за него.
Ура! Я получил красный диплом. У меня появилась возможность учиться дальше, на врача - для этого надо было сдать единственный экзамен в мед. академию. А пока я устроился медбратом в психдиспансер, где проходил практику, и получил хорошие отзывы. Но там долго не задержался. Лев Сергеевич, врач-психиатр, под началом которого я работал, перетащил меня в частную клинику, где сам обосновался на должности главного врача.
В любом случае дальнейшая жизнь представлялась мне наполненной радужными перспективами. У Максима тоже всё складывалось неплохо. Он успешно учился и перед защитой диплома проходил практику у влиятельного дяди. О своём намерении провести дополнительное расследование по делу Кати больше не заикался.
А вот что касается Николки... Ничего хорошего. Университет он бросил, недоучившись. Обитал неизвестно где, с нами на связь не выходил. Как будто нарочно скрывался.
Но однажды я случайно столкнулся с ним на толкучке - в той части, где продавали электронику. Здесь же и ремонтировали. Я надеялся починить свой смартфон. Финансы пока не позволяло мне приобрести новый, с наворотами. А этот, у меня самый первый, вдруг онемел.
Вот у одного из ларьков я и увидел Николку. С радостью бросился к другу, стал обнимать; он оставался сосредоточен и почти равнодушен. Однако ж, послушав моё щебетание, немного отмяк, повертел мой смартфон и пригласил к себе: "Ладно, посмотрю, что с ним".
Доехали до центра города. Когда проходили мимо магазина, я предложил:
- Зайдём, что ли? Возьмём винца.
- Кофе выпьем. У меня есть, - не повёлся он.
Это меня обрадовало. Алкашом, значит, не стал. И даже таким значимым предлогом - за встречу! - не воспользовался. Поднялись на верхний этаж довольно приличной пятиэтажки. Широкие лестничные площадки, высокие потолки. Старый дом, про такие говорили: сталинской постройки. Николка завёл в отдельную, довольно просторную комнату, почти без мебели, но забитую всяким радиотехническим хламом. В одном углу - монтажный стол, в другом - компьютер с открытыми крышками.
Я забросал его вопросами. Он отвечал, не очень охотно, кратко, но я всё же выудил, что квартиру он снимает, работает, самозанятый. Я знал, что в центре снимать жильё - дорого. Значит, хорошо зарабатывает. Из университета ушёл, потому что получил достаточные знания. Достаточные для чего? На многие вопросы ответил уклончиво.
Он разобрал мой мобильник, потыкал прибором и стал что-то перепаивать. Разумеется, я в этом ни бум-бум. А его похвалил: мол, хорошо разбираешься. Но он перевёл разговор на то, в чём, по идее, должен больше разбираться я, выпускник медицинского колледжа. Он поинтересовался, по какой специальности я закончил колледж и, выслушав меня, объявил, что, дескать, если б он пошёл в медицину, то предпочёл бы нейрохирургию. И далее такое стал выдавать, что я удивился. Он знал "по теме" значительно больше, чем я. Поинтересовался: где набрался?
- Да вон, - кивнул на компьютер.
Понятно. Интернет - источник знаний. Для некоторых. Для других - источник развлечений. Так, вскользь, мы обо всём поговорили. Но о Кате ни слова. Я-то молчал, чтобы не растревожить его. Но вдруг само получилось. Поинтересовался, когда он в последний раз был дома.
- Месяц назад, - ответил и нахмурился. Хотя и до этого имел вид далеко не радостный. - На кладбище ходили. Помог Андрею Семёновичу памятник поставить.
Ясно, что памятник - Кате. Он надолго замолчал, занялся делом.
- Ну, поработает ещё твой аппарат. Возьми, опробуй.
Передал смартфон, а сам ушёл на кухню, готовить кофе. Я набрал номер отца, давно не звонил. Да и раньше, до поломки связь была неустойчивой, редко общались. Повезло, на этот раз сразу дозвонился. Отец, в первую очередь спросил, обдумал ли я его предложение.
- Да, папа, на следующий год буду поступать. Пока устроился на работу.
Он стал расспрашивать, что да как. Отвечая, я подошёл к окну и отдёрнул плотную штору. Окно выходило на небольшую площадь; на другой стороне старинное двухэтажное здание, перед ним служебная остановка. Подъезжали и отъезжали шикарные лимузины. Садились и выходили солидные дяди - в костюмах, при галстуках, многие в шляпах. Да это ж здание горсовета! Ясно, что сюда часто подъезжает Рыбин. Я вздрогнул и перестал слышать, что говорил отец. В голове, зримо, эпизод из "Ворошиловского стрелка". Когда высокий милицейский чин, обозревая местность, объявил: "Здесь отличная позиция для киллера".
Я вздрогнул. Николка по-прежнему одержим местью? Снял квартиру, не считаясь с затратами? И оружие уже приобрёл?
У меня появилось искушение заглянуть в настенный шкаф. Не успел. Николка появился с кофе. Я пил, не ощущая вкуса, и думал, что сказать ему. Начать отговаривать? Бесполезно! Идея фикс! Такая навязчивая, без которой жить невозможно.
От него вышёл в смятении. Не доносить же на друга. И утешал себя мыслями: "Я ошибаюсь". Решил переговорить с Максимкой.
Но пока я думал, да предполагал, Максим сам позвонил мне. Это случилось через три дня. Макс настаивал, что надо встретиться: не телефонный разговор. И мы встретились в городском саду - на скамейке. Здесь нас могла подслушать разве что парковая облезшая белка. Он сразу в лоб:
- Ну, ты в курсе?
- В курсе чего?
- Покушения. На Рыбина.
Максимка рассказал всё, что знал. А знал он многое. Следствие вёл его дядя, уже полковник полиции. Киллер подкараулил свою жертву при выходе из горсовета. Причём, никто из свидетелей даже не понял, что случилось. Это был не огнестрел.
- Спецы разбираются, - вещал Макс. - Но уже ясно, что Рыбин был поражён пакетом высокочастотного излучения. А наведение осуществлено лазером ультрафиолетовой частоты. Так что никто ничего не увидел и не услышал.
Я сидел и слушал, хотя мало что понимал.
- Но уже определили, откуда луч, - продолжал Макс. - Из квартиры напротив, через площадь. На полках и в шкафах куча оборудования. Много конденсаторов. Выходной сигнал очень большой мощности. Сетевая проводка не выдержала бы. Сама адская машина разбита, воссоздать вряд ли получится. Продумано всё гениально.
Он замолк и посмотрел на меня.
- Ну, ты понял? - отрывисто спросил.
- Что именно? - вернул я вопрос.
- Что это сделал он, - заключил Макс, не называя имени. - Но об этом пока догадываемся ты да я.
- И где он? - я тоже не назвал имени.
- Вовремя исчез, ещё до обыска. И сейчас находится неизвестно где.
- А ты о своих догадках кому-нибудь сообщил? - осторожно спросил я.
- Никому и ничего, - ответил Макс.
Это было жертвой с его стороны. Ведь наверняка томился искушением сообщить дяде о своих догадках. Это могло стать началом успешной карьеры.
- И что ему будет за убийство? - спросил я, по-прежнему скрывая имя киллера. - Если поймают, - осторожно добавил.
- Ты не понял. Рыбин остался жив. Сейчас находится в реанимации. Врачи сказали, что выживет.
Я почувствовал облегчение.
- Послушай! - живо выдал, уже в открытую, без местоимений. - Может, Николка рассчитал мощность таким образом, чтобы нанести Рыбину всего лишь травму?
- Это вряд ли. - Максим не подался на мой заступ. - И нам, считай, повезло. А то мы с тобой, в итоге, могли загреметь. Не сообщили, не предупредили. Считай, стали бы соучастниками убийства. А так - может, и обойдётся.
Что называется, поговорили по душам. Я об одном только умолчал. Догадывался, где мог скрываться Николка. Наша деревня не самая дальняя. Ещё дальше на север, куда и дороги-то нет, а можно только добраться вниз по реке, было селение - то ли староверов, то ли ещё каких-то отшельников, и Николка раньше там бывал. Как он сказал, у "родственников". Но как бы ни надёжно, всё равно скверно. Ему не в тайге сидеть, а заведовать лабораторией...
Я продолжал работать в клинике. Меня вызвал главврач.
- К нам из травматологии поступил пациент, - сообщил Лев Сергеевич. - Когнитивные способности не нарушены, но полностью пропала память, связанная с социальным опытом.
Лев Сергеевич подробно рассказал о новом пациенте, упомянул о его прежнем высоком статусе, известности, публичности и, наконец, обозначил по фамилии: Рыбин! Впрочем, я ещё раньше догадался, о ком речь, и мне стало не совсем хорошо. Этому уроду предоставили отдельную палату, где всё включено; за него хлопотали местные власти и жена. Она лично, от щедрот своих отсыпала и попросила, чтобы её больному мужу, хотя бы на дневное время, прикрепили кого-нибудь из медперсонала.
- Ну, так что? Берёшься? - ошарашил меня главврач.
Первым моим побуждением было отказаться. Но Лев Сергеевич умел уговаривать. Он навещал мне лещей: дескать, я добросовестный, исполнительный, внимательный... ну, не буду перечислять, чтобы не вогнать себя в краску... посулил дополнительную оплату. Кроме того, видя, что я колеблюсь, пообещал содействие при поступлении в мед. академию. И я поплыл. Да и, не скрою, у меня возникли другие причины, чтобы согласиться. Я сильно беспокоился за Николку. Его ведь всё равно, рано или поздно, отыщут. А если мы пациента излечим, то вина Николки в причинении вреда здоровью, естественно, приуменьшится. Может быть, даже дело закроют. Ну, тут разные варианты, что загадывать.
Короче, я подписался.
И вот уже третий месяц, как я вожусь с Рыбиным. Я для него - нянька, учитель, наставник. Сначала мой пациент вёл себя, как трёхлетний ребёнок, разве что не пускал пузыри. Он не помнил даже, как его зовут. Но где-то, на второй неделе, вдруг выдал:
- Я вспомнил. Мама называла меня Ромочкой.
- А, ну хорошо, что ты вспомнил, как тебя называла мама, - поощрил я.
В палату часто наведывалась его жена, Полина. Я поймал себя на том, что она мне симпатична. И подумал, надо же, такому упырю, развратнику, досталась такая женщина - красивая, добрая, смиренная и верная этому овощу. Что особенно меня затронуло: она ни разу, ни словом не обмолвилась, что преступника (Николку) надо найти и наказать. Лечащий врач Симухин тоже вполне вписывался в нашу "компанию" - вежливый, интеллигентный парень, недавно получивший диплом. Мы иногда открыто беседовали, пользуясь тем, что пациент нас не понимает. Симухин знал о покушении.
- Табула раса, - говорил он, кивая на Рыбина. - Что запишется на эту чистую доску? - И просвещал меня. - В Штатах проводили эксперименты на сей счёт. У приговорённых к смерти очищали сознание, сохраняя жизнь. Там ведь прагматики. Зачем уничтожать вполне годное для работы физическое тело?
Общаясь с разным народом, я слышал, что и у нас, будто бы, делали нечто подобное. Только без экспериментальных процедур. Просто смертную казнь, по согласию преступников, заменяли опасной работой на урановых рудниках. Может, так гуманнее? Сознание-то им не меняли.
Как бы там ни было, но мы очень старались, выполняя порученную работу. Платили хорошо. И я, что скрывать, даже увлёкся. Правда, опасался, что Рыбин, восстановившись, станет таким же монстром, как прежде. Но всё-таки надеялся на лучшее.
- А ты кто такой? - как-то поинтересовался он.
- Я твой медбрат.
Но для него это, видимо, было пока сложным понятием. И он, обращаясь ко мне, сократил до брата.
- Эй, брат, - встречая, спрашивал. - Чем сегодня займёмся?
Где-то через месяц я стал учить его грамоте. Выучили все буквы, потом стали составлять простые предложения, типа МАМА МЫЛА РАМУ.
- А, помню, - всколыхнулся он. - Она мыла раму щёткой.
Да, когнитивные способности у него не были нарушены, он быстро всё схватывал. Потом я ознакомил пациента со сказками и короткими притчами. Сам он ещё плохо читал, по слогам, и просил меня. Что ж, пожалуйста. Я читал по своему выбору, а он внимательно слушал и расспрашивал, если что не понимал.
Он заметно "взрослел". И я от сказок перешёл к классической литературе. Вспомнил эпизод из школьной жизни. Тогда ведь так и не нашёл, откуда зачитывал нам текст ворошиловский стрелок. Ну, теперь-то найти - проще пареной репы. Включил смартфон, забил в поиске запомнившиеся мне ключевые слова. Вот оно! И стал читать с экрана:
"Ах, какой богомольный человек Иван Иванович! Каждый воскресный день надевает он бекешу и идёт в церковь. Когда же окончится служба, Иван Иванович никак не утерпит, чтоб не обойти всех нищих". И дальше весь отрывок, слово в слово. Как подробно расспросив самую искалеченную, три дня не евшую бабу, ожидающую милостыни, этот самый Иван Иванович прогоняет её: "Ну, ступай же с Богом. Чего стоишь? Ведь я тебя не бью!"
Я зачитывал текст, вспоминая, как это делал великий артист, по памяти подражая его манере. И что-то мой подопечный притих. Я поднял голову.
- Ну и сволочь, этот Иван Иванович! - сказал он.
Точь-в-точь, как когда-то Николка.
Скоро, наверно, Рыбина выпишут. Теперь он другой. И, небось, простит того, кто хотел его уничтожить. Хотя меня и новая мысль осаждает. Переформатировать человека без его согласия, полностью заменить личность, пусть и в пользу для общества - разве это не самая страшная месть, из всех возможных? Ведь скажи ему, когда Рыбин был ещё футболистом и пинал всех подряд: "Мы тебя переделаем!" - разве согласился бы? Отказался бы от себя?
Что там у Гоголя в его "Страшной мести"? Припоминаю, но мистического ужаса уже не испытываю. Вымысел ведь. Колдуны, ведьмы, ожившие мертвецы... А тут будни, реал - однако, не менее фантастический по фактическому результату. Но я не виноват, что так получилось.